CC BY
134
щищать свои права наличными материальными средствами, и делать это без предварительного обращения за разрешением.
В открытом, динамично меняющемся мире экономическая власть не может держаться без политического патронажа. Даже когда один или несколько влиятельных игроков закрывают рынок, рано или поздно они сталкиваются с реальным или потенциальным конфликтом с другими собственниками. Поэтому наиболее продолжительные ограничения частной экономической автономии проистекают из политических акций, когда политическая власть используется для ограничения прав собственников (экономических свобод). Это хорошо наблюдается в современной России, где налицо довольно непростые взаимоотношения власти и бизнеса и где присутствует сращивание интересов государственной бюрократии и крупного бизнеса. Первичная роль внешних институтов состоит в защите прав собственности, прежде всего, посредством универсальных запрещающих правил. Если принцип универсальности отвергается, множатся специфические правила, и существует большая вероятность того, что правительство будет дискриминировать различных собственников, и собственники будут нести быстро растущие трансакционные издержки. Проблема не в использовании правительством правил (директив) per se, но в частоте и интенсивности их использования.
Когда активно используются права собственности, т. е. ими обмениваются или комбинируют с правами собственности других на факторы производства, в дополнение к издержкам исключения прибавляются издержки координации. Издержки по использованию индивидами прав собственности путем заключения контрактов на рынке являются трансакционными издержками, поскольку необходимо получить информацию до начала обмена правами собственности с другими экономическими агентами, что само по себе является дорогостоящим и рискованным процессом. Дальнейшие затраты ресурсов идут на переговоры и заключение контрактов, а исполнение контракта должно отслеживаться и в случае невыполнения обязательств выноситься на суд и принуждаться. Уровень этих затрат может быть снижен институтами (например, стандартизированные весы и меры).
Ю. Ш. Капкаев
МЕТОДОЛОГИЯ ИНСТИТУЦИОНАЛИЗМА ПРИ ИССЛЕДОВАНИИ ТРАНСФОРМАЦИИ РОССИЙСКОЙ ЭКОНОМИКИ
Анализируя особенности и проблемы трансформации российской экономики и конкурентные преимущества России, позволяющие обеспечить долгосрочное и динамичное развитие российского социума и экономики, особую важность приобретает исследование соотношения отдельных частей экономической системы с целым. Возможности исследования в таком контексте открывает «институциональная экономическая теория»1, или институционализм.
Методологический потенциал институционального подхода в данной сфере значительно превышает возможности других подходов. Каждый этап развития институционализма сопровождался обновлением методологии и теоретического ядра. В рамках старого институционализма институт определяется через категорию «обычай». Так, основоположник этого направления, Веблен трактует институты как «установившиеся обычаи мышления, общие для данной общности людей». Гамильтон, развивая эту идею, определяет институт как «в некотором отношении превалирующего и неизменного способа мышления или действий, покоящегося на обычаях группы людей или целого народа».
Поведение хозяйствующего субъекта основывается на инстинктах, определяющих цели деятельности, и институтах, устанавливающих средства достижения этих целей. Инстинкт привычки, с точки зрения Т. Веблена, играет особую роль в человеческом поведении. Люди постепенно вырабатывают некие устоявшиеся способы реакции на определенные внешние события.
Институционализм настолько разнороден, что его изучение как единого целого почти бессмысленно, для анализа поведения человека в конкретных условиях представляется возможным воспользоваться методологией этого направления экономической мысли. Институционалисты признают, что экономическая теория должна основываться на реальной теории поведения человека2. По мнению Гамильтона3, теория должна использоваться как основа для проведения экономической политики.
Исторически первой школой институционализма был старый институционализм (американский). Основные представители: Торстейн Веблен (1857-1929), Уэсли Клэйр Митчелл (1874-1948), Джон Морис Кларк (1884-1963), Джон Коммонс (1862-1945). Старый институционализм отличается следующими характеристиками:
а) отрицание принципа оптимизации. Хозяйствующие субъекты трактуются не как максимизаторы (или минимизаторы) целевой функции, а как следующие различным «привычкам» — приобретенным правилам поведения — и социальным нормам;
б) отрицание методологического индивидуализма. Действия отдельно взятых субъектов в значительной мере предопределяются экономической ситуацией в целом, а не наоборот. В частности, их цели и предпочтения формируются обществом;
в) сведение основной задачи экономической науки к «пониманию» функционирования хозяйства, а не к прогнозу и предсказанию;
г) отрицание подхода к экономике как к (механически) равновесной системе и трактовка экономики как эволюционирующей системы, управляемой процессами, носящими кумулятивный характер. Старые институционалисты исходили здесь из предложенного Т. Вебленом принципа «кумулятивной причинности», согласно которому экономическое развитие характеризуется причинным взаимодействием различных экономических феноменов, усиливающих друг друга;
д) благосклонное отношение к государственному вмешательству в рыночную экономику.
Основоположник институционализма Т. Веблен развивал первые два тезиса в Концепции человеческого поведения [«Теория праздного класса» («The Theory of the Leisure Class, 1899)]. Человек не является «калькулятором, мгновенно вычисляющим удовольствие и боль» , связанные с приобретением благ, т. е. выгоды и издержки их получения. Как уже говорилось выше, на поведение человека влияют инстинкты и институты.
Под инстинктами понимаются цели осознанного человеческого поведения. Эти цели формируются в определенном культурном контексте и передаются из поколения в поколение. Перечень основных инстинктов, управляющих поведением «цивилизованных народов Запада», выглядит следующим образом:
а) инстинкт мастерства; заключается в стремлении к «эффективному использованию наличных средств и адекватном управлении ресурсами, доступными для достижения жизненных целей»5. Иными словами, это культурно обусловленный инстинкт хорошо и эффективно делать свою работу;
б) родительский инстинкт — это забота о благе социальной группы и всего общества в целом;
в) инстинкт праздного любопытства; связан с бескорыстным стремлением к новым знаниям и информации;
г) инстинкт приобретательства;
д) инстинкт соперничества, агрессии и желания прославиться;
е) инстинкт привычки; подразумевает, что люди постепенно вырабатывают привычки, т. е. некие устоявшиеся способы реакции на определенные внешние события. При этом привычки не являются формой бессознательного поведения; тот факт, что человек формирует привычки, является обратной стороной тезиса об активности его бытия.
Динамика экономического развития зависит от того, какие инстинкты преобладают в человеческом поведении. Если доминируют первые три инстинкта (или соединяются с последним инстинктом, т. е. «входят в привычку»), то человеческое поведение, будучи, по терминологии Веблена, «промышленным поведением», приводит к быстрому техническому развитию. Если же доминируют «эгоистические инстинкты», то человеческое поведение принимает форму «денежного соперничества» и негативно влияет на хозяйственное развитие. В свою очередь поведение людей, обусловленное инстинктом соперничества и желания прославиться, в рамках теории «демонстративного потребления» как нарушающее закон спроса вошло в экономическую науку под названием «эффект Веб-лена».
Выбор средств достижения целей, формируемых культурно обусловленными инстинктами, определяется институтами. Институты, по Веблену, это «привычный образ мышления, который имеет тенденцию продлевать свое существование неопределенно дол-го»6. Иными словами, к институтам относятся различные правила и стереотипы поведения, часть из которых закреплена в виде правовых норм и общественных учреждений.
Трактовка экономики как эволюционирующей системы нашла отражение в концепции развития рыночного хозяйства Веблена [«Теория делового предприятия» («The Theory of Business Enterprise», 1904)].
Эпоха рыночного (денежного) хозяйства охватывает две стадии. На первой стадии как собственность, так и управление находятся в руках предпринимателей. Вторая стадия характеризуется появлением дихотомии между «бизнесом» и «индустрией». К «бизнесу» Веблен относил владельцев финансовых активов [владельцев, по его выражению, «абсен-теистской», т. е. «отсутствующей», собственности»], представляющих собой «праздный класс», а к «индустрии» — инженерно-технический персонал предприятий.
Дихотомия заключается в том, что представители «индустрии», чье поведение управляется инстинктами мастерства, праздного любопытства и родительским инстинктом, стремятся к бескорыстному развитию производства и технологий. При этом они не имеют достаточного объема собственных средств, необходимых для финансового обеспечения такого развития. Представители же «бизнеса», чье поведение управляется различными «эгоистическими» инстинктами, стремятся к максимизации своих денежных доходов в финансовой сфере посредством различных финансовых спекуляций. Эти финансовые спекуляции приводят к спадам деловой активности, банкротствам многих фирм, а также к слияниям и поглощениям, усиливающим монополизацию хозяйства, монополизацию, которая позволяет укрепить контроль «бизнеса» над «индустрией». Таким образом, развитие производства и технологий оказывается не в интересах «бизнеса», и динамика рыночного хозяйства на его второй стадии отличается нестабильностью и неэффективностью, а также социальной несправедливостью.
У. К. Митчелл [основные работы: «Экономические циклы» («Business Cycles», 1913]; «Экономические циклы. Проблема и ее постановка» («Business Cycles. The Problem and its Setting», 1927)] исходил из того, что человеческое поведение представляет собой смесь следования привычкам и рациональным выборам, не предполагающим учета всех возможных вариантов действий вследствие несовершенства информации. При этом сама ра-
циональность является продуктом возникновения и развития денежной системы. Именно всеобщее использование денег в экономике заставляет хозяйствующих субъектов быть рациональными. При этом не все сферы экономической жизни в равной степени охвачены стандартами рационального поведения. Сфера потребления представляет собой область господства привычек и различных социальных норм; тогда как в сфере бизнеса (предпринимательства) рациональность и денежные факторы играют гораздо большую роль.
«Социальные идеи составляют сердцевину социальных институтов. Последние являются преобладающими традициями мышления, которые получают общее признание как нормы, руководящие поведением. В такой форме социальные идеи добиваются определенной власти над людьми. Ежедневно используемые всеми членами социальной группы въевшиеся правила отдельных людей превращаются в общие модели поведения помимо их воли, иногда они вызывают определенные проблемы у индивидов, которые желают действовать по-своему» .
В своем исследовании эволюции денег как института Митчелл замечает, как деньги изменяют сознание и природу человека: «В настоящее время денежная экономика фактически обладает наиболее действенными институтами в нашей культуре. В строгом соответствии с ними устанавливаются система, властвующая над изменчивой человеческой природой. Она заставляет нас всех реагировать стандартными способами на стандартные стимулы, воздействуя на наши идеалы, т. е. понятия хорошего, прекрасного, правильно-
го»8.
У. К. Митчелл по аналогии с Т. Вебленом полагал, что денежная (рыночная) экономика нестабильна. При этом он считал, что проявлением такой нестабильности являются деловые циклы. В основе циклов лежит стремление предпринимателей к прибыли, которая, в свою очередь, зависит от взаимодействия ряда экономических переменных. Поскольку рыночная экономика является децентрализованной, эти взаимодействия не синхронизированы. «Экономические циклы становятся существенной чертой хозяйственной жизни какого-либо общества лишь тогда, когда значительная часть его населения начинает жить на основе принципов денежного хозяйства, получая и расходуя денежные до-
9
ходы» .
Дж. М. Кларк [основные работы: «Деловая акселерация и закон спроса; технический фактор в экономических циклах» («Business Acceleration and the Law of Demand; A Technical Factor in Economic Cycles», 1917)10; «Экономическая теория накладных издержек» («The Economics of Overhead Costs», 1923)] трактовал человеческое поведение как основанное на привычках, указывал на большую роль информационных издержек и издержек принятия решений. Для принятия оптимального решения приходится нести издержки, связанные со сбором и обработкой информации, выгоды от которой заранее не известны. Кроме того, непосредственное принятие решения также требует значительных (психологических) издержек (при этом выгоды от усилий, направленных на принятие решения, также не известны априори). Эти издержки создают непреодолимые препятствия для оптимизирующего поведения и служат основой для формирования людьми привычек.
Интерес представляют разработки Дж. М. Кларка в области микроэкономики — теория издержек и конкуренции. Он ввел в экономическую науку понятие накладных издержек [overhead cost]. Это издержки не связаны непосредственно с производственным процессом, а представляют собой следствие больших инвестиций в основной капитал. Дж. М. Кларк заложил основы теории «действенной конкуренции» [workable competition], представляющей собой такую конкретную реализацию элементов рыночной структуры, которая является приемлемой с точки зрения общественного благосостояния.
Теория «действенной конкуренции» важна потому, что обеспечивает реалистичные ориентиры для проведения государственной политики по стимулированию конкуренции. Степень «действенности конкуренции» определялась тем, насколько быстро и в каком объеме происходят процессы создания, уничтожения и воссоздания различной по величине прибыли в разных отраслях.
Дж. М. Кларк также занимался исследованиями деловых циклов. Он трактовал их как многофакторный процесс, выделяя множество причин циклов. Он выдвинул идею встроенных (автоматических) стабилизаторов.
Дж. Коммонс в своих исследованиях [«Институциональная экономическая теория» [«Institutional Economics», 1934)] делал большой акцент на правовые факторы. В основе его теории трансакций лежит идея редкости ресурсов, вследствие которой возникающий конфликт разрешается путем совершения трансакций, представляющих собой базовые институты общества. «Трансакция — это не обмен товарами, а отчуждение и присвоение прав собственности и свобод, созданных обществом»11. Трансакции, в свою очередь, подразделяются на рыночные, управленческие и рационирующие.
Рыночная трансакция предполагает одинаковый правовой статус ее участников (контрагентов). Для ее осуществления необходимо взаимное добровольное согласие контрагентов ее совершить. То есть это обмен правами собственности на блага, происходящий на основе добровольного соглашения обеих сторон этой трансакции.
Управленческая трансакция, напротив, предполагает правовое преимущества одного из контрагентов, которому принадлежит право принятия решения. Этот вид трансакции строится на основе отношений управления-подчинения. Управленческие трансакции играют ведущую роль в фирмах, государственных структурах и других организациях, базирующихся на иерархических отношениях.
Крайней формой управленческой трансакции выступает рационирующая, поскольку также предполагает асимметричность правового статуса контрагентов. Ее специфика состоит в том, что стороной, наделенной исключительными полномочиями принятия решений, является некий коллективный орган, выполняющий функцию спецификации прав собственности. Этим органом является государство. Типовыми примерами рационирующей трансакции являются налоги или судебные решения, перераспределяющие богатства от одной стороны к другой.
На разных стадиях развития общества, в различных экономических системах относительная роль разных видов трансакций варьирует. В период «торгового капитализма» основную роль играют рыночные трансакции. Особенности «финансового капитализма» проявляются в усилении роли банков и других финансовых учреждений и в образовании развитых коллективных социальных групп — профсоюзов, корпораций и политических партий.
Своими корнями в работы Дж. Коммонса в какой-то мере уходит новый институционализм, или неоинституционализм. Теории Дж. Коммонса и некоторых неоинституционалистов похожи, в работах первого общество трактуется как самостоятельный хозяйствующий субъект, тогда как у вторых оно — совокупность субъектов. Неоинститу-циональная теория представляет собой экономический анализ роли институтов и их влияния на хозяйство на основе принципов рациональности и методологического индивидуализма. В этом заключается фундаментальное отличие новых институционалистов от старых.
Основными представителями этого направления являются Рональд Коуз, Оливер Уильямсон, Дуглас Норт. Их основные работы: Р. Коуз «Природа фирмы» (1937); О. Уильямсон «Экономические институты капитализма. Фирма, рынки, «отношенческая контрактация» («The Economic Institutions of Capitalism. Firms, Markets, Relational Con-
tracting», 1985); «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики» («Institutions, Institutional Change and Economic Performance», 1990).
Всех представителей неоинституционализма характеризуют следующие воззрения. «Институты имеют значение», т. е. они влияют на результаты функционирования и динамику экономики. Человеческое поведение не характеризуется полной (всеобъемлющей) рациональностью; его важнейшими характеристиками являются ограниченная рациональность и оппортунизм. Первый из этих терминов был заимствован неоинститу-ционалстами у известного экономиста Г. Саймона. Однако если же он, применяя концепцию ограниченной рациональности, доказывал, что она приводит к ориентации не на оптимальный, а на удовлетворительный результат, то адепты неоинституционализма, напротив, не отказались от принципа оптимизации. Второй термин означает «преследование личного интереса с использованием коварства» , т. е. при нарушении закона и/или норм морали. Осуществление рыночных трансакций, а следовательно, функционирование ценового механизма и других атрибутов рыночной экономики связано с издержками, которые в неоинституциональной традиции называют трансакционными.
Учение о трансакционных издержках имеет основополагающее, фундаментальное значение в неоинституционализме. Представители данной школы полагают, что неоклассическая теория сужает возможности своего экономического анализа из-за того, что учитывает лишь издержки взаимодействия людей с природой («трансформационные издержки»). Необходимо также принимать во внимание и глубоко изучать издержки взаимодействия между людьми — «трансакционные издержки». Более детально их можно определить как «затраты ресурсов (денег, времени, труда и т. п.) для планирования, адаптации и контроля за выполнением взятых индивидами обязательств в процессе отчуждения и присвоения прав собственности и свобод, принятых в обществе» . Из этого определения следует, что неоинституционалисты (вслед за Дж. Коммонсом и в большей степени, чем он) указывают на важность прав собственности. До неоинституционалистов собственность трактовалась как абсолютное право на ресурсы (капитал, труд и т. д.). Согласно неоинституциональному подходу, собственность — это не материальный объект, а совокупность различных прав на осуществление действий (т. е. на использование, получение дохода и т. п.) с этими объектами.
Неоинституционалисты выделяют следующие виды трансакционных издержек: издержки поиска информации; измерения; ведения переговоров и заключения контрактов; спецификации и защиты прав собственности; оппортунистического поведения.
При этом описанные виды не являются взаимоисключающими; например, издержки измерения можно представить как издержки спецификации и защиты прав собственности; издержки оппортунистического поведения — как издержки измерения и т. д. Следует также учитывать, что существуют и другие классификации трансакционных издержек, например, их деление на предконтрактные, контрактные и постконтрактные или на реальные (издержки, порождающие затруднения в осуществлении некоего типа взаимодействия) и виртуальные (издержки, связанные с преодолением этих затруднений).
Следуя принципу рациональности, хозяйствующие субъекты в ходе своей хозяйственной деятельности стремятся минимизировать трансакционные издержки. С этой целью они вырабатывают институты, которые трактуются в неоинституциональном анализе как «созданные человеком ограничения, которые структурируют политическое, экономическое и социальное взаимодействие» . Критерием эффективности институтов является размер достигнутой благодаря им минимизации издержек.
В рамках анализа институтов выделяются два уровня: институциональные соглашения и институциональная среда. Институциональные соглашения (или организации) —
это договоры между отдельными индивидами, направленные на снижение трансакционных издержек. Одним из примеров институциональных соглашений является фирма, которая трактуется как совокупность контрактных обязательств (а не как производственная функция, из чего исходит неоклассическая теория) ее участников, принятых для минимизации трансакционных издержек. Таким образом, оптимальный размер фирмы достигается тогда, когда трансакционные издержки совершения тех или иных действий внутри фирмы соответствуют трансакционным издержкам осуществления этих же действий через рыночный механизм. Иными словами, соотношение иерархических и рыночных типов координации (а также выживание тех или иных организационных форм) определяется на основании всё того же критерия минимизации трансакционных издержек.
Институциональная среда (или институты, в узком смысле слова) — это совокупность «правил игры», т. е. правила, нормы и санкции, образующие политические, социальные и юридические рамки взаимодействий между людьми. Иными словами, институциональная среда — это рамки, в которых заключаются институциональные соглашения. Данные рамки, в свою очередь, подразделяются на неформальные правила игры — обычаи, традиции — и формальные, воплощенные в виде конкретных законов и нормативных актов.
Спначала неоинституционалисты (Р. Коуз, О. Уильямсон и их последователи) концентрировали свое внимание на изучении институциональных соглашений, трактуя институциональную среду в качестве экзогенно заданной. Но в конце 1970-х гг. в рамках неоинституционализма возникло возглавляемое Д. Нортом направление (иногда называемое «подходом Вашингтонского университета»), адепты которого стали делать основной акцент на исследовании эволюции институциональной среды во времени и влияния этой эволюции на экономический рост. Институциональные изменения могут возникать спонтанно, за счет стихийного взаимодействия действий отдельных хозяйствующих субъектов (тогда меняются неформальные правила игры), и сознательно, под влиянием государства, изменяющего те или иные формальные правила игры. При этом формальные и неформальные правила должны соответствовать друг другу, а значит, должны соответствовать друг другу и их изменения (этот принцип получил название «конгруэнтности институтов»). Например, если государство заимствует формальные правила игры из-за границы, осуществляя «импорт институтов», но эти правила в корне не соответствуют обычаям и традициям, принятым в данном обществе (примером может служить импорт норм цивилизованного рыночного предпринимательства в мафиозное или традиционное общество), то такое заимствование не будет иметь успеха.
Поскольку неформальные правила игры и их динамика являются важнейшим ограничивающим фактором институциональных изменений, это указывает на такие их свойства, как кумулятивность и эволюционность. Кумулятивность институциональных изменений означает их зависимость от прошлой траектории развития (path dependence): изменения, начавшиеся в некоем направлении, будут продолжаться в будущем всё с большей силой. Эво-люционность этих изменений указывает на их постепенность и медленность.
По мнению Д. Норта и его последователей, историю экономик различных стран следует трактовать именно в аспекте институциональных изменений. Там, где такие изменения оказывались эффективными, т. е. сокращали трансакционные издержки, они способствовали экономическому росту; в других странах и периодах эти изменения тормозили хозяйственное развитие. В одних случаях такое «торможение» порождалось доминированием неформальных правил, препятствовавших развитию рыночных отношений, в других случаях — целенаправленными действиями государственных должностных лиц, изменявших формальные правила игры в своих личных интересах. Основное
заключение сторонников «подхода Вашингтонского университета» состоит в том, что институциональная эволюция далеко не всегда благоприятно сказывалась и сказывается на состоянии и динамики хозяйства, при этом добиться их эффективного изменения за короткий срок невозможно. Кроме того, экономическое развитие, сопровождающееся усложнением характера сделок, приводит к росту трансакционных издержек, тормозящих это развитие. Таким образом, сторонники «подхода Вашингтонского университета» менее оптимистичны в отношении способности рыночной экономики достигать оптимальных результатов по сравнению с адептами более традиционных направлений в неоинституционализме.
Если новый институционализм в какой-то мере уходит своими корнями в работы Дж. Коммонса, то эволюционный институционализм вряд ли возник бы без трудов Т. Веблена. Другим предтечей эволюционного институционализма является австрийский экономист и историк экономического анализа Йозеф Шумпетер (1883-1950), придававший большое значение динамическим аспектам функционирования рыночного хозяйства. Ему принадлежит «инновационная» теория цикла, согласно которой в основе циклических колебаний деловой активности лежат «волны» инноваций15.
Основными представителями эволюционного институционализма были Ричард Нельсон, Сидней Уинтер, Джеффри Ходжсон. По общему мнению, эволюционный институционализм (называемый также эволюционной экономической теорией) «родился» в 1982 г., когда была опубликована работа Р. Нельсона и С. Уинтера «Эволюционный анализ экономических изменений» (« An Evolutionary Theory of Economic Change»).
Эволюционные институционалисты вслед за старыми отвергают представление о человеке как о «рациональном оптимизаторе», действующем в отрыве от общества. Поэтому их теории также не вписываются в магистральное направление.
Эволюционисты, как и Т. Веблен (и другие старые институционалисты), рассматривают рыночную экономику как динамическую систему, то есть делают акцент на исследовании экономических изменений.
В отличие классической и неоклассической трактовки рыночного хозяйства как механической системы, эволюционисты трактуют хозяйственные изменения в значительной мере по аналогии с биологическими.
Эволюционные институционалисты похожи на посткейнсианцев с учетом роли исторического времени, но в отличие от последних акцентируют внимание на неопределенности будущего, а не на необратимости прошлого. В связи с этим ими подчеркиваются различные динамические феномены, являющиеся следствием необратимости исторического времени и приводящие к неоптимальным для хозяйства в целом результатам. Подобные феномены являются проявлением зависимости от прошлой траектории развития. К таким феноменам они относят «кумулятивную причинность» (исследованную еще Т. Вебленом), а также «гистерезис» и «блокировку». Гистерезис (hysteresis) представляет собой зависимость конечных результатов системы от ее предшествующих результатов. Блокировка (lock-in) является неоптимальным состоянием системы, которое есть результат прошлых событий и из которого не существует мгновенного выхода.
По мнению эволюционистов, в поведении хозяйствующих субъектов главенствующую роль играют рутины, представляющие собой нечто вроде устойчивых стереотипов поведения. В эволюционной теории этот термин «...может относиться к постоянно повторяющемуся шаблону деятельности всей организации, к индивидуальному умению или (прилагательное «рутинный») к гладкому бессобытийному эффективному функционированию такого рода на уровне индивидуума или организации»16. Иными словами, рутины
в значительной мере являются аналогом привычек, с той разницей, что первые во многом носят бессознательный характер.
Это понятие является базовым в эволюционной теории фирм (оно является здесь «общим термином для всех нормальных и предсказуемых образцов поведения фирм...». Согласно данной теории, поведение фирм управляется не оптимизационными расчетами, а рутинами. Это означает, что в случае изменений окружающей фирмы среды последние далеко не всегда будут менять свое поведение, что противоречит неоклассической теории. Фирмы соглашаются на замену старых рутин новыми лишь при чрезвычайных обстоятельствах. При этом сам процесс изменения рутин, называемый поиском, управляется соответствующими рутинами. Причины устойчивости рутин заключаются в следующем. Во-первых, рутины являются своеобразными активами фирм, на приобретение которых были осуществлены определенные расходы. Иными словами, рутины связаны с безвозвратными издержками. Поэтому замена старых рутин новыми требует больших затрат. Во-вторых, смена рутин может привести к ухудшениям (или даже разрыву) отношений данной фирмы с ее другими партнерами или отношений внутри этой фирмы. В-третьих, рутины прочны также вследствие их вышеуказанной бессознательности.
Предыдущие свойства эволюционно-институционального анализа указывают на то, что экономические изменения не имеют внутренней тенденции обеспечивать оптимальные результаты. Поэтому, с точки зрения эволюционистов, государственное вмешательство, например, в сфере технического прогресса, может оказать позитивное влияние на экономику.
Новый французский институционализм, или экономика соглашений,— наиболее позднее течение в институционализме, возникшее на рубеже 1980-1990-х гг. Основные представители: Лоран Тевено, Люк Болтянски, Оливье Фаворо, Франсуа Эмар-Дюверне. Основная работа Л. Тевено, Л. Болтянски — «Экономика значимого» («Les economies de la grandeur», 1987).
Специфика этого течения состоит в том, что рыночная экономика рассматривается не как отдельно взятый объект исследования, а как подсистема общества. Последнее рассматривается с точки зрения анализа различных «институциональных подсистем» (или «миров»), каждая из которых характеризуется особыми способами координации между людьми — «соглашений» — и особыми требованиями к действиям людей — «норм поведения». Такой анализ, являющийся «сердцевиной» исследований новых французских институционалистов, выделяет институциональные подсистемы.
Рыночная подсистема включает в себя «рынок», анализируемый в неоклассической теории. Объектами, функционирующими в рыночной подсистеме, являются добровольно обмениваемые товары и услуги. Основную информацию об этих товарах предоставляют цены. Поведение субъектов должно быть рациональным. Координация действий осуществляется через достижение равновесия посредством функционирования ценового механизма. Здесь интересен тот аспект, что выполнение норм поведения в рыночной подсистеме оказывается необходимым условием рационального действия. Иным словами, согласно новым французским институционалистам, рациональное поведение и следование нормам отнюдь не противоречат друг другу, как полагали представители других школ институционализма.
Индустриальная подсистема состоит из промышленных предприятий. По мнению новых французских институционалистов, «рынок никогда не является местом производства, а предприятие всегда им является»17. Это один из ключевых пунктов их учения. В отличие от «рынка», в индустриальной подсистеме объектом является стандартизированная продукция, а основную информацию несет не цена, а технические стандарты. Ко-
ординация деятельности осуществляется через функциональность и согласованность отдельных элементов производственного процесса. Таким образом, индустриальный мир является материальной основой для общественного производства.
Традиционная подсистема включает персонифицированные связи и традиции и играет ведущую роль в традиционных обществах. В этой подсистеме большое значение имеет разделение на «своих» и «чужих» и личная репутация. Деятельность участников данной подсистемы направлена на обеспечение и воспроизводство традиций. К традиционной подсистеме можно отнести не только отношения внутри и между домохозяйствами, но и, например, «мир» мафии и прочих криминальных групп.
Гражданская подсистема базируется на принципе подчинения частных интересов общим. В рамках этой подсистемы функционируют государство и его учреждения (полиция, суды) и многие важные общественные организации (например, церкви).
Подсистема общественного мнения, где координация деятельности людей строится на основе наиболее известных и привлекающих всеобщее внимание людей событий. К этой подсистеме, например, можно отнести некоторые финансовые рынки, где большую роль играет ориентация на среднее мнение.
Подсистема творческой деятельности. В этом мире основной нормой поведения является стремление к достижению неповторимого, уникального результата. К данной подсистеме относится такая сфера общественной жизни, как искусство.
Экологическая подсистема, где координация действий осуществляется в соответствии с природными циклами и направлена на поддержание «баланса окружающей среды». Соответственно, объектами деятельности являются различные природные объекты.
Таким образом, рациональность как способ поведения и стремление к рыночному равновесию как способ координации трактуются новыми французскими институционалистами лишь как «частные случаи» С их точки зрения, ошибочно объяснять всю хозяйственную жизнь при помощи только этих двух понятий. Например, деятельность российских предприятий в 1990-е гг., которая зачастую не соответствовала канонам неоклассической теории, вполне можно объяснить, если исходить из того, что эта деятельность осуществлялась в рамках индустриальной и традиционной подсистем.
При этом каждый хозяйствующий субъект одновременно функционирует в нескольких «мирах». Например, любая фирма действует в «рыночном мире», когда занимается сбытом своей продукции, и в «индустриальном мире», когда непосредственно организует производство.
Особые проблемы возникают на «стыке» различных «миров» или «соглашений», т. е. в ситуации, когда одно и то же взаимодействие (будь то покупки потребительских благ или принятие политических решений) может потенциально приниматься на основе норм поведения разных подсистем. Здесь зачастую к неблагоприятным последствиям может привести так называемая «экспансия соглашений», при которой осуществление взаимодействий происходит на основе норм одного из «миров» в тех сферах, где прежде использовались нормы других «миров». Примером может служить замена гражданских «соглашений» на рыночные в политической сфере.
Ясно, что хотя новый французский институционализм ближе к неоинституционализму, чем эволюционная экономическая теория, он также не вписывается в магистральное направление современного экономического анализа.
Как уже было отмечено, новый французский институционализм — наиболее позднее направление в институционализме, и, вероятно, самые значимые концепции в его рамках будут созданы лишь в будущем, которое в данном случае, хочется надеется, не окажется слишком далеким.
Большая заслуга идеи институционализма заключается в том, что она допускает расширенное представление о силе в экономическом анализе. Концепция социальной силы занимает одно из центральных мест. Стивен Люкс замечает, что переоценка принудительных аспектов силы исключает иные более тонкие и неконфликтные методы воздействия. Он указывает, что верховная сила выражается в управлении мыслями и желаниями других.
Проблема анализа заключается в том, что эта теория не рассматривает истинную эволюцию и фундаментальное развитие человека. Она пытается объяснить все социальные процессы, рассматривая человека как данность, но такой подход превращает функцию индивидуальных предпочтений в неизменную величину. Функция предпочтений уже задана, готова объяснять неизвестные и непредсказуемые обстоятельства.
Это означает, что институционализм имеет больше возможностей для рассмотрения проблем структурных изменений и экономического развития. Институциональная теория более применима, например, когда мы изучаем: долгосрочное экономическое развитие, проблемы развивающихся стран или трансформационные процессы в переходных экономиках.
С другой стороны, экономический анализ становиться более полным, но в то же время менее открытым для формального моделирования. Индивид больше не рассматривается как кузнец своего благосостояния. Здесь возникает трудный вопрос, как распознать и развить человеческие потребности.
Проблемы социальной силы и благосостояния являются центральными в институциональной теории и остаются такими же актуальными.
Примечания
1 Термин «институциональная экономическая теория» был впервые употреблен Гамильтоном на собрании
Американской экономической ассоциации в 1918 г.
2 См.: Hodgson G. M. Journal of Economic Issues. 2000. Vol. 34, issue 2. Р. 13.
3 См.: Hamilton W. H. The Institutional Approach to Economic Theory // American Economic Review 9. Supple-
ment (1919). P. 309-318. «Institution» In Encyclopedia of the Social Sciences. Vol. 8, ed. by E. R. A. Seligman and A. Johnson. New York: Macmillan, 1932. P. 84-89.
4 Veblen T. Why Is Economics Not An Evolutionary Science? // Quarterly Journal of Economics. 1898. July.
P. 389.
5 См.: Rutherford M. Institutions in Economics. The Old and The New Institutionalism. Cambridge, 1995. P. 135.
6 Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1984. С. 202.
7 См.: Mitchell W. C. The Rationality of Economic Activity: Part II // Journal of Political Economy 18. № 3
(March 1910). P. 197-216.
8 См.: The BackwardArt of Spending Money and Other Essays. New York: McGraw-Hill, 1937. i19 См.: Митчелл У. К. Экономические циклы. Проблема и ее постановка. М., Л., 1930. С. 186.
110 Эта работа была опубликована в журнале Journal of Political Economy. Vol. 25. P. 217-235.|
11 См.: Commons J. Institutional Economics // American Economic Review. 1931. Vol. 21. P. 652.
12 См.: Уильямсон О. Экономические институты капитализма. Рынки, фирмы, «отношенческая» контрактация. СПб., 1996. С. 97.
13 См.: Шаститко А. Е. Неоинституциональная экономическая теория. М., 1999. С. 158.
14 См.: Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997. С. 17.
15 См.: Шумпетр Й. Теория экономического развития [«Theorie der wirtschaftlichen Entwicklung»]. М., 1982.
16 См.: Нельсон Р., Уинтер С. Эволюционная теория экономических изменений. М., 2000. С. 120.
См.: Кумахов Р. Теория согласований и анализ предприятия // Вопр. экономики. 1997. № 10. С. 87.
18 См.: Lukes S. Power: A Radical View. London: Macmillan, 1974.
