CC BY
141
УДК 125
В.В. Варава (Воронежский государственный университет) Тел.: (473) 220-82-52, e-mail: office@phipsy.vsu.ru
МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ИСТОКИ РАДИКАЛИЗМА И НИГИЛИЗМА В РОССИИ
В статье рассматриваются особенности русского экзистенциального мирочувствия, оказавшего влияние на многие политические программы радикального характера в России. В этом контексте анализируется вопрос о связи русской идеи с нигилизмом.
Ключевые слова: радикализм, нигилизм, русская идея, метафизика,
тоска.
Вот я живу. Для чего?
Может быть, для смертного моего часа живу.
Б. Савинков «Конь бледный»
Вопрос о том, как русская идея связана с нигилизмом, насколько нигилизм проявляет себя в русской идее, и наоборот, насколько русская идея является воплощением русского нигилизма, это большой вопрос русской философии, вопрос из разряда, которые принято называть «вечными» и «проклятыми».
Когда говорят о русском нигилизме в связи с русской идеей, то конечно, сразу же возникает образ Николая Бердяева с его характеристикой русского национального характера, выраженной в известных словах: «мы, русские, апокалиптики или нигилисты» [1, с. 157]. Поясняя суть этого тезиса, Бердяев говорит, что русский нигилизм был «нравственной рефлексией над культурой». Это главная особенность русского нигилизма, которую замечает философ. Вот почему у русских нет «культуропоклонства», свойственного западным людям, а наоборот, есть нравственное осуждение культуры, разговор о «грехе культуры».
Это не культурный скепсис, но страстное моральное осуждение наличной культуры во имя. Отсюда опрощение, снятие с себя условных культурных оболочек. И это свойственно, как точно отмечает Бердяев, людям культуры, людям, которые сами являются великими творцами культуры. За примерами далеко ходить не надо. Поэтому, резюмирует философ: «русская идея не есть идея культуры».
Безусловно, Бердяев очень близко подошел именно к этической сущности русского нигилизма, когда говорит о моральном пафосе нигилизма, «пафосе негодования против царящего в мире зла и неправды». Нигилистическое неприятие - это не неприятие мира как такового, но неприятие «злого мира», то есть мира, лежащего во зле. Однако, Бердяев, правильно говоря, что нигилизм есть типически русское явление, связывает его с православием. Он считает, что поскольку православие не имеет своего оправдания культуры, то в нем сильно проявляется нигилистический элемент
по отношению ко всему, что творит человек в этом мире. Это свойственно православному аскетизму и эсхатологизму, проявившемся наиболее сильно в русском расколе.
Это, конечно, верно, но верно лишь отчасти. Действительно в православии есть нигилистическая программа по отношению к миру культуры, которую Василий Розанов предельно выразил в словах: «во Христе прогорк мир» [2, с. 569]. Однако мироотрицающая сущность православия не исчерпывает всей полноты и глубины феномена, идущего под титулом «русский нигилизм». В русском нигилизме есть крайние радикальные элементы, которые никак не могли развиться из православия. У них совершенно иной источник. И это не только радикальные революционные идеи. Тот же Розанов точно говорил, что «православие в высшей степени отвечает гармоническому духу, но в высшей степени не отвечает потревоженному духу». А русский нигилизм как раз и развивается из этого «потревоженного духа».
& & &
В Россию понятие нигилизм приходит изначально из западноевропейской философии и культуры. Преобладающими были немецкие и французские трактовки понятия нигилизм (Якоби, Фихте, Новалис, Шлегель, Баадер, Штирнер - все они употребляют этот термин). При этом, важнейшим вопросом остается следующий парадокс, который не перестает мучить современных исследователей: почему при заемном и неспецифическом характере этого понятия, нигилизм именно в России нашел такое широкое практическое воплощение? Будучи теоретически вторичным, нигилизм именно в России пробрел особый статус.
Слово «нигилизм», как правильно отмечает Анджей Валицкий в книге «История русской мысли» поначалу не заключало в себе оскорбления, оно просто означало отрицание всех существующих авторитетов [3, с. 227]. Постепенно знак меняется, и уже сборник «Вехи» совершает суд над интеллигенцией, которая являлась главным носителем и выразителем нигилистического мировоззрения. К этому времени нигилизм в России уже становится самоопределением, самоутверждением и вообще позитивной программой. Слово нигилизм приобрело права гражданства, сменив отрицательный знак на положительный.
Еще раньше «Вех» Ф.М. Достоевский в «Объяснительном слове» по поводу своей «Пушкинской речи» определил главную заслугу Пушкина в том, что он первый выявил «отрицательный тип наш, человека, беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы ее не верующего, Россию и себя самого (то есть свое же общество, свой же интеллигентный слой, возникший над родной почвой нашей) в конце концов отрицающего, делать с другими не желающего и искренно страдающего» [4, с. 416].
Достоевский подметил главные черты русского нигилистического типа. Это парадоксальный, глубоко антиномический тип, «отрицающий себя
самого». Но он беспокоящийся и не примиряющийся, «искренно страдающий». Это есть нравственный тип, по преимуществу. Именно моральность нигилизма и была отмечена Франком.
Пожалуй, именно с известной статьи С.Л. Франка «Этика нигилизма» и начинается серьезный анализ этого явления. Философ дал наиболее глубокое понимание природы нигилизма, вскрыв его моральную сущность. Он дает ему специфическое название: нигилистический морализм, который с наибольшей силой нашел свое воплощение у Льва Толстого [5, с. 86]. Нигилистический пафос трактата писателя «Что такое искусство?» повлиял не на одно поколение социальных реформаторов вплоть до нынешних времен. Этот сократизм Толстого, в основании которого моральный радикализм и соответствующий аскетический отказ от культурных ценностей, один из сильнейших источников правового нигилизма. Реакцией на правовой нигилизм является правовой позитивизм.
Оригинальное и глубокое объяснение нигилизма можно найти в работе о. Георгия Флоровского «Метафизические предпосылки утопизма». Здесь известный русский богослов, философ и историк очень тонко и точно раскрыл глубинные механизмы утопического мировоззрения, закономерно исходящего в нигилизм. Согласно Флоровскому утопическое мышление - это мышление, которому свойственна космическая одержимость. Это «натуралистический монизм», в котором и раскрывается утопический опыт: «видение мира как замкнутого, законченного органического всеединства, как некоего целого, внутренне собранного и уравновешенного» [6, с. 93]. Этот натуралистический монизм требует довести до конца один из онтологических исходов: или принять весь мир, или весь мир отвергнуть. Это два типа нигилизма (положительный или отрицательный, оптимистический или пессимистический). Флоровский говорит: «Нигилизмом исходит всякий монизм, ибо бытие двойственно».
Невозможность выдержать это антиномическое напряжение двойственности бытия, приводит к абсолютизации какой-либо одной его стороны. Абсолютизированное бытие в своей односторонности нигилируется. Нигилизм, поэтому, это судьба всякого утопизма. А утопизм, согласно Флоровскому, неустраним в рамках земной истории. В этом смысле человечество обречено на нигилизм как закономерный исход невозможности антиномического удержания двойственности бытия.
Очень тонкий психологический элемент нигилизма подмечен В.В. Розановым. Он пишет: «У русских нет сознания своих предков и нет сознания своего потомства. ... От этого - наш нигилизм: «до нас ничего важного не было»! И нигилизм наш постоянно радикален: «мы построяем все сначала» [7, с. 498]. Таков портрет завершенного «русского революционного нигилиста».
И. Петрункевич в предисловии к сборнику «Интеллигенция в России», критикуя «Вехи», высказал ряд очень существенных мыслей о русском нигилизме, близких по духу идеям Розанова. Он говорил: «Русское общество давно привыкло к бесчинству во всех сферах его жизни. ... Русское общество привыкло и к самобичеванию, и к самоотречению. Мало ли чего мы не
сожигали, чему еще вчера поклонялись, мало ли каких святынь мы не провозглашали сегодня только для того, чтобы завтра отречься от них и топтать в грязь! От такой судьбы не ушел даже Пушкин, теперь очередь за Белинским и Герценом. Еще вчера мы были западниками, сегодня стали славянофилами; вчера спасались наукою, сегодня ищем спасения в лоне православной церкви» [8, с. 218].
Эти слова Петрункевича обращены к «Вехам», которые, критикуя нигилизм, сами оказались, парадоксальным образом, нигилистами. Действительно, «Вехи» - это не просто раскол в интеллигентской среде; «Вехи» - это пример самобичевания, самоотрицания, то есть типичный пример нигилизма. Апелляция к религии со стороны участников «Вех», это, как ни странно, есть нигилистический призыв.
При всех социальных, исторических, психологических, моралистических и космологических причинах появления русского нигилизма, все же нет ответа на вопрос о его чрезвычайно сильной радикализации. Русский нигилизм действительно особое, ни с чем несравнимое явление. Что бы как-то пролить свет на его природу, на природу его необычайной силы и популярности, необходимо рассмотреть метафизические истоки русского нигилизма.
В своем высшем измерении - это не только отрицание социального порядка (Чернышевский, Добролюбов, Писарев), но и порядка космического (Федоров), нравственного (Достоевский, Толстой), религиозного (Толстой) и смыслового (Платонов). В основании этого - радикальная установка вообще на неприятие существующего как такового, неважно, в чем это существующее проявляется (в обществе, в культуре, в истории, в космосе и т.д.). Поэтому надо выделять не только правовой и культурный нигилизм, но нигилизм метафизический, связанный с неприятием и отрицанием наличного порядка вещей.
В основании метафизического нигилизма - метафизическое чувство тоски, апатии, бессмысленности, тщетности и абсурдности (Чехов, Андреев, Платонов). «Философия Обломова» как философия недеяния - очень показательное проявление этого мироощущения. С одной стороны, она связана со смертностью (смерть - причина тоски и апатии), с другой, вообще вызвана вселенским скепсисом в смысле бытия. Это очень обостренное и болезненное чувство. Но именно здесь и заключает корень метафизики нигилизма. В русской культуре, в силу тех или иных причин, произошло смешение одновременно, и пессимистического библейского чувства (экклесиастовская суета сует и томление духа) и ощущение проклятия Сизифова труда как бессмысленного, вечного повторения одного и того же.
Это дало особый сильный национальный акцент печали и тоски. Андрей Платонов в «Чевенгуре» говорит: «Время же идет только в природе, а в человеке стоит тоска». Или такие слова из «Котлована», звучащие как трагический надрыв: «Некуда жить». Не случайно чуткий Ницше произнес: «Я обменял бы счастье всего Запада на русский лад быть печальным» [9, с. 796].
Можно найти множество самых различных проявлений этой тоски, этой «заедающей тоски». У Розанова в особенности много выражения чувства. Он никогда не стесняется откровенно говорить о самых предельных, сокровенных переживаниях свой души. Так, он пишет: «Как все страшно и безжалостно устроено» [10, с. 20]. В его устах это приобретает какое-то высшее этическое неприятие, высший этический приговор сущему. Все пронизано у Розанова этой предельной, несказанной тоской, на всем грустная поволока скорби.
Бердяев в своем исповедальном философском дневнике «Самопознание» признался, что всю жизнь его сопровождает тоска. Именно тоска и рождает революционно-нигилистический настрой. Со всей силой искреннего признания он пишет: «Я не только человек тоскующий, одинокий, чуждый миру, исполненный жалости к страдающей твари, душевно надломленный. Я также человек бунтующий, гневно протестующий, воинственный в борьбе идей, вызывающий, способный к дерзновению. И моя тоска одиночества и моя бунтующая воинственность одинаково коренятся в этой чуждости мира. Чуждый мир вызывает во мне двойную реакцию, не только уходящую внутрь, но и поступающую вовне» [11, с. 65].
Таким образом, экклесиастовская тоска есть метафизическое преддверие нигилизма. Экзистенциальная тоска требует своего выхода. Революция приобретает экзистенциальный смысл выхода из тоски абсурдного и бессмысленного существования. И это сильнее революционного пафоса переустройства социального мира. Не стремление к правде и справедливости (моральный императив, который действительно важен), но бегство от абсурда. Бегство от абсурда - такова метафизическая «формула» русского нигилизма.
Это значительно расшатывает тезис о радикальной и всепоглощающей религиозности русского человека, как думали многие, например Н.О. Лосский, поскольку глубокая религиозность не предполагает скуки, тоски, ощущения абсурда и бессмысленности. Да и сама русская религиозная философия, делающая акцент на трансцендентном характере высших ценностей, есть форма метафизического нигилизма. Пронизанность философской речи трансцендентной лексикой настраивает сознание на восприятие ценностей, лежащих вне земной истории. Сократический компонент свойствен и Толстому, и отрицавшими его представителям русской религиозной философии.
В таком мироотношении к наличному бытию невозможно философское удивление, лишь этическое неприятие и соответственно, преображение. Чистая созерцательность не свойственна практически мыслящему, чье сознание фиксирует несовершенство бытии и его бессмысленность. Это особенно проявляется в философии общего дела Николая Федорова, в его сознательном отказе от метафизики в пользу этики. Он говорит, что вопрос о том, как происходит сущее, есть праздный вопрос. Да и Бердяев говорит, что пафос долженствования всегда преобладал в его философии над пафосом бытия.
***
Итак, все виды нигилизма, в конечном счете, имеют один -метафизический источник. Этот источник - экзистенциальная апатия существования, вызванная ощущением бессмысленности и абсурдности, вечным повторением, смертью и смертностью. Это, можно сказать, общеевропейский источник, имеющий, с одной стороны, библейский корень (экклесиастовская суета сует и томление духа), а с другой, греческий (Сизифов труд). Это две мощнейшие мифологемы европейского самосознания и есть метафизическое ядро нигилизма. Как следствие - тоска, резиньяция, с одной стороны (это пассивный нигилизм); с другой, наоборот, активный нигилизм, то есть преобразовательная, деятельность по переустройству мира, включая и его радикальные революционно-террористические практики.
Этот единый метафизический исток нигилизма имеет все же различные культурные проекции. Если западный нигилизм в большей мере ориентирован на социальную и культурную критику, то русский, в силу особого этического пафоса, и возможно еще чего-то до конца непонятного, направлен на сами бытийные или социальные основы. Наиболее яркий пример - это проект Николая Федорова по онтологическому переустройству самого мироздания, или «революционный проект», направленный на полный слом социальных институтов и исторических практик. Но этот активный нигилизм в России очень легко оборачивается в свою противоположность. И на смену гиперактивизму может прийти, как в случае с Бердяевым, и особенно Андреем Платоновым, абсолютная тоска («заедающая тоска»), захватывающая в свои темные недра всякое желание, стремление и смысл.
Пожалуй, ни одна культура в мире не знает таких головокружительных противоположностей. Это, безусловно, нелогичность, нестабильность и непредсказуемость, но в этом есть какая-то особая притягательность, которая всегда влекла к себе умы, находящиеся в мятежном поиске истины.
Литература
1. Бердяев Н.А. Русская идея // О России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. С. 43-272.
2. Розанов В.В. О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира // Религия и культура. В 2 т. Т. 1. М.: Правда, 1990. С. 560-571.
3. Валицкий А. История русской мысли от просвещения до марксизма. М.: Канон, 2013. 480 с.
4. Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине // Собрание соч. в 15 т. СПб.: Наука, 1995. Т. 14. С. 416423.
5. Франк С.Л. Этика нигилизма // Сочинения. М.: Правда, 1990. С. 77113.
6. Флоровский Г. Метафизические предпосылки утопизма // Вопросы философии. 1990. № 10. С. 93-103.
7. Розанов В.В. Опавшие листья. Короб второй. М.: АСТ, 2001. 591 с.
8. Петрункевич И.И. Интеллигенция и «Вехи» (вместо предисловия) // Вехи. Интеллигенция в России: сборник статей 1909-1910. М.: Мол. гвардия, 1991. С. 210-221.
9. Ницше Ф. Сочинения. В 2 т. / Ф. Ницше ; сост., ред., вступ. ст. и прим. К.А. Свасьяна. М.: Мысль, 1990. Т. 2. 829 с.
10. Розанов В.В. Опавшие листья. Короб первый. М.: АСТ, 2001. 591 с.
11. Бердяев Н.А. Самопознание. М.: Книга, 1991. 447 с.
V.V. Varava
METAPHYSICAL ORIGINS OF RADICALISM AND NIHILISM IN RUSSIA
The article discusses the features of Russian existential sense of the world, have an impact on many of the political program of radical nature in Russia. In this context, the article analyzes the question of the relationship between with the Russian idea and nihilism.
Keywords: radicalism, nihilism, Russian idea, metaphysics, longing.
