CC BY
206
Надель-Червиньска М.
Катовице, Польша Червински А.
Иерусалим, Израиль МЕСТО УГОЛОВНОГО ЖАРГОНА В РУССКОЯЗЫЧНОЙ КАРТИНЕ МИРА (ШКАЛА ЦЕННОСТЕЙ)
УДК 81'371 ББК Ш 141.2-7
Аннотация. В статье рассматривается место уголовно-лагерного жаргона в контексте русской ментальности. Феномен пересечения дискурсов политического и массовой поп-культуры, отражением которых служат, в частности, клипы дуэта «Тату». Рассматривается шкала субкультурных ценностей. Представлены в перспективе фонды словарей лексики данного типа.
Ключевые слова: русская ментальность; политический дискурс; уголовная психология и картина мира; жаргонная лексика; поп-культура.
Сведения об авторе: Надель-Червиньска Маргарита, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Института восточнославянской филологии.
Место работыг: Силезский университет.
Nadel-Chervinsky M.
Katowice, Poland Chervinsky Aurika
Jerusalem, Israel
THE PLACE OF THE CRIMINAL JARGON IN THE RUSSIAN IMAGE OF THE WORLD (SCALE OF VALUES)
ГСНТИ 16.21.27
Код ВАК 10.02.19
Abstract. In the article the place of criminal jargon in the context of Russian mentality is considered. The phenomenon when political discourse and mass pop-culture discourse overlap, the reflection of which are, in particular, the clips of the «Tatu» duet. The scale of subcultural values is considered. Funds of dictionaries of lexicon of the given type are presented in the long term.
Key words: Russian mentality; the political discourse; criminal psychology and picture of the world; slangy lexicon; the priest-culture.
About the author: Nadel-Czerwinska Margarita, candidate of filological sciences, associate professor of the Chair of Russian Language of the Institute of East Philology.
Place of employment: University of Silesia.
Сведения об авторе: Червинская (Червински) About the author: Chervinsky Aurika, magister of
Аурика, магистр психологии, доктор, директор psychology, doctor, director of the virtual Center of Lin-Центра лингвопсихологии, NICOMANT, издатель. guopsychology NICOMANT, editor.
Место работы: Научно-исследовательский Place of employment: Science Research Center of
центр лингвопсихологии NICOMANT (Иерусалим, Linguopsychology NICOMANT (Jerusalem, Israel). Израиль).
Контактная информация: ul. Grota-Roweckiego, 5. 41-206, Sosnowiec, Poland.
E-mail: czerwinski.piotr@gmail.com, m.onishchenko@mail.ru (для Надель-Червиньска М.); ma6570@gmail.com; nicomant@gmail.com (для Червиньски А.)
Русскоязычный уголовный жаргон ХХ столетия уже полвека привлекает к себе серьезное внимание исследователей-лингвистов как на территориях бывшего СССР, так и за его пределами. Это закономерно, потому что огромный лексический и фразеологический жаргонный материал отражает специфику большой тоталитарной державы, называемой на том же субкультурном языковом уровне большая зона коммунизма [Балдаев 1992: 407]. Правильнее данный лексикон будет называть тюремнолагерный жаргон, поскольку годы сталинских репрессий, а затем период так называемого брежневского застоя значительно разбавили в тюрьмах и лагерях традиционный уголовный контингент качественно иным - политическими заключенными. И это специфическое явление значительно пополнило и расширило субкультурный язык зон заключения.
Одновременно с тем этот язык своеобразно отразил специфическую картину мира, свойственную личности несвободной, искусственно изолированной от внешнего мира сначала собственно колючей проволокой, а затем сознанием того, что данное лицо побывало в местах заключения. Курсивом в нашей статье здесь и
далее выделяем единицы жаргонные, а также те лексемы и выражения, которые в русском языке советской и постсоветской эпохи маркируют отношение к принудительной изоляции. К примеру, в разряд таковых попадают языковые единицы официальной речи - находиться под следствием, отбывать срок, без права переписки, высшая мера, либо единицы просторечного характера - отсидка, лишенец (в правах), доноситель, писать куда следует.
Кроме того, что тюрьмы и лагеря принимали потоки политических, уже сам железный занавес превращал всю страну в место вынужденной принудительной изоляции граждан. Поэтому элементы этого языка органически и прочно вошли в разные сферы коммуникативного взаимодействия.
И нужно подчеркнуть, что два последних десятилетия еще более обнажили проникновение элементов данного жаргона как в живую разговорную речь, так и в различные стилистические слои современного русского языка: «Да, общение происходит без переводчика. Лагерная феня давно и основательно освоена разговорным русским языком, просторечьем. А с лагерной литературой жаргон зоны активно про-
никает в литературную норму. (Это до жаргона каких-нибудь программистов ему, просторечью, нет дела. Ну в самом деле, сколько их, этих программистов? Да и до всеобщей компьютеризации стране вчерашней всеобщей лагери-зации семь верст до небес...)» [там же: 6].
Именно поэтому лингвисты все чаще и чаще вынуждены обращаться к проблеме описания субкультурной лексики, в частности - описания лагерного советского новояза [там же: 7], ее функциям в речи, экспрессивной окраске и т. д.
Уголовный жаргон как явление субкультурное. Все то, что сказал в приводимой ниже цитате В. Елистратов об арго, в полной мере приложимо, на наш взгляд, также и к русскоязычному уголовному жаргону, а если брать шире -то к тюремно-лагерному в целом. Об арго же у Елистратова говорится следующее: «.арго является одним из самых «синкретических» феноменов языка. Для объяснения его природы недостаточны ни узко-лингвистические, ни узкосоциолингвистические, ни какие бы то ни было иные специализированные исследования. В арго в один пучок собраны язык (со всей экст-ралингвистической семиотической палитрой средств), быт, социальные отношения, социальная и индивидуальная психология и культура в самом широком понимании этого слова» [Елистратов 2000, 574, 582].
Как различные подсистемы культуры имеют свою специфику развития, так и жаргоны (а в монографии Елистратова - различные арго) развиваются по-разному, отражая, однако, при этом черты общей эволюции национального языка. Арготизм, а в нашем случае - жаргонизм, всегда выглядит случайной аномалией, противостоящей нормативному языку. Поэтому В. Елистратов характеризует арготический материал как своеобразное собрание массы частностей, кажущихся, на первый взгляд, неважными [там же]. То же можно сказать и о жаргонизмах в целом.
Поскольку нас интересует в данном случае вполне конкретная жаргонная лексика (русскоязычной тюремно-лагерной субкультуры), то не будем останавливаться здесь на сложном, весьма размытом терминологическом вопросе, что есть арго, что жаргон, а что сленг, поскольку в российском языкознании на этот счет, как известно, мнения существуют самые разные. С нашей точки зрения, речь в любом случае идет о различных жаргонах.
В свою очередь, термины арго, французского, и сленг, английского происхождения, параллельно называвшие первоначально то же самое языковое явление, в современном русском языковедении переосмыслились и стали приложимы теперь к определенным, более узким, формам жаргона. Первый - к городским (мос-
ковское, питерское, одесское), второй - к молодежным (студенческий, школьный, наркоманский, пограничный к двум последним - фанов-ский, или, что звучит немного лучше, фанатский) и молодежно-профессиональным (музыкантов, художников, рокеров и т.д.).
Былое пристрастие к молодежному жаргону, если оно активно проявляется в более зрелом возрасте, предполагает некоторую ювенильную незрелость личности или же стремление выглядеть значительно моложе своих лет. Проявляется это на коммуникативном уровне в стремлении разговаривать на равных с молодежью (что называется говорить на ее языке) и тем самым как бы приравнивать себя к ней. Владение лексиконом молодых позволяет как бы приобщиться к их образу жизни (принимая чужой стереотип мышления и поведения), словно бы увидеть их глазами окружающий мир (используя заимствованные клише мироощущения). И то и другое находит проявление в речи.
Такое пристрастие к молодежному лексикону и эффектным жаргонным словечкам уже стало как бы традиционным в средах артистических: человек художественной натуры должен быть молод душой. В последнее время увлечение молодежным жаргоном все чаще является коммуникативным проявлением совсем иной речевой среды, а именно - лиц педо-фильной ориентации, для которых важно получить доверие и расположение тех, кто намного их младше. Склонность «молодиться» на уровне речевого взаимодействия характерно также для людей в возрасте, избирающих сексуальными объектами и партнерами, в том числе для супружества, лиц, моложе себя более чем на десяток лет.
О необходимости новых подходов к описанию жаргонной лексики. Полностью соглашаясь с положениями В. Елистратова по поводу того, что жаргон (добавим от себя - пожалуй, любой субкультурный), по сути своей, явление синкретическое и что описание его, и жаргона и явления в целом, с позиций какой-либо одной научной дисциплины всегда оказывается неполным, недостаточным, авторы данной статьи, со своей стороны, уже 15 лет разрабатывают собственный комплексный подход к изучению этого обширного и многообразного языкового материала.
В основе такого подхода, названного нами лингвопсихологическим, - широкое сочетание принципов и методов, используемых смежными науками в аналитических целях. В работе по описанию лексического материала применяются также некоторые элементы психоанализа, что уже дало определенные положительные результаты не только в описании уголовного жаргона, но и в описании других специфиче-
ских проявлений речевого узуса [См.: Chervinsky 1998; 1999; Метафоры русского сексуального EGO 2001]. Данная же статья является еще одним, пусть незначительным, шагом на пути систематизации разнородного жаргонного материала в процессе нашей многолетней работы - работы по составлению электронных баз русского и польского жаргонов маргинальных сред и составлению словарных фондов разноцелевой направленности.
Итак, по академическому определению Л. Скворцова, жаргон - это некая «социальная разновидность речи, характеризующаяся, в отличие от общенародного языка, специфической (нередко экспрессивно переосмысленной) лексикой и фразеологией, а также особым использованием словообразовательных средств» [Скворцов 1997]. Не останавливаясь специально на профессиональных жаргонах, описание которых не входит в наши задачи, читаем там же далее следующее: «В нестрого терминологическом смысле жаргон употребляется для обозначения искаженной, вульгарной, неправильной речи [то же, что арго], но с пейоративной, уничижительной, оценкой». Как считают В. Мокиенко и Т. Никитина, жаргон - это «дефиниция, как представляется, довольно точно очерчивает круг лексем и фразем, оставшихся за пределами литературного языка и региональных диалектов и являющихся объектом жаргонографии» [Мокиенко 2000].
Как русскоязычные словари жаргонизмов [Балдаев 1997], так и польскоязычные [Stкpniak 1993], включают в себя лексемы и фраземы не одного, а целого ряда жаргонов. В частности, они обычно включают в себя элементы жаргонов уголовного, в том числе тюремнолагерного, молодежного, в том числе школьного, рыночного, а также жаргонов наркоманов, проституток, музыкантов (гибрид профессионального и наркоманского), номенклатурного (смесь административно-партийного и лексикона карательных органов - от ЧК до ФСБ, для России) и некоторых других субкультурных групп. Примером последнего может служить жаргон гомосексуалистов, как лиц искусственно поставленных в стране вне закона и десятилетиями преследуемых в уголовном порядке - по специальной статье Уголовного Кодекса СССР - за их сексуальную ориентацию.
Необходимо при этом отметить, что за пределами современных словарей жаргонизмов, включая также иные, не жаргонные, издания словарей ненормативной лексики, остается современный административно-партийный
лексикон, который, кстати сказать, активно используется в средствах массовой информации, публицистических изданиях и на уровне высших и средних коммуникативных контактов. Тем
самым эта новая форма жаргона, или, как теперь говорят, новояз, используется сегодня на тех уровнях общения, на которых должно использовать язык, соответствующий литературной норме.
О концепции словарей жаргонной лексики как словарей нового типа. Разграничение жаргонных языковых единиц внутри словарных фондов, по сферам их бытования и путям заимствования, в рамках настоящей работы в наши задачи не входит. В контексте же составления упомянутых выше компьютерных словарных баз эта задача крайне важна и обязательна для авторов, а потому в рабочем порядке уже решена.
Проделанная за 15 лет работа стала основой научного проекта Номинации предметного мира маргинальных сред, с последующим уточнением - Лексика подстандарта в сопоставительном (конфронтативном) русско-польском аспекте. Предварительная часть проекта состоит из следующих этапов:
1) Составление компьютерного банка данных (словарные базы данных разных источников). Русскоязычный материал в настоящее время обработан на 85 %, польский - на 50 %.
2) Разграничение жаргонных языковых единиц внутри словарных фондов по сферам их бытования (1) и путям заимствования (2). В плане 2.1 русский материал обработан на 100 %, польский - на 80 %. В плане 2.2, этимологическом, русскоязычный материал обработан приблизительно на 25 %, с польскоязычным ведется работа, для чего в дальнейшем будут также широко привлекаться для экспертизы, что вполне естественно, носители языка.
3) Составление сводного словаря русской подстандартной лексики. Составление электронного банка данных разных источников уже является подготовительной частью этой большой работы. Однако сам сводный словарь, на наш взгляд, станет завершающим и результативным этапом всего проекта (При этом идея типологизации материала, а также структуры словаря принадлежит А. Червински (А. СИег-утэку), структура словарной статьи на данном, рабочем, этапе - М. Надель-Червиньской (М. ЫасЫ^етюэка)). На данном этапе, в частности, еще только вырабатывается общая концепция такого итогового словаря, варьируются формы наглядного представления в нем лингвистического материала (акценты дефиниций, система помет, графическое оформление, возможный максимальный и минимальный информативный объем словарной статьи).
4) Разграничение в электронной базе данных уголовного жаргона языковых единиц условно нейтрального характера (вошедших в обиход разговорной речи и отчасти утративших в сознании носителей языка связь с уголовным
менталитетом) и единиц выраженного садиче-ского характера (употребляющихся в речи с целью нивелирования личности объекта речи) [см.: Барт 1992]. Барт разделяет понятия са'довский (имеющий отношение к маркизу, ему принадлежащий, свойственный) и садический (по контексту имеющий отношение и принадлежащий к садистскому мировоззрению, а также к садистской форме сообщения с внешним миром) [См. также: Червински 1998: 243-256; СИетпэку 1999: 97-99]. Разграничено приблизительно 90% русскоязычного материала. Соответственно, как следующий этап работы, -составление лингвопсихологического словаря садического языка русского уголовного жаргона. Концепция словаря принадлежит А. Червински, проект 1992 года. Отбор и составление словарного материала продолжалось до 1995 года. Лингвистическое и графическое оформление чернового варианта издания в дальнейшем осуществлено М. Надель-Червиньской. Словарь практически готов, впереди осталась техническая работа - подготовка его материалов к публикации.
5) Следующий этап работы, к которому также уже приступили, - это составление семи тематических словарей под общим названием: Иерархия ценностей в уголовном жаргоне [Червиньская 2003: 284-289]. Фонды этих словарей в черновом варианте уже готовы и в настоящее время проходят техническую и редакторскую обработку материала, готовящегося к изданию. Тематическое разграничение лексики уголовного жаргона, как русского, так и польского, позволяет с различных сторон и наиболее полно описать примитивную картину мира, свойственную языковому сознанию криминогенной субкультуры.
6) Как возможный и желательный в будущем окончательный выход проекта - составление двуязычных словарей уголовного жаргона (русско-польского, русско-испанского и, возможно, русско-немецкого). К работе над первым из них, русско-польским, авторы уже приступили. Однако в этом направлении сделаны еще только первые шаги.
Так, 1 - уже сделан сопоставительный анализ употребления имен собственных [Сгетотэка 2004: 179-188] в том и другом жаргонах; в плане изучения и описания материала русскоязычного жаргона, уголовного либо к нему пограничного, 2 - с разных точек зрения проанализирован топонимический жаргонный материал (микротопонимия Ленинграда-
Петербурга); 3 - в рабочем порядке рассмотрены некоторые лингвопсихологические аспекты отношений лицо, от которого зависят, - лицо, которое зависит (в контексте а) административного и б) армейского жаргонов); 4 - продолжается разносторонний сопоставительный
анализ русских и польских лексиконов в) наркоманов и г) алкоголиков; заметим при этом, что суицидальный синдром, или тенденция личности к самодеструкции, является одним из главных аспектов садического языка; 5 - в определенной степени уже описан эвфемистический принцип маргинальных жаргонов, или так называемого д) обратного языка (как определяется он в наших работах (Термин заимствован у Дж. Родари, из его политического памфлета сказки, где все в стране пользовались, по указанию короля, обратным языком, чтобы только не называть вещи прямо - своими именами. [См.: Родари 1961])); интересно прослеживаются проекции данного пограничного коммуникативного явления в языке ретроспективной и современной российской политики; а также 6 - проанализированы некоторые аспекты употребления в речи обсценичной лексики, что свойственно, в первую очередь, представителям криминогенных маргинальных сред.
7) В контексте проводимого нами с 1992 года лингвопсихологического исследования примитивной картины мира криминогенных сред и ее языковых проекций в смежных жаргонах разного типа, каковыми являются лексиконы уголовников, лагерных заключенных, жертв репрессий, а также алкоголиков, наркоманов, проституток, представителей теневого бизнеса, гомосексуальных сред и т.д., представилось возможным составление семи тематических словарей жаргона криминальной и пограничных к ней сред. Первый из них в настоящее время готовится к печати. Материал остальных шести отобран, но еще нуждается в технической обработке - в ходе создания предварительной, компьютерной, версии этих словарей.
Иерархия ценностей уголовного сознания как основание выделения лексического круга для каждого тематического словаря
Как известно, коммуникативные отношения в криминогенной среде упорядочены и ограничены жесткими схематическими правилами, нарушать которые строго запрещается самой субкультурной средой. Правила эти накладывают неизбежный отпечаток и на языковую картину мира - такую, какой она представляется субкультурному мироощущению. При этом представители маргинальных групп на речекоммуникативном уровне постоянно воссоздают эту картину жаргонными средствами. Примитивность языковых средств естественным образом определяет примитивность картины мира, а жесткость схематических правил - ограниченное пространство такой картины. А также определяет, что мотивировано в языке объективными обстоятельствами данных коммуникативных моделей, узость кругозора носителя жаргона (камера, тюремный двор, окруженное проволочным ограждением лагерное пространство).
В литературном языке жесткие правила уголовного мира издавна назывались метафорически и описывались в языке опосредованно. Их называли звериными, или волчьими, законами, а также законом стаи. В публицистике встречаем им несколько иное определение -тюремные, либо лагерные, правила. На блатном жаргоне, или на языке блатарей, как фиксируют словари ненормативной лексики, это называется воровской закон или же более обобщенно, широко - просто закон. Отсюда жаргонные лексемы законник, законный называют «вора, соблюдающего закон» (см. также: авторитет и вор в законе).
Сравним со словарными определениями Д. Балдаева: «Вор в законе - авторитетный, опытный вор, с мнением которого в воровской среде нельзя не считаться. Наречение вора вором в законе происходит на сходках. Одно из условий перевода в этот «ранг» - несомненное соблюдение воровского закона. Вор в загоне -заключенный-вор, вынужденный работать в ИТУ (исправительно-трудовом учреждении) наравне с другими заключенными» [Балдаев 1992: 47,84]. Тем самым, во втором случае, уголовник, он же законник, как бы не соответствует своему высокому статусу, определяемому его принадлежностью к криминальной субкультуре, где закон всеми строго соблюдается. В современной обстановке воровской закон уступил первенство законам мафии, т.е. еще более жестким, жестоким правилам игры в среде своих, принадлежащих ей и от нее зависящих.
Иерархия воров
Такие законы устанавливают также и иерархические отношения в криминальном сообществе. Так, наверху этой лестницы оказывается главарь преступной группы - бондарь, волк, заказчик, иван иванович, князь, пахан. Имеют свои названия также авторитеты, или воры в законе: автоматчик, безлошадный, блатняк, бугор, джага, утюг. Опытный пожилой вор либо воровка называются аристократ (ка), бобёр, большой человек, мамура, маханша, уркаган, уркач; молодой и неопытный - баклан, брус шпановый, жиган, камса, обезьян(к)а, пацан(ка) с прибавлением зелёный либо золотой.
Вору-наставнику (гувернёр, козлятник, маз) в воровском жаргоне противопоставляется мелкий вор (вшиварь, гусиносик, жулик, опарыш, пачкун), а вору-одиночке (единоличник, кустарь, лях, польский вор, поляк, сыроед) помощник вора (агент, наводчик зячий, поддужный, подпасок, подхват) и человек на побегушках, воровская прислуга (алёшка, бой, вайс, василёк, гарсон, прошка, халдей, холоп, шестёрка, шнурок, яшка). Свое место в этой иерархии занимают также человек, стоящий на страже (атасник, кукушка, рында, семафор), и скупщик, сбывающий краденное (барахольщик, ба-
рыга, золотарь, каин, мешок, паук, тёща, толкач, шмоткин, ямник).
Однако наиболее дифференцированную иерархию на языке бандитской фени имеют профессионалы-специалисты (воры, грабители, убийцы). Они делятся на группы по месту кражи - буфетник, майданник, поездушник, транспортник, рыночник, чердачник; по способу кражи и взлома - верхолаз, карманник, избач, стекольщик, фортач, щипач, удильщик; по цели кражи и взлома - торбохват, медвежатник, могильщик, кассир, скотник; по времени совершения преступления - сонник, утренник; по уровню мастерства - громщик, писатель, скачок, халтурник, художник, ювелир и так далее. Осбые названия имеет и убийца -коцап, кошатница (кожатница), мокрушник, мокрятник, мясник, пол-пота, роялист, сериал, последний как серийный убийца, хомутник.
Соответственно глаголы и существительные, называющие смерть, а также тело покойника, труп дифференцируются в жаргоне
1) по способу и причине смерти (дубаря секануть, задубеть, накрыться мокрой, нарезать дубаря, окочуриться, отемнеть, путёв -ку получить; амсба, загиб петрович, кранты, крест, крышка, курносая);
2) по форме смерти и по виду после смерти (доплыть, досрочно освободиться, коньки откинуть, надеть деревянный бушлат, перекинуться, скопытиться, сыграть в ящик, увянуть; жмурик, крантик, красивый дубарь, око-леванец, подснежник, потемнённый, с биркой на левой (ноге), стерва, чёрный цветок, шлак, шмур).
Человеческая личность в головном менталитете никакой, как видим, собственной ценности не имеет. Ценность представляют
а) место в иерархической лестнице;
б) профессиональные навыки и мастерство;
в) сила и опыт, подчиняющие себе окружающих, стоящих ниже на той же лестнице; а также
г) то, каким представляешься в глазах других, признающих или не признающих в тебе авторитета.
При этом основным правилом всех, весьма, надо отметить, варварских, законов уголовного общежития является своеобразная главная заповедь, звучащая так: Не верь. Не бойся. Не проси [Подр.: СИетпэку 1998]. Обратим внимание на то, что этот речевой оборот, или триада-запрет, заложена в основу текста первого нашумевшего шлягера российской группы Тату - и именно эта песня сделала исполнительниц ее популярными. Собственно, текст песни и состоит только из этой фразы уголовного содержания, многократно повторяемой несовершеннолетними девочками на все лады.
В этом и состоит, по мнению создателей скандального имиджа поп-группы, ее пикантность. Это подчеркнутое сочетание на невербальном знаковом уровне детскости (узнаваемая пионерская форма, огромные школьные банты, ранцы, тетрадки) и развратности (томные взгляды, сексуальные объятия, двусмысленные взаимные поцелуи). И, тем самым, подчеркнутое сочетание невинности и опытности, что используется в рекламных целях, прежде всего, в проституции (как сфере криминального бизнеса). Здесь также узнаваем специфический фрагмент уголовной картины мира, весьма дифференцировано описанной средствами жаргона.
Иерархия женщин и проституток
Семантическая дифференциация лексических единиц наблюдается, в частности, в контексте иерархической шкалы номинант, выраженных именами существительными, прилагательными либо причастиями и называющих
1) девушек (как сексуальный объект - целка, тёлка, серячка, цыпа и объект насилия -телятина, сейф мохнатый);
2) женщин (то же самое - синеглазка, слаба на передок, тигрица и корова, рыба, скотобаза, мясокомбинат + пригодность / непригодность сексуального объекта - подстилка, сирена, пробу негде поставить, бессемянка, метла без палки, щенная сука, колода, корзина, деревяшка, бревно);
3) женщин легкого поведения (по профессиональным признакам - зажигалка, соска, сатана, дырявое войско, многостаночница; по внешним признакам - аида, сирена, королева, красючка, минога, мымра, свиноматка; по возрастным признакам - юя, эми, эстер, коза, рогожа трёпаная, стелька, клюка, кляча; по стоимости услуг - дешёка, камелия, мочалка, путана; по месту услуг - раскладушка, майданная бикса, шалашовка, шоферская бикса; по способу услуг - наездница, скрипка, двустволка, солистка, простодырка; по отношению к милиции - рокшана, шавка, падло, крыса, активистка и так далее).
Иерархической лестнице подчинены в уголовном жаргоне также многочисленные глаголы, связанные с подчинением женского начала мужской силе и власти, с подчинением различными средствами, способами и физическими (избиение - буксовать, венчать, веселить; изнасилование - жмокнуть, отшампурить, помыть крылышки; убийство - заткнуть, оборвать струну, перекрыть кислород), а также психическими (унижение - расцеловать, т.е. плюнуть в лицо, рогатку сделать, отдрючить, сделать бульдога; оскорбление -(по)ставить раком, открыть мохнатку, оприходовать, обломить; презрение - форшмак заделать, проветрить мозги, уделать,
умыть; отвержение - посадить на парашу, рассольчик слить; издевательства - долбать, дрынить, ломать рога, линчевать, остеклить, подковать козу; групповые формы - от-харить паровозом, протянуть кутком, пустить под трамвай).
Женщина, как и гомосексуальный объект насилия (козёл, петух, опущенный, голубой, говномес), как нельзя лучше вписывается в контекст уголовных отношений. Здесь субъекту насилия (агрессор, амурик, вампир, вурдалак, мохнорылый, шелкомадзе, шерстяной вор) и орудию насилия (бадяга, инструмент, кочерга, машина, хлопушка, дунька, жало, финка, косарь, матка, сажало; вафля, дуло, затейник, монтировка, палка, паяльник) всегда противопоставлена жертва (барашек, живой товар, зайчик, курка, пуфик, хомячок). Жертва хорошо вписывается в пространство насилия - тоталитарное бытие (широкое пространство) и существование в тюрьме, зоне (узкое).
Уголовная психология в дискурсе поп-культуры
Позволим себе еще раз обратить внимание на видеоклипы поп-группы Тату, которые весьма в контексте нашей работы показательны. Выпущенный российском шоу-бизнесом для Запада, или как это называется на жаргоне за бугор, он разворачивается на фоне элементов лагерного быта - колючей проволоки, шарящих по земле прожекторов, наблюдательных вышек для вохров (внутренней охраны зоны). Такие же элементы антуража зоны заключения, в данном случае как элементы спекулятивного характера, присутствуют и в другом клипе дуэта Тату -клипа песни Нас не догонят.
А клип песни Белый плащ инсценирует циничную в откровенной жестокости казнь полуодетой беременной, практически на сносях, девочки в тюремном застенке, где отечественный антураж и стилизованная форма исполнителей становятся как бы «фривольным» намеком на времена культа личности (и не только на них). За этим, легко читаемым знаковым антуражем, отходит на второй план даже основная, с точки зрения уголовной психологии, заложенной в основу данного музыкального манифеста, идея: конфликт двух девочек, в результате которого один полуребенок (советско-набоковская нимфетка) предает мучительной казни другого полуребенка - за неверность, измену, предательство, демонстративно и преднамеренно совершая при этом двойное убийство. Садический контекст такой манифестации очевиден.
Тем самым, вербальный уровень текстов песен, будучи сознательной проекцией уголовных стереотипов советского мироощущения, преднамеренно подкреплен на невербальном, предметно-знаковом, уровне клипа визуальными образами, которые, по замыслу режиссуры
видеоманифестации, должны усиливать всячески подчеркиваемую ассоциацию: СССР, а затем Россия в целом - лишь зона принудительного заключения. Оттуда не дают сбежать, но маленькие слабые девочки пытаются это сделать, их преследуют за любовь друг к другу -специфическую форму отношений, характерных для женских лагерных бараков (впрочем, как и для женских учебных заведений закрытого типа, изолированных от мира монастырей, а также для этнических локусов, в которых весьма ослаблено по каким-либо причинам мужское начало).
Описание того, как массовая уголовная психология постсоветской зоны отражается в шля-герной поп-культуре, насквозь пронизывает последнюю во всех ее проявлениях (темы и образы, тексты и музыка), представляет в дальнейшем немалый исследовательский интерес.
Принцип неверия
Тот, кто в тюремно-лагерной среде верит на слово, проявляет свой страх или пытается что-либо попросить, становится, по неписан-ным жестоким законам, жертвой тех, в зависимости от которых он оказался - т.е. либо от уголовника-рецидивиста, либо от начальника, начальничка, надзирателя в тюрьме, лагере. Характерно, что на том же жаргоне начальник лагеря социализма - это И. Сталин. От него зависело все и вся, а потому и его тоже не следовало ни бояться, ни просить. И ему тоже не следовало верить. Таким образом, именно уголовным сознанием внутренне мотивированы в маргинальных средах общения модели коммуникативного недоверия - как на вербальном, так и на поведенческом уровнях межличностных отношений.
Поведенческие модели недоверия логически порождают речевые модели лжи. Кстати, на последних моделей, в частности, основаны, с одной стороны, 1) проверка в криминальной среде нового человека на свой / чужой (истинность / ложность его слов и поведения, знание воровской фени, знание и соблюдение законов группы, ориентация в иерархических отношениях ее членов), с другой, 2) инициация новичков (в преступной группе, тюремной камере, лагерном бараке, зоне в целом).
Поскольку в сообществе тоталитарного типа, к каковому до сих пор, к сожалению, приходится относить современную Россию, уголовные модели коммуникативных отношений приложимы в той или иной мере к любой области общественных отношений, а также, часто, ко многим сферам межличностных, то они, такие коммуникативно-поведенческие и речевые модели привносятся также в область даже официальных контактов. Только этим, к примеру, можно объяснить то, что по российскому международному каналу телевидения, с самой вы-
сокой государственной трибуны, звучали в 2005 году такие чисто уголовные выражения-угрозы лагерного происхождения периода сталинских репрессий, как то: адресатно направленное они у нас будут землю жрать! или же вроде бы полубезличное, в котором, однако, конкретные адресаты также подразумеваются и узнаваемы, - ...(кого надо) заставим лагерную пыль лизать! Тем самым специфические выражения тюремно-лагерного жаргона становятся в российском новоязе риторическими фигурами языка политики - причем как в крайне левом ее крыле, так и в официозном правом.
Примитивная картина мира, описанная жаргонными средствами
Языковые средства уголовного жаргона в сущности своей крайне бедны [См.: Лихачев 1992: 354-405; СИегапэку 2004]. Бедны они уже потому, что крайне ограничен круг понятий, которые этими средствами описаны и названы прямо либо опосредованно - узок круг субъектно-объектных отношений, действий, предметной атрибутивности преступного, а затем лагерного мира. Узок мировоззренческий кругозор, который, в силу тех или иных обстоятельств, оказывается доступен носителю этого жаргона.
С одной стороны, узость кругозора, а потому и узость видимой носителем жаргона картины мира порождает примитивность языковых единиц, средств, при помощи которых она воссоздается и описывается в субкультурной ментальности. С другой стороны, примитивность средств описания приводит к примитивному воссозданию самой картины и, как следствие, порождает примитивность такой картины.
Итак, уголовный мир примитивен. Примитивны тюремная жизнь и лагерное существование. И это естественным образом находит свое отражение в составляемых нами семи тематических словарях уголовного жаргона.
Так, первый из них, подготавливаемый сегодня к печати, называется Материальные потребности уголовного и лагерного мира (тематический словарь). Лексика в нем подразделяется на следующие группы:
1. Тепло / холод (мир ощущений).
2. Жилье / убежище (мир предметов).
3. Одежда / обувь (мир предметов, первая необходимость).
4. Питье / еда (первая необходимость).
5. Голод / жажда (мир ощущений, первая необходимость).
В каждую группу, соответственно, объединяются лексемы, относящиеся к разным частям речи, а также устойчивые выражения, характерные для данного жаргона.
Второй жаргонный словарный фонд называется Статусные отношения преступного и тюремно-лагерного мира (тематический сло-
варь). Третий - Статусные отношения в преступной группе, тюрьме и зоне заключения (тематический словарь). Четвертый - Интеллектуальные запросы носителей уголовного жаргона (тематический словарь). Пятый -Эмоциональные отношения носителей уголовного жаргона (тематический словарь). Шестой - Акциональные отношения в уголовном жаргоне (тематический словарь). Седьмой - Половые отношения в уголовном жаргоне (тематический словарь).
К сожалению, наметившаяся сегодня повсеместно тенденция экономить на развитии гуманитарных направлений международной науки, особенно на филологии, не способствует оперативной реализации проекта, в котором, еще несколько лет назад, были заинтересованы лингвисты ряда европейских университетов. Однако уже выполнена работа по составлению компьютерных баз данных и тематические корпусы жаргонной лексики находятся в стадии обработки, соответственно выработанной концепции словарной статьи.
ЛИТЕРАТУРА
Chervinsky A. «Садический язык» тоталитарного государства: новый термин и языковая действительность. // Терминология: изучение и обучение. -Минск, 1999. С. 97-99.
Chervinsky A. Лингвопсихологическая модель мира в русскоязычной криминогенной среде // III Jornadas Andaluzas de Eslavistika. - Granada, 2004.
Chervinsky A. Психология зоны. Примитивный садизм. // Creativity & Communication Process. Вып. 1. Прил. III: Социопатия. - Jerusalem, 1998. 175 с. URL: http://www.nicomant.org.
Czerwinsky A., Nadel-Czerwinska M. Номинации национальной и религиозной принадлежности в русском и польском уголовных жаргонах. //
Cudernos de Rusistika Espamla. Nr 1. [Red. R.G. Tirado, E.Q. Gervilla] - Granada, 2004. S. 179-188.
Czerwinskу A., Nadel-Czerwinska M. Номенклатура и феня. Уголовно-партийный жаргон как коммуникативная форма «советской зоны» // Slavica
Electronica Erfordiensis. - Erfurt, 1999. 155 с. URL: http://www.slavica.ph-erfurt.de.
Stepniak K. Swwnik tajemnych gwar przesteczych. - London. 1993.
Балдаев Д.С. Краткий каталог блатных татуировок (прил. 7). Рисунки осужденных за уголовные преступления (прил. 8). // Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона / Авторы-составители Д.С. Балдаев, В.К. Белко, И.М. Юсупов. - М., 1992.
Балдаев Д.С. Словарь блатного воровского жаргона. Т. 1-2. - М., 1997.
Барт Р. Сад-I. [В:] Ad Marginem. Маркиз де Сад и XX век. - М., 1992.
Елистратов В.С. Арго и культура. // Словарь русского арго - М., 2000.
Лихачев Д.С. Черты первобытного примитивизма воровской речи. // Словарь тюремно-лагерноблатного жаргона / Авторы-составители Д.С. Балдаев, В.К. Белко, И.М. Юсупов. - М., 1992.
Czerwinskу A., Czerwinski P., Nadel-Czerwinska M. Metaphern des russischen sexuellen EGO. Ein linguopsychologisches Worterbuch des ak-tuellen Sprachgebrauchs. / Herausg. und eingel. von J. Hartung, Buchschtabe A. - VERLAG DR. KOVAC in Gamburg, 2001. 342 s.
Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Предисловие. // Большой словарь русского жаргона. - М., 2000.
Родари Дж. Джельсамино в стране лжецов. - М., 1961.
Скворцов Л.Н. Жаргон. // Русский язык. Энциклопедия / Гл. ред. Ю.Н. Караулов. 2-е изд. - М., 1997.
Червински А. Садический язык тоталитарного государства: лексический состав и специфика словоупотребления. // Slavica Quinqueecclesiensia IV. Linguistica. Translatologia. Cutura. - Pecz, 1998. S. 243-256.
Червиньская А. Иерархия потребностей: лин-гвипсихологический анализ русских арготизмов. // Новое в теории и практики описания и преподавания русского языка - Warszawa, 2003. S. 284-289.
© Надель-Червиньска М., Червиньски А., 2009
