CC BY
7
УДК 330.142.22:336.711.2 БАГОМЕДОВ МАГОМЕД АЛИЕВИЧ
к.э.н., заведующий отделом ФГБУН «Институт социально-экономических исследований ДНЦ РАН»,
e-mail: bagron18@yandex.ru
МЕХАНИЗМЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ НА ОСНОВЕ ДАЛЬНЕЙШЕГО РЫНОЧНОГО РЕФОРМИРОВАНИЯ ОТРАСЛЕЙ СОЦИАЛЬНОЙ СФЕРЫ РЕСПУБЛИК СКФО1
Аннотация. Цель работы. Цель статьи — сформулировать перспективную модель развития социальной сферы, которая будет способствовать решению проблем экономической безопасности не только в регионах СКФО, но и в России в целом. Гипотеза исследования. Значительно выросший поток мигрантов из республик СКФО в Москву и другие экономически развитые регионы в большей мере связан с неблагополучием состояния социальной сферы проблемных регионов, что актуализирует исследование направлений и возможных механизмов рыночного реформирования отраслей социальной сферы республик СКФО. Метод и методология проведения работы. Исследование основывается на общенаучной методологии, которая предусматривает применение системного подхода к решению проблем. Основой данной работы является ситуационный подход к обоснованию причин и движущих факторов возникающих проблем экономической безопасности и фундаментальные труды региональных отечественных и зарубежных ученых по региональным проблемам обеспечения экономической безопасности. Результаты. Обосновывается ведущее значение социальной сферы в опережающем развитии проблемных регионов России. Определен гендерный состав миграционных потоков из регионов СКФО и обоснован их рост низким качеством услуг социальной сферы по организационно-финансовым причинам. Предложены перспективные организационно-хозяйственные механизмы в отраслях социальной сферы, позволяющие при том же уровне финансирования повысить качество услуг: эксперимент с ЕГЭ предложено углубить не только в образовании, но и при приеме на государственную службу, а также увязать их результаты с уровнями оплаты труда и затрат государства на обучение; обосновывается необходимость создания гильдий производителей услуг в учреждениях социального обслуживания, репетиторстве в рекреации и гостиничном бизнесе там, где малые формы организации производства услуг нуждаются в сертификации качества и безопасности услуг; разработаны предложения по улучшению работы механизма обязательного медицинского страхования, позволяющие рассчитывать на повышение его собираемости. Область применения результатов. Результаты проведенного исследования могут использоваться органами управления регионов при обосновании концепции и разработке стратегии обеспечения экономической безопасности региона.
Ключевые слова: миграция населения, гендерная мобильность, экономическая безопасность, социальная сфера, образование, здравоохранение, проблемные регионы СКФО, региональная экономика, политика, модернизация.
BAGOMEDOVMAGOMED ALIEVICH
Candidate of Economic Sciences, Head of the Department of FSBIS "Institute of Social-Economic Studies of DSC of the RAS",
e-mail: bagron18@yandex.ru
MECHANISMS OF ENSURING ECONOMIC SECURITY BASED ON FURTHER MARKET REFORMING OF INDUSTRIES OF THE SOCIAL SPHERE OF REPUBLICS OF THE NCFD
1 Исследование проводится в рамках участия в выполнении Комплексной программы фундаментальных исследований ООН РАН «Национальная экономическая безопасность России в условиях обострения объективных и инициированных рисков и угроз» по теме «Модернизация социальной сферы проблемных регионов как важнейшее направление обеспечения экономической безопасности России».
Abstract. The goal of the study. The goal of the manuscript is formulating a promising model of development of the social sphere that will encourage solving problems of economic security not only in the regions of the NCFD but in Russia on the whole. The hypothesis of the study. A stream of migrants that has significantly increased from Republics of the NCFD to Moscow and other economically developed regions is more closely connected with an unfavorable state of the social sphere of problem regions which makes the study of areas of focus and possible mechanisms of market reform of industries of the social sphere of Republics of the NCFD relevant. The method and methodology of completing the study. The study is based on the general scientific methodology that provides for using a systemic approach to solving problems. The foundation for this study are the situational approach to substantiating reasons and driving factors for the problems of economic security that arise, and major work of regional domestic and foreign scientists on regional problems of ensuring economic security. The results. We have substantiated the leading importance of the social sphere in the advanced development of problem regions of Russia. We have determined the gender composition of migration streams from the regions of the NCFD, and we have substantiated their growth due to a low quality of services of the social sphere for organizational-financial reasons. We have suggested promising organizational-economic mechanisms in the industries of the social sphere allowing with the same level of financing to improve the quality of services: we have suggested to extend the experiment with Uniform State Exam not only in education but also when hiring for state service, and attach the results of such an exam to the level of employment pay and expenses of the state on education; we have substantiated the need to create a guild of producers of services in social service institutions, tutoring, recreational services and hospitality business where small forms of organizations providing services need certification of quality and safety of services; we have developed suggestions on improving the work of the mechanism of compulsory medical insurance allowing to expect an increase in collecting the fees. The area of application of the results. The results of the study performed may be used by the administration of the regions when substantiating the concept and developing the strategy of ensuring economic security of the region.
Keywords: population migration, gender mobility, economic security, the social sphere, education, health care, problem regions of the NCFD, the regional economy, politics, modernization.
Многопорядковая (до 30 раз) разница в уровнях развития российских регионов (она определяется как производная от среднедушевых производства ВРП и денежных доходов населения) возникла с развалом СССР (при нем разница была не более 3 раз) и все последнее десятилетие только росла, а экономическое неравенство регионов является существенной угрозой социально-экономической безопасности страны [1]. На одном полюсе находятся экспорто ориентированные регионы, Москва и Московская область, Санкт-Петербург, на другом — депрессивные (Тыва, Калмыкия, Ивановская область и другие), специализировавшиеся на производстве потерявшего спрос товара. Растущее социально-экономическое неравенство между регионами подрывает целостность единого экономического пространства России, возникают значительные внутренние неконтролируемые миграционные потоки из перенаселенных территорий регионов СКФО, достигающие уровень 50 тысяч человек в год [14], что влечет за собой значительное давление на социальную инфраструктуру принимающей стороны, а с другой стороны — сокращает человеческий капитал итак экономически не благополучных регионов.
Между тем среди мотивов для эмиграции за пределы региона в более предпочтительные экономический мотив стремления к получению более высоких денежных доходов превалирует только у части мужчин-мигрантов в возрасте от 30 до сорока лет и их семей. Это следствие естественной экономической конкуренции регионов [10].
Мужчины в возрасте от 25 до тридцати лет эмигрируют из-за длительной невозможности трудоустроиться по предпочитаемой профессии в родном регионе, а это уже проблема социальной сферы и не создаваемых ею учреждений профориентации.
Другая социальная проблема — эмиграция девушек от 20 до 25 лет в регионы с более высокой гендерной мобильностью с целью создания семьи. Ведь в республиках СКФО самая низкая гендерная мобильность, здесь при уровне брачуемости ниже среднего по России, самая высокая продолжительность жизни, самая высокая смертность по неестественным причинам у
молодых мужчин, самая низкая разводимость семей. Гармонично предположить, что они уезжают вслед за предыдущей категорией мужчин от 25 до 30 лет.
Часть эмигрантов в возрасте от сорока до 50 лет стремятся в более благоустроенные центры с активной культурной жизнью и возможностями светского и экологического досуга.
Самый значительный поток эмигрантов сложился в последние годы из абитуриентов (1620 лет) престижных центров образования, да еще такой, что вузы республик СКФО не могут заполнить вакансии студентов по многим специальностям. И это уже существенная проблема экономической безопасности регионов СКФО, поскольку уезжают учиться в другие регионы лучшие школьные выпускники (перспективная региональная элита), а возвращаются после обучения только те немногие, которые не сумели устроиться на работу в регионах пребывания (Москва, Санкт-Петербург, Ростов-на-Дону и т. д.). По сути, талантливая молодежь рассчитывает на социальный лифт, но его каналы уже перекрыты в проблемных регионах, а в развитых регионах их шахты только просматриваются.
Неблагополучие социальной сферы проблемных регионов СКФО подчеркивает возросший поток эмигрантов предпенсионного и пенсионного возрастов от 50 до 70 лет, которых на новом месте жительства привлекает более высокий уровень здравоохранения, светскость общества и шаговая доступность парков и скверов.
Глобализация через информатизацию навязывает усредненные стандарты жизни, через предпринимательское лобби стирает ограничения для передвижения товаров, услуг, технологий и трудовых ресурсов между странами и регионами, и они, естественно, двигаются туда, где лучше реализуются, где выше производительность труда и, соответственно, уровень и качество жизни субъектов. Производительность труда, в свою очередь, является производной от фондовооруженности труда и уровня модернизации экономики (научно-техническая революция в материалах и технологиях позволяет инновационно развитым странам повышать производительность общественного труда с меньшими удельными капиталовложениями). И поэтому люди едут оттуда, где нет доступных средств производства, туда, где они имеются [4].
Масштабы миграции населения из республик СКФО пока еще не превысили естественный прирост населения, но они растут с каждым годом, а рождаемость постепенно снижается и на Северном Кавказе [14].
Производительность труда в зависимости от отрасли общественного производства в разной степени коррелирует с фондовооруженностью. Чем выше уровень индустриализации отрасли, необходимый для поддержания ее конкурентоспособности, тем выше зависимость от фондовооруженности.
В отраслях услуг человеческий капитал частично замещает основные фонды, и поэтому страны и регионы с высоким уровнем накопления человеческого капитала могут хорошо развиваться и при относительно невысоком уровне реального производства и накопленного в нем капитала [3]. Например, Куба признается страной с высоким уровнем здравоохранения благодаря хорошему уровню подготовки врачей и четкой организации работы бесплатного государственного здравоохранения, хотя не обладает существенными основными фондами в этой отрасли и уровень ВВП на душу населения в этой стране не высок.
Причина недовольства населения республик СКФО услугами социальной сферы заключается в низком качестве как бы бесплатных услуг. Низкое качество услуг в ней связано с отставанием материальной базы социальной инфраструктуры и имевшимся длительное время низким уровнем оплаты труда работников бюджетных учреждений, значительно не дотягивавшим до средних региональных денежных доходов населения, и поэтому последовавшим расцветом клановости и теневой экономики в сферах образования и здравоохранения [2].
Прошедшее реформирование организации социальной сферы в пенсионном и социальном обеспечении, медицинском и социальном страховании, в организации образования и науки, конечно же, внесло определенные элементы модернизации в организацию работы учреждений социальной сферы. Повышению престижности работы в социальной сфере способствовали также пилотные проекты 2006 года и майские указы 2012 года Президента В. В. Путина. Благодаря им многие работники социальной сферы стали получать достойную заработную плату и стимул к достижениям в профессии. Но большинство проблем остается, как и самая главная — недофинансирование оплаты труда и, соответственно, низкое качество услуг, что актуа-
лизирует дальнейшее организационное реформирование социальной сферы [22].
В чем суть необходимого реформирования социальной сферы? Хороший экономический механизм должен не только кровно заинтересовать работников учреждений социальной сферы в высоких качестве и объемах оказываемых услуг, но и стимулировать клиентов к пользованию услугами и контролю их качества [11].
Самым положительным образом можно оценить пример использования такого нового социально-экономического механизма, как прием в вузы по результатам ЕГЭ, особенно такие его характеристики, как достигнутые прозрачность, охват и цифровая автоматизация всего процесса. Безусловно, при адекватном подходе российской элиты этот механизм может быть с успехом применен государством и при приеме на работу, и для ежегодной переоценки уровня квалификации бюджетников и служащих. В нем есть элементы рыночной конкуренции, и эти его начала позволяют техническими средствами добиться искоренения превалирующего традиционного для новой (и старой тоже) России местничества, также автоматизация процессов позволяет сократить колоссальные бюрократические затраты государства и потоки документов. Развитие рыночного начала в этом механизме видится в том, что министерства будут только размещать заказы на подготовку тестов, размещать информацию о проводимых ЕГЭ и проводить лицензирование пунктов (возможно частных) приема ЕГЭ. Данный механизм кадровой оценки специалистов может быть опробован и частными предприятиями.
Возможно, после разработки единых для всей страны образовательных и профессиональных стандартов по всем предметам обучения можно будет организовать прием и текущих экзаменов как ЕГЭ. По результатам сплошных ЕГЭ, проводимых ежегодно в учреждениях образования, можно будет реально оценить уровень квалификации преподавателя и его вклад в образование обучаемых с соответствующим стимулированием работников образования.
Дальнейшим развитием механизма оплачиваемого государством образования может стать финансирование учреждений по рейтингам, исчисляемым по результатам ЕГЭ, сданных обучающимися и преподавателями, и предоставление обучающимся ваучеров на оплату в соответствии с набранными баллами.
Другой интересный механизм рыночной самоорганизации производства услуг — гильдии производителей — пока применен только в строительстве, но эксперимент с его использованием напрашивается и в учреждениях социального обслуживания, репетиторстве в рекреации и гостиничном бизнесе — там, где малые формы организации производства услуг нуждаются в сертификации качества и безопасности услуг.
Но как негатив опыта реформирования в социальной сфере для населения прослеживается то, что за этим прошедшим реформированием стоит углубление неравенства между регионами, коммерциализация и теневая экономика почти половины всех услуг социальной сферы. Половина студентов вузов оплачивают свое обучение без каких-либо гарантий своей будущей трудоустроенности по профессии. Больным навязывается дорогое коммерческое лечение из-за того, что создаются организационные препятствия (плохая диагностика, очереди, ложные операции) для эффективного и бесплатного лечения [21].
Но при значительных бюджетных затратах так и не получило развитие управление результатами и оценка клиентом качества оказываемых услуг [16].
Перспективный эксперимент с обязательным медицинским страхованием желательно углубить.
Во-первых, оплата медицинских услуг должна производиться соответствующим ФОМС только после уведомления клиента через Интернет о полученной оплачиваемой медицинским страхованием услуге и коррекции оплаты на качество оказанных услуг с точки зрения клиента. Такая мера необходима, поскольку многие неэффективные медицинские учреждения занимаются порождающими коррупцию и низкое качество услуг приписками.
Во-вторых, на каждого гражданина, по которому велось медицинское страхование, должен быть восстановлен лицевой счет в пределах половины (с дальнейшим доведением его до уровня 80 %) обеспеченных им страховых отчислений, с которого он должен иметь возможность оплачивать любое медицинское лечение своей семьи в пределах имеющейся суммы. По ныне существующим нормам должны оплачиваться медицинские услуги граждан, у которых эти средства на лицевом счете закончились или вообще отсутствовали. Такая мера позволит под-
нять заинтересованность самозанятых и теневых предпринимателей в медицинском страховании (из-за этой категории мнимых безработных региональные бюджеты несут многомиллиардные расходы по их страхованию). Значительная часть работающего по найму населения, которая сейчас практически не пользуется медицинскими услугами, не может себе позволить дорогое зубопротезирование или профилактическое санаторное лечение. Разработка стандарта страховых выплат по этим медицинским услугам позволит не только стимулировать рынок такого рода услуг, но и поддержать здоровье работающего населения.
В-третьих, оплата работы медицинского персонала государственных учреждений должна быть поставлена в соответствие с выполненными услугами, а у главврачей и заведующих отделениями в соответствие с качеством услуг.
Фонд социального страхования в целях экономии государственных средств необходимо слить в Пенсионный фонд России, тем более что основные выплаты по первому приходятся на находящимся на лечении по больничным листам беременным женщинам и мамам, а также приобретение санаторных путевок для руководства предприятий (учреждений).
Республики СКФО по своему развитию являются проблемными бюджетозависимыми регионами и по уровню развития располагаются выше депрессивных, поскольку здесь значительно более развит рынок услуг. К примеру, Дагестан, занимавший в 2000 году последнее место в России по уровню денежных доходов населения, в 2016 году вышел на 28-е место среди 85 субъектов Федерации. Тем не менее он остается на последнем месте в России по уровню начисленной средней заработной платы. Главным опосредованным показателем конкурентоспособности региона в условиях рыночного регулирования можно считать положительное сальдо внутренней миграции населения.
Отрицательное сальдо миграции населения растет и в депрессивных регионах (здесь по итогам тридцати лет реформации чемпионом в негативном смысле слова является Магаданская область, потерявшая две трети населения), и в бюджетозависимых с высоким естественным приростом населения республиках Северного Кавказа. Ежегодно свыше 50 тысяч, как правило, молодых и экономически активных человек мигрирует из республик СКФО на постоянное место жительства в регионы с высокой заработной платой. Экономическое неравенство молодежи при приеме на работу (на собственный бизнес у большинства из этой группы в общем образованного населения нет стартового капитала) — это существенная проблема социальной сферы в регионах СКФО с вроде бы достаточно высоким стандартом расходов в 30 тысяч рублей в месяц на одного жителя. Экономическое неравенство в развитых регионах и странах дискриминирует, но все же позволяет молодым мигрантам получить работу и заработную плату, достаточную для наполнения финансовой основой закрепленного в их трудовой мотивации стандарта жизни, привнесенного из родного менее развитого региона.
Другая проблема экономической безопасности социальной сферы регионов СКФО — рост доли бедного населения (это семьи, где денежные доходы на члена семьи ниже установленного в регионе прожиточного минимума). До 2012 года по всем республикам СКФО она устойчиво снижалась, но затем опять начала расти (см. табл. 1).
Перечисленные проблемы в основных сферах экономики рассматриваемых регионов позволяют сделать вывод о том, что в настоящих условиях (системного кризиса в России) ресурсный потенциал республик СКФО не обеспечивает им возможности самостоятельного в пределах действующего федерального законодательства выхода из проблемного состояния [4]. И также можно охарактеризовать ресурсный потенциал трех десятков других экономически проблемных регионов, который при сложившихся институциональных условиях не позволяет им рассчитывать на дальнейшее повышение своей доли в ВВП России.
В чем причина потери перспектив догоняющего развития для проблемных регионов СКФО после пятнадцати лет непрерывного роста их значения? Фактическое снижение реальной и даже номинальной заработной платы бюджетников в течение последних трех лет на фоне общего увеличения расходов на социальную сферу за счет удорожания тарифов, энергии, расходных материалов и ЖКХ. Как уже отмечалось ранее в исследовании, именно растущая за счет нефтедолларов, выделяемых федеральным центром, зарплата бюджетников и служащих являлась реальным источником подпитки псевдопостиндустриальной модели (мультипликатором) ускорения развития северокавказских регионов за счет рынка услуг, где
фондовооруженности в один миллион рублей хватает для аналогичного размера производительности труда [1]. Бюджетники как категория региональных потребителей замечательны тем, что они на все 100 % ориентируются на приобретение недорогих товаров и услуг, производимых внутри региона (как говорится «не до жиру»), и только по тем товарам, где конкурентоспособное производство внутри региона отсутствует, вынуждены втридорога приобретать ввозимые товары [7].
Таблица 1
Численность населения с денежными доходами ниже величины прожиточного минимума (в процентах от общей численности населения субъекта) [14]
2005 2010 2011 2012 2013 2014 2015 2016
Российская Федерация 17,8 12,5 12,7 10,7 10,8 11,2 13,3 13,4
Белгородская область 18,1 8,2 8,6 6,5 7,4 7,5 8,5 8,2
Московская область 18,4 10,1 9,6 6,9 7,6 7,6 8,6 8,2
г. Москва 13,3 10,0 10,0 9,6 8,9 9,0 8,9 8,9
г. Санкт-Петербург 10,3 8,6 9,1 9,0 8,0 8,3 8,0 8,0
Южный федеральный округ
Республика Адыгея 33,0 16,0 14,6 11,3 12,0 11,0 13,9 13,7
Республика Калмыкия 61,1 35,7 35,8 30,7 35,4 34,7 33,6 31,2
Республика Крым 23,1 22,2
Краснодарский край 26,3 15,2 13,5 11,2 10,4 10,1 11,7 11,6
Астраханская область 19,5 14,1 14,2 12,5 12,0 12,0 14,1 16,2
Волгоградская область 17,2 14,0 15,1 13,6 13,6 14,0 14,7 15,3
Ростовская область 18,3 14,9 15,2 12,9 12,9 12,9 14,0 14,0
г. Севастополь 15,1 13,7
Северо-Кавказский федеральный округ
Республика Дагестан 24,6 8,8 8,3 7,0 10,1 10,1 11,0 10,8
Республика Ингушетия 55,2 22,1 18,5 17,1 19,5 24,9 31,7 32,0
Кабардино-Балкарская Республика 23,8 15,7 15,3 14,2 18,6 18,5 21,0 25,8
Карачаево-Черкесская Республика 27,7 17,7 18,8 16,0 19,5 19,4 23,5 24,8
Республика Северная Осетия — Алания 17,0 10,5 12,6 10,4 12,1 12,1 14,1 14,4
Чеченская Республика 21,7 19,7 14,2 15,9 17,6
Ставропольский край 24,9 18,5 18,3 13,7 11,8 11,6 13,5 14,0
В классической постиндустриальной модели реальным источником богатства страны (региона) является высокая (до 5 % от ВВП) доля расходов на НИОКР, которая делает конкурентоспособной экспортируемую инновационную продукцию со значительно более высокой ценой, чем в импортируемых товарах из неразвитых стран, и растущей долей добавленной стоимости. В итоге 10 % населения этих стран, занятых в реальном производстве, обеспечивает материальный достаток на внутреннем рынке, а 90 % ВВП продукта страны создается в сфере услуг [5].
Подпитка региональных рынков республик СКФО растущей наличностью бюджетников закончилась, ограничивается она ростом оборотов рынков услуг, ведь собственное реальное производство и экспорт продукции регионов не покрывает и пятой части материального потребления регионов. Можно спрогнозировать снижение ВРП в 2017 году по всем республикам СКФО, кроме Чечни [15].
Региональные налоговые инструменты бюджета и при перевыполнении планов по сборам не позволяют скомпенсировать потерю мультипликатора (рост денежных доходов населения). Так как реальная экономика очень слаба, сборы по налогам на недвижимость и прибыль предприятий относительно невелики, то НДФЛ становится основным региональным инструментом пополнения бюджета, но ведь он в этих регионах и собирается в основном с замороженных зарплат бюджетников и государственных служащих [12]. Соответственно, и социальная сфера экономически проблемных регионов финансируется не в полной мере. Таким образом, одним из главных ресурсов, ограничивающих развитие социальной сферы этих регионов, является недостаточный их финансовый потенциал. В свою очередь, нормальный финансовый потенциал не сформировался из-за отставания материальной базы реального производства по причине присущих проблемным регионам низких инвестиционных рейтингов.
Экономическая и административная мощь государственной вертикали власти в России за последние 10 лет настолько окрепла, что в вопросах обеспечения социально-экономической безопасности страны смещаются акценты. Если до 2000 года главными проблемами были сохранение государственности и территориальной целостности, предотвращение голода, сохранение бюджетной сферы, нищета основной массы населения, и, соответственно, индикаторы этих явлений превышали на большей части регионов (территорий) страны пороговые значения, то сейчас социально-экономическая безопасность России и ее регионов должна оцениваться с позиций перспектив и угроз выполнению стратегических планов вывода страны в категорию развитых стран по уровню и качеству жизни населения и соответствующей модернизации социальной сферы [16], а это предполагает разработку соответствующих социально-экономических механизмов, выпадающих за общероссийские нормы, но необходимых для России в целом, хотя бы в качестве эксперимента [6].
Что характерно для социальной сферы России в целом, это котловой механизм управления по единым нормативам, доставшийся нам из советского прошлого, когда его простота позволяла упростить управление отраслью и добиваться равных стандартов выхода услуг. Тем не менее этот метод не несет элементы рыночного соревнования и, соответственно, не обеспечивает оплату труда по результатам. До начала социальных проектов Президента В. В. Путина в регионах СКФО сложилась ситуация, когда большинство работников социальной сферы, получая заработную плату ниже чем 2 прожиточных минимума, были вынуждены искать теневые доходы, поскольку с учетом иждивенцев это за гранью нищеты [13]. Необходимо еще отметить, что на Кавказе, при его сохранившихся более тесных семейно-соседских связях для общества, более вопиющ тот парадокс, что из лучших умниц и спортсменов «мальчишей Ки-бальчишей» вырастает бедный врач, а из двоешников, «списывальщиков» — «плохишей» — «хапуга»-чиновник.
С этой позиции оценка эффективности социальной инфраструктуры регионов сохраняет свое существенное для экономической безопасности страны значение, но еще более актуальное значение приобретает модернизация производственных отношений, без реальной трансформации которых в социальной сфере стратегическим планам России в целом не суждено сбыться [8, 9, 18, 19]. Существование теневой экономики в социальной сфере, ее доминирование во многих регионах разрывает единое экономико-правовое поле страны и ставит под сомнение выполнение стратегических планов модернизации экономики. Полукриминальная элита новой России все более сосредотачивает в своих руках механизмы власти, нивелируя показные усилия по борьбе с коррупцией и активизации механизмов конкуренции в большинстве проблемных регионах страны [13]. Доступ к региональным рынкам социальных услуг становится все более финансово затруднительным.
Хроническое отставание в социально-экономическом развитии большинства регионов от нескольких (Москвы, Санкт-Петербурга и энергоэкспортоориентированных) проявляется особенно остро в социальной сфере. Если развитые регионы по своей бюджетной базе имеют возможность выплачивать высокую (в соответствии с майскими 2012 года Указами президента В. В. Путина) заработную плату работникам социальной сферы, сопоставимую со средней зарплатой по региону, в два раза превышающей стандарт жизни (среднедушевые денежные доходы населения), и их социальная сфера не испытывает проблем развития и при «котловом» механизме, то заработная плата работников социальной сферы бюджетозависимых регионов не
дотягивает даже до одного регионального стандарта жизни, и, соответственно, «котловой» механизм управления порождает теневую экономику и низкое качество услуг учреждений социальной сферы [8].
Особенно в этом отношении выделяются республики СКФО и ЮФО (Чечня, Ингушетия, Дагестан, Калмыкия, Адыгея, Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкессия), которые занимают последние места среди регионов России по показателям не только производства, но и уровня жизни: среднемесячной зарплаты, уровня занятости, жилищной обеспеченности, обеспеченности детей местами в учреждениях дошкольного и школьного образования, успешности проведенного лечения, численности автомобилей, персональных компьютеров и телевизоров на 1000 жителей, объему ВРП и промышленной продукции на душу населения [3].
Выводы. В условиях разнонаправленного в течение 20 лет дрейфа социально-экономической надстройки России возрастает значение теоретических обобщений региональных проблем экономической безопасности с целью своевременной корректировки движения по основному вектору — социально ориентированной модернизации экономики страны и ее территорий [12].
Необходимо отметить, что при существующей в стране автаркичной социально-экономической модели развитие по одной и той же модели ряда регионов России, находящихся на цивилизационных стыках, в частности, республик ее Юга, со значительно более выраженным значением клановых и родоплеменных связей объективно сталкивается с возникновением многочисленных проблем в правовой, социальной и экономической сферах при навязываемом российской элитой углублении социально-экономического неравенства.
В частности, недоплата заработной платы бюджетникам и бюрократический произвол в таких обществах, где для самореализации личности имеет гораздо большее значение достижение социально-экономических стандартов, служат причиной сбоя всех механизмов регулирования развития. Проведенное исследование проблем высокой миграции из Северного Кавказа показывает, что их причиной является не отставание в росте ВРП, а то, что в этих регионах в условиях превалирования теневого обращения и социально-правового вакуума становится невозможно получить качественные социальные услуги [17].
Недоплата бюджетникам при ключевом мультипликативном значении социальной сферы региона для формирования валового регионального продукта экономически отстающего региона служит причиной внутрирегиональных и межрегиональных противоречий. Именно происходящая модернизация социальной сферы региона в виде роста зарплаты бюджетников и инвестирование социальной инфраструктуры позволяет Дагестану увеличивать ВРП самыми быстрыми в России темпами. Но сохраняющееся в три раза отставание фактического уровня оплаты от необходимого является причиной проблем в социальной сфере, оказывающей существенное влияние на сохраняющуюся проблемность региона. Литература
1. Абдулманапов П. Г., Багомедов М. А., Гимбатов Ш. М., Кутаев Ш. К., Сагидов А. К., Хаджалова Х. М. Социальные аспекты обеспечения экономической безопасности региона. — Махачкала: ИД «Наука плюс». —2011. — С. 59.
2. Ахмедуев А. Ш. Теневая экономика: системный ресурс и фактор торможения социально-экономического развития //Вопросы экономики. — 2015. — № 9. — С. 152-160.
3. Ахмедуев А. Ш., Рабаданова А. А. Стратегическое управление социально-экономическим развитием региона. — М.: Экономика. — 2013. — 307 с.
4. Герасимов А. Н., Громов Е. И., Шаталова О. И. Ресурсный потенциал как фактор социально-экономического развития Северо-Кавказского федерального округа // Экономика и предпринимательство. —2013. — № 2. — С. 477-482.
5. Глазьев С. Ю. Стратегия опережающего развития России в условиях глобального кризиса / С. Ю. Глазьев. — М. Экономика, 2010. — 255 с.
6. Кармановская И. Р. Методологические основы формирования и развития региональной инновационной системы /И. Р. Кармановская // Экономические науки. — 2013. —№ 11. — С. 481-485.
7. Клейнер Г. Б. Устойчивость российской экономики в зеркале системной экономической теории // Вопросы экономики. — 2015. — № 12. — С. 107-123.
8. Курбанов К. К., Юнусов М. А. Эффективность землепользования — ключевая проблема аграрной политики в субъектах СКФО //Вопросы структуризации экономики. — 2013. — № 4. — С. 94-97.
9. Магомедова Н. А. Разработка и выпуск биогазовых систем и на их основе энергоэффективных комплексов для АПК //Вопросы структуризации экономики. — 2012. — № 1. — С. 52-55.
10. Петросянц В. З., Дохолян С. В., Елисеева Е. М. Экономические проблемы развития северокавказских
республик //Региональные проблемы преобразования экономики. — 2012. — № 2. — С. 19-28.
11. Петросянц В. З., Ниналалова Л. Г. Программно-целевые методы в системе регулирования развития проблемных регионов // Региональные проблемы преобразования экономики. — 2016. — № 5. — С. 6370.
12. Полтерович В. М. Почему реформы терпят неудачу //Журнал Новой экономической ассоциации. — 2014. — № 3. — С. 61-88.
13. Проблемы и пути легализации теневой экономики в рамках реализации приоритетного проекта «Обеление» экономики» Дагестана: Материалы круглого стола (23 мая 2014 г.). — Махачкала: ИСЭИ ДНЦ РАН, 2014. — 102 с.
14. Регионы России. Социально-экономические показатели. 2017: Р32 Стат. сб. / Росстат. — М., 2017. —1402 с.
15. Сагидов Ю. Н. Факторы торможения экономического созидания: видение из региона // Вестник Дагестанского научного центра РАН. — 2011. — № 43. — С. 128-133.
16. Татаркин А. И. Регулирующий потенциал существующих моделей социально-экономического развития //Журнал экономической теории. — 2014. — № 2. — С. 7-20.
17. Устинова К. Человеческий капитал в инновационной экономике / К. Устинова, Е. Губанова, Г. Леонидова //Вологда: Институт социально-экономического развития территорий РАН, 2015. — 195 с.
18. Cooke Ph. New economic innovation systems: Biotechnology in Europe and the USA / Ph. Cooke // Industry & Innovation. 8 (2001). P. 267.
19. Costanza R. A theory of socio-ecological system change. Journal of Bioeconomics. 2014. Vol. 16. Iss. 1. P. 39-44 DOI: 10.1007/s10818-013-9165-5.
20. Farley J., Costanza R., Flomenhoft G., Kirk D. The Vermont Common Assets Trust: An institution for sustainable, just and efficient resource allocation. Ecological Economics, 2015. Vol. 109. P. 71-79.
21. Gilberthorpe E., Papyrakis E. The extractive industries and development: The resource curse at the micro, meso and macro levels. Extractive Industries and Society, 2015. Vol. 2. Iss. 2. P. 381-390. DOI: 10.1016/ j.exis.2015.02.008
22. Moody S. SLOPE-A metaphor-based strategy formation tool: Thesis submitted in partial fulfillment of the requiremenys for the degrees of master of arts. Simon Eraser University, 2005. 94 p.
23. Romer P., Endogenous Technological Change. The Journal of Political Economy, 2009. Vol. 98. No. 5. Part 2.
References:
1. Abdulmanap P. G., Bagomedov M. A., Gimbatov S. M., Kutaev S. K., A. K. Saidov, hadzhalova H. M. Social aspects of economic security of the region. Makhachkala: publishing house «Nauka plus». 2011. P. 59.
2. Akhmeduev A. S. the Shadow economy: a system resource and a factor of braking of socio -economic development //Problems of Economics. 2015. No. 9. P. 152-160.
3. Akhmeduev A. Sh., Rabadanova A. A. Strategic management of social and economic development of the region. M.: Economics. 2013. 307 p.
4. Gerasimov A. N., Gromov E. I., Shatalova O. I. Resource potential as a factor of socio -economic development of the North Caucasus Federal district //Economics and entrepreneurship. 2013. No. 2. P. 477-482.
5. Glazyev S. Y. Strategy of priority development of Russia in conditions of global crisis / S. Y. Glazyev. M. Economics, 2010. 255 p.
6. Karmanovskaya I. R. Methodological bases of formation and development of regional innovative system is described in the article I. R. //Economic science. 2013. No. 11. P. 481-485.
7. Kleiner G. B. Stability of the Russian economy in the mirror of the system of economic theory // Questions of economy. 2015. No. 12. P. 107-123.
8. Kurbanov K. K., Yunusov M. A. the Efficiency of land use is a key issue of agricultural policy in subjects of North Caucasus Federal district //problems of economy structuring. 2013. No. 4. P. 94-97.
9. Magomedova N. Development and production of biogas systems and based on them energy efficient systems for agricultural and industrial complex // Issues of economy structuring. 2012. No. 1. P. 52-55.
10. Petrosyants V. Z., Dokholyan S. V., Eliseeva E. M. the Economic problems of development the North Caucasian republics // Regional problems of transformation of the economy. 2012. No. 2. P. 19-28.
11. Petrosyants V. Z., L. G. Ninalou program-target methods in the regulatory system and the development of problem regions// Regional problems of transformation of the economy. 2016. No. 5. P. 63-70.
12. Polterovich V. M. Why reforms fail / / Journal of the new economic Association. 2014. No. 3. P. 61-88.
13. Problems and ways of legalization of the shadow economy in the framework of the priority project «Settlement economy» Dagestan: materials of the round table (may 23, 2014). Makhachkala: isei DNC RAS, 2014, 102S.
14. Region of Russia. Socio-economic indicators. 2017: P32 Stat. sat. /Rosstat. M., 2017. 1402 p.
15. Sagidov Yu. N. Factors inhibiting economic creativity: a vision of the region // Bulletin of the Dagestan scientific center, Russian Academy of Sciences. 2011. No. 43. P. 128-133.
16. Tatarkin A. I. Regulating the potential of existing models of socio-economic development //Journal of economic theory. 2014. No. 2. P. 7-20.
17. Ustinov K. Human capital in innovative economy / K. Ustinov, E. Gubanova, G. Leonidova // Vologda: Institute of social and economic development of territories of RAS, 2015. 195 p.
18. Cooke Ph. New economic innovation systems: Biotechnology in Europe and the USA / Ph. Cooke // Industry & Innovation. 8 (2001). P. 267.
19. Costanza R. A theory of socio-ecological system change. Journal of Bioeconomics, 2014. Vol. 16. Iss. 1. P. 39-44 DOI: 10.1007/s10818-013-9165-5.
20. Farley J., Costanza R., Flomenhoft G., Kirk D. The Vermont Common Assets Trust: An institution for sustainable, just and efficient resource allocation. Ecological Economics. 2015. Vol. 109. P. 71-79.
21. Gilberthorpe E., Papyrakis E. The extractive industries and development: The resource curse at the micro, meso and macro levels. Extractive Industries and Society, 2015. Vol. 2. Iss. 2. P. 381-390 DOI: 10.1016/ j.exis.2015.02.008.
22. Moody S. SLOPE-A metaphor-based strategy formation tool: Thesis submitted in partial fulfillment of the requiremenys for the degrees of master of arts. Simon Eraser University, 2005. 94 p.
23. Romer P., Endogenous Technological Change. The Journal of Political Economy, 2009. Vol. 98. No. 5. Part 2.
