CC BY
253
Р. В. Светлов, Р. Б. Галанин
«МЕГРАСКИЙ» ДИАЛОГ «ТЕЭТЕТ» И ПЛАТОНОВСКИЕ СТРАТЕГИИ ОПРЕДЕЛЕНИЯ ЗНАНИЯ1
1. Любой ученый, обсуждающий Платоновские доктрины, пытается — в той или иной степени — реконструировать так и не написанный основателем Академии диалог «Философ». Именно от этого диалога можно было ожидать образа «аутентичного Платона». Изучение традиции платоноведения показывает, как сильно менялись взгляды на тему истинного содержания платонизма. Известно, что в первой половине XIII в. платоновская космология была отодвинута на второй план естественной философией Аристотеля, что было связано с развитием интереса к изучению природы во всей Западной Европе2. Казалось бы, платонизм «отступил» в сферу абстрактного теологического дискурса. Но при следующем шаге в сторону современного естествознания, совершенном на закате Ренессанса, произошла странная вещь. Обращение к природе и натурфилософии соответствовало аристотелевской интенции, однако естествознание приобрело в Новое Время отчетливо выраженный математический характер. Этот «матезис универсалис» (ведущий происхождение от «Тимея») будет важнейшей чертой методологии науки. Редуцированные к механицизму и математической аксиоматике идеалы математического естествознания даже станут основанием «социальной физики» (первый позитивизм), принципиально отрицавшей платоновский идеализм — своего методического родителя.
С другой стороны тема очевидности как необходимости и убедительности, неоднократно поднимающаяся в текстах Платона, оказалась близка декартовскому идеалу самодостоверности. Рационалистическая концепция врожденных идей и математическая методология естествознания, ведущие происхождение от ренессансноновоевропейского прочтения платонизма, дали вполне закономерный результат, выразившийся в образе Платона, каноническом для философии Просвещения и немецкой
1 Работа выполнена в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России», по теме: «Роль платонизма и аристотелизма в формировании европейской научной методологии» (шифр заявки «2010-1.2.2-303-016-029»),
2 См. Суини М. Лекции по средневековой философии. — Вып. 1. — М., 2001. — С. 139 и далее.
164
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2011. Том 12. Выпуск 4
классики. Этот образ мигрировал в учебники по философии и остается авторитетным для многих современных историков философии и науки. В свою очередь, он стал предметом критики со стороны Ницше, Маркса, Поппера, с ним связано критическое обсуждение Хайдеггером античного «забвения бытия».
Вместе с тем, корпус платоновских текстов, проанализированный заново благодаря сформировавшейся в XIX столетии в Германии критической методологии, в XX в. предстает в совершенно ином облике. Мы обязаны этому, в частности, работам М. Хайдеггера, чья стратегия остается авторитетной до настоящего времени (и в немецко-, и в англоязычной литературе, и современном российском философском антиковедении). Платонизм получает новое прочтение в философии языка, опирающейся на тексты Л. Витгенштейна. Более того, современные исследователи обнаруживают в диалогах Платона проблемные поля, свойственные логическому атомизму, феноменологии, когнитивистике.
2. Реконструируя на свой лад учение основателя Академии, почти каждый из интерпретаторов вынужденно сталкивался с проблемой вербализации «платонической» концепции знания. Нужно согласиться с А. В. Ахутиным, что данный диалог является ключевым сочинением Платона прежде всего потому, что поставленный в нем вопрос о знании «в отличие от вопросов, которые обсуждаются в других диалогах (о бессмертии души, о природе.любви и пр.), отличается собственно философской структурой, а именно скрытой до поры самообращенностью»3. В настоящей статье мы попытаемся доказать, что более полно оценить характер и роль эпистемологического «пессимизма» «Теэтета» в рамках философии Платона можно только определив его место в корпусе платоновских диалогов. Это, в свою очередь, позволит не «по-учебному» истолковать характер платоновского философствования и подтвердить наличие в его сочинениях проблем, коррелирущих с тематикой новейшей философской мысли.
Но, прежде всего, обратимся к «стандартной модели» знания в философии Платона. На первый взгляд схематика представлений о знании у «зрелого» Платона кажется довольно очевидной. Знание — это знание идей в их содержательной соотнесенности. «Федр»: знаток умеет определять истину об обсуждаемом предмете, а, определив, знает «как дальше подразделять это на виды, вплоть до того, что не поддается делению»4. Истинно сущее — идеи. Их постижение — припоминание некоего метафизического опыта, который наши души имели до рождения («Менон», «Федон»), именно память у Платона — корневая метафора того, что в Новое время будут называть врожденностью идей. Постижение (раскрытие несокрытого) вещей, это — разоблачение того неизменного, что присутствует за их покровом, поиск и охота, которые позволяют «взять след» скрытого от органов непосредственного восприятия и совершить поворот нашего ума к истинно сущему5. Наградой становится очевидность идеального бытия, которое позволяет нам высказывать суждения по поводу всего сущего — как неизменного, так и становящегося. И в том, и в другом случае идеальное содержание пред-дано и потому в его свете и сквозь его формы мы оказываемся способны размерить, а в ремесленной (технической, искусной) деятельности и создавать, чувственно воспринимаемое.6 С одной стороны чувственно воспринимаемое, становящееся, от-
3 Ахутин А. В. Чтение «Теэтета»..// Ахутин А. В. Поворотные времена. Спб, 2005, С. 223.
4 РЬаес1г. 277Ь.
5 См., например, Иевр., 533 с-с1.
6 Ср. Светлов Р. В. Демиург «Тимея»: метафора ремесленника и природа рассудка.// Универсум Платоновской мысли. Космос, Мастер, Судьба. — СПб., 1998. С. 16-26.
влекает неопытную душу от истинно сущего («Федон», «Федр», VII книга «Государства» и др. места). Но, с другой, оно вполне прозрачно для знатока (например, диалектика7). Эту познавательную «транспарентность» возможно проиллюстрировать и примерами из «Парменида», критически анализирующего отношение между вещью и идеей и в своей «диалектической» части дающего нам средство к усмотрению их реальных диспозиций (если мы понимаем под «одним» «Парменида» идею, а под «иным» вещи). Вот, например, фрагмент из 2-й гипотезы: «Одно отлично от иного и от себя самого и, в то же время, тождественно ему и себе самому»8. Это и подобные ему положения показывает, что Платон в своих зрелых диалогах был далек от абстрактного дуализма вещи и идеи, формулируя иную, диалектическую стратегию их рассмотрения.
Знание представляет собой «мощнейшую» из познавательных способностей (сил) человека9. Под способностью Платон понимает то, у чего нет ни качеств, ни очертаний, ни каких-либо свойств. Знание — не вещь, объект, оно есть «что» лишь в силу своей предметности. Важнейшее в способности — то, «на что она направлена и каково ее воздействие»10, именно это позволяет именовать ее каким-либо образом (способность называется по тому, на что она направлена). В указанном месте «Государства» Сократ спрашивает: «ётатгцл^ nótepov óúvapív Tiva cpf]<; eívai ai)Tf|V, í} ele; tí yévoc;Ti0£l<;; (Признаешь ли ты знание какой-либо силой, или какого рода оно на твой взгляд?)». Ответ Главкона таков: «Elq тойто, ёсрг|, naaárv ye 6uvá|aea)v éppcüpeveaTáTr|v (Отношу к тому же роду: это самая мощная из всех сил)».
Это — ключевые слова для понимания трактовки знания в «классических» диалогах Платона. Знание — сила, которая соединяет нас с истинным бытием и позволяет быть успешным в практической сфере (например, мудрецу как правителю «наилучшего» государства).
Знание как «сила» проявляется прежде всего в диалектическом методе, который у Платона имеет как минимум две ипостаси. Классическим примером одной из них является «Парменид», который чаще всего приводят в качестве образца диалектики мыслители Нового и Новейшего времен. Однако метод «разделения», применяющийся Платоном в «Софисте», «Теэтете» и других зрелых и поздних диалогах, является еще одной версией диалектического рассуждения, имеющего результатом знание, выраженное в определении.
Конечно, перед Платоном вставал вопрос об отношении между идеей (безусловно — мыслимым началом, необходимым условием мысли) и мышлением. Можно сказать, что в таких диалогах, как «Федон», «Пир», «Государство», где знание рассматривается в первую очередь с содержательной, а не формальной, точки зрения, имплицитно присутствует элеатское убеждение в тождестве мысли и бытия. Однако постепенно ситуация усложняется. Тот факт, что у зрелого Платона не было однозначного ответа на это вопрос, и что он постепенно отошел от «сильной» формулировки тезиса о тождестве (единстве) бытия и мышления, подтверждается известной дискуссией среди средних и поздних платоников о «месте» «идеального первообраза», мыслимого демиургом11 — в самом уме, вне него или в нем и вне него (дискуссия,
7 См. Resp., 534 b
8 Parm. 147b.
9 Resp. 477 b и далее.
10 Ibid 477 с.
11 См. Tim. 30 с.
в которой участвовали Плутарх, Альбин, Нумений, Плотин, Ямвлих, Прокл, Дамасский — весь «цвет» неоплатонизма).
Наиболее существенные ограничения на оптимистическое представление о возможности вербализации знания в форме общезначимой доктрины содержатся в «Федре» и VII Письме: «разумный человек не осмелится выразить в слове то, что стало результатом его мысли... тем более в письменном виде»12. Эти тексты вызывали множество споров, в детали которых входить в данном случае мы не будем. Отметим лишь, что, при ответе на вопрос о причинах подобных суждений Платона, важно определиться, имеют ли они аксиологический характер (истину нельзя открывать неподготовленным, которые либо не поймут ее, либо возненавидят, либо используют не во благо), или же гносеологический (есть нечто, что открывается душе, но не выразимо в определении; или, другими словами, есть некие «познавательные техники», которые не эксплицируемы в литературном жанре философского диалога).
3. Наш эскиз представлений Платона о знании пока не касался «Теэтета», к которому мы и хотим обратиться. В своей замечательной статье «Беседа о логосе в “Теэтете” (201 с — 210 d)»13 Т. В. Васильева отметила пессимистический дух этого диалога — к слову, отсутствующий в других «драматических» сочинениях Платона14. Обыгрывая известные строки Ф. Тютчева, Т. В. Васильева описывает одну из попыток определить, что такое знание (знание — мнение, проясненное логосом), как «мнение, проясненное ложью»15. Действительно, все «дети», рожденные Теэтетом, изображаемым в диалоге как «второй Сократ», и Сократом, который именно здесь принимает вид «повивальных дел мастера», оказываются мертворожденными.
Драматичен сюжетный контекст диалога: Евклид и Терпсион слушают его после встречи с умирающим Теэтетом, а в самом тексте упоминается обвинение против Сократа со стороны Мелета (философ уже вызван в «царский портик»). Перспектива смертей обоих Сократов (реального и его «копии», Теэтета) придает печальные и пессимистические интонации тексту. Последние слова Сократа в диалоге можно рассматривать, как апологию тезиса «знаю, что ничего не знаю». Участники договариваются встретиться завтра, и Платон позволяет им это сделать: в диалоге «Софист» мы снова видим Сократа, Феодора и Теэтета. Однако они словно бы забыли о вчерашней проблематике. Их целью становится определение софиста, политика и философа. Диалоги «Софист» и «Политик» Платон действительно написал. Быть может, тема знания «резервировалась» им для «Философа» — но этого мы уже не сможем узнать никогда.
Несмотря на этот странный эмоциональный и содержательный контекст, «Теэтет» часто трактуется как «критика сенсуалистических теорий познания»16. Этот тезис верен, но, на наш взгляд, он далеко не исчерпывает философской глубины данного текста.
Для начала попробуем кратко изложить структуру «Теэтета», точнее — попыток определения знания, выдвигавшихся в процессе беседы Теэтета и Сократа. На наш
12 См. Ер1в1. 363 а.
13 См. Платон и его эпоха. — М., 1979.
14 «Драматическими» принято именовать 5 текстов Платона: «Теэтет», «Евтифрон», «Апология», «Критон» и «Федон», в которых поднимается тема суда над Сократом.
15 Васильева Т. В. Беседа о логосе в «Теэтете» (201 с — 210 с!) // «Платон и его эпоха». — М., 1979. — С. 287.
16 Ср. Платон. Соч. В 4-х тт. — Т. 2. — М., 1993. — С. 469.
взгляд их не три (как считают обычно), а шесть, и выглядят эта структура следующим образом:
1) 146 с — 151 с1: Теэтет пытается свести знание к конкретным его проявлениям: тшу... бгцлоируагу те^уси — «ремесла ремесленников», «искушенности мастеров». Это определение не нравится Сократу, т.к. не дает нам объяснения, что такое «самое знание».
2) 151 с! — 170 а: Следующий тезис также истекает из естественного языка — знание это восприятие/ощущение (¿Л1стг|рг| Г| а!а0Г|О1с;). Перед нами возникает образ Протагора — Теэтет и Сократ начинают говорить при помощи терминологии протагоров-ского сочинения «Истина»: то, что мне представляется, то и есть для меня (ёкастта ¿¡то! фсил’Етш токхита |аё\' еспту еро!)17. В основании сенсуалистической онтологии — всеобщая изменчивость (движение всего). Поэтому все не есть само-по-себе одно (сос; ара ёу рёу аито каб' аито оибеу ¿сту18), но становится. Все возникает из взаимного общения (ощАла) и движения, и нет возможности различить действующее и претерпевающее до самого момента возникновения. По Сократу это означает, что представленное и существующее — разные «вещи», так как существующее постоянно иное — в том числе и восприятию. Между тем «вызванный с того света» Протагор хочет доказать другой тезис: становление может происходить не только для одного воспринимающего субъекта, а вот бытием можно назвать лишь то, что представляется кому-то одному19. Эпистемологию Протагора в изложении данного диалога можно выразить следующим образом: вещь есть именно «для нас». Тема бытия вообще возможна только в контексте «для нас»20. «В себе» вещь не есть, а становится.21 Обобщающее высказывание о ней возможно только исходя из «общего мнения», которое выполняет роль своеобразной практики — критерия истинности.22 Собственно, речь идет об очевидности. Ниже Сократ прямо говорит, что восприятия неопровержимы и очевидны23. Но для Сократа этой очевидности мало — особенно в сравнении с очевидностью геометрического — срв. выше ссылку на Феодора24, т.к., в отличие от геометрической, чувственная дает только правдоподобие и вероятность. К тому же понимание знания как ощущения приводит к тому, что мы не можем дать определения ничему из сущего — лишь поименовать оное, схваченное в момент становления (не можем определить, т.к. становление — это постоянный переход между противоположностями). Для Платона это — противоречие и самоопровержение: определяя знание как восприятие, мы постулируем невозмож-
17 Theaet. 152 а.
18 Ibid. 152 d.
19 Ibid. 166 с.
20 Ту же оценку онтологии Протагора дает Э. Скиаппа: «К формуле «А есть В» должно быть добавлено указание «для С»». См. Schiappa Е. Protagoras and Logos. — S. Carol., 2003. — P. 126.
21 Оставляем в стороне сложнейшую тему становления в «теэтетовской» версии онтологии Протагора. Удачные ее толкования можно прочитать в работе Г Керферда: Kerferd G. В. The Sophistic Movement. — Cambr.,1983, особенно P. 86. На наш взгляд, эта тема требует дальнейшего рассмотрения — в рамках дискуссий вокруг темы становления в Академии времен Платона.
22 Возвращение Платона к теме Протагора, быть может, связано с формирующимся учением Аристотеля. Как известно, последний также говорил не о сущности «в себе» (все сущее, кроме Ума-Перводвигателя находится в становлении), но о сущности, которая дана через определение (как «ставшее» — см. Arist., Мет., 983 а 27).
23 Theaet. 179с — ¿vapyEic;.
24 Ibid. 162е.
ность определения.25 3) 170 а — 187 Ь: Обсуждение знания как ощущения дополняется тезисом, что знание есть мнение — так как мы не только воспринимаем, но и составляем на основании восприятия мнение. «Что каждый мнит, то и есть, говорит (Протагор) для того, кто мнит»26. Эта новая очевидность-уверенность, так же не устраивает Сократа, ибо существует множество мнений. А верное в таком случае отождествляется с общепринятым — и то лишь на время сохранения «общепринятое™». Интересно, что здесь Платон противопоставляет сущность (природа истинно справедливого в рассуждениях Протагора такова, что она не имеет сущности «oúSév oúoiav éauxoü £)(ov», то есть того, что пребывает само-по-себе, отдельно от другого — почти в аристотелевском смысле) и мнение (природа справедливого — в общем мнении «Koivrj óó^av»27). Различение сущности представленных в мнении качеств является делом души28, а потому знание однозначно не есть ощущение и «просто» мнение.
4) 187 b — 201 с: Знание есть истинное мнение. Мнение определяется как внутреннее слово души: результат ее вопрошания себя — а правильно ли я нечто воспринимаю и знаю? — и, одновременно, сам процесс вопрошания29. Однако, если уподобить душу восковой табличке, то причиной ложного мнения может быть только ее нечистота («косматость»30), иначе никак его не объяснить. А если нет ложного мнения — то нет и истинного.
5) 201 с — 208 с: Делается важное уточнение: знание — не просто истинное мнение, а истинное мнение с логосом, (ёерг) 6ё rf]v pev peta Xóyou аАг]0г] 6ó^av ёлкгггщгуу eívai31). Недаром в качестве примера, обсуждаемого в данном разделе диалога, Сократ берет слово, которое различимо до своих грамматических атомов — букв. Их неразложимость для Сократа несомненна. Но если они неразложимы, то и непознаваемы. Что тогда нам даст составленное из них слово? Именно в этом разделе диалога присутствует знаменитый пример о сотне деревянных частей повозки32, напоминающий соответственный текст из буддийского трактата «Милиндапада». Приведет ли последовательное именование составляющих колесницы к знанию о ней? Очевидно, что подобное перечисление еще не есть знание. В мнении с логосом отсутствует что-то существенно важное, позволяющее нам совершить «платоновский» прыжок к идее. Предварительно отметим, что слог Сократ называет «единой, не имеющей частей идеей» (pía tic; í6éa ápepicrroc; auÁAa(3r] áv eír|33). Параллель с идеями неслучайна и с нашей точки зрения очень важна для уяснения характера той логической сложности, которую нам демонстрирует в этом диалоге Платон.
В этом месте рассуждения Сократа и Теэтета перекликаются с типом философа-мегарика, которые мы встречаем на страницах сочинения Диогена Лаэртского. Автор самого знаменитого сборника античных философских биографий приводит слова
25 Ср. Sedley D. The Collapse of Language? Theaetetus 179c-183c // URL: http://gramata.univ-parisl. fr/Plato/article38.html (дата обращения 16.09.2011).
26 Ibid. 170a.
27 Ibid. 172b.
28 Ibid. 186b.
29 Ibid. 190a.
30 Ibid. 194 e
31 Ibid. 201 c-d.
32 Ibid. 207 a.
33 Ibid. 205 c.
безымянного насмешника, посвятившего позднему мегарику Стильпону (впрочем, возможно, слушавшему самого Евклида34) следующие строки:
Видел я и Стильпона, трудом угнетенного тяжким:
В славной Мегаре, где древнего одр указуют Тифона,
Там он оспаривал споры, друзей окружаемый сонмом, —
Время они расточали, по букве ловя добродетель.35
Эристический характер мегарской философии, ее страсть к спорам, особо отмечается Диогеном36. Такого спорщика напоминает и «Теэтетовский» Сократ, доходящий до анализа слогов и букв.
6) 208 с — 210 Ь Что остается? Последний шаг, который совершает Сократ: прибавление к правильному мнению отличительного знака. Но тогда: либо а) у нас имеется некое отвлеченное абстрактно-общее представление, например, о Теэтете как человеке вообще, и непонятно, почему мы называем его правильным мнением (что в нем от теэтетовской курносости?), либо Ь) оно уже включает в себя отличительный признак (курносость), и неясно, зачем последний «прибавлять». Таким образом, и эта попытка оказывается неудачной.
4. Один из разделов «Теэтета» требует особенного внимания — именно в связи с часто подмечаемыми исследователями параллелями данного диалога с проблемными полями современной философии.
Критикуя воззрения Протагора, Сократ демонстрирует, что восприятию не хватает семантической структуры, без которой невозможно формирование объекта знания37. В какой-то момент38 Сократ неожиданно приводит «услышанную» от неких собеседников теорию, что все сущее состоит из элементов, которые невозможно познать, но лишь назвать. Если так, если элементы только именуемы, им нельзя приписать даже признаков бытия или небытия, они просто «вот это». Зато состоящие из этих первоначал вещи составляют некоторое «переплетение», как и выражающие их слова, которые также составлены из неделимых элементов — слогов (или даже фонем). Все это рассуждение напоминает некоторые идеи логического атомизма. Подобное «предвосхищение» проблематики XX столетия позволяет Сократу поставить вопрос об однозначном соответствии атомарных «фактов», данных нам в ощущениях, их именованиям. И если простейшие элементы речи также непознаваемы, они просто «наличны», то составленные из них комплексы — слова, предложения — могут быть предметом знания. Хочется отметить, что сочинения Платона, как и доплатоновская традиция, показывают, что «логический атомизм» «Теэтета» вовсе не был новостью, а на славу тех, кто рассказал о нем Сократу, могут претендовать многие.
А) Одним из источников идеи «неделимых элементов» явно служит атомизм Левкиппа-Демокрита, согласно которому все воспринимаемое возникает из невос-принимаемых (с этой точки зрения неочевидных для чувственного познания) сущих. Отметим совсем не натурфилософский подтекст базовых положений Демокритова ато-
34 См. Diog. Laert. De vit. II. 113.
35 Ibid. II. 118. Пер. М. Л. Гаспарова (курсив наш. — Р. С., Р. Г.).
36 Ср. II. 30.
37 Ср. Chappell Т. Reading Plato’s Theaetetus. — International Plato Studies. — Vol. 20. — SanktAu-gustin, Germany, Academia Verlag, 2004.
38 Theaet. 201 d — 202 d.
мизма: своеобразную интеллигибельность его атомов, а особенно принцип «исономии», согласно которому полного в космосе присутствует не в большей мере, чем пустого. Не разбирая подробно Демокритовское утверждение, что любое качество, представленное в восприятии, истинно «не более чем» ему противоположное (срв. знаменитый пример о меде, приводимый Секстом Эмпириком в «Пирроновых положениях»39, укажем на следующее. С одной стороны, Демокрит разделяет «пост-элеатское» отношение к мышлению, ставя его над восприятием. С другой, он однозначно говорит, что чувственное восприятие является необходимой предпосылкой умопостижения.40 Более того, «он прямо сказал, что истинное и являющееся — одно и то же, и что ничем не отличаются истина и чувственное явление, но то, что является и кажется каждому, это и есть истинное, как говорил и Протагор»41. Объяснить кажущееся противоречие между чувственным и интеллигибельным у Демокрита довольно просто. Атомы не пребывают в некоторой иной реальности, отделенной от воспринимаемого. Чувственное — и есть единственная форма их непосредственной данности. Нет ничего, что было бы некой особенной онтологической природой, соответствующей чувственному (таково становление в ряде диалогов Платона), есть лишь атомы, а ощущение — это их данность в нашей душе. Сравнение Аристотелем различия между атомами с различием между буквами (форма, поворот, порядок) указывает на структурный параллелизм речи и атомарной в своих связях действительности. А если мы вспомним абдерское происхождение Демокрита и Протагора, то можно предположить, что припоминание Сократом слов «каких-то людей» связано с темой той же концепции Протагора и ее исторического «бэкграунда» (на это указывал и М. Бернет).
B) Близок к той же точки зрения был и Антисфен Афинский, старший ученик Сократа и родоначальник кинизма. Давно отмечено, что его отрицание противоречия базировалось на убеждении, что возможно только однозначное обозначение вещи42. Самыми показательными являются следующие слова Аристотеля: «по их [антисфе-новцев] словам, для существа вещи нельзя дать определения, такое определение — это-де [только] “длинная речь”, но какова вещь по своему качеству, этому можно и научить, как, например, про серебро, что оно такое, сказать нельзя, но [только], что оно подобно олову».43 В целом «онтология» киников базируется на существовании единичных (телесных) сущностей, а представления о познании связаны с правильным однозначным их именованием или сравнением (как пример с серебром). Правда, неделимость познаваемого «факта» для киников не означала его непостижимости. Сущее познаваемо — правильно настроенной душой философа, способной видеть все «как оно есть».
C) Нужно вспомнить и «Кратил», где поднимается тот же вопрос о возможности услышать «бытийное звучание» вещей. Сократ обсуждает там самые разные формы звукописи «демиурга имен» — от классической этимологии до определения ключевых букв и фонем, которые передавали бы существо именуемой вещи с точки зрения ее бытийного статуса (например, буквы «ро»). В конечном итоге Сократ приходит к вы-
39 Sextus Empir. Pyrrh. Hupotup. I, 30. 213.
40 См. Маковельский А. О. Древнегреческие атомисты. — Баку, 1946. — С. 237 (фр. 95).
41 Там же, с. 238 (фр. 101 — из Иоанна Филопона, De anima. Срв. прямо противоположное мнение Плутарха: Adv. Colot, 4, 1108 f).
42 Ср. Arist, Мет. V, 29. 1024b32-34.
43 Arist, Мет/ VIII, 3.1043b24, пер. А. В. Кубицкого.
воду о невозможности однозначного соответствия вещи и имени. Однако отметим, что к этой теме Платон возвращался и позже. Так в «Филебе», Сократ, хотя и с иронией, признается в величайшем почтении, которое он испытывает по отношению к именам богов44.
Б) Ту же тему — далее неразложимых элементов — Платон поднимает в «Тимее», обсуждая вопрос о неделимых треугольниках, из которых бог-демиург «собирает» идеальные тела45. Таким образом, неделимые плоскости заняли место неделимых объемных тел Демокрита. «Собранные» из треугольников «платоновские тела» рассматриваются как основа чувственного восприятия — но впечатление, что мы видим некое продолжение демокритовской традиции, обманчиво. Платон совсем по-иному трактует онтологическую «подкладку» чувственного восприятия, не утверждая, что ощущение адекватно представляет ее. Треугольники «Тимея» могут рассматриваться как элементарные факты для математической способности человека, которая, впрочем, согласно классическому пониманию Платоном познания, еще должна быть «испытана» диалектикой. Тем не менее, и здесь основа физической реальности (простейшая плоскость) оказывается связана с основами познания (простейшая фигура). Отметим также, что тема «Платоновых тел» возвращает нас к образу исторического Теэтета, если мы примем ту точку зрения, что пифагорейцам были известны лишь три совершенных фигуры, Теэтет же увеличил этот список до 546.
Таким образом обсуждение «логических (или, точнее, эпистемологических) атомов» в «Теэтете» оказывается связано с широким идейным контекстом, касающемся не только Демокрита и Антисфена, но и воззрений самого Платона, а потому не является чем-то чужеродным в рамках его творчества.
5. Краткое изложение основной проблематики диалога позволяет нам обратиться к проблеме его датировки, которая уже давно превратилась в действенный аргумент полемики по поводу характера творчества Платона в целом и значимости отдельных его доктрин в частности.
Современных исследователей творчества Платона условно можно разделить на два лагеря: унитаристов и ревизионистов. Первые постулируют единство позиции Платона в средний и поздний периоды творчества и его верность теории идей. В своих крайних («сильных») формулировках эта концепция ведет происхождение от известного тезиса Ямвлиха о «симфоничности» основных диалогов Платона47. В последние десятилетия унитаристская позиция модифицируется: порядок написания диалогов и проявляющаяся в них полемика с учениками, приводящая к появлению новых аргументов в защиту базовых концепций, становятся важными темами исследования48.
44 Phileb. 12 с.
45 Tim. 54 d и далее.
46 См. Euclid. Princip. XIII.
47 Классическая работа подобного рода — Cornford F. М. Plato's Theory of Knowledge. — London, 1935. Нам представляется, что популярная (в частности, в Германии последних десятилетий) попытка «энигматического» прочтения диалогов Платона (поиск указаний на наличие у Платона «неписанной философии») принадлежит к унитаристской схеме — просто «центр сборки» учения Платона она видит в другом: «Последовательной реализацией своей литературной техники диалоги отсылают читателя к устной философии Платона». См. Слезак Т. Читая Платона / пер. с немецкого М. Е. Буланенко. — СПб, 2009. — С. 251.
48 Б качестве примера можно привести работы петербургского платоноведа Ирины Николаевны Мочаловой. См., например: Мочалова И. Н. Метафизика Ранней Академии и проблемы творческого
В отличие от унитаристов, ревизионисты полагают, что взгляды Платона менялись: для них порядок написания диалогов играет важнейшую роль для их анализа49. В частности, в «Теэтете» прямо не говорится о теории идей, и именно это позволяет ревизионистам относить его к более позднему периоду философствования Платона, чем, например «Государство» и «Парменид». (М. Вернет и ряд других исследователей вообще полагают, что Платон в конце своей жизни отказывается от теории идей и в связи с этим должен провести ревизию не только онтологии, но и теории познания — эта задача и обсуждается в «Теэтете»), И уж во всяком случае, по мнению сторонников ревизии традиционного взгляда на Платона, не следует «вчитывать» в платоновские тексты того содержания, которого в них нет. Нужно читать их такими, какие они есть. И главная проблематика «Теэтета» — эпистемологическая, которая не предлагает готового решения.
В качестве примера можно привести идеи Ч. Кана50, который полагает, что «Теэтет» и «Софист» готовят читателей к обсуждению темы бытия в «Пармениде». Основная задача этих диалогов — пересмотр «классической» теории идей. Первым результатом ревизии, осуществленной Платоном, станет включение становления в понятие бытия (ср. «Софист»), а завершением выступит концепция, высказанная в «Филебе» и «Тимее». Именно поэтому в «Теэтете» и «Софисте» заново разбираются различные философские учения, сформулированные до Сократа, в частности, релятивистская точка зрения и гераклитовская онтология. В «Софисте», где действует тот же Теэтет, обсуждаются воззрения элеатов. «Парменид» завершает пересмотр предшествующих форм онтологии и становится прологом к «Филебу»
Ответ унитаристов таков: в «Теэтете» Платон попросту разбирает неверные точки зрения на знание, а своей, которая эксплицировала бы теорию идей, не касается. Одна из наиболее известных в последние годы работ, посвященных «Теэтету», книга Д. Седли «Повивальная бабка платонизма: текст и подтексты в Платоновском Теэтете»51, солидаризируется с этим ответом. Д. Седли полагает, что Платон написал «Теэтет», дабы вернуться к образу «исторического» Сократа, не знакомого с теорией идей и всей той метафизикой, которую Платон вкладывал в уста учителя в диалогах зрелого периода52. Задачей Платона было показать, как Сократ стал «повивальной бабкой» всего платонизма. Соответственно из того, что Сократ уклоняется от определения знания, не следует, по Д. Седли, что Платон такого определения не знал.
В последнее время появляются радикально иные версии хронологии (а, следовательно, и идеологии) «Теэтета». В авторитетной работе Дебры Найлс, посвященной
наследия Платона и Аристотеля // AKADEMEIA. Материалы и исследования по истории платонизма. — Вып. 3. — СПб., 2000. — С. 226-330.
49 Наиболее авторитетные книги по «Теэтету», в которых присутствует «ревизионистская» точка зрения: McDowell J. Plato: «Theaetetus». — Oxford, Clarendon Press, 1973; Burnyeat, M. F., Introduction to M. J. Levett, trans., The Theaetetus of Plato, revised by M. F. Burnyeat. — Indianapolis/Cambridge, 1990. Важнейшим предметом для размышления «ревизионистов» остается труд X. Теслефа, посвященный хронологии платоновского творчества: Thesleff Н. Studies in Platonic Chronology. — Helsinki, Societas Scientiarum Fennica, 1982.
50 Cahn Ch. Why is the Sophist a sequel to the Theaetetus?// Phronesis. — 2007. Vol. 52. No.
1. — Pp. 33-57.
51 Sedley D. The midwife of Platonism: Text and subtexts in Plato Theaetethus. — Oxford, Clarendon press, 2004.
52 Ibid., P. 7.
просопографии платоновских персонажей, предполагается, что ранение и болезнь Теэтета относятся к 391, а не 369 г. до н.э.53 Действитетьно, в 391 г. до н.э. полыхала Коринфская война, и Теэтет, которому было в то время меньше 30 лет, вполне мог входить в число афинян, участвовавших в защите Коринфа против спартанцев. Если это так, то «Теэтет» может принадлежать к ранним диалогам Платона, предшествуя не только «Софисту», и «Пармениду», но и «Государству».
Сама исследовательница не делает из датировки смерти Теэтета однозначных выводов по поводу хронологической принадлежности одноименного диалога. В частности, в эссе «Суд и смерть Сократа» она пишет: «Обсуждая «Теэтет» в «драматургической» последовательности54, я не претендую на рассмотрение вопроса, когда он был написан, хотя и отвергаю так называемого гипотезу развития, согласно которой взгляды Платона развивались некоторым линейным образом». Д. Найлс полагает, что для Платона более свойственно осторожное обсуждение своих доктрин. Философ оставлял их открытыми для пересмотра и возвращался к ним на различных этапах творчества55. Однако другие исследователи более однозначны. А Д. Хичкок в рецензии на книгу Т. Чаппела (Т. Chappell. Reading Plato’s Theaetetus, 2004) предполагает — со ссылкой на Д. Найлс, — что «Теэтет» может относиться к тому (раннему) периоду творчества Платона, когда он еще не создал теории идей.56 На наш взгляд исследователь, разделяющий последнюю точку зрения, должен объяснить не только содержательные аргументы в пользу позднего написания «Теэтета», но и исторические. Назову один, лежащий на поверхности. Действие диалога разворачивается в Мегарах. Доказать это несложно. Эвклид и Терпсион, участники пролога — жители Мегар. После встречи с Теэтетом в гавани Эвклид провожал его до Эрина57 (местечка на границе с Элевсинами), что подсказывает нам: под гаванью нужно понимать мегарскую Нисею, а не афинский Пирей. Эвклид дважды упоминает о том, что ради встреч с Сократом ему приходилось в свое время «бывать в Афинах»58, демонстрируя, что сейчас события развиваются за их пределами. Все это не оставляет сомнений в выборе места, где происходит беседа.
Но, насколько известно, Мегары были традиционными союзниками Спарты. В первой половине IV в. до н.э. они служили базой для многих спартанских командующих: Клеомброта, Агесилая, Архидама59. Между тем в 391 г. Афины боролись со Спартой, и раненный Теэтет никак не мог бы оказаться по пути «из коринфского лагеря» в Афины в мегарской Нисее и спокойно следовать по направлению к Элевсину через мегарскую территорию. В 369 г. ситуация резко изменилась.60 Озабоченные ростом могущества Фив, афиняне вступили в союзные отношения со Спартой. И если 20 лет назад осно-
53 См. Nails D. The People of Plato: A Prosopography of Plato and Other Socratics. — Indianapolis and Cambridge: Hackett Publishing, 2002. — Pp. 276-78. На той же дате настаивает И. Е Суриков в своем жизнеописании Сократа. См. Суриков И. Е. Сократ. М., 2011, С. 108.
54 Имеется в виду, что среди «драматических» диалогов Платона сюжетно тема суда над Сократом первой возникает именно в «Теэтете».
55 Nails D. The Trial and Death of Socrates / A companion to Socrates /Ed. by Sara Ahbel-Rappe and Rachana Kamtekar. — Blackwell Publishing, 2006. — P. 18.
56 Cm. Philosophy in Review. — Vol. 25. — No. 6 (2005). — Pp. 395-397.
57 Cm. Theaet. 153b.
58 Ibid., 152c, 153a.
59 Срв., Plut. Pelop. XIII.
60 Попытка переворота предположительно антиспартанских сил, предпринятая в 374 или 371 гг. до н.э., была неудачной (см. Diodor. Hist. XV.40).
ву их отряда, сражавшегося под Коринфом, составляли все-таки наемные пельтасты (хотя гоплиты там тоже имелись), то в этот раз народное собрание постановило отправить в поход афинское ополчение. «Греческая история» Ксенофонта живописует не слишком удачные действия афинской конницы, в рядах которой мог сражаться и Теэтет — для этого он был достаточно состоятелен61. Теперь Мегары стали вполне лояльным по отношению к Афинам городом и прибытие сюда раненого Теэтета уже не выглядит удивительным.
Косвенным аргументом против «подтягивания» «Теэтета» к раннему периоду творчества Платона выступает известное лаконофильство Сократа и большинства его учеников (смерть Теэтета в сражении на стороне спартанцев кажется более «стилистически» приемлемой62). Да и вряд ли молодой Теэтет получил бы от собеседников определение «каА.6у те кси ауа06\'»ЙЗ, предполагающее достаточно долгую жизнь, в течение которой эта аристократическая «породистость» и «безупречность» сохранялась. Из более поздних источников (например, Прокловского «Введения» к комментариям на «Начала» Евклида64) мы можем узнать лишь, что Теэтет жил в то же время, что и Платон. «За ними [пифагорейцами] был Платон, стараниями которого геометрия — как и остальные науки — получила величайшее развитие: известно, сколь часто он использует в своих сочинениях математические рассуждения и повсюду пробуждает в преданных философии восторженное отношение к математическим наукам. В это же время жили Леодамант с Фасоса, Архит Тарентский и Теэтет Афинский, благодаря которым увеличилось число теорем и геометрия приобрела более научный и систематический характер.»65 Поскольку собственную концепцию математики Платон развивал уже в Академии, начиная с 70-х гг. IV в., из данного текста можно понять, что Теэтет был еще жив в это время.
Еще одним аргументом против отнесения «Теэтета» к раннему периоду творчества Платона является сравнение обсуждения темы богов в этом диалоге и в «Евтифроне». В «Евтифроне» (действие которого происходит спустя какой-то час после «Теэтета») Сократ утверждает, что он ничего не может сказать о богах66. В «Теэтете» же, в своем известном «отступлении»67 Сократ утверждаает, что философы должны стать подобны богам, приписывая им (вслед за «Трудами и днями» Гесиода) благоразумное правосудие68. Дистанция с методической апофатикой «Евтифрона», направленной против абстрактных представлений о справедливости и мифологических образов богов, очень велика. Крайняя «унитаристская» точка зрения, которая предполагает, что Платон держал перед собой рукописи всех своих уже «изданных» диалогов, когда обращался к написанию новых, вынуждает придумывать различные хитроумные аргументы, проясняющие подобные «несостыковки». Например, С. Петерсон предполагает, что
61 Xenoph. Hell.VL5.52.
62 Отметим, что в этот момент не только Афины вернулись к тесному союзу со Спартой. На театре военных действий появляются корабли и вспомогательные войска, посланные на помощь спартанцам Дионисием Сиракузским — еще одним персонажем из круга общения Платона.
63 Theaet. 142 b.
64 Proel. De Euclid. II.8
65 Пер. Ю. А. Шичалина.
66 Euthyph. 6 a-b.
67 См. Theaet. 172 е — 177 с.
68 Ibid. 176 b.
на самом деле Сократ представляет в «отступлении» не свои воззрения, а взгляды Феодора (охотно соглашающегося с рассуждениями своего собеседника)69. Между тем подобное остроумие ни к чему, если предположить, что зрелый Платон не стремился следовать букве своих ранних диалогов. Наоборот, мы склонны предполагать философскую честность Платона, а потому подобное расхождение проще объяснить эволюцией его взглядов в данном вопросе.
369 г. до н.э. однозначно является terminus post quem для написания диалога. Однако элементарный здравый смысл подсказывает нам: вряд ли настоящий текст являлся немедленной реакцией на смерть героя. Едва ли Платон писал его при жизни Евклида и Терпсиона. Отметим, что Евклид также создавал диалоги (не дошедшие до нас). В «Теэтете» он характеризует свое творчество следующим образом: записав диалог со слов Сократа, Евклид позже дополнял его, когда вспоминал какие-либо детали (142с-143а). Скорее всего, эта характеристика аутентична. Из одного позднего источника мы знаем о верности Евклида Сократу: даже когда Пелопонесская война была в разгаре, он пробирался к учителю из враждебных Афинам Мегар, облаченный в женское платье.70 При живом Евклиде, стремившемся в своих диалогах к точности изложения бесед Сократа, Платон едва ли опубликовал бы свой «Теэтет». Следовательно, нужно заложить некоторое время на завершение жизненного пути Евклида и Терпсиона. Отметим, что 60-е годы были временем политического «романа» Платона с сиракузскими правителями, что также несколько противоречит той пессимистической эпистемологии, которую мы видим в «Теэтете». В качестве гипотезы можно предположить, что наш диалог написан после 360 г. и действительно принадлежит к позднему творчеству основателя Академии.
6. Несколько слов нужно сказать и о содержательных основаниях поздней датировки «Теэтета». В «Теэтете» есть ясное указание на «Парменид»: Сократ рассказывает о давней встрече с главой элейской школы и о беседе с ним. Но при этом утверждает, «что и слов-то его мы не поймем, ну а тем более — вложенного в них смысла...»71. Все это выглядит как литературная ирония над собой, над уже созданным и известным, активно обсуждавшимся учениками текстом. В связи с этим порядок создания «трилогии» «Теэтет», «Софист», «Парменид» часто трактуют следующим образом: «Теэтет» — после «Парменида», но перед «Софистом». В частности, Кристофер Роу полагает, что по своим стилистическим особенностям «Теэтет» принадлежит к переходной группе диалогов — от «сократических» к поздним — «Филебу», «Софисту», «Тимею», «Законам», «Критик»».72 Свидетельство в пользу такой трактовки нам, как буд-то бы, дает и сам Платон. В начале диалога «Политик» Сократ говорит: «С Теэтетом я сам беседовал и сегодня слушал его ответы»73. Да и «Софист» начинается с упоминания о «вчерашнем уговоре». Отсюда следует, что «Политик» является третьей частью
69 См. Peterson S. Socrates and philosophy: the digression in Plato’s «Theaetetus» //URL: www.phi-losophy.umn.edu/people/faculty/DolanMemorial.html (дата обращения 18.09.2011).
70 Gell.NA 7.10.1-4.
71 Theaet. 183 e.
72 См. C. Rowe. Plato // The Cambridge Companion to Greek and Roman philosophy. — Cambridge University Press, 2004. — P. 104). Примерно ту же позицию занимает и Критофер Гилл (См. С. Gill. The Platonic Dialogue// A companion to ancient philosophy /Ed. by Mary Louise Gill and Pierre Pellegrin. — Blackwell Publishing, 2006.
73 Polit. 258a.
трилогии, которая должна выглядеть так: «Теэтет», «Софист», «Политик». Однако данная фраза с очевидностью указывает лишь на то, что «Политик» был написан после «Теэтета» и «Софиста», а так же на то, что, по мнению зрелого Платона, диалоги нужно читать именно в таком порядке.
На наш взгляд, в «Теэтете» есть несколько странностей, которые позволяют выдвинуть предположение, что перед нами все-таки более поздний текст, чем «Софист»74. Рассуждения в данном диалоге о несоизмеримых отрезках75 воспроизводят диалектический метод «деления», использованный Платоном в «Софисте». Высокая оценка Сократом решения, принятого Теэтетом и Феодором, показывает, что подобный способ уяснения общего ему уже очевиден. В связи с этим обучение Теэтета элейским гостем искусству «деления» в диалоге «Софист», сюжетно следующем за «Теэтетом», выглядит анахронизмом и может быть еще одним свидетельством в пользу более позднего написания «Теэтета».
Возможным свидетельством в пользу того, что в «Теэтете» присутствуют (как уже само собой разумеющиеся) тезисы, которые и с содержательной, и со стилистической точек зрения вводятся в «Софисте», является тема действия и претерпевания. В «Софисте» Чужеземец постулирует определение существования, которое противоречит традиционному прочтению теории идей: «Теперь я говорю, что все обладающее по своей природе способностью воздействовать на другое или претерпевать что-либо от иного... — есть в действительности»76. Чужеземец отчетливо демонстрирует нам новацию: до этого он опроверг все определения бытия, выдвигавшиеся и натурфилософами, и «идеалистами» и даже Парменидом. Взамен предлагается называть бытием способность оказывать и претерпевать воздействие.
Но ведь именно в «Теэтете», а точнее, в рассуждениях об эпистемологии Протагора, Сократ приводит представление о том, что все, полагаемое нами существующим, возникает из взаимного общения и движения. Конкретизируется это представление тезисом: «нет действующего, пока оно не сталкивается с претерпевающим», и наоборот77. Действие и претерпевание выступают природой движущегося и «общающегося». Правда, тут же Сократ предлагает отказаться от термина «существование» (ср. выше, наш реферат 2-го определения знания в «Теэтете»), но это связано с изложением учения Протагора, в рамках которого «действие и претерпевание» вполне заменяют «существование». Чуть далее Сократ при помощи действия и претерпевания анализирует деятельность наших ощущений78.
Возврат к опровергнутому в «Теэтете» Протагору в «Софисте» кажется странным, да и не маркируется именем этого софиста. Но если принять, что «Теэтет» был написан (или отредактирован) позже, становится понятно, что Платон мог использовать уже
74 А сюжетная «привязка» этих диалогов — результат редакторской работы Платона времен написания «Политика».
75 Theaet. 147d-148b.
76 Soph. 247 d-e:«Xeyco 6f) то каі öttoiavoüv [riva] kekti^evov ötiva^iv еїт' elc; то koieTv ETEpov otioüv TCcpuKÖc; еїт' Etc; то na0Eiv каі ащкротатоу Ü7iö той срсшЛотатои, Kav e’l |a6vov еіс; cwiai;, 7täv тойто övtwc; eIvcci».
77 Theart. 157 a: «oüte yäp ttoioüv ¿оті ті Ttpiv äv т<і> ttcutxovti ai>VE\0r|, oute naoxov npiv äv tü>
7TOIOÜVT».
78 Ibid. 159 c-d.
проработанные понятия действия и претерпевания для объяснения протагоровских доктрин.
Наконец, напомним использование Платоном понятия сущности (оисла) в споре с трактовкой Протагором справедливости79. Это понятие, пришедшее в сочинения Платона из естественного языка, постепенно приобретает характер технического термина, а в «Теэтете», на наш взгляд, вообще звучит по-аристотелевски. Если мы предположим, что диалог создавался в 50-х гг. IV в., то в этом словоупотреблении можно увидеть результат общения с молодым, но уже активно отстаивающим свои идеи (пока что в рамках Академии) Аристотелем.
7. Аргументация в пользу поздней датировки «Теэтета» не означает, что мы принимаем «ревизионистские» выводы, по крайней мере, в их крайней интерпретации. Воззрения Платона изменялись, что было естественным процессом, пресловутое требование «системы» становится обязательным лишь в Новое Время. Но тот факт, что в поздних диалогах Платон не обращается к теме идей80, не обязательно является указанием на отказ от этой концепции. Умолчание еще не достаточный признак отсутствия. Быть может наиболее авторитетным свидетельством в пользу того, что в чем-то фундаментально важном идеи Платона не менялись, является позиция Аристотеля, для которого учение Платона в целом «унитарно».
Но «Теэтет» показывает нам, что у позднего Платона совершенно очевидно меняется подход к анализу и пониманию знания. Если знание — это знание идей как подлинной реальности (нет оснований полагать, что поздний Платон отказался от этого убеждения), то идеи безусловно не воспринимаемы чувственно, не даны в мнении (хотя могут лежать в основе истинного мнения), не могут быть представлены в мнении с объяснением, т.к. последнее направлено на некоторые единичные, элементарные факты, суммой которых и становится. Так что же такое знание идей? Диалектическое рассуждение? — как предполагается в стандартном объяснении платоновской эпистемологии (см. выше). Но ведь рассуждение не есть знание, в нем оно только эксплицируется или «приращивается». Пожалуй, тезис о знании как диалектическом рассуждении также может быть подвергнут критике, схожей с той, которую претерпело утверждение, что знание — это истинное мнение с объяснением. Если знание не есть мнение, но оно требует диалектического рассуждения, то мы сталкиваемся с родственными апориями: диалектика только по внешней форме имеет беспредпосылочный характер: чтобы перейти от слова «софист» и мнения о софисте к знанию эйдоса софиста (процедура, которая совершается в одноименном диалоге) необходима как минимум исходная очевидность (софист — искусный человек), без которой невозможно начать обсуждение. Откуда мы ее берем? Сводимо ли знание к своим частям — диалектическим суждениям?
Тот факт, что очевидность, предпосланная диалектике, демонстрируется в беседе, позволит Д. Дэвидсону полагать, что в платоновских диалогах происходит предвосхищение интерсубъективной концепции истины.81 Но так отчетливо выраженное в «Федре» и «Теэтете» убеждение Платона, что философский акт совершается имен-
79 Ibid. 172 a-b.
80 Хотя, в «Законах» мы читаем: «Разве есть более точный способ созерцания, чем когда человек в состоянии отнести к одной идее множество непохожих вещей?» (965с) Пер. А. Н. Егунова.
81 См. Davidson, D. Plato’s Philosopher // Virtue, Love and Form: Essays in Memory of Gregory Vlas-tos. — Apeiron, 1993. Edmonton, Alberta: Academic Printing and Publishing. — 26 (3-4). Pp. 179-94.
но в беседе, связано скорее не с «бытованием» истины, а со способом ее раскрытия. И очевидность того, что софист — искусный человек, становится условием беседы, а не некой ее «тканью».
Итак, Платон отвергает тезис Протагора, для него знание (и бытие) не сводимо к чувственной очевидности82. Он не принимает протагорово убеждение, что в непосредственность восприятия «вшита» вся полнота бытийных черт воспринимаемого (в том числе и умопостигаемых). Есть попытки доказать, что искомое Платоном знание-очевидность сродни современному пониманию основ математики. Когда разум «классического» математика сталкивается с далее неразложимым, невозможным для анализа собственно математическими методами, фактом, он формулирует аксиоматическое положение (или, хотя бы, допущение). Но ведь и Платон стремится к подобному «неразложимому» знанию идей, и Аристотель утверждал, что истинное мышление не делит время, то есть ему не нужно «собирать» объект из элементов! Не означает ли это, что Платон выступает в «Теэтете» сторонником «математической» очевидности, как это, например, полагал Г Морроу?83 Однако целый ряд текстов Платона доказывает, что математические аксиомы (идеи числа, равного и неравного) сами должны быть рассмотрены некой более высокой наукой — диалектикой84. И потому мы должны говорить не об аксиоматике в духе математического ее понимания (и даже в духе философии математики), а об иной очевидности, имеющей более сложную для вербализации природу.
С точки зрения содержания подобная очевидность понятна для Платона. Примером ее может быть уже высказанный тезис о бытии как способности воздействовать и претерпевать. В распоряжении Платона присутствует и великолепно разработанный аппарат ее получения: диалектическая майевтика. Но в «Теэтете» основателя Академии интересует иная проблема: формального описания знания, которое без оного так и останется «способностью без качеств и очертаний». Совершенно ясно, что именно в «Теэтете» Платон подходит к темам, которые в дальнейшем будут подняты стоиками — с привлечением совершенно иного логического и языкового инструментария. Возможно, прав Д. Седли, полагающий, что в «Теэтете» Сократ демонстрирует нам знакомство с основами того, что мы ныне называем когнитивистикой и когнитивной психологией.85 Как современная философия языка все в большей степени обращается к «неязыковым измерениям языка» (выражение Д. Дэвидсона), так и Сократ в «Теэтете» приходит к необходимости выйти за пределы исключительно объективноидеалистического описания знания.
Но разговор в «Теэтете» обрывается: по обвинению Мелета Сократ вызван в Царский портик. Кажущаяся запятая (завтра обещана встреча) превращается в многоточие. Где в поздних диалогах Платон возвращается к теме знания? В «Филебе» оно рассматривается как многообразная структура, в которой выделяется наилучшее
82 Независимо от того, субъективистский или релятивистский характер оно имеет. Ср. Burn-yeat М. Protagoras and self-refutation in Plato’s Theaetetus, — The philosophical review, LXXXV, 2. — April 1976. — Pp. 172-180., где обсуждается возможность «релятивистского» прочтения софистической эпистемологии.
83 Morrow G. R. Plato and the Mathematicians: An Interpretation of Socrates' Dream in the Theaetetus (206e-206c). -The Philosophical Review. — 1970. — 79 (3). — Pp. 309-333.
84 Например, «Resp.» 510 с и далее.
85 Особенно это видно при обсуждении в «Теэтете» природы ложного мнения (Theaet. 187а и далее). См. Sedley D. The midwife of Platonism... P. 119.
знание (или искусство), связанное с истиной86. В «Политике» говорится преимущественно о «царственном», то есть повелевающем знании87. В «Законах» идет речь о необходимости сочетания в знаниях, связанных с государственной деятельностью, практически-опытного и обобщающего элементов88. «Механизм» получения знания, изображенный в «Тимее» (наличие в душе кругов тождественного и иного, аналогичных тождественному и иному в сущем), — это скорее развитие принципа «подобное познается подобным», чем ответ на вопрос о знании в той формулировке, которая имеется в «Тэтете»89.
В поздних диалогах Платона лейтмотивом звучат слова о сродстве «чистого и беспримесного» знания с его предметом — тождественным и несмешанным бытием90. Много позже в т.н. « [Платоновских] Определениях» позднеантичный ученый выскажется о знании следующим образом: это «способность восприятия какой-либо вещи или многих вещей, не подвластная логосу; истинный логос, непоколебимо закрепленный в разумении»91. Знание — то, что невозможно опровергнуть каким-либо рассуждением92. Это — данность и очевидность, являющаяся и содержанием, и условием разумения. Попытаемся выразить то, что автор «Определений» пытался передать нам, более современным языком. Знание безусловно и, вместе с тем, подразумевает некую позицию, занимаемую по отношению к миру, некоторую экзистенциальную модальность. Эту модальность отлично чувствовал Платон, убеждая своих читателей, что знание эксплицируемо и через доказательство, и через праксис: недаром он требует для мудреца места правителя, а его политическая теория немыслима без учения о воспитании. То, о чем А. В. Ахутин в 1997 г. писал как о различении между знанием и мудростью, установленном в «Теэтете»93, мы проговорим иными словами. Знание, будучи силой, не имеющей ни очертаний, ни свойств и, как мы увидели, даже не поддающейся определению, может проявиться в неречевом акте, а именно, в том этосе, образе жизни, которому следует философ94. Недаром «незнающий», недогматичный Сократ был прочитан всеми своими учениками как истинный философ, что стимулировало появление самых разных форм философского знания.
Но, быть может, здесь и заложен источник того пессимизма, который подчеркивается сюжетными особенностями диалога, и на который указывала Т. В. Васильева? Если знание этически эксплицируемо, то оно само выступает силой. Однако сила Сократа не смогла одолеть бессилия его сограждан. Она была способна увлечь за собой лишь его ближайших друзей-учеников, литературное творчество которых стало апологией не только учителя, утверждавшего: «знаю, что ничего не знаю», но и самого знания. Не видел ли Платон на закате своего творчества в ситуации 50-х гг. нечто схожее со временем суда и казни над Сократом? Каждый из учеников «прочитывал»
86 Phil. 57 c-d.
87 303 е и далее.
88 964 е-965 с.
89 Природа «правдоподобного мифа», излагаемого в «Тимее», требует особого рассмотрения.
90 Срв. Phil. 59 с.
91 Orism. 414 с
92 Tim. 51 е.
93 См. Ахутин А. В. Чтение «Теэтета»... С. 293.
94 И тогда философ оказывается воином. См. Светлов Р. В. Сократ и «спартанский мираж».// Мнемон. Выпуск 10. Спб, 2011, С. 363-375.
идеи Платона на свой лад. «Сиракузский эксперимент» (какие бы цели ни стояли за поездками Платона на Сицилию — создание идеального государства или политическое и духовное наставничество, они были одним из важнейших предприятий в его жизни) завершился ничем. Афины вновь теряли свою силу: Второй афинский союз распался, как и первый (фактически — в 356 г. до н.э.). Несмотря на то, что Афины все еще сохраняли международный авторитет, их жителям вновь было не до философии — хотя на этот раз они не делали мудрецов «козлами отпущения» за свои неудачи.
Что остается? Предположить, что знание — дело Знатока, проявление силы которого возможно далеко не во всех исторических условиях. Стоит вспомнить часто встречающиеся у Платона рассуждения о разных «породах» людей и типах душ. В «Тимее» Платон говорит: «Истинное мнение, как приходится признать, дано любому человеку, ум же есть достояние богов и дан лишь малой горстке людей»95. На последних страницах того же диалога приводится знаменитое предание о деградации изначально чистых душ — от человеческого (мужского) состояния до животного и земноводного.
Но знатоков (чистых душ) мало, и не они правят полисом, а невежды. Быть может, пауза, которую взял Сократ, отправившись в Царский портик, подсказывает нам не только смену стратегии при определении знания, но и пессимизм по отношению к возможности приобщить к истине даже афинян — тех, кто находится под покровительством богини, вышедшей из мудрой головы Зевса. Если мы правы, то нужно радикально переосмыслить истолкование учения Платона его ближайшими учениками: причины их «разноголосицы» и даже оппозиции по отношению к учителю. Такого же переосмысления требует и оценка дискуссии вокруг знания в «Теэтете»: она показывает, насколько «общеизвестные» тексты античных мыслителей близки проблемам, к которым философия возвращается только в Новейшее время.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ахутин А. В. Чтение «Теэтета»..// Ахутин А. В. Поворотные времена. Спб, 2005
2. Васильева Т. В. Беседа о логосе в «Теэтете» (201 с — 210 d) // «Платон и его эпоха». — М.,
1979.
3. Маковельский А. О. Древнегреческие атомисты. — Баку, 1946.
4. Мочалова И. Н. Метафизика Ранней Академии и проблемы творческого наследия Платона и Аристотеля // AKADEMEIA. Материалы и исследования по истории платонизма. — Вып. 3. — СПб., 2000. — С. 226-330.
5. Светлов Р. В. Демиург «Тимея»: метафора ремесленника и природа рассудка // Универсум Платоновской мысли. Космос, Мастер, Судьба. — СПб., 1998.
6. Светлов Р. В. Сократ и «спартанский мираж».// Мнемон. Выпуск 10. Спб, 2011.
7. Слезак Т. Читая Платона /Пер. с немецкого М. Е. Буланенко. — СПб., 2009.
8. Суини М. Лекции по средневековой философии. — Вып. 1. — М., 2001.
9. Суриков И. Е. Сократ. М., 2011.
10. Burnyeat М. Protagoras and self-refutation in Plato’s Theaetetus, — The philosophical review, LXXXV, 2. — April 1976. — Pp. 172-180.
11. Cahn Ch. Why is the Sophist a sequel to the Theaetetus?// Phronesis. — 2007. — Vol. 52. — N. 1. — Pp. 33-57.
95 Tim. 51 e. Пер. С. С. Аверинцева.
12. Chappell T. Reading Plato’s Theaetetus. International Plato Studies. — Volume 20. — SanktAugustin, Germany: Academia Verlag, 2004.
13. Cornford F. M. Plato’s Theory of Knowledge. — London, 1935.
14. Davidson, D. Plato’s Philosopher // Virtue, Love and Form: Essays in Memory of Gregory Vlastos. — Apeiron, 1993. Edmonton, Alberta: Academic Printing and Publishing. — 26 (3-4). Pp. 179-94.
15. Gill C. The Platonic Dialogue// A companion to ancient philosophy /Ed. by Mary Louise Gill and Pierre Pellegrin. -Blackwell Publishing, 2006.
16. Kerferd G. B. The Sophistic Movement. — Cambridge, 1983.
17. McDowell J. Plato: «Theaetetus». — Oxford, Clarendon Press, 1973.
18. Morrow G. R. Plato and the Mathematicians: An Interpretation of Socrates’ Dream in the Theaetetus (206e-206c). -The Philosophical Review. — 1970. — 79 (3). — Pp. 309-333.
19. Nails D. The People of Plato: A Prosopography of Plato and Other Socratics. — Indianapolis and Cambridge: Hackett Publishing, 2002.
20. Nails D. The Trial and Death of Socrates / A companion to Socrates /Ed. by Sara Ahbel-Rappe and Rachana Kamtekar. — Blackwell Publishing, 2006.
21. Peterson S. Socrates and philosophy: the digression in Plato’s «Theaetetus» //URL: www. philosophy.umn.edu/people/faculty/DolanMemorial.html (дата обращения 18.09.2011).
22. Rowe С. Plato // The Cambridge Companion to Greek and Roman philosophy. — Cambridge University Press, 2004.
23. Schiappa E. Protagoras and Logos. — S. Carol., 2003.
24. Sedley D. The Collapse of Language? Theaetetus 179c-183c. URL: http://gramata.univ-parisl. fr/Plato/article38.html (дата обращения 16.09.2011).
25. Sedley D. The midwife of Platonism: Text and subtexts in Plato Theaetethus. — Oxford, Clarendon press, 2004.
26. Thesleff H. Studies in Platonic Chronology. — Helsinki: Societas Scientiarum Fennica,
1982.
27. Burnyeat, M. F., Introduction to M. J. Levett, trans., The Theaetetus of Plato, revised by M. F. Burnyeat. — Indianapolis/Cambridge, 1990.
