CC BY
485
О.Ю. Биричевская
МАССОВАЯ КУЛЬТУРА РОССИИ И ЯПОНИИ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ ЦЕННОСТНО-СМЫСЛОВОЙ АНАЛИЗ
Министерство иностранных дел РФ, г. Москва
Изучение ценностного содержания массового сознания вызывает в наши дни повышенный интерес в ряде областей социальной практики. Выявление и систематизация базовых ценностей социума необходима для социального проектирования и инженерии, разработки и реализации политических программ, технологии эффективного управления нововведениями, теории и практики социальных коммуникаций (включая межкультурные), деловой активности, бизнес-коммуникаций (маркетинг, реклама, PR), профилактики и разрешения социальных конфликтов.
Интенсивнейшим образом формируется целая область междисциплинарных исследований меж-культурных (кросскультурных) коммуникаций. Особую известность получили работы Г. Хофште-де, Р. Льюиса, Д. Моула, в которых предложен сопоставительный анализ различных национальноэтнических деловых культур, определяющих бизнес «по-американски», «по-гречески», «по-немецки», «по-японски» и т.д. [1-4]. Широкой популярностью пользуются популярные издания типа «Эти странные...» (немцы, турки, испанцы, русские и т. д.), содержащие описания особенностей национального характера, поведения в быту и официальных отношениях, пристрастий, достоинств и слабостей носителей различных культур.
Однако исследования, нацеленные на сравнительный анализ особенностей массовых культур различных стран, практически отсутствуют.
В изучении ценностно-смыслового содержания массовой культуры в настоящее время наиболее распространены социологический и психологический подходы, основанные на опросах, анкетировании, проведении фокус-групп, включенных наблюдений. Однако социологический анализ не идет дальше внешних характеристик и индикаторов массового поведения толпы и публики, за которыми стоят ценности и смыслы, определяющие содержание и динамику массового сознания. В свою очередь, и психологический анализ, включая социальную психологию и психоанализ, мало продвигают в плане аксиологического подхода. Феномены сознания, бессознательного и подсознания - сами продукты конкретной культуры [5]. Актуальность, важность и фундаментальность проблематики обусловливает необходимость расширения круга методов и способов анализа ценностного содержа-
ния массового общественного сознания, дополнения традиционных социологических исследований и инструментария социальной психологии другими эвристичными методами. Необходимо обращение к самим артефактам массовой культуры, философско-смысловому - собственно, аксиологическому анализу.
Особое значение имеет комплекс подходов, предметом рассмотрения в которых является язык. Связано это с той особой ролью, которую играет в культуре язык - путеводитель по миру культуры и аккумулятор ее смыслового содержания. Не случайно «озабоченность языком» (Х.-Г. Гадамер) - типологическая характеристика философии последних полутора столетий. Работы, в которых структура и функции языка рассматриваются как определенные модели сознания и поведения, опубликованные только за последние десятилетия, демонстрируют поистине неисчерпаемость как темы, так и самого феномена [6-12]. Так, например, В.А. Сулимовым на уровне лексем, грамматики, синтаксических конструкций осуществлен комплексный качественный анализ особенностей российской культуры, который показывает, что основу российской духовной культуры составляют нравственный максимализм в сочетании с эскапизмом, доходящим до эсхатоло-гизма, когда этот мир ( и связанные с ним труд, здоровье, индивидуальная жизнь) расценивается как юдоль нравственного предуготовления (испытания), самоотречения, готовящего личность к истинно ценной - иной - жизни [13].
В этой связи особый интерес представляет ценностно-смысловой анализ массового сознания на материале массовой литературы, которая в своем интертексте осуществляет синтез художественной культуры, обыденного опыта, осмысления истории и популяризации модных философских идей.
Особая привлекательность такого подхода обусловлена рядом факторов и обстоятельств. Все более глубокая интеграция культуры и искусства в рыночные отношения породили в ХХ в. массовую литературу, ориентированную на массовый спрос и представляющую в наши дни высокотехнологичный синтез искусства и бизнеса. Поскольку, в отличие от элитарной и авангардной литературы, она ориентирована на потребности и вкусы широкой публики, ее характерными чертами являются общедоступность, легкость восприятия, развлекатель-
ность, упрощенность. Будучи порождением не столько художественного творчества, сколько бизнес-проектов, массовая литература выполняет ряд нетривиальных функций - от воспроизводства и трансляции базовых ценностей культуры, консолидирующих общество, их адаптации к массовому восприятию до тематизации проблем и целей общественного развития. Если рассматривать культуру как систему порождения, хранения, трансляции и воспроизводства социального опыта, то в массовой литературе представлены не просто типичные сюжеты и даже не столько типичные темы, сколько, фактически, - ценностно-нормативные фреймы конкретной культуры.
Сравнение ценностно-смыслового комплекса массовой культуры применительно к различным национальным культурам позволяет выявить как универсальные характеристики массовой культуры, так и уникальное своеобразие ее различных проявлений. Так, Япония и Россия с чисто внешней точки зрения имеют ряд общих черт. Обе страны прошли через череду культурных заимствований, резких, ударных и травматичных рецепций опыта западной цивилизации. Стоит подчеркнуть и очевидное влияние российской культуры, особенно литературы на культуру Японии. Обе страны пережили в начале ХХ в. довольно энергичное развитие пролетарской культуры, в том числе - литературы. Различие состояло в активной поддержке этой культуры советским государством, тогда как японское государство эту тенденцию не поддерживало.
Массовая культура инициирована сложной комбинацией интересов государства, бизнеса и СМИ. В Японии, как и в России, как и в большинстве развитых стран мира для рубежа Х1Х-ХХ вв. стала характерна всеобъемлющая массовизация жизни. Она затронула все сферы: экономику, политику, управление, общение между людьми. Роль людских масс в различных социальных сферах заметно возросла. Для появления массовой литературы существовали серьезные экономические предпосылки. Истоки широкого распространения массовой литературы и массовой культуры кроются в индустриальном производстве, урбанистическом образе жизни, развитии средств массовой коммуникации и маркетизации практически всех форм общественных отношений. Стремление видеть товар в сфере духовной деятельности человека в сочетании с мощным развитием средств массовой коммуникации и привело к созданию нового феномена -массовой литературы.
Тем не менее, в Японии все эти заимствования переваривались непрерывно сохраняющимся ядром национальной культуры. В полной мере это относится и к японской массовой культуре. В России же, в отличие от Японии, такие заимствования вели
к утрате собственных традиций - в этом даже заключена своеобразная российская культурно-историческая традиция.
Применительно к литературному процессу такие утраты коснулись житийных текстов, лубка. Тем самым российская культура утрачивала кумулятивный момент развития, момент эволюционного переваривания нового, заимствованного. Трансформация становится не конструктивной, а созданием каждый раз чего-то радикально нового на разрушенном месте. Возрастание традиции заменяется революционными преобразованиями.
Чем обеспечивались устойчивость и развитие японской культуры? Во-первых, это особая явность (эксплицитность, артикулированность), свойственная японской культуре. Речь идет не только об арти-кулированности таких проявлений социальной жизни, как насилие и секс. Идея имперской власти воплощена в культ, поклонение императору. Иерархичность статусов и особая ценность службы доведены до четких кодексов чести (бусидо). Писательский труд артикулирован организацией особой корпоративности - бундо. Такая эксплицитность, выпуклая явность особенно показательны в сравнении с невнятностью российских социальных институтов. Достаточно сопоставить институцию саму-райства с российским дворянством, опричниной или «чекизмом», в которых не только отсутствовали артикулированные кодексы чести, но и чье нравственное позиционирование в обществе выглядит весьма неоднозначно.
Во-вторых, это акцентированная коллективность (клановость, корпоративность), по отношению к которой российский коллективизм выглядит ватажностью, а «соборность» - ностальгией по консолидации разбегающейся друг от друга нации.
И наконец, в-третьих, - особо акцентированная ответственность, опять же - контрастирующая с российской традиционной невменяемостью и безответственностью.
Сравнительный анализ массовой литературы последнего столетия выявляет в ней устойчивую систему тематических ориентаций, таких, как чувственность, иллюзорность, занимательность, умеренность трагизма и комизма, знаменитые люди и события [14-15] (см. также: [16-18]). Нетрудно заметить, что такие тематические ориентиры характеризует любую современную массовую литературу, определяя широкую представленность в ней жанров эротики, женского романа, фэнтези, детектива, исторического романа. При этом для японской массовой литературы характерны такие специфические черты, как умеренность в подаче и соотношении комизма и трагизма, а также особая акцентуация учета и ощущения времен года. Этим она существенно отличается от российской массо-
вой литературы с ее нравственным максимализмом, обостренным чувством справедливости, радикальной, доходящей до глумливости культурой осмеяния, нетерпимостью и жесткостью противостояния противников.
Японская массовая литература имеет много типологических черт, универсальных для массовой литературы других стран. Сегодня Япония является одной из самых высоко развитых стран мира, в том числе и по средствам массовой информации. Японское общество одним из первых вошло в постиндустриальную, информационную стадию развития. Эти преобразования коснулись и массовой литературы. Количество газетных романов, популярных дешевых изданий художественной литературы увеличивалось пропорционально росту издательского дела. Итогом этого стала полная деградация «тайсю бунгаку». Мощное влияние американской культуры привело японскую массовую литературу к копированию общих образцов американской массовой культуры. И если в 1920-х годах американская и европейская классификация массовой литературы на детективы, любовные романы, фантастику, приключенческо-исторические произведения не была применительна к японской тайсю бунгаку, то сейчас можно с полной уверенностью сказать, что это и есть основные жанры японской массовой литературы. Так, творчество классика японской массовой литературы Кикути Кан - типично для массовой литературы как по содержанию, так и по степени диверсификации. Им освоены практически все формы словесности: от журнализма до драматургии и от новеллистики до исторического романа и кинематографа [19]. В этом он типологически совпадает с другими классиками массовой литературы - от С. Кинга до Б. Акунина.
Вместе с тем японская массовая литература, как и массовая культура в целом, весьма специфична. Яркой особенностью японской массовой культуры, уже непосредственно примыкающей к литературе, более того, - до сих пор одним из наиболее популярных и даже процветающих жанров современной японской массовой культуры являются комиксы (манга). В определенном плане манга - даже одна из важнейших особенностей культуры сегодняшней Японии. Около 40 % всех печатных изданий выходит в формате комиксов. Каждый месяц печатается свыше 350 серий рисунков с подписями и 500 книжек с такими рассказами в рисунках. Свыше десятка манга выходят еженедельно, а самые популярные из них - еженедельным тиражом почти в 4 млн экземпляров. Проводить досуг за чтением манга более популярно, чем ходить в кино или читать романы и даже - чем смотреть телевизор или слушать музыку. Манга читают школьники и молодежь, взрослые и пожилые. Ё. Ёндзава даже называет Японию «стра-
ной комиксов» [20, с. 26-27]. Тематика японских манга чрезвычайно разнообразна: от простых и веселых приключений для детей до обсуждения серьезных научных и нравственных проблем - для взрослых. Некоторые комиксы занимают до 100 томов, что может составить 20 000 страниц.
По сути дела, манга являются прямым аналогом российского лубка, традиции которого в современной России практически утеряны. В советское время некоторым аналогом детских манга можно рассматривать приключения персонажей журнала «Мурзилка». Новые ростки такого жанра в России оказываются вторичными по отношению к мультипликации, герои которой (Винни-Пух, Чебурашка с Крокодилом Геной, Незнайка, Масяня) иногда продолжают свою жизнь в комиксах, оформлении товаров ширпотреба, но эта диверсификация не идет ни в какое сравнение с японской индустрией манга.
Нисида Масару был выработан «рецепт» или «трафарет» массовой литературы:
1. Высокая доза чувственного наслаждения. Основание: горстка интеллигенции требует от искусства критики человеческой жизни. Масса же, утомленная и раздражительная, ищет отдохновения и самозабвения. Отсюда спрос на детективный и сексуальный роман.
2. Иллюзорность. Основание: постоянная нищета влечет массы к иллюзорному миру с его фешенебельными кварталами, сверкающими лимузинами, дорогими платьями, а их чувству бессилия в жизненной борьбе импонируют фантастические приключения бесстрашных героев, карающих демона зла.
3. Занимательность сюжета. Основание: масса не требует глубоких идей и тонкостей стиля. Нужна всепонятность без всяких попыток заставить читателя задуматься. Обязательна кульминация со счастливым концом.
4. Умеренность. Основание: масса хочет беззаботного смеха и слез умиления вместо картин реальной жизни с ее кричащими противоречиями.
5. Ощущение времен года. Основание: в этом переменчивом мире стабильно лишь чувство времен года. Кроме того, для сезонной распродажи книжек необходимо совпадение во времени года. В зимнюю стужу смешно предлагать книжки о курортниках, греющихся на песчаном пляже южного моря [21] (см. также [22, с. 284]).
Важную роль играют и особенности национального идеала красоты. С этой точки зрения, например, с очевидностью следует принципиальная несопоставимость культурных основ модернизации в России и в странах Восточной Азии (любимое сопоставление в публицистике). Хотя бы потому, что, например, сущностью японской культуры является
— S9 —
обнаруживать предпочтение внутреннему изяществу в противовес внешнему великолепию. Ее доминанты - целостность, уникальность и глубина. В конечном счете - гармония мира и ее воссоздание, переживание сопричастности этой целостной гармонии в пейзаже, костюме, церемонии, жесте, противоборстве. Поэтому Япония, не имевшая собственной развитой научно-технической традиции (она заимствовала и до сих пор широко заимствует этот опыт), смогла ее усвоить и выразить по-своему неповторимо. Именно особенности культурных доминант, содержания духовного опыта и определяют восприимчивость и одновременно -устойчивость японского общества, интенсивную динамику его развития. Доминантами же российско-советского духовного опыта являются собирательность и внешнее великолепие. Уже из такого сопоставления очевидны различия векторов как заимствований, так и собственного развития.
Нормативно-ценностному содержанию российской культуры свойственно внешнее великолепие и собирательная множественность. Японской культуре - внутреннее изящество. Возможно, этим объясняется потрясающая способность японской культуры к освоению и перевариванию опыта других народов с сохранением собственного своеобразия и целостности, - поскольку сохраняется главная линия, внутренний стержень. В отличие от российской культуры и истории, которым свойственны шараханья в крайности (из социализма в дикий капитализм; уходить из Восточной Европы, отдав все; США то друг, то враг; от тоталитаризма в либеральную демократию и обратно в авторитаризм), стремление кого-то догонять.
Российская массовая культура, по сравнению с японской, - более словесна, что соответствует общей европейской христианской традиции.
С очевидностью российская массовая культура выражает и специфические особенности российской культуры, связанные с ее ценностным акцентом на жизнь иную, но не на реальности здесь и сейчас. Это пренебрежение реальным существованием предопределяет культурные, идеологические, политические и экономические шатания и шараханья из крайности в крайность. Пренебрежение культурным наследием в конечном счете оборачивается безоглядными заимствованиями в духе Петра Великого, коммунистов, нынешних младореформаторов. Российские марксисты оказываются самыми марксистскими марксистами в мире, а либеральная экономика - самой либеральной. То же самое можно сказать и о массовой культуре в России [23-26].
Российское общество сейчас - ценностно невнятное и дисперсное, «плоское» - самое массовое
общество в мире с правящей элитой, которой характерно ярко выраженное массовое сознание. Интереснейший материал в этом плане дает ценностно-смысловой анализ текстов В. Пелевина, который может быть дополнен анализом текстов, в которых дается заинтересованная интерпретация собственно пелевинских текстов. Речь идет о материалах, посвященных творчеству и личности В. Пелевина, представленных на сайте www.pelevin.nov.ru.
В российской культуре царит именно и только масскульт1. Причина этой ситуации - незрелость, а теперь и отсутствие традиционной культуры. Попытки апелляции к имперскому прошлому (вроде дизайна празднования 60-летия Победы) и держав-ническим ценностям сути дела не меняют именно в силу их внеэтничности, ценностной универсальности.
Японская массовая культура опирается на больший круг культурных практик, включая непосредственно телесные: единоборство, насилие, секс. Она хорошо укоренена в национальных культурных традициях (манга, кабуки), что позволяет довольно успешно осуществлять синтез массового сознания и национальной идентичности. Очевидно, что этому в некоторой степени способствует и синтоизм -национально-этническая религия, обожествляющая императора. Недаром исчисление исторических эпох в Японии начинается заново с воцарения нового императора.
В России, как и в странах Европы и обеих Америк, ребенку с раннего детства довольно жестко навязывается половая идентичность - в играх, бытовом поведении, школьном воспитании. В Японии же до- и предпубертатный период жизни, а также постфертильный возраст более культурально артикулированы и ценностно выражены.
Россия - дисперсное общество с ограниченным выбором жизненных сценариев. Человек находится наедине с миром и беззащитным перед властью. Вокруг него отсутствует структурированное социальное пространство. Он лишен внешних скреп и идентификаторов. У него очень ограничен круг сценариев разрешения жизненных проблем и ситуаций. Отсюда повышенная нетерпимость и жестокость. Например, в России немыслима история вроде «Унесенных призраками» о спасении девочкой своих незадачливых родителей.
В Японии же больше ролей, нормативных обязательств родителей по отношению к детям и детей по отношению к родителям. Да и в целом жесткость внешних дифференциаций позволяет идентифицировать себя в обществе и традиции. Например, возрастная идентификация лежит в основе организации заработной платы (в зависимости от возраста),
1 Конкретную статистику, ее динамику и комментарии см. [27, с. 342-350].
пожизненного найма и карьерного роста, особо ней, похоже, можно говорить только с неких мета-
уважительного отношения к старикам и детям. позиций некоего out’а по отношению к современ-
Причем количество социальных идентификаций и ности.
статусов в Японии довольно велико. Если в эпоху массовой культуры еще и сохрани-
Похоже, что в японской культуре более акценти- лось что-то, чему можно ее противопоставлять, то
рованы гендерные роли слабо или мало социально- оппозицией массовой культуре является отнюдь не
культурно артикулированные в других странах. культура элитарная, народная, «подлинная» или «на-
Например, бесполые - дети и старики. В Японии стоящая». В настоящее время все они являются толь-
сложился настоящий культ такой «дополовой бес- ко секторами, личинами самой массовой культуры,
полости» - как у мальчиков, так и у девочек. Этот которая очерчивает практически весь горизонт сов-
вывод подтверждает стилистика манга. Да и оглу- ременной цивилизации. Если ей что-то и противо-
шительный успех российского дуэта «Тату» имен- стоит, то это культура «нефиктивная», онтологичес-
но в Японии говорит о многом. К этому можно до- ки предзаданная в том примерно смысле, в каком
бавить и уважительное, эстетизированное отноше- И. Кант говорил об априорных формах апперцеп-
ние к старости, просто немыслимое в России. ции. Но даже сам человеческий, антропологически
С точки зрения теории информации и организации предзаданный характер освоения и осмысления
японское общество более структурировано, а зна- действительности, вплоть до телесности, - в наши
чит, - более разнообразное и информативное, чем дни испытывает серьезные испытания [28-31].
российское. Отсюда, кстати, и японская терпи- Массовая культура в условиях глобализации и
мость, способность к рецепции любого иного опы- постинформационного общества предполагает яс-
та, несмотря на отмечавшуюся эстетизацию агрес- ное и внятное самоопределение, осознание содер-
сивной эротики и насилия. жания и возможностей собственной уникальности.
Массовая культура, таким образом, - это состоя- Только в этом случае любое общество имеет шанс
ние, а еще точнее - культурная ситуация, стадия достойно войти во всемирное экономическое, ин-
развития человеческой цивилизации в целом. И о формационное и культурное пространство.
Литература
1. Льюис Р. Д. Деловые культуры в международном бизнесе. От столкновения к взаимопониманию. М., 1999.
2. Моул Д. Европейская культура бизнеса. Харьков, 1999.
3. Hofstede G. Cultures and Organisations: Software of the Mind, Intercultural Cooperation and its Importance for Survival. Maidenhead, 1991.
4. Hofstede G. Culture's Consequences: International Differences in Work-Related Values. Newbury Park (Ca), 1980.
5. Можаровский В.В. Критика догматического мышления и анализ религиозно-ментальных оснований политики. СПб., 2002.
6. Вежбицка А. Язык. Культура. Познание. М., 1996.
7. Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. М., 1975.
8. Дридзе Т.М. Язык и социальная психология. М., 1980.
9. Куайн У.В.О. Слово и объект. М., 2000.
10. Петренко В.Ф. Основы психосемантики. СПб., 2005.
11. Текст. Интертекст. Культура. М., 2001.
12. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М., 1995
13. Сулимов В.А. Философия и логика русского языкового континуума. М., 2005.
14. Buruma I. A Japanese Mirror: Heroes and Villains of Japan Culture. L., 1984.
15. Richie D. A Lateral View: Essays on Contemporary Japan. Tokyo, 1987.
16. Конрад Н.И. Очерки японской литературы. М., 1973.
17. Конрад Н.И. История современной японской литературы. М., 1977.
18. Корнилов М.Н. Постмодернизм и культурные ценности японского народа. М., 1995.
19. Биричевская О.Ю. Творчество Кикути Кана и проблемы японской массовой литературы «тайсю бунгаку» в первой половине XX века. М., 2001.
20. Ёнэдзава Ё. Страна комиксов // Ниппония. Открытие Японии. Токио, 1999. № 9.
21. Рехо К. Массовая литература Японии в свете современной идеологической борьбы // Современная литература Азии и Африки и идеологическая борьба. М., 1982.
22. Ким Ле Чун. Идеологическая структура «массовой литературы» в Японии // Правящие круги Японии: механизм господства. М., 1984.
23. Массовая культура в России ХХ века. Часть I. СПб., 2001.
24. Гройс Б. Утопия и обмен. М., 1993.
25. Чегодаева М. Массовая культура и социалистический реализм // Вопросы искусствознания. М., 1997. № 1.
26. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе. М., 2005.
27. Дубин Б.В. Слово-письмо-литература. М., 2001.
28. См. Hayles K.N. How We Became Posthuman: Virtual Bodies in Cybernetics, Literature, and Informatics. Chicago, 1999.
29. Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. М., 2002.
30. Тульчинский Г.Л. Постчеловеческая персонология. Новые перспективы свободы и рациональности. СПб., 2002.
31. Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции. М., 2004.
И. В. Гужова
ЦЕЛОСТНАЯ МОДЕЛЬ ПРАЗДНИКА КАК ФЕНОМЕНА КУЛЬТУРЫ
Томский государственный университет
Праздник с древнейших времен является неотъемлемым элементом культуры. Он всегда был значимым событием для общества и каждого индивида как форма коллективного эмоционально-символического выражения ценностно-мировоззренческих установок социума.
Положение праздника в современной культуре неоднозначно. Происходит тотальная бытийная экспансия праздничного (атрибутивные свойства праздника) в мир повседневности, в результате чего праздник как форма коллективной эмоциональносимволической деятельности теряет специфику своей самодостаточности в бытовании культуры. При этом сущностные характеристики праздника иногда приписываются современной культуре в целом. Ф. Мюрэ провозглашает ее «гиперфестивной эрой», а Р. Генон характеризует как эпоху «непрерывного и зловещего карнавала». Эта ситуация вскрывает проблему определения границ праздника в культуре, его сущностной специфики и качественной определенности.
Феномен праздника неоднократно привлекал внимание историков культуры, этнографов, культу-рантропологов и философов культуры, однако каждого исследователя этот объект интересовал в определенном аспекте, поэтому и предмет анализа, и сущностные характеристики, и классификации, и дефиниции праздника каждый раз оказывались различными. Так и в обыденном словоупотреблении праздник фигурирует как обряд, памятная дата, состояние души, традиция, развлечение, атрибут современной культуры. Неужели при всем богатстве «великого и могучего» русского языка в нем не хватило ресурсов, дабы обозначить столь разные явления особыми словами? А может наоборот, язык способен за различием форм узреть сущностное единство? Как бы то ни было, для теории праздника (области гуманитарного междисциплинарного знания, предметом исследовательского интереса которой является концепт праздника) современное
размывание границ повседневного и праздничного, утрата функциональной специфики и отсутствие исчерпывающей дефиниции праздника служит сигналом к дальнейшей рефлексии сущности этого феномена культуры.
Концептуализация праздника становится возможной в рамках философско-культурологического дискурса, где исследователь наряду с анализом историко-этнографического разнообразия модусов праздника в культуре может выстроить его универсальную модель, которая структурно-функционально описывает праздник любого типа.
В поисках адекватной методологии для определения праздника как феномена культуры наиболее продуктивным может стать целостный подход, ибо именно он учитывает при анализе сложных объектов культуры диалектическую взаимодополнитель-ность системно-структурного и гуманитарно-аксиологического подходов. Такой методологический синтез дает возможность зафиксировать системную целостность объекта, выраженную в его сущностной мере, и этим самым создать все необходимые и достаточные основания для моделирования любого феномена культуры, включая праздник. В рамках целостного подхода моделирование феномена предполагает не только его структурно-функциональный анализ, но и обнаружение меры, задающей его системную целостность. Мера целостности определяет границы, в которых сохраняются сущностные интегральные качества системы, обеспечивающие его структурную гармонию, эффективное функционирование в культуре, смыслосообразность в жизни общества и индивида, а также историческое развитие.
Праздник как сложная многомерная развивающаяся система не сводима без остатка к составу и структуре, но и обнаруживает внутри себя некое «неструктурируемое континуальное начало», определяемое участием человека в становлении системы, в результате чего она предстает как событие [1].
