CC BY
40
А. Ф. Оропай
МАРКСИЗМ В ПРОГНОСТИЧЕСКОМ И ПРОФЕТИЧЕСКОМ АСПЕКТАХ
В настоящее время ввиду разразившегося глобального экономического кризиса интерес к теоретическому наследию Карла Маркса и Фридриха Энгельса несомненно возрос. Не подтвердилось утверждение видного американского экономиста нобелевского лауреата 1995 г. Роберта Лукаса относительно того, что центральная проблема предотвращения экономических депрессий практически решена. Неизбежность периодических экономических кризисов при капитализме, как известно, является одним из постулатов марксистской экономической теории. Вместе с тем интерес представляют и те аспекты марксистского учения, которые не связаны непосредственно с научно-экономическим анализом.
Человек — в высшей степени динамичное и деятельное существо. За немногие тысячелетия писаной истории произошли изменения колоссальных масштабов, и одним из источников этих перемен стала человеческая способность к предвосхищению, и не только репродуктивному предвосхищению, связанному с реальным постижением наличных тенденций и видением их продолжения в будущем, но и продуктивно-проективному — конструированию все более масштабных моделей будущего. Однако двадцатое столетие показало, что эти проекты и их реализация таят в себе ранее неведомые человечеству угрозы.
Современный человек, с одной стороны, преуспел в глубоком и перспективном предвосхищении будущего, в проектировании масштабных преобразований, с другой же стороны, стала очевидной принципиальная ограниченность возможностей человека в рациональном постижении будущего вследствие стохастичности познаваемых явлений и значимости бифуркационных процессов. Как справедливо отмечал академик Н.Н. Моисеев, в Универсуме нет и не может быть всеведущего Джинна, способного решать любые задачи [1, с. 66]. В этих условиях возрастает актуальность дополнения рационального постижения будущего интуитивно-иррациональным постижением. Постижение будущего может быть не только прогностическим, но и профетическим (от позднелатинского prophetia, греческого propheteia — пророческая деятельность).
Впрочем, значимостью указанного интуитивно-иррационального постижения будущего зачастую пренебрегают. Так, например, В. В. Ильин, отдавая явное предпочтение прогнозированию, утверждает, что «мудрая осмотрительность обязывает высказываться не о будущем, а о возможном, лишь это не обманывает ожиданий» [2, с. 160]. Вот только зачастую в будущем осуществляется то, что в настоящем представляется совершенно невозможным. Да и есть ли абсолютный способ разграничения возможного и невозможного? Невольно вспоминается знаменитый афоризм физика Нильса Бора о безумных теориях, которые единственно и могут быть истинными.
Действительно, между прогнозированием и профетизмом есть принципиальная разница: в гносеологическом отношении профетизм принадлежит к вненаучному познанию, тогда как прогнозирование тяготеет к научному. Прогнозирование, по мнению
© А. Ф. Оропай, 2010
И. А. Асеевой, «имеет в качестве источника знаний о будущем рациональную, интеллектуальную обработку информации» [3, с. 32]. Человек, осуществляющий прогноз, «имеет в своем распоряжении реальные, конкретные данные, связь которых с будущим событием может быть не очевидной для остальных людей, и владеет средствами их обработки, результатом чего и является сам прогноз» [3, с. 32]. Впрочем, в противопоставлении прогноза и профетизма И. А. Асеева впадает в известную крайность: «В отличие от прогнозировать, глаголы пророчествовать и прорицать предполагают мистическое, сверхъестественное получение знаний о будущем» [3, с. 32]. Действительно, слова «пророк», «пророчество» имеют фиксированный религиозно-мистический смысл. В Толковом словаре В. Даля слово «пророк» толкуется как тот, «кому дан свыше дар провиденья, или прямой дар бессознательного, но верного прорицания; одаренный Богом провозвестник, кому дано откровение будущего». Думается, для столь узкого толкования нет оснований. В противном случае сама постановка вопроса о философском профетизме теряет смысл. А именно профетизм в приложении к марксистской философии интересует нас в настоящей статье.
Термины «предсказание» и «предвидение» в этом отношении выступают как нейтральные, приложимые как к прогностическим, так и профетическим феноменам. Французский атеистический экзистенциалист А. Камю разделяет предсказание и пророчество таким образом: «предсказания были рассчитаны на ближайшее будущее и могли подвергнуться проверке», тогда как «пророчества, относящиеся к отдаленному будущему, обладали тем самым преимуществом, которое обеспечивает незыблемость религий: их невозможно подтвердить» [4, с. 265]. В том, что пророчество прилагается к будущему особого рода, есть свой резон, однако, думается, если бы пророчества не находили никакого реального подтверждения, они не были бы значительными явлениями духовной культуры. Различие предсказания и пророчества можно усмотреть в другом: первое непременно предполагает вербальную форму выражения, второе же может быть выражено многообразными формами. Например, картины И. Левитана «Владимирка» и М. Нестерова «Философы» называют «пророческими», но уж никак не «предсказательными».
Зачастую пророчество понимается непременно в форме фактуального предсказания. Например, французский экономист и философ Ж. Аттали в своей книге о Карле Марксе называет «в точности свершившимся» пророчеством знаменитые заключительные слова из Марксова «Восемнадцатого брюмера Луи Бонапарта» о грядущем разрушении Вандомской колонны в Париже в том случае, если Луи Бонапарт станет императором [5, с. 160]. Однако, как известно, действительно разрушенная во времена Парижской коммуны колонна была благополучно восстановлена впоследствии (и, надо сказать, не первый раз в своей истории). Вполне представима ситуация, при которой вследствие кратковременности существования Коммуны колонна могла бы и уцелеть. Тем более что эти слова Маркса несут в себе смысл скорее этического осуждения, чем политического принуждения. Видимо, элемент наглядной «чудесности», усиливающий впечатление от пророчества, связан с ожиданием непременной фактичности свершившегося согласно оному.
Термины «пророчество» и «профетизм» по смыслу близки. Так, А. Н. Булыко определяет профетизм как «стремление пророчествовать» [6, с. 474] , а В.И.Чуешов — как «пристрастие к пророчествам» [7, с. 116]. В этих определениях подчеркивается психологическая склонность к пророческой деятельности, но содержание ее не рассматривается.
Как уже отмечалось, есть солидная традиция истолкования терминов «про-
рок», «пророчество» исключительно в религиозном духе. Пророчествами, считает
В. И. Курбатов, «называются определенные предсказания, по озарению свыше, имеющие ближайшее отношение к истории домостроительства и спасению рода человеческого» [8, с. 27]. Соответственно, и профетизм традиционно толкуется в таком же ключе. Русский богослов А. И. Покровский в ряде своих работ подверг анализу библейский профетизм. Термин «профетизм», по его словам, «обнимает собою все те формы и виды посредства, путем которых божество открывает свою волю человечеству» [9, с. 9]. При этом древнееврейское слово «nabi» («пророк») не вполне соответствует греческому «prophetes», обозначающему предсказателя. Данное древнееврейское слово производно от семитического корня, означающего «быть полным, литься через край, выбивать», и, по утверждению Покровского, «заключает в себе удачный образ вдохновенной ораторской речи, свободно льющейся из переполненного вдохновением сердца пророка» [9, с. 10]. При этом в библейском профетизме (в отличие от языческой мантики) «личность самого пророка — это все: он живой центр пророчества, которое тогда только и получает свою силу, когда соединяется с именем авторитетного и популярного пророка» [10, с. 11]. Таким образом, в профетическом служении фиксируются три момента: обширный масштаб той социальной реальности, относительно которой осуществляется пророчество («человеческий род», «человечество»); пророчество проистекает из высших сфер («воля божества»); субъект пророчества наделен особого рода вдохновением, избыточным по отношению к текущим делам и необходимым для устремленности в будущее.
Историческая секуляризация культуры, происходившая в Новое время, предоставила возможности для всякого рода светских пророчеств. При этом термин «пророчество» обрел и достаточно узкие, приватные сферы применения. Что же касается термина «профетизм», то, как свидетельствует языковая практика, здесь изменение содержания не сопровождалось радикальным изменением масштаба социальной реальности. Иностранное слово «профетизм» обозначает пророческую деятельность особой масштабности и социальной значимости.
Марксистская философия изначально мыслила себя как прогностическая. Однако, перефразируя того же Маркса, можно сказать, что нельзя судить о философии на основании того, что она сама о себе думает. Как отмечал американский экономист и социолог Р. Л. Хайлбронер, классики марксизма «предложили философию истории, делавшую коммунистическую революцию не просто предпочтительным, но и неизбежным исходом. В отличие от утопистов, также желавших изменить общество в соответствии со своими взглядами, коммунисты не рассчитывали на сострадание людей или склонность последних к строительству воздушных замков. Вместо этого они предлагали тем связать свои судьбы со звездой, а затем лишь следить, как эта звезда неумолимо движется по небу» [11, с. 174]. Метафора звезды в данном случае не астрологическая, а астрономическая. Астрономические прогнозы справедливо считаются наиболее точными. Так, английский астроном Эдмонд Галлей в 1682 г. наблюдал движение кометы, позднее названной его именем. Его внимание привлекло сходство орбит комет, наблюдавшихся в 1531, 1607 и 1682 гг. Астроном предположил, что это одна и та же комета и, рассчитав период ее обращения, предсказал новое появление кометы в 1758 г. Исторический материализм Маркса имеет своим основанием механистический детерминизм, поэтому использование астрономической метафоры для характеристики прогностической составляющей марксизма представляется оправданным.
Хайлбронер отмечает наличие и профетических истолкований марксизма. Миллионы людей, по его словам, «воспринимали Маркса как духовного лидера калибра Христа
и пророка Мухаммеда, а Энгельсу, таким образом, отводилась роль своего рода святого Павла или святого Иоанна. Сотрудники московского института Маркса — Энгельса склонялись над их работами с тем благоговением, что высмеивалось в экспозициях находившихся неподалеку музеев атеизма» [11, с. 175]. Противопоставление научного и профетического в марксизме — достаточно традиционная тема в критике последнего. Так, русский философ Н. А. Бердяев писал в связи с этим: «Определимость человека экономикой может быть истолкована как грех прошлого. Но в будущем может быть иначе, человек может быть освобожден от рабства. И активным субъектом, который освободит человека от рабства... является пролетариат. Ему приписываются мессианские свойства, на него переносятся свойства избранного народа Божьего, он новый Израиль... Марксизм не есть только наука и политика, он есть также вера, религия» [12, с. 81, 83]. Русский религиозный философ С. Н. Булгаков относит Маркса к разряду пророков, «которые по духу своему предвозвещают. . . грядущего самозванца, имеющего прийти “во имя свое” и найти многих приверженцев» [13, с. 310].
Религиозная природа марксизма подчеркивается не только в негативном (критическом), но в позитивном ключе. Как отмечал Ж. Аттали, по мнению некоторых, Маркс является «пророком», «последним христианским философом» [5, с. 20]. Религиозное мессианство в марксизме усматривает А. Бусел, относя его наряду с Евангелием Христа к учениям Святого Духа [14, с. 39-40]. Экономические отношения и интересы, в трактовке Бусел, определяют поступки людей и социальных групп только в «ветхом» обществе. В учениях же «нового» мира и «нового» человека формулируются моральные нормы, призванные обуздать зоологический эгоизм и приучить людей к общественнополезному труду и справедливому распределению. При этом «как только в людях пробуждается высшее сознание, высший божественный разум, словом, Дух Святой, он начинает определять материальную и всякую другую жизнь, диктовать высшие интересы и потребности, диктовать подчинение личных, в том числе и экономических, интересов интересам Общего Блага» [14, с. 42].
Защитники научного статуса марксизма отрицают имманентный характер его про-фетизма. Он полагается чем-то внешним, проистекающим из потребностей практического воплощения его идей. Классики марксизма не были, по мнению Хайлбронера, «ни ангелами, ни демонами. Да и работам их далеко от Священного Писания, хотя и проклятий они не заслужили. Они относятся к великой череде экономических трудов, которым удалось упростить, осветить и прояснить нам устройство мира... » [11, с. 175]. Г. И. и Н. И. Иконниковы не усматривают в содержании марксистского учения ни грана утопизма, подчеркивая, что «утопизм теории заключается не в том, как, где, когда и кто ее применяет, а в ее содержании» [15, с. 82]. Понятия «утопизм» и «профетизм» в данном контексте близки по смыслу. Строго научное содержание марксистской теории в данном случае противопоставляется ее «утопическим» импровизациям при практических воплощениях. Такой подход представляется односторонним, он абсолютизирует рациональную сторону в теоретической работе. Стерильная рационалистичность вряд ли возможна в реальном познавательном процессе, в особенности в социально-гуманитарной сфере. Если же речь идет о познании будущего в этой сфере, то прогностический и профетический элементы чаще всего присутствуют, хотя и в разных пропорциях.
Маркса или любого другого социального теоретика не следует отождествлять с неким «трансцендентальным субъектом», своеобразной «машиной для познавательной работы». В этой последней непременно присутствует антропологическая составляющая, которая представляется актуальной в выяснении профетического аспекта марксизма.
Сам Маркс в своих знаменитых «Тезисах о Фейербахе» утверждал необходимость для человека доказать «посюсторонность своего мышления». Хайлбронер не без оснований относит Маркса к разряду «философов от мира сего» (так и называется его историко-экономическая книга). Мы же выше отмечали локализацию источника профетизма в неких «высших сферах», само наличие которых Марксом отрицается. Возможен ли профетизм в таком случае? Уместно будет еще раз повторить тезис о скептицизме по отношению к тому, что человек или философия сами о себе думают.
Основоположник философской антропологии М.Шелер отмечал, что человеческое, духовное существо «открыто миру», «у такого существа есть “мир”» [16, с. 153]. При этом, как отмечал Шелер, центр человеческой активности в мире «не может быть сам “частью” именно этого мира, то есть не может иметь никакого определенного “где” и “когда” — он может находиться только в самом высшем основании бытия» [16, с. 160]. Укоренение в этом высшем основании центра многообразной активности человека позволяет связать многообразные же проявления указанной активности, имеющие соответствующие «где» и «когда» как в ретроспективе, так и в перспективе. Прогностическая деятельность Маркса, естественно, осуществлялась в рамках соответствующих пространственно-временных координат, однако профетический аспект его деятельности несомненно содержал в себе нечто «вневременное». Поэтому когда историки марксизма подразделяют творчество Маркса на «ранний», «зрелый» и прочие периоды, это касается рационалистических (включая прогностический) аспектов его наследия. Что же касается профетического аспекта, то здесь ситуация иная. Как справедливо отмечает С. Кара-Мурза, «некая совокупность “ядерных” идей была как будто свыше запечатлена в разум молодого Маркса и прошла через всю его жизнь, не меняясь в своей сущности. Эти идеи со временем проступали резче, он их дорабатывал, менял форму изложения, расширял аргументацию. Но это были те же идеи, он их лелеял. Он действительно был пророком и не изменил той вести, которую должен был нести человечеству» [17, с. 9].
Позитивное освещение проблемы природы марксистского учения предполагает совмещение социально-исторической конкретики с антропологическим содержанием, укорененным, по выражению М. Шелера, в высших основах бытия. Маркс отстаивал онтологическую посюсторонность бытия, он был «физиком», а не «метафизиком». Онтологическая трансцендентность (в рамках оппозиции «посюстороннее — потустороннее») неприемлема для марксизма. Однако данное понятие допускает и иные, в том числе антропологические, трактовки. Так, Ю. С. Осипов определяет трансцендентность как «свойство мироздания быть не только явленным и сущим, а еще и таинственным, не до конца постигаемым, даже и неизвестным, а если и известным, то лишь по разряду опять-таки тайны, о наличии которой известно, о которой можно даже составить суждение, но которое все равно останется тайной; нечто, что есть в мире, но что есть при этом ничто... что разлито по миру, не будучи к нему безразличным, что есть мир в мире, но такой мир, который не имеет имени, ибо он — ничто» [18, с. 331]. Такая трактовка трансцендентного предполагает не просто субъекта, принципиально ограниченного в познавательных способностях, но человеческое существо, иррациональным образом, как Сократ с его даймононом, связанное с вековечной загадкой. Иррациональная связь с некоей «тайной» характерна и для Маркса. Иначе не объяснить трагического, можно сказать, маниакального нежелания его расставаться со своим трудом. Иррациональное переживание отчуждения труда парадоксальным образом связано с рациональной разработкой этой темы как «ядерной» для всей его творческой жизни. Этот иррационализм безусловно связан с тем обстоятельством, что отнюдь не рацио-
налистический Запад (хотя сам Маркс несомненно исходил из западных культурных приоритетов) воспринял как руководство к действию его профетические откровения.
Литература
1. Моисеев Н. Н. Расставание с простотой. М.: Аграф, 1998. 480 с.
2. Ильин В. В. О статусе предвидения // Философия и современность / Под общ. ред. Л. И. Панковой, Г. М. Пономаревой. М.: Профиздат, 2009. С. 151-160.
3. Асеева И. А. Рациональные и иррациональные аспекты обыденного предвосхищения будущего // Философские науки. 2004. № 9. С. 30-44.
4. Камю А. Бунтующий человек. М.: Политиздат, 1990. 415 с.
5. Аттали Ж. Карл Маркс. Мировой дух. М.: Молодая гвардия, 2008. 406 с.
6. Булыко А. Н. Большой словарь иностранных слов. М.: Мартин, 2008. 701 с.
7. Чуешов В. И. Введение в современную философию. Минск: ТетраСистемс, 1997. 127 с.
8. Курбатов В. И. Великие пророки и прорицатели мира. М.: Эксмо, 2006. 416 с.
9. Покровский А. И. Ветхозаветный профетизм как основная типическая черта библейской истории Израиля. Сергиев Посад: Типография Св. Троице-Сергиевой Лавры, 1908. 32 с.
10. Покровский А. И. Библейский профетизм и языческая мантика. Сергиев Посад: Типография Св. Троице-Сергиевой Лавры, 1909. 36 с.
11. Хайлбронер Р. А. Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи. М.: КоЛибри, 2008. 432 с.
12. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М.: Наука, 1990. 224 с.
13. Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М.: Наука, 1990. 412 с.
14. Бусел А. Евангелие от Маркса. М.: Алгоритм, 2007. 256 с.
15. Иконникова Г. И., Иконникова Н. И. Цивилизационный сдвиг — действительность или возможность? М.: Форум, 2009. 320 с.
16. Шелер М. Избранные произведения. М.: Гнозис, 1994. 490 с.
17. Кара-Мурза С. Своевременная книга// Аттали Ж. Карл Маркс. Мировой дух. М.: Молодая гвардия, 2008. С. 5-20.
18. Осипов Ю. С. Трансцендентность // Философия хозяйства. Альманах Центра общественных наук и экономического факультета МГУ. 2005. № 4-5. С. 331-334.
Статья поступила в редакцию 17 июня 2010 г.
