CC BY
57
условиях определенной семантико-синтаксической модели.
Учитывая сложность и разнообразие феномена оценки, познание оценочных выражений и отдельных оценочных элементов, составляющих оценочную систему, требует комплексного исследования и глубокого проникновения в их природу.
Л и т е р а т у р а
1. Тер-Григорьян М. Г. О понятии «оценка» и подходах к ее изучению [Электронный ресурс] / М. Г. Тер-Григорьян: [статья], [2004]. ТЖЪ http://www.nbuv.gov.ua/Articles/KultNar/53/ рё£/кпр53 78-81.pdf.1005.07. (Дата обращения: 13.09.2013)
2. Вольф Е. М. Функциональная семантика оценки. /
- М.: Едиториал УРСС, 2002. - 280 с.
3. Арутюнова Н. Д. Типы языковых значений. Оценка, событие, факт. - М.: Наука, 1988. - 341 с.
4. Вольф Е. М. Грамматика и семантика прилагательного: на материале иберо-романских языков / Отв. ред. Г. В. Степанов; АН СССР. Ин-т языкознания. - М.: Наука, 1978. -199 с.
5. Маркелова Т. В. Семантика и средства ее выражения.
- Москва: МПУ, 1993. - 125 с.
6. Алексеева Е. А. Об одном синтаксическом способе представления признака во французском языке // Вестник ВГУ Серия Лингвистика и межкультурная коммуникация.
- 2011. - № 2. - С. 75-81
7. Ломов А. М. Типология русского предложения. -Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1994. - 277 с.
УДК 82-1.-9
В. И. Пинковский
ЛЮБОВНАЯ ЭЛЕГИЯ А. ДЕ БЕРТЕНА
На примере творчества А. де Бертена в статье рассматриваются основные черты французской любовной элегии XVIII века. Этот характерный жанр «лёгкой поэзии» позволяет составить представление о сильных и слабых сторонах культуры рококо в целом.
Ключевые слова: французская поэзия XVIII века, любовная элегия, культура рококо, культурная парадигма, замкнутая поэтика, модель жанра, система образных и сюжетных клише.
V. I. Pinkovsky
Love elegy of A. de Bertin
On the example of A. de Bertin’s creation general features of the French love elegy of XVIII century are observed. This characteristic genre of “light poetry” allows getting an idea about strong and weak sides of the rococo culture in general.
Key words: the French poetry of XVIII century, love elegy, the rococo culture, culture paradigm, closed poetics, genre model, system of figurative and subject cliches.
ПИНКОВСКИЙ Виталий Иванович - д. филол. н., доцент, заведующий кафедрой литературы Северо-Восточного государственного университета (г. Магадан).
E-mail: alennart@mail.ru
Элегия как лирический жанр в XVI, XVII, вплоть до последней трети XVIII в. не занимает высокого места в жанровой иерархии французской поэзии, даже, по словам Л.-М. Шодона, находится в «последнем разряде на Парнасе» [1, р. 198] (Перевод здесь и далее
наш. - В. П.). Дело в том, что понятие лиризма в
XVII - первой половине XVIII вв. закреплено едва ли не исключительно за «одическим восторгом», рассчитанным на публичный резонанс. Элегия более «частный», камерный жанр: «Элегия является очень умеренной (fort tempere) как по силе чувства, так и по стилю; она подходит для выражения некоторой нежности (quelque tendresse), печали или неудовольствия (deplaisir)» [2, p. 74]. Чтобы качества элегии могли быть оценены, должны были произойти изменения не только в самой поэзии, но и в восприятии поэтического слова - вследствие требования иного, «нового лиризма» (lyrisme nouveau), более индивидуализированного и искреннего, образцы которого уже дала сентименталистская проза.
Новые тенденции в литературе выдвинули элегию в конце XVIII в. на ведущую роль в лирической поэзии, но к этому рубежу пришли не все разновидности жанра. Те, что остались в «философском веке», не менее интересны и важны для понимания эпохи, чем элегические шедевры позднего А. Шенье, потому что содержат код более не возобновлявшейся культурной парадигмы и позволяют понять, что отвергалось насущными потребностями века.
Основная разновидность элегии, распространённая в XVIII в., связана с античными образцами -любовными элегиями Овидия, а также его старших современников Тибулла и Проперция. Кроме того, во французской поэзии именно этот тип элегии культивировал К. Маро, который вообще и ввёл жанр элегии в поэтический обиход своих соотечественников. Поэтическую установку этой разновидности жанра можно передать строкой из «Элегии V» Маро: «Меня понуждает писать Амур (Amour me feit escrire)» [3, p. 16]. Упоминание божка любви здесь не просто дань традиции определённого словоупотребления, оно передаёт степень условности выражаемого чувства, проявляемого с оглядкой на образцы, то есть поневоле лишённого непосредственности. Эта скованность традиционными образцами приведёт к созданию замкнутой, неспособной к развитию поэтики жанра, просуществовавшей почти три столетия. Впрочем, некоторые изменения всё же происходили: содержание, характерное для этой жанровой разновидности, не концентрируется в XVI-XVII вв. исключительно в элегии, оно встречается в анакреонтической оде, в мадригалах, сонетах (последние два жанра предпочитали либертины-эпикурейцы XVII столетия) и только в
XVIII в. замыкается в границах одного жанра.
«Любовную элегию» (или «эротическую» - так
определял свои ранние элегии Э. Парни [4]) правильней было бы назвать «элегией любовной игры», потому что она отражает только приятную сторону любовного чувства, а игра - это имитация реальности, должная приносить удовольствие. Не только поцелуи и объятия
доставляют в этой игре удовольствие, но и холодность или ветреность возлюбленной, ревность к сопернику
- что вполне логично: игра - это действие, а действие невозможно без конфликта чувств и отношений, тем более что и обиды, и ревность здесь - совершенно по-игровому - не всерьёз. Даже в «печали» этого жанра - всё та же скрытая весёлость. Любовная элегия лишена подлинного драматизма, но выражаемые в ней чувства не становятся от этого «умеренными», напротив - отличаются бойкой лёгкостью, не сказать
- легковесностью. Культура рококо ни в одном лирическом жанре не отразилась так полно и впечатляюще. Жанровая установка, авторская позиция, лирический субъект и адресная публика любовной элегии обозначены в стихотворении одного из типичных элегиков XVIII в. А. де Бертена (1752-1790), которое можно считать программным, поэтому приведём его полностью:
Pourquoi reprocher a ma lyre
De preluder toujours sur des tons amoureux?
Je ne saurais former dans mon tender delire De plus males accords, ni des chants plus heureux.
Laisson, laisson d’un vol agile L’ambitieux vaisseau fender les flots amers:
D’un timide aviron ma nacelle fragile Doit raser humblement le ravage des mers.
Dans nos jours trop feconds en discordes rebelles,
Qu’un autre en vers pompeux celebre les combats,
Qu’il chante les heros; moi je chante les belles,
De plus tenders fureurs et de plus doux ebats.
Enfant gate de la paresse,
C’est assez que Venus me couronne de fleurs;
C’est assez que l’amant me lise a sa maitresse,
Qu’ils m’accordent ensemble un sourire ou des pleurs.
Ah! si d’un tender amour la fille un jour eprise Me consulte en secret sur trouble naissant,
Et vingt fois en sursaut par sa mere surprise,
Dans son sein entr’ouvert le cache en rougissant,
Je ne veux point d’autre gloire:
Chez nos neveux indulgens On cherira ma memoire;
Dieu fete des jeunes gens,
Dans mes amours negligens,
Ils trouveront leur histoire;
Et si l’Europe aux immortels ecrits Ne mele point mes chansons perissables,
On daignera peut-etre dans Paris
Me mettre au rang des poetes aimables [5, p. 53-54].
(Зачем упрекать мою лиру в том, что она всегда настроена на любовный лад? Я не сумел бы создать в моём нежном безумии ни более мужественных созвучий, ни более счастливых песен. Оставим, оставим стремительный полет честолюбивому
кораблю, рассекающему солёные валы; слабые весла должны направлять мой хрупкий челнок вдоль морских берегов. В нашей жизни, изобилующей мятежными раздорами, пусть другой в помпезных стихах воспевает сражения, пусть воспевает героев; что касается меня, я славлю красавиц, нежные неистовства и сладостные шалости. Баловень лени, я довольствуюсь тем, что Венера меня коронует цветочным венком, мне достаточно того, что любовник читает мои стихи своей избраннице и они над моими строками вместе смеются и плачут. Ах! если девушка, однажды охваченная нежной любовью, тайно советуется со мной о том, что её тревожит, и, много раз застигнутая врасплох своей матерью, на полуоткрытой груди прячет, краснея, мои стихи, я не желаю совсем иной славы. У наших снисходительных потомков сохранится память обо мне: в моих нестрогих амурных стихах они прочитают о боге, что всегда в чести у юных. И если Европа не причислит мои недолговечные строки к бессмертным творениям, то, возможно, хотя бы в Париже меня сочтут одним из любезных поэтов).
Искусственности чувств и отношений в любовной элегии соответствует облик неестественно прекрасной возлюбленной, например, Эвхарис (Прекраснейшей
- греч.) - героини того же А. де Бертена:
Regardez Eucharis, vous qui craignez d’aimer,
Et vous voudrez mourir du feu qui me devore;
Vous dont le creur eteint ne peut plus s’enflammer,
Regardez Eucharis, vous aimerez encore.
<...>
Il faut bruler, quand l’haleine des vents Disperse ses cheveux sur sa gorge embellie,
Un air de negligence, un air de volupte,
Le sourire ingenu, la pudeur rougissante,
Les diamans, les fleurs, l’hermine eblouissante,
Et la pourpre et l’azur, tout sied a sa beaute [6, p. 30].
(Посмотрите на Эвхарис, вы, опасающиеся любить, и вы пожелаете умереть от огня, что меня сжигает; вы, чьё потухшее сердце не может больше воспламениться, посмотрите на Эвхарис и вы еще полюбите. <...> Нельзя не воспылать, когда порыв ветра рассыплет её волосы над изукрашенной шеей. Небрежность, нега, простодушная улыбка, румянец стыдливости, алмазы, цветы, ослепительный горностай, и пурпур, и лазурь - всё к лицу её красоте).
Перечень «красивостей» в портрете может быть продолжен настолько, насколько позволяет авторское чувство меры, потому что задача воссоздания реального облика героини перед поэтом не стоит, более того - женский образ здесь едва ли не является только поводом для развёртывания описательных
клише: эротическая элегия компенсирует отсутствие живого чувства нагнетанием средств его обозначения. Столь же стандартны сюжетные ситуации этого жанра, варьируемые в разных сочетаниях, порой дежурно перечисляемые как этикетно необходимые элементы знакомой игры:
Deux fois j’ai presse votre sein,
Et vous m’avez deux fois repousse sans colere.
<...>
Ah! c’est assez: oui, je lis dans vos yeux Et ma victoire et votre trouble extreme:
Mortel, а vos genoux, je suis egal aux Dieux;
Vous m’aimez, je le vois, autant que je vous aime [7, p. 14].
(Два раза я сжал Ваc в объятьях, и Вы меня отстранили два раза без гнева. <...> Ах! этого достаточно: да, я читаю в Ваших глазах и свою победу, и Ваше чрезвычайное смущение. Смертный, у Ваших колен я равен Богам; Вы меня любите, я это вижу, так же, как я Вас люблю).
Примечательно, что далее любовник-победитель просит даму проявить строгость и не уступать его «вздохам, мольбам и слезам», отдаляя исполнение его желаний, поскольку любовник «должен долго надеяться, чтобы любить. постоянно (l’amant.doit esperer longtemps pour ... aimer toujours)». Эта просьба соответствует жанровой логике: сбывшаяся мечта
прекращает любовную игру и ведёт либо к охлаждению, либо к браку. Ни того, ни другого состояния каноническая любовная элегия знать не хочет, в ней допустима измена, потому что она даёт возможность переключения на новый объект обожания (после некоторых терзаний), но не пресыщение, убивающее желание «играть», и не брак, должный возводить отношения между любовниками в «неигровую» степень (содержание творчества А. де Бертена делает невольно символической смерть поэта, скончавшегося ровно в день своей свадьбы). Вот что советует своему другу А. де Бергену более известный в России мастер любовной элегии Э. Парни (1753-1814) по поводу измены возлюбленной:
Elle t’aimait de bonne foi;
Mais pouvait-elle aimer sans cesse?
Un rival obtient sa tendresse;
Un autre l’avait avant toi;
Et, des demain, je le parie,
Un troisieme, plus insense,
Remplacera dans sa folie L’imprudent qui t’a remplace.
<...>
Va, l’on se console aisement De ses disgraces amoureuses.
Les amours sont un jeu d’enfant;
В. А. Разумовская. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОБРАЗЫ В РОМАНЕ М. А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА»: ПРОБЛЕМЫ ВОСПРИЯТИЯ И ПЕРЕВОДА
Et, crois-moi, dans ce jeu charmant,
Les dupes meme sont heureuses [8, p. 51-52].
(Она искренне любила тебя, но могла ли она любить бесконечно? Соперник удостоился её нежности, другой владел ею до тебя, и с завтрашнего дня, бьюсь об заклад, третий, более настойчивый, вытеснит своим пылом того, который вытеснил тебя. <...> Утешься и забудь о любовных неурядицах. Любовная страсть - это детская игра, и поверь мне, в этой очаровательной игре счастливы даже обманутые).
Среди многочисленных произведений какого-либо жанра всегда можно найти такое, которое служит примером «наглядного пособия» жанра, его схематической модели, «чертежа». Это обычно так называемое типичное произведение, лишённое оригинальности шедевра. Но от наглядного пособия и не требуют эстетического впечатления, его роль сводится к демонстрации необходимых элементов конструкции и их соотнесённости друг с другом. Таким типичным может быть не только отдельное произведение, но и в целом творчество какого-либо поэта, в чём убеждает элегика А. де Бертена -образец любовной поэзии рококо.
Статья написана в рамках выполнения государственного задания (тема НИР: «Система
жанров французской поэзии XVIII века»). Номер госрегистрации - 6.2609.2011.
Л и т е р а т у р а
1. Chaudon L.-M. Bibliotheque d’un homme de gout, ou Avis sur le choix des meilleurs livres ecrits en notre langue sur tous les genres de sciences et de lit-terature: 2 vol. T. 1. -Avignon: J. Blery, 1772. 353 p.
2. Pherotee de La Croix, A. L’art de la poesie franfaise, ou La Metode de connoitre et de faire toute sorte de vers. - Lyon: T. Amaulry, 1675. 132 p.
3. Marot C. Elegie V // Oeuvres de Clement Marot. - P.: Garnier freres, 1867. P. 16-17.
4. Poesies erotiques, par M. le chevaliere de Parny. - [s. n.] (A l’Isle de Bourbon), 1778. 64 p.
5. Bertin A. de. Elegie XVI // Oeuvres completes de Bertin: 2 vol. T. 1. - P.: Pelafol, 1818. P. 53-54.
6. Bertin A. de. Elegie VIII. Portrait d’Eucharis // Oeuvres completes de Bertin: 2 vol. T. 1. - P.: Pelafol, 1818. P. 30-31.
7. Bertin A. de. Elegie III // Oeuvres completes de Bertin: 2 vol. T. 1. - P.: Pelafol, 1818. P. 14-15.
8. Parny E. D. de Forge de. A un ami trahi par sa maitresse // Oeuvres de Parny: elegies et poesies diverses. - P.: Garnier freres, 1862. P. 51-52.
УДК 81.33
В. А. Разумовская
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ОБРАЗЫ В РОМАНЕ М. А. БУЛГАКОВА МАСТЕР И МАРГАРИТА»: ПРОБЛЕМЫ ВОСПРИЯТИЯ И ПЕРЕВОДА
Посвящена вопросам декодирования информации художественных образов в процессах восприятия и перевода художественного текста. Особое внимание уделяется культурной информации и памяти, отраженной в семантике образа и рассматриваемой в контексте категорий информационной неоднозначности и информационной энтропии. Материалом анализа послужили инфернальные образы романа «Мастер и Маргарита».
Ключевые слова: художественный образ, художественный перевод, информационная неоднозначность, информационная энтропия, культурная информация, культурная память, декодирование и перекодирование информации.
РАЗУМОВСКАЯ Вероника Адольфовна - к. филол. н., доцент, с. н. с. Сибирского федерального университета.
E-mail: veronica_raz@hotmail.com
