CC BY
90
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия
2008. Вып. 1 (21), С. 83-100
«Любовь нужна пламенная...».
Материалы к истории Братства Св. Софии: письма Н. С. Трубецкого и прот. С. Булгакова
Впервые публикуются два письма основателя евразийского движения Н. С. Трубецкого и письмо председателя Братства Св. Софии протоиерея Сергия Булгакова евразийцу А. В. Ставровскому. Лидеры этих двух влиятельных в среде русской эмиграции групп серьезно расходились между собой по ряду важных вопросов религиозной жизни.
Н. С. Трубецкой основывался на древнецерковной традиции, считая важнейшим фактором богослужение, обряды, религиозный быт, практическую религиозно-политическую деятельность. С. Н. Булгаков основывался на традициях русского религиозно-философского возрождения нач. XX в., утверждая ценность творческого подхода в философии и богословии. Письма раскрывают позиции двух мыслителей и являются важным историческим источником.
После революционной катастрофы 1917 г. большое число русских религиозных философов, богословов, писателей, художников и других представителей русской интеллектуальной элиты оказалось за границей. Очень рано, уже после 1921 г., в эмиграции возникает целый ряд религиозно-философских кружков, направлений, объединений, в среде которых обсуждаются планы по изданию различных сборников. Довольно часто эти планы удавалось осуществить. Конечно, среди множества таких объединений не все оказались жизнеспособны: зачастую «периодические» по замыслу сборники на деле оказывались однократными выпусками, а грандиозные планы создания религиозно-философских обществ завершались двумя-тремя собраниями. С этой точки зрения, история Братства Святой Софии может быть расценена как пример типичного для эмиграции начинания, которое в крайне неблагоприятных условиях не могло завершиться существенными результатами. Однако, учитывая значительное время существования Братства (1923—1941) и тот факт, что оно объединило большие интеллектуальные силы (практически всех известных философов и богословов) и вызвало бурную реакцию негодования со стороны евразийцев, имевших многочисленных приверженцев во всех странах Западной Европы, мы не можем оценивать это объединение как мимолетный и незначительный эпизод в жизни русской эмиграции. Столкновение евразийцев и отца Сергия Булгакова обнаружило некое фундаментальное расхождение в среде церковной интеллигенции, что само по себе является весьма любопытным и требующим исследования событием.
Главные участники этого столкновения, прот. Сергий Булгаков и Н. С. Трубецкой, — личности весьма незаурядные, оказавшие большое влияние на умы своих современников. Сергей Николаевич Булгаков (1871—1944) прошел труд-
ный, тернистый идейный и жизненный путь от веры к разочарованию в религии, затем от увлечения марксизмом — к идеализму и от него к церковно-православному мировоззрению, что завершилось принятием в 1918 г. священного сана. Вскоре после этого события он оказывается в Крыму, охваченном гражданской войной, переживает там сильное, но кратковременное увлечение католичеством, которое завершается новым витком обращения к теме Софии Премудрости Божией1, ставшей ведущим мотивом в его дальнейшем творчестве. Когда в 1923 г. А. В. Карташев выступил с инициативой воссоздания Братства Святой Софии, которое было основано в России в 1918 г., отец Сергий с огромным интересом и энтузиазмом отозвался на призыв, возглавив Братство и став его председателем. Для него в этом явно был виден направляющий перст Провидения. Дорогое его сердцу имя Святой Софии, которое носило Братство, сочеталось с не менее волнующими его в тот момент принципами организации. Она должна была напоминать, по мысли Карташева2, католический орден с его дисциплиной, обязательным молитвенным правилом, обетами, которые произносили вступающие в Братство, и т. д. Идея подобного Братства в то время являлась весьма оригинальной, новаторской, в предшествующей практике Православной Церкви подобных прецедентов не было. Духовным чадом отца Сергия был Алексей Владимирович Ставровский (1905—1972), общественный деятель, в будущем основатель Братства имени Патриарха Фотия. В 20-х гг. он был близок к кругу евразийцев. Именно ему отец Сергий адресовал письмо с изложением своих взглядов на евразийство. Известно также письмо отца Сергия Булгакова к Н. С. Трубецкому на ту же тему, которое было уже ранее опубликовано3.
Все новое в церковной жизни обычно вызывает волнение и беспокойство, поскольку в самой идее Церкви заложены принципы традиции, преемства, связи прошлого с настоящим. У Н. С. Трубецкого, радикальным образом настроенного на сохранение церковного предания, подобное предприятие вызвало особенную неприязнь. Николай Сергеевич Трубецкой (1890—1938) — выдающийся филолог, лингвист, этносоциолог, основоположник евразийского движения. В сравнении с предприятием отца Сергия Булгакова, евразийство было влиятельным и очень многочисленным движением, насчитывающим тысячи приверженцев и многочисленные отделения почти во всех больших городах Западной Европы (Париж, Прага, Берлин, Вена и пр.). История евразийства весьма богата фактами и различными обстоятельствами, к евразийству были близки очень многие мыслители эмиграции, так что истории евразийства и Братства во многом пересекались «в лицах». Первый период существования евразийства можно считать периодом становления, во время которого движение опиралось на религиозно-философские и культурологические идеи, контуры будущей политической, идеологической, организационной и прочей деятельности только вырисовывались. Обычно внимание исследователей при-
1 См. об этом: Ваганова Н. А. С. Н. Булгаков: софиология без Софии. «Католическое искушение» и отход от софиологии в сочинениях крымского периода // ВПСТГУ I. 2007. Вып.
2 (18). С. 69-79.
2 Братство Святой Софии: Материалы и документы. 1923-1939. М.; Париж, 2000. С. 7.
3 Текст письма см.: Там же. С. 204-206.
влекает евразийство после 1924 г., т. е. после оформления его как политически и идеологически ориентированного движения с развитой историософией. Однако очень важно не забывать о первом периоде евразийства, когда одним из главных и, возможно, решающих факторов была его религиозная, церковная и даже богословская направленность.
Одной из приоритетных задач евразийского движения на раннем этапе Н. С. Трубецкой считал борьбу с латинством — влиянием Католической Церкви с ее принципами, духовным и догматическим опытом. С этой целью евразийцы выпустили сборник «Россия и Латинство» (Берлин, 1923), содержащий основательную критику католичества. Учитывая все сказанное, нетрудно понять, что столкновение между евразийцами и отцом Сергием Булгаковым было неизбежным, тем более, что сами члены Братства Святой Софии некоторым образом спровоцировали его, предложив евразийцам вступить в это общество. Это предложение секретарь Братства, В. В. Зеньковский, позже назвал «странным, легковерным поступком»4. Свои взгляды на Братство Н. С. Трубецкой изложил в письмах к Петру Петровичу Сувчинскому (1892-1985) — музыковеду, критику, эссеисту, второму лидеру и основоположнику евразийства.
Идейное противостояние прот. Сергия Булгакова и Н. С. Трубецкого стало достоянием общественности. Без ведома и согласия Н. С. Трубецкого, его личное письмо к отцу Сергию с обстоятельной критикой принципов Братства было с сокращениями опубликовано в 1926 г. в газете «Отечество»5. Впрочем, определенная доля вины Н. С. Трубецкого в этом была, поскольку письмо распространялось не только среди евразийцев, но и среди их знакомых и уже до его опубликования стало в каком-то смысле «достоянием общественности». Из Братства Святой Софии под влиянием Трубецкого ушли такие деятели, как историк Г. В. Вернадский, историк и экономист П. А. Остроухов, историк М. В. Шахматов, позже — философ Б. П. Вышеславцев.
В чем же заключалась суть противостояния двух этих групп? Как указывают в письмах отец Сергий и Н. С. Трубецкой, важнейшим фактором в неприятии позиций друг друга выступала разница в возрасте, разница поколений, которая составляла примерно 20 лет. Дело, конечно, не столько в возрасте «отцов» и «детей», сколько в различии исторического, жизненного, религиозного опыта двух поколений. Протоиерей Сергий Булгаков указывает на свое поколение как на предшественников, на тех, чьи взгляды прошли горнило испытаний и искушений, на чей опыт можно положиться. Он искренне недоумевает и скорбит по поводу неприятия опыта своего поколения. Евразийцы называли людей возраста Булгакова «старыми грымзами»6 и считали, что разделять их идеи и соучаствовать в их начинаниях совершенно бесполезно, если не пагубно. Именно здесь кроется причина расхождения с евразийцами отца Георгия Флоровского, который в конечном итоге сделал свой выбор в пользу Братства, рассудив, что
4 Братство Святой Софии. С. 8.
5 См.: Тальберг Н. Скрытая работа // Отечество. 1926. № 12.
6 См., например: Письмо Г. Флоровского к Н. С. Трубецкому от 17. 10. 1923 // Вестник РХД. 1993. № 167. С. 67; Письмо Н. С. Трубецкого к П. П. Сувчинскому от 12. 02. 1923 (Архив Библиотеки-фонда «Русское зарубежье». Коллекция В. Аллоя. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 5-6 об.).
оно по духу более церковно, чем евразийство. Впоследствии он тоже разойдется с отцом Сергием, о чем скажет следующее: «Разница в возрасте означала, что Булгаков как и Бердяев. а также Карташев и Зеньковский и, до известной степени, Федотов принадлежали к поколению, ответственному за так называемое религиозное возрождение. Дело еще и в том, что личный путь у большинства из них был иной, чем у меня — они прошли через опыт возврата к вере, а до этого были вовлечены в «антицерковное» движение. Им всем так или иначе пришлось открывать для себя Церковь заново, и это имело большое психологическое значение»7. Представители старшего поколения были скорее не носителями церковной традиции (которая была, по сути, прервана на несколько поколений в высших кругах и в среде интеллигенции), а ее открывателями. К тому же, приходя к вере, они не расставались с прежним опытом, связанным с усвоением западной философии и русской религиозно-философской мысли XIX в. Данный опыт в сознании «младшего» поколения представлялся более чем подозрительным, тем более, что подспудно они винили «старших» в революции 1917 г.: ведь когда-то те принадлежали к лагерю марксистов, революционеров или были связаны с салонным «христианством» Д. С. Мережковского, декадансом Серебряного века и т. д. Конечно, если бы не искания, падения и обращения «старших», вряд ли «младшие» смогли бы прийти к вере прямыми путями. И тем не менее напряжение и противостояние не уничтожались данным обстоятельством. Фло-ровский противопоставил концепциям «старших» идею неопатристического синтеза, евразийцы призывали к возврату в допетровское, древнерусское христианство, не обремененное религиозно-философскими построениями и сохраняющее полноту церковного предания, обряда, бытового исповедничества, подвижнического опыта. Правда отца Сергия Булгакова заключалась в том, что он в данном случае выступал хранителем культурной преемственности, защищал ценности философского творчества и исторического опыта, отказ от которых приводил к своеобразному революционному перевороту в рамках Церкви. Как видно из письма отца Сергия Булгакова, он не вполне верно понимал основные утверждения евразийцев, поскольку сам термин «евразийство», центральный и невероятно важный для данной группы, ему казался неуместным. Кроме того, письмо прот. Сергия ставит множество других проблем, которые не относятся к его разногласию с евразийцами. Он предупреждает об общей опасности, свойственной новообращенным, каковыми он считал и евразийцев: элемента-ризации сложных духовных проблем, подмены Православия «православизмом» — направлением, при котором религия превращается в орудие самоутверждения своих интересов и амбиций, подменой внутреннего делания «сражениями» с выбранным объектом, «врагом», на котором вымещается пыл ревности. Спор Булгакова с евразийцами затрагивает много серьезных проблем, но их обсуждение выходит далеко за рамки краткой вступительной статьи8. Публикуемые письма достаточно ясно обнаруживают умонастроения авторов, добавляя новые штрихи к истории русского Православия после революции 1917 г.
7 Георгий Флоровский: священнослужитель, богослов, философ. М., 1995. С. 54-55.
8 Более подробно об этом см.: Ермишина К. Б. Духовные поиски русской эмиграции: спор С. Н. Булгакова и Н. С. Трубецкого // Философская Россия. 2007. № 2.
При подготовке публикации сокращенные слова и пропуски восстановлены в скобках, сохранены все авторские особенности стиля, небольшие исправления внесены согласно правилам современной пунктуации. Письма были написаны по правилам дореволюционной орфографии, в настоящей публикации они исправлены с учетом новых орфографических норм.
Подготовка текста, вступительная статья и комментарии
К. Б. Ермишиной.
Письма Н. С. Трубецкого к П. П. Сувчинскому 9
I
Дорогой Петр Петрович!
Приближение конца зимнего семестра заставляет меня так много работать, что на переписку почти не остается времени. Решил писать Вам отдельные письма по разным вопросам. А то на одно длинное письмо по всем вопросам сразу времени не хватит.
Сегодня — о Братстве. С Вашей и П. Н. <Савицкого>10 оценкой устава я вполне согласен. С одной стороны, это — явно «орден» в самом одиозном смысле слова. С другой стороны, это сильно напоминает чисто русские кружки почитателей каких-нибудь популярных священников (Илиодора11 и т. д.):
9 Письмо № I: Архив Библиотеки-фонда «Русское зарубежье». Коллекция В. Аллоя. Оп.
1. Ед. хр. 13. Л. 3-4 об. Письмо № II: Там же. Л. 8-8 об.
10 Петр Николаевич Савицкий (1895-1968), экономист-географ, историк, философ, поэт. С 1920 г. в эмиграции. В 1920 г. вместе с князем Н. С. Трубецким, П. П. Сувчинским, Г. В. Фло-ровским и князем А. А. Ливеном организовал евразийское сообщество, став одним из главных его организаторов и идеологов. После отхода от движения продолжал научную деятельность в духе идей раннего евразийства. В конце 30-х гг. безуспешно пытался возродить евразийское движение. С 1940 г. работал в Праге, где был арестован в 1945 г., привезен в Москву и приговорен к 10 годам заключения. Умер в Праге. Позиция П. Н. Савицкого в отношении богословия отца Сергия Булгакова была весьма критической, о чем свидетельствует его письмо к Булгакову от 30. XII. 1924-12. I. 1925 г. В письме Савицкий, критикуя язык, выбранный отцом Сергием для описания Софии — Вечной Женственности, пишет: «Сделаем ли мы благо, если в суждениях о высочайших догматических вопросах мы не только не станем очищать наш язык от всей его земной скверны, но наоборот, втрамбуем в него сугубо соблазнительные человеческие выражения? И без того, отец Сергий, читатели ваши — и первый из них пишущий эти строки — грешны и словом, и делом, и помышлением. Неужели даже чтение богословских статей делать для них искушением?» (Русский узел евразийства. М., 1997. С. 419). В том же письме он характеризует позицию отца Сергия как «богословское оформление фрейдианства» (там же. С. 422).
11 Илиодор (в миру Сергей Михайлович Труфанов; 1880 — после 1917 г.), иеромонах. С 1905 г. член «Союза русского народа», поддерживал связь с Г. Распутиным, затем боролся против него. В 1912 г. заключен во Флорищеву пустынь. Сложил с себя сан, женился и объявил о разрыве с Церковью. Основал в станице Мариинской (область Войска Донского) общину «Новая Галилея». С 1914 г. в эмиграции, после 1917 г. — агент ЧК. Написал скандально известную книгу «Святой чёрт (записки о Распутине)» (М., 1917).
роль «духовного главы» производит прямо такое впечатление. Так как орден есть нечто католическое, а кружки илиодоровцев и тому под<обные> явления хотя и национально-русское, но глубоко отрицательное, то не подлежит сомнению, что братство Св. Софии ни для нас, ни для кого-либо из других подлинно православных неприемлемо. В то же время общество, ставящее себе целью помогать иерархии и привлекать верующих к активной работе на пользу Церкви, разумеется, очень желательно, и если братство Св. Софии в таковое общество превратится, его можно будет только приветствовать. Непременным условием возникновения и целесообразного существования такого общества объявляются конкретно-определенные, ясно формулированные и конкретно поставленные задачи реальной работы. Вступление или не вступление наше в подобное общество именно и должно зависеть от того, симпатичны ли нам эти его конкретные задачи. У современного Братства Св. Софии вместо задач что-то совсем неопределенное, и, мне кажется, современный «духовный глава» дальше этой неопределенности идти не может. Поэтому, полагаю, что мы сами должны формулировать те задачи, которые считали бы желательными для обсуждаемого общества.
Я, прежде всего, считаю, что это общество не может ставить себе целью только религиозно-нравственное совершенствование своих сочленов: это — задача Церкви, а не какого-либо частного общества. Думаю, что эту мысль подробнее развивать не стоит, так как Вы меня понимаете. Первостепенной практической задачей русской Церкви является поднятие уровня духовенства, и в этой области вполне мыслимо общество, помогающее иерархии в таком направлении. Но такое общество не может быть эмигрантским — это тоже ясно и не нуждается в подробном обосновании. Реально осуществимыми и вполне конкретными практическими задачами общества, о котором речь идет, я считаю:
I В области внешней:
А) Активная оборона православия против происков латинства, деятельный отпор всякой католической и униатской проповеди.
Б) Деятельное стремление к воссозданию единства русской Церкви, к сближению со старообрядцами.
II В области внутренней:
А) Распространение в кругах верующей интеллигенции православных богословских знаний.
Б) Привлечение верующей интеллигенции к строгому исполнению церковных обрядов, внедрив в умы подлинно церковное отношение к обряду, свободное как от вульгарного суеверия, так и от протестантского легкомыслия.
Все эти задачи теснейшим образом связаны между собой. Все они вполне конкретны и определенны, и общество, поставившее их себе, сразу получит вполне определенную физиономию, которая помешает ему впасть в расплывчатую бесформенность. О дальнейшем, т<о> е<сть> о целесообразной конструкции общества, о его связи с иерархией и т. д., можно рассуждать только после того, как будут приняты самые задачи.
Если изложенные выше задачи будут одобрены всеми евразийцами, то я предлагаю следующий дальнейший план действия: облечь эту «программу» в форму, так сказать, «декларативного предложения» евразийцев, присовокупив объяснительно-обосновательную записку и внести это предложение в совет «братства». В случае если наша точка зрения будет принята, мы примем участие в обсуждении (исходя из принятых задач) вопроса о желательной конструкции общества, и если это обсуждение приведет к приемлемым для нас результатам, войдем в общество, не споря о его наименовании (братство, союз и т. д. — все равно). В случае если предложенная нами программа не будет принята, мы поставим ребром вопрос: какова же конкретная реальная программа и каково «направление» братства? Если выяснится, что программа скрыто-униональная или антиепископальная (по духу), мы оттрясаем прах от ног. Если же выяснится, что конкретной программы вообще нет, а есть неопределенный туман, то мы предложим «братству» переименоваться в религиозно-философское общество. Если это общество будет отличаться от других, подобных ему религ<иозно>-филос<офских> обществ подчеркиванием православия, то я не вижу оснований не вступить в него, относясь к своему вступлению в него совершенно так же, как отношусь к своему участию в разных научных кружках и обществах. Только тогда, конечно, — никаких «степеней посвящения», «духовных глав» и под<обного>12, а просто-напросто «президиум», «ревизионная комиссия», «членский взнос» и все, как полагается в обыкновенных научных обществах.
Я, конечно, более чем сомневаюсь, чтобы предложенная мною программа могла вызвать сочувствие «духовного главы» и большинства совета. И не потому, чтобы они были действительно «унионального» настроения, а просто потому, что все они больше всего боятся определенности и точек над «1». Статья моего дяди в Рус<ской> Мысли13 в этом отношении чрезвычайно типична для всего этого поколения. Но как раз эта статья, написанная, я уверен, с самыми лучшими намерениями, ясно показывает, насколько неопределенность в подобных вопросах практически вредна: ведь латиняне таким статьям могут только аплодировать. Полагаю, что ясно поставленный с нашей стороны вопрос о конкретных практических задачах вскроет многое и с этой стороны будет очень полезен. Быть может, наше выступление можно еще предварить некоторыми предварительными шагами. Просматривая список членов-учредителей, полагаю, что за
12 Об этих особенностях Устава Братства писал его секретарь В. В. Зеньковский: «Должен сознаться, что, перечитывая теперь Устав Братства, я сам несколько поражаюсь разным его деталям. Он действительно при первом чтении производит впечатление чего-то близкого к римским образцам (вплоть до того, что старшие братья, если посещают провинциальные собрания, являются визитариями)» (Братство Святой Софии. С. 7).
13 Подразумевается статья: Трубецкой Г. Н. О единстве Церкви // Русская мысль. 1923. Кн. УТ-УШ. Статья посвящена вопросу веротерпимости и возможности единства христианских Церквей. По общему тону весьма благожелательная к самой идее подобного единства, которое, по мысли автора, должно быть основано на «любви и вере».
предлагаемую мною программу могут высказаться Арсеньев14, Безобразов15 и Вернадский16 (Флоровский17 — под сомнением, т<ак> к<ак> он все-таки несомненно под башмаком у Булгакова, несмотря на то, что в письме ко мне с самомнением утверждает, что не Булгаков на него, а он на Булгакова влияет). М<ожет> б<ыть>, целесообразно было бы ознакомить с предлагаемой мною программой Безобразова, Арсеньева и Вернадского и заручиться их согласием (даже подписями?). Тогда в совете оказалось бы, что молодые за, а старые против, т<о> е<сть> вся «суть проблемы» предстала бы в особенно выпуклом виде. Решительными противниками были бы Булгаков, Струве18 и дядя Гриша19, (веро-
14 Николай Сергеевич Арсеньев (1888-1977), писатель, богослов, автор более 30 книг, сотен статей, очерков, рецензий. В эмиграции с 1920 г., с ноября 1920 по 1944 г. преподавал в Кенигсбергском университете, читал лекции по русской культуре и истории религии. Разделял религиозные и культурологические идеи евразийства, критикуя другие его стороны. Член Братства Св. Софии. В Евразийском Временнике (Берлин, 1923. Кн. 3.) появилась маленькая (в полторы страницы) заметка Арсеньева «Живые камни». Других статей Арсеньева в евразийских изданиях опубликовано не было.
15 Сергей Сергеевич Безобразов (впоследствии епископ Кассиан, 1892-1965), богослов, церковный деятель. В 1920-1921 гг. — профессор Туркестанского университета по кафедре истории религии. В 1922 г. выслан из Советской России на «философском пароходе». С 1925 г. в Париже, участвовал в создании Свято-Сергиевского Православного богословского института, был его ректором. Принял монашество в 1932 г. на Афоне. С 1947 г. настоятель Сергиевского подворья. Доктор богословия г. Фессалоники университета. Член Братства Св. Софии.
16 Георгий Владимирович Вернадский (1887-1973), выдающийся русский историк. Еще будучи студентом интересовался проблемой влияния Востока на русскую культуру. В эмиграции с 1920 г. Вследствие общности историософских интересов сблизился с евразийцами. Основными трудами, созданными за время существования евразийского движения, являются «Начертание русской истории» (1927), «Опыт истории Евразии с половины VI века до настоящего времени» (1924), «Звенья русской культуры» (1938). Член Братства Св. Софии, покинувший его вскоре после основания под влиянием Н. С. Трубецкого. В 1927 г. получил приглашение занять место научного сотрудника в Йельском университете и уехал в США, где создал свою историческую школу. После отъезда в США его контакты с евразийцами были практически прекращены.
17 Георгий Васильевич Флоровский (впоследствии протоиерей 1893-1979), богослов, философ, патролог, историк Церкви. В конце 1919 г. с семьей эмигрировал из России, в январе 1920 г. обосновался в Софии, где сблизился с евразийцами, став одним из основателей движения, и опубликовал ряд статей в первых евразийских изданиях. С 1923 г. начинается его отход от евразийства, лидеров которого он обвинял в измене первоначальным принципам. Размежеванию с евразийцами способствовало его сближение с прот. Сергием Булгаковым, который стал его духовным отцом. Член Братства Св. Софии, однако очень рано перестал посещать его заседания, формально сохраняя членство. В 1928 г. он открыто порвал с евразийством, опубликовав статью «Евразийский соблазн» (Современные записки. 1928. № 34). В 1932 г. принял священный сан, в 1948 г. эмигрировал в США, где продолжал научную и преподавательскую деятельность.
18 Петр Бернгардович Струве (1870-1944), политик, публицист, издатель, экономист, религиозный философ. В эмиграции с 1918 г.; редактор газеты «Возрождение» (1925-1927), в которой были опубликованы многочисленные статьи разных авторов о евразийстве. Член Братства Св. Софии. Идейный противник евразийцев, не раз вступавший в прения с ними на организованных им семинарах (например, на семинарах в декабре 1924 г. и январе 1925 г.).
19 Князь Григорий Николаевич Трубецкой (1874-1930), дипломат, общественный деятель, мемуарист. Член Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 гг., в эмиграции — сотрудник РСХД, член Братства Св. Софии. Сторонник экуменического движения по сближению с Католической Церковью, на почве чего происходили его идейные столкновения с евразийцами.
ятно, и Бердяев20). Новгородцев21 и Карташев22 колебались бы и даже, м<ожет> б<ыть>, склонялись бы на нашу сторону. Франк23 для меня неясен: начало (вся первая половина) его статьи в Рус<ской> Мысли мне очень понравилось (меня поразили некоторые детальные совпадения с моей статьей для америк<анского> сборника), но конец нехорош, и как раз о православии очень неопределенно и смутно. Т<аким> о<бразом> соотношение сил в совете все-таки таково, что мы (говорю «мы» условно, на тот случай, если бы мой план был одобрен всеми евразийцами) почти наверняка будем отвергнуты. Это, конечно, тем лучше, и я определенно именно на это и рассчитываю, если хотите, «провокацией» я рассчитываю обнаружить и сделать для всех членов совета ясным, что на реальной практической работе они объединиться не могут, ибо большинство из них не имеют той определенности волевого устремления, которое необходимо для действия. А из этого им необходимо будет вывести, что единственная возможная для них при данном личном составе форма есть религиозно-философское общество. Слабая сторона моего плана, однако, в том, что весь он рассчитан на
20 Николай Александрович Бердяев (1874-1948), философ, самый известный за рубежом русский мыслитель. В эмиграции с 1922 г. Глава Религиозно-философской академии в Париже, учредитель и редактор религиозно-философского журнала «Путь» (1925-1940), в котором помещал статьи как критического, так и апологетического по отношению к евразийству содержания, сам являясь оппонентом евразийства. Вступил в Братство и вскоре из него вышел по идейным соображениям, которые В.В. Зеньковский описывает как нежелание «себя стеснять в своих антицерковных выступлениях» (Братство Святой Софии. С. 7). Данное мнение можно считать пристрастным, но в целом оно верно описывает суть дела.
21 Павел Иванович Новгородцев (1866-1924), философ, правовед, общественный деятель. В эмиграции с 1920 г. в Праге. Сотрудничал с газетой «Руль», участвовал в работе местной кадетской группы. С конца 1920 г. отклонил ряд предложений о политико-публицистической деятельности (в т. ч. в журнале П. Б. Струве «Русская мысль»). Инициатор создания студенческого Религиозно-философского общества им. Вл. Соловьева при Пражском университете. В конце жизни свое внимание сосредоточил главным образом на религии, писал статьи религиозно-философского содержания.
22 Антон Владимирович Карташев (1875-1960), историк и богослов, церковно-общественный деятель, последний обер-прокурор Святейшего Синода, министр исповеданий во Временном правительстве. В 1918 г. основал Петроградское Братство Св. Софии, ставшее прообразом Братства Св. Софии в эмиграции. Эмигрировал в 1919 г. Участник первого съезда РСХД и последующих съездов, профессор парижского Свято-Сергиевского богословского института. Принял участие в сборниках евразийцев «На путях» и «Россия и латинство», не являясь при этом евразийцем, в дальнейшем евразийцы не приглашали его к сотрудничеству. На первом съезде РСХД в Пшерове выступил с инициативой возрождения Братства, принял участие в написании его устава, который в 1924 г. был утвержден митрополитом Евлогием (Георгиевским).
23 Семен Людвигович Франк (1877-1950), философ. В 1922 г. выслан из Советской России на «философском пароходе». Член Братства Св. Софии. По приглашению евразийцев предоставил им для напечатания свои произведения «Религия и наука» (Берлин, 1925) и «Основы марксизма» (Берлин, 1926), написанные им с условием, что при печати их в евразийском книгоиздательстве будет указано, что сам автор не принадлежит к евразийству. Из переписки с П. Н. Савицким можно понять, что участие в евразийских изданиях не доставило Франку много радости, и он согласился на это, не в последнюю очередь из-за стесненных денежных обстоятельств.
провал моего предложения в совете. Между тем все-таки не исключена возможность, что предложение будет принято. В таком случае мы, разумеется, окажемся морально обязанными приступить к совместной работе. И вот тут-то и возникает вопрос, можем ли мы совместно работать с данным личным составом (разумеется, не при современном уставе!)? Поэтому мой план надлежит серьезно обдумать с разных точек зрения, не только с точки зрения приемлемости по существу предлагаемой мной формулировки задач союза, но и со стороны, так сказать, тактической. Нужно взвесить шансы моего предложения на успех или не успех в совете и обдумать вопрос о совместной работе, на случай если (паче чаяния) предложение будет принято.
Вот что я думаю по вопросу о братстве. В разбор устава не вдаюсь, т<ак> к<ак> в этой области мы все воспринимаем совершенно одинаково, и я всецело подписываюсь подо все, что Вы и П. Н. <Савицкий> мне об этом писали.
Буду с интересом ждать Вашего суждения о моем плане. О проекте Временника напишу особо, также и о других вопросах.
Пока обнимаю Вас. Целую ручки Анне Дмитриевне.
Ваш Н. Трубецкой
26 / II1924
Р. 8.: Для ускорения одновременно посылаю копию настоящего письма П. Н. <Савицкому.> В случае, если Вы одобрите мой план, я напишу об этом и Безобразову, с которым пока еще переписываться не начал.
II
Христос воскресе, дорогой Петр Петрович!
Простите, что задержался с ответом на Ваше письмо. Ваш план привлечения Карсавина24 мне очень не нравится. Верю, что он учен, умен и, м<ожет> б<ыть>, талантливее многих. Но нравственно он подмочен и скомпрометирован. Вы пишете, что он — единственный, отнесшийся отрицательно к Братству. Но ведь и Братство к нему отнеслось отрицательно, — и с полным пра-
24 Лев Платонович Карсавин (1882-1952), медиевист, историк культуры, философ. В 1922 г. выслан из Советской России. В 1923 г. знакомится с П.П. Сувчинским, попросившим написать рецензию на евразийское издание, далее последовали знакомства и с другими лидерами евразийского движения. В 1924 г. примкнул к евразийству, став затем членом Евразийского совета, высшего официального органа движения. До 1928 г. являлся одним из самых активных евразийцев, под его руководством работает евразийский семинар в Париже, выступает с лекциями, участвует в диспутах, защищая евразийство. В 1928 г. получил кафедру в Каунасском университете (Литва) и покинул Париж, поддерживая связь с евразийцами письменно, присылая статьи в журнал «Евразия». Несмотря на то, что он был одним из самых заинтересованных и деятельных членов евразийства, принятие его в члены движения состоялось не сразу, поскольку Трубецкой помнил о скандале вокруг его книги «№е1ев РейороШапае», посвященной метафизике любви и написанной в очень личном, экзистенциальном ключе.
вом25. «Старшие братья» все поголовно нравственно выше его, хотя умственно, м<ожет> б<ыть>, и не могут с ним равняться. Если мы отказались от участия в Братстве, почуяв еретический дух, а после этого примем Карсавина, то навлечем на себя совершенно правильное порицание: ведь у Карсавина дух много похуже! Практически мы проиграем, по существу же ничего не выиграем от его участия. Если он искренне очистился от розановщины и «идеологии Федора Карамазова», то пусть сначала основательно реабилитируется вне наших сборников: тогда можно будет подумать. А пока, что бы он нам не дал, все равно, остается его вполне заслуженная репутация и ярлык, метко приклеенный к его имени И. А. Ильиным26. Историк Средних веков, знаток схоластики и средневековых мистиков нам сейчас вовсе не так необходим, чтобы ради его приобретения закрывать глаза на его репутацию и нравственные качества. Тема же о двух традициях русского богословия будет использована Карсавиным лишь как способ сведения личных счетов с Булгаковым и К; нам первым публично нападать на Братство не следует.
Арсеньев был у меня при проезде через Вену и произвел на меня очень хорошее впечатление. Он прекрасно настроен, и с ним можно делать дело. В Югославии он будет выступать и будет нас рекламировать.
Очень интересно, что Вы пишите о Степуне27. Я согласен с Вами, что нам необходимо леветь. Но с.—р.28 все-таки не то, что нам нужно. И не только религиозно, но и политически и культурно: они в конце концов глубокие западники.
25 Об этом В. В. Зеньковский писал, что в Братство «решено было пригласить всех русских религиозных мыслителей и писателей, не включали только Л. П. Карсавина, произведение которого N0^5 РейороШапае скандализировало кое-кого, и И. А. Ильина, который своим трудновыносимым характером создавал решительную невозможность дружеского общения с ним» (Братство Святой Софии. С. 6).
26 Иван Александрович Ильин (1883—1954), философ, политический мыслитель. После революции 1917 г. активно боролся с советской властью, в 1922 г. был арестован в шестой раз и приговорен к расстрелу, замененному на высылку из страны, в эмиграции поселился в Германии, профессор Русского научного института в Берлине, издавал журнал «Русский колокол. Журнал волевой идеи» (1926—1930). В некоторых вопросах (по поводу оценок военных действий, о государстве) кардинально расходился во взглядах с Л. П. Карсавиным.
27 Федор Августович Степун (1884—1965), философ, литературный критик, публицист (литературный псевдоним — Н. Лучин). Совместно с С. И. Гессеном издавал журнал «Логос» (1910—1914), где опубликовал свои первые философско-эстетические труды, после 1917 г. начальник Политического управления в Военном министерстве Временного правительства. В 1922 г. эмигрировал в Германию. Основатель (вместе с И. И. Бунаковым-Фундаминским и В. В. Рудневым) журнала «Современные записки» (1922—1940), редактор журнала «Новый град» (1931—1939), в котором выдвигалась идея строительства новой христианской культуры с учетом опыта ХХ в. и ориентиром на «общечеловеческие» (западноевропейские) ценности — либерализм, демократия, свобода, приоритет личности и т. д. С точки зрения идейной платформы «новоградцев» — антагонист евразийцев.
28 С.-р. (эсеры) — социалисты-революционеры, радикальная партия, возникшая в 1902 г., и в противоположность социал-демократам (эсдекам) ориентированным на марксизм, продолжавшая традиции революционного народничества. В 1917 г. разделилась на левых эсеров, поддержавших большевиков, и правых, игравших большую роль во Временном правительстве. Указание Трубецкого объясняется тем, что Ф. А. Степун сотрудничал какое-то время в газете правых эсеров «Возрождение», эсеровской по составу была и редакция «Современных записок».
Разговаривать, конечно, следует и стараться влиять, но ни на какие соглашения не идти. Конечно, жалко, что П. Н. <Савицкий> и я живем «в стороне», но я нахожу, что Вы — идеальный «представитель» и очень искусно выполняете свою дипломатическую роль.
Карташева, по-моему, больше никуда звать не следует. Я слышал, что в Праге в начале июня будет съезд славянских этнографов и что чехи обсуждали вопрос о том, считать ли славянами русских, преподающих в немецких университетах. Если они решат этот вопрос утвердительно и меня пригласят, то я непременно поеду и т<аким> о<бразом> встречусь с пражской группой евразийцев. М<ожет> б<ыть>, можно будет тут же скомбинировать малый съезд. Впрочем, времени в моем распоряжении будет мало, т<ак> к<ак> это будет уже происходить во время семестра и я смогу отлучиться только на неделю, из коей несколько дней уйдет на «славянских этнографов». Так или иначе, я не теряю надежду на то, чтобы опять устроить съезд евразийцев: это необходимо.
Относительно моих статей для Временника замечу следующее. В этнопсихологической статье основные мысли о «историософии степи», конечно, найдут место, но именно только в виде положений, еще подлежащих детальной разработке. Статью о социальном значении обряда я считал бы очень полезной, но смущает меня при этом моя богословская необразованность: боюсь высказать что-нибудь еретическое. Напр<имер>, мне кажется, что по существу миряне, стоящие в храме во время богослужения, призваны участвовать в богослужении: то, что поет хор, что поют и читают дьячки и псаломщики, должны бы петь и говорить миряне, а в древнейшие времена, кажется, даже прошения ектеньи возглашались мирянами. Передача этих функций мирян специалистам певчим и дьячкам повело к тому, что миряне стали неправильно относиться к себе как к зрителям и слушателям. Но это неправильно, и они должны вновь начать смотреть на себя как на активных участников богослужения. Если же это так, то мысли и движения мирян во время богослужения не могут быть Рпуа18асИе29 каждого, а должны подчиняться известному уставу. Анархия в этой области, наблюдаемая сейчас, когда каждый молится в церкви по-своему, все крестятся, становятся на колени и т. д., когда и как кому вздумается, — недопустима. Недопустимо и чтобы мысленно каждый молился в храме по-своему и о своем, не соображаясь с ходом и планом богослужения. Если у священника все слова и движения и мысли во время богослужения строго предписаны, то тоже должно быть и у всех других участников богослужения, в том числе у мирян. Надо отделять чисто личную молитву вне богослужения, молитву, не нормированную никакими общеобязательными уставами, от строго определенной уставной молитвы во время богослужения. Но даже чисто личная вне-богослужебная молитва тяготеет к известной богослужебной определенности («правило»), хотя эта определенность индивидуальна. Не знаю, нет ли в этом ереси? Т<о> е<сть> не еретично ли представление о мирянине как активном участнике богослужения? По богословской своей необразованности, не знаю, где об этом справиться.
29 Privatsache — частное дело (нем.).
Только что получил письмо от П. Н. <Савицкого.> Между прочим, он пишет, что, по его мнению, нам так или иначе надо реагировать на смерть Новгород-цева. Эта мысль вполне совпала с моей мыслью: насколько это было возможно для человека его поколения и его идейного пути, Новгородцев, действительно, искренно льнул к нам и стоял к нам ближе всех других людей того же возраста и того же биографического типа. Из всех «старших братьев» булгаковского Братства он был наиболее доброкачественным в смысле религиозном. Не думаете ли Вы, что во Временнике следует поместить краткий некролог? Если да, то, по-моему, лучше всего это мог бы сделать Вернадский, причем напечатать этот некролог можно было бы без подписи, от имени редакции.
Савицкий склоняется к привлечению Карсавина. Аргументы его — что, во-первых, «не нам судить его нравственные качества», а во-вторых, что со стороны тактической он (П. Н. <Савицкий>) весьма полагается на Ваше чутье. Вашему чутью я тоже верю, но все же в данном случае не могу отделаться от отталкивающего впечатления, которое на меня произвел Карсавин. Арсеньев, с которым мы обсуждали этот вопрос, пишет мне из Сербии, что на тот кружок молодежи, во главе которого стоит Безобразов и который очень сочувственно относится к нам, привлечение Карсавина произвело бы самое дурное впечатление.
Обнимаю Вас, целую ручки Анне Дмитриевне.
Ваш Н. Трубецкой
29 / IV 1924
Письмо прот. Сергия Булгакова к А. В. Ставровскому30
III
Письмо о. прот. Проф. С. Н. Булгакова А. В. Ставровскому
от 1. Х. 192431
Дорогой Алексей Владимирович!
Простите меня за поздний ответ, этим мне приходится начинать все свои письма. Я был искренно обрадован Вашему письму, п<отому> ч<то> вижу в
30 Архив Библиотеки-фонда «Русское зарубежье». Коллекция В. Аллоя. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 2-6 об. Копия этого письма также находится в фонде П. Н. Савицкого: Государственный архив Российской Федерации. Ф. 5783. Оп. 1. Ед. хр. 475. Л. 1-5. Небольшой фрагмент письма опубликован в издании: Евразия. Исторические взгляды русских эмигрантов. М., 1992. С. 41-43.
31 Надпись вверху предположительно рукой А. В. Ставровского.
нем некоторые существенные стороны, действительно могущие создавать недоразумения, а вместе с тем дружески протянутую руку, которую приемлю с благословением. Хотелось бы видеть в Вашем письме от представителя молодого, идущего нам на смену поколения внутреннее знамение времени, движение и преодоление того, что ему подлежит, и наоборот, утверждение в том, что ему не подлежит. Я не знаю, в какой степени точности Вам известно — у русских ведь вообще коротка память, а теперь она еще укорачивается условиями эмиграции, — что именно я и близкая мне литературная группа, объединившаяся около изд<ательст>ва «Путь»32, исповедовала, отстаивала и развивала те именно православно-русские начала, которые Вы излагаете теперь как свое понимание евразийства. Это было делом целой жизни, причем главный наш фронт силою вещей тогда был обращен против протестантизма в философии и богословии. Положительной же задачей было творчески выявлять православные начала жизни в культуре, государственности, хозяйстве, политике. В этом смысле московское религиозно-философское общество33 и группа Пути без всякого преувеличения исторически являются духовными отцами евразийства, и я лично во всей этой, впрочем, несложной литературе34 еще не встретил ни одной мысли, которая бы не была кому-нибудь из нас свойственна. Я говорю это совсем не к тому, чтобы спорить о приоритете, — это было бы неинтересно, недостойно и глупо, — но для того, чтобы нащупать, в чем дело в виду существующих различий. Дело, конечно, в различии исторической ориентации и возраста, далее, культурной насыщенности и вследствие этого некоторого неизбежного различия в языке и культурной психологии. Это различие квалифицируется в отношении к нам (я знаю это) как свойственная поколению мягкотелость и половинчатость, в отличие от волевого радикализма молодых, а нами как известная варваризация и направленство, некоторый опасный религиозный синкретизм. Разумеется,
32 Вокруг московского религиозно-философского издательства «Путь» (1910-1919) объединились такие мыслители, как Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, М. О. Гершензон, В. И. Иванов, Е. Н. Трубецкой, П. А. Флоренский, В. Ф. Эрн, Г. А. Рачинский и др. Идея издательства сформировалась в недрах московского религиозно-философского общества при финансовой поддержке известной меценатки М. К. Морозовой. Общей идейной платформой, объединявшей мыслителей, были идеи веры и духовности, русского патриотизма, культуры, политического либерализма. Об издательстве «Путь» см.: Голлербах Е. А. К незримому граду: Религиозно-философская группа «Путь» (1910-1919) в поисках новой русской идентичности. СПб., 2000.
33 Религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьева (1905-1918) было создано в Москве при активной финансовой поддержке М. К. Морозовой. Официальное открытие общества состоялось в 1906 г., после утверждения Устава. Председателем общества был Г. А. Рачинский. Наиболее активными участниками общества были С. Н. Булгаков, Е. Н. Трубецкой, Н. А. Бердяев, В. Ф. Эрн. На заседаниях общества выступали с докладами С. А. Аскольдов, С. Н. Дурылин, Вяч. И. Иванов, Д. С. Мережковский, В. П. Свенцицкий, С. М. Соловьев, П. А. Флоренский, Л. Шестов и др.
34 К моменту написания этого письма у евразийцев вышло уже несколько сборников, кроме книги Н. С. Трубецкого «Европа и Человечество» (София, 1920): Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София, 1921. Кн. 1; На путях. Утверждение евразийцев. Берлин, 1922. Кн. 2; Россия и Латинство. Берлин, 1923. Евразийский временник. Берлин, 1923. Кн. 3.
молодежь имеет право, а в известном смысле даже обязанность на прямолинейность, которая была бы невыносимым гримом молодящихся стариков у старшего поколения, она неизбежно даже впадает в направленство, но при этом можно и должно преодолеть отношение «отцов» и «детей» прежних наших эпох: оно недостойно нас с исторической нашей умудренностью, да, благодарение Богу, оно и не существует в действительности — об этом свидетельствует теперешний обмен писем. Я Вам скажу коротко и просто, что меня предубеждает против евразийства (кроме неуместного здесь географического термина). Во-первых, здесь мне слышался или, по кр<айней> м<ере>, подозревался (винюсь в подозрительности, но в духовных делах она ведь не всегда неуместна) превращение Православия в «направление», православизм, без внутренней свободы и искреннего желания прежде всего и по существу познавать силу и глубину, и красоту Православия, его любить, а не употреблять его в целях самообороны, чтобы раздавать им колотушки инакомыслящим и инославным. Для того чтобы жизненно преодолевать этот православизм, нужен подлинный интерес к самому Православию как таковому, не в порядке обличительного богословия, другими словами, богословие и богословский интерес должны занять центральное место, между тем как пока его занимают культурноисторические схемы. Это приводит ко второму уклону евразийства, именно в сторону гетерономии религиозных ценностей35, безотносительный утилитаризм в отношении к религии, культурный прагматизм. Православие слишком выдвигается как предикат национального начала, и неизбежная диалектика моментов национального и вселенского задерживается на первом. Этой гетерономией практически утверждается язычество, в смысле сотворения себе кумира и служения ему. И это означало бы духовную реакцию. В-третьих, в новом «изме» заложена еще большая духовная опасность — некоторое притупление чувств для достойного изживания судьбины Божией, нам посланной, для исторической резиньяции, самопознания и покаяния, для того, что я иногда, заимствуя термин из кладовой своего марксизма, именовал «православный ревизионизм», конечно, не пересмотр Православия, но беспощадная самопроверка того, чем мы были в Православии, чем были и чем стали (из мотива «что ты спишь, мужичок»). Живя в России, я с особенной мучительностью испытывал именно эту сторону, м<ожет> б<ыть>, потому, что сам в свое время несвободен был от того самодовольства исторического, которого боюсь теперь для евразийства, и в этом смысле первая встреча с евразийством была для меня неприятна, как некоторое возвращение на старое место. В четвертых, мне, как и всему нашему поколению, остается чужда исключительность и предвзятость к зап<адному> христианству, п<отому> ч<то> слишком ясно единство судеб всего христ<ианского> мира. Кроме того, именно в этом отношении для Православия
35 Гетерономия религиозных ценностей — Булгаков применяет к религии знаменитое различение Канта из «Критики практического разума», в которой он показывает, что мораль бывает двух видов: первая — гетерономная (чужезаконная), основанная на приятном и полезном, на инстинкте, внешнем авторитете или чувстве; вторая — руководствуется категорическим императивом, не зависит от частных и случайных интересов, но подчиняется только долгу и велениям совести. Вопрос об автономии религии в связи с кантовскими «критиками» рассматривался им в «Свете Невечернем» (1917). См.: Булгаков С. Н. Свет Невечерний. М., 1994. С. 8-9.
и для всего мира наступил особливо ответственный час. И моему церковному сознанию гораздо ближе постижение иноверия в свете любви церковной всему надеющейся <неразб.> лишь отрицающейся. Главное же, повторяю, во всем этом мне чужда духовная элементаризация и оскудение того духа свободы, без которого Православие неизбежно переходит в православизм, обход справа молодыми девотами36. Я не буду говорить, как я воспринимаю это для себя лично, но этот девотизм, хотя и закономерный, таит в себе опасность фарисейского надмения. Вот я Вам намеренно очертил те грани и уклоны, которые мне неприемлемы в евразийстве и, хотя и не способны повести к раздору со своими же собственными духовными детьми, вернее даже внуками, но, во всяком случае, к известной сдержанности и даже холодности. И вот Ваше письмо является для меня радостным свидетельством того, что или мои опасения были преувеличены, или в самом евразийстве начинает прощупываться глубина и широта, или, вероятно, и то, и другое, но только факт тот, что мои опасения и сомнения умолкают перед Вашими разъяснениями. В том смысле и направлении, как Вы берете эти начала, они не вызывают с моей стороны возражений, и нам просто не о чем спорить, а нужно дружно и любовно сеять и жать на православно-русской ниве, ибо поистине делателей мало. Разумеется, от этого не уничтожаются внешние различия в возрасте и положении: ни я не стану Вас убеждать расставаться с мало для меня приемлемым названием «евразийства», ни я не буду себя им увенчивать (из-за этого даже выходили некоторые издательские недоразумения), но в существе делить нам нечего, наоборот, я могу видеть в Вас своих младших братьев, из которых иных, в том числе и Вас, имею утешение считать среди своих духовных чад. Мои предостережения — если не идеям, то, по кр<айней> м<ере>, возрасту, остаются в силе — опасность направленства не устранена, ее нужно отчетливо сознавать, чтобы быть доступным внушениям духовного такта и чувства меры. Но любим мы едино, верим в одно, волим одного.
Вы указываете на волевой элемент, как характерный в евразийстве. Для меня вопросо религиозной воле и ее воспитании есть самый больной относительно русского Православия, — больше всего именно он мучил меня во время сидения под большевиками37. И, действительно, более всего мы провалились на экзамене именно в отношении воли. Но воля ценна только религиозная, — че-
36 От <^етой» (лат.) — «приверженцы». Здесь употреблено в смысле слепой преданности, новообращенчества.
37 Прот. Сергий Булгаков оказался в Крыму в 1918 г. сразу после принятия священного сана. В Крыму он пережил сильное разочарование в современной ему церковной жизни. В письме к свящ. Павлу Флоренскому он писал, что его смутило отсутствие в Церкви того, что он понимал под «вселенскостью и единством» — организации, крепко спаянной дисциплиной и авторитетом: «нет папы в сердце и не протянуты мистические нити, связующие с властию, т. е. с Римом, и потому вся природа православного пастырства бессильная хилая» (Переписка священника Павла Александровича Флоренского со священником Сергием Николаевичем Булгаковым. Томск, 2001. С. 170). Он утверждал, что «греко-российская» церковь в параличе», приходская жизнь «в лучшем случае полна благожелательности и теплоты, но не имеет напряженности и жгучести, какую должна иметь» (Там же. С. 171). Путь Католической Церкви, спаянной дисциплиной, опирающейся на мощный опыт культуры и светского образования, показался ему наилучшим способом решения проблемы пробуждения волевого начала в Православной Церкви.
ловеческая, стоическая воля в духовном смысле может быть величайшей преградой для духовного движения. Кроме того, она должна уравновешиваться и даже вытекать из религиозной жизни (как у подвижников), и нужно с особенной тонкостью чувствовать эту задачу. Но есть враг непримиримый и опасный: это расслабленность и мягкотелость, это — предательство и малодушие, страшную картину которого являет теперешняя Россия — не в исключениях, но в массе. Народ наш с беспримерной легкостью и — хамством предавал свою веру на наших глазах, и эту стихию предательства мы в себе ведаем, и на крестовый поход с этим драконом мы имеем поистине благословение от Православия — и у меня иногда является опасение, не есть ли ревность против иноверия замена этой более нужной, но и более трудной ревности: главные бои с не-православием должны быть совершенно внутри себя, и при этом условии мы окажемся способны отнестись с более добрым чувством — не к искажениям Православия в не-Православии, но к сохраняющейся силе Православия за его видимыми очертаниями. Есть еще один основной мотив, который роднит мое миросозерцание с некоторыми сторонами евразийства, это — мотив религиозной культуры, оправдания мира (космоса) против мира, во зле лежащего. Здесь именно проходит та грань, которая разделяет и внутри православных кругов две стороны. А этот религиозно-практический мотив непосредственно связан и с богословствованием, и с современной его проблематикой. Разумеется, разногласия т ёиЬпБ38 и для меня нечто не только возможное, но даже неизбежное, это есть признак богословской жизни, как Вы совершенно правильно отмечаете. Но это должны быть разногласия осознанные, а не трафаретные. Боже сохрани нашу религиозно мыслящую молодежь от раннего облечения трафаретным, а ведь случается и это. Наконец еще духовно лобызаю горячность любви: любовь нужна пламенная, не надо тепло-прохладности и рассудительности. Для меня давно уже несомненно, что расхождение между религиозными взглядами «евразийцев» и нашими есть дело временное, притом себя уже изживающее, основанное на ряде <неразб.> исходных недоразумений, слава богу, тоже устраняемых, а затем на некоторой разнице психологической. Если не получит преобладания разный доктринализм, то будем надеяться, оно будет уменьшаться и далее. И Ваше письмо есть доброе к тому знаменование. Еще раз благодарю Вас за него и призываю Божие благословение на Ваш богословский труд, согретый любовью и верностью к Св. Православию и к избранному его сосуду — душе страждущей родины нашей. Шлю Вам свое благословение. Молитвенно Ваш отец духовный прот. С. Булгаков.
38 «в сомнительном, в сомнительных вещах» (лат).
99
Documents about history of st. Sofia Brotherhood:
LETTERS OF N. S. TRUBETZKOY AND S. N. BULGAKOV
This publication includes two letters of N. S. Trubetzkoy, the founder of Eurasian’s movement and one letter of St. Sofia Brotherhood’s chairman S. N. Bulgakov. The leaders ofthese two influential among Russia’s emigration groups had serious divergences in religious sphere. N. S. Trubetzkoy based on the ancient church tradition supposing the main factors were church services, ceremonies, religious mode of life and practical religious-political activity. The position S. N. Bulgakov was founded on the tradition of Russian religious-philosophical renaissance of the beginning of 20th century. He approved the values of philosophy and theology. The letters shows the positions of two thinkers and they are make an appearance the mane historical origin.
