CC BY
108
ИЗВЕСТИЯ
ПЕНЗЕНСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО УНИВЕРСИТЕТА имени В. Г. БЕЛИНСКОГО ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ № 27 2012
IZVESTIA
PENZENSKOGO GOSUDARSTVENNOGO PEDAGOGICHESKOGO UNIVERSITETA imeni V. G. BELINSKOGO HUMANITIES
№ 27 2012
УДК 94 (47)
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ТЕКСТ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК В ТВОРЧЕСКОМ НАСЛЕДИИ В. О. КЛЮЧЕВСКОГО
© н. П. БЕРЛЯКОВА Пензенский институт развития образования, кафедра истории и социальных наук e-mail: berliakova@mail.ru
Берлякова Н. П. - Литературный текст как исторический источник в творческом наследии В. О. Ключевского // Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. 2012. № 27. С. 505-508. - На рубеже XX-XXI вв. российская историческая наука вышла на позиции «человеческого измерения» истории. Сложившуюся ситуацию можно назвать культурным поворотом, демонстрирующим возросший интерес ко всем видам человеческой деятельности в истории как напряженной культурной работе. Изменение вектора исторических исследований заставляет переосмыслить богатое творческое наследие В. О. Ключевского. Историк полагал, что любая историческая эпоха оставила достаточно культурных текстов, в том числе и литературных, которые открывают огромные возможности через культурную рефлексию человека исследовать динамику истории, степень готовности общества ответить на вызов времени. С этих методологических позиций в статье раскрываются подходы В. О. Ключевского к литературным текстам. Сделан вывод об актуальности обращения к наследию историка в контексте развития новейшей историографии. Ключевые слова: культурный текст, самосознание, самоидентификация, нарратив.
Berlyakova N. Р. - Literary text as a historical source in the creative heritage of V. O. Klyuchevsky // Izv. Penz. gos. pedagog. univ. im. V.G. Belinskogo. 2012. № 27. P. 505-508. - At the turn of XX-XXI centuries Russian historical science came to the position of "human dimension" of history. The current situation can be called the cultural turn, demonstrating the increased interest to all types of human activity in history as a hard cultural work. Change of the vector in historical research causes to rethink the rich creative heritage of V. O. Klyuchevsky. The historian believes that any historical era has left enough of cultural texts, including literary, which offer great opportunities to investigate the dynamics of history and readiness of a society to respond to time challenge through human cultural reflex. From these methodological positions the article shows V. O. Kliuchevsky’s approaches to literary texts. It concludes the relevance of the appeal to the historian’s heritage in the modern historiography development context.
Keywords: cultural text, self-consciousness, self-identification, narrative.
На рубеже ХХ-ХХІ вв. историческая наука, перебрав разные варианты методологических подходов, вышла на позиции «человеческого измерения» истории. Это позволило обратить более пристальное внимание на способы и подходы к исследованию исторического пространства. Историков привлек довольно широкий круг проблем, которые прежде не считались предметом серьезного научного исследования. В последней четверти XX вв. выявились намерения исторической науки организовать историческое пространство с помощью интерпретации текстов, оставленных в истории человеком. Сложившуюся ситуацию можно назвать культурным поворотом, демонстрирующим возросший интерес ко всем видам человеческой деятельности в истории как напряженной культурной работе, что нашло свое подтверждение в формировании новых направлений: микроистория, локальная история, новая биографическая история, новая культурная и новая интеллектуальная история и др.
Л. П. Репина, рассуждая об изменении вектора исторических исследований, обратила внимание, что в новейшей историографии наиболее перспективными стали новая культурная и новая интеллектуальная история, для которых характерно «признание активной роли языка, текста и нарративных структур в созидании и описании исторической реальности» [1, с. 30-31].
Французский историк Ж. Ревель, рассуждая о возможностях текста, заметил, что даже на уровне ми-короистории, вводя разнообразные и множественные тексты, исследователь получает возможность увидеть, что «каждый исторический актер участвует прямо или опосредовано в процессах разных масштабов и разных уровней от самого локального до самого глобального» [2,с. 117].
Развитие исторической науки в новом направлении стало своего рода рефлексией, и можно сказать
ответом на вызов времени, констатировавшего неразрывность интеллектуальных и социальных процессов в истории. «Новая культурная история» фокусирует внимание на мифах, символах и языках, в которых люди осмысляют свою жизнь или отдельные ее аспекты. Интеллектуальная история накладывает на эту основу творческое мышление интеллектуалов, «вышивая» по канве динамический рисунок» [3, с. 340]. Обращение к истории с этих методологических позиций развивается, расширяет горизонты исторического знания. обращение к истории посредством анализа «интеллектуальных продуктов» созданных человеком позволяет выявлять как болевые точки в динамике исторического процесса, так и точки роста. Поэтому исследовательская работа с любым текстом, в том числе и литературным, предполагает рассматривать его как культурное свидетельство исторического времени. обилие содержащихся в культурных текстах истории деталей помогает конструировать целостный образ времени, развивать культуру исторической памяти, что создает прочный фундамент для самосознания человека и общества.
До недавнего времени считалось, что проблемы использования литературных произведений как культурных текстов времени, особенно по истории древней Руси, а чаще поднимали филологи. Однако, это не совсем так, вернее совсем не так. Сложившаяся в новейшей историографии ситуация заставляет переосмыслить богатое творческое наследие В. О. Ключевского. Художественность - редкий дар в исторической науке. Этой уникальной чертой обладал историк. Это был ученый, который исследовал тексты, образы, знаки символы - весь богатый запас, содержащийся в языке культуры, выявляя механизмы, влиявшие на динамику исторического процесса.
Многие современники историка в своих отзывах о трудах В. О. Ключевского часто говорили о «ярком художественном таланте», хотя сам он мыслил гораздо глубже. В. О. Ключевский считал СЛОВО историческим документом, предъявленным творчеством человека своему времени. Он внимательнейшим образом вникал в язык исторического времени, рассматривая его тексты как свидетельство начавшегося диалога с эпохой. В его заметках о языке, в частности по поводу «Слова [о полку Игореве]», есть такое примечание: «Для того чтобы понять время, нужно понять, о чём пел Боян, «послушать язык земли» [4, л.4]. И потому он имел полное право высказать несогласие с позицией С. Ф. Платонова, отказавшего литературным памятникам Смутного времени в праве считаться полноценными историческими источниками. В отзыве на исследование С. Ф. Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник» В. О. Ключевский критически отнесся к его позиции «убавлять цену, которую имеет для историка эта публицистическая тенденциозность литературных памятников Смутного времени. Обличительная повесть протопопа Терентия о видении 1606 г. очень любопытна как энергичный протест против пороков современного ей русского общества
и особенно обнаружившейся в нем падкости к «мерзким обычаям и нравам скверных язык», тем не менее, автор отказывает ей в значении исторического источника. Обо всех сказаниях, составленных до окончания Смуты, исследователь замечает, что они «или вовсе не дают фактического материала для историка, или дают сведения, нуждающиеся в строгой критической проверке» [5, с. 441].
«нет исторического источника, который не нуждался бы в проверке, - замечал В. О. Ключевский, однако для исследователя «исторические факты не одни происшествия; идеи, взгляды, чувства, впечатления людей известного времени - те же факты и очень важные». И продолжал: «Значение, какое приобретало в обществе Смутного времени Иное сказание, политическая роль, едва ли не впервые доставшаяся тогда русскому перу, - это само по себе такой важный факт, которой стоило бы усиленно подчеркнуть в исследовании об источниках истории Смутного времени» [5, с. 441, 442]. Исходя из этого, историк сделал следующий вывод: «Если в повествовательной письменности о Смутном времени отразились политические партии и мнения, тогда боровшиеся, методологическое удобство требовало бы, чтобы в критическом разборе этой письменности было объяснено происхождение этих партий и мнений, равно как и значение их в ходе Смуты. Благодаря тому, что это требование оставлено без ответа, исследуемые автором исторические источники остаются оторванными от исторической почвы» [5, с. 441-442]. Впоследствии С. Ф. Платонов в одном из основных своих трудов «Лекции по русской истории», раскрывая подходы к работе историческим источником, заметил: «Кроме собственно летописей, в древнерусской письменности, можно найти много литературных произведений, служащих источником для историка» [6, с. 75].
В. О. Ключевский не отделял литературу от истории. Думается, что это объясняет столь частое обращение историка в курсе лекций, отдельных статьях к литераторам как собеседникам во времени.
Особенно часто историк обращался к А. С. Пушкину. Свою речь посвященную открытию в 1880 году памятника поэту, В. О. Ключевский начал словами: «Значение Пушкина не ограничивается его местом в истории того, что он сам считал собственно литературой, т.е. литературой художественной. У него есть место и в более тесной литературной области: в его творчестве есть сторона специальная, но близкая всякому, для кого русское слово родное. Его творения представляют интерес и для русского историка». В. О. Ключевский впервые для своего времени предложил позицию, которая сохраняет свою актуальность для современного исследователя. Историк считал, что «все написанное Пушкиным - исторический документ, длинный ряд его произведений - летопись его времени» [7, с. 392].
В. О. Ключевский предлагал современникам обращаться к произведениям поэта, жившего в другую эпоху, не забывать, что «Пушкин был историком там, где не думал быть им и где часто не удается стать им
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ►►►►>
настоящему историку» [7, с.394]. В творческом наследии поэта В. О. Ключевский нашел ответы на многие вопросы, которые задавались поколению, пришедшему на смену пушкинскому. Думается, что для своего времени пожелания историка были такой же новацией, как и для историков XX в., когда культурные тексты, в том числе и литературные, выносились на периферию исторического процесса.
Обращаясь к творческому наследию А. С. Пушкина, В. О. Ключевский создавал живые черты и образы эпохи, что позволяло понять специфику преемственности культурного опыта, условия, в которых вызревали культурные типы времени. В. О. Ключевский полагал, что без Пушкина нельзя написать российской истории, создать ее живые образы. Рассуждая о специфике литературного языка поэта, историк пришел к выводу, что для эпохи Пушкина оказалось ближайшим время Просвещения: «Он вырос среди живых преданий и свежих легенд XVIII в.» [7, с.393]. Работа эпохи Просвещения, считал В. О. Ключевский, завершалась образом Евгения Онегина. Статья «Евгений Онегин и его предки» была представлена историком на заседании «Общества любителей российской словесности» в 1887 г. Она не потеряла своей актуальности и в настоящее время, поскольку в ней прослеживается специфика идей, приводившая к парадоксальным способам культурного диалога. Историк начал исследование романа «Евгений Онегин» буквально со второй строфы первой главы:
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса наследник всех своих родных.
От кого же, по мнению историка, Онегин принял в наследство идеи, которыми руководствовался в жизни? Почему он старался стать своим между чужими, но при этом становился чужим между своими? ученый нашел ответы на эти вопросы, которые «поэт поставил не то от себя, не то от лица Татьяны»:
Что ж он, ужели раздраженье, ничтожный призрак иль еще Москвич в Гарольдовом плаще,
Чужих причуд истолкованье,
Слов модных полный лексикон...
Исследование поэтического текста привело В. О. Ключевского к необходимости «пробраться в кабинеты людей того времени, разобрать книги, которые они читали и которые читали их отцы, с оставленными на полях отметками крестами и вопросительными крючками» [5, с.407-408].
Погрузившись в исследование жизненных ценностей людей эпохи, зафиксированных словом, историк обрел право рассуждать о специфике усвоения идей французских просветителей. Он обратил внимание на то, что эпоха Просвещения породила разные типы людей. Наиболее полярные позиции заняли те, кто размышлял об окружающей их реальности «на иностранном языке», вводя «иностранное слово» в ка-
честве актуального лексикона эпохи. Для одних «все русские понятия ... с большею или меньшею степенью удачи были переложены на иностранные речения, в голове переводчика получался круг представлений, не соответствовавший ни русским, ни иностранным явлениям. Русский мыслитель не только не достигал понимания родной действительности, но и терял саму способность понимать ее». Отсюда и «отвращение к нашей русской жизни». Другие, более рассудительные, которых было большинство, по мнению историка, обошли этот опасный момент тем, что непонимание «переходило прямо к равнодушию» [5, с. 416]. Историк сделал еще одно важное замечание, позволявшее объяснить появление людей такого типа. Для него Онегин стал наследником всех процессов, в которые вмешалась война 1812 г, изменившая самосознание общества. «Дети екатерининского века» после возвращения из похода домой, сделали два важных открытия. «Они с прискорбием узнали, что Россия - единственная страна, в которой образованнейший и руководящий класс пренебрегает родным языком и всем, что касается родины. Потом еще с большею скорбью убедились, что в русском народе таятся могучие силы, лишенные простора и деятельности, скрыты умственные и нравственные сокровища, нуждающиеся в разработке, без чего все это вянет, портится и может скоро пропасть, не принесши никакого плода в нравственном мире» [5, с. 418]. Эти открытия, по мнению историка, стали началом исхода общества из века Просвещения. Однако изменения в самосознании общества натолкнулись на новое поколение, не участвовавшее в военных делах 1812-1814 гг., а так же, последовавших за ними событиях декабря 1825 года. Вот это-то поколение и явило, по мнению В. О. Ключевского, феномен «смешения» разнородных влияний: наследия Просвещения, нового самосознания и «школы столичного света». Результатом стала «нравственная растерянность». Поэтическим и историческим олицетворением этого состояния общества и стал, по мнению историка, Евгений Онегин.
ученый увидел трагический культурный разлом, произошедший в самосознании человека, принявшего наследство эпохи Просвещения. Онегин формировался по выражению историка как наследник «межеумка», находившегося в положении «исторической ненужности» или, иначе говоря, исторического казуса.
Место и время деятельности человека меняется быстрее, чем он сам. Когда В. О. Ключевский стал размышлять о фигурах, подобных Онегину, в российском обществе в конце XIX в., то оказалось, что такой герой существовал не где-то и когда-то, и только в российской глубинке. Таких людей хватало и в столице. Думается, что такой тип человека продолжает путешествие по российской истории.
Весьма актуально звучит и замечание историка о формах, способах и результатах диалога такого человека с обществом: «Добрые люди в деревенской глуши мирно сидели по местам, досиживая или только насиживая свои гнезда; налетел праздный пришелец из столицы, возмутил их покой, сбил их с гнезд и потом
с отвращением и досадой на самого себя отвернулся от того, что наделал» [5. с. 407]. Таким перед нами предстал Онегин, которого историк назвал из всех действующих лиц романа самым лишним героем. Так, представляя тип человека, доставшегося российской истории в наследство от века Просвещения, В. О. Ключевский обратил внимание современников насколько опасно для общества неразумное распоряжение полученными знаниями, особенно, когда речь идет о культурном опыте других стран.
Таким образом, обращение к литературному произведению А. С. Пушкина, как документу исторического времени позволило В. О. Ключевскому выявить характерные черты человека - наследника эпохи Просвещения, а через это выйти на причины парадоксальности усвоения культурного опыта и последствия этого для российской истории. Замечания историка не утеряли своей актуальности и для начала XXI века.
Подходы В. О. Ключевского к литературному тексту как историческому источнику органически восприняла культура Серебряного века. Философ В. В. Розанов, считавший историка уникальным явлением русской культуры, оставил такую запись: «Читал весь вечер Ключевского - о Лермонтове, Нартове, Петре Великом, «Недоросль» Фонвизина и проч. Что за ум, вкус и благородство отношения к русской истории. Историки до него, как ровно и современные нам теперь, кажутся даже и не историками вовсе. Кажутся каким-то «подготовительным материалом». Я даже не хочу, чтобы «лучше Ключевского объясняли историю: а хочу, чтобы ее непременно объясняли и чувствовали как Ключевский [8, л. 8].
Многие писатели и художники, актеры и музыканты полагали, что В. О. Ключевский открыл для них удивительную возможность ответить на вызов времени методом погружения в ткань российской истории через язык русской литературы. «Громадный диапазон осведомленности В. О. Ключевского о душе, языке и жизни русского человека во всех периодах его истории как бы уничтожал для его художественной приглядки время и пространство, позволяя ему открывать психологические сближения событий и характеров, разделенных целыми веками, часто, казалось бы в непримиримой разности культур; а вот однако, - доказывал Ключевский, - соединенных несомненною генетическою связью, которую он и выяснял незамедлительно и с неподражаемым мастерством» [9.с. 183], - замечал литературный критик А. В. Амфитеатров в своей работе о В. О. Ключевском.
В одном из писем А. М. Горькому А. В. Амфитеатров заметил, что «отличительные свойства характеристик Ключевского - простота средств, ясная стремительность темпа и быстрая находчивость в образе. По мнению писателя, это роднило историка с Пушкиным. «Ключевский находил, чуть ли не все фигуры, сохранившиеся для нас в мемуарах XVIII в., укладывавшиеся по категориям в галерею пушкинских типов в «Арапе Петра Великого», «Дубровском», «Капитан-
ской дочке». Он пробежал эту галерею из конца в конец на пятнадцати страницах «Евгения Онегина и его предков» и, с быстротою кинематографического фильма, успел на таком коротком расстоянии провести перед нашими глазами все фазисы и смены европеизации русского дворянина» [10, с. 188]. При этом это были живые образы, которые воспроизвести удавалось далеко не каждому писателю. Тот же А. В. Амфитеатров считал, что это не удалось сделать Мережковскому в романе «Петр и Алексей», поскольку «историк-то показывал вам живые лица, хоть рукою их щупай, а романист (паче драматург) показал только собранные опытною рукою живущие, движущиеся манекены-автоматы» [10, с. 275] .
В. О. Ключевский полагал, что любая историческая эпоха оставила достаточно культурных текстов, в том числе и литературных, которые открывают огромные возможности через культурную рефлексию человека исследовать динамику истории, степень готовности общества ответить на вызов времени. С этих методологических позиций наследие историка только начинает осмысливаться, поскольку в нашей исторической науке до недавнего времени работа с культурным текстом велась по другим правилам.
список ЛИТЕРАТУРЫ
1. Репина А. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории. 1966. М.: CODA, 1996. 368 с.
2. Ревель Ж. Микроисторический анализ и конструирование социального // Одиссей. Человек в истории. 1966. М.: CODA, 1996. 368 с.
3. Репина А. П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные истории и историографическая практика. М.: Кругъ, 2001 560 с.
4. Ключевский В. О. Заметки о языке // ОНИР РГБ. Ф.131. П. 15. Ед. хр. 25. Л.4.
5. Ключевский В. О. Отзыв об исследовании С. Ф. Платонова «Древнерусские сказания и повести о смутном времени XVII в. как исторический источник» // Сочинения в восьми томах. М.: Издательство социальноэкономической литературы, 1959. Т. VII. 486 с.
6. Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. М: Высшая школа, 1993. 736 с.
7. Ключевский В. О. Речь, произнесенная в торжественном собрании Московского университета 6 июня 1880 г. в день открытия Памятника Пушкину // Ключевский В. О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М.,1990. 623 с.
8. Розанов В. В. Ключевский. (К 75-летию со дня рождения В. О. Ключевского) // РГАЛИ. Ф. 419.П.1. Ед. хр. 182. Л.8.
9. Амфитеатров А. В. В. О. Ключевский как художник слова // литературный альманах «Грани». Берлин, 1922. Кн. I.
10. Амфитеатров А. В. Из писем Горькому // В. О. Ключевский о нравственности и русской культуре. М.: «Дрофа», 2006. 301 с.
