CC BY
114
НИ. КОНОВАЛОВА
(Уральский государственный педагогический университет, г. Екатеринбург, Россия)
УДК 821.161.1 (Погорельский А.)
ББК Ш33(2Рос=Рус)-8,4
ЛИТЕРАТУРНЫЕ МИСТИФИКАЦИИ АНТОНИЯ ПОГОРЕЛЬСКОГО: ФОЛЬКЛОРНЫЕ ТРАДИЦИИ И ТВОРЧЕСКАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ
Аннотация: Исследуются стереотипы традиционного народного сознания, фиксирующие восприятие магико-ритуальных практик (колдовства, оборотничества, коммуникации с потусторонним миром), и их отражение в мистическом цикле А. Погорельского «Двойник, или Мои вечера в Малороссии». Особое внимание уделяется чертам творческой индивидуальности А. Погорельского - основоположника русской фантастической повести - в литературном воплощении фольклорных традиций осмысления сверхъестественного.
Ключевые слова: мистификации, магико-ритуальные практики, фольклорная традиция, творческая индивидуальность.
Обращение к фольклорной традиции достаточно широко распространено в практике авторского художественного творчества. В чем же проявляются черты творческой индивидуальности А. Погорельского - основоположника русской фантастической повести - в литературном воплощении фольклорных традиций осмысления сверхъестественного? Рассмотрим способы отражения стереотипов традиционного народного сознания, фиксирующих восприятие магико-ритуальных практик (колдовства, оборотничества, коммуникации с потусторонним миром), в мистическом цикле А.Погорельского «Двойник, или Мои вечера в Малороссии».
Прежде чем обратиться к тексту, отметим некоторые особенности своеобразной сакральной коммуникации с потусторонним миром, представленной в текстах традиционной народной культуры.
Любой сакральный текст, в отличие от других текстов, должен обладать устойчивостью формально-содержательной структуры. Этот его сущностный параметр - «требование» его маги-
ческой функции. Устойчивость проявляется в разных жанрах сакральных текстов по-разному. Например, в заговорах она определяется набором клишированных языковых формул, элементов субъектно-объектной организации; в детской страшилке устойчивость обнаруживается больше не в ее лексическом составе, а в наборе сюжетов и фабульных ходов, в фиксированном составе действующих лиц и элементов хронотопа; в приметах -в составе тематики предсказаний [Гридина, Коновалова 2012] и наборе обязательных для исполнения регламентаций и т.д.
Общим параметром устойчивости сакрального текста является то, что основная его часть воспроизводится, а не порождается, варьироваться могут отдельные детали, но не инвариантная формально-содержательная структура.
Вариативность сакрального текста проявляется в таких параметрах, как:
а) выбор лексического наполнения структур;
б) территориальная и временная изменчивость;
в) соотнесенность отдельных компонентов с разными символами и ситуациями;
г) возможность передачи одного и того же содержания разными средствами;
д) набор символов, соотносимых с традиционными мотива-ми20 и значимых для данного этнокультурного пространства.
В качестве ограничителей вариативности выступают функция текста, адресная направленность и традиция.
Одним из параметров сакрального текста является устойчивая система образов, которая, может рассматриваться, с одной стороны, как «ниша для кумуляции мировидения <которая> так или иначе связана с материальной, социальной или духовной культурой данной языковой общности, а потому может свидетельствовать о ее культурно-национальном опыте и традициях» [Телия 1996: 215], с другой, - как способ выявления стереотипов национального сознания, как «некоторая форма рефлексии, от-
20 Мотив - «исторически сложившаяся содержательная единица, обладающая структурообразующими свойствами». См.: [Восточнославянский фольклор 1983: 111].
ражения человеческих отношений, восприятия другого» [Петренко 1997: 291].
Традиция построения текстов народной культуры опирается на языковую стереотипию, которая проявляется в сакральных текстах в разных репрезентативных формах: постоянных эпитетах, устойчивых сочетаниях, традиционных сравнениях и т.п. Однако это лишь внешний уровень стереотипизации. Глубинный же (внутренний) уровень находит выражение в смысловых ассоциациях21, сближении слов, обозначающих понятия смежных ассоциативных полей (см.: [Гридина 2012], а также в сквозных мотивах, объединяющих целые серии текстов. Примером таких «серийных» сакральных текстов традиционной народной культуры могут быть приметы, регламентации общения с домовым и другими представителями потустороннего мира и т.п.
Стереотипы сознания определяют национально-культурные эталоны поведенческих реакций. Сакральный текст в этом смысле выступает как интерпретационная языковая структура, моделирующая поведение человека в этнокультурно маркированных ситуациях. Стереотипия проявляется в них как на уровне отбора самих типовых ситуаций, так и на уровне осмысления информации и выбора кода ее трансляции.
Отметим некоторые существенные, с нашей точки зрения, характеристики стереотипа, отмечаемые в разных научных парадигмах. Термин «стереотип», по определению С.М. Толстой, «относится исключительно к содержательной стороне языка и культуры, т.е. понимается, прежде всего, как ментальный стереотип, и коррелирует с так называемой наивной картиной мира. Такой стереотип называют также языковым, имея в виду форму его проявления, сферу его репрезентации - в лексическом значении слова, в его коннотации, в семантической деривации, в синтаксисе, в сочетаемости, в идиоматике, в языковых тропах, в некоторых видах текстов, в частности, фольклорных»
21 Применительно к текстам традиционной народной культуры уместно вспомнить определение фольклорных ассоциаций: «Смысловая
ассоциация вышла из обширного круга привычных для народа понятий и представлений» [Аникин 2004: 316].
[Толстая 1995: 125].
При выявлении когнитивных оснований стереотипизации акцентируется стандартность представления об определенном фрагменте действительности в его языковом выражении. Особое значение при таком подходе приобретает зависимость выбора языковой (устойчивой) формы от характера выражаемого (стандартного) содержания.
Языковые знаки выступают вербальным кодом категоризации действительности (причем, как реальной, так и ирреальной), транслирующим в том числе и национально-культурные стереотипы сознания. «Стереотип - это некоторое представление фрагмента окружающей действительности (выделено нами. - Н.К.), некая ментальная «картинка», обладающая рядом специфических для нее свойств, некое устойчивое, минимизиро-ванно-инвариантное, обусловленное национально-культурной спецификой представление о предмете или о ситуации. Причем не о конкретном предмете или конкретной ситуации, когда-либо имевших место - неважно, в реальной или «виртуальной» действительности - и впоследствии приобретших статус «прецедента», но о предмете или ситуации, так сказать, «вообще» [Брилева ... 2004: 19]. Таким образом, стереотип в известной степени схематизирует конкретный прототипический объект, но при этом выделяет, акцентирует в исходной когниции социально и этнокультурно значимое.
Рассмотрим способы отражения стереотипов традиционного народного сознания, фиксирующих восприятие магико-ритуальных практик (колдовства, оборотничества, коммуникации с потусторонним миром), в мистическом цикле А. Погорельского «Двойник, или Мои вечера в Малороссии».
Композиционно данный повествовательный цикл представляет собой четыре повести, состоящие из нескольких новелл и объединённые диалогом автора (Антония) с Двойником. Уже сам эпизод появления Двойника «вписан» в традицию народных представлений о двойничестве. «Уменя нет собственного имени. Существа моего рода едва ли имеют даже название на русском языке, ... а если б непременно нужно было принять какое-нибудь, то ближе всего мне следовало бы называться так, как вы», - говорит Двойник ошеломленному его поведением Анто-
нию, реакция которого вполне отражает стереотипы восприятия сверхъественного, о чем свидетельствуют текстовые маркеры: внезапное появление его произвело во мне какое-то неизъяснимое впечатление; я не мог выговорить ни слова; холодный пот облил меня с ног до головы; он был совершенно похож на меня, мне это показалось страшным; говорят, что такие явления случаются перед смертию; правда ли, что вы боитесь петушиного крика?; полуночный час для двойников время роковое и т.п. И разговор главных героев, и сюжеты вставных новелл имеют мистическое содержание. В беседах Антония с Двойником речь идёт о привидениях, магнетической силе, необъяснимых явлениях, колдовстве, оборотничестве, гаданиях, предсказаниях и прочих суевериях.
А. Погорельский в «Двойнике», с одной стороны, опирается на стереотипы, с другой, - тонко иронизирует над некоторыми их проявлениями. Ср., например: лет 20 тому назад, когда Ивановна (его жена) была молода и хороша, она бы не отчаялась уговорить Онуфрича, чтоб он попросил прощения у тетушки, но с тех пор, как розы на ее ланитах стали уступать место морщинам, Онуфрич вспомнил, что муж есть глава жены своей (реминисценции из Домостроя), - и бедная Ивановна с горестью принуждена была отказаться от прежней власти.
Вписанность стереотипов народной культуры в литературные мистификации А. Погорельского обнаруживается в наборе используемых мифологем (наиболее распространенными являются мифологемы ночи, оборотничества, колдовства); сюжетов с обязательным обыгрыванием троекратного повтора. См., например, новеллу «Вечер второй» о двух друзьях, путешествовавших вместе и остановившихся на постой в разных домах. Ночью один из друзей увидел, что товарищ просит его срочно прийти, т.к. трактирщик хочет его зарезать. Товарищ подумал, что это дурной сон, и не встал с постели. Потом он увидел второй сон, как хозяин трактира уже приближается к постели товарища, но снова не проснулся и тогда увидел третий сон, в котором товарищ говорит: «Поздно, я уже зарезан, постарайся хотя бы наказать моего убийцу». На следующий день он идет отыскивать друга, хозяин говорит, что тот неожиданно уехал, но товарищ находит тело в месте, которое он видел во сне и изо-
бличает трактирщика в убийстве. Подобное троекратное повторение какого-либо действия или элемента сюжета есть в каждой новелле; чаще всего в разных вариантах повторяется троекратное явление мертвеца (покойника, Белой женщины, привидения, духа умершего и т.п.), который увещевает и предостерегает знакомых и оставляет какой-нибудь знак (прожигает насквозь книгу пальцами, машет издали рукой; смотрит с улицы в окно комнаты и кланяется и т.п.)
Из фольклорной традиции заимствует Погорельский и систему образов, которая четко разделена на представителей добра и зла, и даже помощники добрых и злых героев традиционны. Они выступают в разных ипостасях, характерных для русских заговоров, страшилок, быличек: а) антропоморфные: приви-
дения, двойники, оборотни, продавшие свою тень или отражение в зеркале дьяволу, медиумы и др. Все это межъязыковые и межкультурные универсалии, имеющие место во всех национальных эпосах; б) зооморфные: черный кот, отвратительная жаба, ворон с горящими глазами, цепной пес («Лафертовская маковница») и т.п.; в) натуроморфные: дерево, в которое превращается героиня («Изидор и Анюта»), прыгающие по земле огоньки, которые длинными рядами тянулись с самого кладбища («Лафертовская маковница») и др.
В соответствии с этнокультурной традицией выбираются А. Погорельским наборы сакральных артефактов: сюжетообразующую функцию выполняют предметы традиционной народной магии: зеркало, решето, бобы, карты и кофейная гуща для гаданий, настенные часы с оживающей кукушкой и т. п.
Поддерживается мистический комплекс «Двойника» сакральным хронотопом: в конкретную временную и пространственную реальность (неприятель приближается к Москве; Длинные ряды телег с тяжелоранеными тянется по Смоленской дороге; Лет пятнадцать пред сожжением Москвы, недалеко от Проломной заставы, у московского почтамта; Хамовники, Пресненские пруды, Пятницкая и т.п.) автор вписывает «знаки» сакрально негарантированного пространства. Ср.: амбары -традиционное место магико-ритуальных действий, особенно если они уже не выполняют основной своей функции (см. полу-развалившиеся амбары); забор - символ границы между освоен-
ным и неосвоенным пространством (зыбкость границы между реальным и нереальным подчеркивается характеристикой ветхий забор); погреб, выкопанный прямо в земле - знак «нижнего» пространства, ниже уровня земли - сакрально негарантированный локус обитания потусторонних персонажей (ср. выражение провалиться сквозь землю, употребленное в тексте по отношению к черному коту, исчезнувшему после кончины колдуньи); колодец - самое опасное место, арена дальнейших действий субъектов мистификации. Он появляется в сюжете после завязки трижды: сначала в первую ночь в доме колдуньи, когда Маша собирается исполнить условие умершей и требование матери, она увидела, как подле колодца стояла покойная бабушка и манила ее к себе рукою, за нею на задних лапах сидел черный кот, затем, когда девушка собирается с духом и борется с колдовскими чарами, послышался ей жалостный вопль, выходящий с самого дна колодезя ... толстая жаба с отвратительным криком бросилась к ней прямо навстречу, черный кот сидел на срубе и мяукал унылым голосом и, наконец, когда героиня избавляется от неправедного наследства бабушки-колдуньи, она бросила ключ прямо в колодезь, черный кот завизжал и бросился туда же, вода в колодезе сильно закипела.
Мистический комплекс в тексте «Двойника» делается более плотным за счет маркеров сакральной негарантированности времени. А. Погорельский вводит такие обозначения времени, которые соотносятся в сознании носителей традиционной народной культуры с опасностью: Было около полуночи; Часы пробили двенадцать; Кот громко промяукал двенадцать раз; Глубокий вечер, когда в прочих частях города начинали зажигать фонари, а в окрестностях ее дома расстилалась ночная темнота; Полночь при бледном свете луны, не ранее половины двенадцатого часа; На колокольне Никиты-мученика ударило двенадцать часов и др.
Для усиления мистического эффекта А. Погорельский использует также различные традиционные магико-ритуальные практики, связанные с особыми условиями сакральной коммуникации в архаической народной культуре (гадания, колдовство, вызывание духов умерших и т.п.): В один вечер ему послышался голос покойницы ... «Благодарствую, - сказало привиде-
ние и исчезло сквозь пол» («Вечер второй»); В шорохе ветвей и в свисте ветра товарищу Изидора послышался голос («Изидор и Анюта»); Но оставим до зав.тра э.тот раз. го. вор. Про...щай...те! Двойник исчез, и последние слова его так уже были невнятны, что я до сих пор еще не знаю, точно ли он их произнес, или мне только показалось («Вечер шестой»).
Ср. также излюбленные А. Погорельским широко известные в народной культуре атрибуты контактов с потусторонним миром: Она приподнялась в постели и сквозь кисейную занавеску, при свете ночника, увидела, что какой-то предмет, которого ясно разглядеть не могла, медленно выходит из-под полу! Предмет этот поднимался выше, выше - и потом начал подходить к кровати... Пред глаза графини предстала женщина высокого роста, бледная как смерть и закутанная в белой окровавленной простыне («Вечер второй»).
Таким образом, литературные мистификации Антония Погорельского, с одной стороны, отражают традиции архаической народной культуры, представленные в системе образов, эталонных поведенческих реакциях персонажей, в хронотопе, типовых сюжетах и ситуациях, с другой, - включают сочетание художественного бытописания, философские рассуждения о сути иррационального, легкую иронию. Все это позволяет говорить о новаторстве А. Погорельского в создании нового направления в русской фантастической прозе.
ЛИТЕРАТУРА
Аникин В.П. Теория фольклора. Курс лекций. - М., 2004.
Брилева И.С., Вольская Н.П. , Гудков Д.Б., Захаренко И.В., Красных
B.В. Русское культурное пространство: Лингвокультурологический словарь. - М., 2004.
Восточнославянский фольклор: Словарь научной и народной терминологии / отв. ред. К.П. Кабашников. - Минск, 1983.
Гридина Т.А. «Делать из мухи слона»: ассоциативная проекция игрового слова в художественном тексте // Лингвистика креатива: Кол-лект.моногр. /под ред. проф. Т.А. Гридиной. - Екатеринбург, 2012. -
C.272-289.
Гридина Т.А., Коновалова Н.И. Игровая прагматика русских народных примет // Лингвистика креатива: Коллект.моногр. /под ред. проф. Т.А. Гридиной. - Екатеринбург, 2012. - С. 83-101.
Коновалова Н.И. Сакральный текст как лингвокультурный феномен. - Екатеринбург, 2007.
Петренко В.Ф. Основы психосемантики. - Смоленск, 1997.
Телия В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. - М., 1996.
Толстая С.М. Стереотип в этнолингвистике // Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии. - М., 1995.
© Коновалова Н.И., 2014
