CC BY
182
В. В. Красных
ЛИНГВОКОГНИТИВНАЯ ПРИРОДА ФЕНОМЕНА ВОСПРОИЗВОДИМОСТИ В СВЕТЕ ПСИХОЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИИ
VICTORIA V. KRASNYKH LINGUAL-COGNITIVE NATURE OF THE PHENOMENON OF REPRODUCIBILITY IN THE PSYCHO-LINGUAL-CULTURAL STUDIES
Виктория Владимировна Красных
Доктор филологических наук, профессор Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова ► victoryvk@gmail.com
В статье рассматривается феномен воспроизводимости сквозь призму нового направления исследований — психолингвокультурологии, а также представляется объект данного направления в виде неслиянного единства «язык — сознание — культура
— лингвокультура — человек — сообщество — коммуникация».
Ключевые слова: культура, лингвокультура, психолингвокультурология, воспроизводимость, образ.
The phenomenon of reproducibility through the prism of a new research discipline — psycho-lingual-cultural studies — is focus of the article. The paper also presents the object of the discipline as an unmerged unity "language — mind — culture — linguo-culture — human
— community — communication".
Keywords: culture, linguo-culture, psycho-lingual-cultural studies, reproducibility, image.
Процессы, происходящие в последние десятилетия (например, и в первую очередь — «сжатие» пространства и «убыстрение» времени), привели к изменению объекта исследований, как минимум — в гуманитарных науках: с одной стороны, расширение объекта обусловило тот факт, что научные изыскания сегодня все реже и реже замыкаются в жестких рамках какого-либо отдельного направления, с другой стороны, поскольку объект исследования не может быть бесконечно широким, происходит его явное «уплотнение». Естественным результатом, «адекватным ответом», если угодно, «на вызов нашего времени» является интегративность современных подходов.
Современная научная парадигма филологических и — шире — общегуманитарных исследований, выкристаллизовавшаяся на рубеже XX-XXI веков, характеризуется антропологическим характером, который обусловлен тем, что в центре многих исследований (замечу, не только гуманитарных) стоит человек во всей реальной и потенциальной совокупности своих проявлений. Соответственно в фокус внимания многих филологических исследований в той или иной степени попадает человек говорящий — Homo Loquens.
Как уже неоднократно писалось [10; 9 и др.], человек говорящий формируется как личность, как носитель сознания, как полноправный член некоторого сообщества (некоторых сообществ) именно в коммуни-
кации, впитывая в себя культуру данного сообщества с помощью (в том числе) языка и лингвокуль-туру именно с помощью языка данного сообщества. Следовательно, можно утверждать, что человек говорящий есть объект (творение) языка, культуры, лингвокультуры, коммуникации. Однако человек говорящий, будучи носителем сознания и находящийся в непрерывном процессе коммуникации в рамках некоторого сообщества, «сплетающий внутри себя» (если воспользоваться словами В. фон Гумбольдта [6]) язык, культуру и лингвокультуру и «вплетающий себя» в язык, культуру и лингвокультуру, оказывается не только объектом, но и субъектом (творцом) языка, культуры, коммуникации.
Таким образом, интегративность современной научной парадигмы, с одной стороны, предопределяется, с другой — предопределяет сложный, комплексный и многомерный объект исследований, предстающий как неслиянное единство «язык — сознание — культура — линг-вокультура — человек — сообщество — коммуникация». В центре многомерной фигуры, образуемой данными составляющими, неизбежно оказывается человек-личность (по Телия, базовая категория культуры), или человек говорящий (базовая категория лингвокультуры). Учитывая все вышесказанное, представляется целесообразным (и, возможно, необходимым) предложить новый подход, опирающийся на достижения ряда современных дисциплин и являющийся естественным продолжением в первую очередь лингвокульту-рологии (см. работы В. Н. Телия и представителей ее школы) и этнопсихолингвистики (см. работы Н. В. Уфимцевой, Е. Ф. Тарасова др.). Данный подход в силу своей природы может, как представляется, быть назван психолингвокультурологией. Представим в рамках разрабатываемого подхода самое общее понимание неотъемлемых составляющих указанного единства.
Человек говорящий понимается как личность, полноправный член сообщества, носитель сознания и языка, представитель культуры и лингвокультуры, социализировавшийся и проявляющий себя в коммуникации. Одним из видов деятельностей человека говорящего является де-
ятельность речевая. Последняя связана не только с собственно процессами порождения и восприятия речи, но и с осмыслением действительности, необходимо требующим участия языка и опоры на язык.
Сознание рассматривается в рамках теории отражения [16] / опережающего отражения [2] и самым непосредственным образом связано с понятием образа мира. Последний трактуется вслед за А. Н. Леонтьевым (см., напр.: [15]) как универсальная форма организации знаний индивида, как интегративное отражение в сознании окружающей действительности, обладающее рядом важнейших свойств. К числу таковых относятся амодальность и многомерность; см.: «В образ, картину мира входит не изображение, а изображенное (изображенность, отражен-ность открывает только рефлексия, и это важно!)» [Там же]. Ср. с пониманием картины мира у М. Хайдеггера: «Картина мира, сущностно понятая, означает, таким образом, не картину, изображающую мир, а мир, понятый как картина. Сущее в целом берется теперь так, что оно только тогда становится сущим, когда поставлено представляющим и устанавливающим его человеком. Где дело доходит до картины мира, там выносится кардинальное решение относительно сущего в целом. Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего» [21]. Не менее значимыми свойствами образа мира, по А. Н. Леонтьеву, являются субъективность, поскольку он складывается в процессе накопления прижизненного опыта, и в то же время объективность, поскольку соотносимость индивидуальных деятельностей в единой культурной среде обусловливает появление общих компонентов сознания. Кроме того, объективность образа мира достигается тем, что познание человеком действительности опосредовано единой для всех представителей сообщества, усваиваемой в процессе социализации системой значений; см.: «Ведь в отличие от бытия общества, бытие индивида не является „самоговорящим", т. е. индивид не имеет собственного языка, вырабатываемых им самим значений; осознание им явлений действительности может происходить только посредством усваиваемых им извне
„готовых" значений — знаний, понятий, взглядов, которые он получает в общении, в тех или иных формах индивидуальной и массовой коммуникации. Это и создает возможность внесения в его сознание, навязывания ему искаженных или фантастических представлений и идей, в том числе таких, которые не имеют никакой почвы в его реальном, практическом жизненном опыте» [14].
Культура понимается (вслед за В. Н. Телия) как «мировидение и миропонимание, обладающее семиотической природой» [18: 222], т. е. как мировидение, мироощущение и миропонимание некоторого сообщества. По сути, речь идет об обладающей семиотической природой совокупности представлений (в широком смысле), в которых так или иначе отражается и закрепляется то, как представители данного сообщества видят, ощущают, понимают, интерпретируют, оценивают, объясняют (в первую очередь для себя) окружающий их мир. Формируясь в нас в процессе социализации, это «видение» формирует нас как личность. Оно скорее иррационально, нежели рационально. В повседневной практике оно зачастую остается «невидимым» для отдельного представителя сообщества, хотя пронизывает все наше бытие. Это мировидение ощутимо проявляется и становится заметным для представителя сообщества в том случае, когда он сталкивается с иным, другим, чужим и — тем более — чуждым. И в любом случае при необходимости и/или желании оно может быть отрефлексировано, правда, это всегда требует определенных усилий. Таким образом, культура — это то, что творит нас и творимо нами, то, что постоянно воспроизводится человеком и в человеке, то, что постоянно и изменчиво, то, что неосознаваемо и в то же время рефлексируемо, то, что лежит в основе культурной самоидентификации и идентификации личности.
Культура обладает способностью, с одной стороны, трансформироваться и изменяться, с другой — воспроизводиться и сохраняться. В этом, на мой взгляд, заключается залог ее жизнестойкости. И, конечно, культура поддается транслированию как синхронно (между современниками, живущими и общающимися «здесь и сейчас» с точки зрения исторической перспективы;
«горизонтальная» трансляция), так и диахронно (не только непосредственно межпоколенно — от одного поколения другому, но и по цепочке поколений, когда общение дистанцировано во времени даже с позиций исторической перспективы; «вертикальная» трансляция). Следовательно, культура может рассматриваться и как «надындивидуальный механизм хранения и передачи некоторых сообщений (текстов) и выработки новых» и может пониматься как пространство некоторой общей памяти, т. е. такое пространство, в пределах которого могут сохраняться, актуализироваться и в определенном смысле воспроизводиться общие тексты, общие феномены, общие смыслы [17].
Лингвокультура есть воплощенная и закрепленная в знаках живого языка и проявляющаяся в языковых процессах культура, культура явленная нам в языке и через язык. В некотором смысле лингвокультура сближается с языковой картиной мира, но эти феномены онтологически различны. Если языковая картина мира может пониматься как сложно организованное семантическое пространство (схожие идеи можно найти в трудах Ю. С. Степанова и Н. Д. Арутюновой), к которому применимы, в том числе, собственно лингвистические (в первую очередь — семантические) методы исследования, то лингвокульту-ра — феномен лингвокогнитивный, формируемый не языковыми единицами, но в первую очередь образами сознания в их вербальных одеждах, что требует несколько иных методов анализа. Это связано с тем, что в фокусе рассмотрения в данном случае находятся не знаки языка, овнешня-ющие образы, но образы, овнешняемые в знаках языка. Иначе говоря, в данном случае знаки языка (в лингвистическом понимании этого термина) рассматриваются как тела знаков языка культуры (по В. Н. Телия; см., напр.: [19; 20]). Можно ли сказать, что лингвокультура «равна» образу мира или языковому сознанию? (Если так, то нет смысла вводить данный термин и обосновывать данное понятие.) Думается, что нет. И дело здесь в первую очередь в том, что языковое сознание включает в себя опосредованный значениями (индивидуальный) образ мира во всем его объ-
еме, а лингвокультура — только общие компоненты образа мира, т. е. то, что формирует «объективную составляющую» такового, а это, как известно, всегда культурно маркировано и культу-розависимо, поскольку обусловливается единой системой значений и предопределяется окружением, в котором «складывается» образ мира как таковой (см. также: [10; 12]). Лингвокультура, как и культура как таковая, может сохраняться / воспроизводиться, с одной стороны, и трансформироваться / изменяться — с другой.
Что касается культурного пространства, то этот термин охватывает в первую очередь собственно «ментальную» сферу культуры, ибо по сути своей культурное пространство есть форма бытования культуры в сознании ее представителей (подробнее см.: [5]). Таким образом, культура, лингвокультура и культурное пространство оказываются онтологически связанными; они неслиянны (как неслиянны образы сознания и тела знаков, в которых они овнешня-ются) и неразрывны (как неразрывны составляющие рассматриваемого единства). По сути своей культурное пространство максимально сближается с понятиями культуры в телиевском понимании и культурной памяти / памяти культуры, по Лотману. Культурное пространство, соответственно, также поддается сохранению (благодаря его воспроизведению) и трансформации (путем повторения осознанных — как правило — или неосознаваемых — реже — изменений).
Язык «на поле» лингвокультуры выполняет функцию означающего, а в роли означаемого выступают феномены иной природы. В рамках психолингвокультурологического подхода означаемым является «семантика» лингвокультуры, т. е. культуроносные смыслы и образы, овнешнен-ные в знаках языка. При этом начальной точкой для филолога было и остается слово (вспомним Л. Ельмслева [7], писавшего, что именно текст получает лингвист в качестве отправного материала исследований), и слово же оказывается и финальной точкой в исследовании, ибо слово /язык есть для филолога своеобразное «мерило всего»: от него мы отталкиваемся в изучении других объектов и предметов и к нему же приходим, про-
веряя адекватность своих выводов. Предлагаемый нами подход (одновременно и лингвокогнитив-ный, и лингвокультурологический) позволяет выйти на особое поле исследований, где в фокусе внимания оказываются феномены лингвокогнитив-ной природы, в которых неразрывно спаяны слово (в самом широком смысле) и воплощенное в нем знание (в философском, историко-культурологиче-ском понимании; см., напр., у Я. Ассмана [3]).
В понимании сообщества мы в данном случае следуем некоторым представлениям Б. Андерсона [1]: (воображаемое) сообщество (imaged community) есть некое множество (группа / совокупность) людей / личностей, объединенных общением, ибо «сообщество» не от слова «общий», но от слова «общение» (community — communication). Приведенное понимание нуждается в некоторых комментариях. Во-первых, сообщество «воображенное, поскольку члены даже самой маленькой нации никогда не будут знать большинства своих собратьев-по-нации, встречаться с ними или даже слышать о них, в то время как в умах каждого из них живет образ их общности» [Там же]. Во-вторых, сообщество создается и цементируется в процессе общения (коммуникации), благодаря общению сохраняется, через общение трансформируется. И хотя в основе сообщества всегда лежат потребности, мотивы, цели его представителей, формируется сообщество, т. е. обретает свои основы, и, с одной стороны, воспроизводит себя, с другой — изменяет именно в процессе коммуникации его представителей, являющихся носителями, в том числе, определенного языка, культуры, лингвокультуры. В силу всего сказанного становится вполне очевидным, что сообщество всегда обладает лингво-культурной спецификой.
Коммуникация (общение) рассматривается нами (вслед за психологами и психолингвистами) как процесс взаимодействия личностей, основной целью которого является воздействие. Общение всегда происходит на фоне широкого историко-социокультурного контекста и в кругу того или иного сообщества. Таким образом, важнейшими факторами, предопределяющими процесс коммуникации, оказываются сами коммуниканты-лич-
ности, сообщество / сообщества, которому / которым они принадлежат, культура и лингвокуль-тура, представителями которых они выступают, и язык данной культуры, носителями которого они являются. Исходя из только что сказанного, можно утверждать, что коммуникация, осуществляемая на некотором языке носителями языка и сознания, представителями культуры и лингво-культуры, членами определенного сообщества, — это условие, инструмент и среда: 1) формирования и существования сообщества; 2) бытия культуры и лингвокультуры; 3) формирования личности и проявлений ее жизнедеятельности.
Как видно из приведенных выше утверждений, все составляющие рассматриваемого единства «язык — сознание — культура — лингвокуль-тура — человек — сообщество — коммуникация» связаны отношениями дву- и полинаправленной зависимости: каждый из данных феноменов соотносится и взаимодействует как с каждым другим феноменом, так и одновременно со всеми.
Одной из актуальных проблем, стоящих сегодня перед исследователями, является проблема воспроизводимости, которая требует ответа на вопрос: что, как и почему воспроизводится? И что именно воспроизводится в коммуникации (не в речи, но в дискурсе — sic!): знаки-»овнешнители» или знаки-»смыслы»? Означающее или означаемое? В терминах этно-психолингвистики: знаки языка, овнешняющие образы сознания, или сами образы сознания? В терминах лингвокультурологии: знаки языка или знаки культуры? В терминах психолингво-культурологии: знаки языка или культуронос-ные смыслы и образы (в вербальном воплощении), формирующие семантику лингвокультуры? Думается, что при поиске ответа на данный вопрос необходимо всегда иметь в виду следующее.
Первое. Воспроизводиться могут не только устойчивые, «знаково фиксированные» единицы, т. е. такие, которые имеют свои собственные «тела» (и тогда могут воспроизводиться либо и форма и смысл, напр., имена, фразеологизмы, большинство прецедентных феноменов; либо — что реже — только форма; напр., прецедентные высказывания с дефектной парадигмой и под.),
но и «свободные» с точки зрения плана выражения, «знаково нефиксированные» апелляции к фиксированным в сознании образно-смысловым структурам (к таковым можно отнести, напр., прецедентные ситуации и стереотипы, не имеющие «фиксированного имени», а также феномены несколько иной природы, например, эталоны и символы). В последнем случае, что совершенно очевидно, воспроизводится не форма, а только тот «смысл», тот образ, та эмоционально-смысловая структура, которые принадлежат данной культуре, культурному пространству и — через оязыковление — лингвокультуре и оказываются релевантными для данной ситуации общения.
Второе. Существует энное количество (глобальных) методов воздействия на культурные ценности, составляющие «культурное ядро», предопределяющие «конфигурацию» определенной культуры и «лицо» конкретной лингвокультуры. Остановимся на двух важнейших способах формирования и поддержания культурных ценностей — естественной воспроизводимости и навязывании повтором (подробнее см.: [13]).
Естественная воспроизводимость может быть определена как возобновляемость / повторяемость в коммуникации устойчивых феноменов, которая предопределяется и диктуется культурой и зачастую не осознается человеком — субъектом языка, культуры, лингвокуль-туры, коммуникации, ни в процессе порождения, ни в процессе восприятия. Называя кого-либо ослом, дубом, пауком или Моцартом, Колобком, доном Кихотом, сравнивая какого-либо человека с мартовским котом, хищной пираньей, нежной мимозой или какое-либо событие с Ходынкой, гибелью «Титаника», Хиросимой и т. д., мы на самом деле не придумываем образы, к которым мы апеллируем. В данном случае мы «используем» образы и культурные смыслы, которые уже существуют в нашей культуре, т. е., по сути, мы их воспроизводим.
Почему выбирается та или иная единица? Почему происходит апелляция к уже готовым образам и смыслам? Думается, это объясняется потребностью автора найти единицу (зд.: единицу лингвокультуры), в наибольшей степени со-
ответствующую индивидуально-субъективному смыслу, который автору необходимо облечь в некоторые знаки, чтобы сделать этот смысл доступным / понятным реципиенту. И культура может предоставить уже «готовый материал», который способен к тому же сразу обеспечить реципиенту «образное» понимание смысла без сложного декодирования большого текстового фрагмента. Ср.: с одной стороны:
Я бы на него не очень рассчитывала в этом деле. Он человек не очень умный, я бы сказала посредственный. Часто совершает глупые поступки. К тому его так легко обмануть... и т. д.; с другой стороны: Логика проста: если человек профи, он найдет неточности и исправит, а если лопух, то ему придется довольствоваться безобидными страшилками (МК, 2003); Делал он это, конечно, не из озорства, а только окончательно убедившись, что следователь — полный лопух (Ф. Незнанский, Девочка для шпиона); — Лопух ты, братец. Пустил к себе в дом человека, а ничегошеньки о ней не знаешь! (Д. Донцова, Бассейн с крокодилами); Жалко отдавать 50% нашей компании, которая 80 лет формировалась в этой стране, на счет иностранца, который рассказывает, что он лучший менеджер в этой сфере. Зачем отдавать-то, что мы за лопухи такие? (АиФ, 2007).
Конечно, взаимопонимание между автором и реципиентом возможно только тогда, когда автор точно оценил реципиента и (1) апеллировал к «подходящему» образу / смыслу и (2) выбрал «правильный» репертуар средств. Если автор корректно смоделировал наличное состояние сознания реципиента, то обращение к образу лопуха в приведенных контекстах, к тем культурным смыслам, которые за данным именем стоят, произведет именно такое воздействие, на которое автор рассчитывал. Замечу, что здесь мы имеем конкретный пример знаменитой метафоры свечи, которую А. А. Потебня использовал, проводя аналогию между свечой и мыслью в рассуждениях о связи мысли и слова: есть образ, к которому апеллирует автор, при этом автор использует единицу, выступающую в роли имени этого образа, и это имя вызывает в сознании реципиента тоже некоторый образ. Успешное воздействие и успешная коммуникация будут иметь место тогда, когда
образ, к которому обратился автор, и образ, который возник у реципиента, в той или иной степени тождественны (полного тождества быть не может). Определенное тождество (скорее — конгруэнтность) данных образов достигается во многом благодаря тому, что в самой культуре есть некий образ (в данном случае лопуха) и определенные культурные смыслы, с этим образом связанные, и вот именно они лежат в основе и образа лопуха у автора, и образа лопуха у реципиента, проявляясь в этих образах и обеспечивая их определенное тождество / конгруэнтность. Таким образом, получается, что в коммуникации так или иначе воспроизводятся культурные смыслы и образы культуры.
Причем даже в тех случаях, когда есть установка на творчество и автор предлагает свои образы, он делает это все равно с опорой на уже существующие в культуре образы и культурные смыслы, ибо иначе авторские «инновации» могут оказаться непонятными и тем самым закрытыми для реципиента. Подобная «закрытость», кстати, часто встречается тогда, когда автор и реципиент принадлежат разным культурам (от национальных / этнических до субкультур). Ср.:
... Пока я писал тебе это бесконечное, несусветное это письмо, наступило утро. Огрызок моей задутой свечи похож на пенек для Колобка, каким его мастерит художник кукольного театра (Д. Рубина, Синдром Петрушки) «— Есть один довольно странный тип, с которым Ричард очень подружился. Не знаю, может, он заимел над ним такую власть... вроде какого-нибудь Свенгале. <...> Он все время разговаривает с ним по телефону. Раньше он отстаивал собственное мнение, а <...> теперь он можно сказать, даже в сортир не ходит, не спросив у своего дружка на то разрешения (Питер Джеймс, В плену снов).
Замечу, что второй пример смыслово непонятен для русского читателя и нуждается в объяснении, что и вынудило переводчика сопроводить его сноской: «В романе „Трибли" малоизвестного в России английского писателя Джорджа де Мореа (1834-1896) действует зловещий гипнотизер Свенгале, заставляющий людей выполнять его преступные приказы. Имя Свенгале стало в Англии нарицательным».
Итак, и культурные смыслы, и образы, и даже «формы» для таковых (знаки, вербальные знаки) воспроизводятся потому и именно потому, что именно они оказываются наиболее оптимальным вариантом для выражения изначальной «мысли» / изначального «замысла» автора. Иначе говоря, в основе естественной воспроизводимости лежит, как правило, собственно потребность автора, которую он пытается удовлетворить в процессе и благодаря коммуникации наиболее оптимальным для себя образом. Крайне важно, что естественная воспроизводимость обеспечивает воздействие на реципиента именно с опорой на существующий образ мира, на саму культуру. И по сути своей естественная воспроизводимость есть способ поддержания культуры и межпоколенной ее трансляции.
Что касается навязывания повтором, то он есть некий способ (и механизм) сделать воспроизводимость того или иного феномена «естественной». И поскольку в коммуникации воспроизводятся культурные смыслы и образы, то очень важно, чтобы воспроизводились именно определенные смыслы и определенные образы (они связаны, в том числе, и с системой ценностей). Из этого вытекает, что в основе навязывания повтором всегда лежит социальный, идеологический и под. заказ, который имеет, в том числе, цель сформировать или изменить определенным образом некоторый фрагмент образа мира реципиента. Таким образом, навязывание повтором — это способ формирования и изменения культуры, способ воздействия на культурное ядро. Об этом в свое время писал еще А. Грамши, создавший теорию о гегемонии и во многом заложивший основы современного манипулирования массовым сознанием [4] (см. также: [8]).
Проиллюстрирую сказанное, проведя аналогию со следующими ситуациями.
1. Я постоянно произношу звуки / пишу буквы, и путем привлечения, увлечения, завлечения, прельщения, даже принуждения я вынуждаю других неустанно повторять мои действия; и делаю я это для того, чтобы эти «другие» научились «правильно» произносить / писать нужные мне звуки / буквы, доведя свои навыки до авто-
матизма. Если угодно, до естественного их воспроизведения. Этому подобно навязывание повтором. (В скобках заметим, что принуждение не является способом манипуляции.)
2. В процессе коммуникации я произношу звуки / пишу буквы так и такие, чтобы мой собеседник мог воспринять то, что я говорю / пишу, чтобы он мог понять, что я хочу сказать, и сделать то, что я от него хочу. С этим схожа естественная воспроизводимость.
Итак, навязывание повтором — это способ формирования и изменения культуры (ее ценностей, оценок, установок и под.) и лингвокульту-ры, а естественная вопроизводимость, покоящаяся именно на культуре, служит в первую очередь сохранению, поддержанию и трансляции культурных ценностей, культурной памяти, самой культуры и, соответственно, лингвокультуры.
В заключение отмечу, что изучение феномена воспроизводимости в рамках психолингво-культурологии сегодня находится только в самом начале, однако уже можно предложить некоторые предварительные выводы (первоначально были представлены, напр., в: [11]). Так, например, видится возможным утверждать, что роль когнитивной основы воспроизводимости могут выполнять онтологически различные феномены. При этом базовой основой может быть признан образ, под которым в данном случае понимается результат максимального сгущения, эмоционально-смысловая свертка «ментальной картинки», так или иначе соотносимой с информацией, поступающей по одному или нескольким сенсорным каналам. Более того, позволю себе высказать общую гипотезу. С точки зрения психолингвокультуро-логии в коммуникации (не в речи, но в дискурсе) воспроизводится либо единица лингвокогнитив-ной природы, либо оязыковленная единица собственно когнитивной природы: образ сознания, входящая в класс знаний информационная единица, культуроносный смысл или — более масштабная единица — представление, понимаемое как (в нашем случае — являющийся коллективным достоянием) результат эмоционально-образного восприятия действительности в условиях
определенной культуры. Подтверждение, уточнение или опровержение этой гипотезы — вопрос будущего. Надеюсь, не очень далекого.
ЛИТЕРАТУРА
1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. — URL: http:// www.gumer.info/bibliotek_Buks/Sociolog/anders/
2. Анохин П. К. Биология и нейрофизиология условного рефлекса, М., 1968. — URL: http://elib.gnpbu.ru/text/ anohin_biologiya-i-neyrofiziologiya_1968/
3. Ассман Я. Культурная память: Письмо и память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.
4. Грамши А. Тюремные тетради. — URL: http:// www.libok.net/writer/5377/kniga/15213/gramshi_antonio/ tyuremnyie_tetradi_izbrannoe/read
5. Гудков Д.Б., Красных В. В. Русское культурное пространство и межкультурная коммуникация // Научные доклады филологического факультета МГУ М., 1998. Вып. 2. С. 124-133.
6. Гумбольдт В. фон. Природа и свойства языка вообще // Избр. тр. по языкознанию. / Общ. ред. Г. В. Рамишвили; Послесл. А. В. Гулыги и В. А. Звегинцева. М., 2000. — URL: www.lib.rus.ec/b/325096/read
7. ЕльмслевЛ. Пролегомены к теории языка. — URL: http:// www.takelink.ru/knigi_uchebniki/nauka_obrazovanie/87999-prolegomeny-k-teorii-yazyka.html
8. Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2003.
9. Красных В. В. Жанры речи сквозь призму многомерности бытия Человека говорящего // Жанры речи. 2014. № 1. С. 10-14.
10. Красных В. В. Культура, культурная память и лингво-культура: их основные функции и роль в культурной идентификации // Вестн. ЦМО МГУ Филология. Культурология. Педагогика. Методика. 2012. № 3. С. 67-73.
11. Красных В. В. Лингво-когнитивные основы воспроизводимости // Вестн. ЦМО МГУ Филология. Культурология. Педагогика. Методика. 2009. № 3. С. 54-62.
12. Красных В. В. Лингвокультура как объект когнитивных исследований // Вестн. Московского ун-та. Сер. 9. Филология. 2013. № 2. С. 7-18.
13. Красных В. В. Роль и основные функции культурных ценностей в коммуникации // Коммуникация в изменяющемся мире. Матер. конф. Российской Коммуникативной Ассоциации. Красноярск, 2012. С. 256-260.
14. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М., 1975. — URL: www.biblion.mobi/archive/genres/psychology/ a.n.leontyev01.html
15. Леонтьев А. Н. Образ мира // Избр. психологические произведения. М., 1983. С. 251-261. — URL: www.infoliolib. info/psih/leontyev/obrazmira.html
16. Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. 3-е изд. М., 1972.
17. Лотман Ю. М. Память в культурологическом освещении // Лотман Ю. М. Избр. ст. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 200202. — URL: www.classes.ru/philology/lotman-92f.htm
18. Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. М., 1996.
19. Телия В. Н. Послесловие. Замысел, цели и задачи фразеологического словаря нового типа // Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий / Отв. ред. В. Н. Телия. М., 2006. С. 776-782.
20. Телия В. Н. Предисловие // Большой фразеологический словарь русского языка. Значение. Употребление. Культурологический комментарий. / Отв. ред. В. Н. Телия. М., 2006. С. 6-14.
21. Хайдеггер М. Время картины мира. — URL: www. gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Heidegg/Vr_KartMi.php
[хроника]
ВСПОМИНАЯ ПУШКИНА: «ПУТЕШЕСТВИЕ В АЗРУМ» В XXI ВЕКЕ
(Начало. Продолжение на с. 24, 39)
С 11 по 13 ноября 2013 года в Ататюркском университете города Эрзурум (Турция) под эгидой МАПРЯЛ прошла международная научно-практическая конференция «Актуальные вопросы русской филологии в поликультурном пространстве», в которой приняли участие около семидесяти преподавателей, аспирантов и научных сотрудников из разных стран мира — Турции, России, Болгарии, Германии, Испании, Ливана, Украины, Белоруссии, Грузии, Азербайджана, Казахстана, Узбекистана, Туркменистана.
Конференция была организована Отделением русского языка и литературы Ататюркского университе-
та (Эрзурум, Турция) и Тбилисским государственным университетом им. Ив. Джавахишвили. На открытии конференции к ее участникам обратился Генеральный консул Российской Федерации в Трабзоне Дмитрий Таланов, который рассказал о развитии культурных связей между Россией и Турцией.
С приветственным словом выступили ректор Ататюркского университета профессор Хикмет Косак и представители делегаций из Казахстана, Грузии, Ливана, Болгарии, Украины, Азербайджана.
От имени МАПРЯЛ участников конференции приветствовал вице-президент МАПРЯЛ, профессор
