CC BY
29
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2017. № 1
Л.Э. Крыштоп*
ЛЕКЦИОННОЕ НАСЛЕДИЕ КАНТА: СЛОЖНОСТИ ПЕРЕВОДА И ИНТЕРПРЕТАЦИИ (на материале «Естественного права Файерабенда» и «Лекций по философскому учению о религии» Пёлица)**
Статья посвящена анализу ряда важных для понимания философских взглядов Канта понятий и сложностей, возникающих при попытке их перевода на русский язык, на основе материала кантовских лекционных курсов по естественному праву («Естественное право Файерабенда») и рациональной теологии («Лекции по философскому учению о религии» Пёлица). Лекционное наследие Канта обладает исключительной значимостью при исследовании процесса становления основных принципов кантовской философии. Предоставляя нам примеры и сравнения, отличные от содержащихся в печатных работах, а также альтернативные варианты обоснования кантовских положений, записи лекций помогают нам лучше понять философию Канта. Однако работа с данным видом текстовых источников сопряжена с рядом сложностей и опасностей. В статье приведен краткий обзор основных терминологических трудностей, с которыми нередко приходится иметь дело, когда работаешь с записями кантовских лекций, а также даются некоторые возможные пути их разрешения.
Ключевые слова: лекционное наследие Канта, терминологический аппарат, перевод, интерпретация.
L.E. Kryshtop. Kant's lecture notes: difficulties of translation and interpretation
The article analyzes the main notions which are important for the understanding of the philosophical views of Kant and difficulties which arise by their translating into Russian. The analyze is carried out on the base of Kant's lecture notes for natural law (Naturrecht Feyerabend) and rational theology (Kant's Lectures on Philosophical Theology). Kant's lecture notes have paramount importance by the research studies of formation process of base principles of Kantian philosophy. Giving us both the examples and the comparisons, which differ from the ones in the printed writings, and the alternatives of argumentation of the main Kantian themes, they help us better to understand Kant's philosophy. But the research work with this kind of text sources is fraught with certain difficulties and dangers. The article presents both the short review of the main terminological difficulties we often have to do with by the research studies of Kant's lectures notes and some possible ways to solve them.
Key words: Kant's lecture notes, conceptual framework, translation, interpretation.
* Крыштоп Людмила Эдуардовна — кандидат философских наук, ассистент кафедры истории философии РУДН, тел.: 8 (499)749-73-89; e-mail: ricpatric@gmail.com
** Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ (проект № 16-03-00806а).
Лекционное наследие Канта, как ни странно, до сих пор остается крайне малоизученным, что вызывает тем большее удивление, чем большую значимость может иметь этот вид источников для изучения кантовской философии. Причем это справедливо даже для немецкоязычного кантоведения, перед которым не стоит проблема перевода данных текстов. В случае же иноязычных канто-ведческих исследований, тем более отечественных, и вовсе следует констатировать недостаточную осведомленность и крайне низкую степень изученности кантовского лекционного наследия, во многом объясняющуюся плохой доступностью этих текстов в оригинале и отсутствием на сегодняшний день переводов большого числа манускриптов (даже первостепенной значимости) на другие языки. Счастливым исключением здесь можно считать, пожалуй, итальянских кантоведов, регулярно обращающихся к релевантным записям кантовских лекций как в оригинале, так и в уже имеющихся и создаваемых переводах на итальянский язык1.
В то же время записи лекционных курсов Канта могут сослужить нам большую службу, проясняя целый ряд труднопонимаемых или до сих пор остающихся дискуссионными вопросов относительно формирования основ кантовской философии во всех сферах, в том числе в таких разделах практической философии, как моральная философия и философия права. Со стороны кантовской этики таким вопросом оказывается, в частности, вопрос установления временного периода, когда в моральной философии Канта происходит кардинальный перелом, ознаменовавшийся полным исключением всяческих пережитков ранней эвдемонистической концепции и переходом к последовательному отстаиванию ничем не нарушаемой автономии воли в определении к следованию предписаниям морального закона. В отношении кантовской философии права такими вопросами можно считать вопрос установления времени, когда Кантом были сформулированы основы его фило-софско-правовой концепции, и вопрос о характере взаимосвязи морали и права (выводимости правовых установлений из верховного морального принципа, которым является категорический императив, или же их независимость друг от друга).
И в том, и в другом случае имеющиеся манускрипты записей соответствующих лекционных курсов Канта по морали, теологии и естественному праву оказываются для нас незаменимым подспорьем. Так, в частности, название одного из них, датируемого
1 Прекрасной иллюстрацией этого могут служить недавно вышедший перевод записей лекций Канта по естественному праву Файерабенда [I. Kant, 2016], а также работы К. Эспозито и С. Бордони: [C. Esposito 2009, S. 117-146; Idem., 1988, p. 11-91; Idem., 2004, S. 265-291; G.S. Bordoni, 2016a, p. 9-50].
1784 г., а именно «Естественное право Файерабенда», способно убедить нас в том, что философия права вовсе не является поздним изобретением Канта и что момент начала ее зарождения следует относить не позднее чем к середине 80-х гг. XVIII в2. Обращение же к записям лекций по моральной философии 70-х гг. и по теологии середины 80-х гг. XVIII в. показывает, что недостаточно обоснованным представляется и тезис, согласно которому кардинальный переворот в этико-религиозных взглядах Канта относят ко времени между первым изданием «Критики чистого разума» (1781) и «Критикой практического разума» (1788)3.
В то же время, несмотря на всю возможную важность записей кантовских лекций для кантоведения, к данному виду источников, как и ко всем источникам, относящимся к рукописному наследию Канта (письма и черновые заметки), необходимо подходить с осторожностью. Это и вызывает необходимость прояснения методологических подходов к работе с ними и к привлечению полученных данных к изучению кантовской философской системы, что в целом чаще всего остается без внимания.
Значимость записей лекций как источника изучения
философии Канта
Одной из первостепенных проблем, возникающих при работе с рукописным наследием Канта в целом и с записями его лекционных курсов в частности, оказывается проблема определения исследовательского статуса данных источников, иными словами -выстраивание всех имеющихся у нас источников в определенную иерархическую структуру в зависимости от того, каким из них мы отдаем приоритет. Безусловно, такая иерархия не может быть выработана раз и навсегда, так как определенные подвижки в ней могут происходить с учетом ставящихся исследователем целей и задач. Тем не менее представляется вполне возможным наметить определенные общие ориентиры, логичным образом вытекающие из самой специфики природы рассматриваемых источников.
Прежде всего, не представляется возможным отдавать источникам рукописного наследия и записям лекций приоритет перед печатными работами Канта. Если мы и можем привлекать их к изучению процесса формирования основных положений кантовской философии, то только в качестве своеобразного дополнения, при
2 Такого же мнения придерживается Ф.-А. Хирш: [Ph.-A. Hirsch, 2012, S. 10-20, 78-11]. Противоположную точку зрения можно найти у Р. Брандта: [Л. Brandt, 1982, S. 235; Idem, 2010. S. 127-129].
3 Подробнее об этом см.: [Л.Э. Крыштоп, 2015. № 2 (52), с. 49-61].
обращении к которому нам могут стать более понятны определенные моменты философской системы кенигсбергского философа или же могут быть представлены альтернативные варианты развития кантовской мысли, которые, тем не менее, по каким-то причинам (установление которых также может быть крайне полезно) остались Кантом невостребованными. При наличии же прямых расхождений с печатными работами Канта приоритет всегда должен оставаться за последними.
Причин для этого несколько. И прежде всего, это обусловлено проблемой датировки, с которой мы сталкиваемся при использовании источников рукописного наследия. Эта проблема практически не касается кантовских писем. Наибольшее значение она имеет для изучения черновых заметок Канта. Однако и для лекционного наследия она является вполне актуальной. Несмотря на наличие в большинстве случаев прямых указаний на дату на титульном листе самого манускрипта, нередко остаются сомнения, должна ли эта дата обозначать время начала и окончания чтения Кантом лекционного курса, время начала и окончания посещения слушателем лекционных занятий или же и вовсе время начала и окончания работы по переписыванию конспекта, принадлежащего другому слушателю. Все это крайне усложняет установление точного времени, когда читался лекционный курс, записями которого и являются те или иные манускрипты. Наличие же расхождений в датировке существенно осложняет работу с данным видом источников и их привлечение к изучению процесса формирования основ кантовской философской системы.
Другой, еще большей проблемой, с которой мы сталкиваемся, когда мы имеем дело с записями кантовских лекций, является вопрос их аутентичности4. И если возможность ошибочной записи слушателем или допущенной ошибки при переписывании конспекта нередко удается установить посредством сравнения разных манускриптов лекций, то все же открытым остается вопрос о том,
4 Подробнее о проблемах, связанных с обращением к конспектам лекций Канта, см.: [Хинске Н, 2007, с. 26—27]. Наряду с проблемой аутентичности (называемой в данной работе проблемой «идентичности») и проблемой датировки Н. Хинске выделяет также проблемы «понимания» (насколько слушатели были способны понять лектора и адекватно записать им сказанное?), «композиции» (насколько дошедшие до нас манускрипты, представляющие собой порой компиляции нескольких записей лекций, можно считать единым целым, адекватно передающим содержание лекционного курса?) и «полноты» (являются ли дошедшие до нас манускрипты записями лекционных курсов в их целостности?). Однако, на наш взгляд, эти проблемы представляются менее значимыми по сравнению с вышеуказанными проблемами установления датировки и аутентичности дошедших манускриптов лекционных курсов, в силу чего мы и не останавливаемся на них подробно.
насколько Кант в лекциях высказывал свои собственные взгляды, а насколько передавал взгляды авторов компендиумов, на которые должен был опираться в своей преподавательской деятельности5.
Таким образом, несмотря на наличие в истории кантоведения самых разнообразных подходов к решению рассматриваемой проблемы приоритетности различных видов источников, более оправданным, на мой взгляд, является подход, блестяще сформулированный К. Швайгером: «При привлечении данных материалов речь не может идти о том, чтобы вытащить на свет, так сказать, апокрифического Канта, но первостепенной целью должно быть научиться лучше понимать то, что сам Кант при жизни отдал в печать» [С. Schwaiger, 1999, S. 22].
Понятийный аппарат записей лекций
Рассмотрев общие методологические принципы изучения лекционного наследия Канта и привлечения данного вида источников к анализу кантовской философии, мы можем перейти к другому немаловажному аспекту — исследованию понятийного аппарата, с которым мы имеем дело в записях лекций. Данный аспект, безусловно, будет являться достаточно частным, так как в целом в лекциях мы видим ту же самую терминологию, которая используется Кантом и в его печатных работах. Собственно, именно на этом основании мы и можем привлекать лекционные записи к исследованию кантовской философии, ибо если бы мы имели дело в них с совершенно иными понятиями, пусть даже и для обозначения одних и тех же проблем, то вставал бы закономерный вопрос о том, а действительно ли об одних и тех же проблемах идет речь, и если так, то чем вызывается использование других лексических обозначений.
Но ничего подобного в подавляющем большинстве случаев мы не наблюдаем. Однако некоторые разночтения все-таки встречаются, что и делает записи лекций для нас особенно интересными. В некоторых случаях мы встречаем более развернутые пояснения или более доходчивые примеры, призванные иллюстрировать определенные реалии (как, например, в случае с Billigkeit в «Естественном праве Файерабенда» [I. Kant, 2010, S. 15]). Гораздо чаще в лекциях, по сравнению с печатными работами, Кантом используются
5 Впрочем, для справедливости следует отметить: является ли высказываемая мысль творением самого Канта или же неявной цитатой из иного автора, не всегда удается однозначно установить и в его печатных трудах, особенно учитывая хорошо известную склонность Канта не указывать прямо авторов, которых он берет за основу.
латинские аналоги или германизированные формы латинских слов (как в случае с Neceßitatio и Neceßitaet в «Естественном праве Файерабенда» [ibid., S. 9] и Providentia/Providenz, gubernatio/Guber-nation и directio/Direktion в «Лекциях по философскому учению о религии» [И. Кант, 2016, с. 170-175; I. Kant, 1937, S. 184-189]). Все это в некоторых случаях способно облегчить понимание мысли Канта, в некоторых же, скорее наоборот, способно нас запутать, однако бесспорно то, что все эти расхождения (даже самые малейшие) вполне достойны того, чтобы привлечь самое пристальное внимание исследователей генезиса кантовской философии.
Внимательное изучение терминологического языка является важным при исследовании взглядов любого философа, а тем более Канта, который издавна считается образцом если и не терминологической строгости6, то, по крайней мере, педантичности в попытках этой терминологической строгости достичь. Не зря именно с изучения кантовского понятийного аппарата мы можем начинать отсчет существования ныне столь популярного направления, как история философских понятий. Первопроходцем этого направления, по сути, стал австрийский историк философии, кантовед Рудольф Айслер, автор фундаментального труда «Лексикон Канта» [Л. Eisler, 1930], в свою очередь опирающийся на богатую комментаторскую традицию, ведущую свое начало еще со времен жизни Канта и продолжившуюся и после его смерти7. Усилия Айслера были подхвачены рядом последователей, что привело в конечном счете к появлению современного многотомного справочника философских понятий [Historisches Wörterbuch der Philosophie, 1971— 2007]. Несмотря на то что в настоящий момент это направление настолько развилось, что его методы применяются не только к исследованию терминов кантовской философии, но и вовсе к изучению нефилософских понятий, тем не менее до сих пор именно исследование кантовского терминологического языка занимает совершенно особое место в историко-философских штудиях, в силу чего мы можем даже говорить об отдельной дисциплине под названием «кантовская филология»8. Новую жизнь в эту область иссле-
6 В отношении этого следует указать на известную непоследовательность самого Канта в употреблении им же самим вводимых дефиниций, наиболее яркой иллюстрацией этого служит известный фрагмент из «Критики чистого разума», в котором Кант неявно меняет им же самим данные ранее в начале этого же абзаца определения понятиям «трансцендентный» и «трансцендентальный» (см.: [I. Kant, 1998, Bd 3, S. 351—352, 296—297; И. Кант,1994, с. 216—217]).
7 См.: [C.Chr.E. Schmid, 1795; G.SA. Mellin, 1797; J.Chr. Lossius, 1805; H. Ratke, 1991].
8 Подробнее о кантовской филологии и о ее взаимосвязи и влиянии на канто-ведение см.: [Н. Хинске, 2015, с. 154—173].
дований вдохнуло развитие электронно-вычислительной техники, что сделало возможным создание конкордансов9, активная работа над которыми продолжается и по сей день10. Такого рода материалы оказываются незаменимым подспорьем в процессе перевода философских текстов, так как, представляя широкую палитру контекстов употребления ключевых терминов западноевропейской философии, они значительно облегчают работу по выявлению тех проблемных аспектов перевода, где мы имеем дело с не полностью совпадающими лексико-семантическими полями концептов. Можно с уверенностью сказать, что немецкоязычное кантоведение и сегодня остается во многом верным исконному духу комментаторской традиции, обращающей пристальнейшее внимание на нюансы словесной формы выражения философской мысли, что находит свое полное подтверждение в словах Н. Хинске, одного из наиболее активных сторонников работы по созданию конкордансов11: «Неизменно филологическая работа остается первым шагом, философская интерпретация — вторым» [И. Шткв, 1977, Вё. 68, 8. 332]12.
В то же время и здесь, если мы желаем, привлекая к рассмотрению лекционное наследие Канта, достичь максимальной пользы для нашего исследования, а не нанести ему максимальный вред, нам необходимо соблюдать некоторую осторожность и не рассматривать терминологический аппарат кантовских лекций как некое отдельное, обособленное от всего остального организма кантовского понятийного аппарата нечто. Напротив, особенности употребления определенных терминов в записях лекций Канта могут быть нам интересны только тогда, когда мы рассматриваем их в тесной взаимосвязи с терминологией кантовских печатных работ. Мы ни в коем случае не должны утрачивать ощущение целостности кан-товского понятийного аппарата, а в случаях терминологических расхождений между записями лекций и печатными работами приоритет неизменно должен оставаться на стороне последних. Другими словами, мы можем использовать изучение такого рода расхождений для того, чтобы лучше понять особенности терминологии ке-нигсбергского философа в целом, но не в качестве аргумента для опровержения его же самого в его печатных работах.
9 Первым конкордансом такого рода стало исследование Готфрида Мартина: [G. Martin, 1967, Bd. 17].
10 Поисковая система Института коммуникативных исследований университета Бонна (Германия): https://korpora.zim.uni-duisburg-essen.de/Kant/
11 Серия индексов к философским текстам немецкого Просвещения: [Forschungen und Materialien zur deutschen Aufklärung, 1973—2016].
12 О тесной взаимосвязи кантоведения и кантовской филологии см.: [Н. Хинске, 2015, с. 154-173].
Сложности перевода
Говоря о переводе лекционного наследия Канта на русский язык, не следует упускать из виду тот факт, что на сегодняшний момент в нашей стране переведены далеко не все имеющиеся в распоряжении записи даже основных кантовских лекционных курсов, что не позволяет говорить о какой-то уже сложившейся традиции перевода в данной сфере. Скорее, следует констатировать, что в данном случае перед отечественными кантоведами открывается широкое поле деятельности. В то же время в нашей стране накоплен огромный опыт перевода кантовских печатных работ, восходящий еще к началу XIX в., что обусловливает необходимость в общем и целом соблюдать и придерживаться уже сложившихся вариантов перевода для большинства кантовских терминов, дабы сделать их для читателя узнаваемыми.
Тем не менее в ряде случаев сохранение данной традиции не представляется возможным. Это может иметь место ввиду отсутствия четко установленной традиции для перевода определенного понятия, что нередко случается в тех случаях, когда мы вынуждены констатировать отсутствие в русском языке соответствующего слова для обозначения определенных состояний (как в случае с понятием Billigkeit и Gesinnung) или же ввиду настоятельной необходимости пересмотра сложившейся традиции. Одним из ярчайших примеров последнего можно считать ситуацию, создавшуюся вокруг кантов-ского понятия Glückseligkeit, переводимого обычно на русский как «блаженство». Однако, как представляется, этот термин в современном русском языке приобретает оттенки значения, все дальше и дальше уводящие нас от исконного смысла этого слова в русском языке XIX в.13, что делает этот вариант перевода все менее и менее удачным.
В то же время не стоит лишний раз напоминать, насколько перевод философских терминов важен для восприятия идей зарубежных философов и формирования представления о взглядах иноязычных философов как у отдельных людей, так и у всего народа в целом, вплоть до появления ложных, в корне неверных интерпретаций, легко превращающихся в стереотипы14, что снова возвращает нас к девизу, сформулированному Хинске: «Неизменно филологическая работа остается первым шагом, философская интерпретация — вторым» [N. Hinske, 1977, Bd. 68, S. 332]. При этом
13 См. об этом подробнее в: [Э.Ю. Соловьев, 1997, т. 3, с. 739].
14 О формировании в России образа Канта как атеиста и безбожника под влиянием вольфианской трактовки концепта «постулат» (не соответствующего кан-товскому пониманию этого термина) см.: [Л.Э. Крыштоп, 2010, с. 85—92].
под филологической работой в данном случае будет пониматься уже работа переводчика, невозможная без тщательного предварительного продумывания каждого кантовского термина в отдельности и его вписанности в целостность кантовского терминологического языка.
Несколько конкретных иллюстраций из лекций
по естественному праву Файерабенда и лекций
по философскому учению о религии Пёлица
Как уже было упомянуто выше, одной из проблем, с которой мы нередко сталкиваемся при попытке перевода записей лекций Канта на русский язык, является синонимичное употребление философом терминов на немецком и на латинском языках, а иногда и наличие определенных модификаций этих терминов, как, например, латинизированные формы немецких слов или же, напротив, уже несколько видоизмененные на немецкий манер формы латинских терминов, что чаще всего не представляется возможным передать на русском языке без ущерба для целостности восприятия. В таком случае нередко приходится переводить все на русский язык единообразно, делая соответствующие примечания в виде указания оригинального кантовского термина, однако прежде чем решиться на такой шаг, необходимо тщательно проанализировать (на основе печатных работ, черновых заметок и других сохранившихся записей лекций), насколько такое отождествление правомерно и не скрывает ли разная словесная форма определенные смысловые нюансировки. Ниже мне хотелось бы привести два примера подобного рода из записей лекций по философскому учению о религии (К.Г.Л. Пё-лиц) и записей лекций по естественному праву (Г. Файерабенд):
а) Providenz, Gubernation, Direktion и Vorsehung, Regierung/Verwaltung, Lenkung/Leitung (на основе «Лекций по философскому учению о религии»).
Определенной иллюстрацией такого кантовского словоупотребления служит пример из «Лекций по философскому учению о религии» Пёлица, где мы на протяжении нескольких страниц текста при разборе акта божественного провидения [И. Кант, 2016, с. 170—175; I. Kant, 1937, S. 184—189] встречаемся со следующими понятиями: Providentia, gubernatio и directio, но также и Providenz, Gubernation, Direktion, Vorsehung, Regierung, Verwaltung, Lenkung и Leitung. Из контекста (как, впрочем и из исходного значения всех представленных слов, которые могут быть разделены на три группы) становится понятно, что речь идет о трех функциях божественного провидения — промысле, правлении и руководстве. Под промыслом понима-
ется «учреждение определенных законов, в соответствии с которыми должен быть устроен ход вещей в мире», под правлением — «поддержание хода вещей в мире в соответствии с этими законами», под руководством — «определение единичных данностей в мире» согласно божественной воле [И. Кант, 2016, с. 171; I. Kant, 1937, S. 184]. Соответственно, представляется вполне логичным и не искажающим смысл говоримого Кантом употреблять в русском переводе слово «промысел» применительно к понятиям Providenz, Providentia, Vorsehung, «правление» («управление») — к Gubernation, gubernatio, Regierung/Verwaltung и «руководство» — к Direktion, direc-tio, Lenkung/Leitung.
Правомерность такого отождествления подтверждается и целым рядом черновых заметок Канта к соответствующим параграфам «Метафизики» Баумгартена (§ 950—975). Так, в заметке под номером 3686 мы можем найти явное отождествление Gubernation и Verwaltung: «Поддержание соответствующей конечной цели формы такового во времени называется die Gubernation: die Verwaltung».» [I. Kant, Refl. 3686, Akademieausgabe, 1926, Bd. XVII, S. 195]. В заметке под номером 5632 говорится: «Vorsehung (Vorsorge) — установление законов; относится к мироустройству. <...> Regirung (gubernation) — поддержание целого (в ходе мира) по законам. <...> Lenkung (Fügung) (directio) — определение каждой части к согласию (отдельных данностей) с законами (является управлением в отношении отдельных данностей)» [I. Kant, Refl. 5632, Akademieausgabe, 1928, Bd. XVIII, S. 263]. Аналогично Direction и Fügung отождествляется в заметке под номером 6171: «Die Direction, Fügung, — это actus extraordinarius управления [gubernation], направленного на отдельную цель» [I. Kant, Refl. 6171, Akademieausgabe, 1928, Bd. XVIII, S. 475]. Отождествление directio и Lenkung присутствует в черновой заметке под номером 6180: «Directio (Lenkung) — это concursus formalis; con-cursus materialis — это особоый actus творения, материальное чудо» [I. Kant, Refl. 6180, Akademieausgabe, 1928, Bd. XVIII, S. 481]. А в заметке под номером 4792 мы встречаемся с синонимичным употреблением понятий direction, Lenkung и Leitung: «Lenkung (Leitung), direction — это поступок, [направленный на то, чтобы] сделать данности мира соответствующими его особым целям» [I. Kant, Refl. 4792, Akademieausgabe, 1926, Bd. XVII, S. 730]. Эти и ряд других черновых заметок Канта [I. Kant, Refl. 6160—6163, Akademieausgabe, 1928, Bd. XVIII, S. 472] убеждают нас в том, что сам кенигсберг-ский философ воспринимал латинские формы directio, providentio, gubernatio как тождественные соответствующим немецким формам Vorsehung, Regirung/Verwaltung, Lenkung/Leitung и формам Providentz,
Direction, Gubernation, что и позволяет нам переводить все эти понятия на русский язык всего лишь тремя терминами — промысел, управление и руководство;
б) Necefiitaet/Nothwendigkeit и Necefiitatio/Necefiitation, Nothigung, Zwang (на основе «Естественного права Файерабенда»).
С подобного рода затруднением мы сталкиваемся и во «Введении» к записям лекций по естественному праву Файерабенда в случае с понятиями Necefiitatio, Necefiitation, Necefiitaet, Nothigung, No-thwendigkeit, Zwang. Эти термины мы встречаем по несколько раз на протяжении одного и того же абзаца, что, с одной стороны, затрудняет понимание текста ввиду кажущейся его запутанности, с другой же стороны, именно этот факт способен как нельзя лучше помочь нам разобраться в нюансировке этих понятий или в отсутствии каких-либо видимых различий между ними, за исключением их словесной (немецкой или латинской) формы выражения.
Из более внимательного прочтения рассматриваемого фрагмента «Введения» к «Естественному праву Файерабенда» становится очевидно, что Кант проводит строгое различие между такими терминами, как Necefiitatio и Necefiitaet: «Necefiitatio самого по себе случайного поступка посредством объективных оснований является практической Necefiitatio, что отличается от практической Necefiitaet» [I. Kant, 2010, S. 9]. Для дальнейшего прояснения нюансов словоупотребления Канта оказывается полезным обратиться к другим источникам рукописного наследия.
Во «Введении» к «Естественному праву Файерабенда» Кантом разбирается ряд основных для практической философии вопросов, употребление же выше обозначенных терминов и вовсе встречается при попытке определить сущность императивов, так что не вызывает удивления тот факт, что близкие по смыслу и текстологической форме пассажи мы находим прежде всего в записях лекций по моральной философии. Сравнение с целым рядом манускриптов позволяет нам сделать вывод о синонимичности для Канта таких понятий, как Necefiitatio и Necefiitation. Так, в «Моральной философии Коллинса» мы читаем: «Любая Necefiitation не только патологическая, но и практическая. Практическая Necefiitation не только субъективна, но и объективна, ибо если бы она была субъективной, то она была бы necefiitatio pathalogica» [I. Kant, Moralphilosophie Collins, S. 268]. Аналогичный пассаж мы находим и в «Морали Брауера» [I. Kant, 1924а, S. 35]. Другой интересный в этом отношении фрагмент мы встречаем в «Морали Мронговиуса»: «...Necefiitation бывает двояка: 1) объективная; 2) субъективная. Объективная Necefiitatio является представлением необходимости поступка
из оснований для доказательства благости. Субъективная Neceßitatio является необходимостью поступка посредством stimulos или посредством causas impulsivas субъекта» [I. Kant, Moral Mrongovius, S. 1416]. В лекциях же по метафизике Пёлица в разделе, посвященном способности желания, дается подразделение neceßitatio на патологическую и практическую [I. Kant, 1924b, S. 186], что в других манускриптах чаще соответствует подразделению Neceßitation на практическую и прагматическую.
Несколько сложнее приходится в отношении установления соотношения между понятиями Neceßitatio/Neceßitation и такими понятиями, как Zwang и Nöt(h)igung. Разнообразие вариантов сочетаний этих понятий в текстах записей лекций Канта может сначала натолкнуть нас на мысль о наличии принципиальных различий между ними, однако при более внимательном сравнении различных контекстов употребления данных понятий скорее приходится заключить, что все они для Канта были синонимичны. Так, в «Морали Мронговиуса» Zwang подразделяется на практический и патологический, при этом патологический Zwang определяется как «делание поступка необходимым per stimulos» [I. Kant, Moral Mrongovius, S. 1416], тогда как практический — как «делание необходимым неохотно совершаемого поступка per motiva» [ibid.], что полностью соответствует подразделению Neceßitatio/Neceßitation [I. Kant, Moralphilosophie Collins, S. 268; Idem., Moral Kaehler, S. 1205; Idem., Moral Mrongovius, S. 1407; Idem., Praktische Philosophie Powalski, S. 111]. Аналогичное подразделение Zwang мы находим и в «Moral Brauer» [I. Kant, 1924a, S. 34]. Там же мы находим подразделение Zwang на объективный и субъективный, что в целом соответствует подразделению на объективную и субъективную Neceßitation. Однако представляется, что Кант проводит здесь некоторое различие между Zwang и Neceßitation, в чем мы еще больше убеждаемся при сравнении этого фрагмента с фрагментом из «Морали Мронго-виуса», где подразделение Zwang на объективный и субъективный представляется как бы производным от соответствующего подразделения Neceßitation [I. Kant, Moral Mrongovius, S. 1416]. Ситуация осложняется еще и тем, что в обоих разбираемых пассажах присутствует также и подразделение понятия Nötigung на объективный и субъективный [ibid., S. 1416; I. Kant, 1924a, S. 34]. В данном случае представляется более разумным полное отождествление понятий Neceßitatio/Neceßitation/Nötigung и проведение некоторого, хотя и незначительного, различия между этими понятиями и понятием Zwang, тем более что в записях как лекций по естественному праву, так и лекций по моральной философии присутствуют фразы, в ко-
торых термины Zwang и Nötigung употребляются вместе15, что делает крайне желательным поиск двух разных вариантов перевода для этих столь схожих по значению слов.
Обращаясь к переводам печатных работ Канта на русский язык стоит отметить, что относительно Nötigung ранее уже был найден достаточно удачный вариант перевода данного понятия в сочинениях по моральной философии как «понуждение» [И. Кант, 1997б, т. 3, с. 119, 129, 131; Он же, 1997а, т. 3, с. 491, 495], что как раз и позволило бы отличить этот термин от термина Zwang («принуждение»). И хотя такое разграничение терминов Zwang и Nötigung соблюдается в переводах далеко не всегда16, тем не менее представляется оправданным придерживаться данного разграничения, по крайней мере, применительно к релевантным контекстам словоупотребления в записях лекционных курсов Канта по морали и естественному праву.
Впрочем, попытка разведения переводов этих двух терминов нередко выглядит весьма искусственно, что во многом вызвано сложностью провести принципиальные различия между терминами Nötigung и Zwang у самого Канта. Немецкий исследователь кантов-ской философии К. Швайгер, обращаясь к особенностям употребления Nötigung и Zwang, а также производных от них причастий genötigt и gezwungen в черновых заметках Канта и в записях лекций по моральной философии («Moral Mrongovius II»), приходит к выводу, что о Nötigung он говорит тогда, когда в самом понуждаемом субъекте отсутствуют внутренние мотивы, которые могли бы побудить его к совершению поступка, тогда как о Zwang речь идет в тех случаях, когда в субъекте наличествуют мотивы, побуждающие его к противоположному поступку [С. Schwaiger, 1999, S. 162]. Подобного взгляда придерживаются и некоторые итальянские исследователи [G.S. Bordoni, 2016b, p. 242], наглядное подтверждение этого находим в недавно вышедшем в свет переводе «Естественного права Файерабенда» на итальянский язык [I. Kant, 2016, p. 77]. Тем не менее даже итальянские комментаторы, в целом склонные проводить различие между Zwang и Nötigung, вынуждены констатировать, что сам Кант в печатных работах иногда употребляет эти термины совершенно идентичным образом. Проведенный же нами анализ лекционного наследия Канта убеждает нас в том, что дей-
15 См.: «Следовательно, Zwang — это не необходимость, а Nötigung к поступку» [I. Kant, Moral Mrongovius, S. 1416]; «Следовательно, Zwang — это Nötigung неохотно совершаемого поступка» [I. Kant, 1924а, S. 34]; «Zwang — это Nötigung к неохотному поступку» [I. Kant, 2010, S. 9].
16 Как в «Основоположении к метафизике нравов», так и в «Критике практического разума» нередок также перевод Nötigung и как «принуждение»: [И. Кант, 1997б, т. 3, с. 157, 185, 203; Он же, 1997а, т. 3, с. 323, 353, 497 и др.].
ствительно Кантом далеко не всегда проводилось принципиальное различие между этими двумя терминами, как и между производными от них genötigt, gezwungen и necessitirt, так как в целом ряде контекстов они употребляются синонимичным образом [I. Kant, Praktische Philosophie Powalski, S. 111; Idem., Moral Mrongovius, S. 1416]. А это, в свою очередь, не всегда дает основание проводить какие-либо существенные различия между всеми вышеперечисленными терминами, в силу чего и возможно переводить их совершенно одинаково как «принуждение» («понуждение»), за исключением тех случаев, когда оба термина употребляются Кантом в одном и том же предложении.
Гораздо менее проблематичным по сравнению с вышеприведенным разбором терминов Zwang, Nötigung, Neceßitatio/Neceßitation представляется установление синонимии в употреблении Кантом двух других понятий, до сих пор остававшихся за рамками нашего рассмотрения, а именно понятий Neceßitaet и Notwendigkeit. И здесь нам снова помогает не только более внимательное исследование самого исходного текста «Введения» к «Естественному праву Файерабенда», но и сравнение этого фрагмента со сходными фрагментами из записей лекций по моральной философии. Так, в «Естественном праве Файерабенда» мы читаем: Понуждение (Neceßitatio) самого по себе случайного поступка посредством объективных оснований является практическим понуждением, что отличается от практической необходимости (Neceßitaet)» [I. Kant, 2010, S. 9]. В «Морали Брауера» в аналогичном пассаже мы находим следующее определение: «Следовательно, принуждение (Zwang) не является необходимостью (Nothwendigkeit), а является понуждением (Nötigung) к поступку» [I. Kant, 1924а, S. 35].
Таким образом, на основе как изучения самого текста записей лекций по естественному праву Файерабенда, так и их сравнения с манускриптами лекций по моральной философии и метафизике, а также некоторыми черновыми заметками можно сделать вывод о том, что понятия Neceßitaet/Necessitaet являются для Канта синонимичными понятию Nothwendigkeit и могут переводиться как «необходимость», тогда как понятия Neceßitatio/Neceßitation могут быть отождествлены с понятиями Zwang и Nötigung и могут переводиться на русский язык как «принуждение» или «понуждение» (в зависимости от контекста употребления).
Итоги
Записи лекционных курсов Канта представляют необычайный интерес для кантоведения ввиду тех широких возможностей, которые они открывают для исследователей кантовской философии
в изучении до сих пор не до конца проясненных и спорных моментов генезиса кантовской философской мысли. Однако ввиду некоторой специфики данного вида текстовых источников приходится соблюдать некоторую осторожность, что приводит нас к необходимости выработки определенных методологических подходов к изучению дошедших до нас манускриптов и их привлечению к анализу определенных аспектов процесса зарождения и становления кантовской философии. К таким мерам предосторожности прежде всего следует отнести установление четких приоритетов относительно исследовательской значимости данного вида источников по сравнению с другими видами источников кантовской философии. И в данном случае крайне важно понимать, что лекционному наследию Канта (как и другим видам рукописного наследия), какие бы интересные альтернативные варианты развития кантовской философской мысли мы бы там ни находили, ни в коем случае не может быть отдано предпочтение перед кантовскими печатными работами. Если мы и можем привлекать этот вид источников для того, чтобы лучше понять то, что кенигсбергский мыслитель хотел выразить в своих печатных трудах, то ни в коем случае почерпнутые в записях кантовских лекций аргументы не могут быть направлены на опровержение самого Канта в его печатных (т.е. авторизованных) работах. Однако, будучи использованы с должной осмотрительностью, они и вовсе становятся незаменимы в процессе реконструкции взглядов философа.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Кант И. Критика чистого разума. М., 1994.
Кант И. Критика практического разума // Кант И. Соч.: В 4 т. / На рус. и нем. языке; Под ред. Н.В. Мотрошиловой. М., 1997а. Т. 3.
Кант И. Основоположение к метафизике нравов // Кант И. Соч.: В 4 т. / На рус. и нем. языке; Под ред. Н.В. Мотрошиловой. М., 1997б. Т. 3.
Кант И. Лекции о философском учении о религии / Пер. с нем. Л.Э. Крыштоп; Под ред. А.Н. Круглова. М., 2016.
Крыштоп Л.Э. Философский язык в Германии XVIII века (на примере понятия постулата) // Язык философии: традиции и новации / Под ред. А.Н. Круглова. М., 2010.
Крыштоп Л.Э. Учение о постулатах в «Лекциях Канта о философском учении о религии» // Кантовский сборник. 2015. № 2 (52).
Соловьев Э.Ю. Примечания // Кант И. Соч.: В 4 т. / На рус. и нем. языке / Под ред. Н.В. Мотрошиловой. М., 1997. Т. 3.
Хинске Н. Между Просвещением и критикой разума: Этюды о корпусе логических работ Канта. М., 2007.
Хинске Н. Кантианство, кантоведение и кантофилология: Размышления об истории рецепции кантовской мысли // Историко-философский ежегодник. 2015. М., 2015.
Bordoni G.S. Introduzione // Kant I. Lezioni sul Diritto Naturale (Naturrecht Feyerabend) / A cura di N. Hinske, G.S. Bordoni. Milano, 2016а.
Bordoni G.S. Note al Testo // Kant I. Lezioni sul Diritto Naturale (Naturrecht Feyerabend) / A cura di N. Hinske, G.S. Bordoni. Milano, 2016б.
Brandt R. Das Erlaubnisgesetz, oder: Vernunft und Geschichte in Kants Rechtslehre // Rechtsphilosophie der Aufklärung. Symposium Wolfenbüttel / Hrsg. von R. Brandt. B., 1982.
Brandt R. Immanuel Kant — was bleibt? Hamburg, 2010.
Eisler R. Kant-Lexicon. Nachschlagewerk zu Kants sämtlichen Schriften. B., 1930.
Esposito C. Introduzione // Kant I. Lezioni di filosofia della religione / A cura di C. Esposito. Napoli, 1988.
Esposito C. Kant: von der Ethik zur Religion (und zurück) // Kants Metaphysik und Religionsphilosophie / Hrsg. von N. Fischer. Hamburg, 2004.
Esposito C. Die Schranken der Erfahrung und die Grenzen der Vernunft. Kants Moraltheologie // Aufklärung. Interdisziplinäres Jahrbuch zur Erforschung des 18. Jahrhunderts und seiner Wirkungsgeschichte / Hrsg. von L. Krei-mendahl, M. Neugebauer-Wölk, F. Vollhardt. Hamburg, 2009.
Forschungen und Materialien zur deutschen Aufklärung / Hrsg. von N. Hin-ske, L. Kreimendahl, C. Schwaiger. Abt. III: Indices. Stuttgart; Bad Cannstatt, 1973—2016.
Hinske N. Die Datierung der Reflexion 3716 und die generellen Datierungsprobleme des Kantischen Nachlasses. Erwiderung auf Josef Schmucker // KantStudien, 1977. Bd. 68.
Hirsch Ph.-A. Kants Einleitung in die Rechtslehre von 1784. Immanuel Kants Rechtsbegriff in der Moralvorlesung «Mrongovius II» und der Naturrechtsvorlesung «Feyerabend» von 1784 sowie in der «Metaphysik der Sitten» von 1797. Göttingen, 2012.
Historisches Wörterbuch der Philosophie // Hrsg. von J. Ritter, K. Gründer, G. Gabriel. Basel, 1971—2007.
Kant I. Moral Brauer // Eine Vorlesung Kants über Ethik. Im Auftrag der Kantgesellschaft / Hrsg. von P. Menzer. B.; Charlottenburg, 1924a.
KantI. Vorlesungen über Metaphysik / Hrsg. von K.H.L. Pölitz. Erfurt, 1924b.
Kant I. Gesammelte Schriften / Hrsg. von der Königlich Preußischen Akademie der Wissenschaft. Bd. XVII. B., 1926; Bd. XVIII. B., 1928.
Kant I. Vorlesungen über die philosophische Religionslehre / Hrsg. von K. Beyer. Halle, 1937.
Kant I. Kritik der reinen Vernunft // Kant I. Werke: In 6 Bd / Hrsg. von W Weischedel. Darmstadt, 1998. Bd. 3.
Kant I. Naturrecht Feyerabend // Forschungen und Materialien zur deutschen Aufklärung / Hrsg. von N. Hinske, L. Kreimendahl, C. Schwaiger. Abt. III: Indices. Bd. 37.1. Stuttgart; Bad Cannstatt, 2010.
Kant I. Lezioni sul Diritto Naturale (Naturrecht Feyerabend) / A cura di N. Hinske, G.S. Bordoni. Milano, 2016.
Kant I. Moral Kaehler // AA. Bd. XXVII.
Kant I. Moral Mrongovius // AA. Bd. XXVII.
Kant I. Moralphilosophie Collins // AA. Bd. XXVII.
Kant I. Praktische Philosophie Powalski // AA. Bd. XXVII.
Lossius J.Chr. Neues philosophisches allgemeines Real-Lexicon oder Wörterbuch der gesammten philosophischen Wissenschaften in einzelnen, nach alphabetischer Ordnung der Kunstwörter auf einander folgenden Artikeln. Erfurt, 1805.
Martin G. Allgemeiner Kantindex zu Kants gesammelten Schriften // AA. Abt. 5. B., 1967. Bd. 17.
Mellin G.S.A. Encyclopädisches Wörterbuch der kritischen Philosophie. Leipzig, 1797.
Ratke H. Systematisches Handlexicon zu Kants Kritik der reinen Vernunft. Hamburg, 1991.
Schmid C.Chr.E. Wörterbuch zum leichtern Gebrauch der Kantischen Schriften nebst einer Abhandlung. Jena, 1795.
Schwaiger C. Kategorische und andere Imperative. Zur Entwicklung von Kants praktischer Philosophie bis 1785. Stuttgart; Bad Cannstatt, 1999.
