CC BY
67
79 с. Перикса, Самп. р-н
80 с. Никольское, Знам. р-н
81 с. Кишкино, Инж. р-н
82 с. Текино, Самп. р-н
83 с. Павловка, Самп. р-н
84 с. Красивка, Инж. р-н
85 с. Кулевча, Инж. р-н
86 с. Богданово, Ржакс. р-н
87 с. Пущино, Ржакс. р-н
88 с. Николино, Инж. р-н
89 д. Цыганок, Токар. р-н
90 с. Ольгино, Ржакс. р-н
91 с. Натальевка, Ржакс. р-н
92 п. г. т. Ржакса, Ржакс. р-н
93 с. Оголиновка, Инж. р-н
94 д. Федоровская, Токар. р-н
95 с. Гладышево, Токар. р-н
96 с. Абакумовка, Токар. р-н
97 с. Гавриловка, Ржакс. р-н
98 с. Черняевка Морд. р-н
99 с. Березовка, Токар. р-н
100 с. П. Кусты, Самп. р-н
101 с. Отшивка, Морд. р-н
102 с. Ниж. Шибряй, Увар. р-н
103 п. г. т. Мордово, Морд. р-н
104 с. Шмаровка, Морд. р-н
105 с. Кужное, Морд. р-н
106 с. Туголуково, Жерд. р-н
107 с. Моисеево, Увар. р-н
108 с. Вязовое, Жерд. р-н
109 с. Верхнее-Чуево, Увар. р-н
110 п. г. т. Жердевка, Жерд. р-н
111 с. Вольная Вершина, Увар. р-н
1. Толстая С.М. Полесский народный календарь. М., 2005. С. 10.
2. Войтенко А.Ф. Лексический атлас Московской области. М., 1991.
3. Мызников С.А. Атлас субстратной и заимствованной лексики русских говоров Северо-Запада. СПб., 2003.
4. Плотникова А.А. Этнолингвистическая география Южной Славии. М., 2004.
5. Лексический атлас русских народных говоров. Пробный выпуск / отв. ред. И.А. Попов, Т.И. Вендина. СПб., 2004. С. 5-25.
6. Вендина Т.И. // Лексический атлас русских народных говоров (материалы и исследования). 1994. СПб., 1996. С. 19-25.
7. Вендина Т.И. // Лексический атлас русских народных говоров (материалы и исследования). 1996. СПб., 1998. С. 14-21.
8. Вендина Т.И. // Лексический атлас русских народных говоров (материалы и исследования). 1997. СПб., 2000. С. 9-10.
9. Ожегов С.И. Словарь русского языка / под ред. Н.Ю. Шведовой. М., 1987. С. 449.
Поступила в редакцию 19.06.2007 г.
ЛЕКСИКОГРАФИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ ОРФОЭПИЧЕСКОГО ТИПА В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОЙ ЯЗЫКОВОЙ СИТУАЦИИ
И.А. Вещикова
Veshchikova I.A. Lexicographic editions of orthoepic type in the context of modem linguistic situation. The paper is devoted to consideration of elaboration of dictionaries in the sphere of orthoepy. Its conceptions (aims and tasks, types of lexicographical information, structure and principles of compilation of word-list) are analyzed. Aspects and problems of modern linguistic situation that demand subsequent development are elucidated.
Тема, предлагаемая для обсуждения в настоящей статье, лежит в сфере, охватывающей анализ и осмысление лексикографических разработок в сфере орфоэпии. Она теснейшим образом связана с проблемами общественно-языковой практики и той новой ситуацией, которая сложилась в обществе в настоящее время и характеризуя которую ученые указывают на «ослабление твердых
языковых норм в двух направлениях»: 1) «активизировалось влияние норм определенных типов речи друг на друга», 2) «появилось огромное количество нарушений языковых правил» [1]. Не менее важно и другое обстоятельство. Подобного рода «инновации и массовые ошибки», проявляющиеся в несоблюдении акцентных норм, в расширении зоны действия устно-разговорных фонетиче-
ских форм, в распространении отдельных территориально локализованных произносительных особенностей, нередко фиксируются и в речевой практике современной элиты. Это влечет за собой несущественность строгого соблюдения нормы, приемлемость нелитературных форм в сферах, обладающих культурной и общественно-коммуникативной значимостью, а также ограниченные возможности использования текстов устной публичной речи в качестве некоего ориентира и образца. В таких условиях особый смысл приобретает вопрос о содержании и развитии словарей орфоэпического типа, которые становятся важнейшим инструментом подготовки человека к полноценной языковой жизни, к его участию в максимально большем числе устных форм речевой деятельности. Напомним, что первым чисто лексикографическим описанием, открывающим историю ортологических словарей орфоэпического типа, принято считать словарь-справочник «Русское литературное ударение и произношение», созданный под руководством Р.И. Аванесова и С.И. Ожегова (1955). К числу аналогичных источников следует также отнести «Русское литературное произношение и ударение» под редакцией тех же ученых (1959/60); «Словарь ударений для работников радио и телевидения» Ф.Л Агеенко и М.В. Зарвы (1-е изд. - 1960), который начиная с седьмого издания (1993) выходит под названием «Словарь ударений русского языка» (в разные годы его научными редакторами были К.И. Былинский, Д.Э. Розенталь, М.А. Штудинер); «Орфоэпический словарь русского языка: Произношение, ударение, грамматические формы» С.Н. Боруно-вой, В.Л. Воронцовой, Н.А. Еськовой под редакцией Р.И. Аванесова (1-е изд. - 1983). В последнее десятилетие этот перечень пополнился еще несколькими изданиями: «Словарь трудностей русского произношения» М.Л. Каленчук и Р.Ф. Касаткиной (1-е изд. - 1997); «Словарь трудностей произношения и ударения в современном русском языке» К.С. Горбачевича (2000); «Русское словесное ударение» М.В. Зарвы (2001); «Собственные имена в русском языке» Ф.Л. Агеенко (2001), «Давайте говорить правильно! Трудности современного русского произношения и ударения» Л.А. Вербицкой,
Н.В. Богдановой, Г.Н. Скляревской (1-е изд. -
2002), «Орфоэпический словарь русского языка. Ударение. Произношение» И. Л. Рез-ниченко (2004), «Словарь образцового русского ударения» М.А. Штудинера (1-е изд. -2004), «Новый орфоэпический словарь русского языка. Произношение. Ударение. Грамматические формы» Т.Ф. Ивановой (2004). Как видно, даже если не включать в этот список постоянно издаваемых небольших словарей, количество их достаточно велико. В связи со сказанным надо сделать два замечания. Первое относится к тому, что, определяя круг источников, следует упомянуть работу, ставшую для этой серии словарей точкой отсчета. Это - первое издание (1950) широкоизвестной работы Аванесова «Русское литературное произношение», по принципам которой было составлено большинство орфоэпически ориентированных описаний. Второе замечание связано с вопросом о том, насколько правомерно и обоснованно словари со столь разными заголовками рассматривать как единую жанровую линию. Это объединение стало возможным благодаря их специализации. Все названные словари преследуют по сути одну цель - дать читателю описание произносительной нормы на словесном уровне. К этому следует добавить, что для авторов большинства традиционных (классических) словарей ее достижение видится в одновременном решении трех конкретных задач. Аванесовым и Ожеговым они были определены так: словарь должен «давать ответы на конкретные вопросы о правильном произношении отдельных слов и выражений»; «служить пособием по общим вопросам русского литературного произношения и ударения»; «делать предупредительные указания» для той категории случаев, когда «то или иное произношение слова или ударение не соответствует нормам современного русского литературного языка, но вместе с тем широко распространено в обиходной речи» [2]. Правда, в некоторых случаях приходится констатировать отступление от первоначально выдвинутых целеус-тановок. Так, почти во всех изданиях, увидевших свет уже в XXI в., задачи словаря существенно сужаются и сводятся к описанию только трудностей русского произношения и ударения. Однако известны и другие примеры, когда назначение подобного рода изданий мыслится довольно широко. Напри-
мер, авторы знаменитого «Орфоэпического словаря» (далее - ОС) полагают, что наряду с отражением норм произношения и ударения словарь призван раскрыть «все особенности русского словоизменения», включая «все случаи нестандартного образования форм, все случаи колебания в их образовании» [3]. Примечательно, что оценка такого подхода была дана еще в Предисловии к Словарю 1959/60, где указывалось: «Настоящий словарь является в первую очередь орфоэпическим словарем, т. е. словарем, посвященным явлениям устной речи - произношению и ударению. В словаре широко представлены также формы слов. Это в значительной степени связано с особенностями русского ударения, которое часто бывает подвижным, т. е. меняет место при грамматическом изменении слова. Но наряду с такими формами даются и формы, нерегулярные по образованию, или такие, в которых наблюдаются ошибки. <...> Они не относятся к орфоэпии как таковой, но с точки зрения правильности речи вопросы орфоэпические и вопросы образования форм тесно связаны» [4]. Естественно, что по обсуждаемому вопросу могут быть приняты разные решения. Проблема заключается в другом - предложенная корректировка задач орфоэпического словаря привела тому, что в ходе его подготовки произошло смещение интересов. Если сопоставить Словарь 1955 г., Словарь 1959 г. и разные издания ОС, то нельзя не увидеть, что разница между ними обусловлена не орфоэпическим, а грамматическим содержанием. Все сколько-нибудь существенные изменения и дополнения затрагивают грамматическую информацию, вследствие чего ОС «является вторым - после «Грамматического словаря русского языка» А.А. Зализняка -полно и последовательно сообщающим сведения о грамматических формах» [3, с. 666]. Вместе с тем объем сведений о произношении и ударении за более чем полувековую их историю сколько-нибудь заметно не увеличился. В этом плане три Словаря оказываются приблизительно одинаковыми.
Следующей проблемой, требующей специального внимания, становится вопрос о типе помещаемой в них лексикографической информации. Как и в орфоэпии в целом, в научной практике составления словарей надо различать два основных аспекта - норматив-
ный, когда описывается степень правильности того или иного явления, и чисто фонетический, когда устанавливаются типы фиксируемых в них вариантов. В первом случае лексикограф сталкивается с необходимостью для каждого включенного в словарь слова дать все те его характеристики, которые существенны для построения орфоэпически правильных текстов. Таковы, с одной стороны, сведения о широко распространенных и устойчивых нелитературных вариантах, с другой - сведения о форме или формах, которые соответствуют современной литературной норме. Из ненормативных фактов, для оценки которых с нормативной позиции используются специальные «запретительные» пометы, указываются главным образом те, которые отражают колебания нормы на оси «литературный / просторечный». Что касается вариантов, генетически связанных с диалектами, то таковые обычно не лексико-графируются, хотя в классической схеме описания орфоэпической нормы, предложенной в названной книге Аванесова, заполнение соответствующей зоны информации носит обязательный характер. В целом таких явлений немного, поскольку «для территориальных диалектов характернее теперь фигура носителя, соединяющего в своей речи элементы диалекта и литературного языка» [5]. Вместе с тем их экспансия, наблюдаемая в последние годы и явившаяся следствием активных миграционных процессов, говорит о практической полезности пересмотра помещаемой в словарь информации о нелитературных вариантах, расширив ее за счет описания территориально локализованных явлений, тем более что объяснение нарушающих литературную традицию вариантов с самого начала было их отличительной чертой, а сам факт широкого распространения подобного рода явлений - условием не только необходимым, но и достаточным для включения его в словарь. При этом жизнь языка говорит о том, что простое указание на диалектное происхождение варианта и констатация сложившегося к настоящему времени положения дел не достигают необходимого минимума, поскольку статус диалектных форм «подвижен», находясь в зависимости от разнопорядковых факторов - ситуативных и социальных, действие которых тесно переплетено между собой, поскольку они действуют
одновременно, то конфронтируя, то дополняя друг друга. Вероятно, сведения такого типа логично давать путем введения «предупредительного правила» (а не запретительных помет), указывающего, что: образцовое владение литературным языком не отрицает сохранения и употребления диалектных форм в бытовой сфере; в социально ответственных и культурно значимых коммуникативных ситуациях престижными становятся литературные формы; к лицам, занимающим разное место в незримой иерархии статусов, предъявляются разные требования, вследствие чего даже в условиях публичного общения употребление диалектных форм не всегда следует считать ошибкой. Оценка отступлений от литературной нормы «часто является не только лингвистической, но и этической проблемой»: «Предположим, с севера в Москву на короткое время приехал человек (колхозник, бухгалтер, агроном, инженер, почтальон...) - говорит он окая. Надо ли стремиться его орфоэпически «перевоспитать»? учить аканью? Конечно, нет. <...> Другой пример: учитель, уже много лет живущий в Москве, так и не освободился от оканья... Он заслуживает осуждения» [6]. Это значит, что «при формировании культуры речи необходимо подчеркивать, что речь является инструментом общественной организации, что пользоваться ею надо ответственно и что искусство человека в использовании языком является одним из самых существенных компонентов общественного авторитета этого человека» [7]. Говоря о нормативных установках, остановимся теперь на вопросе, касающемся отражения сосуществующих в пределах литературной нормы вариантов. В решении этого вопроса существует два различных подхода. Один из них реализован в классической версии «Словаря ударений.» и в продолжающих заложенные в нем традиции словарях Зарвы и Агеенко. Каждое из этих описаний «всегда рекомендует только один из двух сосуществующих в языке равноправных акцентных вариантов», «чтобы не было разнобоя в речи журналистов» [8]. К сожалению, такой путь при всей его привлекательности оставляет открытым вопрос о том, какие из «оставшихся» вариантов имеют статус литературных, а какие и в какой мере компрометируют речь того, кто их употребляет. Существо другого
подхода заключается в том, что «все многообразие языковых фактов не укладывается в простое противопоставление норма - не норма» [3, с. 5], т. к. язык постоянно развивается и сохранить нормы неизменными просто невозможно. В результате в жизни многих слов бывают переходные периоды, когда имеет место сосуществование двух вариантов. Такова природа нормы. Указанные обстоятельства заставляют принять установку, согласно которой «сколько-нибудь адекватное отражение реального положения вещей невозможно без введения некоторой шкалы нормативности» [3, с. 5], которая предусматривает оценки вариантов: а) как равноправных, б) как неравноправных, признавая в последнем случае один основным, другой - допустимым. Заметим, что такое представление, будучи неоспоримо с точки зрения теории, при его реализации на практике нередко вызывает определенные затруднения. Проблему составляет тот случай, когда имеет место равноправие вариантов. В некоторых ситуациях на эту «трудность» накладывается еще одна - противоречивость предписаний разных словарных источников. Каким должен быть алгоритм действий? Однозначного ответа здесь нет и быть не может. Представляется, что в таких условиях важно предоставить читателю информации (например, дополнить традиционную для словарей оценку, даваемую в виде помет, сведениями исторического либо социолингвистического характера, уделив внимание тем факторам - внутриязыковым и социальным, которые на разных этапах развития нормы определяли ее судьбу), оставляющей за ним право выбора решения.
В связи с проблемой «норма и вариативность» и установкой большей части словарей «отразить столько вариантов нормы, сколько их реально существует в языке на данной стадии его развития, по возможности точнее их квалифицировав» [3, с. 3], имеет смысл вспомнить, что «разные языковые варианты могут использоваться в зависимости от: а) социальных различий между носителями языка и б) от различий в условиях общения» [9]. В орфоэпии всегда доминировало исследование вариантов, квалифицируемых как социальные (в широком смысле слова). Кроме того, они достаточно определенно распределены на шкале нормативности, по-
скольку именно по отношению к ним осуществляется кодификация. Сложную проблему здесь составляет отражение стилистического варьирования. Как отмечают ученые, «на арене русского языка сейчас разворачиваются драматические события. Все новые позиции отвоевывает себе разговорная речь» [10]. Между тем в сложившейся практике составления словарей такой материал представлен на уровне буквально единичных примеров, квалифицируемых при этом по-разному: в быстрой речи, в разговорной речи возможно, допустимо разговорный, просторечный. Размышляя над тем, чем обусловлено едва ли не обязательное включение в словник всего несколько вариантов типа в[а]бще, ки-но[т’я']тр, [шъи]ся'т, [ты'щъ] и что заставляет оставлять без внимания другие члены того же фонетического множества, регулярно наблюдаемые в произношении любого носителя литературного языка в разных сферах общения, можно найти разные тому объяснения. Главным же среди них придется признать отсутствие более или менее общепринятого и убедительного решения по поводу их нормативного статуса, что в свою очередь объясняется сложившимся подходом к такого рода вариантам. Описывая их, принято подчеркивать, что они образуют множество, противопоставленное, с одной стороны, кодифицированным, с другой - просторечным формам. Не менее последовательно исследователи фиксируют тот факт, что отдельные его члены могут быть крайне вариативны в плане внешнего оформления. Иные свойства разговорных вариантов чаще всего не замечаются и, соответственно, от внимания авторов словарей «уходит» то, что варианты типа [када], [ваш:’э], [ч’эк], обяза[тн]о, [н’эскъ], [мож-быт’], [сышэн:ъ], [с’одн’ъ], обще[сн]ый не укладываются в систему оценок норма -не норма, правильно - неправильно, допустимо - недопустимо. Разумеется, мы не беремся здесь решать этот вопрос. Для наших целей достаточно констатировать тот факт, что класс компрессированных вариантов крайне неоднороден не только чисто фонетически. Его члены могут находиться на разном расстоянии от кодифицированных форм (ср. удиви[тн]о и [д’ес’]=здесь); иметь разный индекс частотности (ср. [ш:’ас] и
[нач’]=значит); быть легко узнаваемыми вне контекста (государс(твен)ный) и наоборот
явлениями контекстуальными ([с’а]=себя); характеризоваться некоторыми особенностями употребления, некоторые из которых стоит отметить. Во-первых, нет сомнений, что сферой применения разговорных (или, лучше сказать - компрессированных) форм является не только разговорная, но и специальная речь. Во-вторых, фонетические компрессии в разных типах речи и разновидностях литературного языка, находятся не в бессистемном смешении. Накопленный опыт изучения звукового строя устной литературной речи говорит о том, что разговорная и публичная речь отличаются, по крайней мере, в двух отношениях: уровнем употребления ком-
прессированных форм и - что не менее важно - их составом. В-третьих, в отличие от бытовой речи, где использование компрессий свободно, устная речь общественного назначения привлекает их крайне избирательно (в том смысле представлен не весь их спектр), а носители литературного языка явно склонны ограничивать в своей речи действие тенденции к компрессии. Здесь налицо следующие особенности, замеченные в речи представителей элитарного типа речевой культуры: регулярностью и последовательностью отличаются лишь те компрессии, которые наиболее близки к кодифицированным формам; те компрессии, которые максимально удалены от соотносимых с ними кодифицированных вариантов или нуждаются в дополнительном контексте, обычно единичны и нетипичны; подавляющее большинство компрессий, обладающих более или менее высокой статистической ценностью, входят в одну из трех групп: первую составляет некоторый вполне обозримый круг лексических единиц типа ви(д)ите, во-пер(в)ых, все(г)да, де(й)ствительно, до(л)жны, ин(и)ц(и)атива, ка(к)будто, мож(ет) быть, неско(лько), одинна(д)цать и одинна(д)ц(ать) и ряд других; вторую образуют слова, включающие в свой состав некоторые морфемные блоки, например, государственный, художес(твен)ный, учи-те(ль)ский или учит(ель)ский, непо-сре[цн]ный, непосре[тсн]ый и непо-сре[цстн]ый и т. п.; третью - слова с финалями типа личнос(т)ь, чувст(в) и некоторыми иными [11]. Исключений из этих правил немного (если не считать собственно дикторскую речь). Все это ведет к необходимости признать, что разные компрессированные
варианты с функциональной точки зрения далеко не всегда идентичны, что особенно явно проявляется, если какое-либо слово имеет более одного компрессированного варианта. Их описание в нормативном аспекте требует более гибкого подхода, поскольку здесь имеет место ситуация, когда одна и та же форма, будучи естественна и вполне ли-тературна в одних коммуникативных условиях, перестает быть таковой в других.
Имея в виду сказанное, рассмотрим вопрос о структуре словаря и принципах составления словника. По замыслу ученых, предложивших и разработавших обсуждаемый тип словаря, описание литературного произношения целесообразно разбивать на две части: словарь и правила. Именно таким образом строятся все (кроме последнего) издания пособия Аванесова «Русское литературное произношение» с той только разницей, что объем и расположение двух соответствующих частей оказывается в них прямо противоположным. Так, «Указатель слов», включенный в книгу Аванесова в качестве приложения и насчитывающий в разных изданиях от 412 до 1164 единиц, можно рассматривать как прообраз словарной части появившихся несколько позднее лексикографических изданий. Точно так же практически весь остальной текст книги есть не что иное, как «расширенный» вариант второй части («Сведения о произношении и ударении») любого такого словаря. И такое построение словаря не случайно, но во многом предопределено самим фактом наличия в русском языке двух разных типов звуковых закономерностей, в соответствии с чем каждая из двух частей словаря содержит определенный тип сведений. Одна - систематизирует информацию в виде правил чтения, основываясь на которых можно всегда установить фонетическую характеристику для той части словарного состава языка, которая являет собой орфоэпически стандартные случаи. Другая призвана давать сведения о произношении и ударении главным образом тех слов, которые не могут быть описаны с помощью правил чтения. Критерии отбора слов в словник впервые были сформулированы в преамбуле к «Указателю слов»: «В указатель, как правило, не включаются слова, произношение которых закономерно вытекает из их написания <...> В указателе даны слова, ко-
торые заключают написания, допускающие двоякое чтение <. > произношение которых не вытекает из имеющихся описаний <. > заключающие в себе явления, представленные в ограниченном круге лексики <. > произношение которых хотя и вытекает из написания, но имеет широко распространенные неправильности, восходящие к просторечным или областным или иным каким-либо вариантам <. > небольшое количество собственных имен» [12]. Таким образом, между тем, что' описывать, и тем, ка'к описывать, устанавливается прямая связь и взаимозависимость. В силу того, что каждая из двух частей содержит лишь часть необходимых для описания орфоэпической нормы сведений, словарь и правила - это две тесно взаимосвязанные (и даже взаимонеобходимые), равноценные и дополняющие друг друга части описания нормы, обеспечивающие более или менее целостное описание. Это - важнейший принцип, которым руководствовались создатели первых словарей рассматриваемого типа. К сожалению, целый ряд новых словарей исключают из словаря часть «правила», что едва ли можно считать рациональным как в плане теоретическом, так и практическом. Во-первых, это ведет к потере той части информации, которая также не требует пословного представления, но определяется правилом или серией правил. Так, за пределами словаря оказывается не только информация о произношении, например, безударных гласных или сочетания согласных по какому-либо признаку, но и некоторые частные подсистемы, например, произносительная подсистема мужских и женских. Во-вторых, такое решение лишает возможности «экономно» описать целый ряд произносительных особенностей: устаревающие формы (случаи типа ти [хкы], горжу [с]), нелитературные диалектные варианты, стилистически обусловленные компрессированные формы. Наконец, есть ситуации, когда слово подразумевает пословное представление (произношение твердых / мягких согласных перед «е» в заимствованных словах). Однако, несомненно, что для лучшей ориентации читателей было бы полезным рассматривать их двояким образом - в словаре и правилах, кратко информирующих о причинах варьирования. Отсекая данную часть составители словарей дают тем самым фрагментарное
описание произносительной нормы, а сами
словари становятся словарями трудностей.
1. Гловинская М.Я. // Русский язык конца XX столетия (1985-1995). 2-е изд. М., 2000. С. 236.
2. Русское литературное ударение и произношение. Опыт словаря-справочника / под ред. Р.И. Аванесова, и С.И. Ожегова. М., 1955. С. 4.
3. Орфоэпический словарь русского языка. Произношение, ударение, грамматические формы / авт.: С.Н. Борунова, В. Л. Воронцова, Н.А. Еськова; под ред. Р.И. Аванесова. М., 1997. С. 4.
4. Русское литературное произношение и ударение. Словарь-справочник / под ред. Р.И. Аванесова, С.И. Ожегова. М., 1959/60. С. 6.
5. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. С. 5.
6. Панов М. В Современный русский язык. Фонетика. М., 1979. С. 205.
7. Рождественский Ю.В. // Общая филология. М., 1996. С. 15.
8. Агеенко Ф.Л., Зарва М.В. Словарь ударений русского языка / под ред. М.А. Штудинера. М., 2000. С. 3.
9. Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. М., 2001. С. 37-38.
10. Лаптева О.А. Живая русская речь с телеэкрана. Разговорный пласт телевизионной речи в нормативном аспекте. 2-е изд. М., 2000. С. 3.
11. Вещикова И.А. Орфоэпия: основы теории и прикладные аспекты. М., 2007. С. 147-209.
12. Аванесов Р.И. Русское литературное произношение. 1-е изд. М., 1950. С. 151-152.
Поступила в редакцию 2.07.2007 г.
ИЗМЕНЕНИЯ В ГЛАГОЛЬНОЙ ЛЕКСИКЕ РУССКОГО ЯЗЫКА В ПОСЛЕДНИЕ ДЕСЯТИЛЕТИЯ XX в.
Е.В. Мальцева
Maltseva E.V. Changes in verbal lexis of the Russian language during the recent decades of the XX century. The article tells about the changes in the lexical system of language in late XX - early XXI centuries exemplified by verbal lexis. The work gives characteristic of loan verbal lexis, reveals the connection between the social situation and appearance of this or that verbal neologisms, as well as influence of the social factor on the process of word semantic evolution.
Язык - динамичная система, для которой способность к развитию является естественным способом ее существования. Наибольшие возможности развития имеет в языке лексический запас. Динамизм лексической системы языка - факт установленный и общеизвестный. Как правило, язык особенно быстро меняется в эпохи наиболее энергичной общественной деятельности людей. Стремительные общественные перемены, социальные потрясения, произошедшие в конце ХХ - начале XXI вв., вызвали настоящий лексический взрыв, послуживший объектом пристального внимания исследователей языка.
Мы сузили свое исследование рамками глагола, т. к. он является важнейшей лексической единицей русского языка. Глагол, по утверждению В.В. Виноградова, относится к числу самых сложных и самых емких грам-
матических категорий; «глагол наиболее
конструктивен по сравнению со всеми другими категориями частей речи» [1].
К тому же, как отмечает Т.В. Попова, «глагол по количеству объединяемых этой частью речи слов уступает лишь именам существительным», «он обладает значительным деривационным потенциалом и является основной словопорождающей силой любого словообразовательного гнезда, оказывая тем самым значительное влияние на всю деривационную систему русского языка» [2].
Наше исследование представляет собой один из возможных вариантов освещения указанной проблемы, поскольку семантическая и словообразовательная структура глагольных лексем соответствует изменениям, происходящим в жизни общества. В последние десятилетия XX в. именно заимствования, словопроизводство и семантические
