CC BY
91
УДК 81'42
Е.В. Войналович*
лексико-семантическое поле колордтивов в романе и.с. Шмелева «няня из москвы»
Цветовые обозначения в романе «Няня из Москвы» (267 контекстов) занимают важное место в создании стилизации народной речи, благодаря использованным И.С. Шмелевым краскам можно понять как мироощущение рассказчицы, так и идейное содержание, вложенное писателем. Ядро номинаций-колоративов составляют белый, черный, золотой. Наиболее излюбленным средством выразительности на основе цветописи является контраст, который используется в описании портретов, явлений и событий. Основные сферы реализации значения цвета - религиозная, фольклорная, реже - философская.
Ключевые слова: цветопись, колоратив, И.С. Шмелёв, роман «Няня из Москвы», корпус, восприятие, эмиграция
Colour names as stylistic category in the novel «Nyanya iz Moskvy» by Ivan Shmelev. ELENA V VOYNALOVICH (Institute of Philology, Siberian Branch of the Russian Academy of Sciences).
The paper presents the results of the analysis of colour symbolism in the novel «Nyanya iz Moskvy» («Nanny from Moscow») by the prominent Russian emigration writer Ivan Shmelev. The author concludes that color designations play an important role in the creation of stylized folk speech in the novel, they help to understand both the storyteller's perception of the world and the writer's own ideas. «White», «black» and «golden» constitute the colour core of the novel. One of the author's favorite means of expressiveness is based on colour contrasts, which are used for the description of portraits, phenomena and events.
Keywords: colour symbolism, Ivan Shmelyov, colour, novel «Nyanya iz Moskvy», corpus, perception, emigration
В романе «Няня из Москвы» (1933) И.С. Шмелёв воссоздает картину пред - и послереволюционной России, а также эмиграции, через сказовое повествование няни писатель запечатлевает образы прошлого и настоящего. Для достижения художественных целей автор активно пользуется эмпи-рийными образами, задействовав все виды человеческого восприятия мира: зрительное (и словно пр1ятно ей, глазки такъ и заблесттли); слуховое (автомобили гудутъ; съ парадного позвонится, часто такъ - дыр-дыр-дыр, она сама и бтжитъ, по знаку); вкусовое (Старикъ и щи уважалъ, и поклеванный доставалъ, анисовый... и селедку копченую,
и ки-льки... Ихлпбъ они подавали вкусный, шафрановый); обонятельное (Руку мнп и поцпловалъ, бе-зобразникъ. И винищемъ-то отъ него, и табачи-щемъ, и чесночищемъ; ХорошШ у васъ чай, барыня, деликатный, а съ прежнимъ все-таки не сравнять. Бывало, пьешь-пьешь... ну, не упьешься, дочего же духовитъ!); осязательное (Въ щелку гляжу, бывало, мазалъ ее когда... - и за руки хваталъ, и за ноги перекидывалъ, и всю, какъ есть, перетрогалъ онъ ее... отъ стыда помаленьку и отучилъ. А она - хи-хи-хи... - чисто ее щекочутъ).
Доминирующим является зрительное восприятие, поскольку и в реальной жизни благодаря зре-
* ВОЙНАЛОВИЧ Елена Владимировна, экстерн Института филологии Сибирского отделения РАН. E-mail: voynalovich_ev@mail.ru © Войналович Е.В., 2015
нию люди получают значительную долю информации о внешнем мире, определяют физические свойства объекта, такие как цвет, размер, фактура, которые, в свою очередь, могут воздействовать на душевное, психофизическое состояние человека. Отобранные писателем колоративы (267 контекстов) помогают передать образы более явно, а цветовая гамма создает общую атмосферу описываемого периода и воздействует на читателей.
Под колоративной лексикой в статье понимаются слова, в структуре лексического значения которых есть сема цвета. Цветообозначения - один из основных компонентов языковой картины мира, включающий эмоционально-оценочную, эстетическую и смысловую нагрузку. Сложность описания колоративной лексики заключается в том, что, с одной стороны, она является объективной формой бытия, с другой, на уровне восприятия, чувственного познания - она очень субъективна. Кроме того, в исследуемом романе это обстоятельство усугубляется выбранной писателем формой сказа, в котором переплетаются мироощущение автора, рассказчицы и читателя.
Сказовое повествование диктует и способ репрезентации материала: примеры в статье даны в дореформенной орфографии для того, чтобы можно было сохранить и проанализировать не только семантические, но и графические черты стилизации сказа в произведении. В качестве источника для создания конкордансов было взято первое издание романа. Заметим, что стилистическая характеристика произведения «Няня из Москвы» только фрагментарно дается в статьях литературоведческой направленности, существует одна монография, посвященная литературоведческо-фи-лософской проблематике романа [7]. Изучение проблемы функционирования разговорной речи, в т.ч. актуализации цветообозначений в сказовой прозе И.С. Шмелёва, определяет новизну данной статьи.
В ходе изучения колоративов наиболее целесообразным нами признан способ репрезентации материала по лексико-семантическим полям; цветовыми доминантами являются наиболее абстрактные тона: белый, черный, серый, красный, желтый, зеленый, синий, коричневый. В состав спектров включены хроматические и ахроматические гаммы, поскольку в языковом сознании они равноправны: и те, и другие связаны с реализацией цветового и светового решения описываемых рассказчицей лиц и событий.
В цветообозначении произведения участвуют качественные прилагательные, которые передают атрибутивный признак (пунцовый, голубенькШ);
глаголы со значением процессуальности (желтеть, посинеть, почернеть); существительные, обозначающие наименование цвета (слоновой кости, каштанчикъ, узумрудъ); называющие эталон предмета для определенного цвета или использующиеся в сравнениях для уточнения цвета (углемъ, розан, свекла); адвербиальные единицы (зелено, темно). Далее рассмотрены лексико-се-мантические поля спектров в порядке их количественного убывания.
Ядро авторской цветовой палитры составляют белый, черный, золотой и красный. Доминирующим как по количеству лексических экспликаторов цветового поля, так и по объему контекстов является белый цвет (31%), который в романе имеет оттенки от беленького до светлого съ проседью, сливошного, цвета слоновой кости. Поскольку роман носит антропоцентрический характер, большинство колоративов связано с человеком и человеческой жизнью. Среди артефактов встречаются белые одежды и аксессуары (бантъ, халатикъ, брюки, шляпка, клюшка, каска, балахонъ, платочекъ, штаны изъ белой кожи): Онъ за ней на коленкахъ, все брюки изъерзалъ, бтлыя; предметы убранства (бтлая вся, ангельская постелька); транспорт (Ужъ и не помню, какъ мы на бтлый корабль взошли); постройки (место самое тихое, бтлая вся больница; на башенкт на бтлой ихн1й та-таринъ молитвы свои кричитъ); документы, деньги (Тотъ и далъ намъ бтлую бумажку, сто рублей, по-нашему сказать).
Белые одеяния приобретают в романе двойное понимание: в одних случаях это цвет роскоши, красоты, царственности (Пргезжаетъ какъ-то она на автомобиле, и баринъ съ ней, весь въ бтломъ, а самъ черный, сразу видать - буржуй изъ хорошаго дома; Усадили насъ въ царскт ва-гонъ, бархатное все, и всемъ бтлыя постели, раскидныя, удобно очень); в других - предвестник смерти: Вскочила, побегла, а она, въ халатике въ бтломъ, чисто смерть; Катичка мне навстречу, съ балу, въ бтломъ во всемъ... Я ей, съ перепугу-то, - «мамочка помираетъ!..» Во сне рассказчица видит барыню в подвенечном платье, что, по народным поверьям, к смерти: Поисповедались бы, пр1общились, говорю <... > въ подвтнечномъ, говорю, наряде, васъ видала, и все, будто, на васъ просвттилось, всю видать. Лучше бы вамъ приготовиться... «В качестве первоцвета белое в традиционном сознании несет значение начала, отсылая в ритуалах к формулам инициации (белое подвенечное платье=белый саван как тождество свадьба=похороны)» [1, с. 425].
Кроме того, в русской культуре древняя символическая функция белого цвета - выражение святости, традиционно его связывают с религией, он является эталоном положительной оценки. Как указывается в словаре символов, «белый -позитивная сторона антитезы «черное - белое» во всех символических системах» [6, с. 23]. По В.Н. Топорову, в старославянском языке концепты белого и святости связаны, что подтверждается и близостью корней свят-свет [5, с. 544]. В романе монахи ихме, въ бтлыхъ балахонахъ; бтлый корабликъ на головт у монашки; у другой монашки голова платочкомъ бтлымъ повязана; бтлая клюшка у странника; бтлая, ангельская постелька у Катички.
Помимо артефактов, с помощью разных лексических экспликаторов белого цветового поля описывается внешний вид человека: волосы, руки, зубы (А Яковъ Матвтичъ, садовникъ-то, гвардей-скт раньше солдатъ былъ, рослый, красивый, съ простдью ужъ; большая борода, съ простдью, -князь и князь; глядите, барыня, какге у меня зубы-то, бт-лые, хорош1е). Аномальная бледность кожи барыни, а потом и ее дочери Катички указывает на изменение состояния, на сильные эмоции, переживания героинь. Используются лексемы бтлый, побтлтть, блтдный, поблтднтть: такъ вся и побтлтетъ, истинный Богъ; А бт-элая сидитъ, губки поджала... а онъ на нее, какъ на икону, молится; Гляжу - поблтднтла Катичка; На кресла упала - побтлтла; Сказала Катичкт. Стла на постелькт, блт-дная, мутно такъ по-глядтла. Кроме того, для стилизации народной речи сказительницы, а также для акцентирования силы чувств, страданий воспитанницы Дарьи Степановны писатель использует фольклорные повторы: блт-эдная-разблтдная лежитъ; разговорные фразеологизмы (А Катичка... разверттлась, глазки горятъ, личико - ни кровинки). Заметим, что более точные, изысканные названия оттенков рассказчица называет только в тех случаях, когда передает чужую речь: кричитъ - «нянь, сливош-ное мое давай!». Для простого сознания няни чрезмерное любование собой, своей внешностью греховно, необходимо избегать любого излишества, в т.ч. и словесного. См., например:
.. .Вся ужъ испредставлялась, на себя непохожа стала, бормота одна. Она и рада! вотъ выламываться начнетъ, наскрозь всЬ зерькала проглядела. А то руку вытянетъ, -
- «Смотри, какъ изъ слоновой кости рука у меня!»
- «Ну, и что хорошаго, - скажу, - у человтка кость божья, а у тебя слоновая стала».
Гораздо меньше в романе описаний природных явлений, в т.ч. и окрашенных: А ночь свт-этлая, мтсяцъ вышелъ. Однако большинство приводимых в романе фитонимов именно белые: ...себт бтлый цвтточекъ прикололъ; кинула въ Катичку цвтткомъ, - вотъ такой огромадный, бтлый, съ хорошт вилокъ будетъ, пахуч1й очень; Открыла она дверь - дерева я увидала... жасминъ, пожалуй, - бтлые все цвтточки.
Прилагательное бтлый встречается в названиях, идиомах: бтлые хлтба; бтлый билетъ; бтлый грибокъ. Рассматриваемый ахроматизм также используется в качестве постоянного эпитета во фразеологизмах бтлъ-свттъ (5 контекстов), бтлъ день (1): Ну, чисто вотъ мы въ жмурки играемъ по бтлу-свтту; перышки-то наши какъ разлетт-лись, по всему бтлу-свтту; бтлъ-свттъ закрылся; среди бтла дня грабятъ. Писатель создает фольклорно-эпическое пространство, в котором события со сказочными персонажами происходят по фольклорным принципам.
Главные герои на протяжении всех своих скитаний находятся в поисках правды, света, добра: и въ-самъ-дтлт, говорю, чего намъ тутъ проживаться... и виза есть, и деньги на дорогу присланы, тамъ, можетъ, посвттлтй намъ будетъ. По ощущениям автора, жизнь русских людей даже весной на родной земле в послереволюционное время очень потемнела и осветится еще не скоро: Въ Крыму-то, изъ окошечка море видно, кораблики, а въ саду и персики, и вабрикосы, и винограды, а жизнь наша черная-расчерная. Герои горько иронизируют: А въ вагонт у насъ - какъ днемъ. А это пожаръ гортлъ... мужики вст имтнья жгутъ, а это спиртовой заводъ запалили. - «Свттлая, го-воритъ, жизнь пошла, все лиминацт зажигаютъ».
Ахроматизм черный - второй по количеству употреблений в тексте (22%) - реализуется в единицах: темный, черный, темненькт, темнота, чернтть, темно, черный-расчерный, те-о-мный-растемный.
В некоторых случаях темные краски используются автором для придания роману остросю-жетности или при описании чувства страха рассказчицы: И бтсъ тотъ былъ, морда обсосана... Гляжу - все-то онъ за ней да за ней. А колидоръ у насъ темный. Слышу - Катичка бтжитъ. А я... за шубы я схоронилась; Ночь черная-черная, къ сентябрю ужъ. Вттеръ съ горы пошелъ, вой такой, дерева шумятъ, жуть, прямо; И все-то лтстницы, темныя, старинныя... холодокъ, а съ меня потъ льетъ.
Однако большая часть контекстов, использующихся даже в прямом, буквальном значении,
несет в себе художественный образ, имеет неоднозначный символический подтекст. Все сферы жизни эмигрантов окрашиваются в черный цвет: уезжают герои темной ночью (Ужъ темно стало, съ парохода светъ на насъ иликтрическт пустили) на корабле в тесных каютах (Въ дыре-то у насъ темно); всё чаще персонажам приходится надевать траур (Ивъ черномъ вся, и худая-худая... ужъ не померъ ли у ней кто? Она черное платьице надела, - сиротка и сиротка); сами герои тоже чернеют от болезней, в т.ч. от черного рака (и по-худелъ, и почернтлъ; А лицомъ черный сталъ, и тело чернтть все стало), от отсутствия возможности или необходимости помыться (грязный-раз-грязный), от изнурительных работ на солнце (Васенька, не узнать. Почернтлъ, раздался, и сурьезный стоитъ, убитый). К тому же главные герои оказываются в южных странах, где гораздо больше чернокожих людей, которых няня называет черномазыми, чумазыми. В том же значении используются колоративы коричневый, шоколадный (0,5%): И Катичка моя, чуть что не во всю газету, мазаная-то мазаная, коричневая.
Как видим, черный цвет в романе в большинстве случаев символизирует смерть, траур, тяжелые будни, страдания, жизнь на неродной земле по неправославным принципам: Господи... то все въ Росст нашей жили, на солнышке... а вотъ, въ черную яму опустили... доверте-ли!... Таким образом строится вертикальная пространственная ось романа «гора / яма», философскую значимость которой раскрыла С.В. Шешунова [7]. Для обозначения «низа» используются лексемы яма, ямка, трюмъ, сарай, оврагъ, овражекъ. Все перечисленные локусы объединяет наличие в них черт ада в разном его проявлении, связь со смертью. Символическое значение ямы полностью совпадает с пониманием этого образа в фольклорно-рели-гиозных легендах; в статье «Яма» в материалах к словарю языка Русской народной легенды читаем: «В легендах обозначает как локус нечистой силы (изофункционал ад; синонимическое наименование пекло), так и углубление в земле, вырытое на высокой горе скитником или в лесу колдуном» [3, с. 315]. В романе символизм и метафоричность лексемы спрятаны за бытовым, социальным контекстом, поэтому рассмотрим локусы с семантикой черной ямы. «В прямом смысле слова яма возникает в нянином сне: Дарья Степановна идет по полю, вокруг - ямки с черной водой, в ямках -страшные раки. Мифопоэтическая основа сна очевидна: поле - жизненный путь ("Жизнь прожить - не поле перейти"), ямки - опасности на этом пути» [7, с. 5]. Трюм корабля, в который по-
садили огромное количество народу, где гибли и страдали в течение многих дней люди, няня тоже упорно называет ямой: Въ яму насъ опустили, каюты ужъ все позаняли. Вотъ-вотъ, въ трюмъ. Темнота, духота, чуть лампочка светитъ, а въ темнотт крикъ, плачъ, кого ужъ тошнить стало, кто доветру просится, а выйти никакъ нельзя. Символ яма многозначен: во-первых, он обозначает бедность, окраину жизни, заброшенность (это, говоритъ, притонъ развратный... Куда ни подайся - яма); во-вторых, пустую, бесполезно прожитую жизнь («Нетъ, не боль, а... все прошло, жизнь прошла, яма одна осталась. И не было ничего, пылью все пролетело» - именно эти слова произносит, умирая, доктор Вышгород-ский); наиболее глобальным является третье толкование символа - яма, в которую попадают отдельные люди и вся Россия, потому что меняют освященную жизнь на жизнь без Бога. Яма в этом значении также синонимична темноте: И вдругъ, церкву нашу и осветили, крестики заблистали, ну, чисто днемъ. Я и заплакала, заплакала-зарыдала... - прощай, моя матушка-Россия! прощайте, святые наши угоднички!.. И нетъ ее, въ темнотт сокрылась, - на горы светъ ушелъ.
Приведенный выше отрывок построен на цветовом контрасте - одном из излюбленных средств выразительности писателя. Как правило, реализуется противопоставление черного и белого. Так, с использованием именно этих красок рисуется портрет воспитанницы Дарьи Степановны, который отражает и сложность характера Катички: А глазки у ней и мамашины, и папашины, черные, огромадные, живые такге... Баринъ все ее такъ - «ахъ, черные миндали, за-жигаютъ издали!» - пелъ все. Бариновъ у ней взглядъ былъ, смелый. У царицъ вотъ такге глаза бываютъ, гордые. А волосы темные, густые, папенькины, - «каштанчики мои», - все, бывало, такъ звалъ. А личикомъ бт-ленькая-раз-бтленькая, сквозная вся. Ужъ баринъ ее на-хваливалъ, души не чаялъ, - «фарфорочка моя, варкизочка ты моя!» - все такъ. Умеет подчеркнуть свою красоту сама героиня, например, для создания впечатления на своего возлюбленного: въ травуръ свой Катичка оделась, очень къ лицу ей онъ: личико у ней и въ Крыму не загортло, блтдненькая такая, слабенькая совсемъ, - сиротка и сиротка... велела мне бтлыхъ роза-новъ нарезать. Цветовой контраст используется в описании помещений: бтлая постелька, ангельская, а надъ ней большой черный крестъ; Дверь высокая, черная, старинная... крестъ на ней бтлый-костяной.
Помимо черного, в противопоставлении с белым выступает красный цвет (14%) и его оттенки (красненькШ, мтдный, пунцовый, розовый, румяный, самоновый, цвет свеклы, крови). Н.В. Злыд-нева отмечает, что в контексте событий начала XX в. диада белый / красный выходит на первый план, «ожидание нового и страшного в России первой трети XX в. окрашено в белый цвет» [1, с. 427-431]. Цветовая гамма красного спектра в подавляющем большинстве контекстов также получает отрицательную коннотацию. Красные -солдаты Красной армии - это всегда чужие, злые, от которых надо бежать: «За офицерями ходили, записаны у красныхъ, плохо вамъ! Сейчасъ утз-жайте, я слово далъ!»; а онъ кричать: «...По-слтдме мы проходимъ, завтра красные войдутъ, я своихъ бросилъ! сейчасъ же собирайтесь!..» Революционный красный цвет для писателя выражает принятие новой жестокой власти, которая заставляет людей чернеть от горя, белеть от страха и краснеть от крови: и кровь на юбкт; Кро-ви сколько!..» - и за голову схватился. Темное-пунцовое солнышко, солнце мертвых, зловеще окрашивает обои комнаты, где умирает отец Катички.
Вызывающий красный несет в себе значение неестественности, пошлости: а после коляска тха-ла, а на ней такая-то оторва-дтвка въ красномъ колпакт... актерка одна, гулящая; грудь красная... Коверкается, чисто обезьяна; Да охальница, слова не скажи, отъ писаря набралась, на головт бантъ красный, - ну, не узнать Аксюшу. Даже румянец, который всегда украшал русских девушек (А она скромная такая, краснтетъ все; А она застт-нчивая такая, сидитъ -разгортлась, розанчикъ живой стала), становится искусственным на лице одной заграничной особы: Гляжу -сидитъ на креслахъ барыня, зубастая, въ шелку вся, стдая-завитая, и съ костылемъ. румяная, важная, и такъ вотъ... въ золотое стеклышко на насъ, стро-го!
В семантический диалог с другими цветами входит и золотой цвет (18%). Конечно, в лексеме «золотой» одновременно может быть указание и на цвет описываемого объекта, и на материал, из которого он изготовлен. Не во всех случаях речь идет о золоте как драгоценном металле, однако восприятие предметов, окрашенных золотой краской, схожи между собой. Золотой цвет, несомненно, демонстрирует богатство, красоту, а в некоторых случаях отсылает к роскоши отделки храмов: А тутъ мурластый одинъ, въ золотыхъ тесемкахъ, кулакомъ меня отпихнулъ; Играфъ Ко-маровъ тоже, какой неприступный былъ, расшитый весь, золотой, чисто икона въ ризт; щеголи,
въ золотыхъ тесемкахъ, кровь съ молокомъ; важный такой старикъ, съ золотой набалдашиной, англичанинъ, вродт какъ графъ. Интересно привести сравнение золотых и железных зубов: зубы покажетъ только, каюе-то они у него... желтз-ные словно, а не золотые, смотртть даже не-пр1ятно; Морда бурая, кирпичомъ, а зубы не золотые, а желтзные будто, темные. Однако красота в сознании няни не может заменить человеческие качества (Свинью и золотомъ окуй - все свинья), культ денег греховен, а Америку, в которой людей «по капиталу почитаютъ», рассказчица называет адским местом: въ самый мы въ адъ попали, въ золотое царство. Повидала я. Господи, золотомъ у встхъ тамъ глаза завтшаны, только его и ви-дятъ. Катичка неоднократно проходит испытание деньгами, богатством, но каждый раз сама или с помощью няни вырывается из «золотой клттки» (так называется и ресторан, где служит Катя), в которую пытаются посадить красавицу ее ухажеры. По идее автора, именно в трудное время политических перемен легче увидеть и оценить настоящее, истинное; ведь счастье не в сотнях золотых, не въ золотыхъ туфелькахъ, а в православии и родной земле: А онъ... показываетъ кожаный кошель. Подумала - золото-серебро, пожалуй. А это землица, съ собой везетъ! - «Помру на чужой сторонт, меня посыпютъ родной землицей, въ своей, будто, и схоронюсь».
В переносном значении хроматизм золотой используется в идиомах и сравнениях: золотое слово, золотые руки, золотыя веревки вить, золотой алмазъ (Да глупая ты... да одну втдь, тебя цтню, какъ золотой алмазъ!), тетечка золотая.
Желтая краска, в отличие от золотой, используется только в написании портретов болеющих людей: лицо желтое-желтое, глаза косые; съ ка-плевъ у ней личико желттть стало; же-о-лтая-желтая лицомъ.
Коннотации, связанные с серым и серебряным цветами (4%), по смысловой нагруженности схожи с различиями желтой и золотой гаммы соответственно.
Серебряный - красивый, дорогой, сверкающий: Крестикъ... купила я ей, хорош1й такой, серебряный; цтльный мнт кусокъ шелковой ма-терт привезъ, серебристая-муваровая; платье серебряное, камушки горятъ, - ну, какъ мушка какая золотая, - такъ и обомлтлъ; И шимпанское вино въ серебряныхъ ведрахъ приносили.
Серый цвет лица, как и желтый, болезненный, умирающий, страшный: ручка изсохлая, восковая, глядтть страшно, и губы стрыя, поблеклыя. Ужъ онъ въ подушкахъ сидитъ, лимонъ желтый; же-
о-лтая-желтая лицомъ; Лицо у него обсосаное было, строе, чисто бесъ. Противостоять нездоровой желтизне и серости пытается зеленый цвет (3%), цвет надежды, тон витальной силы: Надела платье зеленое, новое, а оно живое на ней, ер-заетъ, какъ на мертвой. Однако сам по себе зеленый цвет не совершает чудеса: Въ зеркало погляделась - ахнула, давай съ себя рвать. Упала на коверъ, и кровь изъ нее, да хлестомъ! Зеленый тоже имеет в своем значении сему 'страх' и 'болезнь': Ужъ и время не вижу - все, будто, ночь и ночь, зеленое такое, будто ужъ подъ водой мы; А у меня въ глазахъ зелено, на ногахъ не стою -качаюсь.
Хроматизм серый используется в качестве постоянного эпитета в наименовании сказочного персонажа серый волкъ. Катенька сравнивает няню с серым волком, который является сказочным символом слуги-помощника: «Вотъ, няничка, погоди... выйду я замужъ... я тебя успокою, не покину, въ богадельню не отдамъ... сама глазки тебе закрою... похороню тебя честь-честью... какъ Иванъ-Царе-вичъ... страго волка хоронилъ...» С.В. Шешунова видит в рассказчице черты вещей бабушки-задво-ренки и сказочного «дурака» [7, с. 76-77]. Няня в романе И.С. Шмелева часто кажется неприметной (и одежда у нее серая: на мне стренькое платье было, шерстяное, московское), несуразной, и даже глупой, но за этой видимостью стоит подлинная мудрость. «Много тепла излучает рассказчица этой захватывающей истории - московская няня, традиционный образ верного старого слуги, чья жизнь целиком посвящена другим людям» [4, с. 249].
Читательское восприятие предметов, явлений, окрашенных автором в синий цвет (7%), также неоднозначно. Чрезмерная синева - признак неестественности, фальши: Люди какге-то нена-стоящге, сише все, головы скошены... не поймешь - метлы не метлы, и снегъ синш, нарошно все; А внизу мо-ре... ну, синее-разсинее, синька вотъ разведена; . духи въ ванную лила, делала воду голубую, а то розовую; съ синимъ огнемъ подавали намъ, ромъ горелъ. Пудингъ называется; Гартъ такъ и посинтлъ. Голубой же в произведении ассоциируется со цветом небес, ангелов, спокойствия, детства (Надела голубенькое, воздушное, - ну, девочка совсемъ). Голубым ангелом неоднократно называют Катичку ее женихи: «Голубой ангелъ! зачемъ вы сошли къ намъ съ неба?; «Вы - говоритъ - небесная звезда, ослепили насъ!»; небесная вы красота.
Ахроматизмы пестрый, пестренький (0,5%) используются при описании одежды у цыган и оторв, которые подушки со всего дома на ковры нава-
лятъ, шалями пестрыми накроютъ, и ломаются. Цветное и разноцветное мужское белье - только желание покрасоваться и показать свое богатство, няне даже неудобно за такую изысканность барина: И помочи, и носки, и платки носовые, - все шелковое, цвттное. и подштанники, извините, разноцветные, шелковые.
Таким образом, проанализировав цветопись произведения, можно увидеть, что жизнь рассказчицы наполнена множеством трагедий и болезней. В романе нет буйства красок, авторских хро-матизмов, поскольку сказ ведется обычной няней, лишенной символистских изысков и стремления к искусственной выразительности языка. Наоборот, встречаются явные черты разговорной речи, например, использование сложных монохромных атрибутивных цветообозначений, обе части которых имеют один корень (зеленыя-зеленыя, же-о-лтая-желтая, желтое-желтое, беленькая-раз-беленькая, черная-расчерная). Однако многие контексты с колоративами образны и символичны, обращение к народно-поэтическим краскам работает на создание стилизации. Просматривается соотношение колоратива как с книжно-литературной нормой, так и народно-поэтической, фольклорной традицией.
В отличие от импрессионистической цветописи в «Лете Господнем», где основными являются чистые цвета: красный, желтый, синий, от символической религиозной в «Богомолье» (белый, желтый, синий), в «Няне из Москвы» основные цвета -белый, черный и золотой. При этом И.С. Шмелев часто использует контраст, чтобы еще больше подчеркнуть, насколько сильно изломана судьба русских людей, как тяжело и болезненно переживают герои исторические катаклизмы.
Жизненная гармония, как и гармония цвета, по идее автора, утрачена, она была достижима только в родной дореволюционной России, той России, которую И.С. Шмелев изображает в романе «Лето Господне», где практически весь спектр работает на создание позитивной картины: «Семантика ликующей радости, переполняющей душу в дни Светлого Христова Воскресения, может передаваться как ключевыми цветами: красным и золотым, так и всей пестротой цветовой гаммы» [2, с. 174]. В романе «Няня из Москвы» нет ни одного колоратива, имеющего абсолютно положительную коннотативную окраску. Наиболее позитивные картины писатель рисует белой гаммой, промежуточную стадию занимают золотой, серебряный, зеленый, серый, синий; черный, красный и желтый используются при описании крайне негативных ситуаций, явлений. Россия восстанавливается
лишь в ностальгических воспоминаниях весеннего родного края: Придешь, бывало, на доминой, на Даниловское... Весь день проведемъ, бывало, на могилкахъ, родные у ней тамъ схоронены, марга-риточекъ мы сажали съ ней. Че-ре-мухи, рябинки, бузина-а... и вербочки ужъ, зеленыя-зеленыя... и куриная слтпота, и одуванчики желтые, и кра-пивка молоденькая, къ заборчикамъ... на щи зеле-ныя наберемъ дорогой... Весной пахнетъ, и грачи кричатъ, гнтзда все по березамъ... весело такъ, и помирать-то не страшно. И крестики родные, и лампадочки гдт горятъ... тишь такая.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Злыднева Н.В. Белый цвет в русской культуре XX века // Признаковое пространство культуры. М.: Индрик, 2002. С. 424-431.
2. Коннова М.Н. Цветовые особенности концепта «праздник» в романе И.С. Шмелёва «Лето Господне» (на примере праздника Пасхи) // И.С. Шмелёв и писатели литературного зарубежья. XVШ Крымские международные Шмелёв-ские чтения. Алушта, 2011. С. 169-175.
3. Русские простонародные легенды и рассказы: сб. 1861 г. / изд. подг. В.С. Кузнецова, О.Н. Ла-гута, А.М. Лаврентьев. Новосибирск: Наука, 2005.
4. Сорокина О. Московиана: Жизнь и творчество Ивана Шмелёва. М.: Московский рабочий; Скифы, 1994.
5. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М.: Прогресс-Культура, 1995.
6. Тресиддер Д. Словарь символов. М.: ФАИР-ПРЕСС, 1999.
7. Шешунова С.В. Образ мира в романе И.С. Шмелёва «Няня из Москвы». Дубна: Междунар. ун-т природы, общества и человека «Дубна», 2002.
8. Шмелёв И.С. Няня из Москвы. Париж: Воз-рождеше, 1936.
REFERENCES
1. Zlydneva, N.V., 2002. Belyi tsvet v russkoi kulture XX veka [White colour in Russian culture of the XXth century]. In: Priznakovoe prostranstvo kultury. Moskva: Indrik, pp. 424-431. (in Russ.)
2. Konnova, M.N., 2011. Tsvetovie osobennosti kontsepta «prazdnik» v romane I.S. Shmelyova «Leto Gospodne» (na primere prazdnika Paskhi). [Colour peculiarities of the «holiday» concept in the novel «The Summer of the Lord» by Ivan Shmelev (on the example of the Easter holiday)]. In: I.S. Shmelyov i pisateli literaturnogo zarubezhya, XVIII Krymskie mezhdunarodnye Shmelyovskie chteniya. Alushta, pp. 169-175. (in Russ.)
3. Kuznetsova, V.S., Laguta, O.N. and Lavrentev, A.M. eds., 2005. Russkie prostonarodnye legendy i rasskazy: Sbornik 1861 g. [Russian folksy legends and tales: the collection of 1861]. Novosibirsk: Nauka. (in Russ.)
4. Sorokina, O., 1994. Moskoviana. Zhizn i tvorchestvo Ivana Shmelyova [Life and work of Ivan Shmelyov]. Moskva: Moskovskii rabochii; Skify. (in Russ.)
5. Toporov, V.N., 1995. Svyatost' i svyatye v russkoi duhovnoi culture [Sanctity and the saints in Russian spiritual culture]. Moskva: Progress Kultura. (in Russ.)
6. Tresidder, D., 1999. Slovar simvolov [The dictionary of symbols]. Moskva: FAIR-PRESS. (in Russ.)
7. Sheshunova, S.V., 2002. Obraz mira v romane I.S. Shmelyova «Nyanya iz Moskvy» [The image of the world in the novel «Nyanya iz Moskvy» by Ivan Shmelyov]. Dubna: Mezhdunarodnyi universitet prirody, obshchestva i cheloveka. (in Russ.)
8. Shmelyov, I.S., 1936. Nyanya iz Moskvy [Nanny from Moscow]. Parizh: Vozrozhdenie. (in Russ.)
