CC BY
75
УДК 811.161.137
ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКАЯ РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ХРОНОТОПА В РАМКАХ ОБРАЗА СЛАВЯНСКОГО МИРА В ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ А.К. ТОЛСТОГО1
Бурдина Е.А.
Рассматриваются публицистические тексты А.К. Толстого. Анализируются лексические единицы, репрезентирующие хронотоп в рамках «славянского мира». В ходе исследования определяются и сопоставляются локально-темпоральные лексемы, составляющие хронотопический комплекс в пределах контекста. Затрагивается проблема семантического воплощения триады «время - пространство - движение», что позволяет детальнее изучить фрагмент концептуальной и языковой картины мира автора.
Ключевые слова: лексема; семантика; время; пространство; движение; хронотоп; «славянский мир»; картина мира.
LEXICO-SEMANTIC REPRESENTATION CHRONOTOP WITHIN THE IMAGE SLAVIC WORLD
IN NONFICTION TEXTS OF A.K. TOLSTOY
Burdina E.A.
The article deals with journalistic texts, AK Tolstoy. Analyzes the lexical units, representing the time-space, and the triad of «time -space - movement» in the «Slavic world» reflecting a fragment of conceptual and linguistic picture of the world of the author. The study determined, analyzed and mapped locally-temporal tokens chronotopic complex components within a context. Keywords: lexem; semantics; time; space; movement; chronotop; «slavic world»; picture of the world.
Время и пространство, бесспорно, являются сферой существования человека в физическом и ментальном плане. Локально-темпоральный синкретизм объясняется прежде всего гносеологическими факторами, которые на лингвистическом уровне находят воплощение в пространственно-временной характеристике языка и речи. В любом контексте существуют лексические единицы, так или иначе выражающие пространственные и временные отношения, при этом многие лингвисты говорят не просто о взаимосвязи времени и пространства в языке, а о триаде - единстве времени, пространства и движения, - объясняя ее особым пониманием активности материи и ее локально-темпоральным содержанием в древности. При семантическом исследовании лексических единиц языка зачастую обнаруживается факт совмещения временного и пространственного значения, а также их взаимообратимость. Это проявляется, например, в наличии в русском языке значительного массива слов, которые могут одновременно служить для выражения временных и пространственных понятий: промежуток, отрезок, интервал, начало и т. п. [1, с. 276; 2, с. 109; 3, с. 54 - 56] Поскольку развитие локально-темпоральной лексики тесно связано с жизнедеятельностью человека, с эволюцией его сознания, это позволяет говорить о выражении временной и пространственной семы в структуре определенных лексем не только прямо, но и опосредованно, причем подобное явление не будет
представлять собой нечто хаотичное, разрозненное. Человеческое мышление характеризуется, наряду с другими свойствами, диссипативными особенностями, иначе говоря, при восприятии информации все «рассеянные» явления действительности при их осмыслении формируются в определенную систему, актуализация одного слова влечет за собой рождение новых понятий и значений, что обусловлено самой реальностью. Восприятие индивидуума, таким образом, носит «ассоциативно-образно-логический характер», хотя и основывается на законах парадигматики и синтагматики языка и речи [4, с.140; 5, с. 52; 6, с. 93 - 94; 7, с. 6].
Безусловно, средоточие локально-темпоральных ассоциативных связей наиболее сконцентрировано в художественном тексте с его многочисленными семантическими пластами, однако публицистика также предоставляет богатый материал для исследования, поскольку подразумевает выражение собственного воззрения на мир (функция информирования) с активным использованием стилистических ресурсов языка (функция воздействия). Особый интерес в этом плане будут представлять публицистические тексты языковой личности с уникальным мировосприятием, содержащим в себе, с одной стороны, своеобразный дуализм, с другой - гармонию взглядов на жизнь и искусство. К таким личностям, несомненно, относится Алексей Константинович Толстой.
1 Статья выполнена при поддержке РГНФ в рамках гранта №16-14-32001
Алексей Константинович Толстой всегда занимал особое место в истории русской литературы. Критики называли его романтиком среди реализма [8], поэтом безвременья [9], человеком, всю жизнь страдавшим от противоречий окружавшей его действительности, «нервом великого народа» [10]. «Рыцарская натура» - отзывался о нём И.С. Тургенев, за возвращение которого из ссылки хлопотал Толстой.
Л.П. Бельский в числе основных мотивов его поэзии называет чувство изящества, чистую любовь и веру [11]. В прозе же и драматургии на первый план выдвигается патриотизм в рамках понимания Толстым «славянского мира». Исторические и эстетические взгляды Толстого находят рельефное выражение в его публицистике [12]. «Славянский мир» Толстого эксплицирует индивидуальный пространственно-временной фрагмент его картины мира, что представляет интерес для нашего исследования.
Исторический процесс, по мнению Толстого, повлиял на особенности русской жизни: идеалы раннего средневековья, Владимира Крестителя, Новгородской республики были уничтожены монголо-татарским нашествием и трёхсотлетним владычеством орды над русским этносом. «Когда я вспоминаю о красоте нашего языка, когда я думаю о красоте нашей истории до проклятых монголов и отвратительной Москвы, которая более позорна, чем они, мне хочется броситься и кататься по земле от отчаяния: что мы сделали с дарами, которые дал нам Бог», - писал Толстой в частной переписке [Цит. по: 10, с. 9 - 10]. Общенародное начало новгородского вече, сочетание славянской самобытности с европейской спецификой уничтожилось московским царством, в которое «татарщина глубоко пустила корни», что вызывало активный протест Толстого. «Русские - европейцы, а не монголы!» - восклицал он [Цит. по: 10, с. 14]. Толстой был уверен, что в домонгольский период Киевская Русь и древний Новгород сочетали славянское начало с европеизмом, были образцом эстетического государства, о котором говорил Шиллер [13]. Как видим, славянский мир в представлении Толстого - это западный мир в противовес восточному, азиатскому, татарскому. Лексемы «запад» и «восток» в языковой картине мира автора актуализируют при употреблении не локальную сему, а в большей степени культурную - это номинации цивилизаций, и именно в этом семиотическом плане лексема «запад» наделяется положительной коннотацией - «идеал». Толстой считал, что история славян восходит к западным началам, а не азиатским, к идеалу чести, нравственности, человеколюбия, который даже Московское царство не способно уничтожить. «При этом Киевская Русь, Великий Новгород, Московское княжество предстают скорее как
формулы его сознания, нежели как формы исторической реальности» [14].
Говоря о лексико-семантической стороне хронотопа «славянского мира» Толстого, невозможно не упомянуть о его отношении к двум ключевым фило-софско-политическим направлениям середины XIX века - западничеству и славянофильству. Широко известные строки «Двух станов не боец» в полной мере характеризуют социальные взгляды автора. Так, он не поддерживал славянофилов с их идеей смирения и идеологией «Третьего Рима», усматривая в этом ложные идеалы монгольской государственности и татарские начала [13]. В письме к Б.М. Маркевичу Толстой выступал против бездумного смирения и слепого религиозного чувства: «От славянства Хомякова меня мутит, когда он ставит нас выше Запада по причине нашего православия» [12, т. 4, с. 478].
Западничество во многом соответствовало мироощущению писателя, его культурным, морально-этическим и эстетическим предпочтениям, однако он никогда бездумно не преклонялся перед Западом. Толстой всегда утверждал, что Россия - это равноправная европейская страна, а русский народ — европейский народ, отнюдь не принижая значение и национальное своеобразие русской культуры [14]. Толстой испытывал симпатию к кодексу чести и рыцарству средневекового Запада, но не к мещанской буржуазной Европе, которую он видел во времена своих путешествий. Не случайно его западничество исследователи называли «патриотическим» [15].
В «Проекте постановки на сцену трагедии "Царь Фёдор Иоаннович"» находим реализацию этой мысли в приведённых контекстах через лексический комплекс ключевых лексем честь, запад, западный, московский период, татарское владычество:
(1) ... небесполезно сделать возражение на ошибочное мнение, что чувство чести в XVI веке было исключительно принадлежностью Запада. К прискорбию, мы не можем скрыть от себя, что в московский период нашей истории... чувство это... уродливо исказилось <... > Связь с Византией и татарское владычество не дали нам возвесть идею чести в систему, как то совершилось на Западе...
Заметим, что выделенные лексемы в полной мере репрезентируют авторский хронотоп в рамках «славянского мира», поскольку совмещают в своей лексико-се-мантической структуре локально-темпоральную сему: локальная сторона передаётся через лексемы Запад, Византия, татарское, темпоральная - через век, <московский> период, владычество. При этом такой синкретизм актуализирует национально-культурную и нравственно-этическую потенциальную сему.
Необходимо уточнить, что в лингвистике хронотоп до сих пор не получил полного описания. При ши-
роком подходе лингвистическое локально-темпоральное состояние интерпретируется как остаточное наивное представление о сопряженности времени и пространства средствами языка различных ярусов. При узком подходе его рассматривают как языковую структуру, реализуемую в речи для выражения движения субъекта в ментальном пространстве и времени, тогда как в грамматическом времени оно статично [16].
Как показал анализ словника «Современного толкового словаря русского языка» Т.Ф. Ефремовой, в лексике современного русского языка можно выделить несколько лексических групп, совмещающих в своей семной структуре локальную и темпоральную сему и потому относящихся к лексическому выражению хронотопа [17].
Это прежде всего лексемы, которые являются историзмами и экзотизмами одновременно, например: Рыцарь м. 1) Тот, кто в средние века в Западной Европе принадлежал к военно-землевладельческому сословию. Терминологическое словосочетание средние века эксплицирует временное значение, топоним Западная Европа - пространственное.
В приведённых выше контекстах подобным локально-темпоральным синкретизмом наделяются ключевые сочетания:
московский период: московский - относящийся к Москве (локальная сема), период - 'этап общественного или культурно-исторического развития, общественного движения в жизни страны или народа' [18, т. 2, с. 115]; по Толстому, период российской истории, ознаменовавший возвышение Московского княжества, княжение и царствование рода Рюриковичей;
татарское владычество: прилагательное татарский Толстой употребляет в значении татаро-монгольский, т.е. 'относящийся к татаро-монголам, связанный с ними' [18, т. 3, с. 485], следовательно, понимается период татаро-монгольского нашествия и ига, владычество Золотой Орды (локальная сема), когда русские княжества попали в феодальную зависимость, история России с 1238 по 1380 гг. (темпоральная сема);
западное рыцарство: западный - относящийся к Западу как к пространству и как к цивилизации (локальная сема), рыцарство - 'военно-землевладельческое сословие в странах Западной Европы в эпоху Средневековья, включавшее мелкопоместных и сред-непоместных феодалов' (хронотопическая семема, включающая локальные семы «страна», «западная Европа» и темпоральные «эпоха», «Средневековье»); у Толстого эта лексема употреблена в переносном значении 'самоотверженность, великодушие, благородство в поступках' [18, т. 3, с. 165].
Следует отметить особое место имён собственных при лексической экспликации хронотопа. Общеизвестно, что подобные лексические единицы имеют
специфическую семантику, связанную непосредственно с денотатом, индивидуализирующие его и вносящие в высказывание дополнительные вероятностные оттенки. Так, В.А. Никонов в семантической структуре онимов выделял три пласта:
1) доономастическое значение - порой сложно определимое даже специалистами (Париж - город племени паризеев);
2) ономастический пласт - касается экстралингвистики (Париж - столица Франции);
3) отономастический - лишь часть носителей языка ассоциирует их с местом, где они пребывают («Париж Ветхого Завета» - А.С. Пушкин о Содоме), или с личностью (Наполеон для Раскольникова) и т.д. [19].
Ономастический пласт - и в большей степени отономастический - способен вызывать в сознании индивида не только локальные, но и темпоральные ассоциации. Имя собственное может служить как пространственным, так и временным конкретизатором, своеобразным обозначением известных исторических или литературных событий, что в свою очередь приводит к их датировке и локации. То, что подобного рода локально-темпоральные связи не являются случайными, подтверждается их изучением на материале художественного текста [20; 21]. Мы также обращали на это внимание в своём исследовании при анализе философской категории «Время» в языке русской поэзии [22].
Понятно, что художественный текст, обладая концентрированной образностью, усиливает подобные ассоциации, однако публицистический не является исключением, что отчётливо выражается в приведённом ранее контексте (1) из «Проекта постановки на сцену трагедии "Царь Фёдор Иоаннович"». Как видим, автор, употребляя онимы Иван Грозный и Византия, актуализирует в них негативную коннотацию, что позволяет утверждать вводное слово «к прискорбию».
Интересно, что Толстой мог изображать в своих рекомендациях к постановкам русскую личность без прикрас, лишённой религиозно-этической основы, возводя описание персонажа от локального до общенационального типа. При создании такой характеристики автор нередко прибегает к сопоставлению «русское - иностранное», которое мы видим в контексте, связанном с описанием Луп-Клешнина: Это тип мошенника преимущественно русский; по крайней мере его редко встречаешь между иностранцами. (Проект постановки на сцену трагедии «Царь Фёдор Иоаннович»). Как видим, основа образа базируется на контекстных антонимах русский - иностранец, при этом общая для обеих лексем негативная коннотация, связанная с мошенничеством, индивидуализируется в обозначении специфики русского менталитета.
Оба проекта к постановкам отличаются необыкновенной скрупулёзностью в описании деталей, и
употребление Толстым этнонимов и их производных, содержащих в своей структуре локальную сему, в сочетании с темпоральной лексемой и указательного местоимения то время (= прошлое) помогает вер-бально донести авторский замысел до всех, в чьих руках находится судьба его произведения: о скоморохах: ... иные в польских, другие в немецких одеждах того времени в насмешку шведам и полякам, врагам Иоан-новым. (Проект постановки на сцену трагедии «Смерть Иоанна Грозного»).
Очевидно, что вербализация авторского хронотопа в приведённых контекстах выполняет различную эстетическую функцию: в первом примере локально-темпоральный лексический комплекс нацелен на описание внешней стороны постановки, во втором - на то, чтобы вскрыть смысловую сторону эпизода. Интересно, что в таких случаях хронотоп авторской картины мира накладывается на хронотоп постановки, сценической жизни, делая пространство многоплановым и взаимопроникающим.
Архитектоника трагедии может подаваться Толстым с применением параллелей, касающихся различных драматических школ: Если представить себе всю трагедию в форме треугольника, то основанием его будет состязание двух партий, а вершиною весь душевный микрокосм Фёдора, с которым события борьбы связаны как линии, идущие от основания треугольника к его вершине или наоборот. Из этого естественно выходит, что одна сторона трагедии выдержана более в духе романской школы, а другая более в духе германской. (Проект постановки на сцену трагедии «Царь Фёдор Иоаннович».) Приведённый контекст является сплавом нескольких локальных слоёв: первый - пространство трагедии как драматического произведения, её архитектура, что репрезентируется лексемами треугольник, основание, вершина, сторона; второй - интрапространство персонажа, его внутреннее состояние (лексема микрокосм) и третий - место трагедии в пространстве мировой культуры (романская школа, германская).
Такое сопоставление встречается в публицистических текстах Толстого неоднократно. Чаще всего оно репрезентируется посредством употребления прецедентных имён, относящихся к культурному пространству Европы: . признаваемым за ним всеми эстетическими критиками, начиная от Аристотеля до Рётчера и Белинского... Очевидно, что в приведённом контексте антропонимы приобретают ещё и темпоральную потенциальную сему, которая актуализируется посредством предлогов «от» и «до».
Совмещение культурного пространства видится нам и в использовании Толстым варваризмов в рекомендациях к актёрской игре, связанных с раскрытием внутреннего мира персонажа русской истории, при
этом в пределах одного контекста варваризм в таком случае может соседствовать с русским архаизмом: В Иоанново время бояре стригли волосы коротко. Длинные волосы были признаком опалы, а причёска а 1а mougique вовсе не существовала. (Проект постановки на сцену трагедии «Смерть Иоанна Грозного».)
Вербальному выражению хронотопа и в развитии сюжета (художественное время), и в постановке (сценическое время) способствует употребление лексем с семантикой движения (восходящее, нисходящее, сама лексема движение): . здесь трагедия делится как бы на две половины: восходящее движение кончилось и начинается нисходящее. Весьма было бы желательно, чтобы все антракты были наполнены музыкой русского характера, которая согласовалась бы с содержанием следующего за ней действия. (Проект постановки на сцену трагедии «Смерть Иоанна Грозного»).
Примечательно употребление во втором контексте лексемы «русского» - с её помощью автор словно уравновешивает архитектонику пьесы с её внутренним, смысловым, пространством, заключающим в себе фрагмент национальной картины мира.
В публицистических текстах Толстой не раз уточняет, что исторический материал интерпретируется им намеренно, чтобы выразить общечеловеческую правду, а не историческую. Нередко это выражается в использовании притяжательного местоимения мой: ...тогда как Иоанн (не исторический, а мой Иоанн), если бы ему сказали, что, сойдя с престола, он может упрочить за своими наследниками положение богов на земли, был бы в состоянии принести эту жертву... (Проект постановки на сцену трагедии «Смерть Иоанна Грозного».); Это очевидно не мой Фёдор. (Там же.) Общечеловеческая же правда состоит, по мнению Толстого, в мотиве возмездия за нарушение историческим деятелем нравственных и духовных законов, повлекшем за собой национальную трагедию, которая продолжает своё движение по спирали вплоть до современности, в которой живёт автор трилогии. Толстой видит в своём времени продолжение «позорного московского периода», выражающееся в духовной деградации нации. Автор нередко подчёркивает, что он намеренно преломляет хронотоп истории сквозь сценическое видение: По праву драматурга я сжал в небольшое пространство несколько периодов жизни этого лица, которых историческое развитие требовало гораздо дольшего времени; ...здесь необходимо отступление от исторической правды для сценических требований. (Проект постановки на сцену трагедии «Смерть Иоанна Грозного».) В реализации своей концепции ему помогает употребление темпоральных лексем период, жизнь, время и локальной пространство, а также, полагаем, контекстных антонимов исто-
рическая - сценическая, в которых видится пространственное соотношение история как внешнее пространство, окружающее автора, и сцена как имитация, этого пространства, его авторская модель.
В то же время в рассуждениях Толстого видна чёткая дихотомия «национальное - общечеловеческое», где к общечеловеческому можно отнести не только морально-этические и нравственные аспекты, но и «законы искусства», что выражается в хронотопи-ческом лексическом комплексе русский, европейский, абсолютный, вечный: Есть русские нравы, русская фи-зиогномия, русская история, русская археология; есть даже русское искусство — но нет русских начал искусства, как нет русской таблицы умножения. Нет, в строгом смысле, и европейских начал, а есть начала абсолютные, общие, вечные. (Проект постановки на сцену трагедии «Царь Фёдор Иоаннович».)
Добавим, что идея славянского мира нередко выражается Толстым в сопоставлении лексем, эксплицирующих реалии, связанные с русским и европейским образом жизни. Наиболее ярко такое сопоставление проявляется в тексте произведения «"Смерть Иоанна Грозного" на веймарской сцене», где автор делится своими впечатлениями о видении европейцами русской истории и опасениями о том, что будет нарушена «этнографическая точность». Большей частью столкновение культур эксплицируется им в тематических группах «Декорации» «Одежда», «Внешний вид», «Нравы и обычаи»:
(1) В этот день я в первый раз увидел декорации. Они были неудовлетворительны для русского археологического глаза... <... > Осматривая костюмы, я заметил на одной полке штук десять каких-то тюрбанов... Рустан, мамелюк Наполеона I, также носил на голове такой пирог. Зловещее предчувствие мною овладело.
(2) Он (Кикин - Авт.) был одет как следует, только усы закрутил себе ужасно молодецки, что придавало ему вид италиянского браво... «Так нехорошо, — сказал я, — позвольте вам опустить усы!»
(3) Народ одет очень странно и совсем не по-русски.
(4) Все стольники и слуги были заменены, кмо-ему прискорбию, мальчиками, коих представляли женщины, названные на афише (увы!) пажами.
(5) Здесь мне пришлось отстаивать характер и достоинство русской женщины. Режиссер непременно хотел, чтобы крики: «ПорешимГодунова!..» — пали на долю женщин. Он даже... приводил им в пример dames de la halle во время французского террора. Я насилу убедил его, что это не в русских нравах...
(6) Некоторого труда стоило мне отучить бояр от поклонов со сложенными крестообразно на груди руками. <...> ... отвечал я с невольною досадой
на это постоянное смешивание нас с турками и татарами. Легче было мне заставить бояр становиться пред Иоанном на оба колена, вместо того чтобы преклонять одно, как они делали сначала.
(7) Роль Гарабурды более вертится на его национальности, а немцы не понимают славянских оттенков.
Как видим из приведённых контекстов, «этнографическая точность» и точность интенции автора заключается в противопоставлении ЛСП «Русское» (слова-сигналы русский археологический глаз, (1), стольники и слуги (4), русская женщина (5), нас, оба колена (6), славянские оттенки (7)) - ЛСП «Восточное» (слова-сигналы тюрбан, мамелюк (1), турки и татары (6)) и ЛСП «Европейское» (слова-сигналы италианский браво (2), пажи (4), французский террор (5), поклоны со сложенными крестообразно на груди руками, преклонять одно <колено> (6), немцы (7)). Причём несмотря на близость взглядов Толстого западничеству, любая лексическая репрезентация «нерусского» и «неславянского» (и в ЛСП «Восточное» и в ЛСП «Западное») наделяется отрицательной коннотацией, зачастую иронической, мы бы даже добавили - через дидактический взгляд автора: Толстой словно превращается в наставника, обучающего представителя западной культуры премудростям русской жизни. Это видно из употребления оценочных лексем и лексем с негативной потенциальной семой, актуализированной контекстом: неудовлетворительны, зловещее <предчувствие> (1), ужасно <молодецки>, нехорошо (2), очень странно, совсем не по-русски (3), к моему прискорбию, увы! (4), отстаивать, насилу <убедил> (5), некоторого труда <стоило отучить>, <отвечал> с невольной досадой (6), не понимают (7). Автор, используя свою прерогативу драматурга, словно борется в пределах сцены с «неславянским» миром, отстаивая русскую самобытность.
Итак, особенности сознания носителя языка способствуют тому, что локально-темпоральные связи отражают двойственную природу ассоциаций -психологическую и вербальную, лингвистическую. Хронотопическая сема может проявляться в антропонимах, топонимах, лексемах, обозначающих стили искусства и моды, явления природы, социальные и религиозные события. Семантика хронотопа способна занимать различное положение в ассоциативно-семантическом поле: она может составлять ядро, заполнять пространство между ядром и периферией или же находиться на периферии, но иметь возможность передвигаться на центральное место в зависимости от замысла автора. Во всех анализируемых нами случаях одну из важнейших ролей играет авторский контекст, который активизирует и конкретизирует хронотопи-
ческую сему. Уникальность публицистических текстов А.К. Толстого заключается в едином сплаве различных локально-темпоральных парадигм, связанных, если провести философскую параллель, с единством и борьбой противоположностей: прошлое -
настоящее, славянское - неславянское, история -мысль о ней. Такой культурно-исторический синтез воплощает аксиологию автора, что находит отраже ние в его языковой картине мира.
Список литературы
1. Буслаев Ф.И. Преподавание отечественного языка. - М., 1992. - 512 с.
2. Морковкин В.В. Опыт идеографического описания лексики (анализ слов со значением времени в языке). - М., 1977. - 168 с.
3. Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). - М., 1994. - 343 с.
4. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. - М., 1976. - 614 с.
5. Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. - М., 1975. - 271 с.
6. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. - М., 1986. - 144 с.
7. Болотнова Н.С. Лексическая структура художественного текста в ассоциативном аспекте. - Томск, 1994. - 210 с.
8. Павлов В.И. А.К. Толстой. Разбор произведений, характеристика действующих лиц, содер. и подроб. план. - Одесса: М.С. Козман, 1911. - 46 с.
9. Пактовский Ф.Е. Граф А.К.Толстой и его поэтическое творчество // Чтения в Общ. любителей русской словесности в память А.С.Пушкина. Казань, 1900. - Вып. 7. - 37 с.
10. Александровский Г. Некоторые черты жизни, личности и мировоззрения графа А.К. Толстого. Литературный очерк. - Киев, 1901. - 15 с.
11.Бельский Л.П. Основные мотивы поэзии графа А.Толстого (Читано в Обществе любителей словесности 29 января 1894 г.) // Русское обозрение. - 1894. - № 3. - С. 378 -393.
12.Толстой А.К. Собрание сочинений в четырех томах. [Электронный ресурс]
13. Дмитриева М.Н. Проблема идеала в творчестве А.К. Толстого: Автореферат дис. ... канд. филолог. наук. - Великий Новгород, 2006. - 19 с.
14.Модникова Е. О. Жанровое своеобразие драматической трилогии А.К. Толстого. -Ульяновск, 2013. [URL: https://infourok.rU/zhanrovoe_svoeobrazie_dramaticheskoy_trilogii_a.k._tolstogo-549461.htm]. Дата обращения 30.06.2016.
15.Кормилов С. И. А. К. Толстой// Русские писатели: Библиогр. слов./ Под ред. П. А. Николаева. - М., 1990. [URL: http://az.Hb.rUt/tolstoj_a_k/text_0270.shtml/] Дата обращения 01.07.2016.
16. Павленко А. Н. Лингвистическое пространственно-временное состояние в картине мира носителей современного немецкого языка: Дис. ... канд. филол. наук: 10.02.04. - Запорожье, 2003. - 142 с.
17.Бурдина Е.А. Лексико-семантическая экспликация хронотопа. Русский язык в школе. - 2013 - № 12. -С. 64 - 69.
18.Ефремова Т.Ф. Современный толковый словарь русского языка. - М.: Астрель, АСТ, 2006. - В 3-х тт..
19.Никонов В. А. Имя и общество. - М., 2004. - 278 с.
20.Багирова Е.П. Имя собственное и хронотоп (на материале романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита») // Пространство и время в языке, язык в пространстве и времени. - Тюмень: Изд-во Тюменского государственного университета, 2005. - С. 191 - 198.
21. Бунеева Е.В. Имена собственные как хронотоп в «маленьких» поэмах С.Есенина (1912 - 1915 гг.)// Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. - 2010. № 2. - С. 18 - 20.
22. Стальмахова Е.А. Философская категория «Время» в языке русской поэзии. Дис. на соискание. канд. филол. наук. - Брянск, 1998. - 295 с.
Об авторе
Бурдина Елена Александровна - кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского, burdinaele@yandex.ru
