CC BY
37
© 2011
Е. И. Кислова
ЛЕКСИКА ОД М. В. ЛОМОНОСОВА В ВОСПРИЯТИИ СОВРЕМЕННИКОВ (О ЧЁМ НЕ ПИШУТ СЛОВАРИ)*
В статье сделана попытка рассмотреть, каким образом воспринималась лексика произведений М. В. Ломоносова его современниками — представителями «среднеобразован-ных» мещанских кругов. В качестве материала использована рукописная копия первого тома собрания сочинений 1751 г., выполненная предположительно семинаристами в 1750-х гг. и бытовавшая в провинциальной мещанско-купеческой среде. Изменения, внесённые переписчиками, показывают, какая именно лексика в одах Ломоносова оказывалась непонятной, что вызывало необходимость исправлений и какой характер они имели.
Ключевые слова: XVIII в., М. В. Ломоносов, восприятие поэзии, поэтический словарь, традиция копирования.
Представления об исторических изменениях в лексике русского языка оказываются неполными без учёта языковой рефлексии современников. Однако составители словарей фактически не учитывают этого фактора. Чаще всего информацию о языковой рефлексии носителей языка определенной эпохи можно получить напрямую из отзывов, рецензий и обсуждений. Однако важным представляется также материал, который отразился не в теоретических построениях современников и потомков, а в их непосредственной языковой деятельности. Особенно интересной становится эта задача, если речь идёт о художественных произведениях XVIII в.: именно художественная литература стала в XVIII в. той лабораторией, в которой создавался русский литературный язык. Однако мы крайне мало знаем о том, как воспринималась новая литература, а с нею и новая лексика современниками, не входившими в круги придворной элиты. Ценный материал для реконструкции этой стороны истории литературного языка дают рукописные копии издававшихся печатных произведений. Несмотря на активное развитие книгопечатания, рукописная традиция оставалась крайне значимой на протяжении всего XVIII в. (см. [Мартынов 1975]). Копии выполнялись представителями разных слоёв населения и бытовали в том числе в среде мещан — грамотного городского и сельского населения, поэтому они хорошо отражают восприятие средним читателем языка официальной придворной культуры.
Мы рассмотрим, как воспринимались в этой среде оды М. В. Ломоносова. Материалом исследования послужила рукопись РГАДА (ф. 188, оп. 1. д. 746). Сборник небольшого формата, «в десть», хорошей сохранности, датирован в описи архива концом XVIII в., однако водяные знаки на бумаге датированы по каталогу Клепикова 1751 г. (№ 146, см. [Клепиков 1959: 43]), что позволяет отнести сборник к середине XVIII в. Он предположительно был создан в семинарской среде, о чём
Кислова Екатерина Игоревна — кандидат филологических наук, преподаватель кафедры русского языка филологического факультета Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. E-mail: e.kislova@gmail.com
*Работа выполнена при поддержке Совета по грантам Президента РФ для поддержки молодых российских учёных (№ гранта МК-1256.2011.6)
свидетельствует запись на латыни на внутренней стороне обложки, содержащая обращение к неназванному покровителю, отсылку к библейскому сюжету гибели фараона и изменённую цитату из «Фиваиды» Стация, а также характер обложки, склеенной из использованных бумажных листов, на которых видны фрагменты записей на латыни и русском. Владельческие записи свидетельствуют о бытовании сборника в среде вологодских мещан начала XIX в. Сборник написан чёткой поздней скорописью двумя писцами, писавшими поочерёдно: иногда смена почерка происходит на середине строфы без смены цвета чернил. Место создания сборника установить пока не удалось.
И сам сборник, и анализ владельческих записей показывает активный интерес к произведениям М. В. Ломоносова в семинарской и мещанско-купеческой среде второй половины XVIII — начала XIX в.
В целом переписчики копируют текст издания 1751 г. очень точно, изменения вносятся последовательно только в орфографию и пунктуацию. Почти не встречаются описки, пропуск фрагмента текста отмечен дважды (в «Оде 5 похвальной» не хватило места в конце страницы, и при переносе половина 8-й строфы была опущена; в двух других случаях пропущенная строка была вписана на полях самим же переписчиком). В одном случае отмечена нарушающая рифму перестановка слов в строке (Багрова там тряслась земля вм. Багрова там земля тряслась); ещё в одном случае в «Оде 10 похвальной» переписчик переставил местами строки без особого изменения смысла.
Причины, которые приводили к изменению лексики в одах, могут быть различными.
1. Замена по невнимательности происходит обычно в рамках одного смыслового поля и/или сходно звучащих корней. Обычно она не ведёт к искажению смысла, и таких изменений в рукописи немного, напр.: В сие благоприятно время, /Когда всещедрый наш отец /Восставил нам Петрово племя... — вм. Когда всещедрый наш Творец («Ода 7 похвальная»); Чтоб в злобе плоть мою пожрать, / Противны устремились, /Но злой совет хотя начать, / Упадши, сокрушились — вм. Но злой навет хотя начать («Преложение псалма 26»).
2. Стилистическая замена связана с представлениями переписчиков о стилистических характеристиках определённых лексем и их соответствии жанру оды. Здесь мы наблюдаем две тенденции: с одной стороны, переписчики последовательно изменяют формы, которые, вероятно, кажутся им слишком архаичными: Возлегши локтем на Кавкас вм. лактем («Ода 5 похвальная»), Покрытым орлими крылами вм. крилами (там же). В названии «Оды 6 похвальной» отмечена замена Сарского села на Царское село, которая отражает преобладание в массовом сознании середины XVIII в. названия, образовавшегося в результате народной этимологии, над историческим, происходящим от финского 8аай шо)8 'возвышенное место' и официально употреблявшимся до 1780-х гг. Подобные замены находятся в рамках произносительных вариантов одного слова и не затрагивают всей стро-
Вторая тенденция связана с заменой нейтральной лексики на более высокую, книжную — вероятно, более соответствовавшую в представлениях переписчиков жанру оды. В двух случаях такая замена связана с изменением личного местоимения ей на указательное сей, имеющее более высокие коннотации: Кто море уло-
жил брегами /И бездне положил предел, /И сей свирепыми волнами / Стремиться дале не велел? — вм. И ей свирепыми волнами («Ода, выбранная из Иова»), Когда на трон Она вступила, / Как Вышний подал сей венец — вм. Как Вышний подал Ей венец («Ода 4 похвальная»).
Такая замена могла затрагивать даже ритм строки или влиять на смысл: Вознесись превыше молний, Муза, / Как Пиндар, быстрый твой орел... — вм. Взлети превыше молний, Муза («Ода 1 похвальная»); Весельный шум, гребущих крик /Наносят Готфам страх велик; / Уже надежду отверзают / И в мгле свой флот и стыд скрывают — вм. Уже надежду отверьгают («Ода 1 похвальная»). Во втором случае меняется не только стилистическая характеристика слова, но и субъект действия: надежду отвергают готфы, а отверзают — их противники, русское воинство.
3. Наиболее интересными представляются замены, возникшие в результате незнания переписчиками того или иного слова и связанные с попыткой адаптировать текст М. В. Ломоносова сообразно своим знаниям.
а) Первую подгруппу составляют здесь топонимы: несмотря на то, что часть их была плохо известна переписчикам, ошибок в них очень мало: при стенах Вильмандрстраданских вм. Вильманстрандских («Слово похвальное», явная описка), Мамвританских гор вм. Мавританских («Ода 8 похвальная»). Иностранные топонимы ожидаемо неизвестны переписчикам: судя по данным Национального корпуса русского языка (НКРЯ), это первое употребление прилагательного Мавританский в русской литературе (второе употребление — в произведении Н. И. Новикова 1783 г. «О торговле вообще»). Существительное мавр как название народа более употребительно во второй половине XVIII в. — напр., в оде Н. Н. Поповского «Кто правдой в свете жить радеет» (1752-1760), стихотворении М. Н. Муравьёва «Петрония Арбитра гражданская брань» (1773), в «Письмах русского путешественника» Н. М. Карамзина (1793) и т. д. Можно также предположить влияние хорошо известного переписчикам церковнославянского выражения Мамврийский дуб [Дьяченко 1993: 297].
Более любопытным представляется замена российского топонима: Возри на горы превысоки, /Возри в поля Свои широки, /Где Волга, Днепр, где Обь течет; / Богатство, в оных потаенно, / Наукой будет откровенно, / Что щедростью твоей цветет... («Ода 4 похвальная») — заменено на Где Волга, Днепр, где обтечет. Отметим, что в «Оде 1748 года на восшествие» этот топоним оставлен без изменений — очевидно, из-за невозможности подобного исправления: В моей послушности крутятся / Там Лена, Обь и Енисей, / Где многие народы тщатся /Драгих мне в дар ловить зверей... Вероятно, топоним Обь был плохо знаком мещанским кругам европейской части России, и даже перечисление его в одном ряду с другими реками не всегда помогало опознанию слова Обь как топонима, а не как предлога / приставки об. Действительно, судя по данным НКРЯ, топоним Обь известен в первой половине XVIII в. только по «Истории Российской» В. Н. Татищева (1739-1750), во второй половине века встречается в исторических и географических сочинениях — «Древней российской истории» М. В. Ломоносова (1754-1758), произведениях А. Н. Радищева, «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, «Новом и полном географическом словаре Российского Государства...» (Москва, 1788-1789).
б) Сложности у переписчиков вызывали также отдельные заимствования, в это время ещё не вошедшие в широкое употребление. Ярким примером преобразования такого рода стали следующие строки: Янычар твой свирепо слится /Как Тигр на Росский полк скакал, / Но что? Внезапно мертв упал, / В крови своей пронзен залился («Ода 10 похвальная»). В рукописи эта строка дана в следующем виде: Янычар твой свирепо злился. Необходимо отметить, что зона слитного и раздельного написания является одной из самых нестабильных в орфографии этого периода, особенно это касается правописания наречий (вслед — в след, повсюду — по всюду), а также написания частиц не, же, бы и подобных. Раздельное написание на месте слитного появляется в рукописи редко и только в том случае, когда часть слова совпадает с предлогом или местоимением, и в результате возможно двоякое понимание контекста, напр.: Наместница всевышней власти / Что родом, духом и лицем / Восходишь выше смертных части, / Прехвальна, совершенна всем, / В которой всех даров изрядство, / С величеством цветет приятство! («Ода 7 похвальная»), т. е. совершенна кому, для чего — всем. В рукописи мы находим вариант Прехвальна, совершенна в сем — т. е. совершенно в чём? в сем.
Слово янычар совершенно чётко написано с пробелом после я, при этом форма глагола 3 л. ед. ч. слится, представленная и в издании 1751 г., и в издании 1768 г., заменена на форму прошедшего времени злился, которая может согласовываться с 1 л. ед. ч. местоимения. Таким образом, непонятное янычар слится преобразовано в более понятное я злился.
Слово янычар в вариантах яничарин, яныченин, янычененин знакомо древнерусскому языку [Срезневский, 3, 2003: 1659], однако в форме янычар в «Оде на взятие Хотина» 1739 г. оно только входит в язык и, как мы видим, ещё в середине века плохо понятно мещанским кругам. Оно отмечено в «Журнале жизни и службы князя Михаила Никитича Волконского» (1752), в 1770-х гг. будет активно употребляться в одах Ф. Я. Козельского (1769-1778), В. И. Майкова (1769), М. Н. Муравьёва (1770-1775), И. И. Хемницера (1770), написанных по поводу различных побед над турками; в «Записках» М. П. Загряжского (1770-1811), «Пустомеле» Н. И. Новикова (1770) и др. Вероятно, именно в 1770-е гг. янычар приобретёт устойчивые коннотации, сохранившиеся до сих пор.
Изменение синтаксически и лексически сложных для восприятия фрагментов могло приводить к появлению «псевдослов». Напр., любопытному изменению подверглась следующая строфа из «Оды 6 похвальной»: [Нимфа] Рекла, и влагу рассекая, / Пустилась тщательно к Неве; / Волна во бреги ударяя, / Клубится пеною в траве. / Во храм, сияющий металлом, / Пред трон, украшенный кристаллом / Поспешно простирает ход; / Венцем зеленым увязенной / И в висс вещает облеченной /Владычице Российских вод [далее следует речь нимфы]. Т. е. нимфа вещает владычице Российских вод, «увязенной» ('увенчанной') зелёным венцом и облечённой в висс ('тонкую ткань').
Переписчики передали эту фразу следующим образом: Венцем зеленым увя-зенный / И в'вик вещает облеченный / Владычице Российских вод. Т. е. некий в 'вик, «увязенный» зелёным венцом и облечённый чем-то, вещает речь владычице Российских вод. Замена дательного падежа прилагательных на именительный становится допустимой в результате существовавшей в это время вариативности
окончаний -ый /-ой в формах м. р. ед. ч., представленной и в тексте самого собрания сочинений М. В. Ломоносова 1751 г.
Любопытной представляется также замена в строке Из лив густых выходит волк — вм. лыв («Ода 10 похвальная»): диалектное слово лыва (вят. 'лес по болоту', арх. 'наносная трава в море, груды морской травы, порослей' [ Даль, 2, 1994: 275]) было неизвестно переписчикам, поэтому произошла замена на более знакомое церковнославянское лива — 'юг или льющаяся влага, река' (см. [Дьяченко 1993: 282]; ср. И распространится на море, и ливу, и север, и на востоки (Быт 28: 14)).
Таким образом, можно утверждать, что в целом язык од М. В. Ломоносова был вполне понятен и доступен современникам, в том числе не входившим в высокое светское общество. Сложности вызывало понимание отдельных топонимов, недавних заимствований, диалектных слов. Архаичные церковнославянизмы правились переписчиками на более новые формы; в некоторых случаях происходила замена нейтральной лексики на более высокую. Неизвестные топонимы и диалектизмы адаптируются и по возможности меняются на более понятные аналоги (причём может быть грамматически исправлена вся строфа). Отметим, что больше всего изменений связано с текстом «Оды на взятие Хотина» 1739 г., самого раннего произведения М. В. Ломоносова, включённого в «Собрание сочинений» 1751 г. Вероятно, это связано не только с изменением литературного языка, но в первую очередь — с эволюцией художественных принципов самого М. В. Ломоносова и возможно большей понятностью поздних од широким кругам.
ЛИТЕРАТУРА
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. — М.: Терра, 1994.
Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь (с внесением в него важнейших древнерусских слов и выражений). — М.: Издат. отд. Москов. патриархата, 1993. — 1120 с. — Репр. воспр. изд. 1900 г.
Клепиков С. А. Филиграни и штемпели на бумаге русского и иностранного производства XVII-XX вв.: справоч. пособие — М.: Изд-во Всесоюз. Кн. палаты, 1959. — 306 с.
Мартынов И. Ф. К вопросу о русском книжном репертуаре второй половины XVIII в. (проблема сосуществования и взаимодействия печатной и рукописной светской книги) // Рукописная и печатная книга. — М.: Наука, 1975. — С. 193-205.
НКРЯ: Национальный корпус русского языка. [Электронный ресурс]. URL: http:// ruscorpora.ru/ (дата обращения: 12.01.2011).
Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам: в 3 т. — М.: Знак, 2003.
THE VOCABULARY OF M. LOMONOSOV'S ODES IN THE EYES OF HIS CONTEMPORARIES (WHAT YOU WON'T FIND IN A DICTIONARY)
Ye. I. Kislova
This is an attempt to discuss views of M. Lomonosov's contemporaries, fairly literate philistines, on the vocabulary of his works. The article is based on the manuscript of the first volume of Lomonosov's collected works copied in 1751 by a seminarist and circulated around
