CC BY
83
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №6 (62), НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 2007
УДК 621.37
И. В. ЛОТКИН
Омский государственный университет путей сообщения
ЛАТГАЛЬЦЫ И СЕТУ СИБИРИ В 1925-1930 гг. (ОПЫТ СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ И МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ КОНТАКТОВ ЛОКАЛЬНЫХ СУБЭТНИЧЕСКИХ ГРУПП)________________
На основании проведенных исследований выявлены особенности исторического развития и межнациональных контактов локальных субэтнических групп сибирских латгальцев и сету в 1925-1930 гг.: культурная отсталость (большинство латгальцев и сету были неграмотными), повышенная религиозность, закреплявшаяся конфессиональным отличием от латышей и эстонцев, и экономическая стагнация в некоторых поселениях этих локальных групп.
Современный период исторического развития характеризуется резким обострением национальных и религиозно-этнических противоречий. Поэтому большую актуальность приобретает история малых этнических групп, оторванных от основного этнического ядра, имеет свою специфику. Находясь в иноэтничном и инокультурном окружении, эти группы, с одной стороны, долгое время сохраняют языковую и культурную самобытность, особенно если между данными группами и окружающими их этносами существуют культурные и языковые барьеры. С другой стороны, с течением времени происходит усиление межэтнических контактов, а после «прорыва эндогамии» малых этнических групп их последующая ассимиляция — лишь вопрос времени.
Среди латышей и эстонцев, переселившихся в Сибирь в конце XIX — начале XX вв., выделялись субэт-нические группы этих прибалтийских народов - латгальцы и сету. В данной статье мы проанализируем особенности исторического развития этих субэтни-ческих групп во второй половине 1920-х годов.
Латгальцы (МдаИв!) - потомки древних латгалов, говорящие на верхнелатышском диалекте латышского языка [1]. По мнению А. Путана, латгальское наречие, являясь в корне латышским, отличается, однако, от последнего многими словами, позаимствованными из русского, польского и литовского языков [2]. С древнейших времен латгальцы были тесно связаны со славянскими народами, что нашло отражение во всех сторонах их быта и культуры.
В докладной записке в Ленинградский областной политпросвет Выдана и Павлина от 30 июня 1928 г. была приведена краткая история Латвии с древнейших времен до первой четверти XX в. О причинах культурных различий между латышами и латгальцами там, в частности, говорилось следующее: «Страшная Ливонская война, почти совершенно опустошившая край, привела к разделу Ливонии. Латышский край, то есть Лифляндия и Латгалия, совершенно опустошенные, были захвачены поляками и вошли в состав польско-литовского государственного объединения, а Курляндия под протекторатом Польши сохранила свою независимость.
Объединенный латышский край оставался под властью Польши около 70 лет (до 1629 г.), когда в результате войны Лифляндия отошла к Швеции, а Латга-лия, испытывая все ужасы крепостничества и шляхетской олигархии, стонала и изнемогала от непосильных поборов и духовного фанатизма еще око-
ло полутора столетий, то есть до первого раздела (1772 г.) этого подавляющего всякую свободу разлагающегося крепостного государства...
В силу последующих исторических событий вскоре все эти территории, населенные латышами, вошли в состав Российского государства, а именно: Лифлян-дия в 1710 году, Латгалия - в 1772 году и Курляндия - в 1795 году. Но вместо того, чтобы объединить все эти части в одно неделимое территориальное и этнографическое целое, Латгалию присоединили не к остальным латышским землям - Лифляндской и Курляндской губерниям, а к Витебской губернии, составной частью которой она оставалась вплоть до 1918 года.
Но Латгалия, оторванная от остальной части нации более трех с половиной веков, пережив 211 лет тягчайшего польского режима и будучи около полувека в составе царской России, занимавшейся русификаторской политикой, в связи с польским восстанием 1863 г. была лишена всяких гражданских прав и печатного слова. Эта последняя темная полоса народной жизни длилась более 40 лет (до 1905 г.). Когда приближающаяся революционная буря в 1905 г., казалось, потрясает самые основы царизма, то последний, не устояв под напором грядущих событий, дал латгальцам кое-какие гражданские права и разрешил печатное слово» [3].
Таким образом, являясь по существу этнической группой латышей, в конце XVIII - начале XX вв. латгальцы были территориально обособлены от них и сильно отличались по языку, культуре и религии.
Большинство верующих латгальцев - католики, тогда как большинство верующих латышей — лютеране. Как следствие, иногда в деревнях со смешанным латышско-латгальским населением латгальцы при самоидентификации делали акцент не на этнический, а на конфессиональный признак. Так, в 1930-х гг. в Елизаветино Оконешниковского района Омской области у латгальцев при вступлении в брак в графе «национальность» очень часто писали «католик». А поскольку Латгале не имеет выхода к Балтийскому морю, остальных переселенцев-латышей (выходцев из Видземе, Земгале и Курземе) в документах латышских партийных секций иногда называли в противовес латгальцам латышами-балтийцами.
Интересен тот факт, что во время оптационной кампании латгальское население подавало заявление на выезд не только в Латвию, но и в Польшу [4], поскольку если с латышами латгальцев объединял близкий язык, то с поляками — единая религия.
Исследуя переселения латышей в другие районы России, в том числе и в Сибирь на рубеже XIX - XX вв., латышские исследователи выделяли латгальские поселения в особую группу. Латгальские колонии существовали в Омском, Красноярском, Ачинском и некоторых других округах, но особенно много латгальцев проживало в Томской губернии, где в 1925 г. из 9 тыс. латышей 7,5 тыс. человек составляли латгальцы и только 1,5 тыс. — латыши-балтийцы [5].
Экономическую и культурную жизнь латгальского населения Томской губернии в этот период охарактеризовал А. Эйсуль, выступая на уже упоминавшемся нами совещании активных работников латышских колоний Томской губернии. Он, в частности, сказал: «По своему экономическому положению латышское население также резко подразделяется на две категории: латыши-латгальцы живут главным образом в поселках и только часть на хуторах, а балтийцы наоборот все ведут хуторское хозяйство. Балтийцы при обработке земли употребляют сельхозмашины в довольно значительных размерах, а латгальцы пользуются первобытным плугом. По имущественному положению среди балтийцев преобладает середнячество, затем бедняки и солидный процент зажиточных крестьян. У латгальцев иное положение: бедняков почти столько же, сколько середняков, а зажиточных по всей губернии насчитываем всего 3-4 хозяина. Балтийцы переходят к интенсивному ведению своего хозяйства: сеют травы, разводят частично корнеплоды, имеют теплые скотные дворы и в довольно крупных размерах занимаются скотоводством. Латгальцы существуют за счет скудно обрабатываемых клочков земли, занимаются кустарным промыслом, как-то: бондарством, пилкой теса и пр. Среди таежников-латгальцев найдете немало таких крестьян, которые зачастую не имеют ни молока, ни мяса и питаются весьма и весьма скудно.
Отсюда среди латгальцев есть стремление переселиться в более удобные для ведения сельского хозяйства районы, но благодаря нашим некоторым земельным беспорядкам пока никуда не могут переселиться. Много крестьян-латышей лишились хозяйства, благодаря стремлениям оптироваться и вернуться на родину, в Латвию.
Среди латгальцев есть огромное стремление вообще к землеустройству, а в некоторых местах к выделению национальных обществ землепользования (например, Вороново Томской губернии), мотивируя тем, что русские мешают культурному ведению хозяйства, устройству школ и предполагают недостроенное здание костела передать под школу. В районах, где латгальцы тесно соприкасаются с крестьянами-балтийцами, они перенимают культурные способы землеобработки, в отдельных случаях даже читают газеты на балтийском наречии (Ачинск, Енисейская губерния).
В работе среди латгальцев нет никаких указаний из Центра. Поскольку нет латгальских учителей и литературы, естественно, среди них секционную работу вести невозможно. То же самое насчет латышских вузов - латгальцы, не зная латышский язык, не могут быть командированы. Вполне возможно, что в Мариинском уезде из грамотных большинство русифицировались - не знают латышского языка. В некоторых деревнях Томского уезда, по опыту, латышский язык им труднее понять, чем русский.
Подразделение на латгальцев и балтийцев ярко рисуется также и в отношении культурности латна-селения губернии. Среди балтийцев процент грамотных достигает 85, а у латгальцев полная противопо-
ложность. Тут необходимо отметить, что у латгальцев почти 90% умеют кое-как читать на родном языке (мать научила по молитвенникам), но писать умеют всего 1-2%. Религиозность сильна как среди балтийцев, так и латгальцев. Но она не ставит непреодолимых препятствий для серьезного работника. Какого-нибудь поверхностного «мудреца» население провожает «церемониальным маршем» (участвуют старые сковородки, ведра и прочие подобные инструменты). Среди балтийцев вести работу, в частности антирелигиозную пропаганду, нередко бывает труднее, чем среди латгальцев; балтийцы - народ культурный, искушенный приемами буржуазной культуры, отсюда бывают случаи, когда под знаком религиозности прикрываются антисоветские элементы. Латгалец - это более цельная, менее искушенная натура. При наличии достаточного количества работников работу среди колонистов-латгальцев можно вести прекрасно, стремление к школе, к улучшенному землепользованию, просвещению и к лучшей жизни вообще огромное» [6].
Необходимо отметить, что трудности, связанные с преодолением неграмотности у латгальцев, возникли еще в начале 1920-х гг., когда сеть культурно-просветительных учреждений у национальных групп Сибири только начала развертываться. Многие латгальские крестьяне в совершенстве не владели ни русским, ни латышским языком, а для обучения на верхнелатышском диалекте не было ни учебных пособий, ни специалистов. И как справедливо заметил А. Путан в 1923 г.: «Отстали в культурном отношении сибирские колонии, так как в далекие закоулки сибирской тайги проникает мало литературы; притом колонисты с трудом разбираются в русской письменности, а латышскую литературу также мало читают: это связано с непониманием готического шрифта и многих чужих слов» [7]. В докладной записке Выдана и Павлина указывалось, что «80% латгальцев, проживающих в СССР, безграмотны. Остальные 20%, среди которых очень незначительный слой интеллигенции и полуинтеллигенции, считаются грамотными» [8].
Что же касается повышенной религиозности, то здесь А. Эйсуль, сам будучи латгальцем, излишне оптимистично оценил перспективы антирелигиозной пропаганды среди своих соотечественников. В среде колонистов господствовал религиозный фанатизм, который шел рука об руку с тотальной неграмотностью латгальцев как в Сибири, так и в других регионах СССР.
Отношения же латгальцев с латышами-балтийца-ми были неоднозначны. С одной стороны, латгальцы перенимали у более развитых в хозяйственном и культурном отношении латышей передовые навыки хозяйствования, а с другой — религиозные противоречия и культурная дистанция между представителями различных групп латышского народа иногда приводили к трениям и конфликтам. Так, Выдан и Павлин писали, что подчас «.латгальцы, встречаясь с более развитыми латышами, чувствуют себя не в своей среде. К тому же среди латышей имеются и такие несознательные товарищи, которые подсмеиваются над латгальским говором, что отпугивает латгальцев от общения и срывает массовую просветительную работу» [9].
Тем не менее, в годы нэпа экономический подъем происходил и в латгальских колониях Сибири, при этом латгальские хозяйства местами оказывались более состоятельными, чем русские. Так, докладчик Ачинского окрисполкома 5 ноября 1928 г., приводя сравнительные данные по 268 латышско-латгальским и 284 русским хозяйствам, отмечал: «По Ачинскому округу количество коров на хозяйство у латышей и латгальцев было
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №6 (62), НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 2007
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК № 6 (62), НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 2007
2,03, а у русских — 1,89, сенокосилок на 100 хозяйств соответственно — 4,4 и 0,7, конных грабель — 2,9 и 0,7. Качественные различия в хозяйстве проявляются даже в таком факте: количество ульев на пасеках у латышей и латгальцев на 100 хозяйств было почти таким же, как и у русских (0,48 против 0,47), но количество современных рамочных ульев было в 10 раз больше (0,43 против 0,04)» [10]. По поводу хозяйства латгальцев в с. Кайбин-ка Ново-Кусковского района Томского округа в 1927 г. студенты КУНМЗ в своем отчете писали: «В Кайбинке не приходится, к примеру, спрашивать: «кто имеет сенокосилку?», а надо задавать вопрос: «кто не имеет сенокосилки?» [11].
Оказавшись в Сибири, латгальцы, оставаясь латышским субэтносом, сохранили свое групповое самосознание. Этноним «латгалец» фиксировался в личных документах поселенцев и в актах гражданского состояния. В то же время уже в 1920-х гг. шел активный процесс сближения латгальцев с другими народами, приводивший зачастую к утрате ими своего субэтнического самосознания. Например, в 1926 г., при проведении Всесоюзной переписи населения, в Сибири было зарегистрировано 9 тыс. латгальцев. Значительная часть латгальских поселенцев записалась латышами или поляками [12].
Сближение латгальцев с русскими проходило не только в Томской губернии, но и в других районах Сибири. Так, в 1926 г. в крупнейшей латгальской колонии Омского округа, селе Елизаветино Калачинс-кого района, дети во многих латгальских семьях говорили дома на русском языке [13]. Во многом это было связано с тем, что в этом селе латгальцы жили вместе с представителями других национальностей, даже не составляя большинства населения. Так, зимой 1926 г. был в этом селе был следующий национальный состав населения: латышей насчитывалось 326 человек - 36,96%, латгальцев 298 человек - 33,79%, белорусов - 152 человека - 17,23%, русских - 29 человек - 3,29%, прочих - 77 человек - 8,73% [14].
Национальные школы у латгальцев в первой половине 1920-х гг. создать не удалось. Коллегия Сибкрайоно на своем заседании 15 марта 1927 г. отнесла латгальцев наряду с немцами, латышами, украинцами, белорусами, поляками, евреями и эстонцами к числу наиболее культурных национальных меньшинств Сибири [15]. Однако это, по всей вероятности, была ошибочная оценка, т.к. на протяжении всего предшествующего периода не только не выпускалась латгальская учебная литература, но и не готовился педагогический персонал для работы с этой этнической группой. В некоторых латгальских деревнях, как уже говорилось, почти все взрослое население было неграмотно или малограмотно. Поэтому на заседании Нацменколлегии 4 июня 1927 г. было принято решение о вовлечении латгальцев в существовавшие русские и латышские школы [16]. Это решение оказало негативное воздействие на дальнейшее развитие латгальского языка и культуры в СССР.
В 1929 г. в шести округах Сибири существовало 19 сельсоветов, в которых латгальцы составляли большинство населения. Но ни в одном из них делопроизводство не велось на латгальском языке. Даже секретарей сельсовета, знающих латгальский язык, в то время было только 5 человек. При составлении местного бюджета специфические нужды латгальского населения не учитывались, например, нигде не стоял вопрос о подготовке секретарей сельсоветов, знающих латгальский язык; также не было судов, где бы судопроизводство велось на латгальском языке.
Основной формой землеустройства в конце 1920-х годов была хуторская, что тормозило создание сельско-
хозяйственных артелей. Например, члены партии латгальцы поселка Дроздовского Тайгинского района Томского округа неоднократно приступали к организации коллектива; желающие были, но хуторской тип поселения делал объединение невозможным (например, двое шли в коллектив, а третий в середине отказывался).
Другой пример: латгальцы Вороновского района Томского округа. Стараниями царских чиновников они были разбросаны чрезвычайно малыми группами по всему району. У них было желание организовать коллектив. Крестьяне поднимали вопрос перед земельными органами об отводе им участка под колхоз, в который вошли граждане целого ряда латгальских поселков (Топки, Александрово, Борзуновка и др.). Но в этом ходатайстве латгальцам земельные органы отказали. Случаем воспользовались местные сектанты-баптисты, они взяли инициативу в свои руки и послали ходоков в Бийский и Барнаульский округа в поисках участка «под коллектив». Но этому помешала латсекция Крайкома ВКП(б). Существовало стремление к переселению, особенно среди латгальцев, живших в северных районах Барабинского, Томского и Ачинского округов.
Так же как и у других выходцев из Прибалтики, у латгальцев в этот период достигло высокого уровня кооперирование крестьянских хозяйств. Например, потребительской кооперацией латгальское население было охвачено в среднем до 80%. В Барабинском округе широко была развита молочная кооперация, кое-где охватывавшая 100% дворов (деревня Чаргары Меньшиковского района Барабинского округа). Однако членами сельскохозяйственной кооперации были немногие.
В конце 1920 гг. приобрели популярность машинные товарищества. Например, в деревне Бороковка (Итатский район Ачинского округа) имелось по выселкам до шести машинных товариществ.
Коммуны среди латгальцев Сибири не получили распространения, и лишь в 1928 г. была организована латгальско-латышская коммуна в Ачинском районе. Были многочисленные попытки, но они срывались. Главными причинами этому послужило отсутствие грамотных организаторов и внедрившаяся в сознание и экономику латгальцев хуторская система. Со стороны партийных и советских органов делу коллективизации отсталых латгальских поселков уделялось чрезвычайно мало внимания [17].
Таким образом, к концу 1920 гг. латгальцы, как и латыши-балтийцы (особенно в Томском и Ачинском округах), перешли к хуторской системе землепользования. Более того, эта система стала для них одним из этномаркирующих элементов. Но, с другой стороны, переход латгальцев Сибири к хуторскому типу поселения стал основным тормозом становления у них сельхозартелей.
В Восточной Сибири кроме эстонцев поселились также представители субэтнической группы эстонского народа — сету. От остальных эстонцев они отличаются конфессиональной принадлежностью (верующие сету — православные), а также языковым и культурным своеобразием. Самой крупной и единственной сохранившейся до наших дней колонией сету стала деревня Хайдак, образованная в начале XX в. в Перовской волости Красноярского уезда Енисейской губернии (впоследствии Партизанский район Красноярского края).
Как отметил журналист А. Тарасов, «язык сету относится к финно-угорской группе, но они, как признаются жители Хайдака, почти не понимают эстонцев. Фамилии у них - русские, имена эстонские» [18].
О культурной жизни сету в середине 1920 гг. свидетельствует опросной лист, распространенный эстонской секцией ВКП(б) Красноярского округа в 1927 г. В этот момент в Хайдаке было 169 хозяйств, часть из которых находилась в деревне, а часть — на хуторах. В поселении проживало 849 человек — 414 мужчин и 435 женщин. (Всего в Красноярском округе в тот момент насчитывалось 1 891 сету.) [19].
Центром культурной жизни села была изба-читальня, при которой существовало 2 кружка — драматический и хоровой. Драматический кружок посещало 10 человек (6 мужчин и 4 женщины), а хоровой - 18 (12 мужчин и 6 женщин). Однако в хоровом кружке не было руководителя, а члены драмкружка ввиду их низкого уровня общей и политической грамотности не понимали содержания пьес, которые они ставили.
В библиотеке избы-читальни хранилось 250 книг (169 на эстонском языке и 81 — на русском). Но это была исключительно политическая литература, которая не интересовала крестьян, а книг по сельскохозяйственной тематике и беллетристики, пользвав-шихся большим спросом, в библиотеке не было.
Из выписываемых газет и журналов руководство избы-читальни предпочитало русские, а не эстонские издания. Так, выписывались русские газеты «Изба-читальня», «Советы агронома», «Красноярский рабочий», «Беднота», «Сельская правда», «Крестьянская газета», а также юмористический журнал «Лапоть», а из эстонских только газета «Edasi» («Вперед»). Все издания выписывались в одном экземпляре. Местные крестьяне наоборот отдавали чуть большее предпочтение эстонской прессе — ими выписывалось 7 экземпляров «ЯШеп Теа1а]а», 3 экземпляра «Сельской правды» и 2 — «Крестьянской газеты».
Таким образом, на 169 хозяйств выписывалось всего 12 экземпляров газет, что для прибалтийских поселений в этот период было ничтожно мало. Но причина этого была проста: 809 колонистов (385 мужчин и 424 женщины) из 849 (95,3%) были неграмотны. Эта картина была типична не только для данного поселения, но и в целом для сету Красноярского округа, у которых неграмотность превышала 90% [20].
Кое-что для улучшения положения предпринималось. Так, в 1920 г. в колонии была организована школа первой ступени, в которой обучалось 52 ребенка — 48 эстонцев-сету (38 мальчиков и 10 девочек) и четверо детей других национальностей (2 мальчика и 2 девочки). Но, вероятно, приоритет конфессионального фактора над языковым, а также глубокие различия между литературным эстонским языком и наречием сету привели к тому, что обучение в школе с самого начала велось на русском языке, что было зафиксировано и в решении сельского схода: «От эстонской грамоты отказаться, а продолжить образование населения только на русском языке» [21].
Существовал в деревне и пункт по ликвидации неграмотности, включенный в государственную сеть; в нем обучалось 33 человека (27 мужчин и 6 женщин). Но ликпункт насчитывал только 10 книг, поэтому его работа не могла быть эффективной.
На точке замерзания находилась и хозяйственная жизнь колонии. Там не было никаких сельскохозяйственных организаций, а потребительская кооперация насчитывала только 24 члена. Не могли жители Хайдака рассчитывать и на своевременную медицинскую помощь, так как ближайший врачебный пункт находился в 18 верстах от деревни.
Неграмотность сету и хозяйственный упадок колонии определили и политическую пассивность насе-
ления. Хотя в состав сельсовета входили 9 членов ВКП(б) и 1 — РЛКСМ, причем 9 были по национальности эстонцами-сету, в выборах сельсовета приняли участие только 41% жителей деревни. Характерно, что в составе сельсовета не было ни одной женщины [22].
Таким образом, и латгальцы, и сету, будучи по происхождению выходцами из Прибалтики, в языковом и культурном отношении сильно отличались от латышей и эстонцев-балтийцев. Их отличала культурная отсталость (подавляющее большинство латгальцев и сету были неграмотными), связанная с этим повышенная религиозность, закреплявшаяся конфессиональным отличием от лютеран-латышей и эстонцев, а также экономическая стагнация в некоторых колониях латгальцев и сету. Отметим также, что языковые различия между латгальцами и латышами, с одной стороны, и сету и эстонцами-балтийцами - с другой ускоряли переход представителей этих балтийских субэтносов в Сибири к русскому функциональному моностилизму.
Библиографический список
1. Латгальцы // БСЭ. М., 1973. Т.14. С.205.
2. Путан А.С. Латгальцы и Октябрьская революция // Жизнь национальностей. Книга первая. Январь, 1923. С.209.
3. ГАНО. Ф.Р-859. Оп.1. Д.10. Л.106.
4. ЦДНИ ТО. Ф.1. Оп.1. Д.1466. Л.120.
5. ЦДНИ ОО. Ф.940. Оп.1. Д.76. Л.19.
6. ЦДНИ ОО. Ф.940. Оп.1. Д.76. Л.19, 19 об., 20, 20 об.
7. Путан А.С. Латгальцы и Октябрьская революция... С.211.
8. ГАНО. Ф.Р-859. Оп.1. Д.10. Л.106 об.
9. Там же.
10. ГАНО. Ф.47. Оп.1. Д.496. Л.43.
11. ГАНО. Ф.2. Оп.1. Д.1025. Л.327.
12. Эйсуль А. Латгальцы. // Сибирская Советская энциклопедия. Т.ІІІ. М, 1932. С.25.
13. ГАОО. Ф.1152. Оп.1. Д.1167. Л.52.
14. ЦДНИ ОО. Ф.7. Оп.2. Д.330. Л.64.
15. ГАОО. Ф.1152. Оп.1. Д.54. Л.11.
16. ГАОО. Ф.1152. Оп.1. Д.1166. Л.16.
17. ГАНО. Ф.Р-859. Оп.1. Д.10. Л.40, 41.
18. Тарасов А. Крещение деревни Хайдак // Известия. 2000. 6 июля.
19. ЦХИДНИ КК. Ф.10. Оп.1. Д.377. Л.30.
20. Там же.
21. ЦХИДНИ КК. Ф.1. Оп.1. Д.588. Л.131.
22. ЦХИДНИ КК. Ф.10. Оп.1. Д.218. Л.1, 1 об.
Сокращения
БСЭ — Большая советская энциклопедия.
ГАНО — Государственный архив Новосибирской области.
ГАОО — Государственный архив Омской области.
ЦДНИ ОО — Центр документации новейшей истории Омской области.
ЦДНИ ТО — Центр документации новейшей истории Томской области.
ЦХИДНИ КК — Центр хранения и изучения документов новейшей истории Красноярского края.
ЛОТКИН Илья Викторович, кандидат исторических наук, доцент кафедры «Связи с общественностью».
Дата поступления статьи в редакцию: 27.08.2007 г.
© Лоткин И. В.
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ ОМСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК №6 (62), НОЯБРЬ-ДЕКАБРЬ 2007
