CC BY
86
УДК 008
В. И. Марков
КУЛЬТУРОЛОГИЯ: ИСТОКИ, ГРАНИМЫ, ЗАДАЧИ
Рассматриваются вопросы научного статуса, генезиса, проблемного поля и задач культурологии с точки зрения их детерминированности общественно-историческими потребностями.
Ключевые слова: статус культурологии, культурные системы, общественные потребности
The article considers the questions of the scientific status, genesis, problem field and tasks of culturology from the point of view of their deter-minacy by the social-historic demands.
Keywords: status of culturology, cultural systems, social demands
При написании данной статьи мы исходили из того очевидно наблюдаемого факта, что дискуссии о статусе, границах, предметном поле и даже самой необходимости культурологии во многом приобретают тупиковый характер. Это, в частности, стало видно на культурологических конгрессах, на которых иногда звучали пораженческие настроения, проявившиеся в тезисе о простом признании культурологией всего того, о чем пишут культурологи. Вариантом этой позиции является идея о том, что практика культурологических исследований (или считающих себя таковыми) - это и есть критерий истины в данном вопросе [6, с. 100]. Новый импульс этим дискуссиям придала состоявшаяся 7-9 апреля 2011 г. в Фестивальном центре Госфильмофонда международная научная конференция «Философия - философия культуры - культурология: новые водоразделы и перспективы взаимодействия», организованная Министерством культуры и Российским институтом культурологии. Представленную нами на конференции позицию мы хотели бы расширить, уточнить и привести дополнительные аргументы.
Исходным для данной позиции является тезис о том, что большинство споров связано с отсутствием твердой почвы для рассуждений, которые вынужденно строятся или на принципе приятия наличного бытия науки или же на принципе чистого долженствования, относительно чего у каждого участника, естественно, имеется свое мнение. Это, на наш взгляд, непродуктивно, поскольку взгляд изнутри, с позиций самого достаточно разнородного научного сообщества (а в культурологи «записались» представители самых разных научных дисциплин и направлений) не может дать сколько-нибудь обоснованных и весомых решений при игнорировании общего социального контекста. Интересы самих ученых и их корпораций многообразны до бесконечности и в том числе включают в себя вопросы доминирования, как и в любом человеческом сообществе (П. Фейерабенд). Борьба в науке далеко не сводится к борьбе за истину. Возможно, с этими моментами связаны достаточно популярные тезисы о безграничности культурологии, долженствующей включить в себя все науки о культуре и фактически господствовать на этом проблемном поле. Как утверждал на одной из конференций В. М. Межуев: «Культуролог, с данной точки зрения, совмещает в одном лице антрополога, историка, филолога и социолога» [2, с. 40]. Такие идеи, естественно, вызывают ответное сопротивление со стороны других, давно сложившихся научных сообществ.
К тому же это взгляд сиюминутный, лишенный историзма в понимании становления самой науки. Между тем, только прочертив линию от ее истоков до нынешнего
состояния, мы сможем обрести почву под ногами в этих спорах. Новые научные дисциплины не появляются просто так, они порождаются некими новыми общественными и связанными с ними научными потребностями. И именно генезис, истоки науки иногда дают ответ на вопрос о ее внутренних потенциях, реализующихся впоследствии, пусть и в измененном виде, в ее дальнейшем развитии.
Обозначив подобный подход, мы, естественно, не претендуем на окончательное решение вопроса, а надеемся, что поможем дальнейшему поиску в данном направлении.
При этом мы сознательно оставляем в стороне проблему соотнесения российской культурологии с западными ее аналогами в лице культурной и социальной антропологии, поскольку она требует особого внимания и анализа. Уточним лишь, что иногда звучат голоса о необходимости «приведения в соответствие» им нашей так внезапно возникшей из небытия культурологии. Так, известный ученый В. М. Межуев в ходе дискуссии на одной из конференций однажды подал реплику, что «мы маргинальная страна, и все время придумываем маргинальные науки, которым в мировой практике ничего не соответствует» [4, с. 220]. Такой подход нам представляется непродуктивным. Да, культурология в данном виде - это наш отечественный продукт, ну и что? Адаптация чужеземных веяний - обычный путь созидания своего, оригинального научного творчества. И в нашей истории есть на этот счет достаточно позитивные примеры. Так, отечественная мысль породила феномен славянофильства, духовные поиски русской интеллигенции, да и русский космизм не лишен иноземных истоков. Поэтому сам по себе факт несовпадения со структурой научных дисциплин за рубежом не может иметь особого значения.
Центральная идея данной работы в том, чтобы рассмотреть вопрос о статусе и роли культурологии, ее месте в системе наук о культуре в специфическом ракурсе -с точки зрения ее генезиса как ответа на некие общественные потребности и обнаружившиеся при этом лакуны в теоретическом видении культуры.
Следовательно, мы предлагаем посмотреть на эпоху возникновения культурологии, на потребности этой эпохи. И проблему ее современного статуса увидеть сквозь призму этого генезиса, а не так, как будто мы конструируем науку на чистом месте. Но не будем лукавить - видение зарождения культурологии уже в неявной форме включает в себя некую установку на то, как мы понимаем, что такое культурология. Постараемся обозначить позицию: за исходный пункт такого понимания возьмем только одну аксиому именно культурологического видения, которую, кажется, никто особо не оспаривает и которую постоянно
47
подчеркивает в своих выступлениях К. Э. Разлогов [3, с. 16]. А именно: культурология начинается там, где разговор заходит не о культуре, а о культурах, т. е. о множественности типов культур.
В теоретическом поле подобные взгляды, если говорить только о корифеях, получают первичный импульс в работах Дж. Вико, продолжаются в трудах Ш. Л. Монтескье и И. Г. Гердера. Далее линию развития очерчивают работы Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера и А. Тойнби. С самого начала характерно обращение в различной форме к проблеме духа народов, которая, на наш взгляд, и представляет собой в свернутой форме зародыш всего будущего проблемного поля культурологии.
Когда же и почему возникает такое видение мира культуры, отличное от более привычного монокультурного и европоцентристского взгляда? Нам представляется, что обе установки порождены одним и тем же кардинальным историческим сдвигом, европейским проектом покорения мира и превращением Европы в господствующий фактор мирового развития. Происходит расщепление европейского сознания, порождая две установки в понимании истории и культуры: прогрессизм и мультикультурализм. Первой, и наиболее ранней (правда, в различных, зачастую донаучных формах), стала ориентация на идею однонаправленного прогресса человеческой цивилизации по европейскому образцу и видение истории и культуры как единой, универсальной, развивающейся по общим законам и общечеловеческой по сути (что подменялось обычно подстановкой европейского понимания под знак общечеловеческого). Эта установка так или иначе реализовалась в различных науках, но наиболее распространенной она оказалась именно для философии, философии истории, философии культуры и т. д. в связи с их общей задачей по поиску всеобщих основ универсума и социума в частности. Вопрос о том, что про-грессизм тоже, по сути, был ответом на общественные мировоззренческие потребности, требует особого рассмотрения и не входит в предмет данной работы. С идейномировоззренческой точки зрения этот подход соответствовал стремлению европейского общества к оправданию, подведению идейно-мировоззренческого базиса под реальный процесс покорения мира и колониальных захватов. Если в ранний период колониализма таким оправданием было распространение единственно истинной веры, то по мере секуляризации самих верхов европейского общества это видение становилось уж неприлично ханжеским и требовалось новое. Таковым и стала идея распространения прогресса.
Вторая же установка - на признание многообразия культурных типов зародилась позднее, по мере накопления опыта колониальных контактов. Для демонстрации сути дела можно привести общенаучную аналогию. Допустим, что химик вливает один и тот же реактив в ряд пробирок и обнаруживает возникновение различных реакций. Естественно, этого достаточно для вывода о том, что в пробирках находились разные вещества. Точно таким же образом процесс европейского вторжения вызывал различные реакции местных культурных сообществ, что и приводило к мысли о том, что культурные миры человечества отличаются отнюдь не в деталях, а весьма существенно. И вопрос этот был отнюдь не теоретическим. Без знания этих фундаментальных особенностей не могли быть эффективными реальные контакты любого рода -торговля, дипломатия, войны и т. д. Но при этом оказалось,
что ни одна из существовавших научных дисциплин не могла ответить на вопросы чего ожидать, например, от китайцев, русских, индийцев при таких контактах. Ведь для этого надо было знать не просто детали их быта и бытия, которые изучали науки описательного уровня (культурография). Тем более не могли помочь культурфилософские теории, занимавшиеся достаточно абстрактными вопросами на уровне всеобщего, некоей культуры вообще, как таковой. Нужны же были исследования, дававшие целостные картины каждого культурного мира в таких категориях, как национальный характер, стиль или способ деятельности, национальная миссия, идея, мировосприятие и т. д., т. е. в категориях, являющихся, на наш взгляд, предельными по уровню абстрагирования для культурологии. Именно эту лакуну в исследованиях культуры и заполнила культурология. С этих позиций структуру наук о культуре можно описать на трех уровнях, соответствующих в целом соотношению общего, особенного и единичного. Высший (и наиболее абстрактный) - философия культуры, средний (по уровню абстрагирования) - культурология и уровень единичного - культурография как совокупность целого ряда научных дисциплин.
Так начался процесс формирования новой парадигмы, нового ракурса видения мира культуры. Культурология, с этой точки зрения, есть результат пересечения двух тенденций, двух идей - идеи множественности культур и идеи их целостности. На вторую аксиому культурологии обычно обращается меньше внимания, потому что она, по сути, есть закономерный этап развития любой науки на определенной стадии зрелости. Все они начинают с фрагментарного видения и приходят к идее целостности предмета. Или по крайней мере стремятся к этому, как современные физики.
Итак, в чем же специфическое видение мира культуры в культурологии по сравнению с другими возможными вариантами? На наш взгляд, допустимы три основных ракурса видения культуры. Первый из них - досистемный, свойственный описательным наукам. В этом случае мы наблюдаем как бы свободно плавающие в культурном пространстве отдельные элементы, деяния, акты творчества, как индивидуального, так и массового. Связующая роль самого этого пространства, определенной культурной среды, системы, при таком взгляде может оставаться в тени. В этом ракурсе мы наблюдаем буйство красок, живописный хаос человеческих свершений, не ощущается никакой организации деятельности и создается впечатление почти полной свободы культуротворческой активности человека. В этом смысле на данном уровне все представляется хаотически единым: и различные культурные миры, и эпохи. Только почему-то просматриваются иногда некоторые «местные особенности», которые, впрочем, легко объяснить исторической изоляцией и спецификой природных условий. Да и эти особенности при прогрессистско-европоцентристском взгляде должны скоро исчезнуть, и тогда единство станет полным.
Второй уровень - это системная организация культурной жизни отдельных народов и групп их в виде особых культурных организмов-культурных миров. Каждый из них в себе целостен, в каком-то смысле самодовлеющ, что не мешает ему активно контактировать с другими культурными мирами и окружающей средой. Но контактировать именно как целостность, а не рыхлая совокупность
48
отдельных элементов. Основной внутренней интенцией культурного мира, как и любой живой системы, является стремление к самосохранению и самовоспроизводству. Исходя из этого, контакты с другими мирами могут превращаться в борьбу за выживание. Являясь системами, эти миры проходят закономерные этапы зарождения, расцвета и гибели; гибели, опять же, как систем, как структурных упорядоченных образований, что не предполагает исчезновения всех отдельных элементов. Последние, по законам систем, могут войти в новые системы, радикально преобразуясь при этом. Это сфера значительной упорядоченности культурной жизни, которая основана на относительной свободе творчества на первом уровне бытия культуры и рождает свободные вариации Духа на третьем уровне. Культурные миры живут особой, во многом самостоятельной от других миров и даже от человека культурной жизнью. Предельно жестко и потому не совсем корректно выразил эту идею Л. Уайт: «Это именно культуры обладают теми людьми, которые в них рождаются» [6, с. 141]. Они существуют по законам систем и подчиняются этим законам. Совпадая с биосистемами по своему стремлению к продолжению существования, они отличаются от них тем, что имеют собственный, имманентно заложенный в них вектор развития и в этом смысле могут рассматриваться как субъекты культуротворчества.
Этот слой обнаружился только в последние века и связан в рамках нашей концепции как раз с возникновением культурологии. Эффекты различного реагирования при вторжении европейской цивилизации невозможно было объяснить ни через обычную логику свободного индивидуального творчества (логику первого уровня), ни, тем более, через единство высокой культуры человечества (логику третьего уровня). Постепенно крепло убеждение, что местная культурная среда - это не среда, а система, слишком внутренне логичны и целесообразны были ее ответы на воздействия. Так, обнаружился средний промежуточный уровень бытия культуры, требующий при анализе применения системной методологии. Накопление подобных фактов и попыток их осмысления привело к появлению культурологии, теоретической науки среднего уровня абстракции, изучающей эти особые культурные целостности.
Третий уровень - это мир высокой культуры. Тут мы наблюдаем свободно парящие в некоей культурной невесомости (поскольку нет общей среды-системы) высшие достижения человеческого Духа, как бы отделенные от своей почвы и генезиса. Они вступают в самые разнообразные сочетания и этим порождают новые возможности культурного творчества для элиты различных культурных миров. Преимущественно этот уровень и был всегда предметом философии культуры в широком смысле слова, т. е. с включением сюда этики и эстетики. Разумеется, если отвлечься от присущих ей европоцентристских тенденций, которые и позволяли представить этот мир как единый мир общечеловеческой культуры, ядром которой являются европейские ценности, а на периферии - обрамление в виде отдельных фигур и идей других культурных ареалов. Извечно главная функция этого уровня в мировой культуре состоит как раз в отсутствии целостности, в способствовании максимальной свободе творчества на вершине человеческого Духа. Посредством его происходит свободное
общение элит различных культурных миров и возможно он рано или поздно сыграет и другую роль - постепенно заложит предпосылки образования действительно всеобщей, соборной культуры человечества.
Таким образом, можно говорить как о досистемном, так и постсистемном понимании культуры. Системный уровень виден только при определенном ракурсе, когда в поле анализа мы вводим реальную организацию культурной жизни на планете. А она организована именно в виде взаимодействия ряда реально существующих и достаточно самостоятельных культурных миров. Это может быть до поры скрыто от внешнего взгляда, но достаточно четко проявляется каждый раз в критических ситуациях. И тогда европейское мнение становится удивительно единодушным в поддержке силовых акций своих правительств на других континентах, а мусульманский мир восстает как единое целое, протестуя против карикатур на своего пророка. Тут и проявляются различные сущностные, ценностные основы разных миров. Возникает заново внутренняя сплоченность на ценностной основе и возрождаются, казалось бы давно утраченные, архетипы. Бомбардировки Югославии в свое время выявили как особое отношение европейского мира к восточной окраине Европы, так и неожиданно пробудили по-лумифологические воспоминании о славянском братстве, породив приток добровольцев на поле славянской брани. Культурная жизнь планеты при таком видении переплетается с политикой и геополитикой, с борьбой и выживанием в глобализирующемся мире культурных систем.
Вопрос о границах с другими научными дисциплинами сам по себе не имеет особого значения для реального развития научных исследований. Его смысл важен только в одном отношении - как дополнительный повод осмыслить динамику движения своей дисциплины в историкокультурном пространстве.
Теперь о взаимоотношениях с философией культуры. Нам они представляются следующим образом. Культурология призвана корректировать тезисы философии культуры, противостоя исходно заложенному в них европоцентризму и релятивизируя эти выводы. Философия же во взаимодействии с культурологией не только обеспечивает ее общеметодологический фундамент, как и по отношению к другим наукам, но и не дает ей расплыться до абсолютного релятивизма, растечься в море культурного многообразия до полной утраты общих основ и культурных универсалий. В целом их взаимодействие основано на диалектике взаимосвязи общего и особенного. Таким образом, оставаясь самими собой, философия культуры и культурология есть, по сути, результат освоения научной мыслью различных альтернатив, порожденных европейским проектом освоения мира универсалистско-прогрессистской и релятивно-поликультурной. Их взаимодействие определяется и как идейное противоборство, и как взаимная коррекция, ограничивание и помощь.
Таким образом, философия культуры и культурология исследуют различные уровни реального процесса культурной эволюции и реальные тенденции - нарастающее культурное единство и сохраняющееся культурное многообразие. Точнее сама эта эволюция несет в себе и некое единство и многообразие. Своим живым и обоюдно необходимым взаимодействием они обеспечивают многоплановое и усложняющееся видение этой эволюции. Можно также отме-
49
тить, что постмодернистские устремления в философии отражают культуроцентричность современного гуманитарного познания, обратное воздействие культурологического плюралистичного видения мира на философское мышление. Однако именно мощная, многовековая философская традиция не дает этой тенденции стать единственной и господствующей, превратить философский взгляд на мир в хаотическую мозаику истин.
Ситуация в сфере взаимодействия наук о культуре меняется по мере разрастания древа самой культурологии и выделения ее новых ответвлений. Это касается, например, плодотворно разрабатываемой в течение уже ряда лет К. К. Колиным идеи информационной культурологии [1]. Естественно, в данном случае невозможно опираться на разработанный теоретико-методологический философский фундамент, поскольку сам он находится в состоянии формирования. Работы по информационной философии известны давно, но считать эту базу достаточной пока рано. Поэтому зарождение информационной культурологии будет, несомненно, сопровождаться параллельным развитием философско-культурологической и собственно культурологической линий исследований. Так что в данном случае о каких-то даже приблизительных границах говорить не приходится.
С другой стороны, ряд дисциплин, которые мы условно отнесли к «культурографии», по мере своего развития начинают все в большей мере претендовать на обобщения более высокого порядка, вторгаясь тем самым в предметную область уже собственно культурологических исследований. Музееведение начинает ориентироваться на «статус» музеологии с соответственным переименованием кафедр во многих вузах. Об этнографии уже никто не вспоминает, все предпочитают говорить об этнологии, перекрывая тем самым частично проблемное поле культурологических разработок. Сейчас появляются и мнения о необходимости разработки военной культурологии и ряда других направлений, опирающихся на значительный накопленный эмпирический материал, но не имеющих философской базы, которая должна разрабатываться одновременно и в культурологическом, и в философском планах и, очевидно, самими культурологами.
Следует подчеркнуть, что социальные потребности, определившие когда-то возникновение культурологии, не уменьшили, а повысили свою значимость в наше время. И это определяет перспективность дальнейшего развития данной науки для решения насущных проблем развития общества.
Теперь о значении системного видения мира культуры для реформирования страны. Культура - способ жизни народа и подлинное позитивное реформаторство должно ориентироваться именно на такое ее понимание, иначе реформы становятся дополнительным дестабилизирующим фактором и могут даже ускорить гибель общественного организма. Яркий пример этому - реформы Столыпина. Отсутствие внимания к подобной специфике культурной системы усугубляется сложившимися стереотипами, своеобразной мифологией реформаторской активности, основанной на логике обыденной трудовой деятельности и несовместимой с парадоксальной во многом логикой взаимодействия со сверхсложными системами. К наиболее распространенным из этих антисистемных стереотипов относятся следующие:
- провести реформы в максимально короткие сроки с наибольшим эффектом, что связано с очевидным неумением учитывать собственное время культуры;
- взять, где можно, «все лучшее» и объединить в надежде на синтез, возможно, совершенно несовместимых элементов, что выдает незнание одного из основных законов взаимодействия систем - неизбежности качественного видоизменения элемента, оказавшегося в новой среде;
- достигнуть кратчайшим путем культурного, что означает невнимание к собственным субординационным и координационным связям внутри системы;
- внедрить новшества как можно шире, везде, в массовом порядке, что говорит о нежелании учитывать топологию, неоднородность системы;
- реализовать по возможности принцип «больше воздействие - больше эффект», хотя в сложных системах этот вариант совершенно неприменим.
С учетом вышесказанного можно сделать вывод о том, что реформирование систем вообще и культурных в особенности должно учитывать следующее.
- Моменты инерционности культурной системы не только как досадного препятствующего фактора, но как фактора стабильности культуры и социума в целом, определяющего его многовековое существование и, соответственно, «право на жизнь» в данном качестве и в дальнейшем.
- Соотнесение векторов направленности традиции и реформирующего воздействия. Это представляется немаловажным фактором успеха. Одно дело, если реформы дополняют и корректируют естественную траекторию развития системы, другое - если они идут вразрез с ней. В последнем случае возможным итогом являются только два варианта - провал реформ или гибель системы. По сути дела, в этих случаях получается так называемая игра с нулевым результатом, которая многократно усиливает сопротивление реформам.
- Возраст системы. Одно дело - реформирование молодого и гибкого культурного организма, еще не сформировавшего в полной мере свой ценностный фундамент. Другое дело - радикальные реформы зрелой, устоявшейся системы. В последнем случае вопрос о мере воздействия должен стоять особенно остро.
- Этапы развития системы. Если система на подъеме, то культурные изменения, естественно, сопровождают изменения общества в целом. Тогда дополнительное реформирующее воздействие только убыстряет движение по естественной траектории развития социума. Другой вопрос - в условиях кризиса, болезни, развала. Тут, скорее, нужно отсутствие резких изменений. Исторический опыт показывает, что в этих ситуациях буквально любые реформы, любой направленности и сколь угодно рационально обоснованные приносят негативный результат.
- Соотношение факторов инерционности - масштаба системы - возможных темпов ее изменений.
- Узловые, опорные, болевые точки системы при выборе направлений воздействия. При желании разрушить надо концентрироваться именно на этих элементах, тогда даже малые воздействия принесут непропорционально большой (колоссальный) эффект. Но если речь идет действительно о благом реформировании, то этих точек надо избегать и стремиться к косвенному, мягкому влиянию на другие моменты конфигурации системы.
50
- Системные эффекты переноса элементов из одного культурного мира в другой. Несистемный подход к культуре как к собранию плодов культурного творчества преувеличивает именно в силу своей нецелостности возможности взаимовлияния, взаимопроникновения и даже слияния культур. Отдельные культурные явления действительно довольно легко переходят из одной системы в другую. Но культурные миры -не наборы элементов, а системы. И по законам взаимодействия систем при переходе в другую систему явления приобретают совсем другие, подчас неожиданные свойства и функции. Это часто подводит реформаторов, стремящихся позаимствовать «все хорошее». Основа этого явления в том, что реально существуют собственные и системные качества элементов. Собственные - это потенциальный набор свойств, определяемых природой самого элемента. Потенциальными они являются потому, что в любой системе элемент проявляет лишь те из них, которые востребованы этой системой, совокупностью ее связей и отношений, а также функцией, которую он в ней выполняет. Из этого логически следует, что для систем характерна парадоксальная логика соотношения части и целого. Элемент, как часть, подчинен системе, но он и шире, глубже ее по своему потенциальному содержанию, по своей природе. В родной системе явление опутано специфическими связями. Одни из них усиливают какие-то его стороны, другие - компенсируют негативные эффекты. В новом окружении этого нет, появляются другие связи. Тогда и проявляются совсем другие, ранее заложенные, но не реализовавшиеся в этом феномене свойства. Поэтому реформаторские попытки заимствований слишком часто реализуются по принципу «хотели как лучше, а получилось как всегда».
Объект воздействия в реформах должен пониматься не как нейтральная среда, а как системно-синергетическая целостность. Это этико-экологический аспект отношения к культуре как к живой самоорганизующейся системе уже должен охлаждать пыл различных преобразователей.
Из этого следует, что при рационально задуманном и организованном реформировании сферы культуры требуется, во-первых, познание законов системного уровня бытия культуры, а во-вторых, соблюдение меры воздействия, связанной с объективной мерой возможной изменчивости самих культурных процессов и отношений. Их нельзя трансформировать в любом желаемом направлении и с любой скоростью. В самом ценностном фундаменте культуры заложен потенциальный спектр ее изменений, которые могут быть реализованы только при мудрой и осторожной культурной политике, основанной на древнем принципе медицинской этики «не навреди». Лишь при
этих условиях благие намерения и планы реформаторов могут приносить позитивные результаты, способствующие развитию общества в целом.
Необходимо также учитывать, что культурология в перспективе обладает огромными потенциальными возможностями для решения (в том числе и практического) главной проблемы противоречиво глобализирующегося человечества - достижения взаимопонимания между народами и культурами.
Культура играет в современном мире двоякую роль. Она и объединяет людей в своих высших проявлениях, и разъединяет - как стиль и образ жизни, менталитет, обычаи и привычки. Парадокс современной культурной жизни человечества в том, что культуры все более выявляют свой не только объединяющий, но и разделяющий народы потенциал, потенциал различий цивилизаций. Национальнорелигиозный вопрос вновь становится одним из наиболее острых. Он возрождается даже в старушке-Европе, где, казалось бы, все подобные проблемы давно отошли в прошлое. После распада идеологического противостояния двух мировых систем, с одной стороны, усилилось давление победившего лагеря, а с другой - пробудилась потребность в новой самоидентификации народов, осознания ими своего места в мировом развитии. И для этого пригодились древние культурные и религиозные основания, искони составлявшие фундамент бытия наций и народностей. К тому же процессы глобализации, несущие в себе угрозу культурной унификации и вестернизации, естественно, вызывают мощный отпор в виде возрождения различных форм национализма, религиозного фундаментализма, противостоящих новой форме «культурного империализма». Все эти вопросы непосредственно связаны с проблемным полем культурологических исследований и их решение возможно лишь на путях повышения уровня культурологической грамотности общества в целом и власть имущих в особенности.
Таким образом, цель наша состояла в том, чтобы осветить поднимаемые в названии вопросы с точки зрения генезиса культурологии, а сам генезис понять (в парадигме А. Тойнби) как ответ на вызовы истории, на новые общественные потребности и обнаружившиеся при этом лакуны в видении мира культуры. Проблема рассматривалась под определенным углом зрения - исторических условий формирования предмета культурологии. Ведь предмет не дан и не может быть выдуман, он задается развитием науки и практики. Нам представляется, что такой ракурс может оказаться весьма перспективным в дальнейших дискуссиях.
1. Колин, К. К. Философские проблемы информатики / К. К. Колин. - М.: Бином; Лаб. знаний, 2010. - 264 с.
2. Межуев, В. М. Культурология в контексте современного гуманитарного знания / В. М. Межуев // Социология и культурология:
новые водоразделы и перспективы взаимодействия: материалы междунар. науч. конф. (1-3 апр. 2010 г., Белые Столбы) / М-во культуры РФ, Рос. ин-т культурологии и др. - М., 2010. - С. 35-40.
3. Разлогов, К. Э. Истоки и основания культурологии / К. Э. Разлогов // Культурология: от прошлого к будущему: к 70-летию Российского института культурологии / М-во культуры РФ, Рос. ин-т культурологии. - М., 2002. - 368 с.
4. Социология и культурология: новые водоразделы и перспективы взаимодействия: материалы междунар. науч. конф. (1-3 апр. 2010 г., Белые Столбы) / М-во культуры РФ, Рос. ин-т культурологии и др. - М., 2010. - 240 с.
5. Уайт, Л. Избранное: наука о культуре / Л. Уайт; пер. с англ. - М.: РОССПЭН. - 2004. - 960 с.
6. Шендрик, А. И. К вопросу о природе и структуре культурологического знания / А. И. Шендрик // Второй Российский культуро-
логический конгресс с международным участием «Культурное многообразие: от прошлого к будущему»: программа; тез. докл. и сообщений. - СПб., 2008. - С. 99-100.
Сдано 13.12.2011
51
