CC BY
27
КСЕНОФОБИЯ КАК ИНТЕНЦИОНАЛЬНАЯ ОСНОВА ВРАЖДЫ В СУДЕБНОЙ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЭКСПЕРТИЗЕ (ЛИНГВОГЕРМЕНЕВТИКА ФЕНОМЕНА)
© Волков В.В.*
Тверской государственный университет, г. Тверь
В контексте задач лингвистической судебной экспертизы материалов экстремистской направленности рассматриваются лингвистические и общегуманитарные понятия, необходимые для производства такого лингвоюридического исследования (ксенофобия, интенциональность, пафос, прагмалингвистика и др.).
Ключевые слова: ксенофобия, юридическая лингвистика, судебная экспертиза, экстремизм, интенциональность, пафос.
В современном русском языке фиксируется значительный рост ксено-фобных именований лиц по различным основаниям - национальным и социальным [6], по сексуальной ориентации [7], по месту жительства (например, по параметру «столица - провинция»), по профессиональной принадлежности и т.д., которые нередко используются в устных и письменных текстах, содержащих признаки экстремистских материалов и в силу этого оказывающихся объектом лингвоюридического исследования. Поскольку такое исследование по необходимости требует сопоставления правового и обиходного прочтений семантики и эмоционально-стилистических особенностей опорных лексем, возникает необходимость в специальных герменевтических процедурах [8], нацеленных на выявление интенциональности («направленности») текста, прагмастилистических особенностей «языковой личности» [5] его автора.
В рамках лингвистической судебной экспертизы филолог не использует принятые в юридической практике понятия «мотив» и «намерение», опирается на соотносительные квазисинонимические лингвистические термины пафос и интенциональность, которые фиксируют сущность контент-анализа (анализа содержания текста), нацеленного на выявление авторского замысла и целевых установок.
Пафос - преимущественно литературоведческий термин, из др.-гр. pathos в прямом значении 'несчастье, страдание' и последующем переносном 'чувство, страсть'; в современной филологической терминологии - «душевный подъем, воодушевление, связанные с прокламируемой идеей». В школьной практике это понятие обычно перифразируется в выражениях
* Профессор кафедры Русского языка, доктор филологических наук, профессор.
типа что хотел сказать / имел в виду автор, ориентирует на субъективно мотивированный поиск тех «воодушевляющих идей / чувств / намерений», которые представляются читателю существенными.
Интенциональность - преимущественно лингвистический термин, из лат. intentio в прямом значении 'напряжение, усилие' и последующем переносном 'намерение, замысел', основное понятия прагмалингвистики (лингвистической прагматики, теории речевых актов).
Прагмалингвистика, или лингвистическая прагматика, - из др.-гр. pragmáticos 'способный к делам, деловой, дельный', образованного от существительного pragma 'дело (что сделано, что делается, что нужно сделать); обстоятельства, положение дел' (родственные слова: прагматизм, практика) - дисциплина, изучающая «интенциональность в действии», в конкретной речевой ситуации, включающей говорящего / пишущего и его цели, слушающего / читающего и его реакции, языковые средства в их соотнесенности с целями говорящего и реакциями слушающего, а также различные другие обстоятельства, связанные с ситуацией речи (наличие «третьих лиц», место и время общения, основания общения и др.).
В отличие от пафоса, интенциональность текста (а следовательно, и его автора) проявляется в отчетливых языковых признаках, что позволяет достигнуть необходимой объективности судебно-лингвистического исследования.
Наиболее известные примеры интенциональности - различные ситуации речевого этикета и связанные с ними стандартизованные формулы общения: приветствие (Здравствуйте), прощание (До свидания), комплимент (Вы сегодня замечательно выглядите), соболезнование (Позвольте выразить вам свои соболезнования) и т.п. В каждой из таких ситуаций, разумеется, могут использоваться различные формулы этикета - в зависимости от взаимоотношений между коммуникантами, времени, специфических условий общения и т.д.
Интенция вражды может реализоваться в самых разнообразных сферах и условиях общения - устного и письменного, частного и публичного. Являясь средством направленного выражения эмоций, она входит в число эмоциональных интенций (также как интенции симпатии или любви, одобрения или негодования), нацеленных, с одной стороны, на выражение эмоций говорящего / пишущего, с другой стороны, на «заражение» соответствующие эмоциями слушающего / читающего, на побуждение его к переживанию аналогичных эмоций.
В отличие от «этикетных», эмоциональные интенции в лингвистике изучены недостаточно; основательно рассмотрены лишь лексические средства выражения эмоций и наиболее известные эмоциональные концепты (особенно любовь), которым посвящена обширная научная литература [напр., 2, 16]. Основная причина - в диффузности, «размытости» содержания даже основных эмоций человека, которые, при интуитивной очевидности, с большим
трудом поддаются последовательному эксплицитному описанию. По данным одного из наиболее авторитетных в психологии эмоций источников [14], фундаментальные эмоции носят комплексный характер, в силу чего их приходится обозначать не каким-либо одним привычным для обихода словом, но двумя и более словами (композитами, словесными комплексами): интерес-волнение, удовольствие-радость, отвращение-омерзение, презрение-пренебрежение и др. Последние две из названных эмоций непосредственно связаны с интенцией вражды, находят филологическое отображение в таких словарных пометах, как «презрительное», «пренебрежительное», «бранное» и т.п., которые служат объективным доказательством наличия в тексте соответствующих эмоциональных интенций.
Гнев, отвращение, презрение могут результировать во вражду и связанную с ней неявную внутреннюю и явную внешнюю агрессию (подробно об этом: [14, с. 290-312]). Агрессивность может трактоваться как один из параметров дифференциации вражды и ненависти, которые в статье 282 УК РФ специально не разграничиваются, а в академических словарях русского языка толкуются одно через другое, то есть находятся в отношениях взаимоопреде-ляемости, ср.: «Вражда... Отношения и действия, проникнутые неприязнью, взаимной ненавистью. Непримиримая вражда. Религиозная, национальная вражда. Питать вражду к кому-л.»; «Ненависть...Чувство сильнейшей вражды, неприязни. Испытывать ненависть к кому-, чему-л.» [19, с. 156, 628]. Смысловое различие между ними усматривается по параметру интенсивности, а именно: ненависть - это сильнейшая вражда. Следовательно, вражду можно считать и именовать (с различными субъективными оговорками) ненавистью, и напротив: ненависть можно считать и именовать враждой. «Субъективная оговорка», связанная с возможностью разграничить понятия ненависти и вражды, может основываться на цитированном выше толковании вражды как «отношений и действий, проникнутых неприязнью». Неприязнь, по словарному толкованию, - это «недружелюбное, недоброжелательное чувство к кому-, чему-л.; нерасположение» [19, с. 636], которое в частном случае может быть обусловлено ксенофобными установками личности.
В силу прозрачности синхронной внутренней формы семантические этимоны существительного ксенофобия представляются на первый взгляд совершенно очевидными: по непосредственному восприятию носителей русского языка, ксенофобия складывается из др.-гр. хвпо^' - прилагательного (в значении 'чужой; чужеземный; необыкновенный, неслыханный, странный' [4, с. 857-858; 11, т. 2, с. 1146]) или омонимичного существительного ('чужеземец (в отличие от гражданина)' [4, с. 857]) + ... фобия (из гр. ркоЬо^' 'страх, ужас, боязнь' [11, т. 2, с. 1739]) в значении «боязнь (враждебность, нетерпимость, непереносимость и т.п.) того, что названо в первой части слова»; таким образом, суммарное значение сущ. ксенофобия, явствующее из его синхронной внутренней формы, - «боязнь чужого, странного (челове-
ка)», «страх перед чужеземным». Однако этимология этого существительного не столь проста и в своей неоднозначности весьма поучительна, равно как и современная динамика его семантической эволюции.
Во-первых, сущ. ксенофобия - западноевропейское, а не древнегреческое образование, причем из французского первоисточника вошла в русское языковое сознание и в русский речевой обиход ксенофобия (из фр. xénophobie 'ненависть к иностранцам' [9, с. 1170]), в то время как антонимичное сущ. «ксенофилия» (фр. xénophilie 'любовь, симпатия к иностранцам' [9, с. 1170]) в русском словоупотреблении не представлено, - наличествуют лишь семантически смежные видовые именования англоман и англомания, галломан и галломания, англофил и германофил и под., причем эти именования фиксируют вовсе не «любовь к немцам, французам и т.п.», а «пристрастие к английскому образу жизни, обычаям и т.п.» [19, с. 39], «пристрастие ко всему французскому, слепое преклонение перед ним» [24, с. 143], пристрастие «ко всему немецкому» [24, с. 148] и т.п.
Во-вторых, в семантике др.-гр. сущ. xenos энантиосемически соединяются конверсивные значения 'гость' и 'гостеприимец (хозяин)', наличествует весьма значимый лингвокультурный фон с общим значением «доброжелательное единящее гостеприимство», ср., напр., пояснение А.Д. Вейсмана к семантике этого существительного: «По древнему обычаю граждане, принадлежавшие к разным государствам или странам, заключали между собою союз, по которому взаимно обязывались оказывать друг другу гостеприимство. Этот союз домашний переходил и к детям их. Заключившие подобный союз назывались xenoi. Оттого xenos означает и того, который пользуется гостеприимством, и того, который оказывает гостеприимство» [4, с. 857].
Русское сущ. ксенофобия усвоило из др.-гр. xenos лишь первый из энан-тиосемичных компонентов, причем в условиях негативного в коннотатив-ном отношении семантического сужения (не просто «гость», а именно «чужой», а следовательно, потенциально враждебно настроенный, опасный), и последовательно расширяет его до пределов, стремящихся к «дурной бесконечности»: ныне ксенофобия - это не только «страх перед другим человеком, иностранцем», но и «навязчивый страх перед чужим, чем-то незнакомым вообще (незнакомой культурой, другой религией, новыми идеями и т.п.)», и даже страх перед «другим» (человеком) - соплеменником по родному языку и гражданству, но отличающимся в социальном, культурном, психологическом и т.п. отношении. Современные словарные толкования ксенофобии, с одной стороны, фиксируют ксенофобию уже как психическую девиацию или даже как болезнь, а с другой стороны, отражают последовательное расширение как сигнификативной, так и денотативно-референци-альной семантики сущ. ксенофобия, тяготеющей к пределу «чужое, а значит чуждое и потенциальное опасное - всё, что не своё», ср.: «1. Болезненный, навязчивый страх перед незнакомыми лицами. 2. Ненависть, нетерпимость
к чему-н. чужому, незнакомому, иностранному» [24, с. 386]); «1. Мед. Болезненное состояние, проявляющееся в навязчивом страхе перед незнакомыми людьми; боязнь высоты. 2. Ненависть, неприятие, нетерпение к кому-, чему-л. незнакомому, чужому» [19, с. 477].
Показательно, что оба цитированных современных филологических толкования второго значения ксенофобии отчетливо перекликаются в словарных идентификаторах «ненависть», «нетерпимость / нетерпение» с названием статьи 282 Уголовного кодекса Российской Федерации («Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства» [см.: 26]), дальнейший текст которой четко фиксирует основные аспекты ксенофобии, ср.: «Действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а также на унижение достоинства человека либо группы лиц по признакам пола, расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе.» (курсив мой. - В.В.). Как видим, помимо расизма и национализма, как наиболее очевидных проявлений ксенофобии, речь в цитированной статье УК идет также о гендерной, языковой (лингвистической), религиозной и социальной ксенофобии.
Как известно, содержание и объем понятия находятся в обратно пропорциональной зависимости: чем шире содержание, тем уже объем, и наоборот. К примеру, религиозная ксенофобия, как видовое понятие, шире по содержанию, но уже по объему, чем «просто» ксенофобия. Однако по мере видового расширения содержания понятия «ксенофобия» последовательно расширяется и его объем, включая всё новые и новые группы объектов.
Совсем недавно к числу ксенофобных оскорбительных именований в юридической лингвистике было принято относить только «брань, оскорбляющую чужую нацию», ср: «. стоит назвать оскорбительные ксенофобские прозвища и клички, т.е. брань, оскорбляющую чужую нацию. В русскоязычной практике это прежде всего "жид", "чурка", "черный", "армяш-ка" и другие. В наше время обострившихся межнациональных конфликтов именно эта группа оскорблений заслуживает самого пристального внимания юристов как разжигающая межнациональную рознь» [13, с. 297]. Ксено-фобные именования такого типа имеют давнюю историю, связанную, в частности, с воровским и тюремным жаргоном - «феней», где, например, чурка - не только «азиат, кавказец», но и «умственно отсталый человек», а «смуглый, чернявый человек (напр., азиат, кавказец)» именуется как черножопый, черножопик [22, с. 283, 279]; некогда обиходно-нейтральное жид, свободно использовавшееся, в частности, в русской классической литературе в целях именования лиц еврейской национальности и / или иудейского вероисповедания, на протяжении последнего столетия обретает все более яркую негативную окраску, что фиксируется и словарями, ср., например: «Жид, а, м. (дореволюц.). 1. В устах антисемитов - еврей (презрит.). 2. перен. В кругах
антисемитов - скряга (простореч. бран.). [Первонач. не имело презрит. или бран. оттенка, но впоследствии стало ходовым шовинистическим обозначением еврея и приобрело черносотенно-погромный характер]» [25, т. 1, с. 868]; «Жид, Устар. прост. Презрительное название еврея || Перен. Бранно. О скряге, скупце...» [21, т. 4, с. 130-131]; «Жид, 1. Разг. устар. То же, что еврей... 2. Груб. прост. Презрительно, бранное название еврея» [20, т. 1, с. 483]; «Жид. Разг. Уничиж. Презрительное, бранное название еврея. Все народы, населяющие Союз, имеют в разговорном русском пренебрежительные клички: "чурки", "хохлы", "чучмеки", "жиды". Собеседник. 1991, 6» [23, с. 228]. Коннотативная энантиосемия фиксируется лишь в сопоставлении с жаргоном заключенных, ср.: «Жид. Арест. Одобр. Умный заключенный» [18, с. 183].
Лингвоюридическая оценка ксенофобных словоупотреблений такого рода не представляет сколько-нибудь существенных трудностей (в отличие от трудностей специально юридических [см. об этом: 10]), - прежде всего потому, что практически каждое многократно фиксировано в академических словарных изданиях различного типа.
Значительно сложнее для юридической лингвистики обстоит дело в ситуациях, когда необходимо рассматривать такие ксенофобные призывы экстремистской направленности, семантически индуцированные «образом врага», которые не включают прямых ксенофобных именований по национальности, типа «Кто не с нами - всем сосать!», «Косые ублюдки вон!», «Нет сионистскому правительству» (примеры из статьи: [15]). Авторами таких граффити-лозунгов, несмотря на то что они, вероятнее всего, достаточно молодые люди, наверняка движет инерция «застойных» времен: по удачной политологической характеристике этой инерции, «здесь и героизация тотальной и ежеминутной борьбы с "классовым врагом", и повальная охота за "врагами народа", и абсолютизация различий и противоречий между общественными системами, и сомнительно звучавшие прогнозы типа "мы вас закопаем", и одержимость секретностью и ксенофобией, и беспробудная "монолитность".» [17, с. 29].
Основная трудность лингвоюридического анализа высказываний такого рода - диффузность, неопределенность объекта агрессивной социальной ненависти (нетерпимости), как, например, в случае с призывом «Убивай цветных иммигрантов». В качестве настенной надписи (граффити) данное высказывание оказывается адресованным самому широкому кругу потенциальных читателей, в силу чего может вызывать самые различные понятийные и эмоциональные реакции, а именно: понятийные реакции - «убивать» следует либо всех «цветных», либо всех «иммигрантов», либо только «цветных иммигрантов»; эмоциональные реакции - от полной поддержки лозунга до полного несогласия и негодования. При этом понятие «иммигрант» оказывается соотнесенным с понятием «нерусский», что в условиях современной России - многонациональной страны, существующей как составная
часть на пространстве бывшего СССР, приводит к формированию крайне размытого, очень общего представления о «чужом вообще»: в качестве такого «чужого» может восприниматься, к примеру, и этнический русский «иммигрант» (беженец, переселенец [23, с. 385; и др.]) из ныне самостоятельной страны Узбекистана, и россиянин - этнический якут или калмык, осевший на жительство в Москве или Твери, и т.д.
С учетом сказанного, например, трудно не квалифицировать как экстремистский набор следующих якобы «объективных» данных, тиражируемых современными российскими ксенофобами: «С каждым месяцем растет сопротивление иммиграции со стороны коренных жителей!»; «54 % граждан России уверены в правоте лозунга "Россия для русских!"»; «59 % жителей России считают, что правительство должно ограничить приток иммигрантов в страну.
Так вроде бы нейтральное сущ. иммигрант оказывается в контексте «чувства тревоги в связи с участившимися в последнее время актами нетерпимости, насилия, терроризма, ксенофобии, агрессивного национализма, расизма, антисемитизма, отчуждения, маргинализации и дискриминации по отношению к национальным, этническим, религиозным и языковым меньшинствам, беженцам, рабочим-мигрантам, иммигрантам и социально наименее защищенным группам в обществах...» [12].
Источники тревоги - в склонности естественных для демократического общества различий во мнениях трансформироваться сначала в ксенофобно-нигилистическое неприятие чужого мнения, а затем в логике метонимического переноса - в агрессивное неприятие носителей этого мнения: от отдельных людей до огромных социальных, национальных, конфессиональных общностей. Остается один шаг до ненависти и вражды - до опасности перерастания «спора о мнениях» в терроризм и открытые вооруженные столкновения.
История нашей страны в этом отношении очень показательна. Припомним хрестоматийное восклицание: «Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, - говорил между тем Базаров, - подумаешь, сколько иностранных . и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны». Пока это «спор о мнениях». Однако припомним, что произошло далее - уже в реальной отечественной истории, а не в художественной литературе: неприятие аристократизма результировало в ненависть к аристократии и ее физическое уничтожение, неприятие царизма - в расстрел императора и его семьи, неприятие религии - в гонения на Церковь, истребление священников и т.д. Эти, как многие другие, нарицательные именования лиц стали восприниматься в ксенофобическом ключе, именуемые лица - как «чужие», как «враги народа».
«Вся история русской интеллигенции подготовляла коммунизм, - справедливо утверждал Н.А. Бердяев. - Но наступил час ..., и весь строй души
народной перевернулся. Это типический процесс. Кротость и смиренность может перейти в свирепость и разъяренность» [3, с. 100, 102]. Современная толерантность тоже может в некий «час» трансформироваться в бессмысленное и беспощадное взаимоистребление «своими» - «чужих», «чужими» -«своих».
Современные ксенофобы в своих печатных материалах (в частности, в материалах, признанных экстремистскими по суду) называют множество самых разнообразных «чужих» - врагов, как нередко пишут, «Русского Народа». И это не только «жиды» или «чурки». Это «... евреи, армяне, грузины, цыгане, таджики, китайцы, прочие все», «инородцы». Это «президент России», «прихожане и "священство"», «русскоязычные», «бандиты и паразиты с Кавказа, из Азии и Африки», «еврейские олигархи и орды кавказских спекулянтов-захребетников», «гастарбайтеры», «коммунисты и либералы» и т.д. - вплоть до «доморощенных шлюх, вступающих в половые связи с оккупантами», «правозащитников», «риэлтеров», «чиновников и милиционеров».
Даже если эти списки в печатных экстремистских материалах и не сопровождаются прямыми призывами типа «Раздавить гадов!», следует помнить: «Скрытым призывом является информация, подстрекающая к каким-либо действиям, целенаправленно формирующая у адресата желание действовать или чувство необходимости действий. Скрытый призыв нередко дает развернутую программу действий, к которым осуществляется подстрекательство, т.е. автор (в скрытой или явной форме) программирует поведение адресата речи» [1]. Любое именование лица в ксенофобном контексте - это именование будущей потенциальной жертвы экстремистов.
Список литературы:
1. Араева Л.А., Осадчий М.А. Судебно-лингвистическая экспертиза по криминальным проявлениям экстремизма [Электронный ресурс] // Уголовный процесс. - 2006. - № 4. - Режим доступа: http://www.ugpr.ru/arhiv/16_ apr_2006/topic163_sudebш45_Иngvisticheskaya_ekspertiza_po_kriminalnym_ proyavleniyam_ekstremizma_.html.
2. Бабенко Л.Г. Лексические средства обозначения эмоций в русском языке. - Свердловск: Изд-во Уральского ун-та, 1989. - 184 с.
3. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. Репринтное воспроизведение издания YMCA-PRESS, 1955. - М.: Наука, 1990. - 224 с.
4. Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь / Репринт У-го изд. 1899 г. -М., 1991. - 1370 стлб.
5. Волков В.В. Основы филологии: антропоцентризм, языковая личность и прагмастилистика текста: Курс лекций / Тверской госуниверситет. -Тверь: Издатель Кондратьев А.Н., 2013. - 147 с.
6. Волков В.В. Проблема расширения сферы ксенофобных именований лиц в юридической лингвистике // Этнические процессы в глобальном мире /
Санкт-Петербургский ин-т управления и права. - СПб.: Изд-во «Астерион», 2013. - С. 116-119.
7. Волков В.В. Гомосексуализм в современной России: лингвокультуро-логический аспект // Вестник Тверского государственного университета. Сер. Филология. - Тверь, 2013. - Вып. 32. - С. 168-173.
8. Волков В.В. Правовое и обиходное прочтения термина свобода совести в зеркале понятий «наука», «религия», «вера» (опыт герменевтического анализа) // Культура. Духовность. Общество. - 2014. - № 11. - С. 93-98.
9. Гак В., Триомф Ж. Французско-русский словарь активного типа. - М.: Рус. яз, 1998. - 1174 с.
10. Галяшина Е.И. Лингвистика vs экстремизма: В помощь судьям, следователям, экспертам. - М.: Юридический Мир, 2006. - 96 с.
11. Дворецкий И.Х. Древнегреческо-русский словарь: в 2-х т. - М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1958.
12. Декларация принципов терпимости. Принята резолюцией 5.61 Генеральной конференции ЮНЕСКО от 16 ноября 1995 года [Электронный ресурс]. - Режим доступа: www.un.org/ru/documents/decl_conv/declarations/to-
13. Жельвис В.И. Слово и дело: юридический аспект сквернословии // Понятия чести, достоинства и деловой репутации: Спорные тексты СМИ и проблемы их анализа и оценки юристами и лингвистами. Изд. 2-е, перераб. и доп. / Под ред. А.К. Симонова и М.В. Горбаневского. - М.: Медея, 2004. -С. 289-298.
14. Изард К. Эмоции человека. - Изд-во Моск. ун-та, 1980. - 440 с.
15. Костерина И. О чем говорят стены: ксенофобские граффити в ландшафте российских городов [Электронный ресурс] // Демос: Центр содействия проведению исследований проблем гражданского общества. - Режим доступа: www.demos-center.ru/projects/5C8C556/AC78399/1205848868.
16. Красавский Н.А. Эмоциональные концепты в немецкой и русской лингвокультурах. - М.: Гнозис, 2008. - 374 с.
17. Мельвиль А. Образ другого, образ врага // 50/50: Опыт словаря нового мышления / Под общ. ред. М. Ферро и Ю. Афанасьева. - М.: Прогресс, 1989. - С. 25-29.
18. Мокиенко В.М., Никитина Т.Г. Большой словарь русского жаргона. -СПб.: Норинт, 2001. - 720 с.
19. Новейший большой толковый словарь русского языка / Глав. ред. С.А. Кузнецов. - СПб.: Норинт; М.: РИПОЛ классик, 2008. - 1536 с.
20. Словарь русского языка: в 4 т. / Гл. ред. А.П. Евгеньева. - М.: Рус. яз., 1981-1984.
21. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948-1965.
22. Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона (речевой и графический портрет советской тюрьмы) / Авт. -сост. Д.С. Балдаев, В.К. Белко, И.М. Исупов. - М.: Края Москвы, 1992. - 526 с.
23. Толковый словарь русского языка конца XX в.: Языковые изменения. / Под ред. Г.Н. Скляревской. - СПб.: Фолио-Пресс, 1998. - 701 с.
24. Толковый словарь русского языка с включением сведений о происхождении слов / Отв. ред. Н.Ю. Шведова. - М.: Изд. центр «Азбуковник, 2008. - 1175 с.
25. Толковый словарь русского языка: в 4 т. / Под ред. Д.Н. Ушакова. -М., 1935-1940.
26. Уголовный кодекс Российской Федерации [Электронный ресурс] // Кодексы и Законы РФ: правовая навигационная система. - Режим доступа: http://www.zakonrf.info/uk.
