CC BY
1047
ского продолжения таблицы. Колебания кривой графика отразят, насколько часто совпадают или различаются в рассказах людей трактовки тех или иных события. При многократном повторении одного и того же мнения или тенденции в человеческой жизни уже можно говорить о некой закономерности. Затем, сличив ее с достоверно известными историческими фактами, необходимо установить не противоречит ли им сделанный на основе обработанных воспоминаний вывод. В том случае, когда резких расхождений нет, наступает заключительная фаза исследования - перевод сухой статистики, цифр и графиков в логичную, информативную и стройную теорию, на основании которой делаются заключения, подводятся итоги проделанной работы.
1. Кознова И.Е. XX век в социальной памяти российского крестьянства. М., 2000.
2. Голоса крестьян: Сельская Россия XX века в крестьянских мемуарах. М., 1996.
Поступила в редакцию 18.04.2008 г.
Kozodayev S.A. Social memory and writing down of memoirs: peculiarities of source and methods of using it. The article gives the brief characteristics of social memory. Different peculiarities of memories as historical source are sorted out; the basic methods of working with it are considered. The major results of the article are systematization of the ways of the most effective and operative processing of data contained in the memories, revelation of some nuances inherent in this historical source.
Key words: historical memories, peculiarities of source, description of memory.
КРИЗИС ИДЕОЛОГИИ И СОВЕТСКОЕ ОБЩЕСТВО В 1970-80-е гг.
С.И. Никонова
Идеологический кризис вызван как «выработкой ресурса» советской идеологии, так и неудачными попытками ее корригирования. Общество не воспринимает идеологические «новации» как ориентир для развития.
Ключевые слова: идеологический кризис, советская идеология, идеологические новации, советское общество.
В общественно-политической жизни советской страны в 1970-1980-е гг. происходили сложные и противоречивые процессы. Приход к власти нового поколения советской номенклатуры в середине 1960-х гг. не повлек за собой кардинальные изменения в идеологической, политической и экономической сферах. По-прежнему существует примат идеологии не только в духовной жизни общества, но и тотально. Отсутствие честного и открытого анализа развития советского общества, идеологический прессинг создавали систему двойных стандартов, порождали конформизм и лицемерие.
Официальная идеология имела в своем распоряжении достаточный арсенал, например, средства массовой информации, пропаганды и наглядной агитации. На нее работали все общественные организации. В ее институтах и аналитических центрах трудились лучшие обществоведы и политологи, кото-
рые создавали идеологические программы и другие документы, направленные на поддержание жизнедеятельности системы.
Партийный аппарат, начиная от низовых звеньев, парткомов и до верха пирамиды -Центрального Комитета КПСС, был призван поддерживать существующий идеологический порядок, строго пресекать любые попытки нарушить константу.
В советском государстве идеология, пожалуй, была становым хребтом всего общества, некой «командой», которой подчинялись граждане. Однако контроль за исполнением этой «команды» весьма труден. Репрессии со стороны государства не достигали в полной мере своей цели, а загоняли проблему внутрь: появляются диссиденты, инакомыслящие, андеграунд, самиздат, другими словами, все то, что даже при сильном идеологическом надзоре не поддается тотальному контролю. Советское общество последних
десятилетий советской власти не было идеологически единым. Новые настроения, социальные явления, идеи можно было зафиксировать в самых разных областях духовной жизни. Однако сам характер брежневского идеологического курса (охранительно-карательный) не допускал малейших отклонений от догм марксизма-ленинизма.
В современной литературе толкование идеологии можно свести к следующему: это система идей, принятая в каком-либо философском учении или социальном строе, религии, искусстве, морали.
Не так просто, по нашему мнению, найти определение типа государства и общества для СССР в его последние десятилетия. В этой связи несомненный интерес представляет определение советского государства как идеократического.
Русский мыслитель и историк Н.Н. Алексеев определял идеократию как «подчинение социальной жизни конкретному идеалу, естественному «телосу», вытекающему из культуры, религии и духа нации и государства, остающимся постоянным, несмотря на политические, идеологические, этнические и даже религиозные катаклизмы» [1]. В какой-то степени это определение наиболее подходит для идентификации советского государства.
Идеократическое государство существовало во многом благодаря нормам традиционным для нескольких поколений советских людей. Несоответствие идеологических установок и реалий жизни формировали в сознании и психологии людей конформизм, инертность, отчуждение от политики, разочарование в духовных ценностях социалистического общества.
Отказ партийного руководства от некоторых преобразований в духовной сфере периода «оттепели», неудачные попытки экономических реформ, бурный расцвет демагогии, развитие схоластики в сфере марксизма-ленинизма привели страну в итоге в состояние не просто очередного кризиса, а к коллапсу, распаду системы.
Идеологическая система только на первый взгляд оставалась монолитной: под воздействием как внешних, так и внутренних факторов эрозия постепенно разрушает ее структуру.
Во второй половине 1960-х гг. формируется концепция развитого социализма, кото-
рая как бы отделяет эпоху Хрущева от эпохи Брежнева. Можно отметить, что на этом этапе партия в какой-то степени «изменяет» главной цели - строительству коммунизма. Теперь главный лозунг - строительство «развитого социализма», хронологические рамки этого этапа неопределены, отсюда расплывчатость самой цели. Логически должен был уменьшиться идеологический нажим, что привело бы к определенному плюрализму взглядов, прежде всего, внутри правящего слоя.
Власть вынуждена была считаться с теми изменениями, которые произошли в общественном сознании, учитывать и международную обстановку. Однако нетерпимость к свободомыслию оставалась прежней, не допускалась критика властей, сфера применения и варианты репрессий даже несколько расширились.
Жесткие меры применялись против разного рода диссидентов: аресты, лишение свободы, направление на принудительное лечение в психиатрические клиники, дискредитация в средствах массовой информации, лишение советского гражданства, изгнание из страны. Репрессивные меры применялись не только к диссидентам, но и авторам художественных произведений, и к ученым-об-ществоведам.
Любое общество нуждается в сознании (господствующей идеологии), определенным образом оправдывающем и подкрепляющем факт его существования, институты власти и порядки. В советском обществе официальная идеология не уступала воздействию самых развитых религиозных концепций. Система находилась под мощным влиянием мифологизированного бытия, попадая в замкнутый круг: система производила мифы и попадала под их влияние, становясь «мифократией». Идеологические органы имели определенное воздействие и на массовое сознание. Учитывая тот факт, что коммунистическая партия практически срослась с государством, можно говорить о стремлении к всеобъемлющему контролю, что является, по сути, характерным признаком всех тоталитарных обществ. Решения партии были вне зон критики, она была освобождена от ответственности перед обществом за те или иные действия.
Однако масштабная идеологическая кампания партийных органов - разработка и
внедрение концепции развитого или зрелого социализма - не вызывает и не может вызвать в обществе душевного отклика, ее «поддерживают и одобряют» механически, выполняя определенные нормы существования человека в тоталитарном обществе. Таким образом, в 1970-е гг. начинается явственное расхождение массового сознания с идеологическими стереотипами, которые не находили подтверждения в реальной жизни. Эти изменения проходили крайне медленно: у большинства советских людей продолжала господствовать безусловная вера в свою страну, народ, что поддерживало ощущение духовной комфортности и социального оптимизма граждан. Отсюда, на наш взгляд, неприятие в обществе диссидентов, открыто отрицающих идеализированную действительность.
Однако считать основой духовного оптимизма советского общества только мифологизированное сознание было бы неправильным. Социальная и духовная комфортность большинства советских людей традиционно держалась на осознании богатой духовной жизни, активном участии в масштабных преобразованиях общества, чувстве социального равноправия, ощущении слитности с делами общества. Высокая оценка своего государства, его места в мире, высокая самооценка, ощущение простоты, ясности и предсказуемости мира, стабильность - все это создавало для большинства ощущение духовного и социального комфорта. Эта вера подкреплялась и реалиями советской действительности: социальными гарантиями, стабильной зарплатой, целым рядом социальных благ (бесплатное образование, медицинское обслуживание, низкий уровень оплаты за жилищные и прочие социальные услуги и т. д.). Казалось, само существование СССР в течение нескольких десятилетий - лучшее подтверждение коммунистической теории. В послевоенный период в массовое сознание постоянно внедрялось убеждение, что те социальные блага, которые имеет советский человек, он имеет только благодаря политике партии и советского государства. В качестве платы за набор «бесплатных» услуг граждане должны ударно трудиться и поддерживать все инициативы партии и правительства. И только очень немногие задумывались: не является ли потеря независимости мышления,
мироощущения слишком высокой платой за комфортность.
Отсутствие плюрализма мнений, традиции личного освоения мира, отгороженность от мировых процессов приводило к тому, что в обществе распространялось упрощенное мировосприятие, а социальная реальность представлялась лишенной поливариантности развития.
Истинные мысли, убеждения «широких народных масс», к которым традиционно апеллировало партийное руководство, вряд ли возможно очертить какими-либо идеологическими рамками. Большинство воспринимало новые задачи как дань традиции, в качестве «платы» за преимущества социализма, в которых были уверены.
Основой официальной идеологии оставался марксизм-ленинизм, априори считавшийся не только самым передовым учением, но и единственно верным. Однако эта теория подвергала анализу закономерности развития общества на рубеже XIX-XX вв., с тех времен исторический прогресс привел человечество к совершенно новым условиям, отсюда неминуемое устаревание многих аспектов этого учения. Ведущие идеологи страны, ее политические лидеры так и не смогли корректно «поправить» марксизм-ленинизм, приспособить его постулаты к новым реалиям. Более того, власть была уверена в незыблемости официальной идеологии и недооценила кризис советского общества, в большей мере связанный как раз с идеологической сферой.
Перед политологами, обществоведами, пропагандистами, перед гуманитарными науками стояли новые и весьма трудные задачи. Старые формы и методы пропаганды, действовавшие на безграмотное крестьянство и рабочий класс, явно отжили свое. На смену шло поколение образованных людей, шел многочисленный средний класс. Революционная агитация, реклама и пропаганда, да и сама идеология должны были стать более глубокими, многомерными, изощренными, подходящими возросшим требованиям масс, которые уже перестали быть массами в строгом смысле слова.
В новых условиях перед гуманитарной интеллигенцией стояла задача творческая: нужен был новый стиль, новый образ жизни, новая поэзия, живопись, новая архитектура,
новый театр, новое кино, новая музыка. Все это могло стать основой для демократизации общества, для коррекции идеологической парадигмы социализма, усиления социал-демократической составляющей марксизма-ленинизма. Однако любая коррекция в области идеологии в тоталитарном обществе невозможна, т. к. идеология является его основой, своеобразным материковым шельфом, невидимой частью, на которой держится вся конструкция. В этом ракурсе все потенции интеллигенции не имели смысла, любое новое явление в гуманитарной области (искусство, культура, образ мыслей и стиль жизни) потенциально являлось угрозой системе или же представлялось таковой.
Говоря о причинах эрозии идеологической системы, мы имеем в виду, в т. ч., и появление духовной оппозиции, особенно ярко представленной диссидентами, которые по-своему трактовали постулаты марксистско-ленинской теории. Одни (например, Рой Медведев) призывали избавиться от сталинских деформаций социализма, добиваться демократизации советской системы. Другие отстаивали тезис о несостоятельности марксистско-ленинской теории, о ее обреченности. Так, А.И. Солженицын отмечает: «Марксизм не только не точен, не только не наука, не только не предсказал ни единого события в цифрах, количествах, темпах или местах, ...но поражает марксизм своей экономикомеханической грубостью в попытках объяснить тончайшее человеческое существо и еще более сложное миллионное сочетание людей - общество» [2].
И. Шафаревич, теоретик диссидентства, представляет свои взгляды как идеологию национально-православного движения в книгах, изданных за рубежом: «Русофобия», «Социализм в мировой истории», «Есть ли у России будущее?». И. Шафаревич достаточно откровенно высказывается в интервью западному журналисту в мае 1978 г. На вопрос, к какой общественной и политической альтернативе нынешней системы он склоняется, он ответил: «Что нам нужно - это максимум духовных изменений при минимуме изменений внешних. Нужен возврат к Богу, к своему народу, ощущение общенациональных целей и чувство ответственности перед историей и будущим своей страны» [3].
Теоретики диссидентства, по существу, так и не смогли сформулировать национальную идею, поиск которой беспокоил не только инакомыслящих, но и «вменяемых» идеологических лидеров страны.
Мировоззренческая неоднородность советского общества отчетливо проявлялась с середины 1960-х гг., когда инакомыслие в разных его проявлениях стало реальным явлением.
В дни чехословацких событий 1968 г. проявил себя Р.И. Ильясов - собственный корреспондент «Учительской газеты» в Татарии. Его судьба весьма интересна: в 17 лет ушел на фронт, тяжело ранен, контужен, после войны окончил один за другим два вуза (педагогический и Дипломатическую академию) - так велика была тяга учиться, работал корреспондентом центральных газет. Он неплохо разбирался в международных отношениях и увидел в чехословацких событиях прежде всего нарушение международных норм. Свою гражданскую позицию Р.И. Иля-лов ясно выразил в письмах, направленных в газеты «Руде право» и «Юманите». Понимая, что по официальным каналам эти письма не дойдут, он решил передать их через французского журналиста, оказавшегося осведомителем КГБ. Письма попали в соответствующие органы, их автор исключен из партии, на его журналистской карьере поставлен крест. Отвечая на вопрос о мотивах своего поступка, Р.И. Илялов через много лет отвечает: «Надоело лгать, не мог больше терпеть» [4].
К инакомыслящим можно отнести ро-мантиков-одиночек, болезненно воспринимающих советскую действительность. Так, доктор технических наук А. А. Болонкин в 1973 г. напечатал в нескольких экземплярах свою статью «К итогам выполнения 8-го пятилетнего плана развития народного хозяйства», в которой подводил собственные итоги, весьма негативно характеризующие развитие народного хозяйства страны. Причину негативных явлений ученый видел в отсутствии в стране демократических свобод. Он был выдан кем-то из близких друзей, получил за «антисоветскую агитацию» 4 года в ИТК строгого режима. И этот в прошлом успешный, благополучный человек, говоря о мотивах своего поступка, отвечал: «Лишь в одном испытывал растущий, гнетущий дис-
комфорт, одного не мог добиться - внутреннего согласия души» [5].
А.Н. Яковлев, крупный партийный деятель, которого называли «прорабом перестройки», весьма интересно характеризует диссидентов: «На одном полюсе - творцы, мыслители, художники. На другом - местные правдоборцы, чудаки, часто просто неуживчивые, «конфликтные» люди. Такие есть в каждом коллективе, каждой деревне или поселке и уж, конечно, в городах. В зависимости от того, насколько жестко с ними обращаются в кругах официальных, такой человек вызывает к себе сочувствие, и сожаление, а иногда и неприязнь окружающих. Из этих различных жизненных представлений и составляется в общественном сознании образ диссидента. И выпадает из этого образа самый распространенный, наименее известный, более всего претерпевший и потенциально весьма важный для общества тип иначе мыслящего: не звезды первой величины, но и не деревенского чудака. А люди, отмеченные способностями и знаниями, нравственностью и гражданской активностью. Люди, которым действительно было, что сказать согражданам, но как раз по этой причине они и преследовались» [6].
Понятие диссидент появилось в социально-политическом лексиконе советского общества в 1970-е гг. К диссидентам относили людей, несогласных с генеральной линией ЦК КПСС, политикой Советского государства, официальной партийно-государственной идеологией, с общепринятой в советском обществе моралью, эстетическими нормами в сфере художественного творчества и т. п. Причем неприятие даже отдельных норм существующих порядков было признано диссидентством. Синонимами понятия «диссидент» были понятия «инакомыслящий», «свободомыслящий». Однако в советских средствах массовой пропаганды слово «диссидент» звучало, как правило, в значении «отщепенец», «предатель Родины» и почти «враг народа». Ловко подобранное иностранное слово создавало впечатление связанности лиц, которых так называют, с чем-то враждебным: с происками западных спецслужб, с НАТО и ЦРУ, с чем-то угрожающим советскому строю.
По нашему мнению, необходимо все же разделять эти два понятия: диссиденты и
инакомыслящие. Действительно, филологически они почти идентичны, но политический смысл у них разный.
Так, инакомыслящие - это довольно широкий круг советских людей, в целом остающихся верными своей стране и ее государственному строю, критически мыслящие личности, жаждущие творческой свободы художники, недовольные какими-то отдельными явлениями в духовной или материальной сфере. Диссиденты - сознательные противники политической и идеологической системы, проявляющие свой протест открыто как внутри страны, так и за ее пределами. Собственно, диссидентов в СССР было сравнительно мало, но их имена были достаточно известны, прежде всего, благодаря западным средствам массовой информации, а также в результате обличительных разоблачений диссидентов в советской прессе.
В стране отношение к диссидентам было очень сложное. Большинство населения доверяло официальной пропаганде и сообщениям в прессе, в которых диссиденты представлялись «отщепенцами», «агентами ЦРУ», антисоветчиками. Распространено было мнение о душевных заболеваниях диссидентов, особенно после включения психиатрии в арсенал средств подавления инакомыслия в стране. В среде интеллигенции мнения о диссидентах также различались. Немногие открыто поддерживали их идеи, большинство проявляло безразличие.
Сначала диссиденты пытались выражать свои взгляды в узком кругу единомышленников, позже старались донести их до большего числа людей: в большей степени это проходило посредством самиздатовских периодических газет и альманахов («Хроника текущих событий», «Синтаксис», «Метрополь», «Вестник РСХД», «Вече»), еще позже апеллировали к зарубежной общественности. Это окончательно закрепляло за ними в глазах советских людей ярлык антисоветчиков, пособников идеологического противника.
В начале 1970-х гг. в диссидентской среде получило оформление правозащитное движение, немногочисленное и разнообразное по составу участников, опирающееся и ориентированное на Запад. Основа их деятельности - поддержка из-за рубежа, постоянно осуществляющиеся связи с корреспондентами западных средств массовой инфор-
мации, освещение их деятельности в зарубежных изданиях и передачах. Активность правозащитников консолидировала отдельные проявления диссидентства, оформив его в одном поле. Таким образом, правозащитное движение стало ядром советского диссидентства, его информационной базой.
Отношение советских граждан к правозащитникам было таким же, как вообще к диссидентам. Советские средства массовой информации публиковали обличительные материалы, касающиеся наиболее ярких деятелей этого движения. Отдельные действия правозащитников даже сегодня воспринимаются в меньшей степени, как странные, и вызывают двойственное чувство.
В ходе антидиссидентской кампании многие приемы были, мягко говоря, некорректными: постоянная слежка чекистов за наиболее известными инакомыслящими, фиксация событий их личной жизни, перлюстрация корреспонденции, бытописание подробностей семейной жизни диссидентов, их родных и близких.
В архивах отложились документы, названия которых раскрывают их содержание довольно точно. «Записка в ЦК КПСС о прослушивании домашнего телефона А.А. Пер-венцева», «Записка в ЦК КПСС о Сахарове и Боннэр», «Сообщение КГБ при СМ СССР о поведении генерала Григоренко», «Записка КГБ в ЦК КПСС о бракоразводном процессе А.И. Солженицына», «Записка КГБ в ЦК КПСС о крещении Солженицына» [7].
Поддержка диссидентов западными организациями была постоянной темой в разоблачительных материалах советской прессы, причем эта поддержка была не только моральной, духовной, но и материальной. О материальной поддержке диссидентам со стороны западных организаций говорят многочисленные документы, опубликованные в советской литературе и периодике, авторы этих исследований обращают внимание на доходы непонятного происхождения, на которые живут некоторые известные диссиденты, подолгу не работающие, а также на источники материальной помощи осужденным по политическим делам и их семьям.
Р. Орлова приводит весьма трогательный эпизод, когда «академический паек» академика А.Д. Сахарова Е.Боннэр отдает родственникам политических заключенных: «У хо-
лодильника Елена Георгиевна перекладывает консервы, колбасу - академический паек - в сумки двух женщин. Это передачи ссыльным.» [8]. Не сомневаясь в достоверности этой информации, мы можем предположить, что «пайка» академика Сахарова вряд ли хватит на всех нуждающихся политических репрессантов. Таким образом, тема поддержки западными организациями советских диссидентов до сих пор не изучена, сами же диссиденты высказываются по этому поводу крайне неохотно.
Комитетом государственной безопасности с самого появления диссидентских проявлений ведется наблюдение за всеми активистами. Отчеты о своих наблюдениях в совокупности с предполагаемыми мерами воздействия Комитет регулярно предоставляет в Политбюро ЦК КПСС. Эти отчеты свидетельствуют как о серьезной работе органов, так и широкой сети информаторов, наблюдателей, агентов.
Начавшаяся в хрущевское десятилетие работа общества по своему духовному освобождению, а также проявившееся с середины 1960-х гг. инакомыслие в разных слоях советского общества, ставила перед правящей партией серьезные задачи: не только сохранить главную идеологию страны, но и укреплять ее основу, развивать важнейшие теоретические аспекты.
Изобретенные формулы о зрелом социализме, единой исторической общности, ведущей роли партии принимались как руководство к действию армией советских обществоведов, традиционными методами перерабатывались в простые истины о прогрессе, преимуществе советского строя, обострении идеологической борьбы, что, на наш взгляд, создавало в советском обществе иллюзию стабильности в неспокойном мире.
Современные исследователи периода отмечают существование идеологических констант, поддерживаемых в обществе: непогрешимость партии, ценности коллектива, образ врага, образ героя. Высокая оценка своего общества, его места в мире, высокая самооценка, ощущение простоты, ясности и предсказуемости мира, своих отношений с людьми и со всем миром - все это воплощалось в определенной духовной устойчивости. Идеологические институты, общественные организации, средства массовой информации
поддерживали это состояние. «Обычный» человек постоянно слышал о заботе партии, о масштабных успехах страны и общества, верил в светлое будущее. Собственно, на вере базировалась идея будущего коммунистического общества как вершины исторического прогресса, как мира социальной справедливости.
Советская идеологическая система традиционно четко обозначала образ врагов (империалисты, спецслужбы США, диссиденты и пр.). Образ героев в послевоенный период несколько усложнился. К сложившимся образам героев революции, гражданской войны, Великой Отечественной войны, героям труда мог бы приблизиться образ героев освоения космоса. Советская программа освоения космического пространства вплоть до конца 1960-х (до высадки американцев на Луну) была самой передовой в мире. Однако полной героизации космонавтов не происходит, возможно, из-за строгой секретности в этой области, не допускавшей популяризации личностей космонавтов, их работы, планов и т. д. Таким образом, советские космонавты не стали новыми советскими идолами, которым подражали и поклонялись, не стали новыми героями своего времени.
Пытаясь сохранить приоритет идеологии в жизни общества, власть ищет новые формы для пропагандистских клише. Так, на XXVI съезде впервые прозвучали слова о перестройке многих сфер и участков идеологической работы, что свидетельствует об определенных коррекционных попытках, была использована и новая терминология. Текст отчетного доклада существенно отличается от документов предыдущих съездов, он менее формален. Признается тот факт, что «советский человек - это культурный, образованный человек», отсюда «идейно-воспитательная работа должна вестись живо и интересно, без штампованных фраз и стандартного набора готовых формул». Партийные идеологи, говоря о том, что изменился сам субъект воспитания - советский человек, и призывая действовать новыми методами и средствами, однако, не создают новые формы идеологической работы.
Советская идеология давно превратилась в застывшую догму, любые изменения были нереальны, в спорных случаях предпочтительнее было отказать, чем в какой-то степе-
ни подвергнуть коррекции даже незначительные детали. Так, на самом высоком уровне в 1968 г. рассматривался вопрос об опубликовании в энциклопедических изданиях кратких биографических справок о Троцком, Зиновьеве и других репрессированных большевиках. Политбюро ЦК КПСС после согласования с КГБ принимает решение: «Сведения о названных лицах в достаточном объеме имеются в других изданиях (например, в примечаниях к 4-му изданию сочинений и Полному собранию сочинений
В.И. Ленина). Учитывая это, отдел науки и учебных заведений и отдел пропаганды полагают воздержаться от опубликования в БСЭ кратких биографических справок о лидерах антипартийных группировок» [9]. Через десятки лет партийное руководство так и не решается донести до общества информацию об условиях восхождения к власти Сталина.
Ортодоксы идеологии не желают принимать во внимание изменившуюся обстановку как внутри общества, так и в мире. В результате перемены происходят слишком поздно, когда время упущено. В немалой степени это относится к программным установкам правящей партии - КПСС.
На XXVI съезде партии было принято решение подготовить важнейший партийный документ - новую редакцию Программы КПСС, которая была утверждена на XXVII съезде партии в 1986 г. Этот документ был разработан партийными идеологами по традиционным шаблонам с использованием привычных штампов. Отсюда предопределенность ее какой-то ненужности, даже обреченности. Этот налет обреченности, впрочем, лежит на всех документах этого съезда.
Появление инакомыслящих, рост проте-стных настроений вызвали перестановку акцентов в работе органов госбезопасности. В отдельных случаях исключительно со стороны Комитета заметна обеспокоенность негативными проявлениями в различных сторонах жизни советского общества. Глава КГБ неоднократно пытается привлечь внимание руководства страны к росту критических настроений и протестных движений, в большинстве случаев вызванных не политическими, а иными причинами. Так, неоднократно на заседании Политбюро ЦК КПСС Ю.В. Андропов докладывает о росте антисоветских настроений, западной пропаганде и ее
влиянии, распространении самиздата, о националистических проявлениях. Высшие органы власти демонстрируют нежелание адекватно реагировать на ситуацию. Борьба с проявлением протеста фактически перекладывалась на систему госбезопасности, а сами про-тестные проявления воспринимались как исключения, не отражающие ситуацию в целом.
При Ю.В. Андропове в качестве главы КГБ изменяется статус ведомства (из Комитета при Совете Министров СССР КГБ стал Комитетом Государственной Безопасности СССР), продолжалось развитие структуры органов госбезопасности.
Так, в июле 1967 г. было создано 5-е управление, а в территориальных органах -специальные контрразведывательные подразделения - 5-е отделы. В задачи этих подразделений входила борьба с идеологическими диверсиями противника, т. е. подавление всех попыток проявления диссидентства, духовной оппозиции и инакомыслия в обществе.
Таким образом, Комитет госбезопасности в течение нескольких десятилетий выполнял основные функции борьбы с инакомыслием, борьбы за идеологическое единообразие. Однако органы госбезопасности не могли подменить собой идеологические структуры, грамотно и эффективно выполнить их работу. В распоряжении силовых структур был значительный арсенал карательных мер, который широко использовался. Со второй половины 1970-х гг. после проведения арестов и других репрессивных мер диссиденты были подавлены, только что нарождавшаяся оппозиция так и не состоялась. В принципе силовые органы и, прежде всего, Комитет госбезопасности выполнили свою работу - подавили правозащитные и иные «враждебные» организации, локализовали лидеров и наиболее яркие фигуры.
Однако идеологическая ситуация в стране только внешне выглядела спокойной, процесс эрозии был неотвратим: никакой контроль, никакие силовые меры не могли остановить процесс саморазрушения социалистической идеологии. В нем появились явные провалы, «черные дыры», через которые в советское общество попадали иные идеи, нравственные ценности, потребности и стремления.
Официальная идеология могла противопоставить этим новым явлениям только ус-
таревшие идеологические клише, мертворожденные новации (в т. ч., и концепцию развитого социализма), а также ужесточение контроля во всех сферах жизни общества.
Таким образом, появление новых явлений в жизни советского общества, преодоление им идеологического единообразия указывают, что в изменившихся условиях сохранить неизменной идеологическую парадигму вряд ли возможно. Идеологические органы и активно участвующие в поддержании идеологического единства органы госбезопасности, несмотря на весь спектр силовых мер, не могут больше поддерживать состояние идеологического единства: национальная идея размывается, становится все менее отчетливой и ясной. Разрушение идеологического единства приводит не только к появлению диссидентства, но и к «разложению» высших эшелонов власти: коррупция, взятки, предательство охватывают самые высокие сферы.
Идеократическое государство существовало эти десятилетия во многом благодаря нормам, традиционным для нескольких поколений советских людей. Несоответствие идеологических установок и реалий жизни в исследуемый период формировали в сознании и психологии людей конформизм, инертность, отчуждение от политики, разочарование в духовных ценностях социалистического общества.
Вместо серьезной работы в идеологической сфере, в области теории марксизма-ленинизма идеологические органы, ученые и научные институты соответствующего профиля не только не выработали новых ориентиров развития советской системы, но продолжали исследования строго в рамках социалистической идеологии, подвергая обструкции любую идею и мнение, выходившие за рамки марксизма-ленинизма.
Главным экспертом в духовной области являлся Комитет государственной безопасности, на который возлагаются несвойственные функции и предоставляются правовые возможности для подавления любого инакомыслия в стране. Обоснование для такого жесткого идеологического курса - идеологическое противостояние двух общественных систем, «психологическая война» между миром социализма и миром капитализма, война, в которой используются разнообразные ме-
тоды и средства. Можно сделать вывод, что в этом противостоянии советская сторона проиграла в конечном итоге: рухнула советская система, прекратило существование советское государство. Таким образом, область идеологии оказалась, возможно, самым уязвимым местом социалистической системы.
1. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 14-15.
2. Солженицын А.И. Письмо вождям Советского Союза. Париж, 1974. С. 37.
3. Шафаревич И.Р. Сочинения. М., 1994. Т. 2.
С. 88-89.
4. Центральный Государственный архив историко-политической документации Республики Татарстан. Ф. 15. Оп. 35. Д. 199.
5. Головков А. Время на размышление // Огонек. 1989. № 4.
6. Яковлев А.Н. Горькая чаша: Большевизм и Реформация России. Ярославль, 1994. С. 177.
7. Российский Государственный архив новейшей истории. Ф. 89 (Коллекция рассекреченных документов).
8. Орлова Р., Копелев П. Мы жили в Москве. 1956-1980. М., 1992. С. 424.
9. Российский Государственный архив новейшей истории. Ф. 89. Пер. 17. Док. 29.
Поступила в редакцию 16.05.2008 г.
Nikonova S.I. Crisis of ideology and Soviet society in 1970-ies-1980-ies. Ideological crisis was due not only to «depletion of resource» of the Soviet ideology but also to unsuccessful efforts of its correction. The society doesn’t perceive ideological innovations as a reference point for state development.
Key words: ideological crisis, soviet ideology, ideological innovations, Soviet society.
