CC BY
265
Е. О. Мидова
Косвенность речевого акта в современной лингвистической прагматике
В статье рассматривается вопрос о соотношении понятий косвенности и импли-цитности в современной лингвистической науке. Решается вопрос о природе косвенности речевого акта и критериях его выделения.
Ключевые слова: лингвистическая прагматика, косвенность, имплицитность, косвенный речевой акт, имплицитный речевой акт.
В рамках прагматического подхода в современной лингвистике большое внимание уделяется рассмотрению вопросов, связанных с процессами порождения и интерпретации косвенных речевых актов. Изучение косвенных языковых форм, выбираемых говорящим в конкретной ситуации диалогического общения, а также факторов, способствующих раскрытию коммуникативного смысла высказывания, является одним из наиболее актуальных направлений исследований в современной лингвистической прагматике (И. А. Стернин, Е. В. Милосердова, В. В. Дементьев, J. Meibauer,
C. Erhardt, H. Heringer).
В теории речевых актов вопрос о косвенных речевых актах, противопоставляемых прямым актам в зависимости от выбранной говорящим коммуникативной стратегии, является одним из центральных. Так, в лингвистической литературе представлены различные точки зрения на природу косвенного речевого акта и его характеристики, способы формирования косвенных смыслов высказывания и механизм возникновения косвенности (Дж. Серль, Дж. Лич, Р. Бертолет, О. И. Герасимова, Г. Г. Почепцов и др.). Несмотря на наличие большого количества исследований в данной области, многие вопросы остаются до настоящего времени дискуссионными. Различия в воззрениях языковедов на природу косвенных речевых актов связаны чаще всего с терминологической недетерминированностью понятий «косвенный речевой акт» и «имплицитный речевой акт» (И. М. Кобозева, О. Г. Почепцов, Е. В. Милосердова и др.), что обусловлено пересечением понятий косвенности и имплицитности в лингвистике.
Косвенность рассматривается в науке о языке как способ такого выражения смысла, который кодируется с помощью языкового знака, конвенционально предназначенного для выражения другого, буквального, смысла знака [4]. В связи с этим косвенным признается традиционно такое высказывание, в котором один иллокутивный акт производится посредством совершения другого иллокутивного акта [8]. Истинное коммуникативное намерение говорящего в таком речевом акте выражено имплицитно, то есть не находит прямого выражения в языковой структуре высказывания.
338
Следует подчеркнуть, что понятие косвенности применяется в лингвистике как к содержанию высказывания (пропозиции), так и к интенции говорящего (иллокуции). В качестве примера косвенной пропозиции может выступать реплика в следующем фрагменте диалогического текста:
(1) A: Ich dachte, Anarchie ist interessant, aber der Typ geht gar nicht.
B: Ja, das ist so eine Schlaftablette (Die Welle 2008 <00:31:04>).
В речевом акте осуществляется одна иллокутивная сила - утверждения. С точки зрения теории косвенных речевых актов высказывание B не является косвенным речевым актом, поскольку косвенной в нем является пропозиция, а не иллокуция речевого акта. Сравнение учителя с таблеткой снотворного составляет пропозициональную часть речевого акта, которая, безусловно, не может пониматься буквально, а рассматриваемое высказывание должно рассматриваться как прямой речевой акт. Напротив, в косвенном речевом акте имплицитно выраженным является его иллокутивный, а не пропозициональный смысл. При этом, безусловно, поверхностная структура речевого акта, выражающая пропозициональное содержание, выступает в качестве отправной точки для правильной интерпретации высказывания. В ином случае вывод актуального смысла высказывания слушающим нужно было бы признать невозможным. Смысл косвенного речевого акта может быть выведен слушающим лишь из эксплицитно выраженного пропозиционального содержания с привлечением контекста. В поверхностной структуре таких речевых актов индикаторы, указывающие на истинное коммуникативное намерение говорящего, отсутствуют.
Как было отмечено выше, понятие косвенности пересекается в лингвистике с термином имплицитность. Имплицитность признается в языкознании общим свойством языковых единиц, которое может проявляться на любом уровне системы (Е. И. Шендельс, В. Х. Багдасарян, А. В. Старкова, К. А. Долинин, Л. В. Лисоченко, И. А. Стернин, В. В. Дементьев и др.), и рассматривается в его связи с другими смежными объектами, такими как «импликация» и «импликатура» (А. В. Бондарко, Г. В. Колшанский, И. В. Арнольд, М. В. Никитин, М. Ю. Федосюк, Л. В. Лисоченко, P. Seuren, A. Kemmerling, R. Lakoff, F. Liedtke, M. Astroh, F. Wagner), «пресуппозиция» (Н. Д. Арутюнова, В. А. Звегинцев, Е. В. Падучева, R. Kempson, M. Reis, M. Pinkal), «подтекст» (К. А. Долинин, М. В. Никитин, М. Ю. Фе-досюк и др.).
Основным критерием имплицитности выступает отсутствие непосредственной выраженности содержания в поверхностной структуре высказывания. Так, А. В. Бондарко, анализируя план содержания текста, включает в его состав имплицитный компонент. С точки зрения исследователя, имплицитный компонент представляет собой совокупность семантических элементов, которые не выражены прямо определенными языковыми средствами, а извлекаются из эксплицитно выраженных семантических эле-
339
ментов, их соотношения и взаимодействия [1, с. 105]. Аналогичное определение дает М. В. Никитин, понимающий имплицитность как «домысливание прямо не выраженного содержания» [7, с. 141 - 144]. Как отмечается указанным автором, имплицитные значения не имеют непосредственного материального выражения и имеют сложную форму выявления: они про-изводны от взаимодействия эксплицитного значения высказывания с совокупными условиями его реализации. К. А. Долинин также рассматривает имплицитное содержание как содержание, которое не воплощено прямо в узуальных лексических и грамматических значениях единиц языка, составляющих высказывание, а выводится из эксплицитного содержания высказывания в результате взаимодействия последнего со знаниями адресата и информацией, которую слушающий получает из контекста ситуации общения [2, с. 37]. Для получения имплицитной информации необходимы усилия со стороны слушающего, которые не могут быть сведены к сопоставлению языковых единиц и их значений [3, с. 10].
Таким образом, исследователи едины в понимании имплицитности как элемента содержания высказывания, который не находит прямого выражения в языковых средствах и может быть извлечен слушающим из взаимодействия эксплицитно выраженного значения и условий реализации высказывания. Такой подход к пониманию явления имплицитности позволяет рассматривать понятия косвенного речевого акта и имплицитного речевого акта как полные синонимы. Однако в современной лингвистической литературе представлена точка зрения, согласно которой указанные понятия следует разграничивать. Так, Е. В. Милосердова выделяет три критерия разграничения терминов «косвенный речевой акт» и «имплицитный речевой акт». В качестве первого выступает разная степень удаленности реализуемого смысла от буквального значения. В косвенных высказываниях эта удаленность незначительна, в связи с чем слушатель без труда может расшифровать коммуникативное намерение говорящего. Отмечается, что иллокутивная функция косвенных высказываний независима от контекстуального окружения и ситуации. Вторым критерием выступает интенсивность деятельности говорящего. Для образования косвенных высказываний и их включения в коммуникативный процесс говорящему требуется меньше усилий, чем для образования имплицитных высказываний. Имплицитность не предполагает формального выражения интенции. Третьим критерием является характер реакции слушающего. Неадекватная реакция слушателя на косвенное высказывание является свидетельством намеренного нарушения процесса коммуникации [5, с. 40 - 41].
Однако критерии, предлагаемые Е. В. Милосердовой для разграничения терминов «косвенный речевой акт» и «имплицитный речевой акт», не представляются достаточно четкими для решения вопроса о соотношении указанных понятий. Во-первых, критерий степени удаленности реализуемого смысла от буквального значения представляется относительным и
340
требующим уточнения. Автор не обращает внимания на то, что смысл речевого акта может быть как пропозициональным, так и иллокутивным, что, безусловно, необходимо учитывать при определении критериев косвенности. Во-вторых, вопрос о дифференциации обсуждаемых терминов решается в концепции указанного автора во многом с опорой на конвенциональность речевого акта. Конвенциональные речевые акты сближаются с косвенными, а неконвенциональные - с имплицитными речевыми актами. Такое сближение явлений связано, по-видимому, с тем, что автор понимает конвенциональность в узком смысле, как следование языковым и речевым конвенциям в общении, в связи с чем под косвенным речевым актом понимается высказывание, в котором представлен конвенциональный способ косвенного выражения цели. Поэтому в качестве косвенных речевых актов рассматриваются, прежде всего, клишированные формы выражения намерения говорящего. Следует согласиться с исследователем, что конвенциональность присуща косвенным речевым актам в большей степени, чем прямым, и косвенность тесно связана с различными параметрами речевой ситуации. Однако следует указать на следующие обстоятельства. Доказанным постулатом современной теории конвенциональных и неконвенциональных речевых актов является отсутствие четкой границы между указанными видами (Т. В. Булыгина, В. Г. Гак, М. Л. Макаров, В. В. Дементьев).
В лингвистической литературе представлена и иная точка зрения на понятие имплицитности речевого акта. Так, О. Г. Почепцов, выстраивая классификацию перформативных высказываний, исходит из деления таких речевых актов на высказывания с одной иллокутивной функцией («простые перформативы») и высказывания с двумя иллокутивными функциями и более («сложные перформативы»). И простые, и сложные перформативы могут быть как эксплицитными, так и имплицитными. В состав эксплицитных сложных перформативов входит иллокутивный глагол, а имплицитными, с точки зрения указанного автора, являются сложные перформативы, которые не содержат описания иллокутивного акта [9, с. 25-26]. Так, если руководствоваться предложенными названным исследователем критериями, можно утверждать, что высказывание (2) представляет собой эксплицитный сложный перформатив, так как в его структуру входит иллокутивный глагол fragen. Речевой акт (3) следует признать имплицитным сложным перформативом, так как он не содержит описания иллокутивного акта:
(2) Ich wollt' Sie fragen, ob Sie mit mir tauschen (-Tauschen Sie mit mir?) (Die Welle <00:03:21>).
(3) Das ist mein Sohn! (- Machen Sie es schneller!) (Vincent will Meer <01:06:21>).
Аналогичный критерий имплицитности находим у Е. В. Милосердо-вой, указывающей, что имплицитность не предполагает формального вы-
341
ражения интенции [6, с. 155 - 156]. В связи с изложенным в качестве критерия имплицитности следует рассматривать наличие или отсутствие в поверхностной структуре высказывания иллокутивного глагола, соотносимого с истинной иллокутивной функцией. Исходя из этого, высказывание (3) является имплицитным, а высказывание (2) может рассматриваться как эксплицитное.
Речевые акты (2) и (3) являются косвенными речевыми актами по терминологии Дж. Серля, хотя, безусловно, они не являются однородными. Так, речевой акт, представленный в примере (2), может рассматриваться как полифункциональный речевой акт. Данное высказывание, являющееся по форме утверждением, однозначно распознается адресатом как вопрос, при этом две осуществляемые иллокутивные силы оказываются в нем сопряженными друг с другом. Истинное коммуникативное намерение говорящего в таких высказываниях не вступает в противоречие с интенцией, которая оказывается выраженной эксплицитными средствами. К подобным речевым актам может быть отнесен и следующий пример:
(4) Wenn Sie die U-Bahn nehmen, dann schaffen Sie's vielleicht noch (Good bye, Lenin <00:12:40>).
Речевой акт (4) может быть рассмотрен как утверждение с точки зрения формы и как побуждение с точки зрения функции. Однако, как и в рассмотренном выше примере, иллокутивная функция утверждения может рассматриваться как расширенная. Говорящий одновременно и сообщает об имеющейся возможности, и побуждает к действию, однако замещения функций здесь не происходит. Данное положение в отношении примера (4) можно проиллюстрировать с помощью формулы:
ИФ1 + ИФ2 => ИФ2 , при этом ИФ1 ф ИФ2, где ИФ1 - иллокутивная сила утверждения, а ИФ2 - иллокутивная сила побуждения.
На случаи коммуникативной многозначности указывают многие лингвисты. В частности, Е. В. Милосердова выделяет класс «бифункциональных вопросов». Исследователь подчеркивает, что в зависимости от конкретной ситуации общения такие речевые акты могут быть интерпретированы в двух смыслах: как истинный вопрос и как побуждение совершить действие, названное в вопросе [6, с. 156].
Иной характер имеет высказывание, в котором одна иллокутивная функция осуществляется посредством другой иллокутивной функции, при этом исключается явление синкретизма иллокутивных функций. Так же в следующем высказывании иллокутивная функция побуждения осуществляется посредством иллокутивной функции утверждения:
(5) Das war echt 'n netter Abend, Tim. Wirklich. Aber Anke und ich, wir wurden gerne noch 'n bisschen alleine sein, wir haben mal 'n Paar Sachen zu be-sprechen. (Die Welle <01:05:40>).
Говорящий дает собеседнику понять, что последний должен идти домой. Поверхностная структура высказывания содержит лишь показатели
342
иллокутивной функции утверждения, однако речевая ситуация позволяет убедиться в том, что истинным коммуникативным намерением хозяина было побуждение - гость должен покинуть дом. Актуальный иллокутивный смысл высказывания может быть раскрыт только в определенном контексте. К примеру (5) применима иная схема, а именно:
ИФ1 => ИФ2, при этом ИФ1 Ф ИФ2, где ИФ1 - иллокутивная сила утверждения, а ИФ2 - иллокутивная сила побуждения.
Выведена может быть и схема, применимая к прямым речевым актам:
ИФ1 => ИФ1, где иллокутивная функция может быть выражена как эксплицитно (т.е. содержать иллокутивный глагол или его семантический эквивалент, пример (6), так и имплицитно (то есть включать в свой состав иные индикаторы иллокутивной функции, отличные от иллокутивного глагола и его семантических эквивалентов, пример (7)):
(6) Ich muss mich bei euch entschuldigen. Wir sind zu weit gegangen. (Die Welle <01:31:27>).
(7) Jetzt helfen Sie mir doch mal suchen! (Vincent will Meer <00:40:46>).
Все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что проблема разграничения терминов «косвенность» и «имплицитность» обусловлена пересечением феноменов имплицитности и косвенности в языке и речи. Общность содержания указанных понятий как вариантов подразумевания создает основу для недифференцированного употребления лингвистами терминов «косвенный речевой акт» и «имплицитный речевой акт», что, в свою очередь, приводит зачастую к подмене указанных понятий и искажению концептуального смысла косвенности речевого акта при выявлении и анализе данных феноменов в языке.
Анализ научной литературы и языкового материала позволяет сделать вывод о том, что понятия косвенности и имплицитности не являются взаимозаменяемыми в отношении косвенных речевых актов и связаны с различными лингвистическими феноменами. Под косвенностью следует понимать косвенность выражения иллокутивного смысла высказывания, а понятие имплицитности относится к случаям, когда показатели иллокутивной функции речевого акта не выражены формально.
Под косвенным речевым актом следует понимать речевой акт, в котором одна иллокутивная функция осуществляется посредством другой иллокутивной функции. Косвенный речевой акт предполагает наличие двух или более иллокутивных функций. При этом следует учитывать неоднородность рассматриваемого класса. В качестве критерия косвенности речевого акта могут быть предложены схемы вида «ИФ1 => ИФ2» или «ИФ1 + ИФ2 => ИФ2», равно как и их возможные модификации, при сохранении неизменным правила «ИФ1 Ф ИФ2». Такой способ интерпретации косвенности высказывания представляется наиболее обоснованным и позволяет получить объективные результаты при проведении лингвистического анализа плана содержания и плана выражения косвенных речевых актов.
343
Список литературы
1. Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл. - М.: Наука, 1978.
2. Долинин К. А. Имплицитное содержание высказывания // Вопросы языкознания. - № 6. - 1983. - С. 37 - 47.
3. Имплицитность в языке и речи. - М.: Языки русской культуры, 1999.
4. Кобозева И. М. «Теория речевых актов» как один из вариантов теории речевой деятельности // Новое в зарубежной лингвистике. - М.: Прогресс, 1986. - Вып. XVII. Теория речевых актов. - С. 7 - 21.
5. Милосердова Е. В. Прагматика речевого общения. - Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2001.
6. Милосердова Е. В. Семантика и прагматика модальности как грамматической категории. - Воронеж: ВГУ, 1991.
7. Никитин М. В. Основы лингвистической теории значения. - М.: Высш. шк.,
1988.
8. Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью: Референциальные аспекты семантики местоимений. - М.: ЛКИ, 2010.
9. Почепцов О. Г. Основы прагматического описания предложения. - Киев: Вища шк., 1986.
М. А. Морозова
Историко-лингвистический анализ стихотворения С. С. Бехтеева «Святая ночь»
В статье анализируется стихотворение православного поэта С. С. Бехтеева, адресованное царской семье и царю, находящемуся в тобольской ссылке; раскрывается библейская символика.
Ключевые слова: С. С. Бехтеев, евангельская тема, царская тема, святая ночь, святой страстотерпец.
С. С. Бехтеев (1879-1954) - в нынешней России пока мало известный русский православный поэт, певец-гусляр, царский гусляр, как нарекли его современники. Он был свидетелем трагедии России, гибели Святой Руси. Воззрения, идейные убеждения, взгляд на мир поэта с течением времени, постепенно с отказом от «красных» убеждений по-новому открываются для читателя. Царская и евангельская темы нашли своё воплощение в стихотворении «Святая ночь». Оно посвящено царю и его семье и создано в Рождественский сочельник, 24 декабря 1917 года, в орловской гостинице «Белград». В это время в России нарастала смута, глубоко затрагивавшая все сферы жизни страны и её жителей. Царь отрекается от престола в пользу своего брата, совершается февральская революция, летом 1917 года по решению Временного правительства Николай II вместе с семьёй отправляется в ссылку в Тобольск. Поэт воспринимает эти события как наступление сил ада на христианство.
344
