CC BY
475
ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
53
ФИЛОСОФИЯ. СОЦИОЛОГИЯ. ПСИХОЛОГИЯ. ПЕДАГОГИКА 2012. Вып. 3
УДК 316.334.2(045)
М.Н. Макарова, Р.В. Вахрушев
КОРРУПЦИЯ КАК ПРЕДМЕТ СОЦИОЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
Рассматриваются вопросы, связанные с социологическими аспектами понимания коррупции. Представлены подходы различных авторов к рассмотрению коррупции в рамках социологии, анализируются концепции западных и отечественных социологов. Необходимость коррупционного акта обусловлена ограниченностью ресурсов субъекта и невозможностью преодолеть подобную ограниченность в рамках существующих общепризнанных норм.
Ключевые слова: коррупция, коррупционное поведение, социология, социальные нормы.
Коррупция в настоящее время выступает предметом острых дискуссий представителей различных направлений науки и практики. Все согласны с тем, что коррупция - явление, губительное для общества и тормозящее его развитие, тем не менее, в определении этого понятия существует множество трактовок. Главная трудность в его понимании состоит в том, что то или иное действие чаще всего трудно идентифицировать в качестве коррупционного, поскольку оно имеет в основном скрытый характер. Юридическое определение коррупции, однако, является наиболее популярным. Согласно этой трактовке коррупцией считается преступление, связанное с использованием служебного положения или социального статуса должностного лица в личных или корпоративных интересах. Так, в Кодексе поведения должностного лица по поддержанию правопорядка, принятом Резолюцией 34/169 Генеральной ассамблеи ООН 17 декабря 1979 г., коррупция определена как «злоупотребление служебным положением для достижения личной или групповой выгоды, а также незаконное получение государственными служащими выгоды в связи с занимаемым служебным положением» [1. С. 142].
Подобное определение и является в настоящее время наиболее распространенным в литературе о коррупции. Действительно, оно универсально и предполагает различные способы получения выгоды субъектом, от которого зависит принятие тех или иных решений или совершение действий, влияющих на жизнедеятельность иных субъектов, не способных, в силу различных причин, повлиять на их совершение законным способом. Однако универсальность подобного определения подразумевает и его абстрактность. Понятие «злоупотребление» в данном определении в первую очередь нуждается в конкретизации. Экономисты видят в коррупции прежде всего способ оптимального достижения цели и реализации собственных интересов в условиях неопределенности и ограниченности ресурсов. Коррупция в этом подходе выступает наиболее оптимальным способом рационализации издержек.
Экономические исследования коррупции представляют её чаще всего как оптимальный способ реализации своих интересов в условиях ограниченности ресурсов (Г. Беккер, Р. Вишни, Ф. Луи, С. Роуз-Аккерман, В. Танци, А. Шляйфе и др.). То есть коррупция - рациональный способ оптимизации издержек. Чаще всего используется модель - принципал - агент - клиент. В институциональной экономике берутся в расчет такие важные черты коррупции, как, например, ее структурная природа (коррупция как способ организации экономических обменов); взаимосвязь с некоторыми правилами, установленными принципалом (как правило, это государство или некая нормотворческая система) [4].
Вместе с тем представители различных научных направлений признают необходимость учета социальных факторов в определении коррупции при ее исследовании. Сюда относятся прежде всего такие аспекты, как национальные и культурные особенности, гендерные и религиозные факторы, господствующие в той или иной социальной общности ценности и традиции, социальные связи и отношения, а также множество иных аспектов, подчас ускользающих от сложной перспективы исследования коррупции как «скрытого», «теневого» феномена современного общества.
Определение коррупции в связи с его многообразными трактовками и подходами к нему с точки зрения различных факторов постоянно уточняется. Для социологического анализа особенную важность приобретает определение социальных субъектов коррупции. Поскольку в коррупции принимает участие, как правило, несколько субъектов, то ее можно считать формой социальных отношений. В научно-исследовательском сообществе постоянно идут дискуссии о возможности рассмотрения различных субъектов коррупции. Некоторые исследователи настаивают на том, что коррупция
охватывает сферу взаимодействий государственной власти, чиновничества и иных субъектов (частных лиц, бизнеса, общественных организаций и т.д.) [3. С. 37]. Например, предлагается различать понятия «взятка» и «коррупция». Коррупция, как правило, связана со взятками, но не каждую взятку можно назвать коррупцией. Взятка - это подкуп в любой ситуации, не только в сфере государственного управления. И в этом смысле из понятия коррупции выпадают такие явления, как «деловой подкуп», принятие решений в бизнесе в интересах отдельных сотрудников (например, менеджер принимает решение в обход начальства и т.д.) Другие авторы предлагают считать коррупцией использование своих должностных обязанностей в личных целях не только чиновниками, но и представителями бизнеса и общественных структур [8. Р. 253].
Н. Лефф понимает коррупцию как «экстраправовую форму использования институтов отдельными лицами или группами, чтобы получить влияние на действия бюрократии». Причем под влиянием понимается прежде всего участие этих групп в процессе принятия решений в большей степени, чем это им свойственно. Такая ситуация становится возможной, когда социальная система теряет целостность по тем или иным причинам, считает Отайт. Она состоит из принципалов (властных субъектов), исполнителей (акторов, агентов) и реципиентов (клиентов), использующих внеправовые действия для облегчения решений тех или иных вопросов. Коррупция существует там, где система дает сбой, поэтому она может пониматься как «смазка» (lubricator) для социальной системы, но она же может стать и источником для ее развития. Модель коррупционного поведения становится все более расширенной, когда мы включаем в нее любые формы действий, нарушающих нормы, закон или некие обязательства [11. Р. 52]. В этом случае понятие «коррупционное поведение» приближается к понятию «девиантное поведение» и его становится все сложнее ограничить определенными рамками.
Еще более расплывчатым представляется и понятие «общественный интерес», которому, как правило, противоречит коррупционное поведение. Коррупция может пониматься как «конфликт с интересами общества, модель поведения, где власть стремится удержать, сохранить или расширить свою личную выгоду, побуждая людей за определенную награду оказать ей содействие в пренебрежении общественными интересами» [10. Р. 13]. В подобном случае, как признают многие исследователи, под общественным интересом могут пониматься интересы организации, массы или элиты - то есть любой социальной группы. Таким образом, понимание коррупции опять приобретает расширенный смысл. Примерно в этом расширенном значении Банфилд разделяет «личную коррумпированность» агента, если он принимает решения в ущерб интересам принципала (руководителя, организации и т.д.), и его «официальную коррумпированность», когда, служа интересам своего доверителя, агент сознательно нарушает правила, то есть действует незаконно (или неэтично) в интересах доверителя, но вопреки «общественным» нормам. Подобные результаты говорят о том, что необходимо учитывать множество факторов, определяющих коррупционное поведение населения, коррупционность социальных институтов и общественных практик.
В концепции Матье Дефлема коррупция рассматривается в связи с концепцией Ю. Хабермаса как «вид стратегических действий, в которых два или больше участников обязуются обмениваться отношениями путем успешной передачи денег или власти, которая происходит в обход существующих законов и нормативных отношений» [9. Р. 244].
Жизненный мир в концепции Ю. Хабермаса выступает в плане коммуникативной рациональности, то есть формы познания мира, ориентированной на понимание, а не целеполагание и рациональное достижение целей. Его можно назвать миром смыслов, ценностей и традиций, неким «резервуаром», из которого социальные субъекты черпают средства социализации и коммуникации. «В качестве ресурса жизненный мир конститутивен для процессов понимания. ...Мы можем представить себе жизненный мир, поскольку он привлечен к рассмотрению в качестве ресурса интерпретаций, как языково организованный запас изначальных допущений, предпочтений (Hintergrundannahmen), которые воспроизводятся в виде культурной традиции» [7. С. 123]. Культурное воспроизводство жизненного мира обеспечивает сохранение и передачу традиций, знания, требуемых для повседневной практики. В социальном плане интеграция жизненного мира обеспечивает координацию действий посредством регуляции межличностных отношений и укрепляет идентичность различных групп. Жизненный мир обеспечивает социализацию индивидов, их идентификацию с определенным социальным и культурным целым. Система, в противоположность жизненному миру, возникает как результат рационализованного целенаправленного действия, которое с неизбежностью проникает в сферу социальной повседневности и коммуникации. Это особенно характерно для современных социальных институтов, в особенности экономи-
ческих и государственных. «Деньги укореняются в жизненном мире через институты буржуазного частного права, поэтому теория стоимости может отталкиваться от договорных отношений между наемными работниками и владельцами капитала. Напротив, для осуществления властных полномочий недостаточно создать общественно-правовой аналог организации управления, существующий в экономической системе (я имею в виду законодательное регулирование публичной сферы), помимо этого существует необходимость легитимации господствующего порядка» [7. С. 124].
Для социологического изучения коррупции важно, что система также возникает из жизненного мира, из его внутренней сущности, но в то же время сама поглощает его, устанавливая свои правила, которые не всегда являются легитимными в жизненном мире. В последнем случае мы имеем дело с колонизацией жизненного мира системой. Коррупция как колонизация жизненного мира в данной концепции может быть понята и проинтерпретирована двояко. Первый аспект - коррупция включает в себя колонизацию отношений, регулируемых законными правовыми процедурами. Коррупция в данном случае предполагает укорененность в системе, то есть ее можно понимать как имплицитную законодательству. Второй аспект предполагает укорененность коррупции в жизненном мире, то есть становление ее повседневной социальной практикой. В последнем случае право, скорее всего, либо является нелигитимным и чуждым повседневной жизненной практике, либо ослабленным и недостаточным для ее регулирования. Тогда колонизация понимается в значении захвата жизненного мира коррупционными практиками, поскольку предполагает рациональность как систему действий, направленных на эффективность и успех, своего рода системный закон.
М. Дефлем ставит определение коррупции и ее формы в зависимость от степени и формы правового регулирования. Этот вопрос особенно важен в связи с понятием так называемой «системы» коррупции, которая иногда используется для обозначения степени, в которой коррупция как социальная практика распространилась в социуме. В некоторых обществах коррупционные практики представляют собой «нормальный» социальный факт, напоминающий указание Дюркгейма на хроническое состояние аномии в мире торговли и коммерции, то есть полное разрушение нравственного порядка, способствующее девиантности и моральному разложению. Хотя экономика и государство как системы работают независимо от требований жизненного мира, подчеркивает Дефлем, они также должны быть направлены на жизненный мир через легитимацию их деятельности. «С точки зрения критической теории Хабермаса, действительно, морально-практический дискурс, указывающий на необходимость поддержания, изменения или отмены правовых норм, общественных отношений, все еще в состоянии критиковать нормативность (или ее отсутствие) законов, способствующих коррупции» [9. Р. 255]. Другими словами, эта модель предполагает, что коррупционность может быть присуща как системе, так и жизненному миру, причем с различной степенью укорененности. Главный фактор, детерминирующий ее, - нормативная система, причем в равной степени предполагающая право и социальные нормы, укорененные в культуре и социальной среде, включая и моральноэтические.
Не меньший интерес для изучения коррупции и коррупционных практик, нежели концепция Ю. Хабермаса, представляет теория Э. Гидденса. Особенностью концепции Э. Гидденса является то, что те или иные элементы структуры (институты, группы или ценностно-нормативные комплексы) не являются как результатами, так и условиями системного воспроизводства, которое предполагает постоянную трансформацию институтов в пространстве и во времени.
Наиболее важными эффектами, порождаемыми непреднамеренными последствиями действия, являются социальное противоречие и социальный конфликт. Социальное противоречие представляет собой оппозицию или несогласованность структурных принципов социальной системы, «где эти принципы действуют в рамках друг друга, но в то же время противоречат друг другу» [2. С. 282]. Социальный конфликт Гидденс описывает как борьбу между акторами и общностями, которая выражается в виде определенной социальной практики. Социальные противоречия с меньшей вероятностью вызывают социальный конфликт; наслоение же противоречий вызывает интенсивное развитие конфликта. Противоречия в социальных системах возникают в ходе процессов структурации и социального воспроизводства. Это происходит в силу непредвиденных последствий действия, оказывающих влияние на институциональный порядок социальных взаимосвязей, которые, в свою очередь, управляют системным воспроизводством.
Ключевым моментом в подходе Г идденса является то, что он рассматривает действие и структуру как «дуальность». Это означает, что они не могут быть изолированы друг от друга: агент вовлечен в структуру, а структура включена в агента. Гидденс отказывается считать структуру просто сдерживающей, принуждающей (как, например, Дюркгейм), но видит ее как сдерживающей, так и дающей возможность.
Подобная модель позволяет анализировать коррупцию как свойство структуры, а не просто форму поведения агента (агентов). Понимаемая как форма социальных отношений коррупция в рамках социологического изучения предполагает ее анализ как формы взаимодействия субъектов, акторов, обладающих различным объемом ресурсов в пределах различного рода институтов как нормативных систем. Толчком к коррупционному отношению выступает ситуация, связанная с наличием проблемы и неопределенности в поле субъекта в связи с его ограниченным набором ресурсов. Проблема ограниченности ресурсов может быть вызвана самыми различными факторами, как объективными, например, несовершенство нормативной системы, так и субъективными, такими, как отсутствие у субъекта по тем или иным причинам желания действовать в ее рамках, несогласие с ней.
В рамках экономико-социологического подхода коррупция может быть понята как механизм снижения трансакционных издержек. В рамках этого подхода приобретает значимость понятие «укорененность» как закрепление определенного рода социальных практик и их воспроизводство, поддерживаемое социальными связями и социальной структурой. Так, Б.Уци считает, что «степень укорененности в системе обмена определяет возможности и ограничения, специфические для сетевых форм организаций и порождающие результаты, которые не могут быть предсказаны стандартными экономическими теориями» [6. С. 211]. Иными словами, укорененность, то есть опривыченность, ру-тинизация социальных отношений, не поддается ни «логике рынка», ни рациональности, ни иным формальным нормативным системам, если выходить за пределы собственно экономических отношений. «Для эффективного противодействия коррупции следует учитывать, что возможна и так называемая институциональная коррупция, когда действующие социальные институты и социальная среда определяют совершение индивидами коррупционных действий, во многом независимо от их приоритетов и желаний. В результате к совершению коррупционных действий приводит воздействие социальных институтов и определяемых ими социальных норм, а не корыстные или иные интересы отдельных индивидов» [5].
Следует отметить, что коррупционное отношение возникает как результат взаимовлияния субъекта, обладающего ограниченным набором ресурсов, и нормативной системы. В традиционном понимании этот субъект выступает в качестве «клиента». Его цели направлены на снижение ограниченности ресурсов и неопределенности во взаимодействии с нормативной средой. Понятие «нормативная среда» является достаточно сложным и требует отдельного изучения, однако можно сказать, что в социальных институтах существует многообразие норм по степени их взаимосвязи с явными или латентными целями системы. В любом случае многослойный характер норм, культуры, ценностей и традиций, формирующихся исторически в социальной среде, вызван также многообразием социальных и культурных сред, в которые вписан субъект. В рамках нормативной среды появляются субъекты, обладающие возможностью воздействия на нее либо привилегированного отношения к ней. Это значит, что субъект-принципал обладает необходимыми ресурсами, чтобы снять неопределенность взаимодействия клиента и нормативной системы. Это говорит о том, что принципал спро-дуцирован самой нормативной средой и соответственно анализ коррупционного взаимодействия в социологии может быть представлен как исследование взаимоотношения субъекта с ограниченным набором ресурсов и нормативной средой.
Исходя из предлагаемой схемы, рассмотрим следующие компоненты коррупционного отношения: коррупционная ситуация, субъект с ограниченным набором ресурсов, нормативная система. С точки зрения теории Э. Гидденса субъект оказывается вплетенным в социальную среду, а отдельные действия субъекта являются непрерывным потоком, протекающим во взаимосвязи с другими действиями, и вплетенными в систему правил и норм, социальных институтов общества. Поведенческие акты как институциональные практики становятся возможны благодаря существованию норм и ресурсов - средств, с помощью которых исполняется власть, являющаяся неотъемлемым компонентом поведения в социальном воспроизводстве. Именно ресурсы организуют систему властных отношений как отношения автономии или взаимозависимости.
Власть порождается определенными формами господства, основанными на асимметрии ресурсов, обусловленной типом социальной тотальности. При всем при этом властные отношения взаимо-обратимы: отношения автономии и зависимости действуют в обоих направлениях. Такую закономерность социальных систем Гидденс обозначает как «диалектика контроля». Для анализа коррупции концепция Гидденса может являться системообразующей в связи с тем, что в ней присутствует диалектика субъекта и структуры (системы). Взаимообусловленность поведения субъекта и структурноинституциональных диспозиций при анализе коррупции очень важна, поскольку коррупционное поведение во многом обусловлено существующими нормами и ценностями и может выступать как форма «институциональной практики».
Во многих случаях коррупционный акт, например взятка, подкуп должностного лица, является единственным способом добиться желаемого результата в определенные сроки (например, устроить ребенка в детский сад). При этом имеющиеся правовые нормы вовсе не поощряют, а, напротив, запрещают подобное поведение. Между тем существующие реалии (например, нехватка мест в детских учреждениях) и воспроизводящиеся социальные практики формируют негласные нормы, укореняющие и закрепляющие коррупционное поведение, то есть делающие его «нормальным» и «само собой разумеющимся» для определенной ситуации. Она закрепляется посредством сплетения сознательных и бессознательных механизмов, а также повторяющихся социальных практик. Механизмы закрепления коррупционных норм могут быть заложены в самой нормативной системе. Иногда само законодательство в неявном виде содержит возможности коррупционного поведения. Отсутствие тех или иных элементов в законе или наличие в их содержании скрытой возможности для приписок, договоренностей и иных неправовых практик также может стать основой для коррупционного поведения. Примером из российской практики может служить закон о поставках для госнужд, реализация которого часто сопровождается неправовыми способами, путем «откатов», «фаворитизма» и т.д. Методика антикоррупционной экспертизы, разработанная с участием Центра стратегического развития, учитывает 22 правовые формулы, которые легализуют коррупционные схемы. Например, полномочия чиновника определяются словом «вправе» вместо «обязан». С другой стороны, чаще всего в процессе реализации и исполнения тех или иных законов находится место коррупции. Именно институты исполнительной власти считаются самыми коррупционными в связи с их непосредственным контактом не только с населением, но и с имеющимися ресурсами для реализации тех или иных законодательных актов.
Кроме того, социологи, как уже упоминалось, не должны сбрасывать со счетов многообразие социокультурных факторов, способствующих укорененности коррупционного поведения в нормативных системах, более того, многоуровневый и дифференцированный характер самих нормативных систем, оказывающих влияние на поведение индивида. Многообразие нормативных систем приводит к сложности идентификации коррупции, неоднозначности ее оценок и идентификации различными субъектами.
Принципал при этом выступает как неотъемлемый компонент воспроизводящейся нормативной системы, даже если инициатива коррупционного акта изначально исходит не от него, а от клиента. Для последнего он выступает символом власти в силу наличия тех ресурсов, которые у него имеются. По Гидденсу, эти ресурсы могут быть как аллокативными (формы управления объектами, товарами и другими материальными явлениями), так и авторитативными (преобразовательные возможности управления людьми). В первом случае принципал может обладать возможностями более выгодной для себя или других членов организации формы и агентов поставки товаров, оказания услуг, во втором, например, оказать предпочтение тому или иному кандидату на вакантную должность.
В концепции Э. Гидденса ресурсы позволяют субъекту осуществлять тот или иной вид действий по использованию власти. «Для того чтобы быть агентом, необходимо реализовывать способность к использованию (постоянно, в повседневной жизни) всего спектра власти, включая и воздействие на использование власти другими... Агент перестает быть агентом, если теряет способность “преобразовывать”, т.е. реализовывать определенный вид власти». Коррупционное поведение хорошо демонстрирует взаимообратимость власти. С одной стороны, казалось бы, принципал, в силу своих преимуществ обладания теми или иными ресурсами, имеет безусловную и неоспоримую власть, но с другой, сам неправовой характер отношений коррупции как бы «повязывает» клиента и принципала, включая иных посредников-агентов, которые вплетены в коррупционное отношения. Вследствие это-
го клиент, несмотря на ограниченность ресурсов, сам может оказывать влияние и держать под контролем действия принципала.
Воспроизводство коррупционных практик также можно представить в соответствии с концепцией Э. Гидденса, в которой институциональные нормы и правила внутри системы воспроизводятся в рамках повторяющихся действий социальных субъектов. Оно может осуществляться различными агентами, однако роль принципалов в данной схеме ближе к «структуре» системы, к ее нормативной базе, причем как официально декларируемой, так и скрытой, воспроизводящейся в практиках. Степень этой близости максимальна, когда мы имеем дело с механизмом «конструирования» коррупционных практик самими принципалами, имеющими возможности формировать нормы, потенциально содержащие в себе возможность коррупционного поведения, и тем самым провоцировать его у клиентов, которые, по определению, будут ограничены в ресурсах. Формирование ситуации «ограниченности ресурсов», провоцирующей коррупционное поведение и его воспроизводство, может и не исходить от принципала, а быть продиктовано в целом социально-экономической ситуацией дефицита ресурсов; может также определяться желанием клиента получить определенные выгоды (например, заключить договор на оказание услуг), и, следовательно, быть им инициировано, но поскольку принципал в данный момент обладает тем или иным властным ресурсом возможности решения проблемы для клиента, он выступает в качестве основного элемента системы, порождающей и воспроизводящей коррупционные правила. Теория Гидденса и его концепция дуальности помогает также понять, что принципал может выступать не только как источник коррупционной системы (как формирующий и воспроизводящий коррупционные нормы и правила), но и как ее продукт (агент, обеспечивающий действенность коррупционных практик).
Клиент в данном случае воспринимается как «пришедший со стороны», то есть извне включенный в коррупционную систему, но являющийся ее потенциально необходимым элементом, поскольку предполагается в рамках коррупционной ситуации (ограниченности ресурсов). Коррупционная ситуация может быть понята как таковая лишь в ходе сознательного выбора ее клиентом. Действия субъекта осуществляются в системе повседневных социальных практик в рамках социальных институтов при условии определенной «осмысленности» действий акторов. Уровень этой осмысленности варьируется от рутинных неосознанных практик («практическое сознание») до рефлексивного мониторинга соответствия результатов проекту действия («рационализация», «дискурсивное сознание»). Кроме того, Гидденс обозначил в качестве основополагающей особенности современных обществ тенденцию к вовлечению самого «рефлексивного мониторинга», то есть дискурсивности, в область условий действия и их репрезентацию в качестве объективных структур.
Сама по себе ситуация ограниченности ресурсов еще не является коррупционной. Решение добиться своих целей коррупционными методами чаще всего является сознательным выбором клиента, даже в ситуации, не оставляющей выбора. Исходя из этого понятие «коррупционная ситуация» столь же сложно для анализа, как и понятие «социальная ситуация», поскольку предполагает анализ самых различных сред, в которой происходит коррупционная практика.
Коррупционное поведение, вернее выбор клиента в пользу такового, может быть понято как рисковое поведение в ситуации неопределенности. Неопределенность порождается ограниченностью ресурсов и недостаточностью имеющихся возможностей для ее преодоления. Выбор клиента в пользу коррупционного поведения в данном случае представляется как рисковый, в силу воздействия ряда факторов. Первый заключается в понимании клиентом противозаконности, неэтичности действий и непредсказуемости их последствий; второй - в недостаточности доверия между клиентом, принципалом и иными субъектами, посредниками, вовлеченными в коррупционную сделку.
С одной стороны, на момент коррупционного обмена между субъектами устанавливаются определенные отношения, особенно если коррупционный акт является своего рода нормой, элементом культуры, укорененным в социальных практиках. Это касается в основном межличностных отношений, или «межличностного доверия», предполагающего уверенность в соблюдении субъектом определенных правил и норм, а также определенное ожидание некоторых предсказуемых действий. По данным целого ряда исследований, касающихся уровня межличностного доверия в современном обществе, российский социум является весьма сильно разделённым на узкие социальные группы, нередко называемые кланами или кликами, в которых межличностное доверие основано на родственных или дружеских связях. Поэтому, с другой стороны, социум, характеризующийся низким уровнем
как межличностного, так и институционального доверия (к должностным лицам и институтам), наиболее склонен к развитию коррупции. При этом, как пишет В.Л. Римский, в современном российском социуме уровень доверия должностным лицам определяется не тем, какими полномочиями они обладают и по каким известным нормам они действуют, а их личностными качествами. «Поэтому для получения предсказуемого результата от действий таких должностных лиц индивидам приходится выстраивать с ними личностные, партикулярные отношения. Такие партикулярные отношения могут быть основаны на высоком доверии индивида к конкретному должностному лицу, но не ко всем исполняющим такие должности. Следовательно, такие отношения между индивидами и должностными лицами возникают при низком уровне межличностного доверия в социуме, когда социальный опыт индивидов показывает им, что доверять можно только тем, с кем хорошо знаком» [5].
Таким образом, именно отсутствие доверия в обществе порождает коррупцию и, следовательно, усугубляет неопределенность ситуации, а недоверие к официальным институтам порождает саму ситуацию ограниченности ресурсов и может стать причиной коррупционного выбора.
Подведем некоторые итоги. Социологический подход к теоретическому анализу коррупции является наиболее продуктивным, поскольку предполагает анализ многообразия нормативных систем и социальных факторов, способствующих коррупционному поведению. Кроме того, социологический анализ коррупции позволяет показать дифференцированность оценок этого феномена различными субъектами. Следует рассмотреть следующие компоненты коррупционного отношения: коррупционная ситуация, субъект с ограниченным набором ресурсов, нормативная система. Коррупция является существенным компонентом нормативной системы, или ее продуктом, несмотря на то, что само коррупционное поведение противоречит официальным или моральным нормам. Однако с точки зрения социологических концепций Ю. Хабермаса и Э. Гидденса любое поведение субъекта в системе социальных отношений предполагает его воспроизводимость, то есть наличие в системе определенных практик, которые поддерживают его и обусловливают его необходимость. Подобного рода воспроизводимость и укорененность в социуме коррупционных практик могут быть вызваны различными социальными и культурными факторами. Необходимость коррупционного акта обусловлена ограниченностью ресурсов субъекта и невозможностью преодолеть подобную ограниченность в рамках существующих общепризнанных норм. Выбор субъектом коррупционного поведения является формой рискового поведения как результата низкого доверия к социальным институтам, а также недостаточного межличностного доверия клиента к субъектам нормативной системы, порождающей коррупцию.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Астафьев Л.В. К вопросу о понятии коррупции // Коррупция в России: Состояние и проблемы: материалы науч.-практ. конф. (26-27 марта 1996 г.). М.: Моск. ин-т МВД РФ, 1996.
2. Гидденс Э. Устроение общества: очерк теории структурации. М., 2005.
3. Добреньков В.И., Исправникова Н.Р. Коррупция: современные подходы к исследованию. М., 2009. С. 37.
4. Институциональная экономика. Новая институциональная экономическая теория. М.: Инфра-М, 2004.
5. Римский В.Л. Коррупция и межличностное доверие в современной России. URL: http://www.hse.ru/data/ 2011/02/10/1208676078/Cor_trust_RF_Rim. doc
6. Уци Б. Источники и последствия укорененности для экономической эффективности организаций: влияние сетей // Анализ рынков в современной экономической социологии. М., 2007. С. 211.
7. Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма // THESIS. Весна 1993. Т. 1, вып. 2. С. 123.
8. Connelly B.S., Ones D.S. The Personality of Corruption: A National-Level Analysis //Cross-Cultural Research. 2008. Vol. 42, №4. P. 353.
9. Deflem M. Corruption, Law and Justice: a conceptual clarification // Journal of Criminal Justice. 1995. Vol. 23, №3. Р. 243-258.
10. Gibbons K.M., Rowat, D.C. (Eds.): Political Corruption in Canada. McClelland and Steward. Toronto, 1976. P. 13.
11. Leff N.H. Economic Development through bureaucratic development. In: A.J., Heidenheimer (Ed.): Political Corruption: Readings in Comparative Analysis. New Brunswick, Transaction Books, New Jersey, 1970.
12. Scott J. Comparative Political Corruption. Prentice-Hall Inc., Eaglewood Cliffs, 1972.
Поступила в редакцию 20.08.12
M.N. Makarova, R. V. Vakhrushev Corruption as a subject of sociological analysis
The article covers the problems associated with the sociological aspects of corruption. Approaches by different authors considering corruption within the bounds of sociology are presented, and the concepts of Russian and foreign sociologists are analysed. The need for an act of corruption is due to the limited resources of the subject and the inability to overcome such limitations in the framework of generally acknowledged standards.
Keywords: corruption, corrupt behavior, sociology, social standards.
Макарова Марина Николаевна, доктор социологических наук, доцент
Вахрушев Роман Владимирович, соискатель
ФГБОУ ВПО «Удмуртский государственный университет» 426034, Россия, г. Ижевск, ул. Университетская, 1 (корп. 6) E-mail: mmn@uni.udm.ru
Makarova M.N.,
doctor of sociology, associate professor
Vakhrushev R.V., applicant
Udmurt State University,
426034, Russia, Universitetskaya st., 1/6 E-mail: mmn@uni.udm.ru
