CC BY
45
Раздел І ФИЛОЛОГИЯ ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
Ведущие эксперты раздела:
ДМИТРИЙ НИКОЛАЕВИЧ ЖАТКИН - доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой перевода и переводоведениия Пензенской государственной технологической академии (г. Пенза) ЛАРИСА МИХАЙЛОВНА ВЛАДИМИРСКАЯ - доктор филологических наук, профессор Алтайской академии экономики и права (г. Барнаул)
ТАМАРА МИХАЙЛОВНА СТЕПАНСКАЯ - доктор искусствоведения, профессор Алтайского государственного университета (г. Барнаул)
УДК 942 3(075.8)
Д.Б. Очирова, канд. филол. наук, доц. Бурятского государственного университета, г. Улан-Удэ,
Е-mail: ochirova_d@mail.ru
КОРНЕВЫЕ МОРФЕМЫ В БУРЯТСКОМ ЯЗЫКЕ
Эта работа посвящена исследованию корневых морфем бурятского языка. Аффиксальный способ словообразования слов является одним из основных способов, наряду с лексико-семантическим, словообразующим, словосочетающим и фонетическим способами.
Ключевые слова: морфемы, производные слова, непроизводные основы, изобразительные слова, чередование фонем в корне слов.
Как известно, в общем языкознании морфемы, из которых состоит слово, делятся на три типа: 1) корни; 2) основы; 3) аффиксы.
Морфему, являющуюся центральным элементом в морфемной структуре слова, принято определять так: «Корень -носитель вещественного, лексического значения слова, центральная его часть, остающаяся неизменной в процессах морфологической деривации; выражает идею тождества слова самому себе; коррелирует с понятием лексемы, простая, или непроизводная основа слова, остающаяся после устранения всех словообразовательных и словоизменительных элементов» [1, с. 242]. Например, в русском языке в группе родственных слов полет, летчик, летный, вылететь выделяется корень лет-; в словах писать, письмо, выписка, записка, написание, опись, перепись - корень пис- и т.д.
В бурятском языкознании делались попытки выделять корни слов по такому же принципу. Однако, оказалось, что этот принцип можно применять лишь в отношении некоторой части бурятских слов, в которых выделяется одна и та же общая часть. Например, в словах газар ‘земля’, газаргуй ‘безземельный’; газардалга ‘приземление безвыходное положение’; газарлиг ‘приземистый’; газархуу ‘изобилующий землей’; газарша ‘проводник, знаток местности’; газаршалха ‘быть проводником’; газаршаха ‘привыкать к местности’ выделяется один и тот же корень газар-.
Однако, в других группах слов, особенно оканчивающихся на краткие гласные или согласный н, эти звуки часто выпадают. Например, в словах ябаха ‘идти’; ябадал ‘ход’; ябалга ‘ходьба’; ябамгай ‘часто бывающий’; ябашагуй ‘непроходимый’ выделяется корень яба-, но в родственных ему словах ябуулха ‘отправлять’; ябууд ‘моментальный’; ябуулга ‘отправка’ и других уже выделяется общий элемент яб-, т. е. нарушается цельность корня, что противоречит общему принципу. В словах морин ‘лошадь’; мориншуу ‘конеподобный’, моринтоео ‘с конем’ выделяется корень морин, а в слове мо-ришон ‘конюх’ от этого корня отпадает конечный н, а в слове
мордохо ‘садиться на коня’ этот н выпадает вместе с предшествующим кратким гласным.
Некоторые бурятоведы предлагали признавать корнем лишь ту часть, которая остается после выпадения указанных звуков.
Например, автор учебников по бурятскому языку Д.Д. Дугар-Жабон в словах уhан ‘вода’; укые ‘воду’; уhатай ‘с водой’; уhалха ‘поить животных’, уhалуур ‘место поения’ выделял корень уЬ- [2, с. 62].
Сторонники такой точки зрения, в частности проф. В.И. Золхоев, считают, что в составе корня не должно быть соединительных гласных и вставных элементов, они должны находиться после корня перед суффиксом, например, хэл-э ‘скажи’; хэл-э-бэ ‘сказал’; яб-а ‘иди’; яб-а-ба ‘пошел’ и т.д. [3, с. 78] Следует заметить, что указанная точка зрения находит поддержку в старописьменном монгольском языке, который сходен по слоговому составу слов с бурятским языком. Исследователи считают, что в этом языке для соединения корня с конечным согласным и аффиксом, начинающимся с согласного, используется соединительный гласный: сур+лга
‘обучение’ - сур-у-лга, сал-мал ‘разъединительный’ - сал-у-мал, бол+мджи ‘возможность’ - бол-у-мджи, гар+гад ‘выведя’
- гар-у-гад и т.д.
Однако в отношении бурятского языка эта точка зрения не поддержана большинством специалистов. Между тем изложенная точка зрения заслуживает более детального дальнейшего изучения, в том числе и в плане сравнения с другими разносистемными языками.
Дело в том, что остающиеся после выпадения краткого гласного и конечного -н части действительно могут быть древними корнями, что устанавливается посредством этимологического анализа. Так, например, слова арюун ‘чистый’, арилга ‘вычисти’ и арилха ‘чиститься, очищаться, проясниться, удалиться’ в древности имели один корень арь, в котором ныне не ощущается общее значение; древние корни усматриваются в звукосочетаниях ул- (ул-аан ‘красный’ и
б
ул-а-бар ‘красноватый’, в корне айр- (айраг ‘кислое квашеное молоко’ и айрhан ‘сушеный творог’), в корне ам- (ам-тан ‘вкус’ и ам-са-ха ‘пробовать на вкус’), в корне гу- (гу-рбан ‘три’ и гу-нжан ‘трехлетняя корова’), в корне ху- (ху-хэ ‘синий’ и хуу-гшэн ‘сивая корова’), в корне уб (уб-шэн ‘больной’ и убдэхэ ‘болеть’), в корне бой (бой-ног ‘обвисшая кожа под шеей крупного рогатого скота’ и бой-лто-рго ‘ошейник у теленка’) и т. д.
Поскольку определение таких корней «достигается только посредством этимологического анализа», пишет Г.Д. Сан-жеев, «при изложении грамматики современного бурятского языка можно обходиться без определения таких корней, т.е. приведенные выше слова с древними корнями считать, с точки зрения современного языка, непроизводными» [4, с. 152]. Например, в слове сагаан (белый) не выделять корень са-, а само это слово в целом следует считать непроизводным.
Таким образом, по установившейся традиции считается, что от корня слова сагаан ‘белый’ образованы слова сагаа-бтар ‘беловатый’, сагаа-гшан ‘белая’ (о масти самок животных), сагаа-да-ха ‘белить’, сагаа-лган ‘праздник белого месяца’, сагаа-лмар ‘добродушный’ (о человеке), сагаа-лхи-ха ‘белеть’, сагаа-н-тан ‘белогвардейцы’, сагаа-р-ха ‘становиться белым’, т.е. ‘чистым’, ‘реабилитироваться’. Во всех этих случаях считается, что корнем является сагаан, от которого выпадает конечный -н.
Слово сайбай ‘белеть’ исторически связанное со словом сагаан ‘белый’ в современном языке трактуется как непроизводная основа. От него образуются слова: сайба-гар ‘белый, белесый’; сайба-р ‘светлый’, сайба-лза-ха, сайба-га-на-ха ‘белеться’, ‘сверкать’ (при ритмическом движении). Самостоятельной непроизводной основой считается и слово сай ‘белеть’ (букв. ‘белей’). От него образованы: сай-ра-ха ‘становиться белым’, сай-дам ‘солончаковый водоем’; сай-лга-ха ‘ забелить’, сай-лга-са ‘забелки’ (о молоке).
Как видно, из приведенных примеров, непроизводные с современной точки зрения основы или корни слов совпадают с номинативной формой слов. Например, основа морин ‘лошадь’ является в то же время именительным падежом существительного морин, глагольная основа тата ‘тянуть’ в то же время выступает в качестве формы единственного числа второго лица повелительно-желательного наклонения.
Для того, чтобы показать различие между основой и конкретной формой слова, обычно после непроизводной основы ставят дефис. Ср. морин - основа существительного, от нее образуются производные слова (например, морин-шуу ‘конеподобный’, мори-то ‘обладающий конем’ и др., морин - имя существительное в именительном падеже, например: морин ябана ‘лошадь идет’.
Иначе говоря, производные слова образуются не от именительного падежа, а именно от основы существительного. Так же яба ‘идти’ - это основа глагола, а яба! ‘иди’ - это второе лицо повелительного наклонения. И новые слова образуются от непроизводной основы: яба - ‘идти’, яба-дал ‘ход’, яба-са ‘процесс’, яба-сагаа-ха ‘похаживать’ и т.д.
В этом отношении некорректную позицию занимает Д-Н.Д. Доржиев, который пишет: «Удхань Yндэheeрee бай-дагшье, шэнэ угєєр гаргагдадагшье хоердохи ганса нюурта хандаhан тухэлтэй Yйлэ Yгын хубиие hуури гэнэ» - «Основой называется часть глагольного слова в форме второго лица единственного числа, при этом она может совпадать с корнем или быть производным словом» [5, с. 117]. Здесь смешивается основа слова и его форма.
Те производные основы (корни), которые совпадают с исходной формой слова, в бурятоведении принято называть полной основой или корнем (хусэд Yндэhэн). Если же при образовании других слов, а также падежных и других форм слов, выпадает конечный краткий гласный, а также н, иногда с предыдущим кратким гласным, то такие неполные основы принято называть усеченными основами или корнями (оодон Yндэhэн). Например, морин ‘лошадь’ - моришон ‘конюх’
(здесь усеченный корень мор-); эди ‘есть, кушать’ - эдеэн ‘ пища, еда, кушанье’ (здесь усеченный корень эд(ь)-, от него образована основа существительного эдеэн-, от которого в свою очередь образовалась глагольная основа эдеэшэ-.
В бурятском языке имеется категория так называемых изобразительных слов, которым присуще весьма своеобразное словообразование. Изобразительные слова в свою очередь подразделяются на образные и звукоподражательные слова. Если в качестве примера возьмем образные слова буржагар ‘кудрявый, вьющийся’, буржыха ‘виться, быть кудрявым’ [5. с 18-22]; буржаахай ‘кудрявый’, буржа-буржа ‘повторные движения чего-то кудрявого’, буржы - полная непроизвольная основа, бурж-буржа - её усеченные варианты (так называемые морфемы).
Некоторые авторы, наоборот, считали, что в таких образных словах непроизводной является буржа-, т.е. полагали, что в подобных случаях образные глагольные основы образуются посредством суффиксов -ай (-ы, -ии) и -гана от основ имен прилагательных, теряющих при этом конечный слог -гар, например: буржа-гар - бурж-ы-ха, буржа-гана-ха; папа-гар ‘пушистый’ - папай-ха ‘быть пушистым, лохматым’, папа-гана -‘двигаться из стороны в сторону (о чем-нибудь лохматом, пушистом)’.
Как пишет Г. Д. Санжеев, это правило, будучи удобным в методическом отношении не является, конечно, правильным по существу, ибо с таким же основанием можно утверждать, что прилагательные образуются посредством суффикса -гар от глагольных основ, теряющих при этом свой конечный -й, например: папагар от папай- [6, с. 183]. По мнению Г.Д. Сан-жеева, в действительности, в этих образных глаголах выделяются аффиксы -й, -ы, -гар, -гана, а производящие основы папа-, буржа- и другие являются омертвелыми.
Иными словами, если выпадающие в глагольном корне краткий гласный (яба, яб-ыш) или конечный -н с предшествующим кратким гласным в именах нельзя признать аффиксом, то в образных словах четко выделяются аффиксы -гар, -ай и другие.
Согласно же общей теории словообразования, основа не может считаться непроизводной, если в ней четко выделяется аффикс.
С другой стороны, согласно той же теории, корень является носителем вещественного значения слова, а корни буржа-, папа- все же выражают общее значение.
По мнению Ц.Б. Цыдендамбаева, эти основы не являются не являются омертвелыми, а активно бытуют в живом разговорном языке в виде удвоений, например: ааба-ааба, аабаг-аабаг, аабаган-аабаган, аабагад-аабагад, ээбэг-аабаг ‘неуверенно, кое-как (о начинающем ходить ребенке)’ [7, с. 17]. С его точки зрения, удвоенные двухсложные образные слова типа ааба-ааба являются первичными основами изобразительных слов, а основы, образующиеся на базе их с помощью суффикса -га, -г, являются вторичными основами. На базе первичной одинарной основы образных слов с помощью суффикса -й образуются образные глаголы (например, ааба-ааба -аабай-ха), а образные прилагательные образуются посредством суффикса -р от вторичной основы (например, аабаг-аабаг
- аабагар). Уязвимым местом данной точки зрения является то, что во-первых, не ко всем многочисленным прилагательным на гар- можно найти соответствия в виде повторов, особенно тем словом, которые обозначают не движение, а статическое состояние, во-вторых, исследователи признают изобразительные слова древними словами, а образующие их суффиксы - давно уже непродуктивными.
При такой ситуации трудно допустить, чтобы производящие основы до сего времени употреблялись самостоятельно.
При сопоставлении этих точек зрений мнение Г.Д. Сан-жеева кажется предпочтительным. Но оно противоречит общему принципу поминания глагольного корня в современном бурятском языке, согласно которому непроизводная глаголь-
ная основа совпадает с формой второго лица повелительного наклонения.
Нам представляется принятая в бурятоведении трактовка корневой морфемы противоречит установившемуся в общем языкознании принципу, согласно которому корневая морфема
- носитель вещественного, лексического значения слова, остающаяся неизменной в процессе словообразования и словоизменения. Противореча этому, ныне в бурятском языке, например, в словах морин ‘лошадь’, мордохо ‘садиться на лошадь’, морилхо ‘соизволить, пожаловать’ выделяют так называемый полный корень морин, усеченные корни мор- и мори-. Такое понимание создает неудобства в преподавании при изложении понятия корня слова в русском и бурятском языках в школьной и вузовской практике. Кроме того, многие, явно родственные по значению слова, например убдэхэ ‘болеть’ и убшэн ‘болезнь’ не причисляются к однокоренным словам, ибо их общая часть уб- не употребляется в качестве самостоятельного слова.
Для преодоления таких противоречий, нам представляется, следует придерживаться точки зрения проф. В.И. Золхоева, которая совпадает с концепцией известного монголоведа В.М. Наделяева. Согласно взгляду последнего, корень не существует отдельно, вне состава слова, и, следовательно, сам по себе не может составить отдельное слово [8, с. 8-11]. Например, в словах ябаха ‘идти’, ябадал ‘ходьба’, ябуулИан ‘отправивший’, ябаса ‘ход’ выделяется корень яб-, который выражает обобщенное значение передвижения.
Корневая морфема яб- является лишь частью слова, а не словом. В отличие от корня вещественные слова имеют формальные значения, дополнительные к основным значениям, заключенным в их корнях. Например, яба ‘иди’ в отличие от корня яб- имеет грамматическое значение повелительного наклонения 2-го лица единственного числа.
С этой точки зрения слова убдэхэ ‘болеть’, убдэлгэ ‘недомогание’, убдэнхэй ‘больной, с болезнью’, убдэсэ ‘склонность к заболеванию’, убдэсэгуй ‘не подверженный к заболеванию’, убдэд гэхэ ‘побаливать’, у6дзхєєдзг ‘причиняющий боль’, Yбдэхeeсэтэй ‘хлесткий, причиняюуий боль’, Yбдэхeeхэ ‘причинять боль’, Yбшэн ‘болезнь’, Yбшэнтэ ‘больной’, Yбшэнтэй ‘больной какой-нибудь болезнью’, Yбшэнтэйгeeр ‘больно, болезненнно’, YбшЭHГYЙ ‘безболезненный’, Yбшэлхэ ‘болеть’, Yбшэлэгшэ ‘больной’, Yбшэлэлгэ ‘заболевание’, Yбшэлэнги ‘нездоровый’, YбжeeрхYY ‘болезненный’,
Yбжeeрхэхэ ‘болезненно воспринимать’ и другие слова и формы слов являются однокоренными, ибо в их составной части Yб все же ощущается общее значение физического страдания. Этот ^- такой же связанный корень, как например, у в словах русского языка об-у-ть, раз-у-ть.
Отличительным признаком бурятского слова является тендешия к полногласию. Поэтому между корнем на согласный и аффиксом, начинающимся согласным, появляется вставной гласный, например, в приведенных выше словах яб-а-ха ‘идти’, яб-а-дал ‘ходьба’, яб-а-са ‘ход’. При изменении слова эти гласные часто выпадают (например, яб-а-ха - яб-уул-Ьан).
При изложенной выше интерпретации корневой морфемы бурятского слова в соответствии с общеязыковедческими представлениями появляется больше возможностей для её более полной и адекватной характеристики. Необходимо составить гнезда родственных слов по всем частям речи и установить их корневые элементы, как правило, односложные и находящиеся часто в связанном состоянии. Необходимо, например, установить корни в словах, в которых выделяется какой-нибудь аффикс, а предшествующая ему часть слова не считается корнем, ибо ничего не обозначает. Так, в словах, ^эген ‘лисица’, хурьган ‘ягненок’, эшэгэн ‘козлёнок’, тарбаган ‘тарбаган, степной сурок’, унаган ‘жеребенок’ выделяется общий элемент -ган. Предстоит путем сопоставления с другими словами выявить семантику корневых морфем подобных
слов, хотя бы в виде каких-то весьма обобщенных представлений.
В последнее время появляется тенденция корневые морфемы, считающиеся раньше общим тюрко-монгольским достоянием, возводить к тюркским языкам. Однако при рассмотрении их с позиции изложенной здесь трактовки корневой морфемы, такие слова в самих монгольских языках имеют разветвленные деривационные связи, что обычно не характерно заимствованным словам. Так, В.И. Рассадин считает, что бурятское слово арюун ‘чистый, опрятный, священный’ восходит к древнетюркскому корню ari- очищаться; слово арил- ‘очищаться, проясняться, уходить, удаляться, убираться’ - к древнетюркскому aril - очищаться (страдательный залог от ari- быть чистым, очищаться) [9. с. 42]
В бурятском языке имеется много слов, в которых имеется корень ар(ь): арюун: 1) ‘чистый, ясный, светлый, прозрачный (о воде); 2) чистоплотный, опрятный; красивый, гигиеничный; 3) перен. чистый, честный; священный, святой’, арюудаха ‘становиться чистым, очищаться’, арюудхалга ‘очищение, дезинфекция’, арюудхамал ‘чистый, очищенный’, арюудхаха, арюулха ‘1) очищать, чистить, дезинфицировать’, 2) рел. ‘освящать’, ариг - ‘чистый, опрятный’, ариглаха ‘очищать, чистить’, арилгаха ‘1) чистить, вычищать, очищать, убирать’; 2) удалять, прогонять, изгонять; арилха ‘1) чиститься, очищаться, проясняться’; 2) ‘уходить, удаляться, убираться’ и др.
Посредством внутренней флексии корень ар(ь)- связывается с другими корнями, имеющими общие с привиденными выше словами семы: сарюун ‘прекрасный, великолепный’, hаруул ‘светлый, ясный’, їіаргаха ‘слепить глаза (о солнечных лучах)’, hаргама ‘ослепительный’, hэрюун ‘прохладный, свежий’, hэрихэ ‘пробуждаться’ и т.д.
Перед нами стоит задача изучить фонемную структуру корневых морфем бурятского языка, рассмотреть чередующиеся в корнях фонемы как особые фонологические единицы
- морфемы, представляющие собой некую функциональную общность.
Наиболее признанной в бурятском языкознании считается точка зрения, согласно которой, исторический корень в бурятском языке был односложным. Следовательно, гласные начальных слогов слова по происхождению являются корневыми и отличаются они от гласных последующих слогов (постфиксов) как по составу, так и по функциям, по характеру противопоставленности друг другу. В современном бурятском языке в результате процессов опрощения и переразложения образовались неодносложные корни. В состав этих корней, как предполагается, вошли некоторые омертвелые постфиксы.
Выше приводились примеры с корнем са-: сагаан, сагаа-даха, сагаагшан, сагаалган, сайбайха, сайбагар, сайбалзаха. К ним можно добавить сахигар ‘бесцветно-белый’, сахиха ‘высекать (огонь)’, сахюур ‘1) кремень (для высекания огня); 2) кремневый; 3) белёсый (например, сахюур нюдэн ‘белёсые глаза’), сахилгаан ‘молния’ и т.д.
Слово сагаан ‘белый’ входит в одну лексикосемантическую группу со словами, обозначающими цвет: ногоон ‘зеленый’, ягаан ‘фиолетовый’. Таким образом, в этих словах выделяются корни са-, но-, я- и постфикс -гаан (-гоон).
Также в словах, обозначающих цвет, выделяется наряду с односложными корнями постфикс -ра: хара ‘чёрный’, шара ‘желтый’, боро ‘серый’ и т.д.
Как считает проф. Ц.Ц. Цыдыпов, в приведенных словах, обозначающих цвет, в древнее время наличествовали односложные корни са- но-, я-, ха-, ша-, бо-, которые в то время были наделены более четкими значениями, но постепенно, в результате постоянного употребления с постфиксами слились с ними, и, если отделить их от этих аффиксов, сами по себе уже ничего не обозначают [10. с. 18].
Все же в этих корнях намечается какое-то диффузное значение, намек на какой-то цвет: са- намек на что-то белое, ул- на красное и т.д. в кругу родственных слов это диффузное
значение становится более явственным: ул-аан ‘красный’, ул-ай-ха ‘краснеть’, ул-ай-р-ха ‘становиться красным’ и т. д.
Таким образом, мы придерживаемся того взгляда, что затронутые выше и другие подобные исторические корни объяснялись на почве самого бурятского языка. Если имеются совпадения с тюркскими языками, мы считаем их достоянием общего пратюркско-монгольского языка.
Все описанные выше непроизводные основы (корни в историческом и современном понимании) служат для образования новых слов и форм в современном бурятском языке.
В этом языке имеются следующие способы образования новых слов:
1. аффиксальный, например: хаа- ‘закрывать’ + лга = ха-алга ‘ворота, дверь’, хаалга+ша ‘привратник’;
Библиографический список
1. Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990.
2. Дугар-Жабон, Д.Д. Буряад-монгол хэлэн. - Улаан^дэ, 1964.
3. Золхоев, В.И. Фонология и морфонология агглютинативных языков. - Новосибирск, 1980.
4. Санжеев, Г.Д. Грамматика бурятского языка. - Улан-Удэ, 1962.
5. Доржие, Д-Н.Д. Мунеенэй буряад хэлэн. Морфемикэ. - Улаан^дэ: Изд-во «Бэлиг», 2002.
6. Санжеев, Г.Д. Грамматика бурятского языка. - Улан-Удэ, 1988.
7. Цыдендамбаев, Ц.Б. Изобразительные слова в бурятском языке // Филология и история монгольских народов. - М., 1958.
8. Наделяев, М.В. Современный монгольский язык. Морфология. - Новосибирск, 1988.
9. Рассадин, В.И. Очерки по истории сложения тюрко-монгольской языковой общности. Тюркское влияние на лексику монгольских языков. -Элиста, 2007. - Ч. I.
10. Цыдыпов, Ц.Ц. Буряад хэлэнэй морфологи. - Улаан^дэ, 1988.
Статья поступила в редакцию 14.09.10
УДК 894. 321
Ф.Ф. Хасанова, докторант ТГГПУ, г. Казань, Е-mail: hasfar@kazandom.ru
ОБРАЗ ГАЯЗА ИСХАКИ В СОВРЕМЕННОЙ ТАТАРСКОЙ ПОЭЗИИ
2. лексико-семантический, например: шата- 1) ‘ступенька, лесенка’, ‘фаза, стадия, этап’; уурхай - 1) ‘гнездо, 2) ‘шахта’;
3. словосложение и парное сочетание слов, например: дуугарха ‘говорить’, (из дуу(н) ‘звук, голос’ и гара- ‘выходить’, ухаалан зохёогшо ‘изобретатель’; аяга табаг ‘посуда’, халуун хуйтэн ‘температура’.
4. фонетический, например, орбойхо ‘быть взъерошенным, лохматым’ и дорбойхо ‘быть оттопыренным’.
Как признано бурятоведами, доминирующим средством образования слов является аффиксальный способ, модели которого берут своё начало в глубокой древности. Считается, что, слова, образованные с помощью аффиксов, составляют подавляющее большинство в лексике бурятского языка.
В работе рассматриваются особенности формирования образа писателя-эмигранта Гаяза Исхаки в творчестве современных поэтов. Поэты видят в образе писателя качества пророка. Современниками подчеркивается трагизм талантливых личностей начала XX века, творивших вдалеке от Родины. Уделяется внимание литературным приемам, служащим созданию образа.
Ключевые слова: образец для подражания, роль пророка, трагизм талантливой личности, любовь к Родине, государственность, эмигрант, изгнанничество.
Не вызывает сомнения мысль, что одна из идей современной татарской литературы является сохранение народа как единой нации. Отсутствие единства - давняя боль общества. Когда-то писатель-эмигрант Гаяз Исхаки1 ратовал за общность всего тюркского мира, что и стало его завещанием татарскому народу. В конце XX века в литературе возродились такие мотивы, как свобода, независимость, государственность, в результате чего и татарская литература стала развиваться в русле национального обновления.
Чуткая поэзия взяла на вооружение темы и идеи своего времени, поэтому неудивительно, что имя Гаяза Исхаки стало символом эпохи. В целом 90-е годы XX века характеризиру-ются обращением к образам несправедливо забытых исторических личностей. Причина этого в том, что в обществе не осталось "кому поклоняться", не стало положительных образцов для подражания. На распутье оказались и писатели. Вместе с тем открылась возможность обратиться к судьбе обиженных и оскорбленных в прошлом личностей. Не стоит забывать, что судьбы видных деятелей являются еще и отражением судьбы страны, ее истории. Об этом поэт Нияз Акмал (19542007) пишет так: "Что мы нашли? Что потеряли? Чего-то не хватает, а что-то в излишке. Потери и приобретения жизни ложатся тяжким грузом на плечи наши" (подстрочный перевод). Таким образом оправдывается появление в поэзии идеального образа писателя-эмигранта - Гаяза Исхаки.
Следует отметить, что обращение к имени Г.Исхаки стало возможным лишь с 1990-х годов. Также уместно признать, что и сейчас к нему обращаются не так часто, как к именам древ-
них татарских поэтов Кул Гали (ок. 1183 - между 1236 и 1240), Кулшариф (? - 1552), Мухаммадьяр (1496/97-1552), поэтов XIX века Акмулла (1831-1895) и Кандалый (17971860), поэтов начала XX века Г. Тукай (1886-1913) и Дерде-менд (1859-1921), поэтов-воинов М. Джалиль (1906-1944) и Ф. Карим (1909-1945). Поэтому приходится констатировать, что источников для поэтического анализа и выдвижения гипотез не так много. Хотя литературному творчеству Гаяза Исхаки посвящены две докторские и 14 кандидатских диссертаций. Личность этого писателя полна загадок, а научные исследования его творчества предлагают разностороннее видение его художественного наследия. Само творчество Исхаки изучено учеными А. Сахаповым, Р. Ганиевой, Х. Миннегуловым, Ф. Мусиным и др. А вот литературный образ Исхаки был представлен в международной конференции только в двух докладах: это доклады Т. Галиуллина и Ф. Хасановой ("Исхаки и современная татарская поэзия" - на тат. яз.). [1, с. 36; с. 199].
Гаяз Исхаки предстает в современной татарской поэзии не столько в роли борца за национальное самоопределение, сколько в роли несправедливо обиженного человека, у которого болела душа за судьбу татарского народа в советский период. Удивительно, что современные поэты вспоминают Исхаки лишь по поводу его программного произведения "Исчезновение через 200 лет" (1902-1904), не обращая внимания на другие известные произведения, например, на повесть "Он был еще не женат" (1918), трагедию "Зулейха" (1907-12), рассказ "Суннатчи бабай" (1913) и др.
