CC BY
500
УДК 34
DOI 10.24411/2078-5356-2018-10402
Захарова Мария Владимировна Maria V. Zakharova
доктор публичного права (Франция), член-корреспондент Международной академии сравнительного права, приглашенный профессор Университета города Пуатье (Франция), руководитель Научно-образовательного центра сравнительного права
Московский государственный юридический университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА) (125993, Москва, ул. Садовая-Кудринская, 9)
doctor of public law (France), associate member of the International academy of comparative law, visiting professor of the University of Poitiers (France), head of the Scientific and educational center for comparative law
Kutafin Moscow state law university (MSAL) (9 Sadovaya Kudrinskaya st., Moscow, Russian Federation, 125993)
E-mail: avis_777@mail.ru
Конвергенция и конкуренция правовых систем мира Convergence and competition of the legal systems of the world
В статье дается оценка общесоциальным основам конвергенции, а также многочисленным практикам ее юридической презентации. Палитра конвергенции права представлена через 3 основных ее уровня: мегауровень - конвергенция цивилизаций и правовых сообществ на юридической карте мира; мезоуровень - конвергенция правовых систем на юридической карте мира; микроуровень - конвергенция отдельных элементов правовых систем на юридической карте.
Также автор обращается к проблеме конкуренции правовых систем мира, выдвигая теоретическую конструкцию основных практик ее презентации в виде следующих дилемм: Common Law - Droit civil; «твердое» право - «мягкое» право; светская правовая традиция - религиозная правовая традиция; «государственное регулирование» - «саморегулирование».
В статье делается вывод о том, что конвергенция и конкуренция современных правовых систем сохранят свою актуальность на юридических картах будущего. Их соотношение и формы выражения для национального права будут определяться как внутренними закономерностями развития соответствующих правовых систем, так и внешними факторами их эволюции.
The article assesses the general social foundations of convergence as well as the numerous practices of its manifestation in law. The spectrum of the convergence of law is shown through looking at the 3 main levels thereof: the mega-level - the convergence of civilizations and law communities on the legal map of the world; the meso-level - the convergence of legal systems on the legal map of the world; the micro-level -the convergence of individual elements of legal systems on the legal map of the world.
The author also addresses the problem of competition between the legal systems of the world, setting out the theoretical structure of the main ways of practical manifestation thereof based on the following dilemmas: «Common Law» vs. «Droit civil»; «hard law» vs. «soft law»; secular legal tradition vs. religious legal tradition; «government regulation» vs. «self-regulation».
The article arrives at the conclusion that both the above-mentioned practices and trends of the development of the current legal systems will maintain a prolonged presence on the legal maps of the future. The correlation between them and the forms of expressing thereof in the national law will be determined by both the internal principles (patterns) governing the development of the corresponding legal systems and the external factors of their evolution.
Ключевые слова: право, иностранный, российский, сближение, столкновение, правовая система.
Keywords: law, international, Russian, rapprochement, convergence, legal system.
© Захарова М.В., 2018
В юридических науках теория конвергенции получила развитие сравнительно недавно. Первенство в ее разработке принадлежит социально-экономическому блоку общественных и гуманитарных наук. Период активного развития теории пришелся на середину -вторую половину XX века, и связан он с поиском точек сближения двух полюсных общественно-экономических моделей государства и общества - коммунизма и социализма. Так, голландский математик и экономист Я. Тинбер-ген выдвинул теорию «оптимального строя». В результате синтеза социалистической и капиталистической модели, по его мнению, можно получить «оптимальный строй», основными началами которого являются мирное сосуществование и деловое сотрудничество государств [1].
Сходную позицию занимал и академик А.Д. Сахаров. В своей работе «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» он дает футурологи-ческий прогноз в русле конвергенции двух социально-экономических систем, в результате которой исчезли бы причины и источники их смертельной вражды и соперничества. Он ратовал за совершенствование и реформирование обеих систем в ходе их мирного соревнования и обмена позитивным опытом [2, с. 388].
Е.М. Примаков также разделял идеи социально-экономической конвергенции, считая ее «столбовой дорогой развития всего человечества» [3, с. 33-34].
В новейший период развития политико-правовых наук профессор А.И. Экимов возродил дискуссию по проблеме социально-экономических аспектов конвергенции. Он выдвинул идею о «конвергентной модели» развития общества. По его мнению, эта модель должна задавать такую стратегию общественно-экономического развития, которая бы органически сочетала социальную и демократическую ориентацию деятельности государства с его командными высотами в контроле над рыночной экономикой [4, с. 15]. При этом в обновленной теории конвергенции акцент должен быть сделан на развитии самоуправляемых организаций, где правовые отношения выстраиваются по горизонтали - как равноправные, основанные на взаимном уважении и сотрудничестве субъектов.
Юридические аспекты конвергенции нашли свое отражение в работах Н.М. Коршунова, М.Г. Тирских, О.Т. Аббасова, О.Д. Третьяковой и ряда других авторов. Согласно мнению
О.Д. Третьяковой, конвергенция права представляет собой процесс взаимодействия между правовыми системами, а также между отдельными элементами самого права, характеризующийся сближением, увеличением количества связей между элементами права и правовых систем и степени согласованности воздействия этих элементов на общественные отношения [5, с. 45]. В противовес этому дивергенция права - это сложный и многосторонний процесс внутреннего и внешнего взаимодействия элементов права и правовых систем, выраженного в расхождении организации форм права, требований правовых норм, а также частей единых или близких правовых систем общества [6, с. 15].
Как любой общественный процесс, конвергенция права имеет специфические формы выражения. Одной из них в глобализирующемся юридическом мире становится аппроксимация права (от лат. próxima - ближайшая) - это не только сближение правовых систем, но и упрощение правовых норм путем замены части национального правового материала на образец, подобный зарубежному законодательству [7, с. 111]. Первоначально теория аппроксимации права была разработана в рамках Европейского Союза и стала закономерной частью концепции интеграционного права этого регионального формирования.
По нашему мнению, объем предложенного О.Д. Третьяковой понятия «конвергенция права» можно расширить. В качестве презентации уровней можно использовать модель объектов сравнительного права, описанную нами в прошлых научных публикациях. Речь идет о так называемой пирамиде объектов сравнительного правоведения [8]. Она состоит из следующих конструкций: в основании пирамиды - цивилизация и сообщества правовых систем (мега-уровень сравнения), далее - правовая система как таковая (мезоуровень сравнения) и, наконец, на вершине - идеологический (культурно-ценностный), функциональный, организационный и нормативно-правовой элементы правовой системы (микроуровень сравнения).
Таким образом, конвергенция права будет представлена на трех уровнях:
1. Конвергенция цивилизаций и правовых сообществ на юридической карте мира (мегауро-вень конвергенции права).
2. Конвергенция правовых систем на юридической карте мира (мезоуровень конвергенции права).
3. Конвергенция отдельных элементов правовых систем на юридической карте (микроуровень конвергенции права).
Мегауровень конвергенции права. В юридической компаративистике в свете исследования цивилизаций обращает на себя внимание работа профессора Л.-Ж. Константинеско. Выходя за рамки сугубо догматического подхода к праву, он пишет о том, что каждая правовая система является «юридической экспрессией цивилизации» [9, с. 462].
В XIX-XX веках три матричные правовые системы (английская, французская и немецкая), сформировавшиеся в рамках западной цивилизации и имеющие свои метакорни в римской цивилизации, не только определили облик национального права, но и задали вектор юридического развития государств, народов и территорий, находящихся за многие сотни километров от государств - родоначальников юридических правил, институтов, ценностей и правовых конструкций.
Однако сейчас мы видим, что внешние юридические рынки начинает активно завоевывать юридическая цивилизация Востока в лице исламской правовой традиции. Ярким примером является конвергенция исламского финансового права с европейскими традиционными экономическими институтами. Это явление имеет в том числе и экономические причины. По утверждению специалистов, исламский банкинг характеризуется чрезвычайно высокими темпами роста. Если в середине 1990-х годов активы исламских банков составляли 150 млрд долларов США, то в 2015 году - 1,48 трлн, а ежегодные темпы их роста превышали 10-15% [10].
Начало деятельности исламских банков в западных странах относится к 1970-м годам. В 1978 году в Люксембурге был открыт банк Islamic Banking System (сейчас Islamic Finance Bank), а в Швейцарии в 1981 году был создан Dar al-Mal al-Islami (в настоящее время Faisal Private Bank), который принадлежит бахрейнскому Ithmaar Bank и управляет капиталами на сумму 1 млрд долларов [11, с. 87]. Важным центром исламских финансов является Лондон, где на сегодняшний день действуют 6 исламских банков, а 17 британских банков и филиалов зарубежных банков, работающих в Англии, имеют специализированные подразделения, предоставляющие исламские финансовые услуги. При этом сумма активов в «исламских окнах» традиционных коммерческих банков даже пре-
вышает совокупную сумму активов в полностью исламских банках [12, с. 113].
Во Франции институты исламского финансового права также имеют свою практику распространения наравне с традиционными европейскими экономическими регуляторами общественных отношений. Конституционный совет Франции в своем решении даже санкционировал использование исламской ценной бумаги - сукука - для малого и среднего бизнеса так называемого халяльного типа. Рациональные мотивы в данном случае играют определяющую роль по сравнению с детерминантами защиты юридической идентичности.
В вопросах права личного статуса, однако, Французская Республика занимает гораздо менее либеральную позицию, отстаивая идеи государственного и юридического суверенитета страны. В 2004 году во Франции был принят известный закон, запрещающий ношение «символов религиозной принадлежности» в государственных школах всех уровней. Наряду с хиджабами под запрет попали еврейские кипы, сикхские тюрбаны, излишне демонстративные символы христианства, например большие кресты. Законом от 2010 года эта позиция была дополнена и запретом на ношение «полной вуали» во всех общественных местах.
Конвергенция правовых сообществ оказывает непосредственное влияние на эволюцию национальных правовых систем. Ни один национальный правовой порядок современного мира не избежал подобного рода трансформаций. Интересно, что для российской правовой системы проникновение элементов англоамериканского права актуально не только на уровне правотворчества, но и на уровне правоприменения. Так, например, ВАС РФ в постановлении от 24 апреля 2012 года № 16404/11 по делу акционерного общества «Парекс банк» сделал прямую отсылку к прецедентному делу Salomon v. A. Salomon & Co (Палата лордов, Великобритания, 1897 г.). В нем впервые была представлена доктрина срывания корпоративной вуали, в соответствии с которой разрушается правовая граница, созданная законным статусом автономного юридического лица, и обнажается единая бизнес-структура, в которой одно звено может отвечать по долгам другого. ВАС РФ, применив эту доктрину, указал на то, что предпринимательскую деятельность на территории России осуществляют именно ответчики, используя аффилированных лиц.
В свою очередь, правоприменительная практика англо-американского юридического мира также испытывает на себе влияние континен-тально-европейского права в части обращения к аргументационной базе, сложившейся в рамках Европейского суда по правам человека.
Яркой иллюстрацией конвергенции правовых сообществ становится конструкция смешанных правовых систем. Сегодня можно говорить о двух подходах к категории «смешанные правовые системы». Согласно первому любые правовые системы несут в себе заряд смешанности, уровни которого варьируются в каждом эмпирическом случае, то есть одни правовые системы, по сути, могут быть более смешанными, чем другие [13]. Сторонники второго, так называемого узкого подхода ограничивают рамки «смешанности» правовых систем до юридического бытия в двух правовых традициях: конти-нентально-европейской и англосаксонской [14].
По нашему мнению, смешанные правовые системы следует представлять как полиядерные социальные феномены. При этом поли-ядерность не должна быть окрашена в цвета только немногих стилей правового мышления, а должна отражать универсальный взгляд на юридическую карту мира. Мы можем с той же очевидностью говорить как о пассионарности внутри одной правовой системы в рамках традиционного и религиозно-доктринального ядерных импульсов, так и о смешанных правовых системах в рамках классической компаративной дилеммы: мир common law - мир civil law. Время, когда только «Grands systèmes de droit contemporains» («Великие правовые системы соврменности») могли оказывать влияние на развитие национальных правовых систем, безвозвратно прошло.
Исходят из широкого понимания смешанной правовой системы также В.В. Денисенко и Е.Н. Трикоз. Они подчеркивают, что данный вариант правовой системы представляет собой правовую структурную общность, которая объединяет в себе элементы двух или более правовых традиций/семей [15].
Мезо- и микроуровень конвергенции права. В современном мире конвергенция правовых систем наиболее выпукло проявляет себя в практике Европейского союза. Модельным в этой связи следует считать дело «Кассис де Ди-жон». Известный французский ликер под этим названием был запрещен к продаже в ФРГ, поскольку он не соответствовал стандартным требованиям к ликеру, установленным правовыми
предписаниями ФРГ, которые предусматривают содержание спирта в ликере не менее 25%, в то время как во французском ликере - около 17%. Суд ЕС признал меры, принятые ФРГ, равнозначными скрытому ограничению свободы передвижения товаров и противоречащими праву ЕС и установил, что соответствие товара стандарту определяется законом страны производства, а не потребления. Таким образом, через казуальный путь функциональности было сформулировано абстрактное правило, лежащее в плоскости конвергенции правовых систем членов Европейского союза и направленное на создание общего экономического рынка между ними: «Любой продукт, законно произведенный и продаваемый в одном государстве-члене, должен в принципе быть допущен на рынок любого другого государства-члена».
Представляет интерес также анализ сближения отдельных сегментов национальных правовых систем. Для континентально-европейского права базовыми сегментами выступают частное и публичное право. В российской юридической практике тенденция сближения частного и публичного права проявляет себя, например, в конструкции «государственно-частного» партнерства. В зарубежной практике ярким примером конвергенции публичного и частного права является опыт латиноамериканских стран, в праве которых эта проблема разрешается на основе внедрения в законодательство со-лидаристского императива (50с/а//сСасСв). Главной особенностью гражданских кодексов этих стран начала XX века стало то, что в них концепция либерального индивидуализма, характерная для предыдущих кодексов, впервые была вытеснена идеями социальной функции собственности и солидарности с позиции дополнения частноправового начала публично-правовым [16].
Особым случаем конвергенции права становится конвергенция права в рамках интеграционного права. Следует согласиться с выводами Ю.С. Безбородова о том, что все международные договоры и организации направлены на сближение национальных правовых систем, но при помощи разных методов [17]. Региональная интеграция (в частности, в рамках ЕС) и интеграция через институты и механизмы ООН будут различаться рядом признаков. Четким различием между обеими системами права являются почти монополия Европейской комиссии на законодательные инициативы и необходимость единодушия членов ЕС в их отношении.
Комиссия ООН по международному праву отнюдь не обладает такими правами, и любое ее предложение делается только после консультаций с членами ООН, которые в конечном счете обсуждают эти предложения и их принимают или отвергают [18].
Механизмы правового регулирования, сложившиеся в ЕС, приводят не только к сближению и изменению облика правовых систем государств — участников ЕС, но и к трансформации понимания юридической профессии как таковой. Яркий тому пример - принятие европейской Директивы № 98/5/ЕС от 16 февраля 1998 года «Об облегчении практики адвоката в другом государстве-члене, в котором квалификация была получена на постоянной основе» [19]. В статьях 2-7 этого документа подчеркивается:
1. Любой адвокат должен иметь право практиковать на постоянном основании в любом другом государстве-члене под профессиональным титулом своей страны.
2. Независимо от правил профессиональной этики, которым подчинен адвокат в своей стране, он обязан подчиняться правилам профессиональной этики той страны, в которой он решил практиковать.
3. Адвокатам, практикующим под своим профессиональным титулом, будет гарантировано право доступа к профессиональным объединениям адвокатов соответствующей страны, и им как минимум будет гарантировано право голосовать на выборах в таких объединениях.
Данные нормативные положения означают, что, по сути, юристы, которые не были профессионально аттестованы в определенном государстве ЕС и не воспитаны в лоне соответствующего национального правопорядка, могут осуществлять в этом государстве профессиональную деятельность. Мы видим в указанной Директиве ЕС и проявления так называемой «деонтологической автономии». Речь идет о том, что система этических императивов и правил, установленных на уровне саморегулируемых организаций, в рамках ЕС приобретает транспарантные черты.
Региональная интеграция, приводящая к сближению правовых систем, возможна в крайне разнообразных формах. Для современной российской правовой системы особо значима интеграция в рамках БРИКС. Данный вариант интеграции можно идентифицировать в русле аристотелевского тезиса «единство непохожих».
Особенностью интеграции по модели БРИКС является отсутствие исторических гуманитар-
ных платформ для объединения. В этом отношении Европейский союз демонстрирует противоположную тенденцию. Так, во Франции первый письменный политико-правовой проект создания «единой Европы» появился еще в XIV веке. Его автором был Пьер Дюбуа - магистр Парижского университета, легист французского короля Филиппа Красивого [20, с. 59].
Усложняет ли это интеграцию в рамках БРИКС? С одной стороны, да. Как и всегда, когда воссоздание социальной реальности ведется без многовекового опыта чертежей и набросков самой интеграции. С другой стороны, подобное положение вещей порождает многовариантность реконструкции БРИКС, где порой практическое в значительной мере опережает теоретическое осмысление.
На момент приведения своих правовых систем в точку старта нового интеграционного формирования страны - участницы БРИКС уже были подвержены разновекторным влияниям, но здесь они, как отмечают специалисты, столкнулись с уникальной формой интеграции. Наиболее мозаичной в данной связи следует признать современную китайскую правовую систему. Как отмечает П.В. Трощин-ский, «правовая система КНР уникальна. Она воплощает в себе характерные черты права стран социалистической системы, нормы традиционного (древнекитайского) права и некоторые имплементированные принципы, нормы международного права» [21, с. 101]. Патрик Гленн обращает внимание на то, что части «правовой мозаики» не просто сосуществуют друг с другом, но и активно взаимодействуют, интегрируются или становятся основой для взаимной интерпретации и реин-терпретации [22, с. 283].
Специфика БРИКС как регионального интеграционного формирования проявляется в неформальном характере установления социальных, экономических, юридических связей между его участниками. В научной литературе по статусным признакам БРИКС относят к международным квазиорганизациям [23, с. 14] или называют «неформальным клубом» [24, с. 3]. БРИКС принципиально отличается от международных организаций в традиционном смысле тем, что юридически не наделяется правоспособностью, функционирует без учредительных актов, не имеет формализованной организационной структуры, не обладает правом принятия юридически обязывающих решений [25, с. 113].
Как следствие, для правовых систем стран -участниц БРИКС не актуальны такие механизмы сотрудничества, как, например, директивы, действующие в ЕС, или более мягкие формы в виде модельных правовых актов, которые широко представлены в структурах, подобных постсоветскому СНГ. И пока мы можем наблюдать заметные, но только начальные шаги правовых систем стран - участниц БРИКС в тех или иных областях правовой интеграции. На последнем, IV Юридическом форуме стран БРИКС (IV Legal BRICS Forum), который состоялся в Москве в ноябре 2017 года, приоритетными направлениями правового сотрудничества были названы, в частности, следующие блоки правового регулирования: торговля, налоги, экология, цифровая экономика, культурный диалог стран - участниц БРИКС, борьба с глобальным терроризмом. Ранее, 15 июля 2014 года, на основе Форталезской декларации страны БРИКС учредили Новый банк развития БРИКС. Его цель заключается в финансировании инфраструктурных проектов и проектов устойчивого развития в государствах БРИКС и развивающихся странах.
Еще одной зоной правовой интеграции стран - участниц БРИКС становится транснациональное сотрудничество. Недавно считалось, что общей слабостью экономик стран БРИКС, препятствующей вхождению в круг мировых лидеров, было отсутствие мощных структур транснационального бизнеса, выросших на национальной почве. Но в последнее время ситуация меняется. Примерами тому являются компьютерный гигант Lenovo и финансовая группа CITIC (Китай), промышленная группа TATA Industries и нефтегазовая компания ONGC (Индия), горнодобывающая ТНК CVRD и нефтегазовая Petrobras (Бразилия), гигант в сфере телекоммуникаций MTN Group и в розничной торговле Steinhoff International (ЮАР). В России можно выделить такие компании, как «Газпром», «Лукойл», «Русал», «Северсталь», «ВымпелКом» и «Норникель» [26, с. 57]. Развитие транснациональных компаний детерминирует и специфические формы защиты и регламентации, действующие в этом секторе национальной экономики: речь идет, в частности, о soft law - «мягком» праве, а также об иных негосударственных формах регламентации общественных отношений.
Конвергенция права в рамках регионального сотрудничества государств может носить характер опосредованного влияния юридического
опыта одного регионального образования на эволюцию другого. Так, опыт ЕС показывает, что логика экономической интеграции может привести к явлению, которое называют spill-over effect (букв. - эффект выплескивания), когда процесс объединения, изначально рассчитанный только на экономическую интеграцию, приводит к более тесному взаимодействию в политической и правовой области. В связи с этим можно ожидать, что вопрос о гармонизации трудового законодательства государств - членов ЕАЭС в среднесрочной перспективе перейдет из области теоретических дискуссий в практическую плоскость [27, с. 82].
Кроме явных положительных эффектов, которые несет в себе конвергенция права для национальных правопорядков, следует сказать и об угрозах ее презентации на юридической карте мира. Главная из них - подтачивание основ юридического суверенитета правовых систем мира, то есть независимости в определении настоящего и будущего национального правопорядка согласно историческим модусам. Одним из последних глобальных свидетельств подобной практики следует считать принятие серии актов, вводящих санкции против России, в частности знаковый Акт о противодействии оппонентам посредством санкций № 115-44 от 2 августа 2017 года. Мировое юридическое сообщество стало свидетелем того, как национальный правовой акт, принятый парламентом одного государства, по сути, определяет юридические стандарты поведения для широкого перечня зарубежных правовых систем.
Не менее важной тенденцией эволюции современной юридической карты миры является конкуренция правовых систем, то есть столкновение (соперничество) правовых систем и их элементов, между которыми субъект правоприменения делает свободный выбор. Классическими парадигмами - дилеммами, между которыми субъект правоприменения делает выбор при конкуренции правовых систем, являются:
1) Common Law - Droit civil;
2) «твердое» право - «мягкое» право;
3) светская правовая традиция - религиозная правовая традиция [28, с. 4];
4) государственное регулирование - саморегулирование.
В последнем из названных случаев расширение границ негосударственного регулирования приводит также к соперничеству в рамках парадигм государственного и негосударствен-
ного регулирования, частным проявлением которого можно считать саморегулирование. В европейской юридической литературе активно разрабатывается конструкция так называемой новой социальной нормативности [29], согласно которой не только государство, но и участники свободного рынка более активно вовлекаются в стандартизацию предпринимательской и иной профессиональной деятельности. В результате эволюции теории социальной нормативности интенсифицируется «общество экспертов», и мы получаем их деятельное участие в различных стадиях правового регулирования: от созидания норм до их непосредственного применения.
При этом в разных странах вопросы соотношения государственного регулирования и саморегулирования получают разную содержательную и формальную оценку.
Классическими национальными историческими моделями саморегулирования следует считать: французскую (этатическую) модель, предполагающую повсеместный государственный контроль за саморегулируемыми организациями в подавляющем числе общественных сфер деятельности, и американскую (либеральную) модель, исходящую из идеи автономии зоны саморегулирования в области предпринимательской и иных видов профессиональной деятельности.
С одной стороны, господствующая в США на протяжении более века модель саморегулирования привела к массе негативных последствий на отдельных профессиональных рынках (аудит, финансовые рынки и т. д.), что стало основанием для усиления роли государства в контроле над процессами саморегулирования. В частности, ответным шагом на недостатки прежней системы в США стало учреждение Центра качества аудита (Center for Audit Quality), а также Межведомственного совета по надзору за финансовой стабильностью (Financial Stability Oversight Council), в круг полномочий которого входит возможность вносить в Конгресс США предложения по вопросам финансового регулирования и давать рекомендации финансовым регуляторам в части установления более жестких нормативных требований для системно значимых учреждений.
С другой стороны, во Франции мы, напротив, видим тенденции к либерализации регулирования в отдельных сферах народного хозяйства. В качестве примера можно назвать принятие Закона № 2006-1772 от 30 декабря 2006 года
во французском регионе Пуату - Шарент, предполагающего реформирование администрирования водных ресурсов для целей ирригации и создание единой организации коллективного управления, а также введение в действие к 2025 году нового правового института - договора солидарности (le contrat solidaire). Данный договор открыт к подписанию на добровольной основе представителями аграрного сектора региона Пуату - Шарент, в нем будут содержаться правила по совместному пользованию водными ресурсами.
Таким образом, в обеих странах прослеживается тенденция к становлению гибридной модели саморегулирования, предполагающей известный баланс между данным вариантом упорядочивания общественных отношений и государственным регулированием, который выражается в том, что на уровне саморегулирования даны контуры так называемой деон-тологической автономии, а административный контроль за указанным процессом остается за государством. Изначально гибридная модель сложилась в Латинской Америке. Характерным примером может служить Закон о рынке ценных бумаг Мексики (Ley de mercado de valores). Согласно его статье 244.VIII биржи самостоятельно устанавливают правила саморегулирования своей профессиональной деятельности. Государство хотя и не утверждает эти правила, но имеет возможность наложить вето на их применение (ст. 231.I Закона о рынке ценных бумаг Мексики).
Именно гибридную модель следует признать наиболее эффективной и действенной в современных условиях развития мировых экономик и правопорядков. Саморегулирование не должно нести в себе эффект, получивший в зарубежной литературе название regulatory capture - «нормативный захват» [30]. Деонтологическая автономия в отношении комплекса правил осуществления отдельных видов профессиональной деятельности должна иметь свои пределы и границы, установленные государством.
В качестве общих выводов по итогам проведенного исследования отметим, что конвергенция и конкуренция современных правовых систем сохранят свою актуальность на юридических картах будущего. Их соотношение и формы выражения для национального права будут определяться как внутренними закономерностями развития соответствующих правовых систем, так и внешними факторами их эволюции.
Примечания
1. Тинберген Я., Босс Х. Математические модели экономического роста. М.: Прогресс, 1967. 176 с.
2. Сахаров А.Д. Воспоминания: в 2 т. / ред.-сост. Е. Холмогорова, Ю. Шиханович. М.: Права человека, 1996. Т. 1. 912 с.
3. Примаков Е.М. Встречи на перекрестках. М., 2015. 478 с.
4. Экимов А.И. «Конвергентная модель» развития общества и право // Право и современные государства. 2015. № 4. С. 11-18.
5. Третьякова О.Д. Мироопределение конвергенции права // Пробелы в российском законодательстве. 2009. № 4. С. 45-49.
6. Третьякова О.Д. Факторы культуры в конвергенции права // Правовое регулирование отношений в сфере культуры, искусства и образования в XXI веке: материалы межвузовской научно-практической конференции. СПб., 2009. 188 с.
7. Тирских М.Г., Аббасов О.Т. Аппроксимация права и взаимодействие правовых систем // Сибирский юридический вестник. 2016. № 4 (75). С. 109-114.
8. Захарова М.В. Сравнительное правоведение: вопросы теории и практики: монография. М.: Проспект, 2012. 160 с.
9. Constantinesco L.-J. Traité de droit comparé. T. 3. La science des droits comparés. P., 1983. 511 p.
10. Islamic Finance for Asia: Development, Prospects, and Inclusive Growth. Manila: Asian Development Bank, 2015. 138 p.
11. Бирюков Е. Новые тенденции в деятельности исламских банков // Мировая экономика и международные отношения. 2008. № 7. С. 82-91.
12. Исламские финансово-кредитные институты в экономике зарубежных стран / Р.И. Беккин, Р.Р. Вахитов, ГТ. Гафурова [и др.]; под ред.
B.Г. Тимирясова. Казань: Изд-во «Познание» Института экономики, управления и права, 2011. 236 с.
13. Örücü E., Attwool E., Coyle S. (eds.) Studies in Legal Systems: Mixed and Mixing. 1996. 355 p.
14. Palmer V.V. (ed.) Mixed Jurisdictions Worldwide: The Third Legal Family. 2001. 496 p.
15. Денисенко В.В., Трикоз Е.Н. Типология смешанных правовых систем // Юридическая наука и практика: Вестник Нижегородской академии МВД России. 2018. № 2 (42). С. 29-38.
16. Новое в гражданском законодательстве: баланс публичных и частных интересов: материалы ежегод. науч. чтений памяти проф.
C.Н. Братуся / отв. ред. Н.Г. Доронина; Ин-т законодательства и сравн. правоведения при Правительстве РФ. М.: Юриспруденция, 2012. 427 с.
17. Безбородов Ю.С. Конвергенция: правовой и международно-правовой подходы к определению // Universum Juris. 2016. № 2.
18. Denza E. Two legal orders: divergent or convergent? // Intern. and comparative law quart. L., 1999. Vol. 48. P. 257-284.
19. Информационный портал eur-lex.europa. eu. URL: https://eur-lex.europa.eu/legal-content/FR/ ALL/?uri=CELEX%3A31998L0005 (дата обращения: 21.07.2018).
20. Право Европейского Союза / под ред. С.Ю. Кашкина. М.: Юристъ, 2009. 292 с.
21. Трощинский П.В. Правовая система Китайской народной республики: становление, развитие и характерные особенности // Вестник МГЮА. Выпуск «Сравнительное право». 2015. № 5. С. 99-117.
22. Glenn P. Legal Traditions of the World. Sustainable Diversity in Law. Oxford University Press, 2000. 371 p.
23. Абашидзе А.Х., Солнцев А.М. БРИКС -международная квазиорганизация? // Актуализация процесса взаимодействия стран БРИКС в экономике, политике, праве / отв. ред. К.М. Беликова. М., 2012. 251 c.
24. Кузнецов А. Транснациональные корпорации стран БРИКС // Мировая экономика и международные отношения. 2012. № 3. С. 3-11.
25. Бевиликова Н.М. БРИКС: правовые особенности развития // Журнал российского права. 2015. № 8. С. 110-123.
26. Вергун А.Н. Сотрудничество стран БРИКС как новый формат интеграционного процесса быстроразвивающихся стран // Вестник МГИМО-Университета. 2013. № 5 (32). C. 153-161.
27. Головина С.Ю., Лютов Н.Л. Полезен ли опыт Европейского Союза для гармонизации трудового законодательства государств Евразийского экономического союза? // Журнал российского права. 2017. № 4. C. 70-83.
28. Захарова М.В. Национальный интерес и (или) холодный расчет: к вопросу о конкуренции правовых систем мира // Юридическое образование и наука. 2017. № 10. С. 3-7.
29. Timsit G. Théorie de l'administration. Paris: Economica, 1986. 375 p.
30. Levine M.E., Forrence J.L. Regulatory capture, public interest, and the public agenda. Toward a synthesis // Journal of Law Economics & Organization. 1990. № 6. С. 167-198.
Notes
, Bos C. Mathematical Models of Moscow: Progress, 1967. 176 p.
1. Tinbergen J Economic Growth. (In Russ.)
2. Sakharov A.D. Memoirs: in 2 vol.; compilation editors E. Kholmogorova, Yu. Shikhanovich. Moscow: Human rights Pabl., 1996. Vol. 1. 912 p. (In Russ.)
3. Primakov Ye.M. Meetings at crossroads. Moscow, 2015. 478 p. (In Russ.)
4. Ekimov A.I. The «Convergent model» of the development of society and law. Law and modern countries, 2015, no. 4, pp. 11-18. (In Russ.)
5. Tretyakova O.D. Global determination of law convergence. Gaps in Russian legislation, 2009, no. 4, pp. 45-49. (In Russ.)
6. Tretyakova O.D. Cultural factors in the convergence of law. Legal regulation of relations in the sphere of culture, art and education in the 21st century: materials of intercollegiate academic workshop. St. Petersburg, 2009. 188 p. (In Russ.)
7. Tirskikh M.G., Abbasov O.T. Approximation of law and interaction of legal systems. Siberian legal bulletin, 2016, no. 4 (75), pp. 109-114. (In Russ.)
8. Zakharova M.V. Comparative jurisprudence: theory and practice: monograph. Moscow: Prospekt Pabl., 2012. 160 p. (In Russ.)
9. Constantinesco L.-J. Traité de droit comparé. Vol. 3. La science des droits comparés. P., 1983. 511 p.
10. Islamic Finance for Asia: Development, Prospects, and Inclusive Growth. Manila: Asian Development Bank, 2015. 138 p.
11. Biryukov Ye. New trends in the activities of Islamic banks. World economy and international relations, 2008, no. 7, pp. 82-91. (In Russ.)
12. Bekkin R.I., Vakhitov R.R., Gafurova G.T. [et al.]. Islamic finance and credit institutions in the economy of foreign countries / ed. by V.G. Timiryasova. Moscow: Poznaniye Publ. of the Institute of economics, management and law, 2011. 236 p. (In Russ.)
13. Orücü E., Attwool E., Coyle S. (eds.) Studies in Legal Systems: Mixed and Mixing. 1996. 355 p.
14. Palmer V.V. (ed.) Mixed Jurisdictions Worldwide: The Third Legal Family. 2001. 496 p.
15. Denisenko V.V., Trikoz Ye.N. Typology of mixed legal systems. Legal science and practice: Journal of Nizhny Novgorod academy of the Ministry of internal affairs of Russia, 2018, no. 2 (42), pp. 29-38. (In Russ.)
16. Civil law news: the balance of public and private interests, materials of annual academic readings in commemoration of professor S.N. Bratus / editor-inchief N.G. Doronina; Institute of legislation and comparative law under the Government of the Russian Federation. Moscow: Yurisprudentsiya Publ., 2012. 427 p. (In Russ.)
17. Bezborodov Yu.S. Convergence: approaches of law and global law to the definition. Universum Juris, 2016, no. 2. (In Russ.)
18. Denza E. Two legal orders: divergent or convergent? Intern. and comparative law quart. L., 1999. Vol. 48. P. 257-284.
19. Information portal eur-lex.europa.eu. URL: https://eur-lex.europa.eu/legal-content/FR/ ALL/?uri=CELEX%3A31998L0005 (accessed 21.07.2018).
20. European Union law / ed. by S.Yu. Kashkin. Moscow: Yurist Publ., 2009. 292 p. (In Russ.)
21. Troshchinskiy P.V. The Legal system of the People's Republic of China: formation, development and peculiar features. Bulletin of the Moscow state law university - Comparative law, 2015, no. 5, pp. 99-117. (In Russ.)
22. Glenn P. Legal Traditions of the World. Sustainable Diversity in Law. Oxford University Press, 2000. 371 p.
23. Abashidze A.Kh., Solntsev A.M. Is BRICS an international quasi-organization? Actualization of the process of interaction of the BRICS countries in economy, politics, law / editor-in-chief K.M. Belikova. Moscow, 2012. 251 p. (In Russ.)
24. Kuznetsov A. Transnational corporations of the BRICS countries. Global economy and international relations, 2012, no. 3, pp. 3-11. (In Russ.)
25. Bevilikova N.M. BRICS: legal peculiarities of development. Russian law journal, 2015, no. 8, pp. 110-123. (In Russ.)
26. Vergun A.N. Cooperation between the BRICS countries as a new format of the process of integration of rapidly developing countries. Bulletin of the Moscow state institute of international relations, 2013, no. 5 (32), pp. 153-161. (In Russ.)
27. Golovina S.Yu., Lyutov N.L. Is the European Union's experience useful for harmonizing the employment and labor laws of the Eurasian Economic Union Countries? Russian law journal, 2017, no. 4, pp. 70-83. (In Russ.)
28. Zakharova M.V. National interest and (or) cold calculation: on the issue of competition of legal systems of the world. Legal education and science, 2017, no. 10, pp. 3-7. (In Russ.)
29. Timsit G. Théorie de l'administration. Paris: Economica, Pabl. 1986. 375 p.
30. Levine M.E., Forrence J.L. Regulatory capture, public interest, and the public agenda. Toward a synthesis. Journal of Law Economics & Organization, 1990, no. 6, pp. 167-198.
