Концептуальная метафора в политическом дискурсе: американский, Европейский и российский варианты исследования Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Будаев Э.В., Чудинов А.П.

Екатеринбург

КОНЦЕПТУАЛЬНАЯ МЕТАФОРА В ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ: АМЕРИКАНСКИЙ, ЕВРОПЕЙСКИЙ И РОССИЙСКИЙ ВАРИАНТЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

В основе современной теории и практики когнитивного исследования политической метафоры лежит классическое исследование Дж. Лакоффа и М. Джонсона «Metaphors We Live by» [Lakoff, Johnson 19BG] (в русском переводе [2004]). Как справедливо отмечает А.Н.Баранов, названная книга очень быстро была признана специалистами «библией когнитивного подхода к метафоре - своеобразным аналогом соссюровского «Курса общей лингвистики» в когнитивизме лингвистического извода» [Баранов 2004: 7]. Помимо общей характеристики теории концептуальной метафоры (иллюстрированной преимущественно материалами бытового общения), авторы классического труда обратились к политическому дискурсу, детально рассмотрев милитарную метафору Дж.Картера и ее следствия (entailments). Названное исследование показало также, что, казалось бы, совершенно лишенная эмоциональной оценки метафора ТРУД - ЭТО РЕСУРС позволяет скрывать антигуманную сущность экономической по-

литики государств как с рыночной, так и с тоталитарной экономикой. Подобные факты служат ярким аргументом для выдвинутого Дж. Лакоффом и М. Джонсоном постулата, в соответствии с которым идеологии в значительной степени формируются на основе концептуальных метафор.

В конце прошлого века рассматриваемая теория и практика исследования концептуальных политических метафор получает широкое признание в науке [Chilton 1996; Chilton, Ilyin 1993; Chilton, Lakoff 1995; Frankowska 1994; Howe 1988; Lakoff 1991; 1996; Lakoff, Johnson 1987; Kuusisto 1998; Milliken 1996; Musolff 1995; Rohrer 1995; Santa Ana 1999; Semino, Masci 1996; Schaffner 1995; 1996; Straehle et al. 1999; Thornborrow 1993 и др.]. Вместе с тем вполне закономерно, что отдельные положения теории концептуальной метафоры со временем уточнялись и развивались (ср. теорию первичных и сложных метафор [Grady et al. 1996], когерентную модель метафоры [Spellman et al. 1993], модель концептуальной проекции [Ahrens 2002; Chung et al. 2003], кон-нективную теорию метафорической интерпретации [Ritchie 2003a, 2003b, 2004a, 2004b] и др.), что постоянно появлялись публикации, отражающие значительное разнообразие подходов и вариантов исследований концептуальной метафоры в политическом дискурсе.

В последние годы исследования концептуальной политической метафоры ведутся на всех континентах, соответствующие публикации появляются в столь различных государствах, как Новая Зеландия, Тунис, Корея и Уругвай. Как известно, наука не признает границ, и российский ученый по своим лингвистическим взглядам и методикам может быть ближе к американским специалистам, чем к коллегам с соседней кафедры. Вместе с тем специальные наблюдения позволяют выделить три основных субрегиональных центра исследований в сфере политической метафорики - Северную Америку, Европу (преимущественно в рамках ЕС) и постсоветское пространство. Общность исходных постулатов теории концептуальной метафоры вовсе не препятствует формированию в каждом из названных субрегионов некоторых особенностей в исследовании политических метафор. В предложенном ниже обзоре акцентированы именно различия между представителями трех названных центров.

1. Североамериканские исследования политической метафоры. Преобладающая часть исследований метафорики в американской политической лингвистике выполнены в рамках

классического варианта теории концептуальной метафоры.

Значительную часть этих исследований составляют работы, авторы которых выясняют, какие сферы-источники актуализируются при метафорическом осмыслении той или иной понятийной сферы-мишени. Например, в монографии О. Санта Аны [Santa Ana 2002] рассматривается метафорическое представление иммиграции из Латинской Америки по материалам калифорнийской газеты The Los Angeles Times. Автор подразделяет выявленные метафорические модели (исследователь называет их метафорическими системами - metaphoric systems) на три группы: окказиональные (ИММИГРАЦИЯ - ЗАГРЯЗНЕНИЕ СРЕДЫ или ОГОНЬ), вторичные (ИММИГРАЦИЯ - ВТОРЖЕНИЕ, БОЛЕЗНЬ или БРЕМЯ) и доминантные (ИММИГРАЦИЯ - ОПАСНЫЕ ВОДНЫЕ ПОТОКИ, ИММИГРАНТЫ - ЖИВОТНЫЕ).

Значительная часть американских публикаций рассматриваемого направления связана с исследованием концептуальных метафор в политическом нарративе. Под политическим нарративом понимается совокупность политических текстов, тематически сконцентрированных вокруг определенного политического события (выборов, референдума и т.п.) [Чудинов 2003: 162]. Хотя сами авторы публикаций термин нарратив не используют, выбранный для классификации исследований критерий вполне применим. Как известно, количество метафор увеличивается в периоды политических кризисов, а поэтому вполне закономерно, что политический нарратив «Вторая война в Персидском заливе» вызвал повышенный интерес среди американских исследователей политической метафоры. Первое исследование было опубликовано Дж. Лакоффом [Lakoff 2003b] еще до начала военных действий. Проанализировав метафоры, актуализированные администрацией и СМИ США для оправдания второй войны в Персидском заливе, Дж. Лакофф выделил базовые метафорические (метонимические) модели, которые, дополняя друг друга, занимают центральное место в осмыслении внешней политики в американском сознании:

1. Государство - это индивид. Развертывание метафоры «Ирак - это Саддам Хуссейн» в американских СМИ позволяет представлять войну в Ираке, как войну против одного человека, и оттеняет тот факт, что тысячи бомб, которые будут сброшены на Ирак (исследование опубликовано в преддверии войны), будут сброшены не на одного человека. Согласно американским СМИ государства-взрослые, т.е. экономически развитые госу-

дарства, имеют полное право учить и дисциплинировать государства-детей, тем более, если ребенок становится вооруженным подростком-хулиганом.

2. Модель Рациональной Личности. Рациональная личность (государство) всегда стремится приумножить доходы и минимизировать расходы. В американской прессе война в Ираке представлялась, как торговая сделка, в которой доходы превышают расходы (чужие расходы, т.е. жизни иракцев, в расчет не принимаются).

3. Сказка о справедливой войне. По Дж. Лакоффу, метафорическая сказка о войне, в которой всегда есть Герой, Жертва, Злодей и Злодеяние, реализуется в двух вариантах. «История о спасении» была реализована при осмыслении первой войны в Персидском заливе (Ирак - Злодей, Кувейт - Жертва, Злодеяние - изнасилование, Спаситель - США). Для оправдания второй войны американская администрация и СМИ актуализировали «Историю о самозащите», в которой Жертва и Герой совпали (США).

Дж. Льюл [Lule 2004] на материале дискурса новостей NBC рассмотрел базовые метафоры, актуализированные для осмысления отношений Ирака и США в преддверии второй войны в Персидском заливе. Метафоры «Ирак - это Вьетнам Буша» и «вьетнамское болото» в американских политических дебатах проанализированы Дж. Гуднайтом [Goodnight 2004].

Детальный анализ «метафорической войны» по косовской проблеме в американском политическом дискурсе представлен в работе Р. Пэриса [Paris 2001]. Как показывает автор, в выступлениях администрации Б. Клинтона и дебатах членов Конгресса доминировали четыре группы исторических метафор: «Вьетнам», «Холокост», «Мюнхен» и «балканская пороховая бочка». Р. Пэрис выделяет два уровня метафорического противостояния политических мнений. Участники дебатов спорили не только об уместности исторических метафор применительно к ситуации в Косово (первый уровень), но и об оценочных смыслах используемых метафор (второй уровень). Например, если мюнхенское соглашение в большинстве случаев рассматривалось, как пример нежелания остановить агрессора, то на уроки вьетнамских событий ссылались как противники, так и сторонники военного вмешательства. Противники говорили о невинных жертвах и других ужасах войны, а сторонники считали, что во Вьетнаме американская армия воевала «со связанной рукой за спиной»,

поэтому не следует повторять вьетнамских ошибок в Косово.

С исследованиями метафор в нарративе войны тесно связаны публикации, посвященные метафорическому представлению событий 11 сентября 2001 г и их последствиям. Так, К. Халверсон [Halverson 2003] анализирует метафоры в политическом нарративе «Война с террором (11 сент. 2001 - янв. 2002)» и выделяет две основные метафоры, моделирующие осмысление терроризма в американском политическом дискурсе: Антропоморфизм ценностей и Сказка о справедливой войне. Анализ корреляции метафор в американском сознании и событий 11 сентября 2001 г. в сочетании с осмыслением социо-культурных причин терроризма представлен в публикации Дж. Лакоффа [Lakoff 2001b].

Отдельное направление американских исследований связано с изучением метафорического представления тех или иных политических нарративов в определенном штате. Например, в диссертации В. Харди [Hardy 2003] рассматриваются метафоры, связанные с законопроектом об ограничении образования на испанском языке и установлении английского языка в качестве единственного официального языка штата Калифорния. Использовав материалы СМИ и данные психолингвистических экспериментов, В. Харди выявил, что при осмыслении иммигрантов-латиноамериканцев сторонники этого закона использовали помимо метафор войны и водных потоков концептуальную метафору АМЕРИКАНСКАЯ НАЦИЯ - ЭТО ТКАНЬ (ткань может порваться, если многие нити будут другого состава, размера и качества). Похожее исследование провел Э. Джонсон, рассмотрев метафоры противников и сторонников аналогичного закона в штате Аризона [Johnson 2005].

Многие американские исследования направлены на выявление ингерентных характеристик и типичных прагматических смыслов политических метафор определенной сферы-источника. Так, К. Мэлоун [Malone www] указывает на широкую распространенность спортивной метафоры в американской политической речи и выводит из этого факта два негативных следствия для американской демократии. Во-первых, если политика

- это соревнование, рассуждает автор, то избиратели - болельщики. Регулярное использование спортивной метафоры в политической речи формирует у избирателей психологию пассивного наблюдателя, формирует ‘couch-potato electorate’ (домоседливый электорат, букв. «диван-картофель избиратели»),

т.е. электорат, предпочитающий «лежать на диване» и наблюдать за происходящим, вместо того, чтобы принимать активное участие в политических выборах. Во-вторых, спортивная метафора акцентирует внимание на тактике и стратегии политического соревнования, лишая избирателей «жизненно важной информации» о сущности политических программ и об интенциях политиков. Автор отмечает, что для избирателей эта информация намного важнее, чем особенности проведения предвыборного соревнования. Когда спортивная игра (выборы) подходит к концу, политики продолжают оказывать реальное влияние на повседневную жизнь американских граждан.

Метафоры со сферой-источником «Женитьба» в американском политическом дискурсе рассмотрены в учебнике по политической коммуникации Д.Ф. Хана [Hahn 2003]. С. Хайден [Hayden 2003] исследовал политическую эффективность метафор с исходной понятийной областью «Семья». Дж. Лакофф [Lakoff 2004] анализирует две модели со сферой-источником «Семья» во внутриполитическом американском дискурсе. Согласно Модели Строгого Отца дети рождаются плохими, потому что стремятся делать то, что им нравится, а не то, что правильно, поэтому нужен сильный и строгий отец, который может защитить семью от опасного мира и научить детей различать добро и зло. От детей требуется послушание, а единственный способ добиться этого - наказание. Модель устанавливает прямую взаимосвязь дисциплины и морали с благополучием. Модель Воспитывающего Родителя несет смысл гендерной нейтральности: оба родителя в равной степени ответственны за воспитание детей. Дети рождаются хорошими, а задача родителей воспитать их таким образом, чтобы они могли улучшать мир и воспитывать других. Анализируя развертывание этих моделей применительно к различным вопросам внутренней политики (налоги, образование и др.), Дж. Лакофф соотносит политическое доминирование консерваторов с использованием Модели Строгого Отца, а неудачи либералов связывает с особенностями актуализации Модели Воспитывающего Родителя [Lakoff 2004: 5-34].

Экспериментальное исследование по проверке гипотезы Дж. Лакоффа о том, что в основе «левого» и «правого» американского политического дискурса лежат две метафорические модели семьи, провел А. Ченки [Cienki 2004]. На материале текстов из предвыборных теледебатов Дж. Буша и А. Гора (2000 г.) А.

Ченки и его коллега независимо друг от друга анализировали две группы выражений: собственно метафоры и метафорические следствия (entailments), апеллирующие к моделям Строгого Отца (SF) и Воспитывающего Родителя (NP). Как показал анализ, Дж. Буш в четыре раза чаще использовал метафоры модели SF, чем А. Гор. В свою очередь А. Гор в два раза чаще апеллировал к метафорам модели NP. Проанализировав метафорические следствия, А. Ченки указывает, что Дж. Буш опять же в 3.5 раза чаще обращался к модели SF. Вместе с тем исследование показало, что частотность обращения к модели NP у обоих оппонентов была очень близкой с небольшим перевесом у А. Гора (у Дж. Буша - 221, у А. Гора 241). Также А. Ченки, проанализировав жесты оппонентов во время дебатов, пришел к выводам, что жесты Дж. Буша и А. Гора сильно различаются и соотносятся у Дж. Буша с моделью SF, а у А. Гора с моделью NP. При этом различия в апелляции к моделям семьи на пара-лингвистическом уровне еще более показательны, чем на вербальном. Следует, однако, отметить, что, излагая результаты, автор не приводит бесспорных критериев соотнесения жестов с концептуальными метафорами двух анализируемых моделей.

Проблеме генезиса политической метафоры посвящена публикация Д. Янова [Yanow 2005]. Автор задается вопросом, являются ли метафоры заранее заданной моделью, привлекаемой для осмысления ситуации (model of), или моделью для действия, формирующейся из самой ситуации (model for), и приходит к выводу, что функционирование метафор характеризуется интерактивным взаимодействием обеих моделей.

Особый интерес представляют межкультурные сопоставительные исследования метафор в политическом нарративе. Например, Дж. Лакофф [Lakoff 2001a] показал, что при осмыслении войны в Югославии американские СМИ (автор проводил исследование на примере газеты The New York Times) апеллировали все к той же Сказке о справедливой войне (Милошевич - Злодей, албанцы - Жертва, США - Герой) и модели Государство -это индивид, а сербы использовали совсем другие метафоры. В сознании сербского народа Косово - исконно сербская, но завоеванная мусульманами территория, на которой к тому же расположены главные сербские святыни. С. Милошевич представил вытеснение албанцев из Косово посредством метафоры Христианского Рыцаря, идущего в крестовый поход ради возвращения сербам святой земли. Метафоры С. Милошевича - еще

одна (сербская) разновидность сказки о справедливой войне [Lakoff 2001a: 32].

Как заметила Ш. Линд, «сильные мира сего с равным успехом навязывают свои метафоры и в национальной политике, и в повседневном общении» [Лакофф, Джонсон 2004: 185]. Если учитывать, что метафоры несут в себе значительный прагматический потенциал, способны изменять понятийную систему человека и влиять на поведение, то вполне понятен давний интерес исследователей к метафорам в речи политиков.

В этой группе исследований заслуживают внимания попытки найти практическое подтверждение того, как метафоры в речи политика воздействует на массовое сознание и побуждают к принятию определенных политических решений. Так, Д. Берхо [Berho 2000] задается вопросом о причинах высокой популярности аргентинского президента Х.Д. Перона и в связи с этим сопоставляет метафорику аргентинской политической элиты, отражающую презрение высших слоев общества к основной массе населения, с метафорами идиолекта Х.Д. Перона. А. Берхо наглядно показывает, как регулярное развертывание метафоры Politics Is Work (Политика - это труд) в политическом дискурсе принесло указанному политическому лидеру огромную популярность среди миллионов лишенных избирательских прав и работающих в тяжелых условиях аргентинцев, которые и привели Х.Д. Перона к власти. Показательные примеры дает анализ осознанного «риторического фрейминга» политической картины мира в речи политиков. Например, В. Бенуа [Benoit 2001] рассмотрел такую тактику на примере анализа метафор в предвыборных обращениях Б. Клинтона и Б. Доула 1996 года. Б. Доул обещал построить «мост к прошлому», в котором когда-то царили стабильность и спокойствие. Две недели спустя его оппонент пообещал избирателям помочь построить «мост в будущее». Б. Клинтон указал на преимущества своего видения перспектив развития страны и выставил свою позицию в более выгодном свете в рамках метафорического фрейма оппонента. Известно, какая из двух метафор показалась избирателям более привлекательной. Осознание того, что метафора обладает значительным аргументативным потенциалом приводит исследователей к поиску типовых метафор в дискурсе лидерства. Такое исследование провели Т. Оберлехнер и В. Майер-Шенберген [Oberlechner, Mayer-Schonberger 2002], выявившие доминантные метафоры в идиолекте британского промышленного «гуру» Дж.

Харви-Джонса.

Следующая группа публикаций отличается стремлением к уточнению и развитию традиционной методики. Так, модифицированный вариант концептуальной метафоры предложен Д. Ричи в коннективной теории метафорической интерпретации (Ritchie 2003a, 2003b, 2004a, 2004b). Принимая тезис о базовой опосредованности мышления телесным опытом, исследователь отмечает, что метафоры необходимо анализировать в когнитивном и коммуникативном контексте, включающем детализированную репрезентацию речевого общения и предшествующий опыт участников коммуникации [Ritchi 2003b]. Интерпретация метафор напрямую связана с фондом общих знаний и убеждений (common ground) участников коммуникации, поэтому для исследователя важно учитывать этот аспект при рассмотрении интеракции сферы-источника и сферы-мишени. Каждая метафора интерпретируется в специфичном, уникальном коммуникативном контексте и индивидуальные интерпретации могут значительно варьироваться [Ritchi 2004a, 2004b]. Более сложный характер, по мнению исследователя, носят отношения между концептуальными доменами. Например, «война» - это не обязательно первичный концепт при осмыслении спора. Существует сложный спектр интерпретаций спора (от простых дискуссий через соперничество до тотальной войны). Рассматривая такие метафоры как "defend," "position," "maneuver," or "strategy" невозможно априори определить, относится ли подразумеваемое к войне, соревнованию атлетов или игре в шахматы. Подобные метафоры отображают когнитивные ответы на прототипические ситуации, а не проекцию одного концепта на другой [Ritchi 2003a].

Большой интерес теория концептуальной метафоры вызвала у исследователей психолингвистического направления. Основные сомнения у психолингвистов возникали по вопросу о том, сопровождается ли актуализация стертых метафор активными операциями над концептуальными доменами. К тому же эти специалисты постоянно задают вопрос, не являются ли подобные метафоры своеобразными клише, пассивно усваиваемые носителями языка? Интересный эксперимент по верификации предположения Дж. Лакоффа о «телесном разуме» и подсознательном характере базовых концептуальных метафор был проведен в Калифорнийском университете в Санта Круз Р.В. Гиббсом и Н.Л. Вилсон [Gibbs, Wilson 2002]. В ходе эксперимен-

та было установлены корреляции между моторикой испытуемых и употреблением антропоморфных метафор. При этом корреляции не варьировались в зависимости от национальности испытуемых (в эксперименте участвовали носители португальского и английского языков - бразильцы и американцы). В этой же публикации авторы рассматривают исследования, подтверждающие взаимовлияния между активацией отвечающих за моторику участков головного мозга и лингвистическими выражениями, связанными с телесным опытом взаимодействия с окружающим миром.

Значительный вклад в развитие учения о когнитивной метафоре внесла теория блендинга [Fauconnier Turner, 1994; 199B; Turner, Fauconnier 1995; 2000]. Эвристики теории концептуальной интеграции (блендинга) можно продемонстрировать на примере некогда популярной в Соединенных Штатах метафоры: «Если бы Клинтон был Титаником, то утонул бы айсберг» [Turner, Fauconnier 2000: 133-134]. В рассматриваемом бленде осуществляется концептуальная интеграция двух исходных ментальных пространств, в котором президент соотносится с кораблем, а скандал с айсбергом. Бленд заимствует фреймовую структуру как из фрейма «Титаник» (присутствует путешествие на корабле, имеющем пункт назначения, и столкновение с чем-то огромным в воде), так и каузальную и событийную структуру из известного сценария «Клинтон» (Клинтон уцелел, а не потерпел крушение). В рассматриваемом примере общее пространство включает один объект, вовлеченный в деятельность и побуждаемый к ней определенной целью, который сталкивается с другим объектом, представляющем огромную опасность для деятельности первого объекта. Очевидно, что в общем пространстве результат этого столкновения не предопределен. Междоменная проекция носит метафорический характер, однако смешанное пространство обладает каузально-событийной структурой, не выводимой из фрейма источника. Если метафорические инференции выводить только из ментального пространства-источника, то Клинтон должен потерять президентский пост. Показательно, что полученные инференции не выводятся и из пространства-цели. В бленде появляется новая структура: Титаник все-таки не потопляем, а айсберг может утонуть. Эта «невозможная» структура не доступна из исходных пространств, она конструируется в бленде и привносит совершенно новые, но понятные инференции. Отметим, что исследо-

ватели блендинга анализируют единичные примеры (в основном свежие метафоры) и корпусных исследований политической метафоры в рамках этой теории не проводилось. Очевидно, это связано с большой практической сложностью корпусного описания концептуальных интеграционных сетей (уникальных для каждого конкретного случая) и отсутствием соответствующей методики.

Важно подчеркнуть стремление многих исследователей рассмотреть роль метафоры в развитии социальных процессов. С этой точки зрения особого внимания заслуживают работы американского ученого Р.Д. Андерсона, посвященные роли метафоры в процессах демократизации общества. В публикации “The Discursive Origins of Russian Democratic Politcs” [Anderson 2001] автор излагает дискурсивную теорию демократизации, суть которой состоит в том, что истоки демократических преобразований в обществе следует искать в дискурсивных инновациях (под дискурсом автор понимает совокупность процедур по созданию и интерпретации текстов, под текстом - единичное коммуникативное событие), а не в изменении социальных или экономических условий. По Р.Д. Андерсону, при смене авторитарного дискурса власти демократическим дискурсом в массовом сознании разрушается представление о кастовом единстве политиков и их «отделенности» от народа. Дискурс новой политической элиты элиминирует характерное для авторитарного дискурса наделение власти положительными признаками, сближается с «языком народа», но проявляет значительную вариативность, отражающую вариативность политических идей в демократическом обществе. Всякий текст (демократический или авторитарный) обладает информативным и «соотносительным» значением. Когда люди воспринимают тексты политической элиты, они не только узнают о том, что политики хотят им сообщить о мире, но и о том, как элита соотносит себя с народом (включает себя в социальную общность с населением или отдалятся от народа).

Для подтверждения своей теории Р.Д. Андерсон обращается к анализу советско-российских политических метафор [Anderson 2002a; 2002b]. Материалом для анализа послужили тексты политических выступлений членов Политбюро 1966-19B5 гг. (авторитарный период), выступления членов Политбюро в год первых общенародных выборов (19B9 г.) (переходный период) и тексты, принадлежащие известным политикам различной политической

ориентации периода 1991-1993 гг. (демократический период). Исследовав частотность двух групп метафор (метафор размера и метафор личного превосходства и субординации), Р.Д. Андерсон приходит к выводу, что частотность этих метафор уменьшается по мере того, как население начинает самостоятельно выбирать представителей власти. Специальный анализ показал, что на смену «вертикальным» метафорам приходят метафоры «горизонтальные»: диалог (в авторитарный период метафора использовалась только по отношению к международной политике), спектр, цветовые метафоры (коричневые, белые и др.), ориентационные метафоры (сторонники, противники, левые, правые) и др. Гигантомания и патернализм метафор, характерные для дискурса авторитарного периода в СССР, присущи монархическому и диктаторскому дискурсу вообще. Автор приходит к выводу, что пространственные метафоры субординации представляют собой универсальный индикатор недемократич-ности общества.

Р.Д. Андерсон [Anderson 2002a] проводит важный для своего главного теоретического вывода историко-политологический анализ, показывая, что процессы демократизации общества наблюдается как в странах, испытывающих большие экономические трудности, так и в экономически высокоразвитых странах. Особенно подчеркивается, что смена политических метафор предшествует процессу демократизации, из чего делается вывод о том, что метафоры обладают каузальной силой. Чтобы опровергнуть это положение, отмечает автор, необходимо продемонстрировать общество, в котором процессу демократизации не предшествовали бы изменения в системе политических метафор или найти третий фактор, всегда предвосхищающий изменение системы метафор и процесс демократизации, чего никому пока не удалось сделать. Поскольку Р.Д. Андерсон отводит метафоре роль фактора, оказывающего большое влияние на общественные процессы, его теория вполне согласуется со взглядами на прагматический потенциал концептуальной метафоры в теории Дж. Лакоффа и М. Джонсона, хотя исследователь эксплицитно не апеллирует к процедурам обработки знаний.

Рассмотренные публикации показывают, что значительная часть американских исследователей предпочитает использовать классическую методику исследования концептуальной метафоры. Вместе с тем для американских специалистов характерно

стремление к развитию названной теории с использованием идей когнитивной психологии, психолингвистики, социолингвистики и теории блендинга.

2. Европейские исследования политической метафоры. В европейской лингвистике рассматриваемого периода, просматривается две тенденции: уточнение и пересмотр отдельных постулатов теории концептуальной метафоры и синтез методов когнитивной лингвистики и дискурс-анализа.

Первая тенденция ярко проявляется в ряде работ А. Му-солффа [Musolff 2000b, 2004a, 2004b] который отмечает, что необходимо пересмотреть тот взгляд на концептуальную метафору, при котором структура сферы-источника жестко детерминирует постижение сущностей сферы-мишени и предлагает дополнить теорию концептуальной метафоры понятием концептуальной «эволюции» (conceptual evolution) метафор. Тот факт, что в политическом дискурсе реализуются различные или совершенно противоположные по оценочному смыслу сценарии одной и той же метафорической модели, указывает на необходимость учитывать два взаимодополняющих фактора: экспери-енциальную основу (традицию) и «концептуальную гибкость». Другими словами, метафора функционирует в политическом дискурсе, подобно тому, как живой организм, обладающий свойствами наследственности и изменчивости, взаимодействует с окружающей средой, т.е. «эволюционирует» и «выживает» наряду с другими метафорами. По существу, подчеркивается необходимость учета дискурсивных факторов, оказывающих значительное влияние на функционирование концептуальной политической метафоры.

Отдельное внимание исследователей привлекает осмысление и уточнение постулатов теории «телесного разума». Й. Цин-кен [Zinken 2002; 2003], отмечая значимость сенсомоторного опыта человека для метафорического осмыслении действительности, подчеркивает, что при анализе метафор в политическом дискурсе важно учитывать культурный, исторический опыт. Выделив в отдельную группу интертекстуальные метафоры (intertextual metaphors), исследователь показал их идеологическую значимость для осмысления политических событий в польском газетном дискурсе. Например, противники вступления Польши в Евросоюз использовали для концептуализации будущего своей страны интертекстуальную метафору Освенцим [Zinken 2002: 143], коммунистов в Польше в 1989 г. часто мета-

форически представляли завоевателями-крестоносцами

[Zinken 2002: 221-223] и т.п. Такой подход перекликается с идеей финского лингвиста И. Хеллстен о необходимости различать общие структурные метафоры (general structural metaphors) и исторические метафоры (historical metaphors), при порождении которых исторические имена и события проецируются на современные политические ситуации [Hellsten 1997]. Похожую позицию занимает В. Моттьер, указывая на ограниченность исследования политической метафоры в рамках когнитивного подхода без апелляции к историко-культурному и социальнополитическому контексту [Mottier 2005].

Подвергается пересмотру тезис об однонаправленности метафорической проекции. Так, группа исследователей из Бирмингемского университета указывает на то, что при анализе междо-менных корреляций (inter-domain influences) в концептуальной метафоре следует учитывать обратное влияние (reverse influence) сферы-цели на сферу-источник, которое наиболее очевидно проявляется в вопросах и командах [Barnden et al.

2004].

Подход к концептуальной метафоре в Люблинской этнолингвистической школе проанализирован в работе Й. Цинке-на [Zinken 2004b]. Автор обсуждает возможность разработки лингвокогнитивной теории метафоры, объединяющей антропологический и когнитивный ракурсы в изучении языка, и указывает на необходимость учета социокультурных условий функционирования языка и когниции, что означает включение в поле интересов исследователя реконструкции языковых картин мира, анализа социальных (национальных, профессиональных, гендерных и др.) стереотипов, квантитативного анализа, широкого культурного контекста. Й. Цинкен демонстрирует эвристики отдельных идей этого подхода на примере исследования корпуса текстов, отражающих метафорическое осмысление комплексных изменений в немецком публичном дискурсе конца 80-х - начала 90-х гг. прошлого века. Исследуя частотность метафорических моделей, автор разделяет их на две группы: основные и образные. К основным относятся модели (сигнификативные дескрипторы) Персонификации, Пространства и Объекта, которые становятся основой для развертывания остальных моделей. Например, метафора войны имплицитно подразумевает наличие поля боя (Пространство), воинов (Персонификация) и оружия (Объект). Остальные модели (сигнификативные дескрипторы)

немецкого дискурса, располагаются по мере убывания частотности следующим образом: ДВИЖЕНИЕ (период конца 80-х -начала 90-х годов получил в Германии название Wende-Periode

- Поворотный период), ВОЙНА, АРХИТЕКТУРА, ДОРОГА. Далее следуют ОРГАНИЗМ и МИР РАСТЕНИЙ. Замыкают список ФАУНА, ПОГОДА, СПОРТ, МЕХАНИЗМ и др. Исходя из подобных результатов, исследователь пытается установить корреляцию между частотностью моделей и доминантной перспективой (perspective) (подходом к описанию ситуации). Модели по убыванию частотности объединяются в следующие кластеры:

ДВИЖЕНИЕ, ВОЙНА, АРХИТЕКТУРА, ДОРОГА - активная перспектива;

ОРГАНИЗМ, МИР РАСТЕНИЙ - естественная перспектива;

ФАУНА, РЕКА, ПОГОДА, ВОДОЕМ, РОДСТВО - перспектива недостаточного контроля [Zinken 2004b: 115-127].

Й. Цинкен указывает на необходимость дифференцировать метафорический и мифологический типы осмысления действительности. То, что считается метафорой в современной картине мира, для традиционного, мифологического «типа рациональности» метафорой не является [Zinken 2004b: 131-133].

В европейской политической лингвистике синтез методов концептуальных исследований и дискурс-анализа представлен несколькими направлениями. Так, П. Друлак [Drulak 2004] предпринял попытку синтезировать эвристики концептуального исследования с методами дискурсивного анализа социальных структур по А. Вендту. Базовая идея подхода состоит в том, что дискурсивные структуры (в том числе и метафорические) являются отражением структур социальных. Исследователь проанализировал метафоры, которые использовали лидеры 28 европейских стран в дебатах о составе и структуре Европейского Союза (период 2000-2003 гг.). Выделив концептуальные метафоры «самого абстрактного уровня» (КОНТЕЙНЕР, РАВНОВЕСИЕ КОНТЕЙНЕРОВ и др.), П. Друлак выявил, что лидеры стран ЕС предпочитают метафору КОНТЕЙНЕРА, а лидеры стран-кандидатов на вступление в ЕС - метафору РАВНОВЕсИя КОНТЕЙНЕРОВ. Другими словами, лидеры стран ЕС предпочитают наделять надгосударственное объединение чертами единого государства, а лидеры стран-кандидатов предпочитают видеть в ЕС сбалансированное объединение государств. В другой публикации П. Друлак (Drulak 2005b) на основе синтеза индуктивного и дедуктивного, квантитативного и квалитативного

методов анализа политических метафор предлагает детальную характеристику методики герменевтического анализа метафорических моделей в дискурсе международных отношений.

Во многих публикациях методика концептуального анализа метафор в политическом дискурсе дополняется методами критического дискурс-анализа и сочетается с гуманистическим осмыслением анализируемых событий. Так, в январе 1998 года резко увеличилось количество курдов-иммигрантов, ищущих убежища в Европе. Исследуя осмысление этих событий в австрийских газетах, Е. Рефайе [Refaie 2001] выявляет, что доминантные метафоры изображают людей, ищущих убежища, как нахлынувшую водную стихию, как преступников, как армию вторжения. Регулярная апелляция к этим образам во всех исследованных газетах представляется показателем того, что «метафоры, которыми мы дискриминируем» [Refaie 2001: 352], стали восприниматься как естественный способ описания ситуации.

Ирландские лингвисты Х. Келли-Холмс и В. О’Реган [Kelly-Holmes, O ’Regan 2004], называя методологической основой своего исследования критический дискурс-анализ, рассматривают концептуальные метафоры в немецкой прессе как способ делегитимизации ирландских референдумов 2000 и 2001 гг. Как известно, в 2000 году в Ницце было достигнуто соглашение об институциональных изменениях, необходимых для принятия новых стран в ЕС. Ирландия - единственная страна ЕС, в конституцию которой нужно было внести поправки, чтобы ратифицировать этот договор. Ирландское правительство считало вопрос решенным, однако ирландский народ проголосовал против изменения конституции на первом референдуме, что не замедлило отразиться в немецкой прессе. Недовольство тем фактом, что 3 миллиона ирландцев должны решать судьбу 75 млн. новых членов ЕС, отображалось в немецкой прессе с помощью метафор дома и родства (ирландцы хотят закрыть дверь перед двоюродными братьями и оставить их на пороге), криминальных метафор (ирландцы требуют выкуп за 12 стран) и др. При рассмотрении подобных фактов следует учитывать, что до проведения референдума ирландско-немецкие отношения носили позитивный характер и даже метафорически представлялись как любовные отношения. Накануне второго референдума, который закончился положительным голосованием, в немецкой прессе активизировались негативные смыслы метафор из са-

мых разнообразных сфер-источников: СЕМЬЯ (Германия/ЕС -терпеливый родитель, Ирландия - непредсказуемый подросток, испорченный ребенок); ШКОЛА (ученика нужно наказать, Брюссель ставит Ирландии плохие отметки); ДОМ (Ирландия хочет разрушить дом); БОЛЕЗНЬ (Ирландия больна датской болезнью и может заразить Австрию (датчане проголосовали против Маастрихтского договора в 1992 г.), ВОЙНА (война за положительное голосование) и др. Как показали исследователи, метафорическая концептуализация событий накладывается на более общий уровень категоризации (оппозиционирования): МЫ (немцы) - честные, щедрые, альтруистичные, высокоморальные, тогда как ОНИ (ирландцы) - жадные, заблуждающиеся, неблагодарные, аморальные. В этом контексте постоянно противопоставлялись «хорошая старая Ирландия» и «плохая новая Ирландия».

Важное место в европейской политической лингвистике занимает комбинаторная теория кризисной коммуникации (CCC-theory) К. де Ландсхеер и ее единомышленников. Исследователи указывают на возможность и необходимость объединения субституционального, интеракционистского и синтаксического подходов к анализу политической метафоры, которые не исключают друг друга, а только отражают различные перспективы рассмотрения одного феномена и имеют свои сильные и слабые стороны [Beer, De Landsheer 2004]. Некогда К. де Ландсхеер доказала на примере анализа голландского политического дискурса, что между частотностью метафор, с одной стороны, и политическими и экономическими кризисами, с другой, существуют корреляции [De Landsheer 1992]. В очередном исследовании К. де Ландсхеер и Д. Вертессен [Vertessen, De Landsheer 2005], сопоставив метафорику бельгийского предвыборного дискурса с метафорикой дискурса в периоды между выборами, обнаружили, что показатель метафорического индекса (включающего такие критерии как частотность, прагматический потенциал сферы-источника и др.) увеличивается в предвыборный период. Подобные факты, по мысли авторов, еще раз подтверждают тезис о важной роли метафоры как средства воздействия на процесс принятия решений и инструмента преодоления проблемных ситуаций в политическом дискурсе. В этом же исследовании авторы задаются вопросом, отличается ли использование политического метафор на телевидении (коммерческом и общественном) и в прессе (бульварной (tabloid) и серьезной (quality)).

Как показал анализ, метафорические индексы печатной прессы в несколько раз выше аналогичных показателей для телевидения, даже если сравнивать индексы газет в период между выборами с индексами телевидения в предвыборный период.

Вопросу о влиянии метафоры на процесс принятия решений в голландском политическом дискурсе посвящена интересная публикация М.Д. ван Хулста [Hulst 2005].

Теория дискурсивного понимания метафоры (the discursive notion of metaphor) разрабатывается рядом немецких лингвистов (Й. Вальтер, Й. Хелмиг, Р. Хюльссе). По мнению исследователей, метафора не столько когнитивный феномен, сколько феномен социальный. В первую очередь метафора рассматривается не как средство аргументации, а как отражение общих для определенной группы людей имплицитных категори-зационных структур, оказывающих значительное влияние на «конструирование социальной реальности» [Hulsse 2003a, 2003b]. Так, Р. Хюльссе, проанализировав метафоры ДВИЖЕНИЕ и КОНТЕЙНЕР в дебатах о возможном вступлении Турции в ЕС в немецкой прессе, пришел к выводу, что немцы «помещают» Турцию в «между-пространство» (in-between-space), не считая ее ни европейским, ни азиатским государством [Hulsse

2000]. Вместе с тем, согласно названной теории, сам дискурс порождает метафоры, а метафоры рассматриваются как «агенты дискурса» (другими словами, индивидуально-когнитивным особенностям участников политической коммуникации отводится малозначительная роль) [Walter, Helmig 2005].

Еще одно направление представлено исследованиями в русле постмодернистской теории дискурса Э. Лаклау. Теория постулирует всеобщую метафоричность всякой сигнификации, а анализ политического дискурса считается наиболее подходящим способом выявления этой онтологической метафоричности. Все «пустые означающие» (empty sighifiers) политического дискурса конститутивно метафоричны, причем метафоричность проявляется в различной степени (соответственно невозможно говорить и о «чистой буквальности») [Laclau 1996]. При таком подходе стирается граница между метафоричностью и «буквальностью» (метафорическим может считаться, например, лозунг «We can do it ourselves» - «Мы можем сами собой управлять»), а при анализе дискурса можно говорить только о степени метафоричности «пустых означающих» [Hansen 2005]. При более широком рассмотрении этот подход включается в на-

правление постмарксистской теории дискурса [НошагШ

2005].

По мнению В. Моттьер, адекватный анализ проблемы взаимодействия метафоры и властных отношений необходимо основывать на синтезе герменевтического подхода с эвристиками дискурсивного анализа М. Фуко, что позволит преодолеть крайности слишком широкого деконструктивизма и слишком узкого когнитивизма [МоШег 2005].

Неудивительно, что на фоне расширения ЕС вопросы меж-культурного взаимодействия вышли на первый план и внимание многих европейских лингвистов сосредоточилось на сопоставительном анализе политических метафор в национальных европейских дискурсах. Например, Е. Семино [Бетто 2002] исследовала метафорическую репрезентацию евро в итальянской и британской прессе и показала, как метафоры в дискурсе этих двух стран отображают противоположные оценочные смыслы (евро - здоровый ребенок и евро - поезд, сошедший с рельс). В работе финского исследователя М. Луома-ахо [Ьиота-аИо 2004] на основе анализа западноевропейского дискурса коллективной безопасности показано, что дебаты на Межправительственной конференции 1990-1991 гг. представляли собой конфликт метафор «атлантистов» (сторонников США и членов НАТО) и «европеистов» (сторонников европейской самодостаточности). Если США и страны-члены НАТО видели в Западноевропейском Союзе опору атлантического альянса, то «европеисты» - защищающую руку. Органистические метафоры сторонников самодостаточности вступали в противоречие с архитектурными метафорами «атлантистов» и представляли европейское сообщество как независимый от НАТО политический субъект.

Р. Водак и ее коллеги провели комплексное сопоставительное исследование европейского политического дискурса на материале 15 консервативных и либеральных газет 8 европейских стран. Исследователи анализировали представление Брюссельской межправительственной конференции 2003 г., которая была посвящена проекту европейской конституции. По общему мнению, конференция закончилась неудачно, но в каждой стране было свое видение того, какие субъекты политической деятельности несут ответственность за эту неудачу. Как показали исследователи, метафоричность прессы значительно варьировалась от страны к стране. Например, в австрийских газетах ме-

тафоры были очень редки, в то время как испанские журналисты активно использовали образные средства для описания и анализа тех же событий [Oberhuber et al. 2005].

А. Мусолфф [Musolff 2000] прослеживает «эволюцию» метафоры «Европа - это дом / строение» за последнее десятилетие 20 века на материале английских и немецких газет. Вслед за рядом исследователей [Bachem, Battke 1991; Chilton, Ilyin 1993; Chilton, Lakoff 1995] автор моделирует два различных концепта: российский концепт «дом» (многоквартирный дом) и западноевропейский вариант (частный дом, обнесенный забором). При переводе метафоры Горбачева европейцы актуализировали другой прототип, что и объясняет, по мнению автора, популярность этой метафоры в европейском дискурсе. Автор выделяет два периода в развитии метафоры дома. 1989-1997 гг.

- это оптимистический период, когда разрабатывались смелые архитектурные проекты, укреплялся фундамент, возводились столбы и др. По мере роста противоречий в 1997-2001 гг. начинают доминировать скептические (реконструкция, хаос на строительной площадке) или пессимистические (горящее здание без пожарного выхода) метафоры. Оптимистический период характеризуется значительным сходством британских и немецких метафор. Сравнивая метафоры второго периода, автор отмечает, что немцы были менее склонны к актуализации негативных сценариев (необходим более реалистичный взгляд на строительство), в то время как англичане чаще отражали в метафоре дома пессимистические смыслы (немцы - оккупанты евродома или рабочие, считающие себя архитекторами).

В других публикациях А. Мусолфф [Musolff 2001a, 2001b] сопоставляет метафоры со сферой-источником ДОРОГА / ДВИЖЕНИЕ / СКОРОСТЬ в британской и немецкой прессе, освещающей политические процессы в Европейском Союзе. Анализ материала обнаружил различия в эксплуатации прагматических смыслов метафор немцами и британцами, которые используют потенциал сферы-источника для отображения различных взглядов на перспективы развития ЕС: британцы критикуют Германию за излишнюю поспешность, немцы метафорически порицают Великобританию за медлительность.

Исследованию концептуальной метафоры политическое тело (body politic) в статьях английской и немецкой прессы 1989-2001 гг. посвящена публикация А. Мусолффа [Musolff 2004a], в которой автор выявляет, что 45 % словоупотреблений

концептуальной метафоры «ЕС - это (человеческое) тело» приходятся на метафору сердце Европы (heart of Europe / herz Europas). Немцы предпочитают использовать метафору сердце Европы как ориентационную, что неудивительно, если учесть, что географически Германия находится в центре Европы. Британцы намного реже используют ориентационный потенциал политической метафоры heart и акцентируют внимание на функциональном значении сердца для человеческого организма (Евросоюза), поскольку по сравнению с Германией Великобритания относится к географической периферии Европы. А. Мусоллф, прослеживая хронологические изменения («эволюцию») в актуализации метафоры heart of Europe в английской прессе, показывает, что по мере усиления разногласий между Великобританией и ЕС в британской (но не в немецкой) прессе начинают доминировать метафоры болезни сердца. Подобные образы отражают скептическое отношение британцев к политике ЕС, сменившее оптимистические настроения начала 90-х годов, когда акцентировалась значимость Великобритании в европейской политике.

Детальный анализ метафор из сферы-источника «Дом / Строительство» как средства концептуализации Европы в российском и немецком газетном дискурсе 2000 г. проведен Й. Цин-кеном [Zinken 2002]. Прежде всего, Й. Цинкен разделяет рассматриваемые метафоры по сферам-источникам на две группы: «Здание» и «Строительство». Проанализировав первую группу, автор показал, что в российском дискурсе очень продуктивен фрейм «Структура здания»: для россиян важно определить, стоит ли Россия на пороге европейского дома или ее впустили в прихожую, отгородились ли европейцы от России или позволяют ей обживаться в европейском доме и т.п. В немецком дискурсе метафоры этого фрейма почти не используется, однако здесь продуктивны образы порядка в доме, договора о найме помещения, которые отсутствуют в российском дискурсе. Этот факт Й. Цинкен объясняет, в частности, тем, что в повседневной жизни россиян договор о найме - реалия относительно редкая и малоактуальная. Продуктивность и частотность метафор второй группы (сфера-источник «Строительство») в российском дискурсе значительно уступает аналогичным показателям в немецком дискурсе. Анализ метафор позволил cмоделировать дискурсивно-специфичные (diskursspecifische), но устойчивые и согласованные с определенной культурой стереотипы (Abbildungsstereo-

1уреп). В концептуализации Европы выделяется три таких стереотипа - Европа институциональная, Европа культурная и Европа географическая. Если представление об Европе как о культурном феномене у россиян и немцев совпадает, то в отношении двух других стереотипов выявляются значительные расхождения. Для немецкого сознания «Европа - это Евросоюз и стройплощадка» (институциональный подход), а для российского сознания такое понимание феномена Европы представляется курьезной идеей. Российский стереотип «Европа - это дом, находящийся в чужой собственности» (географический подход); именно с этим стереотипом связаны попытки определить, относится ли Россия к Европе или нет, хотя географически Европа заканчивается на Урале [71пкеп 2002: 179-192].

Несколько иной подход Й. Цинкен [Иткеп 2002] использует для анализа метафорического представления европейской интеграции в немецком и польском газетном дискурсе 2000 г. Исследователь выделяет три общих схемы (близких образ-схемам М. Джонсона) для концептуализации интеграционного процесса. Схемы наполняются различными метафорами и в разной степени востребованы в немецком и польском дискурсах. Первая схема представляет Евросоюз как контейнер, для проникновения в который Польша должна приложить усилия. Схема наполняется метафорами пути и школы и востребована преимущественно в немецком газетном дискурсе. Вторая схема представляет Польшу как неподвижный объект, а ЕС как расширяющуюся субстанцию. Эта схема востребована противниками вступления Польши в ЕС (в немецком дискурсе открытых возражений против расширения ЕС автор не выявил). Польша метафорически представляется жертвой расширения, а будущее изображается посредством метафор рабства. Третья схема представляет Евросоюз и Польшу как два объекта, движущихся к контейнеру «Новая Европа». Эта схема реализуется в польском дискурсе, где доминируют позитивные метафоры совместного строительства евродома и создания семьи. Вместе с тем подобные образы нередко несут заметный заряд иронии. В одних случаях поляки представляются бедным родственниками, с которыми никакой добрый дядюшка не захочет делиться своими сбережениями, а в других создается образ молодого бедного кавалера (Польша), который неудачно сватается к далеко не юной, но богатой даме (Евросоюз), не желающей объединять имущество и предпочитающей свободные связи [7ткеп 2002: 192-203].

Сопоставление американских и сербских метафор в политическом нарративе «Война в Югославии» проведено словенским исследователем В. Кеннеди [Kennedy 2000]. Исследователь указывает на то, что американские метафоры мало изменились со времен первой войны в Персидском заливе. Новая война по-прежнему осмыслялась в понятиях игры и бизнеса, в сказке о справедливой войне С. Хусейна заменил «злодей» С. Милошевич, албанцы выступили в роли «невинной жертвы», а США в качестве «героя». Сербская интерпретация событий оказалась прямо противоположной и совпала с мнением итальянских и греческих СМИ. Примечательно, что сербы и американцы апеллировали к историческим событиям второй мировой войны. Американские СМИ называли С. Милошевича Адольфом Гитлером, которого необходимо вовремя остановить, в то время как сербы использовали метафору НАТО - это нацисты (соответственно сербы должны выступить в качестве югославских партизан). Вместе с тем, для каждого дискурса были характерны национально специфические метафоры. Как отмечает исследователь, понимание метафор во многом определяется фоновыми знаниями адресата. Например, апелляция сербских СМИ к битве на Косовом поле мало о чем говорила жителям США и Западной Европы, а связанное с историей США метафорическое выражение сенатора Б. Доула «Милошевич снова вышел на тропу войны» может по-разному восприниматься в американском обществе. Как отмечает В. Кеннеди, эта метафора содержит амбивалентные импликатуры (сильные и слабые имплика-туры метафоры по К. Форсевиллю). Миф об американской кавалерии, укрощающей непослушных индейцев и привносящей порядок на дикий Запад, в 90-е гг. сильно пошатнулся в результате деятельности общественно-правовых организаций и деятелей искусства, поэтому по представлениям части американцев укрощать необходимо американскую кавалерию.

Большой интерес представляют сопоставительные исследования метафорического мировидения политических феноменов в исторически гетерогенных культурах, но, к сожалению, подобные исследования единичны. Попытку сопоставить метафоры, легитимирующие социально-политическое единство в Европе, Китае и Японии, предпринял Э. Рингмар. Если в Европе в разные исторические периоды доминировали метафоры тела, механизма и семьи, то для восточной Азии, по мнению исследователя, характерны метафоры музыки и танца. Как указывает Э.

Рингмар, базовые метафоры варьируются не только в географическом измерении, но и в хронологическом: так, до 90-х годов 19 века в Японии императора не называли отцом, но с усилением милитаристских настроений появляется необходимая для легитимации жертвенности японских солдат метафора семьи [Ringmar 2005].

Отдельного внимания заслуживают попытки исследователей выявить посредством метафорического анализа базовые ментальные представления, лежащие в основе категоризации политического мира. В рассматриваемый период подобное исследование провел Э. Сандикциоглу, который показал, что американские политические метафоры, актуализированные для осмысления первой войны в Персидском заливе, отражают базовую оппозицию «Мы-Запад» - «Они-Восток» через такие частные оппозиции как цивилизованность - варварство, сила - слабость, зрелость - незрелость, рациональность - эмоциональность, стабильность - нестабильность, сотрудничество - родство, азартная игра - базар [Sandikcioglu 2003].

Точкой отсчета для исследования политических метафор может служить сфера-источник метафорической экспансии. Например, морбиальную метафору и ее прагматический потенциал в дискурсе европейской безопасности исследовала М. Луома-ахо [Luoma-aho 2002]. Дж. Гоггин рассмотрел корреляции между игровыми метафорами периода кризиса в Персидском заливе, историей карточных игр и тем фактом, что американским военным выдавали карточные колоды с изображениями С. Хуссейна и его сторонников [Goggin 2005]. Анализ метафор родства и дружбы в политическом дискурсе солидарности представлен в публикации И. Хонохана [Honohan 2005].

При более детальном рассмотрении анализу подвергаются отдельные концепты сферы-источника. Так, А. Чаглар [Qaglar

2001], исходя из анализа дебатов, посвященных вопросам об иммигрантах в современном Берлине, относит метафору гетто к базовым метафорам немецкой политической культуры. Метафору slippery slope и смежные метафоры в норвежском политическом дискурсе рассматривает Д. Стенфолл [Stenvoll 2005].

В ряде публикаций А. Мусолффа [Musolff 2000a, 2000b, 2001a, 2001b, 2003, 2004a, 2004b] проводится идея о том, что одни и те же метафорические модели реализуются в политическом дискурсе для привнесения как пейоративных, так и мелиоративных смыслов. Конкретная сфера-источник - это точка от-

счета для развертывания разнообразных метафорических сценариев, для отражения оценок и интенций участников коммуникации. А. Мусолфф не отрицает частичную детерминацию осмысления событий структурой сферы-источника, но показывает, что значительное влияние на функционирование политической метафоры оказывают не только языковые и когнитивные факторы, но и экстралингвистическая среда.

При другом подходе за основу берется сфера-магнит метафорической экспансии. Например, в публикациях Й. Цинкена [Иткеп 2004а, 2004Ь] представлена широкая панорама метафорических моделей в политическом нарративе «Переходный период в Германии» ^епс1е-Репюс1е - конец 80-х - начало 90-х гг.) на материале немецкой прессы. Метафорическому представлению второй войны в Персидском заливе посвящена публикация Дж. Андерхилла [ипСегИШ 2003], автор которой выявляет в британской прессе 13 метафорических моделей. Шведские концептуальные метафоры в ситуации политического протеста рассмотрены Ш. Фридольфссон [РпСоИввоп 2005].

Точкой отсчета для исследования может служить не концептуальная сфера, а адресант политической коммуникации. В исследовании И. ван дер Валка, которое посвящено сопоставлению речевых стратегий в франко-голландском расистском дискурсе, выявлены ведущие метафоры в идиолекте А. Ле Пена. Для негативной репрезентации иммигрантов лидер Народного Фронта использует метафоры водного потока и войны. Соответственно Франция выступает в роли жертвы, которую освободитель А. Ле Пен (сравнивающий себя с Ж. Д’Арк и У. Черчиллем, а деятельность своей партии с анти-фашистской борьбой) должен спасти. Для положительной самопрезентации Ж.. Ле Пен активно эксплуатирует мелиоративные смыслы метафоры родства [Уа!к 2001]. Самостоятельный интерес в этой группе представляют корпусные исследования метафор в идиолектах известных политиков, что позволяет выявить общие закономерности метафорического моделирования действительности и стандартные сценарии, актуализируемые в речи политиков для манипуляции общественным сознанием. Так, Дж. Чартерис-Блэк [СИаПепв-В^ск 2004], проанализировав риторику британских и американских политиков (У. Черчилля, М.Л. Кинга, М. Тетчер, Б. Клинтона, Т. Блэра, Дж. Буша), показал, как метафоры регулярно используются в их выступлениях для актуализации нужных эмотивных ассоциаций и создания политических мифов о мон-

страх и мессиях, злодеях и героях. Особое место среди публикаций этого направления занимают экспериментальные исследования, направленные на выявление потенциала метафор к переконцептуализации политической картины мира в речи политиков. Так, скандинавские исследователи [Heradstveit, Bonham 2003], изучая влияние политической метафоры Дж. Буша «Ось зла» на иранское сознание, рассмотрел интервью с 32 представителями иранской политической элиты (в том числе оппозиционной) в 2000 и 2002 годах. В процессе исследования было обнаружено, что метафора вызвала недоумение большинства респондентов и была воспринята как «удар в спину» (Иран помогал США в войне в Афганистане), «убийство нарождающегося диалога между США и Ираном». Метафора Дж. Буша сплотила иранское общество и вместе с тем создала удобные условия для усиления ультра и консервативных сил.

Исследователи сходятся во мнении, что метафора в речи политика - значимый инструмент манипуляции общественным сознанием. Вместе с тем, как показал еще Дж. Лакофф (1991), предлагаемые политиками метафоры лишены аргументативной силы, если они не согласуются с концептуальными прототипами того или иного общества. В этом отношении показательна работа П. Друлака (Drulak 2005с), в которой автор анализирует кризис словацко-чешских отношений накануне распада Чехословакии. В конце 1991 году чешский премьер министр Петр Питхарт, пытаясь ослабить националистические разногласия, выступил по телевидению с речью, в которой он признал, что в прошлом к словакам относились не совсем справедливо, и предположил, что обе нации могли бы в будущем жить в своего рода «двойном доме». Метафора «двойного дома», не использовавшаяся до этого в чехословацком политическом дискурсе, вызвала бурные споры, а менее чем через год лидеры Чехии и Словакии пришли к решению о невозможности дальнейшего сосуществования в рамках одного государства. Следуя за П. Чилтоном и Дж. Ла-коффом, исследователь отмечает, что метафора дома как контейнера с четким разграничением внутреннего и внешнего пространств доминировала в осмыслении государства на протяжении столетий. Предложенный политиком концепт должен был стать альтернативой представлениям о едином чешском доме или двух отдельных домах для каждой нации, но П. Питхарт не смог объяснить, как выглядит такой «двойной дом» (DVOJDOMEK), поэтому ни чехи, ни словаки ее просто не поня-

ли и предпочли прототипический вариант собственного дома для каждой нации. В другой публикации П. Друлак (йги!ак 2005с) отмечает, что и прототипические представления о доме в разных культурах ведут к различным оценкам политической реальности. По мнению исследователя, метафора М. Горбачева «Европа - это общий дом» в разной степени высвечивала проблематичность вопроса об объединении Германии для русских, с одной стороны, и немцев и англичан, с другой. Российский прототип о многоквартирном доме в целом не противоречил тому, что Германия разделена на две части. Опираясь на свой прототип о частном, одноквартирном доме, европейцы были склонны рассматривать вопрос о единой Германии как более насущный и проблематичный.

Подводя итоги представленного сопоставления, отметим, что существуют достаточные основания для выделения американского и европейского направлений в публикациях, посвященных политической метафоре. Американские лингвисты проводят исследования в рамках классического варианта теории концептуальной метафоры и ориентированы преимущественно на укорененные в сознании метафоры и ингерентные характеристики сфер-источников; во многих американских исследованиях ощущается влияние методик когнитивной психологии, психолингвистики, социолингвистики. Европейские ученые активно развивают собственную версию когнитивной политической метафоры, дополняя традиционную теорию эвристиками европейских школ дискурс-анализа и критического анализа.

3. Российские исследования политической метафоры. Уже на первом этапе изучения политической метафоры российскими специалистами обнаружились существенные особенности отечественного подхода к рассматриваемому феномену, важнейшей из которых стало стремление к полноте и многоаспект-ности описания, к детальности систематизаций, к использованию корпусных методик, предполагающих значительный объем исследуемых языковых фактов. Показательно, что уже в начале 90-х годов прошлого века А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов подготовили два весьма обширных словаря, в которых были представлены политические метафоры эпохи перестройки и первых лет президентства Б.Н. Ельцина [Баранов, Караулов 1991, 1994]. Описание комплекса метафорических моделей, характерных для последнего десятилетия прошлого века, на основе многотысячного корпуса контекстов представлено в диссертации Ю.Б.

Феденевой [1998] и монографии А.П. Чудинова [2001], система метафорических моделей начала нового века представлена в диссертации А.А. Федосеева [2004]. В публикации А.Н. Баранова политические метафоры периода августовского кризиса 1998 года рассмотрены основе корпуса в 750000 словоупотреблений [2003]. Во всех названных исследованиях проявилось стремление авторов детально представить сферы-источники и сферы-мишени метафорической экспансии, подробно охарактеризовать ведущие фреймы и слоты каждой из рассматриваемых моделей, подсчитать частотность использования ведущих моделей в российском политическом дискурсе.

В начале текущего десятилетия появилось множество публикаций, посвященных детальному описанию отдельных метафорических моделей, функционирующих в отечественной политической коммуникации [Вершинина 2002, Ряпосова 2001, Соло-пова 2005, Сурина 2005, Чудакова 2005, Чудинов 2001-2004, Шехтман 2004, и др.]. Другая группа российских специалистов рассматривает закономерности метафорического моделирования в зарубежных политических текстах [Желтухина 2003, Керимов 2005, Орлова 2005, Сорокина 2004]. Если ранее специалисты по политической метафоре стремились представить весь инвентарь моделей, предложить их классификацию, выявить закономерности взаимодействия, то в названных работах нередко рассматривается только одна модель, но зато делается это максимально детально. Авторы подобных работ не только дают описание рассматриваемой модели (характеристика фреймов и слотов сферы-источника и сферы-мишени, выявление концептуальных векторов и прагматических смыслов), но и анализируют закономерности реализации данной модели в конкретных текстах, нарративах и дискурсах, стремятся выявить причины активизации соответствующих метафор в определенных политических условиях, сопоставляют вербальные и визуальные компоненты метафоры в креолизованных текстах.

Характерной чертой российской политической лингвистики является стремление к сопоставлению метафорических моделей в политическом дискурсе различных государств [Бакумова 2002, Будаев 2004, Желтухина 2003, Каслова 2003, Красильникова 2005, Муране 2001, Перескокова 2004, Санцевич 2004, Скребцова 2003, Степаненко 2002, Стрельников 2005, Телешева

2004, Шаова 2005, Шмелева 2001 и др.]. Отметим, что подобные исследования весьма характерны и для многих европейских ме-

тафорологов, однако сопоставительный подход в значительно меньшей степени типичен для американцев, которые в большинстве своем интересуются только политическим дискурсом собственной страны.

Сопоставительные исследования позволяют отчетливее дифференцировать «свое» и «чужое», случайное и закономерное, общечеловеческое и свойственное лишь отдельным национальным политическим дискурсам. Материалы конкретных публикаций показывают, что в современных политических условиях действительно сложился своего рода интердискурс (термин Т.В.Шмелевой), поскольку современные политики и журналисты в различных странах Европы и Америки нередко используют очень похожие метафорические образы. Нетрудно заметить, что концептуальные метафоры с такими сферами-источниками, как «война», «театр», «спорт», «дорога», «мир животных», «мир растений», «погода», «болезнь», «механизм», «дом», активно используются едва ли не в каждом национальном политическом дискурсе.

Вместе с тем специалисты постоянно фиксируют и национальные особенности политической метафоры. Например, столь типичное для России метафорическое представление президента и его приближенных как монарха (царя) и его двор, совершенно нехарактерно для США. Это же можно сказать и о столь типичной для нашей страны криминальной метафоре, в соответствии с которой политическая элита образно представляется как своего рода преступное сообщество со своими «паханами» и «шестерками». С другой стороны, так характерная для США метафорическая модель со сферой-источником «бизнес» лишь в последние годы завоевывает определенное место в российском политическом дискурсе, а метафорический образ «справедливый полицейский» совершенно не воспринимается российским сознанием.

Важно подчеркнуть, что различия в использовании метафорических моделей чаще всего проявляются лишь на уровне отдельных слотов и концептов. Так, и в России и в Соединенных Штатах весьма распространены метафоры, образно представляющие политическую жизнь как футбольный матч, в котором каждая из команд стремится одержать победу. Однако в политическом дискурсе США источником метафор служит американский футбол, который лишь в некоторой степени напоминает игру, столь любимую в России, тогда как в нашей стране (а так-

же в других европейских странах) сферой-источником служит совсем иная игра, следствием чего может оказаться взаимное недопонимание. Показательно, что в современной российской политической коммуникации весьма продуктивны образы, восходящие к концепту «коммунальная квартира», но такие метафоры понятны лишь немногим американцам, немцам или французам.

Специфика метафорического моделирования политической деятельности в значительной степени связаны с социальнокультурными условиями жизни страны, идеологией и национальными традициями. Теоретическое осмысление подобных взаимосвязей в контексте общих проблем политической лингвистики представлено в публикациях В.Н. Базылева [2005], А.Н. Баранова [2003, 2003а, 2004, 2004а], И.М. Кобозевой [2001], Т.Г. Скребцовой [2003], А.П. Чудинова [2003] и других специалистов.

Сопоставление американского, российского и европейского варианта теории концептуальной метафоры позволяют обнаружить их несомненную зависимость от национальных традиций. Американцы склонны к классическому варианту теории концептуальной метафоры или к ее модификациям с использованием идей когнитивной психологии, психолингвистики, социолингвистики и теории блендинга. Европейцы традиционно опираются на собственные школы дискурс-анализа и критического анализа, идущие от философских традиций европейской мысли. Российские исследователи объединяют зарубежные идеи с традициями российской (советской) лингвистики (теория регулярной многозначности, работы по языковой (наивной) картине мира, другие современные идеи лингвокультурологии и т.п.).

Характерная черта современных российских исследований -разработка интегрального, когнитивно-дискурсивного подхода к анализу метафоры, объединяющего описание роли метафоры в категоризации и концептуализации политического мира с рассмотрением особенностей ее функционирования в реальной коммуникации. В основе этого подхода лежит тезис о невозможности четкого разграничения когнитивного и дискурсивного измерения метафоры. Соответственно только когнитивная или только дискурсивная трактовка метафоры препятствует адекватному описанию реального феномена.

В российском варианте теория концептуальной метафоры была значительно развита в дескрипторной теории метафоры [Баранов, Караулов 1991, 1994, Баранов 2003, 2004] и в

теории метафорического моделирования [Чудинов 2001, 2003]. По существу только в российской лингвистике разработана методика последовательного и детального описания когнитивной структуры метафорических моделей и инвентаризированы сферы онтологии, задействованные в метафорических проекциях. Показательно, что понятие метафорической модели в зарубежной лингвистике почти не используется, а во многих исследованиях вопрос о системности междоменных корреляций ограничивается ссылками на знаменитую монографию Дж. Ла-коффа и М. Джонсона [1980].

Отметим также, что в российских исследованиях доминирует дескриптивный подход к анализу политических метафор. Превалирует стремление описать и объяснить феномены, избегая при этом собственной (особенно связанной с политическими убеждениями субъекта исследования) идеологической оценки, что, конечно, связано не с отсутствием гражданской позиции, а с представлениями о критериях научной объективности исследования. В зарубежной лингвистике доминируют установки критического дискурс-анализа и критического анализа языка. Даже те, кто не относят себя к этим направлениям по методологическим соображениям, близки к этим направлениям по занимаемым оценочным позициям, нередко связанным с конкретными политическими убеждениями.

Важно подчеркнуть, что национальность и место проживания ученого далеко не всегда предопределяют его принадлежность к тому или иному направлению в исследовании концептуальной метафоры. Например, можно обнаружить, что концепции некоторых европейских ученых ближе взглядам американских специалистов, чем к типично европейским представлениям. Показательным примером служит исследовательский проект по решению вопроса о соотношении лингвистической и концептуальной метафоры, получивший название «Pragglejaz» по первым буквам имен десяти ведущих специалистов по метафоре из США, Гонконга и стран Европы (P. Crisp, R. Gibbs, A. Cienki, G. Steen, G. Low, L. Cameron, E. Semino, J. Grady, A. Deignan, Z. Kovecses) [см. Steen 2002].

При всем различии рассмотренных выше подходов к политической метафоре (с апелляцией к процедурам обработки знаний или без нее, с использованием методов дискурс-анализа или без такового, с детальной классификацией или обращением лишь к наиболее ярким фактам) американских, европейских и

российских исследователей объединяет понимание метафоры как феномена мышления, играющего важную роль в осмыслении и преобразовании политической действительности. Представленный обзор свидетельствует, что в последнее десятилетие как в Европе, так и в Северной Америке наблюдается активное развитие теории концептуальной метафоры и ее превращение в ведущее направление когнитивного исследования политического дискурса. Подобные процессы наблюдаются и в России, но отечественная политическая метафорология - это совершенно особое направление, существенно отличающееся как от американских, так и от западноевропейских исследований, что, несомненно, связано с национальными традициями лингвистической науки и социальными условиями ее развития.

ЛИТЕРАТУРА

1. Базылев В.Н. Политический дискурс России // Известия Уральского государственного педагогического университета. Лингвистика. Выпуск 15. Екатеринбург, 2005.

2. Бакумова Е.В. Взаимопонимание в политическом дискурсе и метафора // Культура взаимопонимания и взаимопонимание культур. Воронеж, 2004.

3. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. М., 1991.

4. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. М., 1994.

5. Баранов А.Н. Политическая метафорика публицистического текста: возможности лингвистического мониторинга // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. Под ред. М.Н.Володиной. М., МГУ, 2003.

6. Баранов А.Н. Предисловие редактора. Когнитивная теория метафоры: почти двадцать пять лет спустя // Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М., 2004.

7. Баранов А.Н. Очерк когнитивной теории метафоры // Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. М., 1991.

8. Баранов А.Н. Метафорические модели как дискурсивные практики // Известия АН. Сер. Литературы и языка. 2004а, Т.63, № 1.

9. Баранов А.Н. О типах сочетаемости метафорических моделей // Вопросы языкознания. 2003а, № 2.

10. Будаев Э.В. О системности и среде в ракурсе теории когнитивной метафоры // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Вып. 14. Екатеринбург, 2004.

11. Вершинина Т.С. Зооморфная, фитоморфная и антропоморфная метафора в современном политическом дискурсе: Ав-тореф... дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002.

12. Желтухина М.Р. Тропологическая суггестивность масс-медиального дискурса: О проблеме речевого воздействия тропов в языке СМИ: М.-Волгоград, 2003.

13. Каслова А.А. Метафорическое моделирование в политическом нарративе «Федеральные выборы» в США и России (2000 г.). Автореф... дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2003.

14. Керимов Р.Д. Артефактная концептуальная метафора в немецком политическом дискурсе. Автореф... дис. канд. филол. наук. Барнаул, 2GG5.

15. Кобозева И.М. Семантические проблемы анализа политической метафоры // Вестник Московского университета. Серия

9. Филология, 2001, № б.

16. Красильникова Н.А. Метафорическая репрезентация лингвокультурологической категории СВОИ - ЧУЖИЕ в экологическом дискурсе США, России и Англии. Автореф... дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2GG5.

17. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: Пер. с англ. / Под. ред. и с предисл. А.Н. Баранова. - М.: Едиториал УРСС, 2GG4.

1B. Муране С.Н. Лексика военной сферы в постсоветском политическом дискурсе // Говорящий и слушающий: языковая личность, текст, проблемы обучения. СПб, 2001.

19. Орлова О.Г. Актуализация концепта «RUSSIA» («РОССИЯ») в американской публицистике (на примере дискурса еженедельника «NEWSWEEK»). Автореф... дис. канд. филол. наук. Кемерово, 2GG5.

20. Перескокова А.Ю. Манифестация власти в метафорическом контексте СМИ // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Екатеринбург, 2004, Т. 14.

21. Ряпосова А.Б. Милитарная метафора в современном агитационно-политическом дискурсе // Лингвистика. Т. б. - Екатеринбург, 2001,

22. Санцевич Н.А. Моделирование вариативности языковой картины мира на основе двуязычного корпуса публицистических текстов (метафоры и семантические оппозиции). Автореф. дис.... канд. филол. наук. - Москва, 2004.

23. Скребцова Т.Г. Наивные картины глобализации: взгляд лингвиста // Respectus philologicus. Vilniaus universiteto, 2003, №

4(9).

24. Солопова О.А. Метафорическое моделирование прошлого, настоящего и будущего в политическом тексте // Известия Уральского государственного педагогического университета. Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Екатеринбург, 2005, Т. 15.

25. Сорокина М.В. Манипулятивный потенциал метафорической модели ВОЙНА В ИРАКЕ - это АМЕРИКАНСКИЙ футбол // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Екатеринбург, 2004, Т. 12.

26. Степаненко А.В. Лингвокогнитивные особенности функционирования метафоры в политическом дискурсе (на материале русского и немецкого языков). Автореф. дис... канд. филол. наук. М., 2002.

27. Стрельников А.М. Метафорическая оценка пролитиче-ского лидера в дискурсе кампаний по выборам президента в США и России. Автореф. дис. канд. филол. наук. Екатеринбург,

2005.

28. Сурина А.В. Метафорическая самооценка в мемуарах политических лидеров постсоветской эпохи // Известия Уральского государственного педагогического университета. Лингвистика. Том 15. Екатеринбург, 2005.

29. Телешова И.В. Политическая ситуация как сфера-магнит для морбиальной метафоры в российских и американских СМИ // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Том 14. Екатеринбург, 2004.

30. Феденева Ю.Б. Моделирующая функция метафоры в агитационно-политических текстах 90-х гг. ХХ века. Автореф. дис... канд. филол. наук. Екатеринбург, 1998.

31. Федосеев А.А. Метафора как средство манипулирования сознанием в предвыборном агитационном дискурсе. Автореф. дис. канд. филол. наук. Челябинск, 2004.

32. Чудакова Н.М. Концептуальная область «Неживая природа» как источник метафорической экспансии в дискурсе российских средств массовой информации (2000 - 2004 гг.). Авто-реф. дисс. ... канд. филол. наук. - Екатеринбург, 2005.

33. Чудинов А.П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации: Монография / Урал. гос. пед. ун-т.

- Екатеринбург, 2003.

34. Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале // Русская речь. 2001. №№ 1, 3, 4; 2002. №№ 1, 2, 3; 2003 №№ 1, 2,4;

2004, № 4.

35. Чудинов А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991 - 2000): Монография / Урал. гос. пед. ун-т,. Екатеринбург, 2001.

36. Шаова О.А. Россия и Франция: национальные стереотипы и их метафорическая репрезентация (на материале французских и российских газет). Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. - Екатеринбург, 2005.

37. Шехтман Н.Г. Зрелищные искусства как источник метафорической экспансии в политическом дискурсе России и США // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Том 14. Екатеринбург, 2004.

38. Шмелева Т.В. Морбуальная оптика // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Екатеринбург, 2001, Т. 7.

39. Anderson R.D., Jr. The Causal Power of Metaphor in Politics // www.sscnet.ucla.edu/polisci/faculty/anderson /Metaphors Causes. htm - 2002a.

40. Anderson R.D., Jr. The Discursive Origins of Russian De-

mocratic Politics // Anderson R.D., Jr., Fish M.S., Hanson S.E., Roeder P.G. Postcommunism and the Theory of Democracy. Princeton: Princeton University Press, 2001 // http://

www.sscnet.ucla.edu/polisci/faculty/Anderson /AFHRChapter. htm -

2001.

41. Anderson R.D., Jr. Metaphors of Dictatorship and Democracy: Change in the Russian Political Lexicon and the Transformation of Russian Politics // http://www.sscnet.ucla.edu/polisci/ fac-ulty/anderson/Metaphor13.htm - 2002b.

42. Bachem R., Battke K. Strukturen und Funktionen der Meta-pher Unser Gemeinsames Haus Europa im aktuellen politischen Diskurs // Begriffe besetzen. Strategien des Sprachgebrauchs in der Politik Opladen / Ed. F. Liedtke, M. Wengler, K. Boke. - Opladen: Westdeutscher Verlag, 1991.

43. Barnden J.A., Glasbey S.R., Lee M.G., Wallington A.M. Varieties and directions of inter-domain influence in metaphor // Metaphor and Symbol. 2004. Vol. 19. № 1.

44. Beer F.A., De Landsheer C. Metaphors, Politics and World Politics // Metaphorical World Politics / Eds. F.A. Beer, C. De Land-sheer. - East Lancing: Michigan State University Press, 2004.

45. Benoit W.L. Framing through temporal metaphor: The "bridges" of Bob Dole and Bill Clinton in their 1996 acceptance

addresses // Communication Studies. 2001. Vol. 52.

46. Berho D.L. Working Politics: Juan Domingo Peron's Creation of Positive Social Identity // Rocky Mountain Review of Language and Literature. 2000. Vol. 54. № 2.

47. Qaglar A.S. Constraining metaphors and the transnationalisation of spaces in Berlin // Journal of Ethnic and Migration Studies. 2001. Vol. 27. № 4.

48. Cienki A. Bush’s and Gore’s language and gestures in 2000 US presidential debates: A test case for two models of metaphors // Journal of Language and Politics. 2004. Vol. 3. № 3.

49. Charteris-Black J. Politicians and Rhetoric. The Persuasive Power of Metaphor. - Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2004.

50. Chilton P.A., Ilyin M. V. Metaphor in Political Discourse: The Case of the “Common European House” // Discourse and Society. 1993. Vol. 4. № 1.

51. Chilton P., Lakoff G. Foreign policy by metaphor // Language and Peace / Ed. Ch. Schaffner, A.Wenden. Aldershot: Dartmouth,

1995.

52. Chilton P. Security Metaphors. Cold War Discourse from Containment to Common House. - New York; Bern; Frankfurt/M.: Peter Lang, 1996.

53. De Landsheer K. Function and the Language of Politics. A Linguistics Uses and Gratification Approach // Communication and Cognition. 1991. Vol. 24. № 3/4.

54. Drulak P. Co nam metafory mohou rici o politice? // Mezinarodni politika. 2005a. № 2.

55. Drulak P. Identifying and assessing metaphors: the discourse on European future // eis.bris.ac.uk /~potfc/Granada /Papers /Drulak.pdf - 2005b.

56. Drulak P. Metaphors and Creativity in International Politics. Discourse Politics Identiy. Working Paper Series. Working Paper No.

3. // www.lancaster.ac.uk/ias/researchgroups/ dpi/docs/dpi-wp3-2005-drulak.doc - 2005c.

57. Drulak P. Metaphors Europe Lives by: Language and Institutional Change of the European Union. EUI Working Papers, SPS No. 2004/15. Florence: European University Institute, 2004 // www.arena.uio.no/events/documents/Paper_001.pdf - 2004.

58. Fauconnier G., Turner M. Conceptual integration networks // Cognitive Science. 1998. Vol. 22. № 2.

59. Fauconnier G., Turner M. Conceptual Projection and Middle

Spaces //

http://www.cogsci.ucsd.edu/research/files/technical/9401 .ps - 1994.

60. Frankowska M. Frazeologia i metaforyka w tekstach politycznych lat 1989-1993 // Jenzyk a kultura, Tom 11. Jenzyk polityki a wspotczesna kultura polityczna / Pod red. J. Anusiewicza;

B. Sicinskiego - Wroctaw: Towarzystwo Przyjaciot Polonistyki Wroctawskiej, 1994.

61. Fridolfsson C. Political Protest and Metaphor // www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/granada/w s14/fridolfsson.pdf - 2005.

62. Gibbs R.W. Jr., Wilson N.L. Bodily action and metaphorical meaning // Style. Vol. 36. № 3. 2002.

63. Goggin J. Metaphor and Madness: Stacking the Deck on Iraq // bad.eserver.org/reviews/2005/goggin.html - 2005.

64. Goodnight G. T. “Iraq is George Bush’s Vietnam”. Metaphors in Controversy: On Public Debate and Deliberative Analogy // www.usc.edu/dept/LAS/iids/docs/Iraq_and_Vietnam.doc - 2004.

65. Grady J., Taub S., Morgan S. Primitive and compound metaphors // Conceptual structure, discourse and language / Ed. A. Goldberg. - Stanford, CA: Center for the study of Language and Information, 1996.

66. Hahn D.F. Political Communication: Rhetoric, Government, and Citizens / 2nd ed. - New York: New York University, 2003.

67. Halverson C. M. Lifting the Dark Threat: The Impact of Metaphor in the War Against Terror // Journal of Undergraduate Research. 2003. Vol. 6.

68. Hansen A.D. Politics and metaphor - a discourse theoretical

analyses. Paper to be presented at ECPR conference 2005, Granada. Draft version //

www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/granada/w s14/Hansen.pdf - 2005.

69. Hardy V. Metaphoric Myth in the Representation of Hispanics. A Thesis for the degree of Master of Arts. Washington: Georgetown University, 2003.

70. Hayden S. Family Metaphors and the Nation: Promoting a Politics of Care through the Million Mom March // Quarterly Journal of Speech. 2003. Vol. 89. № 3.

71. Hellsten I. Door to Europe or outpost towards Russia? Political metaphors in Finnish EU journalism // Journalism at the crossroads: perspectives on research / ed. J. Koivisto, E. Lauk. -Tartu: Tartu University Press, 1997.

72. Heradstveit D., Bonham G. M. Changes Iranian Images of

How the Axis of Evil Metaphor the USA. Paper No. 655. — Oslo: Norsk Utenrikspolitisk Institutt, 2003.

73. Honohan I. Metaphors of Solidarity // www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/granada/w s14/Honohan.pdf - 2005.

74. Howarth D., Griggs S. Metaphor, Catachresis and Equivalence: The Rhetoric of Freedom to Fly in the Struggle over Aviation Policy in the United Kingdom. Draft paper // www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/granada/w s14/Howarth.pdf - 2005.

75. Howe N. Metaphor in Contemporary American Political Discourse // Metaphor and Symbolic Activity. 1988. Vol. 3. № 2.

76. Hulst M. J. van. The Heart of the Matter: Decision Making

Caught in Metaphors //

http://www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/grana da/ws14/Vanhulst.pdf - 2005.

77. Hulsse R. Looking beneath the surface - invisible othering in the German discourse about Turkey’s possible EU-accession. Paper presented at the Ionian Conference, Corfu, Greece, May 19-22, 2000 // www.lse.ac.uk/collections/EPIC/documents/ICHuelsse.pdf - 2000.

78. Hulsse R. Metaphern der EU-Erweiterung als Konstruktionen europaischer Identitat. -Baden-Baden: Nomos, 2003a.

79. Hulsse R. Sprache ist mehr als Argumentation. Zur wirklich-keitskonstituierenden Rolle von Metaphern // Zeitschrift fur international Beziehungen. 2003b. Vol. 10. № 2.

80. Johnson E. Proposition 203: A Critical Metaphor Analysis // Bilingual Research Journal. 2005. Vol. 29. № 1.

81. Kelly-Holmes H., O ’Regan V. “The spoilt children of Europe”. German press coverage of the Nice Treaty referenda in Ireland // Journal of Language and Politics. 2004. Vol. 3. № 1.

82. Kennedy V. Intended tropes and unintended metatropes in reporting on the war in Kosovo // Metaphor and Symbol. 2000. Vol.

15. № 4.

83. Kuusisto R. The Fairy Tale and the Tragedy? The Western Metaphors of War in the Persian Gulf and in Bosnia // Argument in a Time of Change. Definitions, Frameworks, and Critiques / ed. J.F. Klumpp. - Annandale: NCA/AFA, 1998.

84. Laclau E. Why do Empty Signifiers Matter to Politics? // Emancipation(s) / ed. E. Laclau. London: Verso, 1996.

85. Lakoff G. Don’t Think Of An Elephant! Know Your Values and Frame the Debate: The Essential Guide for Progressives. -

White River Junction, VT: Chelsea Green Publishing, 2004.

86. Lakoff G. Metaphor and War, Again // www.alternet.org/story.html?StoryID=15414 - 2003b.

87. Lakoff G. Metaphor and War. The Metaphor System Used to Justify War in the Gulf // http://metaphor.uoregon.edu/lakoff-l.htm -1991.

88. Lakoff G. Moral Politics: What Conservatives Know That Liberals Don't. - Chicago: University of Chicago Press, 1996.

89. Lakoff G., Johnson M. Metaphors We Live by. - Chicago: University of Chicago Press, 1980.

90. Lakoff G. Metaphorical Thought in Foreign Policy. Why

Strategic Framing Matters. December 1999. P. 1-40 //

www.frameworksinstitute.org/ products/metaphoricalthought.pdf -2001a.

91. Lakoff G. Metaphors of Terror // www.press.uchicago.edu/News/911 lakoff.html - 2001 b.

92. Lakoff G., Johnson M. The Metaphorical Logic of Rape // Metaphor and Symbolic Activity. Vol. 2. 1987.

93. Lule J. War and its metaphors: news language and the prelude to war in Iraq, 2003 // Journalism Studies. Vol. 5. № 2. 2004.

94. Luoma-aho M. “Arm” versus “pillar”: The politics of metaphors of the Western European Union at the 1990-91 Intergovernmental Conference on Political Union // Journal of European Public Policy. 2004. Vol. 11. № 1.

95. Luoma-aho M. Body of Europe and Malignant Nationalism: A Pathology of the Balkans in European Security Discourse // Geopolitics. 2002. Vol. 7. № 3.

96. Malone C. The Sport of Politics // www.inthemix.org/shows/show_politics5.html.

97. Milliken J. L. Metaphors of Prestige and Reputation in American Foreign Policy and American Realism // Post-Realism: The Rhetorical Turn in International Relation. East Lancing: Michigan State University Press, 1996.

98. Mottier V. Meaning, Identity, Power: Metaphors, MiniNarratives and Foucauldian Discourse-Theory // www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/granada/w s14/Mottier.pdf - 2005.

99. Musolff A. Cross-language metaphors: obstacles or pathways of international communication? Paper held at the conference: Language, the media and international communication, at St Catherine's College, Oxford, Sponsored by the Faculty of

English, University of Oxford, 29 March - 1 April 2001 // www.dur.ac.uk/modern.languages/depts./german/Musolff/ crosslang.doc - 2001 a.

100. Musolff A. The Metaphorisation of European Politics: Movement on the Road to Europe // Attitudes towards Europe. Language in the Unification Process / Eds. A. Musolff, C. Good, P. Points, R. Wittlinger. - Aldershot: Ashgate, 2001b.

101. Musolff A. Metaphor and conceptual evolution // Meta-phorik.de. 2004a. № 7.

102. Musolff A. Metaphor and Political Discourse. Analogical Reasoning in Debates about Europe. - Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2004b.

103. Musolff A. Metaphor scenarios in political discourse in Britain and Germany // Sinnformeln. Linguistische und soziologische Analysen von Leitbildern, Metaphern und anderen kollektiven Orien-tierungsmustern / Ed. S. Geideck, W. Liebert. - Berlin: W. de Gruy-ter, 2003.

104. Musolff A. Mirror Images of Europe. Metaphors in the public debate about Europe in Britain and Germany. - Munich: iudicium, 2000a.

105. Musolff A. Political Imagery of Europe: A House Without Exit Doors? // Journal of Multilingual and Multicultural Development. 2000b. Vol. 21. № 3.

106. Musolff A. Promising to End a War = Language of Peace? The Rhetoric of Allied News Management in the Gulf War 1991 // Language and Peace / Ed. C. Schaffner, A.L. Wenden. - Aldershot: Dartmouth, 1995.

107. Nasalski I. Die politische Metapher im Arabischen. Unter-suchungen zu Semiotik und Symbolik der politischen Sprache am Beispiel Agyptens. Wiesbaden: Harrasowitz Verlag, 2004.

108. Oberhuber F., Barenreuter C., Krzyzanowski M., Schon-bauer H., Wodak R. Debating the European Constitution: On representations of Europe/the EU in the press // Journal of Language and Politics. 2005. Vol. 4 (2).

109. Oberlechner T., Mayer-Schonberger V. Through Their Own Words: Towards a New Understanding of Leadership through Metaphors // www.ksgnotes1.harvard.edu/.../9bd08de6da05d a6b85256c5b006f0987/$FILE/Leadership-1022.doc - 2002.

110. Paris R. Kosovo and the Metaphor War // Political Science Quarterly. 2002. Vol. 117. № 3.

111. Refaie E. Metaphors we discriminate by: Naturalized

themes in Austrian newspaper articles about asylum seekers // Journal of Sociolinguistics. 2001. Vol. 5. № 3.

112. Ritchie D. “ARGUMENT IS WAR” - Or is it a Game of Chess? Multiple Meanings in the Analysis of Implicit Metaphors // Metaphor and Symbol. 2003a. Vol. 18. № 2.

113. Ritchie D. Categories and Similarities: A Note on Circularity // Metaphor and Symbol. 2003b. Vol. 18. № 1.

114. Ritchie D. Common Ground in Metaphor Theory: Continuing the Conversation // Metaphor and Symbol. 2004a. Vol. 19. № 3.

115. Ritchie D. Metaphors in Conversational Context: Toward a Connectivity Theory of Metaphor Interpretation // Metaphor and Symbol. 2004b. Vol. 19. № 4.

116. Ringmar J. Metaphors of Social Order in Europe, China, and Japan // eis.bris.ac.uk/~potfc/Granada/Papers/Ringmar.pdf -

2005.

117. Rohrer T. The Metaphorical Logic of (Political) Rape: The New Wor(l)d Order // Metaphor and Symbolic Activity. 1995. Vol. 10. № 2.

118. Sandikcioglu E. More metaphorical warfare in the Gulf: Orientalist frames in news coverage // Metaphor and Metonymy at the Crossroads: A Cognitive Perspective / Ed. by A. Barcelona. Berlin: Mouton de Gruyter, 2003.

119. Santa Ana O. Brown Tide Rising: Metaphors of Latinos in Contemporary American Public Discourse. - Austin: University of Texas Press, 2002.

120. Santa Ana O. 'Like an animal I was treated': anti-immigrant metaphor in US public discourse // Discourse and Society. 1999. Vol.

10. № 2.

121. Schaffner C. Building a European House? Or at Two Speeds into a Dead End? Metaphors in the Debate on the United Europe // Conceiving of Europe — Unity in Diversity / Ed. A. Musolff, Ch. Schaffner, M. Townson. - Aldershot: Dartmouth Publishers,

1996.

122. Schaffner C. The ‘Blance’ Metaphor in Relation to Peace // Language and Peace / C. Schaffner, A.L. Wenden (eds). - Aldershot: Dartmouth, 1995.

123. Semino E. A sturdy baby or a derailing train? Metaphorical representations of the euro in British and Italian newspapers // Text.

2002. Vol. 22. № 1.

124. Semino E., Masci M. Politics is football: metaphor in the discourse of Silvio Berlusconi in Italy // Discourse and Society. 1996.

Vol. 7. № 2.

125. Spellman B., Ullman J., Holyoak K. A Coherence Model of Cognitive Consistency: Dynamics of Attitude Change During The Persian Gulf War // Journal of Social Issues. 1993. Vol. 49.

126. Steen G. J. Identifying metaphor in language: a cognitive approach // Style. 2002. Vol. 36. № 3.

127. Straehle C., Weiss G., Wodak R., Muntigl P., Sedlak M. Struggle as metaphor in European Union discourses on unemployment // Discourse and Society. 1999. Vol. 10. № 4.

128. Stenvoll D. Metaphors in Sexual Politics // www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions /paperarchive/granada/ws14/Stenvoll.pdf - 2005.

129. Thornborrow J. Metaphors of security: A comparison of representations in defence discourse in post-cold-war France and Britain // Discourse and Society. 1993. Vol. 4. № 1.

130. Turner M., Fauconnier G. Conceptual Integration and Formal Expression // Metaphor and Symbolic Activity. 1995. Vol. 10. № 3.

131. Turner M., Fauconnier G. Metaphor, Metonymy, and Binding // Metaphor and Metonymy at the Crossroads: A Cognitive Perspective / Ed. A. Barcelona. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2000.

132. Underhill J.W. The Switch: Metaphorical Representation of the War in Iraq From September 2002 - May 2003 // Metaphorik.de.

2003. № 05.

133. Valk I. van der. Political Discourse on Ethnic Issues, a Comparison of the Right and the Extreme-Right in the Netherlands and France (1990-1997). Paper for the ECPR-conference, Grenoble, 6-11 April, 2001 // http://www.essex.ac.uk /ecpr/events /jointsessions /paperarchive/grenoble/ws14/valk.pdf - 2001.

134. Vertessen D., De Landsheer C. A Metaphorical Election Style? Patterns of Symbolic Language in Belgian Politics // www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions/paperarchive/granada/w s14/Vertessen.pdf - 2005.

135. Yanow D. Cognition Meets Action: Metaphors as Models of and Models for // www.essex.ac.uk /ecpr/events/jointsessions /paperarchive/granada/ws14/Yanow.pdf - 2005.

136. Walter J., Helmig J. Metaphors as Agents of Signification. Towards a Discursive Analyses of metaphors. ECPR Granada Workshop on Metaphors in Political Discourse. April 2005 // www.essex.ac.uk/ecpr/events/jointsessions

/paperarchive/granada/ws14/Helmig.pdf - 2005.

137. Zinken J. Ideological Imagination: Intertextual and

Correlational Metaphors in Political Discourse // Discourse and Society. 2003. Vol. 14. № 4.

138. Zinken J. Imagination im Diskurs. Zur Modellierung meta-phorischer Kommunikation und Kognition. Dissertation zur Erlangung der Wurde eines Doktors im Fach Linguistik. - Bielefeld: Universitat Bielefeld, 2002.

139. Zinken J. Metaphoric Practices in the German Wende Discourse // Journal of Multilingual and Multicultural Development. 2004a. Vol. 25. № 5/6.

140. Zinken J. Metaphors, stereotypes, and the linguistic picture of the world: Impulses from the Ethnolinguistic School of Lublin // Metaphorik.de. 2004b. № 07.

© Будаев Э.В., Чудинов А.П., 2006