CC BY
55
УДК 008-80
СУЛИМОВ Владимир Александрович, кандидат филологических наук, доцент кафедры культурологии Коми государственного педагогического института (г. Сыктывкар), академик Международной академии наук (Русская секция). Автор 45 научных публикаций, в т.ч. двух монографий и одного учебного пособия
КОНЦЕПЦИЯ СОВРЕМЕННОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ТЕКСТА: КУЛЬТУРОЛОГИЯ И КОГНИТИВИСТИКА
В статье рассматриваются лингвосемиотические особенности функционирования современных литературных текстов как текстов культуры. Указывается на роль когнитивных механизмов перехода «смысл-текст» (когнитивных стратегий, когнитивных трансформаций, метафор и концептов), демонстрируются способы формирования индивидуальной картины мира.
Литературный текст, культурный код, презентация смыслов, интерпретатор, лингвосемиотические конфигурации
Современный русский литературный текст (хотя это, конечно, свойство не только русского, но и европейского текста), обладая всеми свойствами текстов культуры, может быть рассмотрен, если придать этому рассмотрению очевидный культурно-антропологический акцент, как культуроцентрическая система моделирования интеллектуального субъекта человеческой формы бытия. Эта особая моделирующая система, которая может быть отнесена к первичной (в отличие от языка - вторичной моделирующей системы), является креативной виртуальной системой (или системой, порождающей новое знание), определяемой М. Мамардашвили как второе «К» - посткан-тианское (или, скорее, памятуя о классическом неокантианстве - пост-посткантианское) начало современного мира, его сущность - творческое проектирование реальности, построение
эвристических моделей, уходящих своими корнями в прошлое, но «произрастающих» из будущего, метафорическим воплощением которого выступают не только «рваные» и логически противоречивые нарративы текстов культуры постмодерна, но и «раздерганный», квантиро-ванный и разнонаправленный нарратив повседневности. Речь может фактически идти о самостоятельном бытии виртуальных объектов, однажды подвергшихся процедуре моделирования под воздействием элементов неопределенного пока будущего и обретших самостоятельное бытие в виде текстов современной культуры, в т.ч. литературных. Эта феноменология моделирования реальности «из будущего» была последовательно описана М. Мамардашвили: «В устройстве мира, включающего в себя и жизнь человека, необходимо постулированы и действуют особые гипотетические, «интелли-
гибельные» (умопостигаемые) объекты (измерения), являющиеся в то же время непосредственно, опытно констатируемыми, хотя и далее неразложимыми образами целостностей, как бы замыслами и проектами развития. Они несут в себе некоторый первично свершившийся синтетический факт и служат “вещными метафорами” обозримости всего целого, его стиля, тона существования, являются как бы особой устойчивой материей внутренней формы сознания (“внутреннего знания”) и ориентированности живых существ в системе»1. «Первичный синтетизм» нового ментального суперкода, лежащий в эпистемологическом основании моделируемой текстом реальности, хорошо объясняется идеей сопоставленной (расходящейся, со-направленной, вероятностной) логико-когнитивной операции, выраженной Ж. Дерридой в слабо переводимом понятии «ШГГегапсе». Объясняя текстоцентрический характер феномена «^йегапсе» и его эпистемологическую текстовую зависимость, Ж. Деррида отмечает: «...^йегапсе отсылает к движению (активному или пассивному), которое заключается в оттяжке через отсрочку, переадресование, пролонгацию, отправку, обход, промедление, откладывание в запас. В этом смысле Шйегапсе не имеет какого-то предшествующего ему исходного и неделимого единства присутствующей возможности, которую я откладывал бы про запас... То, чем оттягивается присутствие, есть, наоборот, то, исходя из чего присутствие объявлено или желанно в своем представителе, своем знаке, своем следе»2.
Проецируя представление о «вещных метафорах» и их «разнесении» (Шйегапсе) в процессе текстовой деятельности (порождении/восприятии текста) на сам процесс порождения, мы получаем систему особых относительно устойчивых ментальных образований различного уровня, позволяющих участникам текстовой деятельности (автору и читателю) производить сложные интерпретационные процедуры. Ментальные образования, выявляющиеся на пересечении прошлого и будущего времен литературного текста и виртуальной реальности, внутренней противоречивости и трансцедентной со-
отнесенности «незавершенного» человека (смысловые образования в их языковой репрезентации), мы называем лингвосемиотическими конфигурациями. Лингвосемиотические конфигурации, относимые исследователями то к лингвистическим, то к философским, то к собственно культурологическим объектам, представляют собой когнитивную основу моделирования литературного текста как единственного известного способа интеллектуального бытия человека. В текстах современной литературной прозы (неважно: научной или художественной) лингвосемиотические конфигурации проявляются в виде особых континуальных знаков (не-дискретных или продолжающихся за пределами текста - в других родственных текстах), представляющих собой единицы и одновременно когнитивные маркеры и языкового/ культурного кода, и литературного текста -результата соединения индивидуального смысла и социального кода культуры. В определенной степени лингвосемиотичекие конфигурации обнаруживают феноменологию «бытия языка» как основу когнитивно обусловленной картины мира3.
Видимо, можно говорить о необходимости постулирования нового направления в культурологии - культурологической лингвосемиоти-ки текста. Это направление, на наш взгляд, должно изучать быстро изменяющийся мир интерпретаций текстов культуры и одновременно (в парадигме гуманитарного знания) изучать результаты уже выполненных субъектами текстовой деятельности интерпретаций. При этом соединение понятий «интерпретация текста» и «структура текста» в одном определении является для культурологической лингвосемиотики текста показательным: здесь делается попытка «продавить» барьер, разъединяющий философское и позитивное знание, не впадая при этом ни в беспредметное дискутирование, ни в инструментальный позитивизм, свойственный прямолинейно понятому естественному знанию. Очевидно, что поиск «объективных критериев», когда речь идет о языковом сознании индивидуума, как и поиск путей «обеспредме-чивания» дискурса равно ложны. Анализ тек-
ста-в-культуре (или=текста культуры) действительно требует особого метода, который мы назвали кулътуролингвистическим (в отличие от лингвокультурологического) и который сочетает черты лингвистического, культурно-антропологического и собственно когнитивного анализа, точнее - экспертного прочтения текстов с точки зрения моделируемого наблюдателя (наблюдателя с заранее заданными свойствами). Такой анализ в каждом отрезке своего применения (точке «отражения» сознанием -наблюдения) оказывается субъективным, однако в результате исследования, благодаря привлечению разнородных точек наблюдения (т.е. увеличению точек наблюдения для моделируемого наблюдателя) - культурологической, лингвистической, исторической, философской, повседневной и т.д. - суммарный или интегрированный результат исследований существенно объективируется. Полученная относительная (не социологическая и не статистическая) объективность результатов исследования представляется нам достаточной в виду открытости исследовательской системы - возможности привлечения любой дополнительной точки наблюдения. Такой прием в художественной форме хорошо использован культурологами -авторами литературных текстов: Ю. Кристевой, У. Эко и М. Павичем, создавшими эффект изменяющегося призматического видения4. В современных литературных текстах, воспринимаемых как тексты особой культуры - культуры постмодерна, мы находим интересное воплощение нескольких фундаментальных механизмов постмодернистского текстопорождения: дейктический аспект перехода «смысл - текст» обусловлен (в терминах Ж. Дерриды) действием механизма различания (differance), определяющего направление бесконечной дифференциации и отсылки не только в случае построения концепции, но и в случае построения литературного нарратива, приобретающего все более концептуализированные черты, а также механизма копирования (trace), конструирующего бесконечное миметическое содержание текста, основанное на эффекте повторения любого фрагмента (или = элемента) текста с су-
щественно изменяющимся - модифицированным смыслом (в т.ч. вторичным, исчезающим или разрушающимся)5. Такой «миметический поворот» системы современных литературных текстов, как и иных текстов культуры, создает видимую фрагментарность моделируемой текстами картины мира, превращающейся в систему многократно повторяющихся понятий-концептов с частично совпадающими или налагающимися (а то и контаминированными) областями значений. Для литературного текста это, например, новый тип наррации - словарный, представляющий собой «псевдоконцептуальный псевдословарь», описывающий не значения слов/понятий, а индивидуальное «видение» этих слов-понятий. «Увиденные», «представленные» (не явленные в интеллектуальном опыте) слова-понятия составляют нечеткое концептуальное пространство индивидуальной картины мира автора и предназначаются (в качестве ментальной основы) для воссоздания индивидуального словаря (картины мира) читателя. При этом текст такого словаря-нарратива воплощает в себе постмодернистские черты от-сылочности и копирования. Соединение фрагментарности, субъективности, отсылочности и перманентного повтора является, в частности, основным признаком текста авторского словаря Сергея Чупринина. Ср., например: «Автор от лат. аи(с)1:ог - основатель, сочинитель. Началось с Михаила Бахтина. Это его идеи, подхваченные западным, а позднее и отечественным литературоведением XX века, создали представление, что проблема автора и авторства принадлежит к числу не только самых сложных, но и самых запутанных (может быть, даже в принципе не распутываемых) проблем гуманитарной мысли»6.
Указанный метод исследования можно локализовать только в пределах когнитивистики -интегрированной системы знаний и принципов, обращенных на раскрытие механизмов и пределов существования человеческого типа сознания. В изменяющемся мире, описываемом с позиции когнитивистики, любой текст культуры (в т.ч. литературный) представляет собой уже не легко обнаруживаемую сознанием первич-
ную когнитивную модель - систему «репрезентаций действительности» (например, в «классическом» литературоведении) или обоснованный знанием выбор возможной интерпретации текста-как-мира и мира-как-текста (например, в работах по семиотике текста Ю.М. Лотмана). Познавательная активность адресата любого литературного текста выражает себя прежде всего в сличении/сопоставлении текста с языковым пространством - континуумом, включающим в себя набор сложных когнитивных элементов: стратегий, трансформаций, континунальных текстообразующих единиц, существующих одновременно в сознании и языке, в структуре знания и структуре текста. Такое совмещение в исследовательском поле традиционно разомкнутых или, иногда, противопоставленных областей знания позволяет выявить существенные черты изменяющегося мира смыслов, определить соотношение смыслов и семиотической основы литературного текста. Подвижное и неустойчивое единство СОЗНАНИЯ, ЯЗЫКА (КОДА) и ТЕКСТА оказывается еще одним вероятностным вариантом интерпретации семиотического треугольника, которое демонстрирует онтологические факторы образования знаковых систем (в т.ч. языка) в пределах интеллектуальной истории человечества.
В этом условном треугольнике зависимостей «все обусловлено всем»: сознание - наличием кода и текста, текст - наличием сознания и кода, а код - существованием сознания и наличием текста. Представление о семиотическом единстве сознания и текста через посредство языка нашло свое отражение в лингвистическом понятии «целостность текста», под которым понимается система движения мысли по выражению смыслов или выявлению смыслов: «Вне зависимости от направления движения мысли когнитивного субъекта - от смысла (замысла) к форме или от формы к смыслу как проинтерпретированному замыслу - целостность текста неизменно определяется целостностью стоящего за текстом сознания. Оперируя единицами поверхностной структуры, интерпретатор толкует их, исходя из целостности текстового смысла»7.
Когнитивно определяемая целостность вместе с тем не является пустой бесконечностью или не структурируемым полем перетекания смыслов из сознания в текст и из текста в сознание. Смысловое поле (семиотическое пространство) литературных текстов как текстов культуры особым образом структурировано из вероятностного списка ментально существующих лингвосемиотических конфигураций с неясно очерченными границами. К ним относятся лингвосемиотические конфигурации высшего порядка (сверхзнаковые): когнитивные стратегии и когнитивные трансформации, а также лингвосемиотические конфигурации континуальнознаковые: концепты, логоэпистемы, мотивы и образы, различающиеся между собой уровнем дискретности и способом передачи смыслов8. Особое место в семиотическом пространстве литературных текстов занимает интеллектуальная составляющая - система личностных смыслов, имеющих собственно когнитивную и социокультурную природу. Именно личностные смыслы являются квинтэссенцией процедуры означивания - главной задачи человеческого способа бытия. Они создают тот индивидуальный ментальный мир, который при взаимодействии с текстами культуры инициирует возможность бытия мира в знаках, или семиозиса. Для осуществления семиозиса наибольшее значение имеет образование или, по-другому, порождение вербализованных смыслов: «Квант содержания сознания превращается в мысль по мере того, как отдельные концепты этого содержания - личностные смыслы - упорядочиваются и вербализуются соответственно закономерностям используемой в акте речи языковой системы»9. Совершенно ясно, что личностные смыслы как основа текстопорождения/тексто-восприятия существуют не просто в виде суммы интериоризированных (или усвоенных, приобретенных) знаний, но в системе индивидуально ощущаемой, переживаемой культуры, вне которой личностное существование вообще представляется проблематичным.
Я думаю также, что может быть предпринята попытка обобщить сказанное в пределах некоторого общего утверждения, объединяю-
щего идею смысла (процесса) и функции (оболочки). Необходимо попытаться схематизировать процессы смысло- и текстообразования -некоторой последовательности ментальных действий. Необходимо, наконец, задать список лингвосемиотических конфигураций, разноуров-
невые комбинации которых создают семиотическое и когнитивное богатство текстов. Однако и тогда, по-видимому, вряд ли удастся исчерпывающе описать феноменологию такого сложного семиотического явления, как литературный текст.
Примечание
1 Мамардашвили М.К. Сознание и цивилизация II Человек в системе наук / отв. ред. Фролов И.Т. М., 1989.
2ДерридаЖ. Позиции/пер. с фр. В.В. Бибихина. М., 2007. С. 16-17.
3 Лошаков Р. А. Бытие языка как язык бытия II Вестн. Помор, ун-та. Сер. «Гуманит. и соц. науки». 2003. № 2(4). С. 31-42.
4 Эффект призматического, а может быть, даже фасеточного видения предмета исследования создает сюжет романов У. Эко «Имя розы», М. Павича «Хазарский словарь», Ю. Кристевой «Смерть в Византии». Этот же эффект может применяться для создания своего рода «интеллектуальной западни», выстроенной в псевдоисторических романах М. Веллера, Б. Акунина и др.
5Харт К. Постомодернизм. М., 2006.
6 Чупринин С. Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям. М., 2007.
1ФукуямаФ. Конец истории и последний человек. М.,2007.С. 143.
8 Проблема когнитивных стратегий и когнитивных трансформаций была рассмотрена автором в статьях в «Вестнике Международной академии наук (Русская секция)» (№ 2 за 2007 г. и № 2 за 2008 г.).
9ЩироваИ.А., ГончароваЕ.А. Многомерность текста: понимание и интерпретация. СПб., 2007.
Sulimov Vladimir CONCEPTION OF MODERN LITERARY TEXT: CULTUROLOGY AND COGNITIVISTICS
Lingua-semiotic peculiarities of modern literary texts functioning as texts of culture are considered in the article. The role of cognitive mechanisms of the «meaning to text»transfer (cognitive strategies, cognitive transformations, metaphors and concepts) is emphasized; methods of forming an individual worldview are demonstrated.
Контактная информация: e-mail: vasulimov@mail.ru
Рецензент - Теребихин H.M., доктор философских наук, профессор кафедры культурологии и религиоведения Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
