CC BY
238
КОНЦЕПТ «СМЕРТЬ»
В МЕКСИКАНСКОМ НАЦИОНАЛЬНОМ ВАРИАНТЕ ИСПАНСКОГО ЯЗЫКА И КУЛЬТУРЕ МЕКСИКИ
О.С. ЧЕСНОКОВА
Кафедра иностранных языков филологического факультета Российский университет дружбы народов Ул. Миклухо-Маклая, 6, 117198 Москва, Россия
В статье анализируется культуроспецифическое содержание концепта «смерть» в мексиканском национальном варианте испанского языка и культуре Мексики.
Концепт «смерть» представлен в картине мира любого народа. По данным А. Вежбицкой, «жизнь» и «смерть»: жить, умереть, входят в число кандидатов в основные универсальные элементарные смыслы [Вежбицкая, 2001, с. 53]. В мифологической модели мира, наряду с противопоставлениями света и тьмы, неба и преисподней, правды и лжи, жизнь и смерть образуют одну из фундаментальных оппозиций. Мифопоэтическая традиция многих народов показывает, что жизнь черпает свои силы в смерти, непосредственно с нею связана и смертью очищается. В то же время нельзя не признать, что содержание концепта «смерть» в языке и культуре национально маркировано. Культура Мексики и мексиканский национальный вариант испанского языка дают богатейший материал для диахронного и синхронного изучения этого вопроса.
Культура Мексики - синтетическая по своему содержанию. Она впитала сокровища культуры индейцев и традиционных форм испанской культуры. Индейский же компонент образует одну из основ национального своеобразия мексиканского варианта испанского языка [1]. Древние индейцы обладали разветвленной системой представлений о вселенной, пространстве и времени. Смерть занимает в этих представлениях одно из ключевых мест. Ацтекский Миктлан (Mixtlan; «область мертвых») и майякский Метналь (Metnal) обозначали холодное и темное подземное царство, где до своей окончательной гибели обитала душа покойного, умершего естественной смертью, и добраться куда ей помогали собаки. Повествование о путешествии верховного ацтекского божества -Кетцалькоатля - в Миктлан считается одной из вершин эпоса науа [Культура Латинской Америки. Энциклопедия, 2000, с. 21]. Именно аллюзию к этим древним верованиям мы находим в следующем фрагменте из романа знаменитого мексиканского писателя Карлоса Фуэнтеса (р. 1928) «Годы с Лаурой Диас» при описании смерти Фриды Кйло: Así la fotografió Laura Díaz, creyendo que retrataba un cuerpo inerte, sin darse cuenta de que Frida Kahlo había emprendido
ya el viaje a Mictlan, el averno indígena a donde sólo se llega guiada por trescientos perros ixcuincles, los perros pelones que Frida coleccionaba y que ahora aullaban desconsolados en los patios, las azoteas y las cocinas de la casa fúnebre, huérfanos de madre [Fuentes, 1999, p. 505-506]. Примечательность этого фрагмента в том, что он иллюстрирует, как доколумбовские пласты и коллизии продолжают свое существование в современном языковом постижении действительности.
Каково отношение современных мексиканцев к смерти? Есть ли в этом отношении нечто примечательное, отличающее их от других народов? Как отражено это отношение в языке?
Лауреат Нобелевской премии по литературе, мексиканский поэт и писатель Октавио Пас (1914-1998), так рассуждает в своей книге «Лабиринт одиночества»: Para el habitante de Nueva York, París o Londres, la muerte es la palabra que jamás se pronuncia porque quema los labios. El mexicano, en cambio, la frecuenta, la burla, la acaricia, duerme con ella, la festeja, es uno de sus juguetes favoritos y su amor más permanente («Для жителя Нью-Йорка, Парижа или Лондона «смерть» является словом, которое он никогда не произносит, потому что слово это обжигает ему губы. Мексиканец же, напротив, употребляет его часто. Он смеется над смертью, лелеет ее, засыпает с ней, устраивает в честь нее праздники. Смерть - одна из его любимых игрушек, и его любовь к ней постоянна». Здесь и далее перевод наш. - О.Ч.) [Paz, 1999, р. 63]. Завораживание смертью, по выводам А.Ф. Кофмана, составляет универсальный художественный мотив латиноамериканской литературы [Кофман, 1997, с. 292]. Автором следующего объяснения отношения мексиканцев к смерти является К. Фуэнтес: El llamado gusto mexicano por la muerte es un doble recurso de la vida: la mitad que completa la vida, pero la muerte sólo se salva en la vida, sólo es parte de la vida, si se convierte en hecho consciente, en compañera permanente, en objeto de celebración y resistencia trágica («Пресловутая любовь мексиканцев к смерти является своеобразным двусторонним ресурсом жизни: смерть - это половина, делающая жизнь полной; смерть спасается только жизнью, она только часть жизни, если воспринимать ее осознано, если она становится постоянной спутницей жизни, объектом празднования и трагического противостояния») [Fuentes, 1997, р. 13]. Процитированные суждения позволяют понять, почему мексиканский вариант испанского языка обнаруживает изобилие аллюзий к смерти и национально-культурную специфику применения единиц семантического поля «смерть». Среди этих особенностей назовем прежде всего следующие.
1. Многочисленные синонимы (в большинстве своем - метафорические и основанные на языковой игре) слова muerte «смерть». По поводу экспрессивности обозначений смерти авторитетнейший мексиканский лингвист Х.М. Лопе Бланч отмечает, что большинство из них является номинациями игрового характера [Lope Blanch, 1963]. Действительно, почти все переносные обозначения смерти обладают комическими и даже гротескными коннотациями, за большинством которых стоит представление о смерти как о скелете: dientona (зубастая), la sin dientes (беззубая), cabezona (головастая), flaca (худая), tembeleque (дрожащая). Существительное calaca является мексиканским вариантом обозначения черепа (calavera) и, выступая синонимом смерти, также восходит к скелету
как ее традиционной символике. К скелету восходят и номинации calavera (череп), pelona и calva (лысая).
2. Возможная уменьшительность прилагательного muerto, дающая форму muertito [2].
3. Особенности вторичных смыслов единиц семантического поля «смерть». Так, существительное calavera, помимо прямого значения «череп», может означать саму смерть (Cuando venga la calavera a buscarme no voy a achicopalarme), вид сладостей, изготавливаемых ко Дню мертвых (No debe dar terror ni antipatía, como no nos los dan las calaveras de azúcar), стихи, сочиняемые ко Дню мертвых; деньги или подарки, которые дети просят и ожидают в День мертвых, а также задний фонарь у автомобиля. Общеиспанское предикатно-характери-зующее значение существительного calavera как носителя пороков [Moliner, 1986. Т. 1, р. 460], в Мексике конкретизировано до значения «любитель поволочиться за женщинами», «кутила, гуляка»: Antes de casarse Pedro era un calavera muy conocido como tal [Diccionario del español usual en México, 1996, p. 200-201]. Кроме того, форма множественного числа рассматриваемого существительного calaveras именует жанр народного мексиканского искусства (гравюра, лубок), название которого транслитерируется на русский язык как «калаверас».
4. Обилие фразеологических единиц, упоминающих смерть и апеллирующих к смерти, как эксплицитно (при непосредственном употреблении единиц соответствующего семантического поля как в следующем фразеологизме, призыве выполнять обещанное cáite cadáver, где cadáver - труп), так и имплицитно, типа estirar la pata (умереть), большинство из которых является эвфемизмами
[3].
Национальные фразеологические системы служат бесценным материалом для реконструкции языковой личности, поскольку фразеологические единицы часто оказываются тем зеркалом, в котором лингвокультурная общность идентифицирует свое национальное самосознание [4].
Мексиканская фразеология является красноречивым языковым отражением рефлексий обиходного сознания над ролью смерти в организации бытия. Словари мексиканизмов, специальные издания по мексиканской фразеологии, фольклору и юмору изобилуют фразеологическими единицами, упоминающими смерть. На материале изданий Э. Переса Мартинеса [Pérez Martínez, 1994] и А. Яньеса [Yáñez, 1977] рассмотрим фразеологические единицы, упоминающие смерть эксплицитно, и проанализируем их культуроспецифические значения и коннотации.
Универсальная этическая позиция отношения к мертвым (ср. латинское De mortius aut bene aut nihil) содержится в фразеологизмах Sobre el muerto, las coronas и A los vivos pan, y a los muertos, paz■ Неизбежность смерти констатируется в фразеологизме A mal de muerte, по hay médico que le acierte, а тот факт, что никто заранее не знает, где его настигнет смерть - в речении «El que ha de morir a oscuras» aunque muera en velería («Рожденный умереть в темноте умрет даже в свечной лавке»). Предельный характер ситуации смерти мотивирует следующие фразеологические речения, объединенные сходством синтаксической и понятийной структуры. Смерть (субъекта) выступает семантикой условия, а обесценивание ситуации - семантикой следствия: Muerto el ahijado, se acabó el compadrazgo («Крестник умер - кумовство за-
кончилось»); Muerto el perico, para qué quiero la jaula («Попугай умер - зачем мне клетка?»); Muerta Jacinta, se acabaron los dolientes («Хасинта умерла -нет больше страдальцев»)\Muerto el perro, se acabó la rabia («Пес умер - бешенства больше нет»).
Именно экстремальностью и предельностью смерти в организации бытия объясняется, вероятно, тот факт, что аллюзией к смерти мексиканская фразеология образно озвучивает восприятие объектов как предельных по интенсивности признака: Hay muertos que по hacen ruido y son mayores sus penas («Есть мертвецы, которые молчат, но горе их гораздо больше» - о вреде поверхностных суждений); Cansado de velar cadáveres y no pinches muertos con cabezas de cerillas («Я устал бдеть у гроба с трупами, а не с паршивыми мертвецами с крошечными головами» - предостережение, что говорящий разбирается в истинной ценности явлений); Estoy en el panteón del olvido («Я на кладбище забвения» - жалоба на незаслуженное забвение и невнимание); ¿De qué mueren los quemados?... de ardores («От чего умирают обожженные? От пламени»; констатация-предостережение, что бессердечные люди захлебываются от собственной злобы).
Мексиканская идиоматика богата примерами, относимыми к самым обыденным бытовым ситуациям, где упоминание смерти может расцениваться как своеобразное средство карнавализации речевого поведения: Huyes de la mortaja y te abrazas al difunto («Спасаешься от савана, а в итоге обнимаешь покойника»; укор в адрес тех, кто замечает лишь чужие недостатки); Сото ya те he muerto sé que es la eternidad («Я мертв и знаю, что такое вечность», означающее довод «На ошибках учатся»); Ser uno сото la muerte de Apango, que ni chupa ni bebe ni va al fandango («Как смерть Апанго: ни пьет, ни ест, ни танцует фанданго» - о человеке, привередливом в еде и питье); Andar сото el diablo, de cabrón entre muertos («Как черт, словно пройдоха среди мертвецов»; означающее «слоняться без дела» и перекликающееся по жизненно-бытовой отнесенности с русским фразеологизмом «(только) за смертью посылать» - о том, кто очень медленно ходит по какому-л. делу, поручению» [Словарь русского языка, 1984. Т. 4, с. 152]; ¿De qué murió? («От чего (он) умер?»; вопрос, задаваемый в момент неожиданной паузы в разговоре); cáite cadáver («стань трупом» - «хоть умри» -призыв выполнять обещания); de un jalón hasta un panteón («одним махом на кладбище» - адвербиальное значение «окончательно и бесповоротно»).
Целый ряд фразеологизмов отражает пренебрежительно-насмешливое, подчас издевательское отношение к смерти. Насмешка над смертью может основываться на принижении силы олицетворяемой смерти:
Al cabo la muerte es flaca y no ha de poder conmigo («Смерть слаба, и меня ей не одолеть»);
или конструировании алогичных ситуаций:
No vas a morir de parto ni de cornada de burro («Ты не умрешь ни от родов, ни от удара рогом осла», адресованное мужчине); Vámonos muriendo ahorita que están enterrando gratis («Умрем сейчас, так как хоронят бесплатно»).
Если предыдущие примеры отражают насмешливое отношение к страху смерти, то выражение asustarse con el petate del muerto («испугаться циновки мертвеца») символизирует насмешку над страхом вообще.
Насмешливое и - шире - карнавальное отношение к смерти воплощено в национальном празднике Дня мертвых (Día de los Muertos) - 2 ноября, в кото-
ром, помимо символа естественной и неизбежной печали по умершим, смерть выступает в роли карнавального страшилища, которого не боятся, над которым смеются и даже издеваются. Национальный колорит и многозвучность Дня мертвых неоднократно подчеркивались исследователями [Силюнас, 1986, с. 19; Кутейщикова, 2000, с. 304-305]. Стихия Дня мертвых поразила в свое время С. Эйзенштейна (1898-1948) и явилась для него одним из источников вдохновения при создании фильма «Да здравствует Мексика!» (1931-1932). Неудивительно, что мексиканский День мертвых входит в сферу знакомства изучающих испанский язык с национальным своеобразием культуры испаноязычного мира [Moreno, Tuts, 1991, p. 219-220] и может послужить причиной культурного шока [Фирсова, 2003, с. 75].
Однако было бы упрощенным и поверхностным воспринимать отношение мексиканцев (в том числе и отраженное в языке) к смерти как нечто исключительно карнавально-праздничное, хотя в этом отношении действительно есть много красочного и образного. Вновь обратимся к роману Карлоса Фуэнтеса «Годы с Лаурой Диас». В уже упоминавшемся эпизоде смерти Фриды Кало Фуэнтес нанизывает синонимы слова muerte «смерть», не употребляя его самого:
Renació para irse con sus perros al otro barrio, a la patria de la pelona, la mera dientona, la tostada, la catrina, la tía de las muchachas [Fuentes, 1999, p. 507].
Интересно отметить, что сама, знаковая для мексиканской живописи, фигура Фриды Кйло (1907-1954), наполненная физическим и духовным преодолением, сопряжена с символикой смерти. Таков, например, один из ее знаменитых сюрреалистических автопортретов - «Автопортрет с думами о смерти» [Autorretrato Pensando en la Muerte, 1943], с помещенным на лбу черепом. Черепа и скелеты являются основной символикой жанра народного мексиканского изобразительного искусства калаверас. Этот жанр нашел блестящее выражение в творчестве мексиканского графика Хосе Гуадалупе Посады (1851-1913), прежде всего в его серии «калаверас», по гротескному звучанию перекликающейся с офортами Гойи. Размышляя о творчестве Х.Г.Посады, К.Фуэнтес отмечает: La vida sólo es vivible si no se olvida de la conciencia trágica, incluyendo, como lo hace Posada, la visión de la muerte («Жизнь можно прожить только в том случае, если мы осознаем ее трагическую сторону, включая, как это делает Посада, видение смерти») [Fuentes, 1997а, р. 439]. Созданный Посадой образ калаверы Катрины, олицетворяющей прогнивший порфиристкий режим, продолжил свою жизнь в фреске знаменитого мексиканского муралиста Диего Риверы (1886-1957) «Воскресный сон в Аламеде» [Sueño de una tarde dominical en la Alameda central, 1947]. Копию фрески, установленную в центре мексиканской столицы, ежедневно видят тысячи мексиканцев. Фреска насчитывает 75 фигур, символизирующих ключевые персонажи истории и культуры Мексики. Разряженный скелет, расположенный в самом центре фрески рядом с портретом Диего-ребенка, и есть калавера Катрина, фигурой которой Ривера чествует смерть.
Итак, в мексиканском национальном варианте испанского языка и культуре Мексики мы находим амбивалентное восприятие жизни и смерти, окрашенное буйными карнавальными красками, трагизмом и глубоким философским осмыслением. Индейские корни, преемственность, карнавал, трагедия и неизбежная данность бытия представляются главными составляющими концепта «смерть» в культуре и испанском языке Мексики.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Особенности испанского языка Мексики рассмотрены в работе: Чеснокова, 1999.
2. Диаметрально противоположные коннотации этого прилагательного в испанском языке Мексики и итальянском языке подмечает Р. Хименес Катаньо [Jiménez Cataño, 1993]
3. Об эвфемистическом потенциале глагола morir в кубинском национальном варианте испанского языка см.: Родченко, 2000; о развитии семантики идиом значения «перестать жить» в русском языке см.: Юминова, 1999.
4. Подробнее см.: Телия, 1996; Фразеология в контексте культуры, 1999; Черданцева, 2000.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вежбицкая Анна. Понимание культур через посредство ключевых слов. - М., 2001.
2. Кофман А.Ф. Латиноамериканский художественный образ мира. - М., 1997.
3. Культура Латинской Америки. - М., 2000.
4. Кутейщикова В.Н. Москва-Мехико-Москва. Дорога длиною в жизнь. - М., 2000.
5. Родченко A.B. Средства эвфемии в современном испанском языке (на материале кубинского национального варианта). АКД. - М., 2000.
6. Силюнас В. О художественном своеобразии латиноамериканского искусства // Искусство стран Латинской Америки. - М., 1986.
7. Словарь русского языка: В 4-х т. - М., 1984.
8. Телия В.Н. Русская фразеология: Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. - М., 1996.
9. Фирсова Н.М. О межъязыковой и межвариантной специфике коммуникативного поведения (на материале культур русского и испаноязычных народов) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «Лингвистика». - 2003. - № 5.
10. Фразеология в контексте культуры / Отв. ред. В.Н.Телт. - М., 1999.
11. Черданцева Т.З. Итальянская фразеология и итальянцы. - М., 2000.
12. Чеснокова О.С. Мир испанского языка: Мексика. - М., 1999.
13. Юминова А.Б. Культурологический аспект развития семантики идиом поля «смерть» в современном русском языке (по результатам психолингвистического эксперимента) // Фразеология в контексте культуры. - М., 1999.
14. Diccionario del español usual en México / Dirigido por Luis Femando Lara. - México, 1996.
15. Fuentes C. Tiempo mexicano. - México, 1997.
16. Fuentes C. El espejo enterrado. - México, 1997a.
17. Fuentes C. Los años con Laura Díaz. - México, 1999.
18. Jiménez Cataño R. El discreto encanto del diminutivo // Istmo. - 1993. - № 208, septiembre-octubre.
19. Lope Blanch J.M. Vocabulario mexicano relativo a la muerte. - México, 1963.
20. Moliner M. Diccionario de uso de español. - Madrid, 1986.
21. Moreno C., Tuts M. Curso de perfeccionamiento. Hablar, escribir y pensar en español. -Madrid, 1991.
22. Paz O. El laberinto de soledad. - México, 1999.
23. Pérez Martínez H. Refrán viejo nunca miente - Zamora, Mich, 1994.
24. Richard R.. (Coordinador). Diccionario de hispanoamericanismos no recogidos por la Real Academia. - Madrid, 1997.
25. Yáñez A. Las tierras flacas. - México, 1977.
THE CONCEPT «DEATH»
IN THE MEXICAN SPANISH AND THE MEXICAN CULTURE
O.S. CHESNOKOVA
Department of Foreign Languages Russian Peoples’ Friendship University
6, Mik.luho-Mak.laya Str., 117198 Moscow, Russia
The article focuses on the verbal and cultural manifestations of the concept «death» in the Mexican Spanish and the Mexican Culture.
