CC BY
179
Lingua mobilis № 5 (38), 2012
КОНЦЕПТ «ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ»
В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ПРОСТРАНСТВЕ ПОВЕСТИ А. И. КУПРИНА «ЯМА»: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ
Д. В. Минец
Статья посвящена анализу концепта «Публичный дом» в повести А. И. Куприна «Яма». В повести А. И. Куприна «Яма» локус публичного дома концептуализируется. Инверсионность локуса дома терпимости в данном случае обусловлена историческими особенностями гендерных отношений в XIX- начале XX века.
Ключевые слова: концепт, пространство, публичный дом, локус.
Повестью «Яма» А. И. Куприна актуализирована особая пространственная модель: так называемое «резонантное пространство» [5. С. 292] русской культуры - локус публичного дома. В повести А.И. Куприна «Яма» локус публичного дома концептуализируется, метафоризируется, символизируется.
Произведение А. И. Куприна открывает авторская «этимологическая» справка, посвященная вполне определенному денотату окраины одного «большого южного города» «Ямская слобода» и, соответственно, названия повести. Автор не конкретизирует топос, чтобы подчеркнуть универсальную культурную материализован-ность денотата. Топоним «Ямская слобода» редуцируется до однокомпонентного «Яма». Далее заявленный локативный концепт конкретизируется, дробится на микролокусы той же семантики: дома терпимости Ямской слободы разного уровня и разного калибра («тридцать с лишком заведений»).
Весь остальной нарратив повести сосредоточен именно на локусе «двухрублевого заведения» Анны Марковны. Частные подробности жизни обитательниц данного заведения акцентированы номинативной составляющей образов. У обитательниц заведения и соответствующие локусу имена: сама хозяйка, на чье имя записан дом, - Анна Марковна (ономастическая модель: имя + фамилия); две экономки - старшая и младшая: Эмма Эдуардовна (ономастическая модель: имя + фамилия) и Зося (редукция ономастической модели 12
12
Язык художественной литературы
до разговорного варианта имени), только что выбившаяся из «рядовых барышень», Манька Маленькая (она же Манъка Беленькая), кроткая и тихая девушка, краснеющая по всякому пустяку и превращающаяся в Манъку Скандалистку, когда выпьет; «тихая» Тамара, влюбленная в вора Сеньку; больная Паша; единственная во всем заведении любительница чтения Женя; Любка; Сонька; Катька; Манъка Большая, или Манька Крокодил (ономастические модели представлены просторечными вариантами, прозвищами).
В повести локус публичного дома интерпретируется как одна из форм специфического «домашнего» пространства, соотносимого, в частности, с концептами «дом», «жилище»: девушки-героини повести живут в «доме Анны» Марковны. В авторском нарративе, в речи девушек определение «дом терпимости» в большинстве случаев редуцирован до однокомпонентной формы «дом». Актуализация данной ассоциативной связи впервые происходит в первой главе первой части повести: «Как-то само собою случилось, что на развалинах тех старинных, насиженных гнезд... » [1. С. 140]. Переносное номинативное значение лексемы «гнездо» акцентирует значимость когнитивных множителей «семья», «дом», однако синтагматика лексемы в тексте такова, что признак «публичный» / «продажный» лишь редуцирован: «тайно торговали водкой и свободной любовью».
Рис. 1. Топографический уровень локативного концепта «Публичный дом».
13
Lingua mobilis № 5 (38), 2012
Вторая часть повести открывается описанием предыстории гибели Ямы: публичный дом также весьма недвусмысленно уподобляется гнезду, расширяя эмотивное наполнение когнитивной сферы «семья»: «...администрация в один прекрасный день взяла и разорила дотла старинное, насиженное, ею же созданное гнездо узаконенной проституции...» [1. С. 225]. Семантическое наполнение словарной дефиниции и ее кодифицированная синтагматика такова, что сближает локусы нормативного дома и дома терпимости: «Гнездо — место, устраиваемое или приспосабливаемое птицами для кладки яиц и высиживания птенцов»; «Свить (себе) гнездо -1) устроить уютное жилище; завести семью» [4. Т. 1. С. 320]. Авторские текстовые валентности обладают теми же коннотациями: «старинное», «насиженное» (ср. тургеневские дворянские гнезда). Однако концепт гнездо обладает еще и иным подтекстовым оценочным потенциалом (ср. осиное гнездо [4. Т. 2. С. 646]): здесь: гнездо разврата.
Разрушение локуса публичного дома у Куприна - возврат к исходной, нормативной домашней когнитивной сфере: «Теперь вместо буйных Ямков осталась мирная, будничная окраина, в которой живут огородники, кошатники, татары, свиноводы и мясники с ближних боен...» [1. С. 226].
Антиномичность наблюдается в ономастическом пространстве -ином, семиотическом надуровне локуса публичного дома:
Т двойные имена: «Но уже давнишний обычай домов терпимости - заменять грубые имена Матрен, Агафий, Сиклитиний звучными, преимущественно экзотическими именами» [1. С. 150];
Т апелляция к общекультурному контексту (аллюзийные отсылки, интертекст): проститутка «Тамара когда-то была монахиней или, может быть, только послушницей в монастыре...» [1. С. 144]: отсылка к лермонтовскому «Демону», где героиня также была монахиней;
Т соположение опять же двух совершенно противоположных ментальных пространственных локусов - борделя и монастыря; все та же проститутка «Тамара . почти не растягивает губы, а делает в их концах маленькие, лукавые, двусмысленные углубления, совсем как у Моны Лизы на портрете Леонардо да Винчи» [1. С. 151]: ком-паратив строится на апелляции образа проститутки к Моне Лизе да Винчи как концепту святости и эталону красоты.
Инверсионность локуса дома терпимости в данном случае обусловлена историческими особенностями гендерных отношений в
14
Язык художественной литературы
XIX - начале XX века. Брак являлся единственно возможной нормативной формой связи между мужчиной и женщиной, преследующей прокреативные цели [3. С. 185]. Институту брака, то есть семье, соответствует пространственная концептуальная категория - дом. Эта сфера изначально является результатом собственно культурной человеческой деятельности. Локус публичного дома на ментальном уровне занимает позицию «пространственной ниши» для иных - нерегламентированных - гендерных взаимоотношений и содержит в себе апелляцию к общему культурному контексту русской литературы: общий топос «публичного дома» в русской литературе: ср.: «Невский проспект» Н. В. Гоголя; «Записки из подполья» Ф. М. Достоевского; «Припадок» А. П. Чехова; «Тьма» Л. Н. Андреева и др. В прагмалингвистическом смысле это пространство можно интерпретировать и более широко - как эротико-порнографическое пространство художественного дискурса русской литературы [3. С. 183]. Отсылка к Достоевскому получит непосредственное текстовое воплощение на уровне имени собственного. Сонечка Мармеладова в русской культуре уже интерпретирована как некая семиотическая культурема: «Я вас спрашиваю: что русская литература выжала из всего кошмара проституции? Одну Сонечку Мармеладов}»». Этот концепт-оним получает в тексте характеристику посредством набора характеристик противоположной оценочной модальности: «Судьба русской проститутки - о, какой это трагический, жалкий, кровавый, смешной и глупый путь!» [1. С. 198].
С локативным концептом «Дом» непосредственную связь обнаруживает концепт «материнство» и связанные с ним концепт «ребёнок» и ментальная категория детскости и т.д. Соположение «падшей женщины» с матерью ярче всего отражено в купринской «Яме» в отношениях между Женькой и кадетом Колей Гладышевым, материнская привязанность к которому удерживает её от умышленного заражения юноши сифилисом. В то же время всех обитательниц заведения Анна Марковны автор характеризует как настоящих «детей»: «Но если они и лгут, то лгут совсем как дети» [1. С. 212].
Обращение непосредственно к локусу «классического» публичного дома обнаруживает там и инверсивный концепт «бордельной семьи». Хозяйка дома терпимости персонифицирует «мать»: «Ей-богу, она здесь как за родную дочь» [1. С. 146], - говорит о совращённой девушке, попавшей в публичный дом, Анна Марковна из «Ямы» А. И. Куприна. Отношения внутри публичного дома выстро-
15
Lingua mobilis № 5 (38), 2012
ены по тому же условному «семейному» принципу: эта лексему довольно часто употребляют сами проститутки в купринской повести, характеризуя собственные отношения: «Не беспокойтесь... ничего особенного... - ответила Женя еще взволнованным голосом. - Так ... наш маленький семейный вздор» [1. С. 201].
Отношения с клиентом также получают характеристику в терминах «семейного кодекса»: «Шустрая Нюрка выскакивала в переднюю и, осведомившись, кто пришел, докладывала возбужденно, по своему обыкновению: - Женька, твой муж пришел!» [1. С. 175]; экономка Зося, рассчитываясь с преподавателем гимназии, «мужем» Маньки Маленькой на эту ночь, поздравляет их с «законным браком» [1. С. 169].
Однако локус публичного дома является, в отличие от просто дома (патриархальной семьи), матриархатной структурой (перевернутая гендерная модель). Между проститутками при этом в тексте складываются сестринские отношения (концепты родства, братства, сестры).
Как особую форму «бордельного брака» можно выделить женитьбу на проститутке благородного (но часто бедного) юноши (ср. в русской литературе фактически создаётся культурный миф о спасении блудницы путём заключения брачных уз с ней): в повести концептема «женитьба на проститутке» также становится одним из вербализаторов локуса публичного дома. Маркером «новой» жизни становятся самые известные когнитивные сценарии-клише: Лихонин «выкупает» Любку из публичного дома с целью вернуть ее к обычной жизни, однако эта идея в итоге не выдерживает проверку жизнью. Попытки Любки (падшей женщины) найти себе место в рамках истинного «домашнего пространства» обречены: пересечение лотмановской «семантической границы» невозможно [2. С. 282]: публичный дом => дом, жилище => публичный дом.
Инверсионность как основная характеристика локуса публичного дома - по отношению к дому - обусловливает наличие и другого качества, а именно - маскарадности борделя как примера вывернутого наизнанку, антисоциального пространства, где имеют место нерегламентированные отношения, в которые вовлечены маргинальные персонажи: «...воры, убийцы, сутенеры и другая сволочь» [1. С. 211].
Концепт «Публичный дом» как локус становится текстообразующей категорией повести А. И. Куприна «Яма»: он функционирует не
16
Язык художественной литературы
только в качестве ценностно важного культурного локуса, «исполненного смысла», но и эволюционирует, переходя на новые, более сложные уровни организации («анти-дом»), «втягивая в себя» иные, пространственные («монастырь») и непространственные («семья», «ребенок») категории и тем самым формируя эротический текст культуры и русской литературы. Публичный дом показан в повести на двух уровнях (топографическом и символическом) в трех плоскостях семантического пространства повести (денотативное, концептуальное, эмотивное).
Рис. 2. Концепт «Публичный дом» в повести А. И. Куприна «Яма».
Список литературы
1. Куприн, А. И. Собр. соч. в 6 т. М., 1994. Т. IV.
2. Лотман, Ю. М Структура художественного текста. M., 1970.
3. Мельникова, Н. Н. «Бор-дельное пространство» русской литературы: (к вопросу о художественном воплощении локуса публичного дома) // Литературная учеба. 2010. № 1. С. 181-194.
List of literature
1. Kuprin, A. I. Sobr. soch. v 6 t. M., 1994. T. IV.
2. Lotman, Ju. M Struktura hu-dozhestvennogo teksta. M., 1970.
3. Mel'nikova, N. N. «Bordel'noe prostranstvo» russkoj literatury: (k voprosu o hudozhestvennom voplowenii lokusa publichnogo doma) // Literaturnaja ucheba.
2010. № 1. S. 181-194.
17
Lingua mobilis № 5 (38), 2012
4. Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А. П. Евгенье-вой. М., 1999.
5. Топоров, В. Н. Пушкин и Проперций. О «резонантном» пространстве литературы // Colloquia classica et indo-europica: Классическая филология и индоевропейское языкознание / Под ред. Н.Н. Казанского. СПб., 2000. С. 292-315.
4. Slovar' russkogo jazyka: V 4-h t. / Pod red. A. P. Evgen'evoj. M., 1999.
5. Toporov, V. N. Pushkin i Propercij. O «rezonantnom» pros-transtve literatury // Colloquia classica et indo-europica: Klassi-cheskaja filologija i indoevropejs-koe jazykoznanie / Pod red. N.N. Kazanskogo. SPb., 2000. S. 292315.
18
