CC BY
29
5Соловьёв Вл. Красота в природе // Соловьёв B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С.48.
6Шахматова Е.В. Восток как метафизичекая парадигма идеи всеединства в культуре Серебряного века // Вопр. филос. 2008. № 3. С. 147. 7Архипов Ю. О тайнах русской души и истории // Лит.газ. 2008. № 24. С. 6. 8Якимович А.К. Новое время. Искусство и культура XVII - XVIII веков. СПб., 2004. С.18 - 19. 9Гессе Г. Избранное. М., 1977. С. 258.
10Соловьёв Вл. Смысл любви //Соловьёв, В. Указ. соч. С.114. "Там же. С.145 - 146.
12Гройс Б. Россия как подсознание Запада // Искусство кино. 1992. № 12. С.8. 13Иванов Вяч. Кручи // Иванов, Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С.106. 14Иавлов О. Гефсиманское время // Октябрь. 2008. №1. С.144. 15См.: Тульчинский Г. Л. Постчеловеческая Персонология. СПб., 2002. С.648.
A.B. ГУНЧЕНКО
Ставропольский государственный университет
КОНЦЕПТ «ПОЭТ» В ФИЛОСОФСКОМ ДИСКУРСЕ В.С.СОЛОВЬЕВА
Философское творчество В.С.Соловьева в последнее время стало предметом пристального исследовательского внимания со стороны представителей самых различных областей гуманитарного знания. Особым образом активизируется лингвистическое направление в изучении идейного и теоретического наследия мыслителя, ориентированное, главным образом, на анализ семантического и концептуального аспектов религиозно-философского дискурса, единство которых представляется взаимообусловленным и нерасторжимым: «концептуальный анализ дает возможность не только более глубокого, но и более широкого рассмотрения семантики текста» и, с другой стороны, исследование системы ключевых слов текста, связанных между собой определенными структурно-семантическими отношениями и составляющих контекстное окружение концепта, их количественное и качественное употребление, организует вокруг себя «основные ассоциативно-семантические поля, инвариантным значением которых и являются концепты, вербализованные этими словами»1. Термин
«концепт» в соответствии с этим не является синонимом «понятия», но трактуется более расширительно, как ментальная структура, включающая разносубстратные единицы оперативного знания, «диалектическое единство потенциально возможных выявлений образов, значений, смыслов словесного знака»2. Такое обобщенное и динамичное рассмотрение концепта в единстве языковых и неязыковых связей, реализуемых в тексте на синтагматическом и парадигматическом уровнях, позволяет рассматривать его в качестве эффективнейшего информативного средства декларации наиболее существенных черт философского сознания автора. Исследование языка, обеспечивающего возможность реализации мысли, в философском тексте неразрывно связано с проблематикой произведения, идейными установками автора, и их максимально адекватное осмысление невозможно без учета языковых особенностей произведения, специфики словоупотребления и точного представления об особенностях семантического наполнения ключевых лексем. Поэтому анализ концепта как присутствующей в языковом сознании личности «информационной целостности» и семантики эксплицирующих его лексем не просто уточняет наши представления о терминологическом аппарате философа, вербализуя абстрактное мышление, и способствует более адекватному пониманию произведений, но через рассмотрение системного функционирования концепта в дискурсе указывает на категориальную основу философско-эстетического сознания, отображает воплощенное в языковых единицах мировосприятие Соловьева-автора.
Яркой иллюстрацией подобных положений является своеобразие концепта «поэт» в творчестве В.С.Соловьева, одного из ключевых в его эстетике, вставленного в масштабную концептуальную парадигму его религиозно-философского дискурса. Впрочем, соглашаясь с методологическим замечанием о том, что «исследование специфики базовых концептов... показательно не только «в связи с индивидуальным, оригинальным мировосприятием, но и с «точки зрения реализации в них общеязыковых потенций»3, отметим интегральные для текстов Соловьева и толковых словарей семемы, отражающие наиболее общее и широкое употребление слова. Основным является здесь положение о
том, что все значения лексемы «поэт», закрепленные в словарных дефинициях, естественно характерны и для текстов В.С.Соловьева, как активного носителя языка. На основании сопоставления различных словарных статей, можно выявить следующие зафиксированные в них более или менее общеупотребительные значения:
1. «Пистель-художник, создающий поэтические произведения»
2. «перен. Человек, наделенный высоким творческим дарованием, сильным творческим воображением (книжн.)»
3. «Человек, склонный к мечтательности и фантазированию, далекий от действительности мечтатель, фантазер (ирон.)» 4.
Три значения данной словарной статьи актуализируют следующие аспекты концепта «поэт», находящие свое выражение в философско-эстетическом дискурсе Соловьева: субъектно-деятельный, созидающий; творчески одаренный (причем источник дарования внеположен субъекту, что подчеркивается словом «наделенный»); удаленность от действительности, сопряженная с мыслительной причастностью ирреальным сферам (очевидно, что имеется ввиду отстраненность от эмпирической действительности - об этом говорит помета, указывающая на иронический тон определения, какой получило слово в обыденном употреблении). Также и представленное в «Словаре синонимов русского языка» «питомец муз»5 весьма характерно для языковой картины мира Соловьева, и имеет в его текстах некоторое образно-ассоциативное продолжение. Даже беглый взгляд при прочтении статей В.С.Соловьева, посвященных творчеству Пушкина, позволяет выделить следующие семы, составляющие ассоциативно-семантическое поле концепта «поэт»: «творец», «пророк», «художник», «гений», «избранник», «царь-самодержец», «выразитель поэзии», «олимпиец», «вдохновенный жрец Аполлона».
В этом ряду присутствует сема «выразитель поэзии», имеющая довольно частотное употребление у Соловьева и характеризующая поэта через отношение к делу своего творчества.
В статье «Значение поэзии в стихотворениях Пушкина» В.С.Соловьев называет Пушкина «поэтом по преимуществу, более беспримесным, - чем все прочие, - выразителем чистой поэзии»6; в его творчестве, подчеркивает Соловьев, явило себя «самое чистое и полное выражение поэзии как таковой», ее «эстетической сущности». «Пушкинская поэзия есть поэзия по существу и по преимуществу, -не допускающая никакого частного и одностороннего определения. Самая сущность поэзии, - то, что, собственно, ее составляет, или что поэтично само по себе, - нигде не проявлялась с такою чистотою, как именно у Пушкина.. .»7. Превосходство русского поэтического гения, явленного в лице А.С.Пушкина, над всеми прочими усматривается Соловьевым в отсутствии в его творчестве «предвзятых тенденций» и «претензий», в силу чего пушкинская поэзия служит выражением ее собственно эстетической природы. Приведем развернутое определение поэзии, которое дается в «Толковом словаре» В.Даля:
«ПОЭ31Я ж. изящество въ письменности; все художественное, духовно и нравственно прекрасное, выраженное словами, и притомъ более мерною речью. Поззгей, отвлеченно, зовуть изящество, красоту, какь свойство, качество, не выраженное на словахъ, и самое творчество, способность, даръ отрешаться отъ насущнаго, возноситься мечтою, воображеньемъ въ высш1е пределы, создавая первообразы красоты; наконець зовуть поэзгей самыя сочиненья, писанья этого рода и придуманныя для сего правила: стихи, стихотворения и науку стихотворства. Одни считали поэзт раб-скимъ подражанъемъ природе; друг1е — видениями изъ ду-ховнаго мира; третьи видятъ въ ней соединенъе добра (любви) и истины. Поэтъ м. шита, человекъ, одаренный природою способностью чувствовать, сознавать поэз1ю и передавать ее словами, творить изящное; стихотворецъ»8. Это пространное толкование, содержащее между прочим упоминание о различных пониманиях существа и источника поэтического искусства, акцентирует очень важные семантические компоненты, значимые для философского дискурса В.С.Соловьева: «изящество», «художественность», «прекрасное» - собственно эстетические категории
- ставятся в один ряд с понятиями «нравственное» и «духовное», а «красота», имеющая в «высших пределах» свои первообразы, которые и призван воссоздавать поэт в своем творчестве, соединяется с лексемами «добро» и «истина». Такое глубокое толкование поэзии оказывается максимально приближенным к ее соловьевскому пониманию, вскрывает существенные черты его эстетической концеп-тосферы, характеризующейся богатством и целостностью содержания. Задачу поэзии Соловьев видит в ее особом «служении добру и истине» через красоту: «Поэзия может и должна служить делу истины и добра на земле, - но только по-своему, только своею красотою и ничем другим. Красота уже сама по себе находится в должном соотношении с истиной и добром, как их ощутительное проявление. Следовательно, все действительно поэтичное - значит, прекрасное - будет тем самым содержательно и полезно в лучшем смысле этого слова»9. Истинная гениальность Пушкина, по мысли Соловьева, состояла в том, что он - «чистый поэт» - имел предметом своего служения «чистую красоту и - ничего более, а красота сама по себе, по самому существу своему, по внутренней природе своей, есть ощутительная форма истины и добра»10. Противопоставляя так называемую «новую» и «старую» красоту, Соловьев говорит, что первая, зиждущаяся на принципе эстетического сепаратизма и вольного художества, представляет собой фальсификацию красоты, в то время как последняя являлась ее подлинным выражением, поскольку «жила в тесном союзе с добром и правдой». Подобным образом бесценное достоинство и безусловное значение пушкинской поэзии, ее «свет и огонь» объясняются слиян-ностью, внутренней нераздельностью ее «неподдельной красоты» «с добром и правдой»11. Следовательно, именно целостное существование в языковом сознании философа концептуальной триады «истина-добро-красота» обусловливает ее контекстуальное функционирование и позволяет поставить знак равенства между такими семантическими компонентами, составляющими концепта «поэт», как «служитель красоты» и «служитель истины и добра»: «...художнику достаточно быть верным красоте, а она уже
сама сделает его произведения сообразными истине по своему внутреннему сродству с нею»12; «все значение поэзии - в безусловно независимом от внешних целей и намерений, самозаконном вдохновении, создающем то прекрасное, что по самому существу своему есть и нравственно доброе»13. В последнем высказывании содержится указание на составляющее «значение поэзии» «вдохновение», и употребление этого слова в тексте определяет его как источник поэтического творчества, расположенный в «высших сферах»: «Настоящая чистая поэзия требует от своего жреца лишь неограниченной восприимчивости душевного чувства, чутко послушного высшему вдохновению»14, «поэт не волен в своих произведениях, он лишь повинуется высшему призванию и велению»15. «Самое поэтическое, самое вдохновенное», слагающееся в душе поэта, есть и самое «независимое от умственной преднамеренности», потому что «в мире поэзии душа человеческая не является как начало деятельного самоопределения, - здесь она определяется к действию тем, что в ней лучше ее и что открывается сознанию лишь в самой действительности, только чрез самый опыт поэтических явлений, как чего-то данного свыше, а не задуманного или придуманного умом»16. Очевидно, что в концептуальной триаде истина-добро-красота, а также в связанных с ними лексемах «поэт» и «поэзия» присутствует общая, интегрирующая сема «соотнесенность с идеальным миром», являющаяся той семантической платформой, которая организует важнейшие константы языкового сознания B.C. Соловьева в нечто целостное и непротиворечивое, демонстрируя «всеединство» его метафизических и эстетических построений. Действительно, еще в «Чтениях о Богочеловечестве» лексемы «истина», «добро», «красота» выступают в нерасторжимом единстве как тождественные в отношении к Абсолютной Идее: «Абсолютное хочет как блага того же самого, что оно представляет как истину и чувствует как красоту...»11, «Абсолютное осуществляет благо через истину в красоте»18, «.что заключается и в благе, и в истине, и в красоте как идеях Абсолютного»19. А если мы примем во внимание, что в «Чтениях о Богочеловечестве» лексема «истина» может упот-
ребляться в контексте противопоставления эмпирическому факту (Соловьев пишет о «двойственности и противоположении идеального и материального мира, истины и факта» для жизни, «погруженной в неправду»20), то сигнификативный компонент «соотнесенность с идеальным миром» приобретает особую принципиальность в плане выражения философской семантики текста21.
Наличие данной семы в лексеме «поэт» доказывается также путем выявления лексического окружения выделенных выше в статьях о Пушкине семантических компонентов рассматриваемого концепта, каждый из которых имеет одновременную причастность, соотнесенность с материальным и идеальным миром: «поэтическая душа свободна в том смысле, что в минуту вдохновения она не связана ничем чуждым и противным вдохновению, ничему низшему не послушна, а повинуется лишь тому, что в нее входит или приходит к ней из той надсознательной области, которую сама душа тут же признает иною, высшею, и вместе с тем своею, родною»22. Идеальные смыслы лексемы «гений» наличествуют в таких, например, контекстах: «высшее существо выступило в нем не сразу, его поэтический гений обнаруживался постепенно»23; «небесный гений возводит избранника - пророка по форме, поэта по существу - в область чистой поэзии»24; «в минуту творчества Пушкин действительно... видел гения чистой красоты, действительно чувствовал возрождение в себе божества»25; «высший дар гения .обязывает к охранению этого высшего, если хотите - сверхчеловеческого достоинства»26. Следовательно, Соловьевым акцентируется, в первую очередь, идеальный, «небесный полюс» понятия, и «слово гений берется здесь не в его новом значении - «гениально одаренный человек», а в его более старом, теперь уже ускользающем значении «лучшей божественной части внутреннего «Я», имеющего свой неповторимый внутренний облик и причастного «не материальному и социальному миру, а миру духовному, божественной сущности, Богу»27. Подобным образом, и взгляд В.С.Соловьева на поэта (художника) как на «посредника» между миром горним и дольным в теургической, богодейственной миссии преоб-
ражения действительности силами искусства прогнозирует соответствующие «земные» и «небесные» контексты: «Вдохновенный художник, воплощая свои созерцания в чувственных формах, есть связующее звено или посредник
между миром вечных идей или первообразов и миром веще-
~ 28
ственных явлении» ; «художники и поэты опять должны стать жрецами и пророками, но уже в другом, еще более важном и возвышенном смысле: не только религиозная идея будет владеть ими, но и они сами будут владеть ею и
29
сознательно управлять ее земными воплощениями» . Совокупность этих семантических связей между различными лексемами, эксплицирующими концепт «поэт», их общий сигнификативный компонент «соотнесенность с идеальной сферой» закономерно порождают прямые контексты употребления главного слова, непосредственно выявляющие его основной смысл для Соловьева, связанный с представлением об идеальном первообразе (призвании) «поэта» и «поэзии»: «В "Пророке" высшее значение поэзии и поэтического призвания взято как один идеально законченный образ, во всей целости, в совокупности всех своих моментов, не только прошедших и настоящих, но и будущих»; «в пушкинском "Пророке" значение поэзии и призвание поэта являются во всей высоте и целости идеального образа»; «в
идеальном образе нет никакого раздвоения между житей-
30
ским сознанием и поэтическою сверхсознательностью» ; «ни один поэт не провел в себе самом до конца того, что требует полный и могучий идеал поэтического призва-ния»31. А вот пространный комментарий к пушкинскому «Пророку»: «Поэтическое самосознание Пушкина, созревшее и повышенное в силу внутренних и внешних причин, облеклось в минуту вдохновения величавым образом библейского пророка, - образом, подходящим, конечно, не ко всякому поэту, а лишь к тому идеальному, свыше призванному, для великого служения предназначенному поэту, для той высшей потенции творческого гения, которую в этом поднятом настроении ощущал в себе Пушкин. А раз этот образ вдохновенного и повышенного поэтического самосознания овладел душою Пушкина, то он уже был не волен распоряжаться им по своим мыслям и личным житейским
опытам, а предоставлял ему свободно, или, что то же, по внутренней необходимости полнее и полнее раскрывать все, что в нем содержится, весь его собственный смысл, от одного присущего ему положения переходя к другому, еще более глубокому и содержательному. Не будучи кем-нибудь из библейских пророков и еще менее Мухаммедом, пушкинский "Пророк" не есть также и какой-нибудь из поэтов, он не есть также и сам Пушкин, а есть чистый носитель того безусловного идеального существа поэзии, которое было присуще всякому истинному поэту, и прежде всего самому Пушкину в зрелую эпоху его творчества и в лучшие минуты его вдохновения. У него это существо поэзии находило свое чистейшее, беспримесное выражение, никогда не достигая, однако, ни у него, ни у другого какого-либо поэта, своего полного жизненного воплощения. Но ведь мы говорим о стихотворении, где живая полнота и всецелость поэтического призвания раскрываются поэтически, а не осуществляются практически. И эта идея взята здесь на той высоте, в той тончайшей, разреженной атмосфере мысли, где сущность призвания поэтического сближается и сливается с чистейшею сущностью призвания
32
пророческого» .
Таким образом, семантическое наполнение концепта «поэт» в философском дискурсе В.С.Соловьева выявляется не только парадигматически, через установление вертикальных смысловых связей, но, как было показано, и синтагматически, через его контекстное функционирование, лексическую сочетаемость на горизонтальном уровне. Это дает все основания рассматривать концептосферу Соловьева как внутренне слаженную, гармонизированную систему, которая в тексте формируется взаимодействием синтагматических и парадигматических отношений и возникающей но основе этого взаимодействия формальной и содержательной целостностью.
Рассмотрение концепта «поэт» позволяет сделать некоторые выводы, выявляющие системный, очень органичный характер концептосферы В.С.Соловьева:
- функционирование указанной лексемы вставлено в более широкую концептуальную парадигму, выражаемую,
главным образом, триадой безусловных ценностей Истина-Добро-Красота, являющихся существенными проявлениями одного и того же - Абсолютной Идеи33;
- специфика такого словоупотребления расширяет семантическую наполняемость концепта «поэт», т.к. ставит его в тесные смысловые отношения с тремя другими концептами;
- каждый из рассматриваемых концептов в соответствии с философско-эстетическими воззрениями Соловьева в разных своих аспектах соотносится с идеальной и материальной сферами;
- важнейшей, выполняющей интегрирующую функцию архисемой всех четырех лексем является «соотношение с идеальной действительностью», в которой все они имеют свою укорененность и первообразы (применительно к «поэту» таковым является образ Самого Творца);
- в обращении к Идеальному основными лексемами, выполняющими функциональную характеристику концепта «поэт», являются «служение», «восприимчивость», «открытость и чуткость слуха», «послушание», необходимые для восприятия «вдохновения», исходящего от Истины, по отношению же к материальной действительности основными компонентами значения являются «реализация», «воплощение», «выражение» в реальном эмпирическом мире познанных Абсолютных Истины, Добра, Красоты (семантический анализ здесь обрисовывает основные контуры эстетической позиции Соловьева, убежденного в особом Божественном призвании поэта, в его идеально-мистической миссии в мире, направленной на преображение эмпирической действительности путем «реализации в ней Божественного начала»34, на раскрытие Истины в служении ей через красоту);
- семантическое наполнение концепта «поэт» вбирает в себя все отраженные в словарных статьях значения этого слова и, сверх этого, содержит самостоятельные смысловые компоненты, превышающие дефиниционные толкования.
А.Ф.Лосев, обращая внимание на очевидную «условность» соловьевской терминологии, отмечал, что заслуживающая «критического анализа» с внешней, общетеоретиче-
ской стороны, она вполне логична и оправдана «с точки зрения подлинных намерений самого же Вл.Соловьева», поскольку соответствует его «возвышенным идеям и задачам, далеким от традиционной философии и ее чересчур обыденной ... лексики»35. Именно своеобразие языковой картины мира В.С.Соловьева представляет для лингвиста особенную привлекательность или, говоря словами самого Соловьева, «роскошное словесное пиршество». «Особость» мира религиозно-философского дискурса Владимира Соловьева, отраженная в его лексиконе и правилах словоупотребления, делает его чрезвычайно интересным для лингвистического исследования»,- отмечается в одной из современных монографий36. Оригинальность языкового материала соловьевских текстов прогнозируется, с одной стороны, их принадлежностью к особому, уникальному типу религиозно-философского дискурса периода русского Ренессанса, специфика которого «заключается прежде всего в способах вербализации общеязыковых концептов»37. В то же время она находит свое естественное объяснение и основание в самом характере религиозно-философских чаяний Соловьева, стремящегося к идеалу «цельного знания», создававшего целостную систему мироздания, универсальную модель бытия, имеющую синергийный богочеловеческий характер, ставящего своей «метафизикой положительного всеединства» грандиозную задачу преображения эмпирической действительности и возлагавшего в этой связи особые надежды на
38
искусство через воплощение им на земле идеальных первообразов, на что собственно и сподвигался поэт - «служитель Красоты» (а, следовательно, Истины и Добра) в статьях мыслителя, посвященных вопросам эстетики и литературной критики. Стоит также отметить, что специфика функционирования в философском дискурсе В.С.Соловьева общеязыковых концептов, обнаруживающая их семантическое углубление и расширение, а также демонстрирующая дефини-ционную избыточность и оригинальность языкового сознания автора, может представлять особую привлекательность и носить эвристический характер для современного лингвистического знания.
1 Сергеева Е.В. Религиозно-философский дискурс В.С.Соловьева: лексический аспект. СПб.,2002, С. 6, 8.
2
Колесов В.В. Философия русского слова. СПб.,2002, С.51. 3Сергеева Е.В. Бог и человек в русском религиозно-философском дискурсе. СПб., 2002, С. 18.
4
Толковый словарь русского языка. Т.1-4. Т.3 / Под ред. проф. Д.Н.Ушакова. М.,1939, С.688. См. сходные толкования: Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М., 1997, С.576; Словарь русского языка. Т.1-4. Т.3. Изд. 3-е / Под ред. А.ПЕвгеньевой. М., 1987, С. 1765; Большой толковый словарь русского языка. СПб., 1998, С. 951.
5Словарь синонимов русского языка. Т.1-2. Т.2./Под ред. А.П.Евгеньевой. М., 1970, С. 325.
6Соловьев B.C. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина//Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991, С. 319. 7Там же, С. 318-319.
8Даль Владимир. Толковый словарь живого великорусского языка. Т.1-4. Т.3. М., 1982, С. 376.
9Соловьев B.C. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина//Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991, С. 321. 10Там же. С. 348. 11 Там же. С. 322. 12Там же. С. 348-349.
13
13Там же. С. 370. 14Там же. С. 323. 15Там же. С. 358.
16Там же. С. 329. В «Чтениях о Богочеловечестве» Соловьев также говорит о необходимости познания истинным поэтом Божественного мира, в котором и заключен для него источник вдохновения: «И человек, как принадлежащий к обоим мирам, актом умственного созерцания может и должен касаться мира Божественного и, находясь еще в мире борьбы и смутной тревоги, вступать в общение с ясными образами из царства славы и вечной красоты. В особенности же это положительное, хотя и неполное познание или проникновение в действительность Божественного мира свойственно поэтическому творчеству. Всякий истинный поэт должен необходимо проникать «в отчизну пламени и слова», чтобы оттуда брать первообразы своих созданий и вместе с тем то внутреннее просветление, которое называется вдохновением и посредством которого мы и в нашей природной действительности можем находить звуки и краски для воплощения идеальных типов...» - Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве // Соловьев B.C. Соч. в 2 т. Т.2. Чтения о Богочеловечестве. Философская публицистика. М., 1989, С. 111. 17Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве // Соловьев B.C. Соч. в 2 т. Т.2. Чтения о Богочеловечестве. Философская публицистика. М.,1989, С.103. 18Там же. С. 104.
19Там же. С. 103.
20
Там же. С. 147. Жизнь, «погруженная в неправду», характеризуется своей противопоставленностью истине, восприятием последней «только как идеи». При таком подходе, отмечает Соловьев, «жизнь остается в сущности без изменения; отвлеченная...идея, не воплощенная в живых личных силах, является только как светлая тень». «Если истинно-сущее открывается только созерцающему уму как мир идей, то, следовательно, личная жизнь человека, область его воли и деятельности, остается вне истины, в мире ложного материального бытия». 21
Становится очевидным, что когда В.С.Соловьев говорит о «достаточности» для «служения» поэта «быть верным красоте» по причине ее сущностного тождества с истиной и добром, то речь идет о красоте, источник и основание имеющей в Боге (Абсолютной Истине) и потому реализующей свою силу и значение «лишь под условием торжествующего добра», что подчеркивает неотрывность эстетической системы Соловьева от ее онтологических оснований и постулирование философом этической ориентированности искусства. Организующим единство и «внутреннее сродство» Истины, Добра, Красоты является Божественное начало. Ложному «культу натуральной силы и красоты», отвлеченно взятых и призрачных, В.С.Соловьев противопоставляет красоту, «обусловленную добром, вечно пребывающую и действительно освобождающую своих носителей и поклонников от власти смерти и тления», каковой она может быть только у Бога: «Сила и красота божественны, только не сами по себе: есть Божество сильное и прекрасное, которого сила не ослабевает и красота не умирает, потому что у Него и сила, и красота нераздельны с добром». - Соловьев B.C. Оправдание добра. Нравственная философия // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 89. 22Соловьев B.C. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 328-329.
23
Соловьев B.C. Судьба Пушкина // Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 282.
24Соловьев B.C. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 347.
25
Соловьев B.C. Судьба Пушкина // Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 279. 2бТам же. С.275.
27
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. М., 2001. С. 731. 28Соловьев B.C. Поэзия гр. А.К.Толстого // Соловьев B.C. Стихотворения, эстетика, литературная критика. М., 1990. С. 305. 29Соловьев B.C. Три речи в память Достоевского // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 293
3°Соловьев B.C. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина//Соловьев B.C. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 359-360.
31
Там же. С.353.
I ам же.
33Единство истины, добра, красоты в Божественной жизни предполагает естественное соответствие этого единства человеческой природе: «Простое ...различение добра от зла, истинного от ложного, прекрасного от безобразного...уже предполагает признание объективного и безусловного начала в этих трех сферах духовной жизни. В самом деле, при этом различении человек утверждает, что и в нравственной деятельности, и в знании, и чувстве, и в художественном творчестве, исходящем из чувства, есть нечто нормальное, и это нечто должно быть, потому что оно само в себе хорошо, истинно и прекрасно, другими словами, что оно есть безусловное благо, истина, красота. Итак, безусловное начало требуется и умственным, и нравственным, и эстетическим интересом человека. Эти три интереса в их единстве составляют интерес религиозный, ибо как воля, разум и чувство суть силы единого духа, так и соответствующие им предметы суть лишь различные виды (идеи) единого безусловного начала, которое в своей действительности и есть собственно предмет религии». - Соловьев B.C. Чтения о Богочеловечестве // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 2. Чтения о Богочеловечестве. Философская публицистика. М., 1989, С. 32.
34
Соловьев B.C. Критика отвлеченных начал // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 744
35
Лосев А.Ф. Творческий путь Владимира Соловьева // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1990. С.9 - 10.
3бСергеева Е.В. Религиозно-философский дискурс В.С.Соловьева: лексический аспект. СПб., 2002. С.106. 1 ам же.
38См.: Соловьев B.C. Критика отвлеченных начал // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 1. М, 1988. С. 744. Соловьев B.C. Общий смысл искусства // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 404. Соловьев B.C. Три речи в память Достоевского // Соловьев B.C. Сочинения в 2 т. Т. 2. М, 1990. С. 293.
Е.В. ШМИДТ
Университет им. Ю. Либига, г. Гиссен, Германия
ВЛАДИМИР СОЛОВЬЁВ - «ФИЛОСОФСКИЙ поэт» ИЛИ «ПОЭТИЗИРУЮЩИЙ ФИЛОСОФ»?
Кого из интересующихся творчеством В. Соловьёва не занимал вопрос о том, поэзии или философии принадлежит здесь «безусловная подлинность»1?
В разного рода справочных статьях В. Соловьёв представлен в первую очередь как родоначальник русской
