CC BY
289
РАЗДЕЛ 2. ФАКТОР ИДЕЙ В ИССЛЕДОВАНИЯХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
А.А. КАЗАНЦЕВ
«КОНСТРУКТИВИСТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ», ИЛИ О РОЛИ КУЛЬТУРНО-ЦИВИЛИЗАЦИОННЫХ ФАКТОРОВ В СОВРЕМЕННОЙ ТЕОРИИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
1. «Конструктивистская революция», или Будет ли политология учиться у теории международных отношений?
К настоящему времени в теории международных отношений практически завершилась целая серия дискуссий, связанных с активным развитием конструктивистской парадигмы. Предметом этих дискуссий был вопрос о значимости изучения культурно-цивилизационной специфики, идентичностей, разнообразных картин мира и идеологий, систем ценностей, многообразных паттернов решения проблем в плане их влияния на международные отношения. Все эти факторы, относящиеся, в противоположность традиционным, прежде всего, к военно-политической и экономической сферам, можно назвать «субъективными »\
1 Вернее, так их называли противники «конструктивистской революции». См. описание ряда важных моментов «конструктивистской революции»: Smith S. The discipline of international relations: Still an American social science? // British j. of politics & international relations. - L., 2000. - Vol. 2, N 3. См. также работу, где описывается эволюция неореализма и неолиберализма в связи с методологическими дебатами последнего времени: Waever O. The rise and fall of the inter-paradigm de-
В результате завершения, а вернее, исчерпания данных дискуссий в рамках так называемого «мейнстрима» (т.е. совокупности молчаливо принятых большинством эмпирических исследователей теоретико-методологических принципов и подходов) была фактически принята необходимость синтеза исследования субъективных и объективных факторов. Это видно, например, по тематике выступлений на престижных международных конференциях, где широко обсуждаются проблемы роли идентичности в формировании внешней политики и внутренних конфликтов и роли культурных различий в международных взаимодействиях (например, в связи с глобальной войной с терроризмом и ростом влияния незападных государств, пропагандирующих «многополярность»).
В этом плане можно констатировать, что за последние два десятилетия в теории международных отношений произошла смена парадигмы в куновском смысле1. Последнее видно не только по внедрению в «мейнстрим» элементов конструктивизма, но и в синтезе противостоявших прежде друг другу неореализма и неолиберализма. При этом даже их совместного потенциала (в виде так называемого «рационализма») не хватило для маргинализации конструктивизма. Последний, правда, был интегрирован в «мейнстрим» только в виде «умеренного» конструктивизма. При этом наиболее радикальные теоретико-методологические подходы в виде постмодернизма и различного рода «критических теорий» остались в оппозиции. Тем не менее в целом все это вполне можно назвать «конструктивистской революцией».
Конструктивизм как совокупность теоретико-методологических принципов существует во всех социально-гуманитарных науках. Поэтому соответствующие теоретико-методологические разработки имеют большое значение не только для международных отношений, но и для смежных дисциплин, прежде всего политологии. Последняя в плане синтеза субъективных и объективных факторов исследования до сих пор отстает от теории международных отношений примерно на два десятилетия. В политологии, несмотря на внедрение элементов неоинституционализма, связанных с
bate // International theory: Positivism and beyond. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1996. - P. 149-185.
1 Кун Т. Структура научных революций. - М.: АСТ, 2002.
проблемой «ограниченной рациональности» действия, пока не преодолены «наивный реализм» и наследие бихевиоризма. Большинство исследователей, например, продолжают поддерживать «молчаливый консенсус» по поводу того, что «не важно, что люди думают или говорят, а важно, что они делают». При помощи этого наивного аргумента продолжают конструировать сферы «субъективного» и «объективного» в политологии и при этом утверждать приоритет «объективного» над «субъективным».
Ниже мы попытаемся проанализировать сущность произошедшей в теории международных отношений конструктивистской революции, а также вычленить ее «уроки» для политической науки.
2. Что такое «субъективное» и «объективное» в социальных науках?
Поскольку дискуссии о конструктивизме в теории международных отношений были тесно связаны с теоретической оппозицией «субъективное» - «объективное», попытаемся проанализировать сущность и историю этого противопоставления в социальных науках.
До начала эпохи модерна проблемы «субъективности» как таковой не возникало, так как человеческая жизнь и ее интеллектуальные продукты были плотно вплетены в ткань традиционного общества. Жесткое противопоставление «субъективной» и «объективной» реальности возникло на начальных этапах развития науки модерна. Особенно четко оно просматривалось в картезианстве, где был даже постулирован онтологический дуализм двух субстанций: «мыслящей» и «протяженной». По мнению такого авторитетного исследователя оснований научной деятельности, как Э. Гуссерль1, это противопоставление было характерно для многих мыслителей той эпохи (и именно ему мы обязаны попытке «математизации» реальности).
Возникновение новой физико-математической науки, ставшей образцом для науки как таковой, произошло именно в сфере изучения «протяженной» субстанции, материи. Последняя была аналитически изолирована от всего «субъективного». Все измере-
1 Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология // Логос. - М., 2002. - № 1. - С. 132-143.
ния материи, включая те, которые несли в себе неизбежную «субъективность» (цвета, запахи), были сведены к разным соотношениям измеримой протяженности. Путем такого упрощения материя была математизирована. В то же время объекты социального мира сам Декарт, например, отказывался рассматривать по причине их «слишком высокой сложности»1.
Позднее, в период Просвещения была сделана попытка создать «социальную физику», распространив на социальный мир путем его радикального упрощения принципы естественных наук. Единицей познания при этом стала рационально действующая атомарная человеческая личность. Задачей стало «освобождение» этой личности от «иррациональных пут» исторически возникших социальных институтов и умозрительное конструирование новых институтов, полностью соответствующих разуму. Полученная идеология была опробована на практике сначала в ограниченных масштабах в рамках «просвещенных» монархий, а затем, в радикальной форме, - в ходе Великой французской революции.
Реакция на революцию (включая реакцию на реакцию) и последовавшее возникновение новой парадигмы в исследовании социального мира привели к выдвижению на первый план комплексных проблем - вроде Человека и Истории2. Последние характеризовались синтезом «субъективных» и «объективных» измерений, что и было отражено в великих системах немецких социально-философских мыслителей Канта, Шеллинга, Гегеля, правых и левых гегельянцев, Маркса. К концу XIX - началу XX в. эта проблематика для уже возникавших социальных наук в их современном виде3 была осмыслена неокантианцами, противопоставившими «науки об обществе» «наукам о природе». Если «науки о природе» изучают «объективный» мир с его неизменными объяснительными законами, то «науки об обществе» занимаются интерпретативным
1 Декарт Р. Рассуждение о методе // Сочинения: В 2 т. - М.: Мысль, 1989. - T. 1. - С. 250-296.
2 Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. - СПб.: A-cad,
1994.
3 Например, неокантианская методология имела большое значение для М. Вебера; через него, а также через усвоившего германскую философско-социологическую традицию Т. Парсонса она повлияла на американские social sciences.
исследованием единичных и неизбежно включающих в себя «субъективные» моменты фактов человеческого поведения.
Однако одновременно в изучении социального мира продолжал существовать позитивистский идеал полного уподобления физическим наукам, исследования чисто «объективных» закономерностей, объясняющих человеческое поведение. Особенно большое значение этот идеал в XIX - начале XX в. имел внутри чрезвычайно практичной и одновременно довольно малоразвитой по сравнению с Европой американской культуры. В частности, он выразился в господстве бихевиоризма в первой половине XX в.
С точки зрения последнего бессмысленно было любое описание, не сводимое к «объективному» поведению, включавшее в себя какие-то внутренние (культурные, психологические, идейно-мировоззренческие) моменты. При этом единственным методологическим достоинством такого подхода оказалось то, что он соответствовал «наивному реализму» массовой публики. Под последним обычно понимается ситуация, когда человек «наивно» отождествляет содержание своих представлений с реальностью. Именно так, на практике, и строились бихевиористские описания социального поведения людей. Объектам изучения приписывались те мотивы и смыслы действий, которые были у самого исследователя, либо при помощи эквилибристики с бихевиористскими терминами внедрялись элементы анализа психологии, культуры и идей. Особенно четко это видно на примере введения «промежуточной переменной» К. Скиннера и на попытках бихевиористски «перетолковать» психоанализ.
Бихевиоризм оказался тесно связан с позитивистским проектом социальных наук, сформировавшимся в США и распространившимся после Второй мировой войны по всему миру. Последние претендуют на выявление «объективных закономерностей» человеческого поведения, при этом идеалом выступают физические науки с их математизацией и широким внедрением количественных методов. Под влиянием позитивистского методологического идеала в социальные науки были широко внедрены различного рода математико-статистические подходы, которые воспринимали человека (намного реже - группу людей, например, «государство») как «единицу анализа». Для ппрогрозирования поведения этой единицы требовалось предположить наличие у нее универсальной
рациональности или стремления «максимизировать» плюсы от поведения в соответствии с имеющейся ценностной установкой. Так внутри социальных наук возникло отождествление наивно реалист-ского «объективизма» и рационализма. Последнее имело особенно большое значение для позднейшей эволюции теории международных отношений.
Данные методологические представления в послевоенный период распространились из США по всему миру. Особенно это существенно для политологии и теории международных отношений, до сих пор в существенной мере американизированных. Именно поэтому наибольшее влияние на теоретико-методологическое развитие данных дисциплин до сих пор имеют дискуссии в США.
В рамках «высокой» социальной теории описанная выше совокупность теоретико-методологических принципов была «низвергнута» в США довольно давно, уже к середине XX в. Ключевую роль в этом сыграли работы Т. Парсонса, который хорошо усвоил наследие классической немецкой социально-философской теории. Тем не менее в рамках отдельных социальных наук, включая международные отношения и политологию, совокупность наивных объективистско-рационалистских представлений сохранилась в качестве «мейнстрима». Защитой от пересмотра данной парадигмы стало неприязненное отношение «мейнстрима» к теоретико-методологическим дискуссиям. Авторы, которые их затевали, рисковали потерять научный авторитет.
До сих пор в политологии (а два десятилетия назад и в теории международных отношений) часто можно услышать аргументы вроде: «Важно не субъективное, а объективное», «существенно не то, что люди думают, а то, как они себя ведут». Между тем с точки зрения «высокой» социальной теории категория «поведение» без учета субъективных, прежде всего культурно-психологических, факторов вообще бессмысленна. В частности, это хорошо описано учеником Т. Парсонса антропологом К. Гиртцем.
Гиртц указывает на невозможность чисто бихевиористского, лишенного внутреннего, «субъективного», культурного смысла описания действий, в том числе и политических. Для этого он привлекает существующую в антропологии оппозицию «насыщенного» (thick) и «тонкого» (thin) описания. Даже на самом простом уровне «тонкое» (т.е. лишенное «субъективного» смысла) описа-
ние, как, например, «человек моргнул», лишено какого-либо смысла. Дело в том, что человек мог моргнуть потому, что ему в глаз что-то попало, или потому, что он подмигивал. В европейской культуре подмигивание значит одно, а в культуре других стран -другое и т.п.1 Что говорить тогда о таких сложных поступках, как политические действия? Наука, построенная на их «объективистском» описании, полностью бессмысленна. Подлинно научным может быть только «насыщенное», семиотическое описание, учитывающее «субъективный» смысл поступков.
В таком случае каждое действие или явление (политическое или неполитическое) превращается в знак, а культура (и политическая культура как ее частный случай) - в систему знаков. «Культура как взаимосвязанная система реконструируемых знаков (которые, игнорируя различные маргинальные словоупотребления, мы будем называть символами) является не действующей силой, чем-то, к чему социальные события, институты или процессы могут быть каузально атрибутированы. Она - нечто контекстуальное, внутри чего все эти явления могут быть познаваемы - т.е. "насы-щенно"-описаны»2. Таким образом, «культура состоит из социально установленных значимых структур (или структур значимости)... »3.
Клиффорд Гиртц вслед за Максом Вебером полагает, что «человек - существо, подвешенное в сетях смысла, которые он сам соткал»4. Этими смысловыми сетями является культура. «Поэтому анализ культуры должен быть не экспериментальной наукой, занятой поиском законов, а интерпретирующей наукой, занятой поиском смыслов»5. При этом он подчеркивает, что подобная наука должна быть строго эмпирической и исходить не из заранее заданных схем, а исключительно из интерпретируемого материала6. Таким образом, «высокая» социальная теория вновь возвращается (но на совершенно ином уровне) к тем методологическим вопросам, которые разрешали еще неокантианцы и Вебер.
1 Geertz C. The interpretation of cultures. - L.: Fontana press, 1993. - P. 6-7.
2 Geertz C. - Op. cit. - P. 14.
3 Ibid. - P. 12.
4 Ibid. - P. 5.
5 Ibid.
6 Ibid. - P. 17-18.
Гиртц подчеркивает сложность, связанную с генерализацией добытых фактов, описывающих чужое мировосприятие, чужую идентичность. «Главная задача семиотического подхода заключается в получении доступа к тому концептуальному миру, в котором живут наши предметы исследования»1. Он также отмечает тенденцию роста интереса к символическим формам, к проблеме значимости во всех социальных науках. «В настоящее время наблюдается рост интереса... во всех социальных науках к проблеме роли символических форм в человеческой жизни. Значимость, эта ускользающая и плохо определимая псевдосущность, которую мы когда-то были весьма рады оставить, чтобы с ней возились философы и литературные критики, вернулась в самое сердце нашей дисциплины. Даже марксисты теперь цитируют Кассирера, даже позитивисты цитируют Кеннета Берка»2.
Итак, оказывается, что сама оппозиция «субъективное -объективное» бессмысленна. Те объекты, с которыми имеют дело социальные науки (включая политологию и изучение международных отношений), всегда одновременно субъективны и объективны. Человек и группы людей объективно действуют в субъективных смысловых пространствах. Этот подход в настоящее время получил очень широкое распространение во всех социальных науках. Однако во многом он стал возвращением от попыток конструирования «социальной физики» в духе эпохи Просвещения к забытым истинам времен неокантианцев.
3. Реализм и неореализм, или Значима только «объективная сила»
Формат:
«Бастионом» борьбы против изучения «субъективных» факторов в международных отношениях долгое время был классический реализм. В связи с этим обратимся к его аргументам.
Политический «реализм» возник задолго до того, как он был теоретически оформлен в рамках дискуссий о международных отношениях в межвоенный и послевоенный периоды, когда он стал
1 Geertz C. The interpretation of cultures. - L.: Fontana press, 1993. - P. 24.
2 Ibid. - P. 29.
господствующей парадигмой1. Он был во многом связан с классической консервативной идеологией2 и практикой реалполитик.
Исходной целью «реализма» было избавление мира от «идеалистических иллюзий», господствовавших в изучении международных отношений в период между двумя мировыми войнами. Постулировалась необходимость создать объективную науку, основанную на изучении неизменных свойств человеческой природы. Идеалисты наивно предполагают, что мировой политический порядок структурирован сотрудничеством. Это неверно. В основе структурирования мирового политического порядка лежит конфликт. Человеческая природа неизменна. Мир циклически возвращается к гоббсовской ситуации «войны всех против всех».
Первичной единицей анализа, как и первичной онтологической единицей в области международных отношений, является государство. Последнее суверенно. Оно не признает никакой власти над собой и имеет определенную степень автономии по отношению к негосударственным акторам. Государство можно рассматривать в качестве единого актора, действия которого мотивированы исключительно соображениями «национального интереса», которые носят абсолютно объективный характер. Они познаваемы и рационально просчитываемы. Главный национальный интерес заключается в обеспечении безопасности и выживания государства.
Важной методологической характеристикой реализма, надолго отделившей изучение международных отношений от политологии, стал принцип независимости внешней политики от внутренней. Предполагалось, что борющиеся внутри страны силы выступают в защиту объективных национальных интересов «единым фронтом». При этом внутренняя политика представлялась в ряде аспектов подчиненной внешней.
Основная характеристика государств, как и отдельных людей, - их стремление к господству. Следовательно, конфликт неизбежен. Один из основных выводов состоит в том, что войны или другие формы силового противостояния исторически неизбежны.
1 Carr E.H. The twenty years crisis, 1919-1939: An introduction to the study of international relations. - L.: Macmillan, 1939; Morgenthau H.J. Politics among nations. - N.Y.: Alfred A. Knopf, 1948.
2 Манхейм К. Консервативная мысль // Диагноз нашего времени. - М.: Юрист, 1994. - С. 572-671.
Достижение цели в борьбе за реализацию национальных интересов - это, прежде всего, военная или военно-дипломатическая победа. Международные взаимодействия данная теория склонна трактовать, выражаясь языком теории игр, как «игру с нулевой суммой», т.е. такую игру, в которой всегда есть победитель и побежденный: сколько один выиграл, столько же второй проиграл.
Международные отношения представляют собой сферу взаимодействия суверенных государств. Преследование государствами собственных интересов в играх с «нулевой суммой» ведет к возникновению глобальной международной анархии. Если в этой ситуации удается избежать конфликтов, то это происходит не благодаря мирным устремлениям государств, а благодаря образованию баланса сил. Последний парадоксальным образом является результатом агрессивного стремления государств к реализации собственных интересов через силовую политику.
Как для реализма, так и для пришедшей на смену теории «неореализма» значимость всех «субъективных» факторов минимальна. Значение имеет только военная сила, которая воплощается в «объективно» существующих танках, пушках, ядерных боеголовках и т.д.
Цель неореализма - освобождение реализма от различного рода метафизических представлений о неизменной природе человека1. Основой теории становится представление об определенной структуре международных отношений. При этом формируется дедуктивная система выводов о международной политике на основе немногочисленных базовых предпосылок.
Основой анализа становится представление о государстве как о едином акторе, стремящемся максимизировать краткосрочные прибыли. В мире нет единого правительства, в нем царит анархия. Отсутствие устойчивых и общеобязательных структур мирового порядка оказывает решающее влияние на рациональное поведение государств. Структура системы международных отношений как
1 Gilpin R. War and change in world politics. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1981; Kindleberger Ch. The world in depression 1929-1939. - Berkeley: Univ. of California press, 1986; Waltz K. Theory of international politics. - N.Y.: McGraw-Hill, 1979. См. также анализ пунктов сходства неореалистов в работе: Baldwin D. Neo-liberalism, neorealism and world politics // Neorealism and neoliberalism: The contemporary debate. - N.Y.: Columbia univ. press, 1993. - P. 3-25.
бихевиористская система стимулов задает одни и те же типовые реакции со стороны государств. Рациональность в этом контексте означает стремление оптимальным (т.е. единственно возможным) образом отреагировать на создавшуюся ситуацию.
Неореалисты, подобно реалистам, считают государства, действующие в соответствии с национальными интересами, основными единицами анализа в системе международных отношений. Тем не менее роль международных институтов, по их мнению, также нельзя отрицать.
Государства всегда ищут относительных выгод от взаимодействий, т.е. выгод за счет друг друга. Отношения с другими международными акторами выгодны, прежде всего, тем, кто обладает большей силой и большими возможностями повлиять на позиции своих партнеров.
Однако причина такого поведения государств - не в их «злой воле». Она - в международной анархии. В условиях отсутствия внешней надгосударственной силы, которая бы гарантировала соблюдение «правил игры», нет никакой возможности взаимодействовать с «положительной суммой», т.е. так, чтобы все стороны получали пользу от этого взаимодействия.
В отличие от «реалистов», неореалисты считают, что стратегии международных акторов очень серьезно трансформируются в зависимости от той структуры взаимодействий, в рамках которой они находятся. Конкуренция различных государств на международной арене (включая региональное измерение) часто создает ситуацию, напоминающую рыночное равновесие между конкурирующими фирмами1. Возникает международная и региональная среда в виде набора специфических балансов сил и проблем (региональных комплексов безопасности2), которая серьезно сдерживает односторонние намерения отдельных государств. Это - один из
1 Waltz K. Theory of international politics. - N.Y.: McGraw-Hill, 1979.
2 Buzan B. People, states and fear: the national security problem in international relations. - Chapel Hill (NC): Univ. of North Caroline press, 1983; Buzan B. People, states and fear: An agenda for international security studies in the post-cold war era. -2nd ed. - Hertfordshire: Harvester Wheatsheaf., 1991; Buzan B, Waver O, de Wilde J. Security: A new framework for analysis. - Boulder, Colorado: Lynne Rienner publishers, inc., 1998; Buzan B., Waver O. Regions and powers: The structure of international security. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2003.
важнейших способов предотвращения войн в условиях международной анархии.
Однако такие равновесные системы очень нестабильны. Более долгосрочным способом сохранения мира может стать превращение самого сильного государства во «всеобщего гегемона». Лишь в условиях стабильности, обеспеченной гегемонией, может развиться настоящее международное сотрудничество, например в экономической сфере.
На практике реализм и неореализм более или менее объясняли мировую политику времен «холодной войны». Однако они не смогли дать вразумительного объяснения причинам ее окончания. Еще в большей степени недостатки неореализма проявились в ситуации встречи государств с такими асимметричными международным акторами, как террористические сети. Не способен неореализм объяснить и увеличение роли иррациональных, например цивилизационно-религиозных, мотиваций поведения государств в начале XXI в.
4. Либерализм и неолиберализм, или Осторожное принятие идейного фактора
Формат:
Либерализм, или «идеализм», точно так же, как реализм, имел долгую историю существования в виде еще плохо отрефлек-сированных стратегий мирного взаимодействия наций. В частности, корни данного подхода можно проследить в пацифизме XIX в., восходящем к различным религиозным и философским концепциям (достаточно вспомнить трактат Данте «О монархии» или работу И. Канта «О вечном мире»). В значительной мере «идеализм» в международных отношениях был связан с классической либеральной идеологией1.
С точки зрения нашего анализа роли «субъективных» факторов в международных отношениях важно то, что либерализм с самого начала принимал значимость идейного фактора в международных отношениях. Идеи - это то, на основании чего целена-
1 Манхейм К. Идеология и утопия // Диагноз нашего времени. - М.: Юрист, 1994. - С. 7-260.
правленная человеческая деятельность может переделывать реальность.
В межвоенный период «идеализм» доминировал в исследованиях в области международных отношений. В частности, шел поиск эффективных способов предотвращения войн и налаживания международного сотрудничества. При этом классический «идеализм» основывался на предположении о прогрессе человечества, постоянном совершенствовании человеческой природы.
После Второй мировой войны в международных отношениях надолго установилось господство реализма, затем неореализма. В диалоге с последним и возник неолиберализм как альтернативный подход к структурированию системы международных отношений .
Важнейшей целью создания неолиберального подхода является борьба с военно-политическим государство-центризмом реализма и неореализма и попытка внести элементы экономического анализа в исследование международных отношений. Ключевым моментом этой парадигмы стала попытка исследовать возможности взаимовыгодных международных взаимодействий в рамках более гибких представлений о природе человека.
Рациональная природа человека предполагает возможность разрешения проблем путем совместных действий. Организация сотрудничества с целью достижения взаимовыгодных результатов -это главная позитивная цель международных взаимодействий.
Государства являются чрезвычайно важными, но не основными акторами в международных отношениях. Существует целый ряд других важных акторов, например ТНК. Государство нельзя рассматривать и как единого актора. В нем достаточно много разных центров принятия решений, которые принимаются под действием достаточно широкого круга внешних и внутренних факторов.
1 Keohane R.O., Nye jr. J.S. Power and interdependence: World politics in transition. - Boston: Little, Brown and company, 1977; Nye jr. J.S. Understanding international conflicts: An introduction to theory and history. - 4th ed. - L.: Longman, 2002; Rosenau J.N. Turbulence in world politics: A theory of change and continuity. -Princeton: Princeton univ. press, 1990. См. также анализ пунктов сходства неолибералов в работе: Baldwin D. Neoliberalism, neorealism and world politics // Neorealism and neoliberalism: The contemporary debate. - N.Y.: Columbia univ. press, 1993. -P. 3-25.
Существуют очень сложные взаимоотношения между внутренней и международной политикой, в которых сложно выделить какую-либо иерархию. Часто внутриполитические факторы оказывают определяющее влияние именно на международные. В частности, демократические государства никогда не воюют друг с другом (концепция «демократического мира»).
Развитая система разделения труда в современном мире создает отношения взаимозависимости и сотрудничества между государствами, которые напрямую связывает ситуацию в одних странах с событиями в других. В результате государства теряют существенную часть своей автономии и возможности к односторонним действиям.
Международная кооперация достаточно легко достижима. Международные взаимодействия видятся как игра с «положительной суммой». Государства исторически учатся преследовать не относительные (одно за счет другого), а абсолютные выгоды (создаваемые сотрудничеством как таковым). Эти дополнительные прибыли, которые распределяются по всем участникам, подкрепляют кооперацию в виде положительных стимулов.
Анархия оказывает на поведение государств существенно меньшее влияние, чем полагают неореалисты. Международные институты и режимы выступают в роли ограничителей политики государств. Осознавая выгоды от сотрудничества, государства учатся их соблюдать. С целью кооперации государства также создают международные организации, в которых как бы «воплощается» сотрудничество. Эти организации являются не менее важным объектом изучения, чем отдельные государства. Они часто выступают как абсолютно самостоятельные субъекты международных отношений.
Военная сила не является ни единственно возможным, ни наиболее эффективным инструментом обеспечения безопасности государств. В современном мире очень большую роль играет «мягкая сила» («soft power»). В рамках современного «неолиберализма» эта концепция представляет собой очень высокую оценку фактора «идей» и других субъективных факторов.
Согласно Дж. Наю, «мягкая сила» государства основана на привлекательности его культуры, ценностей, политических и соци-
альных программ1. «Мягкая сила» - противоположность «жесткой силе». Последняя оказывается набором инструментов давления (военно-политического, экономического, дипломатического), которые заставляют другие страны действовать так, как требуется носителю «мягкой силы»: она основана на культивировании чувства симпатии, притягательности идеала и позитивного примера. Значительная «мягкая сила» государства делает применение им «жесткой силы» более приемлемым для объектов его воздействия, снижая, таким образом, издержки2.
Основной недостаток неолиберализма, как и неореализма, -то, что им не были изучены эмпирические условия преобладания сотрудничества в международной жизни. В результате неолибералы достаточно уязвимы для критики со стороны неореалистов, которые подчеркивают, что их оппоненты не осознают постоянной возможности возникновения ситуации «войны всех против всех».
5. Дискуссии сторонников «рефлексивных» Фор|
и «рационалистических» подходов в последние два десятилетия, или Незаметная смена парадигм
Два основных направления в теории международных отношений - «реализм» и «идеализм» (а затем их наследники «неореализм» и «неолиберализм») - на протяжении почти всего XX в. вели между собой непримиримую дискуссию. Несмотря на это, они имели большое количество сходств, которые обнажились в ходе «конструктивистских» дискуссий последних двух десятилетий.
В настоящее время это привело к образованию так называемого «мейнстрима», «неонеосинтеза» или «рационализма», в рамках которого сущностные различия двух подходов окончательно стираются3. При этом границами «мейнстрима» являются ключе-
1 Nye J. The power of persuasion: Dual components of US leadership / The conversation with J. Nye // Harvard international review. - Harvard, 2003. - Winter. -Р. 46.
2 Nye J. - Op. cit. - Р. 48.
3 См.: Waever O. The rise and fall of the inter-paradigm debate // International theory: Positivism and beyond. Cambridge: Cambridge univ. press, 1996. - P. 149-185; Smith S. - Op. cit.; Controversies in international relations theory / Ed. by Ch. Kegley. -N.Y.: St. Martin's press, 1995. Правда, следует отметить, что данная тенденция характерна, прежде всего, для эмпирических исследований. В сфере нормативного
вые общие параметры старых дискуссий между неореалистами и неолибералами.
Проанализируем эти общие черты двух ключевых теорий международных отношений. Прежде всего, у них одинаковая теория познания, т.е. представления о том, какие знания являются желательными и достоверными. Именно из ее особенностей и вытекает рационалистическая картина международных отношений. Обе характеризуются позитивистским подходом. Структуры, детерминирующие действия международных акторов, объективно познаваемы. Они существуют независимо от системы ценностей и теоретических презумпций того, кто осуществляет процесс познания. Независимы они и от применяемых методов познания. Эти структуры обычно стараются представить в количественном виде.
И неореализм, и неолиберализм представляют собой объясняющие теории в отличие от теорий понимающих1.
Оба подхода отличаются сходными представлениями о мире: международные акторы имеют рациональную природу, причем эта рациональность носит универсальный характер. Следовательно, как в классическом бихевиоризме, сходные стимулы вызывают одинаковые, легко просчитываемые реакции, «субъективные» факторы минимизируются.
Все акторы международных отношений представляются в качестве аналога «homo economicus», эгоистичных максимизаторов краткосрочных выгод. При этом роль идентичностей, систем ценностей, специфических представлений о мире, исторического опыта совершенно не учитывается.
Главной характеристикой современной теории международных отношений стала дискуссия между рационализмом и реф-лективизмом. «Рефлективизм» включает в себя такой разнообразный набор подходов, как конструктивизм, постмодернизм, постконструктивизм, критические теории, феминизм, постколониализм, нормативные теории, различные антропологические под-
теоретизирования конфликт между реалистской и либеральной трактовками еще до конца не преодолен.
1 Эта оппозиция между объяснением и пониманием была введена неокантианцами для объяснения различия законов природы и человеческого мира. Следовательно, ориентация на объяснение означает, что закономерности, стоящие за международными отношениями, можно познавать подобно законам природы.
ходы и, наконец, историческая социология. Иногда рефлективистские подходы называют также «конструктивистскими» в широком смысле; этого словоупотребления придерживаемся и мы. Перечисленные разнообразные подходы «пронизывают» все аспекты современных международных исследований: историю международных отношений, международную политэкономию, изучение проблем безопасности и т. д.1
Если рационализм представляет собой достаточно интегрированную совокупность взглядов, то рефлективизм объединен преимущественно на основе негативной программы. Основной пункт дискуссий рефлективистов и рационалистов - методология научных исследований и теория познания.
Рефлективисты выступают против применения позитивистской методологии к исследованию международных отношений. Ученый практически включен в реальность. Поэтому система его взглядов, ценностей и жизненного опыта неотделима от тех закономерностей, которые он открывает. Скажем, если исследователь -белый, богатый и образованный мужчина западноевропейской культуры, то и все открытые им закономерности являются лишь генерализованными представлениями о мире соответствующих категорий населения. Применяемые методы исследований также в существенной мере предопределяют результаты. Например, приоритет количественных исследований заставляет ученых постулировать качественную однородность изучаемых процессов.
Все рефлективистские теории представляют собой понимающие, а не объясняющие теории. Они критически относятся к возможности существования каких-то общих «объективных» закономерностей. Задачей исследования в большей мере оказывается раскрытие смысла событий для их реальных участников, а также различных способов стыковки этих смыслов.
Методологическая и эпистемологическая общности предопределяют и характерные черты представлений рефлективистов о способах политического структурирования мира. Международные акторы не основывают свои действия на некоем универсально рациональном понимании своих интересов. Их действия предопределены историче-
1 8тШ 8. - Ор. ок.
ским опытом, системой ценностей, представлениями о мире и иден-тичностями.
Не существует и каких-то единственно оптимальных способов реагировать на заданную структурой международных отношений систему стимулов. В одной и той же ситуации заключено достаточно много различных потенциальных (и, что существенно, одинаково «хороших») вариантов понимания ее сути и адаптации к ней. Различная структура представлений о мире, систем ценностей и опыта акторов актуализирует разные варианты такого реагирования. Каждый из них будет одинаково «рациональным».
Различные варианты рефлективизма имеют разную степень влиятельности, универсальности применения1 и теоретической проработанности. Ниже более подробно будут рассмотрены два наиболее важных по всем перечисленным выше критериям подхода: «умеренный» конструктивизм и постмодернизм. Это особенно важно потому, что первый оказался приемлемым для «мейнстри-ма», тогда как второй им отвергнут.
6. Конструктивизм, или Принятые «мейнстримом» революционеры
Формат:
Целью «умеренного» конструктивизма или конструктивизма в «узком смысле» является открытие «среднего пути» между рацио-
1 «Неуниверсальные» теории также чрезвычайно важны и интересны, так как позволяют с разных точек зрения открыть те или иные структуры доминирования, лежащие в основе структур современного мира. Скажем, критические теории представляют восприятие этих структур доминирования на основе традиционной «левой» идеологии. Феминистская критика или критика со стороны других групп меньшинств представляет специфические взгляды соответствующих групп людей, играющие критическую роль по отношению к господствующим парадигмам. Наконец, критика со стороны представителей бывших колоний, или культурно-антропологическая критика, представляет собой дискуссию с доминирующими системами взглядов со стороны неевропейских культур.
2 WendtA. Social theory of international politics. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1999; Wendt A. Collective identity formation and the international state // American political science review. - Wash., 1994. - Vol. 88, N 2.; Onuf N.G. World of our making: Rules and rule in social theory and international relations. - Columbia: Univ. of South Carolina, 1989; Kratochwil F. V. Rules, norms and decisions. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1989.
нализмом и рефлективизмом. Достаточно часто это достигается, как у А. Вендта, за счет соединения элементов традиционной, позити-вистско-рационалистической эпистемологии и рефлективистской картины мира1. Политическая реальность, по мнению конструктивистов, представляет собой продукт социального конструирования. Подобный взгляд, возникший впервые в рамках философской феноменологии, переносится на исследование международных отношений. Идеальная рационалистическая модель международного актора как максимизатора краткосрочной прибыли заменяется более социологически фундированным представлением. Интересы и предпочтения акторов являются их социально-ментальными конструктами, а не «объективными реальностями».
Наши представления о мире, системы ценностей и опыт играют решающую роль в конструировании реальности. В этом плане не существует какой-либо объективной реальности, отличной от нашего способа понимания ее. Социально-политический мир постоянно воссоздается человеческой активностью. Различные способы понимания мира столь же важны для реальной международной жизни, как и материальные факторы. Наиболее очевидным примером здесь является идентичность международных акторов.
Национальная идентичность важна для определения национальных интересов, понимания отдельными странами своего места в мире, стоящих перед ними проблем, а также союзников и противников. Региональная идентичность также может превратиться в очень сильный политический инструмент международной и национальной политики, что хорошо известно на примере процессов так называемой «европеизации »2.
Другой пример важности нематериальных факторов - то, каким образом представление руководства государств о реальности предопределяет его способы реагирования на разные ситуации. Например, «вызовы и угрозы» - это всего лишь субъективный конструкт. Тем не менее способы определения вызовов и угроз, стоя-
1 Smith S. - Op. cit.
2 «Европеизация» - взаимосвязь расширения ЕС и политических процессов на окраинах этой структуры. Принятие странами и народами на окраинах Европы европейской идентичности с целью вступления в ЕС или расширения сотрудничества с «единой Европой» накладывает на их внутреннюю и внешнюю политику очень существенные ограничения.
щих перед государством, в существенной мере определяют политику в области безопасности.
Конструктивизм по некоторым параметрам парадоксальным образом близок к неолиберализму. Стремление конструктивистов к синтезу всех типов знаний в единой «интерсубъективной» картине взаимодействий акторов разных типов структурно сходно с задачей неолиберализма - исследовать возможность взаимовыгодного сотрудничества акторов разных типов. В обоих случаях главная цель -обеспечение диалога и поиска точек сходства. Сходен и исторический оптимизм двух подходов - уверенность в том, что возможны постоянный диалог, сотрудничество и развитие. Именно это обстоятельство наряду с принятием традиционной для социальных наук позитивистской эпистемологии предопределило то, что конструктивизм оказался приемлем для «мейнстрима».
Критики рассмотренного подхода как со стороны рационализма, так и со стороны постмодернизма отмечают, что те пропасти, над которыми конструктивизм пытается построить теоретические «мосты», на самом деле глубже, чем конструктивистам иногда кажется. С точки зрения традиционной методологии многие из конструктивистских построений не поддаются верификации и опытной проверке. С точки зрения постмодернизма, напротив, сомнительна возможность интерсубъективной стыковки разных способов конструирования социальной реальности. Постмодернисты утверждают, что конструктивисты, постулируя первичность субъективного, затем просто «протаскивают» объективность через «черный ход».
7. Постмодернизм, или Отвергнутые «мейнстримом» революционеры
Цель постмодернизма1 в исследованиях международных отношений - критика «рационалистических» («модернистских»)
1 International / intertextual relations: postmodern reading of world politics / Ed. by James Der Derian, Michael J. Shapiro. - N.Y.: Lexington books, 1989; Campbell D. Writing security: United states foreign policy and the politics of identity. - Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 1992; Walker R. Inside/outside: international relations as political theory. - Cambridge: Cambridge univ. press. 1993; Weber C. Simulating sovereignty - intervention, the state and symbolic exchange. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1995.
представлений о возможности объективного знания о структурах социально-политического мира. Достигается это, прежде всего, путем тщательного анализа тех систем категорий и ценностей, сквозь призму которых ученые видят различные закономерности. В результате постмодернисты «разоблачают» различные скрытые теоретические предпосылки и показывают, что они основаны на воспроизводстве реально существующих структур власти и материального интереса. Исследователи-«рационалисты» выдают существующий достаточно случайный, преходящий и локальный по исходному происхождению status quo за нечто универсально-рациональное и неизбежное. Таким образом они более или менее осознанно его поддерживают. В противоположность этому необходимо такое исследование способов политического структурирования мира, которое бы не зависело от ложно-универсалистских пресуппозиций и позволяло бы освободиться от существующих структур господства.
Не существует никакой привилегированной точки зрения, с которой можно было бы объективно проанализировать существующий мир. Все представления о мире являются частичными, основанными на случайных предпосылках, ценностно и политически ангажированными. Нет никаких объективных фактов. Все представления о мире - лишь интерпретации, и в этом плане все они абсолютно равноправны.
Перечисленные выше эпистемологические представления тесно связаны с картиной международной реальности. Все структуры знания обслуживают те или иные существующие отношения власти1. Последние являются диффузными и вездесущими. Структуры власти проходят не столько через объективную реальность, сколько через сознание людей. Структуры власти часто существуют в виде языковых конструкций или иерархических различий в идентичностях.
1 Фуко М. Надзирать и наказывать. - М.: Ad Маг^пеш, 1999; Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. История сексуальности. -М.: Магистериум-Касталь, 1996. - Т. 1; Фуко М. Использование удовольствий. История сексуальности. - СПб.: Академический проект, 2004. - Т. 2; Фуко М. Забота о себе. История сексуальности. - Киев: Дух и Литера, 1998. - Т. 3; Фуко М. Правительственность (идея государственного интереса и ее генезис) / Пер. И. Окуневой // Логос. - М., 2003. - № 4/5. - С. 4-22.
Диффузность структур власти означает, что они существуют во многом в бессознательной форме. Для их разоблачения требуются процедуры, сходные с психоаналитическими. Это, впрочем, будет не столько познание, сколько изменение баланса сил, так как разоблачение старых структур власти нейтрализует их в пользу новых. Власть в постмодернистском смысле не является чем-то объективно предданным реальным субъектам. Это всего лишь соотношение сил разных типов.
Кроме скрытых и вездесущих структур власти другим ключевым пунктом представлений постмодернистов о мире оказывается вопрос о Другом. Социально-политический мир характеризуется не столько сходствами, сколько различиями. Разные представления о мире задают и различные типы рациональности действий, непрерывно сталкивающиеся на всех уровнях социально-политической организации человечества.
В некоторых пунктах постмодернизм парадоксальным образом смыкается с реализмом и неореализмом. Например, постмодернисты, как и «реалисты», не верят в прогресс, т.е. являются историческими пессимистами. Прогресс кажется им всего лишь иллюзией либерализма, унаследованной из эпохи Просвещения. Спасения от тирании власти нет. Просто господство одних структур может сменяться господством других. Кроме того, все в мире является результатом борьбы. Возможность диалога и компромисса очень сомнительна. Однако есть и различия. Для «реализма» речь идет о силовой борьбе во внешнем мире акторов, имеющих сходную рациональность. Для постмодернизма же это интерпретационно-символическая борьба акторов с принципиально разными представлениями о мире и типами рациональности.
Если неолиберализм легко вступил в синтез с конструктивизмом, для мейнстримовых «неореалистов» постмодернизм та-буирован, так как он отрицает роль государств как единственных возможных акторов в международных отношениях и возможность определения их рациональных интересов. Слабую попытку синтеза двух подходов предпринял С. Хантингтон (например, в виде теории государств - «ядер» цивилизаций, «core states»)1. Единственное место, где синтез реализма (впрочем, в его донеореалистской
1 Хантингтон C. Столкновение цивилизаций. - М.: АСТ, 2003.
форме) и постмодернизма легко состоялся, - современная Россия. Именно в нашей стране можно очень легко рассуждать одновременно о государственных интересах и при этом осуществлять «цивилизационную критику» Запада, заявляя, что Россия представляет «другую цивилизацию». К сожалению, те, кто исповедует такой синтез, часто просто не понимают методологических противоречий, заключенных в двух подходах.
Критики справедливо упрекают постмодернизм в том, что он вообще не является наукой. Речь идет, скорее, о разновидности литературной критики. Ведь если все интерпретации равны по статусу, то нет критериев отделения научных текстов от ненаучных, полезного знания от бесполезного. Кроме того, из постмодернистской критики вообще ничего не следует, так как все варианты развития событий с его точки зрения одинаково хороши (или, что то же самое, одинаково плохи). Наконец, постмодернизм внутренне противоречив. Он представляет собой вариант универсальной теории, отрицающей возможность существования универсальных теорий.
8. Вместо заключения. Сольются ли «неоинституциональная» революция в политологии и «конструктивистская» революция в международных отношениях?
Параллельно с «конструктивистской революцией» в теории
международных отношений разворачивается инициированная эко-
1
номистами «неоинституциональная революция» в политологии . Пафос и проблематика этих революций сходны. Однако пока они не слились воедино.
Радикальный шаг вперед в области заимствования политологией экономических подходов был сделан в 1960-1970-е годы, когда возникла теория «рационального выбора» (rational choice theory) и «общественного выбора» (public choice theory), особенно -в работах Виргинской школы2. Единицей анализа стал отдельный
1 В рамках данного текста мы не можем провести всесторонний анализ неоинституционального подхода. Мы подчеркнем лишь некоторые черты его сходства с современными тенденциями в эволюции теории международных отношений.
2 См.: Mitchell W.C. Virginia, rochester and bloomington: twenty five years of public choice and political science // Public choice. - Dordrecht, 1988. - Vol. 56, N 2. -P. 101-119.
человек (методологический индивидуализм). При этом он интерпретировался как «краткосрочный максимизатор прибылей», стремящийся быстрейшим и наиболее легким образом удовлетворить свои материальные интересы. Все сферы социально-политических взаимодействий, в свою очередь, интерпретировались как разновидности рынков. В результате моделирование поведения отдельных социальных субъектов превратилось в достаточно простую прикладную логико-математическую задачу по выявлению различных равновесных состояний на этих рынках, а институты или культурно-исторические особенности для понимания поведения людей казались совершенно ненужными.
В то же время достаточно быстро обнаружилась и ограниченность такого подхода, поскольку социальные субъекты отнюдь не всегда ведут себя рационально. Представления о рациональности поведения, в свою очередь, достаточно широко варьируются в
различных ситуациях, многообразных социальных и культурных 1
контекстах .
Предпосылки теории «рационального выбора» были пересмотрены в связи с появлением неоинституционализма, что стало важной тенденцией развития социальных наук в 1980-1990-х годах. Одни из основателей неоинституционализма в политологии, Джеймс Марч и Йохан Ольсен, указывали, что хотя личный интерес пронизывает сферу политического, политическое действие часто в куда большей степени базируется на нормативно одобренном обществом поведении2. Они отмечали: «Люди выполняют решения не только потому, что они заинтересованы в них, но потому, что от
1 Friedman M. Essays in positive economics. - Chicago; L.: Univ. of Chicago press, 1953; Buchanan J.M., Tullock G. The calculus of consent, logical foundations of constitutional democracy. - Ann Arbor: Univ. of Michigan press, 1962; Bates R. Agrarian politics // Understanding political development: an analytic study / Gen. ed.: M. Weiner, S.P. Huntington. - Boston, 1987. - P. 160-195; Popkin S.L. The rational peasant: the political economy of rural society in Vietnam. - Berkeley: Univ. of California press, 1979. См. критику этого подхода: Pye L.W. The mandarin and the cadre: China's political cultures. - Ann Arbor: Center for Chinese studies: Univ. of Michigan, 1988; Inglehart R. The renaissance of political culture // American political science review. - Wash., 1988. - Vol. 82, N 4. - P. 1203-1230.
2 March J.G, Olsen J.P. The new institutionalism: organizational factors in political life // American political science review. - Wash., 1984. - Vol. 78, N 3. - P. 734-749.
них ожидают этого или что они должны это делать. Люди дейст-
1
вуют в соответствии с правилами» .
Таким образом, в сфере моделирования социально-политических взаимодействий появилась проблема институтов как внешне заданных социальным субъектам поведенческих правил. Однако введение этой проблематики потребовало радикального пересмотра старого, слишком многозначного понятия «институт», использовавшегося в классической социологии. Одновременно несколько другой смысл термина «институт», связанный с неолиберальной теорией, доминировал в изучении международных отношений. Соответственно, от него тоже необходимо было отказаться.
В развитии неоинституционализма в политологии ключевую роль сыграли экономисты, что соответствовало установившейся ранее традиции заимствования теоретико-методологических подходов из этой дисциплины («экономический империализм»). Задача переосмысления термина «институт» была выполнена лауреатом Нобелевской премии в области экономики Дугласом Нортом. В частности, ему принадлежит интерпретация института как правила поведения2: «Институты являются набором правил, процедур подчинения, а также - моральных и этических норм поведения, созданных с целью сдерживать поведение индивидов...»3 То есть можно сказать, что рациональность поведения социальных субъектов, связанная с их материальными интересами, проявляется на фоне различных внешних ограничений, накладываемых не только на поведение, но и на сознание людей4. Такая рациональность была названа Гербертом Саймоном «ограниченной»5. В понимании современных неоинституционалистов, социально-политическое поведение должно моделироваться не только с точки зрения материальных интересов, но и с точки зрения ограничивающих их реализацию институтов (правил поведения).
1 March J.G, Olsen J.P. Ambiguity and choice in organizations. - Bergen: Uni-versitetsforlaget, 1976. - P. 15.
2 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. - М.: Начала, 1997.
3 North D.C. Structure and change in economic history. - N.Y.: Norton, 1981.
4 Simon H.A. Human nature in politics: the dialogue of psychology with political science // American political science review. - Wash., 1985. - Vol. 79, N 2. - P. 293-304.
5 Simon H.A. Models of bounded rationality: In 3 vol. - Cambridge: MIT press, 1982-1997. - Vol. 3.
Существуют формальные и неформальные институты1. К первым можно отнести различного рода правовые акты. Ко вторым - разделяемые людьми устойчивые структуры представлений о мире, идентичности, системы ценностей, сложившиеся, в том числе, в рамках обычного права, традиции. Политическая культура является совокупностью неформальных институтов. При этом она оказывается намного более исторически устойчивым компонентом политической системы, чем совокупность ее формально законодательно заданных характеристик.
У неформальных политических институтов есть три ключевые функции.
1. Они обеспечивают историческую преемственность. «Формальные правила меняются, а неформальные ограничения - нет... Хотя полная смена формальных правил действительно возможна, многие неформальные ограничения окажутся очень живучими, потому что они будут по-прежнему помогать общественным, экономическим, политическим игрокам в решении фундаментальных проблем обмена»2.
2. Эволюция неформальных институтов в силу их долговременной природы создает path dependency, т.е. зависимость от исторического пути развития. Радикальный разрыв с прошлым в любой сфере человеческих отношений невозможен именно по причине консервативности неформальных институтов3. Заданная однажды историческая траектория благодаря неформальным институтам будет действовать на протяжении очень продолжительных периодов времени.
3. Неформальные нормы выступают основой для интерпретации формально-юридических актов4.
Наличие институтов является результатом частичного совпадения представлений о мире, ценностей и опыта в головах боль-
1 Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. - Указ. соч.
2 Там же. - С. 118.
3 Там же.
4 Бирюков Н.И., Сергеев В.М. Становление институтов представительной власти в современной России. - М.: Изд. сервис, 2004; Sergeyev V.M. The wild East: crime and lawlessness in post-communist Russia. - N.Y.: Armonk, 1998.
шинства населения, включенного в определенную общность1. Социальные субъекты, имеющие сходные системы ценностей и модели реальности, легче взаимодействуют между собой.
Введение в моделирование социально-политических взаимодействий проблематики институтов позволило интегрировать факторы, связанные с объективными интересами и субъективными представлениями людей, математический анализ и культурно-цивилизационные исследования. При этом изучение институциональной структуры (включая политическую культуру как ее неформальное измерение) оказывается «ключом» к исследованию поведения политических субъектов. В результате произошел отказ и от «наивного рационализма» - за счет введения понятия «ограниченная рациональность».
К сожалению, эта инициированная экономистами революция разворачивается в рамках политической науки необыкновенно медленно. Она чрезвычайно похожа на революцию в международных отношениях (идет преодоление наивных реализма и рационализма, растет интерес к «субъективным» аспектам социально-политической реальности), что позволяет создать синтетический теоретико-методологический инструментарий для этих двух дисциплин2. Это поможет преодолеть дисциплинарный раскол политологии и изучения международных отношений3. Одновременно это может революционным образом ускорить развитие политологии.
1 Бирюков Н.И., Сергеев В.М. - Указ. соч.
2 Попытку создать такой инструментарий мы предпринимаем в работе: Казанцев А.А. «Большая игра» с неизвестными правилами: мировая политика и Центральная Азия. - М.: МГИМО: «Наследие Евразии», 2008. - С. 11-119.
3 Это преодоление уже имеет место в рамках возникновения такой перспективной дисциплины, как «мировая политика». Последняя получила широкое распространение, в том числе в России. В частности, она широко представлена на факультете политологии МГИМО.
