CC BY
820
К 20-ЛЕТИЮ КОНСТИТУЦИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Конституционный Суд в правовой системе Российской Федерации
КНЯЗЕВ Сергей Дмитриевич,
судья Конституционного Суда РФ,
доктор юридических наук, профессор
Сегодня, по прошествии 20 лет после принятия Конституции Российской Федерации, в стране накоплен большой опыт отправления конституционного правосудия. И хотя зарождение института отечественного конституционного судопроизводства объективно предшествовало появлению нового Основного закона, вряд ли кто-то всерьез усомнится в том, что реальное становление конституционной юстиции в ее современном формате базируется на положениях действующей Конституции РФ 1993 г. С формально-юридической точки зрения роль и значение Конституционного Суда РФ и отправляемого им правосудия конечно же во многом предопределены ст. 125 Конституции РФ, закрепляющей основы правового статуса КС РФ, и ст. 1 Федерального конституционного закона от 21 июля 1994 г. № 1-ФЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», характеризующей его в качестве судебного органа конституционного контроля, самостоятельно и независимо осуществляющего судебную власть посредством конституционного судопроизводства. Из них с очевидностью следует, что Конституционный Суд занимает эксклюзивное место в общей системе государственных органов, так как только он вправе, обеспечивая судебно-правовую охрану Конституции, фиксировать в своих решениях конституционные параметры соблюдения и защиты прав и свобод граждан, организации и функционирования различных ин-
ститутов гражданского общества и правового государства и тем самым гарантировать верховенство и прямое действие Конституции на всей территории Российской Федерации.
Востребованность Конституционного Суда в сложившемся политико-правовом общении не вызывает сомнений. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно привести только некоторые цифры, красноречиво свидетельствующие о влиянии конституционного правосудия на формирование российского правового пространства. Так, по данным Секретариата КС РФ, с 1 января 1995 г. по 1 сентября 2013 г. в Конституционный Суд поступило 270 664 обращения; по ним принято 368 постановлений и 15 386 определений. Говоря о содержательной стороне деятельности Конституционного Суда, нельзя не отметить, что в его решениях затронут самый широкий спектр вопросов, связанных с конституционным статусом личности, свободой экономической деятельности, суверенным единством российской государственности, организацией публичной власти, федеративным устройством, местным самоуправлением, юридической ответственностью, различными видами судопроизводства. В результате не будет преувеличением утверждать, что актуальное восприятие российского законодательства и отечественной правовой системы попросту невозможны без учета сформулированных Конституционным Судом правовых позиций.
Воздействие Конституционного Суда, являющегося ключевым хранителем Конституции РФ и закрепленных в ней фундаментальных кон-
ституционных ценностей1, на развитие государственно-правовых, муниципально-территориальных и общественных институтов многогранно и несомненно охватывает собой как законодательную, так и правоприменительную деятельность. Вместе с тем наиболее значимыми каналами его влияния на правовую систему Российской Федерации в целом и укрепление конституционной законности в частности являются следующие компоненты конституционного правосудия, без которых оно сводилось бы к сугубо ритуальным и в значительной степени имитационным ритуалам.
Самое очевидное и, как представляется, главное предназначение конституционной юстиции связано с защитой основных прав и свобод человека и гражданина. Об этом можно судить хотя бы потому, что подавляющее большинство принимаемых КС РФ решений инициировано конституционными жалобами граждан (их объединений), касающимися практически всего спектра политических, экономических, трудовых, социальных и иных отношений. Такое положение является естественным для современной правовой демократии и, по сути, продиктовано конституционным признанием человека, его прав и свобод высшей ценностью. Именно поэтому, как прямо следует из Конституции РФ, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина являются обязанностью государства (ст. 2), вследствие чего они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления, обеспечиваются правосудием (ст. 18).
«Концентрация» усилий Конституционного Суда на правах человека не только согласуется с их приоритетным положением в ряду иных конституционных ценностей, но и
1 См.: Зорькин В. Д. Право в условиях глобальных перемен. М., 2013. С. 179.
ориентирует все институты публичной власти на восприятие человека, его жизни и здоровья, чести и достоинства, личной неприкосновенности и безопасности в качестве безальтернативной доминанты государственно-правового развития России. Не случайно, наверное, уже на самых ранних этапах становления современного российского конституционализма С. С. Алексеев указывал, что модернизация правосудия, особенно на уровне высших судебных инстанций, невозможна без кардинального изменения его содержания, предполагающего, что на смену суду как органу, отвечающему за разрешение конфликтов посредством применения законов, должно прийти такое его видение, при котором свое достойное место в отправлении правосудия займут Конституция Российской Федерации и неотчуждаемые права и свободы человека2. Созвучно этому и О. Е. Кутафин полагал, что в современном контексте конституционность государства — это прежде всего его связанность правом, а сама конституция в первую очередь не что иное, как декларация прав человека и гражданина, гарантированных властью и ограничивающих ее осуществление3.
Благодаря «правозащитной» функции конституционной юстиции происходит неуклонное, пусть порой и кажущееся кому-то очень медленным, утверждение гуманистической сущности российской государственности. В результате не только в профессиональном юридическом сообществе, но и в обыденном сознании постепенно формируются устойчивые представления о том, что без возведения прав и свобод человека в ранг категорического смыслово-
2 См.: Алексеев С. С. Теория права. М., 1994. С. 219.
3 См.: Кутафин О. Е. Понятие конституционного государства // Современный российский конституционализм: проблемы теории и практики. М., 2008. С. 39.
го императива всей государственной деятельности провозглашение Российской Федерации демократическим правовым социальным государством останется не более чем красивым лозунгом, лишенным какого-либо прикладного (утилитарного) эффекта.
В силу этого любые попытки обвинить Конституционный Суд в стремлении «заговорить» проблему прав и свобод человека и гражданина, спрятать ее за вербальной завесой «гуманитарной трескотни» следует оценивать весьма критически, в особенности учитывая то, что даже простое систематическое воспроизводство в его актах конституционного тезиса, касающегося аксиологической сущности прав и свобод человека, уже само по себе способно служить надлежащим камертоном для соответствующей «настройки» деятельности государственных и муниципальных органов, их должностных лиц. Скорее о реальной угрозе осуществлению основных прав и свобод человека гораздо в большей степени можно было бы беспокоиться, если бы в решениях КС РФ имело место устойчивое стремление избегать вопросов их содержательного наполнения и действительного гаранти-рования4.
Важнейшее значение в деятельности Конституционного Суда отводится раскрытию содержания и выявлению смысла конституционных принципов взаимоотношений личности, общества и государства. Очевидно, что исходные начала (принципы) Конституции несут в себе особый потенциал конституци-
4 Это важно иметь в виду хотя бы потому, что в последнее время все заметнее обозначается тенденция рассматривать Конституционный Суд преимущественно как безропотного наблюдателя конституционной нелегитимности действий и решений президентской и правительственной ветвей власти. См.: Воронин Ю. М. Двадцать лет нелегитимной Конституции России // Конституционный вестник. 2013. № 3. С. 65.
онного регулирования, по существу задавая универсальные стандарты конституционного развития. В этом качестве они выступают в роли отправных (базисных) правовых основ российской государственности, без неукоснительного соблюдения которых невозможно рассчитывать на становление подлинно конституционного правопорядка. И здесь важно отметить, что Конституционный Суд опирается при осуществлении судопроизводства не только на принципы, прямо закрепленные в тексте Конституции РФ (принцип правового и социального государства, принцип народовластия, принцип верховенства Конституции и федеральных законов, принцип разделения властей, принцип идеологического и политического многообразия, принцип самостоятельности местного самоуправления, принцип равенства перед законом и судом и др.), но и, что заслуживает особого внимания, на принципы, выводимые им из анализа взаимосвязанных конституционных положений. Среди последних прежде всего следует упомянуть принцип недопустимости искажения демократической правовой природы российской государственности; принцип уважения достоинства личности как равноправного субъекта во взаимоотношениях с государством; принцип поддержания доверия граждан к закону, правосудию и действиям государства; принцип формальной определенности закона и обеспечения системного и непротиворечивого регулирования общественных отношений; принцип правовой определенности и разумной стабильности правового регулирования. Эти и иные принципы выступают, как правило, в качестве главных общеправовых индикаторов, используемых Конституционным Судом при отправлении правосудия и проверке конституционности законов. Их уяснение и последовательное внедрение в законодательный процесс и правоприменительную практику существенно
снижают риск принятия неконституционных решений.
Наряду с упомянутыми принципами, имеющими общеправовой масштаб и охватывающими своим воздействием (влиянием) всю российскую правовую действительность, Конституционный Суд также не обходит стороной и принципы, имеющее конституционное значение для отдельных отраслей права, способствуя тем самым их своеобразной «конституционализации». В частности, в решениях КС РФ можно обнаружить прямые указания на имеющие конституционное значение принципы гражданского законодательства (постановление от 23 декабря 2003 г. № 20-П), конституционные принципы регулирования экономических отношений (постановление от 22 июня 2009 г. № 10-П), основные принципы правового регулирования отношений в сфере окружающей среды и экологической безопасности (постановление от 14 мая 2009 г. № 8-П), принцип надлежащей защиты прав и законных интересов работника как экономически более слабой стороны в трудовом правоотношении (постановление от 15 марта 2005 г. № 3-П).
При этом применительно и к общеправовым, и к отраслевым принципам Конституционный Суд не ограничивается простым упоминанием о них в своих решениях. Гораздо более существенным является то, что он предпринимает максимум усилий для формулирования (обоснования) соответствующих — вытекающих из конкретных — принципов конституционных требований, адресованных не только законодателю, но и правоприменителям, включая суды. Например, он неоднократно обращал внимание на то, что реализация принципа равенства всех перед законом и судом (принципа юридического равенства) во взаимосвязи с положениями ст. 17 (ч. 3) и 55 (ч. 3) Конституции РФ невозможна без соблюдения внутренне присущих ему критериев разумности, со-
размерности (пропорциональности) и необходимости ограничения прав и свобод в демократическом правовом государстве; при допустимости ограничения федеральным законом того или иного права в соответствии с конституционно одобряемыми целями государство должно использовать не чрезмерные, а только необходимые и строго обусловленные этими целями меры; публичные интересы, перечисленные в ст. 55 (ч. 3) Конституции РФ, могут оправдывать правовые ограничения прав и свобод, только если такие ограничения адекватны социально необходимому результату; недопустимо искажение в ходе правового регулирования самого существа и основного содержания конституционного права или свободы — иное ведет к его умалению или отмене; цели одной только рациональной организации деятельности органов власти не могут служить основанием для ограничения прав и свобод; при этом любая дифференциация, приводящая к различиям в правах и обязанностях субъектов правоотношений, допустима, лишь если она объективно оправданна, обоснованна и преследует конституционно значимые цели, а используемые для достижения этих целей правовые средства соразмерны им (постановления КС РФ от 30 октября 2003 г. № 15-П, от 16 июня 2006 г. № 7-П, от 22 июня 2010 г. № 14-П, от 10 октября 2013 г. № 20-П и др.).
Такой подход Конституционного Суда позволяет законодательным, исполнительным и судебным органам власти получить целостное и одновременно всесторонее представление о базовых конституционных характеристиках (условиях) построения правовой государственности, основанной на приоритете прав и свобод человека и гражданина, и, соответственно, иметь возможность сверять свои действия и решения не только и не столько с текстом, но и с истинным смыслом Конституции РФ, концентрированно сфокусированным Конституционным Су-
дом в принципах конституционного регулирования.
Осуществляя защиту основ конституционного строя, прав и свобод граждан и обеспечивая верховенство Основного закона, Конституционный Суд проявляет себя не только как «негативный законодатель»5. Его решения не сводятся исключительно к дисквалификации законов или иных нормативных актов. Напротив, в последнее время он все чаще, особенно в тех случаях, когда отступление от требований Конституции обусловлено не самим законом, а его правоприменительной интерпретацией, воздерживается от вердикта о неконституционности нормы, выявляя ее конституционно-правовой смысл, который, учитывая юридическое значение решений КС РФ, становится обязательным для всех органов и должностных лиц. Действуя подобным образом, Конституционный Суд фактически признает закон условно соответствующим Конституции, обязывая всех следовать определенному варианту его истолкования, любое отступление от которого будет означать нарушение Конституции. Использование таких возможностей позволяет Конституционному Суду не порождать законодательных пробелов и не вторгаться (пусть даже в режиме временного правового регулирования) в законотворческие полномочия парламента.
По мнению В. Д. Зорькина, в целом в практике Конституционного Суда сложилась тенденция избегать признания оспоренного законоположения неконституционным, если имеется возможность выявить конституционно-правовой смысл этого законоположения и в его контексте — должное конституционное содержание нормы, исключающее любое иное истолкование такого законоположения в правоприме-
5 См.: Волкова Н. С., Хабриева Т. Я. Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации и парламент. М., 2005. С. 26.
нительной практике6. В силу этого Конституционный Суд не стремится добиваться восстановления нарушенного конституционного порядка исключительно путем обязательной дисквалификации проверяемого закона, а предпочитает всегда — когда для этого нет объективных препятствий — следовать правилу «разумной сдержанности» и избегать его признания неконституционным, очищая официальное толкование оспоренных правовых норм от всего того, что не укладывается в рамки Конституции.
Здесь, правда, важно оговориться, что, выявляя конституционно-правовой смысл проверяемых законоположений, Конституционный Суд должен оставаться в границах конституционных предписаний и не подвергать их сомнению, т. е. не позволять себе такого судейского активизма, следствием которого являлась бы скрытая ревизия содержания Конституции, когда под видом ее истолкования по сути отрицалось бы подлинное значение конституционных норм7. В противном случае — при формальном сохранении неизменности текста российской Конституции — велика будет опасность того, что между ней и фактическим конституционным укладом (строем), получающим оправдание в актах органа конституционного судебного контроля, останется крайне мало точек сопряжения.
Весьма важно не забывать и о том, что, поскольку Конституция РФ объявляет общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации частью ее правовой системы (ч. 4 ст. 15), а также
6 См.: Зорькин В. Д. Конституционно-правовое развитие России. М., 2011. С. 183.
7 См.: Арановский К. В., Князев С. Д. Роль Конституции в политико-правовом обустройстве России: исходные обстоятельства и современные ожидания // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 3. С. 57—58.
специально подчеркивает их значение для признания и гарантирования прав и свобод человека и гражданина (ч. 1 ст. 17), Конституционный Суд, принимая свои решения, не может игнорировать международно-правовые обязательства государства. Причем особое внимание по понятным причинам уделяется Конвенции о защите прав человека и основных свобод и практике Европейского суда по правам человека. Учитывая, что между Конституцией РФ и Конвенцией нет принципиальных расхождений в подходах к обеспечению соблюдения и защиты прав и свобод индивидов и их объединений, Конституционный Суд в своих решениях в качестве аргументов, имеющих существенное значение для оценки проверяемых законов, нередко ссылается на положения Конвенции, в том числе в их истолковании ЕСПЧ.
Более того, в практике отечественного конституционного правосудия с самого начала утвердился подход, согласно которому общепризнанные принципы и нормы международного права используются в качестве наднационального эталона, сообразуясь с которым в Российской Федерации осуществляются права и свободы человека и гражданина, закрепленные Конституцией. Основываясь на этом, Конституционный Суд прибегает к международно-правовой аргументации как для дополнительного обоснования своих правовых позиций, так и для разъяснения значения конституционных норм, а также выявления конституционно-правового смысла тех или иных законов8. Логичным результатом этого процесса является упрочение взаимосвязи и взаимодействия российского и международного (европейского) права, активно поддерживаемое Конституционным Судом и получающее последовательное подтверждение в его многочисленных решениях.
8 См.: Зорькин В. Д. Современный мир,
право и Конституция. М., 2010. С. 485.
И в этом нет ничего неординарного. Аналогичным образом поступает большая часть европейских конституционных судов, что вовсе не свидетельствует об их приверженности юридическому космополитизму, так как учет прецедентной практики ЕСПЧ не отрицает необходимости ее адаптации к национальным политическим, культурным и иным традициям и особенностям. Как следствие осуществляемая КС РФ им-плементация положений Конвенции в правовую систему Российской Федерации, в том числе в их прочтении ЕСПЧ, позволяет соотнести правовое развитие России с общеевропейскими стандартами и как таковая не представляет угрозы ее государственному суверенитету и конституционной идентичности.
Вместе с тем это не означает, что в отношениях Конституционного Суда РФ России и Европейского суда по правам человека имеют место полная гармония и отсутствие каких-либо разногласий. Нельзя исключить принятие ЕСПЧ решений, расходящихся с правовыми позициями КС РФ или, более того, прямо противоречащих российской Конституции. Наглядным примером тому может служить постановление ЕСПЧ от 4 июля 2013 г. по делу «Анчугов и Гладков против России». В нем ЕСПЧ посчитал возможным констатировать, что положения ч. 3 ст. 32 Конституции РФ, лишающие активного избирательного права всех российских граждан, находящихся в местах лишения свободы по приговору суда, в XXI в. вступают в противоречие со ст. 3 Протокола № 1 к Конвенции о защите прав человека и основных свобод, так как выходят за пределы допустимых ограничений всеобщего избирательного права в демократическом государстве (п. 108, 110). Это, по мнению ЕСПЧ, обязывает Российскую Федерацию решить вопрос о возможных формах допуска таких лиц к голосованию на выборах посредством политического процесса либо путем толкования
российской Конституции Конституционным Судом, но в обязательной гармонии с Конвенцией, позволяющей избежать какого-либо конфликта между ними (п. 111).
Иными словами, ЕСПЧ полагает, что Российская Федерация должна скорректировать механизм ограничения пассивного избирательного права граждан, содержащихся в местах лишения свободы по приговору суда, и не вправе уклоняться от этого только потому, что он прямо закреплен в ее Конституции. При этом ЕСПЧ не смущает то обстоятельство, что в соответствии со ст. 15 (ч. 1) Конституции РФ она имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории Российской Федерации. Существующая в каждом государстве иерархия норм рассчитана, как полагает ЕСПЧ, лишь на внутренний правовой порядок и не означает верховенства национального конституционного права над положениями Конвенции о защите прав человека и основных свобод9. И хотя сами европейские судьи вовсе не исключают диалога с конституционными судами по вопросам согласования способов защиты прав человека, избираемых государствами на национальном уровне, с принципом субсидиарности наднациональной юрисдикции, нельзя не признать, что конфликт ЕСПЧ и конституционных судов нуждается в цивилизованных и юридически приемлемых вариантах его решения.
Это неминуемо актуализирует вопрос о последствиях и условиях исполнения решений ЕСПЧ и, принимая во внимание высшую юридическую силу Конституции в правовой системе Российской Федерации, диктует настоятельную потребность в необходимых инструментах (сред-
9 Подробнее см.: Ковлер А. И. «Моральный суверенитет» перед лицом «государственного суверенитета» в европейской системе защиты прав человека // Международное правосудие. 2013. № 3. С. 55—58.
ствах) защиты суверенной государственности России и верховенства ее Конституции, что, в свою очередь, возлагает на Конституционный Суд ответственную задачу выработки принципиального подхода к оценке соответствующих решений ЕСПЧ и поиска адекватных способов преодоления возможных (действительных или мнимых) коллизий конституционных и конвенциональных норм и юрисдикций.
Отдельного упоминания, безусловно, заслуживает исполнение решений Конституционного Суда, в том числе и в плане обеспечения их должного юридического эффекта. Причем наибольший интерес вызывает реагирование на них со стороны парламента, что вполне объяснимо. Ведь если правоприменительные органы, включая суды общей юрисдикции и арбитражные суды, связаны позициями Конституционного Суда в конкретных делах, то на Государственной Думе и Совете Федерации лежит ответственность за полноценное восприятие решений КС РФ в законотворческой деятельности. Речь идет именно о полноценном, а не буквальном восприятии, поскольку последнее далеко не в любых ситуациях в состоянии должным образом ориентировать законодателя на принятие соответствующих мер.
В юридической литературе уже давно отмечалось, что, к сожалению, не все решения КС РФ исполняются, а те, что исполняются, — не всегда в полном объеме10. И если в настоящее время количество решений Конституционного Суда, оставшихся по тем или иным причинам без какой-либо реакции законодателя, неуклонно снижается, то проблема сбалансированного и системного внесения изменений в законы и иные нормативные акты, признанные неконституционными, остается по-прежнему весьма ощутимой.
10 См.: Селезнев Н. В. Конституционный Суд Российской Федерации в системе судебной власти. М., 1998. С. 53.
Исполняя решения КС РФ, членам парламента, равно как и всем другим заинтересованным лицам, не следует забывать, что Конституционный Суд работает, если так можно выразиться, исключительно на «даваль-ческом сырье». Он не только не обладает полномочиями самостоятельно инициировать конституционные проверки законов или иных нормативных актов, но и связан содержанием (предметом) обращений, что лишает его возможности выйти за рамки подвергаемых сомнению законоположений. В решениях КС РФ не могут содержаться оценки конституционности других норм, даже если они находятся в неразрывной взаимосвязи с оспоренными положениями, образуя по существу единый нормативный комплекс. Это тем не менее не препятствует Конституционному Суду при рассмотрении каждого конкретного дела формулировать правовые позиции, приобретающие методологическое значение для законотворческой деятельности. С учетом этого любые его постановления должны восприниматься парламентом под углом зрения не одной лишь резолютивной части, в которой формулируются итоговые выводы о соответствии (или о несоответствии) Конституции проверяемых правовых норм, но и сквозь призму высказанных им в обоснование своих выводов правовых позиций. Иначе велика будет вероятность того, что законодатель, исполняя акты конституционного правосудия, ограничится точечным, а иногда и просто дословным воспроизведением в своих решениях итоговых оценок Конституционного Суда. Однако едва ли в этом случае можно будет говорить о полном и всестороннем восприятии доктри-нально-методологического значения правовых позиций, высказанных органом конституционного судебного контроля.
В заключение хотелось бы акцентировать внимание на том, что формирование демократического правового социального государства не
является и не может являться уделом какого-либо одного органа или должностного лица. В этом смысле предназначение конституционной юстиции состоит в том, чтобы не допустить отступления от требований Конституции РФ ни в законодательной деятельности, ни в правоприменении. Исходя из этого, Конституционный Суд, реализуя свои полномочия, не вправе посягать на прерогативы президента, парламента или правительства, навязывая им те или иные варианты законодательных, политических или административных решений.
Еще более ста лет назад известный немецкий государствовед Г. Еллинек указывал, что право есть лишь этический минимум11. Соответственно, с некоторой долей условности можно утверждать, что Конституционный Суд РФ своими решениями фиксирует конституционные пределы этого минимума, выводимые им из содержания Основного закона, и тем самым задает неснижаемые юридические критерии соблюдения и защиты прав и свобод человека и гражданина, организации и функционирования институтов гражданского общества и правового государства. В этом, собственно, и состоит миссия конституционного правосудия, без которой немыслимы ни обеспечение подлинного верховенства Конституции, ни утверждение юридического равенства и справедливости, ни сохранение гражданского мира и согласия, ни благополучие и процветание России — в итоге все то, что лежит в основе и определяет существо современного российского конституционализма.
Библиографический список
Алексеев С. С. Теория права. М., 1994.
Арановский К. В., Князев С. Д. Роль Конституции в политико-правовом обустройстве России: исходные обстоятельства и со-
11 См.: Еллинек Г. Социально-этическое значение права, неправды и наказания. М., 1910. С. 48.
временные ожидания // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. № 3.
Волкова Н. С., Хабриева Т. Я. Правовые позиции Конституционного Суда Российской Федерации и парламент. М., 2005.
Воронин Ю. Н. Двадцать лет нелегитимной Конституции России // Конституционный вестник. 2013. № 3.
Еллинек Г. Социально-этическое значение права, неправды и наказания. М., 1910.
Зорькин В. Д. Конституционно-правовое развитие России. М., 2011.
Зорькин В. Д. Право в условиях глобальных перемен. М., 2013.
Зорькин В. Д. Современный мир, право и Конституция. М., 2010.
Ковлер А. И. «Моральный суверенитет» перед лицом «государственного суверенитета» в европейской системе защиты прав человека // Международное правосудие. 2013. № 3.
Кутафин О. Е. Понятие конституционного государства // Современный российский конституционализм: проблемы теории и практики. М., 2008.
Селезнев Н. В. Конституционный Суд Российской Федерации в системе судебной власти. М., 1998.
Слово о конституционной терминологии
ЧИРКИН Вениамин Евгеньевич,
главный научный сотрудник отдела теории законодательства ИЗиСП, доктор юридических наук, профессор
Любая наука, нормы поведения, практическая деятельность людей требуют правильного использования слов и словосочетаний, точной терминологии, иначе стороны могут просто не понимать друг друга. Необходимо, чтобы слово, словосочетание, формула, даже знак препинания правильно отражали реалии. Замена буквы или цифры в химической, математической формуле искажает ее смысл или вовсе ведет к бессмыслице. В юриспруденции требования тоже бывают жесткими (вспомним гипотетический вопрос о том, где поставлена запятая в послании повелителя палачу «казнить нельзя помиловать». В СМИ следует использовать для одного и того же официального или научного понятия одинаковые термины, особенно необходимо такое единство в законодательных и иных правовых актах. Конечно, при описании явления допустимы метафоры, сравнения, иные журналистские вольности. Официальный язык тоже нередко требует совершенствования, смягчения «ка-
зенных» оборотов. Но вряд ли нужно, чтобы некоторые «новоязы» переходили в него. Между тем в последние десятилетия это имеет место, особенно в сфере публичного права, в частности конституционного права.
В данной статье мы не называем авторов или произведения. Речь идет об общеизвестном. Это не детальный критический разбор произведений или терминов. Автор лишь пытается привлечь внимание к необходимости использования соответствующей терминологии в официальных публикациях, в законодательстве, научных изданиях, а также в политических выступлениях государственных деятелей.
Одним из примеров метафорических полуюридических вольностей были широко тиражируемые слова «тандем», «рокировка», «преемник». Использование таких слов журналистами для характеристики отношений высших органов государства и высших должностных лиц (главы государства РФ и главы Правительства РФ), понятное в частных беседах людей, не занимающих государственные должности, не уместно в публичных выступлениях государственных служащих, а некоторые из них в прошлом тоже использовали такую лек-
