CC BY
153
1029а 30). Но в «Категориях» им говорится иное: «Сущность, называемая так в самом основном, первичном и безусловном смысле, — это та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный человек или отдельная лошадь» [Аристотель, 1978, с. 55].
Но если даже партикулярии есть «нечто последующее», они остаются для Аристотеля субстанциями. И эти единичные субстанции являются составленными. Составленное из формы и материи единичное образует «составное целое» [Аристотель, 1975, с. 100], части которого — материя и форма — вне своей связи не обладают бытием. Аристотель пишет: «...быть — значит быть связанным и составлять одно, а "не быть" — значит не быть связанным, а составлять больше, чем одно» [там же, с. 250]. Это высказывание, на наш взгляд, позволяет склонить чашу весов в пользу точки зрения, что единственно сущим в аристотелевской онтологии все же являются партикулярии.
Целое комбинаторно, «это уже такая-то форма в этой вот плоти и кости, Каллий и Сократ» [там же, с. 202]. Комбинаторную сущность Аристотель именует по-гречески «яуло/оя», а принципом ее построения считает гилеморфизм.
Комбинаторность единичных сущностей вытекает из логики его рассуждения, в котором не последнюю роль играли платоновские представления о мире идеальных форм и сопричастных им партикулярий, образующих чувственно данный человеку мир. Понимание материи как инертного начала, не способного к самостоятельному изменению10, вело к поиску активного движущего начала — такого, как форма для единичных вещей, и формы форм (первого двигателя) в роли абсолютной первопричины.
В обосновании онтологической картины мира у Аристотеля большую роль играют высказывания, имеющие субъектно-предикат-ную форму.
Активная сущность (форма) трактуется как определение, то, что сказывает сущностное о единичной вещи. Греки, начиная с Сократа, уяснив роль определения в познании, абсолютизировали его и даже, как мы видим у Аристотеля, онтологизировали. Комбина-торность единичных субстанций в онтологии Аристотеля стала попыткой преодоления платоновского разделения мира на мир идей и мир вещей. Однако, как мы видели, Аристотель колебался относительно того, какие сущности являются первыми — комбинаторные партикулярии или формы единичных вещей. Для Армстронга
10 Вспомним пассаж, в котором Аристотель восклицает: «Ведь не материя же будет двигать самое себя, а плотничье искусство, и не месячные истечения или земля, а зерна и мужское семя» [Аристотель, 1975, с. 308].
таких колебаний не существует. Первичными сущностями в его онтологии являются такие составленные сущности, как положения дел.
«Положения дел»11 (факты) Армстронга. Армстронг онтологи-зирует «факты», выражаемые в форме пропозиций12. Факты воплощают универсалии, такие как свойства и отношения, и имеют форму: а есть F (где а есть единичная вещь, а F — свойство); или а R b (где а и b — единичные вещи, а R — отношение). Тогда мир предстает как «огромная и организованная сеть положений дел» [D.M. Armstrong, 2010, p. 26], в структуру которых помещаются универсалии. Армстронг замечает, что понимание универсалий роднит его позицию с позицией Аристотеля, а фактов13 — с позицией Рассела.
Но если в положениях дел как воплощениях соединяются пар-тикулярии и универсалии (а есть F; а R b; др.), то возникает, как считает Армстронг, опасность ухода в бесконечный регресс. Поскольку соединение партикулярии с универсалией само является отношением, то термины, обозначающие партикулярии, «должны» соединяться с термином отношения тоже какой-то особой связкой. Но если и эта связка есть отношение, то у нее, в свою очередь, должна быть связка с предыдущей связкой и так до бесконечности. Такой регресс Армстронг называет парадоксом «фундаментальной связки» и приписывает первенство в его выявлении Френсису Брэдли («Видимость и реальность», 1893).
Во избежание этого парадокса Армстронг предлагает сделать фундаментальными структурами реальности не партикулярии и универсалии, а положения дел (факты) [ibid., p. 27]. Только они (с логической точки зрения) обладают абсолютно независимым су-
11 С.С. Неретина справедливо замечает, что английское «states of affairs» привычно переводится как «положение вещей». Перевод же как «состояние дел» подчеркивает активность этого состояния (см.: [Д. Армстронг, 2011, с. 144 (примечания)]. В нашем исследовании переводом «states of affairs» служит термин «положение дел».
12 Для рабочих целей мы принимаем следующее определение пропозиции: это «то, что говорится или утверждается данным предложением в повествовательном наклонении; пропозиции являются основным носителями истинностного значения» (см.: Блинов А.Л., Ладов В.А., Лебедев М.В, Петякшева Н.И. и др. Аналитическая философия: Глоссарий. /hhtp://www.twirpx.com/).
Почему именно пропозиции выбраны для фиксации фактов становится понятным еще и потому, что, «[п]о сути, пропозицией называют инвариант перевода предложения на любые естественные языки» (Горбатов В.В. Двоякая роль возможных миров в логической семантике // Возможные миры: Семантика, онтология. метафизика / Рук. проекта и отв. ред. Е.Г. Драгалина-Чёрная. М., 2011. С. 232).
13 Как видно, Армстронг не приписывает себе право на «первородство» понятия «факт» («положение дел»). Это понятие активно использовалось и разрабатывалось многими философами-аналитиками, среди которых помимо Б. Рассела находятся Л. Витгенштейн, А. Плантинга и др. Однако в данной работе мы не ставили перед собой задачи исследования истории формирования этого понятия.
ществованием, в то время как партикулярии, лишенные свойств, и универсалии, не имеющие воплощений, предстают ложными абстракциями, не способными к независимости.
Подобно Расселу [B. Russell, 1948, p. 213], Армстронг считает партикуляриями и сами положения дел («комбинации единичных вещей и универсалий в положениях дел приводит к партикуляри-ям»). Свой тезис философ называет «победой партикуляризма» [D.M. Armstrong, 2010, p. 27]. Тогда и мир в целом (w есть W, где w — партикулярия «мир», а W — самое большое структурное свойство («быть миром в целом»)14, представленное совокупностью всех положений дел, существующих в мире) у Армстронга предстает партикулярией, а не универсалией.
Однако философ выявляет и трудности, с которыми сталкивается изложенная онтологическая установка. Так, одно из них связано с трактовкой отрицательных положений дел: обладание а свойством F образует положение дел, но будет ли положением дел то, что а не обладает свойством G? Армстронг возражает против того, чтобы считать отрицательные факты положениями дел [D.M. Armstrong, 2010, p. 28], однако признает, что а) легко предположить, что «a — — G» истинно, и тогда требуется подтвердить эту истинность нахождением истиносозидающего факта (the truthmaker); б) если отбросить отрицательные положения дел, то придется признать и то, что не существует и отрицательных универсалий (хотя предикат «не быть G» вполне приемлем и некая положительная универсалия х, имеющая одинаковый экстенсионал с классом «— G» может иметь место).
Еще одно затруднение с положениями дел касается разделительных фактов (а является либо F, либо G). Если Fи G —универсалии, является ли универсалией предикат «либо F, либо G»? Армстронг не считает дизъюнкцию такого рода универсалией на том основании, что для нее мы не найдем истиносозидающего факта.
Существование же конъюнктивных универсалий для философа не подлежит сомнению, поскольку конъюнкция проходит два теста на универсалию: а) она остается одной и той же в разных случаях; б) можно вообразить ситуацию, при которой нам известно все, что возможно знать (и тогда становится возможным составлять сложные универсалии). Может быть, единственная сложность связана с нахождением достоверных фактов для бесконечных конъюнктивных универсалий.
Постулируя положения дел, а не партикулярии и универсалии, фундаментальными сущностями, Армстронг отталкивается не толь-
14 Необходимо заметить, что Дэвид Льюис настойчиво критиковал положение Армстронга о существовании структурных свойств. См.: [D. Lewis, 1999. p. 78—107].
ко от разрешения парадокса «фундаментальной связки». Еще одним доводом в пользу онтологизации положений дел служит, по мысли философа, такое сходство между партикуляриями и универсалиями, как необходимость воплощения, и эта необходимость может стать «фундаментальной связкой» [D.M. Armstrong, 2010, p. 32]. При этом Армстронг дает собственную интерпретации юмовской необходимости. Он, как и многие эмпирики, солидаризируется с Дэвидом Юмом, что между единичными вещами не существует необходимых связей. Однако можно предположить, что таковые все же в мире наличествуют, в особенности между партикулярия-ми и универсалиями. Ход мысли Армстронга следующий. Универсалиям, обладающим не необходимым существованием, не обязательно иметь и те воплощения, которые они фактически имеют. Но для своего существования универсалия должна иметь хотя бы одно воплощение. Партикуляриям, также являющимся не необходимыми сущностями, тоже нет необходимости обладать теми свойствами, которые они фактически обнаруживают. Но партикулярии должны служить воплощениями универсалий. Таким образом, необходимость воплощения «связывает» партикулярии с универсалиями.
Подводя итог сказанному о положениях дел (фактах), философ заключает, ссылаясь на авторитет Бертрана Рассела, Людвига Витгенштейна и своего учителя в Сиднее Джона Андерсона: «Метафорически можно сказать, что лучше всего понять смысл реальности, представляя ее себе в большей степени предложение-подобной, нежели чем перечень-подобной» [ibid., p. 34].
На наш взгляд, признание Армстронгом положений дел перво-порядковыми сущностями в большей мере связано не с парадоксом «фундаментальной связки», как он утверждает. Как философ-аналитик, задаваясь вопросом не «что есть?», а «каким образом то, что существует, обнаруживает себя в языке?», он склонен признавать, что именно в форме пропозиции мы способны ответить на поставленный вопрос.
Пределы
Армстронг, как и Аристотель, включает в состав своей метафизики «пределы». Однако если у Аристотеля «пределы» не входят в состав десяти фундаментальных категорий, характеризующих бытие, то Армстронг делает «пределы» важной категорией своей «систематической метафизики» [ibid., p. 74—81].
«Общие факты» (general facts) Бертрана Рассела, «пределы» (limits) Чарли Мартина, «целостные положения дел» (totality states of affaires) Дэвида Армстронга — понятия, использующие квантор
общности или слово «все», например, «все человеческие существа», «вся вода на планете Земля» и т.п. Общие реальные факты Армстронг называет еще «целостностями» (totalities) или изобретенным им словом «всещности» (allnesses) [ibid., p. 75].
Характеризуя целостные положения дел, Армстронг отмечает следующие их особенности.
1. Они объективны, и мы можем их воспринимать подобно тому, как мы воспринимаем те силы, которые воздействуют на наше тело, или когда мы осведомлены о воздействии на нашу волю. Так, заглянув в птичье гнездо, мы видим там все снесенные самкой яйца, и мы знаем, что больше яиц в гнезде нет.
2. Целостностями являются некоторые классы. Так, под «классом электронов» мы понимаем «класс всех (и исключительно) электронов». А вот «вся вода Земли» — такая целостность, которая классом не является.
3. Если целостные положения дел объективны, существуют и истинные высказывания о них. Но какими должны быть истино-созидающие факты для таких высказываний? Мереологические понятия «целое» и «часть» самым простым способом проясняют отношения целостностей и их частей и, кроме того, онтологически не нагружены: целое и часть не располагаются «над» или «вне» тех сущностей, которые их составляют [D. Lewis, 1991, p. 81].
Армстронг полагает, что Расселу принадлежит догадка о мерео-логической сущности (или форме) тех фактов, которые выступают фактами-верификаторами для общих пропозиций. Однако дальше постановки проблемы Рассел не пошел. Ответ берется дать Армстронг.
По мнению философа, у целостных положений дел можно выделить два аспекта: интенсиональный (каков сорт вещей, объединенных в целостности) и экстенсиональный (объем целостности; все входящие в нее вещи). Интенсионал характеризует свойство вещей целого, но универсалией (свойством первого класса) не является. Так, не существует такой универсалии, как «быть яйцом в гнезде в данный момент». Экстенсионал — то, что делает сумму частей целостностью, это свойство, подводящее итог сумме частей. Между объединяющим свойством частей целого и суммой этих частей существуют отношения, которые и образуют особые — целостные положения дел. Мир переполнен целостностями разного рода и сам представляет собой целостность, состоящую из всего существующего. Мир есть единственное воплощение такого свойства, как «быть миром в целом».
Говоря о целостных положениях дел, Армстронг хочет прояснить их онтологический статус: являются ли целостности дополнением к миру положений дел? Так, должны ли мы говорить, что
существует мир и есть положения дел, и это все, что есть. В случае добавления к миру еще и всего того, что есть мир в целом, опять возникает опасность регресса в бесконечность. И опасность такого регресса касается всех целостностей.
Для преодоления парадокса ухода в бесконечность Армстронг предложил два решения, но со временем от первого отказался, и мы его не рассматриваем. Более удачным видится ему решение, в котором целостные положения дел лишены возможности выглядеть прибавлениями к структуре мира. Они вводят в структуру мира отрицания и онтологически проявляются как пределы (limits) [D.M. Armstrong, 2010, p. 79]. Так, если мы утверждаем, что существуют а и в и с и «это всё», фразой «и это всё» мы ничего не прибавляем к миру вещей (a, b, c). «И это всё» как «ничего более», на самом деле, не является чем-то существующим самостоятельно. Ценой такого решения проблемы будет то, что мы вводим в нашу онтологию отрицание в форме «ничего более», и тогда «[п]редел — реален» [ibid., p. 80].
Ограничения в форме «ничего более», «и это всё» настолько реальны, что мы можем их даже воспринимать, заглянув, например, в птичье гнездо и увидев там все снесенные самкой яйца. Для символического обозначения этих онтологических сущностей Армстронг предлагает знак «Tot» (свойство х, мереологическое целое всех х).
Однако при введении в онтологию таких сущностей, как пределы, Армстронг усматривает и слабое место. Оно заключается в невозможности показа реальной каузальной роли пределов. Но философ убежден, что мы сможем доказать их каузальную эффективность. Для этого он формулирует контрфактическое высказывание следующего вида: если прибавить (или убрать) хотя бы один электрон, то это изменит протекание процессов в мире в той или иной мере (или: изменение числа игроков ведет к изменению игры в целом) [ibid., p. 81].
Что до Аристотеля, то он использовал два понятия, сопоставимые с «пределами» Армстронга — «пределы» и «целое». В «Метафизике» он дает четыре толкования термина «предел» («перас»). «Пределом называется [1] граница (to eschaton) каждой вещи, т.е. то первое, вне которого нельзя найти ни одной его части, и то первое, внутри которого находятся все его части; [2]всякие очертания (eidos) величины или того, что имеет величину; [3] цель каждой вещи...; [4] сущность каждой вещи и суть ее бытия, ибо суть бытия вещи — предел познания [вещи]; а если предел познания, то и предмета» [Аристотель, 1975, с. 169—170]. Только первое из них совпадает с пониманием предела Армстронгом — и «это всё».
Поскольку пределы в онтологии Армстронга выступают целостными положениями дел, они соотносятся еще с одним аристо-
телевским понятием —«целое». Целым Аристотель называет «то, у чего не отсутствует ни одна из [его] частей; <...> то, что так объем-лет объемлемые им вещи, что последние образуют нечто одно; <...> О чем как об одном говорят «всё».» [там же, с. 174—175]. Целое у Аристотеля выступает как партикулярия («одно»). Он пишет: «А целое — это уже такая-то форма в этой вот плоти и кости, Кал-лий и Сократ» [там же, с. 202].
Таким образом, Аристотель, в отличие от Армстронга, не рассматривает целое и предел как нечто одно. Кроме того, Армстронг дает логическое понимание пределу, сформулировав его как пропозицию «и это всё», «ничего более». Предел в его онтологии — это целостное положение дел. Армстронг уверен в его чувственной зримости (поскольку можно увидеть все яйца, находящиеся в гнезде птицы на данный момент) и даже находит возможность показать его каузальную эффективность. Постулируя целостные положения дел, Армстронг считает, что он вводит в онтологию отрицания.
Заключение
Из всего сказанного видно, что, хотя мы не ставили задачу рассмотреть все сущности, вводимые Аристотелем и Армстронгом в свои онтологии, они явились создателями целостных онтологий. Оба философа стремились установить наиболее общие роды сущего, используя для этого логический анализ. При этом аристотелевская логика исследует предикативную связь между субъектом и тем, что утверждается (или отрицается) о нем в суждении. Классифицируя виды предикатов, Аристотель постулирует категории сущего. И это достаточно органично, поскольку он применял логику к своим метафизическим построениям, не выделяя ее в самостоятельную область знания [К.А. Кузнецов, 2012]. Однако онтология Аристотеля представляет собой достаточно пеструю картину: категории в его онтологии являются как характеристиками бытия, так и логическими и даже грамматическими характеристиками [A.C. Богомолов, 1985, с. 200]. Не случайно, Армстронг выступал против введения в онтологию, очевидно, четырех последних (положение, обладание, действие и претерпевание) из десяти родов бытия, перечисленных Аристотелем в «Категориях».
Армстронг выступал против введения в онтологию и аристотелевских первых причин, первого двигателя (бога). Но по другой причине. Его метафизику уже не назовешь (в отличие от аристотелевской) спекулятивной. Свою онтологическую установку он называл, как было уже сказано, научным или апостериорным реализмом. Такие сущности, как универсалии, нуждаются в инстанцировании (подтверждении истиносозидающими фактами). Одни онтологические сущности — факты (положения дел) — комбинации партику-
лярий и универсалий и одновременно партикулярии в метафизике Армстронга подтверждают (инстанцируют) другие онтологические сущности — универсалии. Таким образом, в онтологии философа существует иерархия не только, как указывалось, среди универсалий, но и среди партикулярий, хотя сам философ это явно не артикулировал.
Основным доводом для постулирования той или иной онтологической сущности у Армстронга становится обоснованность средствами как логики предикатов, так и пропозициональной логики. И хотя для него логическая непротиворечивость не служит, как было указано, единственным критерием существования, все же именно логические закономерности диктуют философу, какие сущности следует признать существующими, а какие отбросить за их необоснованностью.
Если Аристотель, по всей видимости, считал первичными сущностями партикулярии, составленные из материи и формы, то Армстронг делал первопорядковыми сущностями положения дел (факты), составленные из второпорядковых сущностей — партикулярий и универсалий (свойств и отношений). Таким образом, несмотря на коренную разницу в вопросе, какие сущности следует признавать первопорядковыми, оба философа считают их составными сущностями. Такое сходство, как может показаться, не играет принципиальной роли, но если учесть, что оба философа являются сторонниками логического анализа и им важно увидеть в простом — сложное, это сходство, кажется уже более принципиальным.
Армстронг также отстаивал правомочность введения в онтологию целостных положений дел как пределов. И хотя у Аристотеля встречаются термины «предел» и «целое», они у него не характери-зируют, как у Армстронга, нечто единое. Кроме того, аристотелевские «предел» и «целое» являются понятиями, в то время как «целостные положения дел» у Армстронга — пропозициями.
Дэвид Армстронг признает генетическую связь своей метафизики с метафизикой Аристотеля: в учение о сущем он включает партикулярии и такие универсалии, как свойства, прибавляя к последним и отношения, которые Аристотель не относил к категориям сущего. На наш взгляд, именно в признании онтологического статуса партикулярий и реалистически трактуемых универсалий и пролегает главное сходство онтологий двух философов.
Как мы видим, оба философа в своих онтологических построениях доверяют своему опыту, отдают должное обыденным и научным представлениям о мире. Аристотель в этом направлении делал первые шаги, считая универсалии неотъемлемой частью единичных вещей, однако признание первых причин, как и первого двигателя,
делало его метафизику не слишком отличной от метафизики Платона. Умозрительность онтологии Аристотеля не делает ее дескриптивной в той мере, как это понимал Питер Стросон. Аристотеля можно рассматривать предшественником аналитической дескриптивной метафизики лишь в той мере, что (1) универсалии рассматриваются им в неразрывной (безотносительной) связи с единичными вещами и (2) он выделяет общие роды бытия, не разделяя онтологические, логические и грамматические категории.
Армстронга мы относим к представителям аналитической дескриптивной метафизики не только за то, что он описывает структуру обыденной языковой картины мира, в которой единичные вещи (партикулярии) имеют свойства (одноэлементные универсалии), вступают в отношения, которые философ относит к двух- и более элементным универсалиям.
Обыденный язык позволяет говорить о целостностях, характеризуя которые, мы говорим: «И это всё». Армстронг считает целостные положения дел пределами. А поскольку язык позволяет говорить даже о несуществующих вещах, Армстронг обсуждает вопрос о введении в свою онтологию отрицательных положений дел (отсутствий). Однако не решается этого сделать, признавая, что для отсутствий из-за их неограниченности невозможно отыскать факты-верификаторы, а также трудно показать их каузальную эффективность [D. Armstrong, 2010, p. 82—86, 115]
Наконец, как мы уже отмечали, признание Армстронгом положений дел первопорядковыми сущностями в большей мере связано не с парадоксом «фундаментальной связки», а с тем, что именно пропозиция дает ответ на вопрос: «Каким образом язык формулирует мысль о том, что это существует?»
Армстронг называет свою онтологию апостериорным реализмом. Онтология же Аристотеля часто выходит за границы и опыта и языка. Поиск первых причин уводит философа в мир трансцендентного. Не случайно Армстронг писал о том, что он не приемлет в метафизике Аристотеля — его учение о нередуцируемых субстанциях — формальной и материальной первых причинах. Таким образом, если онтология Армстронга и отражает онтологию Аристотеля, то лишь в некоторых чертах, что делает это отражение не зеркальным.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Аристотель. Метафизика // Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1975. Т. 1.
Аристотель. Категории // Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1978. Т. 2.
Аристотель. Физика // Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1981. Т. 3.
Армстронг Д.М. Материалистическая теория сознания. Гл. 17) // Аналитическая философия: Избр. тексты. М., 1993.
Армстронг Д.М. Льюис и теория тождества // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2005. № 5.
Армстронг Д.М. Универсалии: Самоуверенное введение / Пер. с англ., введение и коммент. С.С. Неретиной. М., 2011.
Богомолов А.С. Античная философия. М., 1985.
Коваль О.А. Онтология Аристотеля в зеркале лейбницевской монадологии // Вопросы философии. 2012. № 12.
Кузнецов К.А. Тождество логики и метафизики как принцип спекулятивной метафизики: Автореф. дисс. ... канд. филос. наук. М., 2012.
Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. I. Античность. СПб., 1994.
Собанцев А.А. Методология положений дел в философии Д. Армстронга: Автореф. дисс. ... канд. филос. наук. Екатеринбург, 2011.
Стросон П.Ф. Индивиды: Опыт дескриптивной метафизики. Калининград, 2009.
Суровцев В.А. О методах аналитической философии // Аналитическая философия: проблемы и перспективы развития в России. СПб., 2012.
Acta philosophica fennica / Ed. by T. Mey, M. Keinanen. Vol. 84. Problems from Armstrong. Helsinki, 2008.
Armstrong D.M. Nominalism & Realism. Universals & Scientific Realism. Cambridge, 1978a. Vol. I.
Armstrong D.M. A theory of universals. Universals and scientific realism. Cambridge, 1978b. Vol. II.
Armstrong D.M. Universals: An opinionated introduction. Boulder (Co), 1989.
Armstrong D.M. Truth and truthmakers. Cambridge, 2004.
Armstrong D.M. Sketch for a systematic metaphysics. N.Y, 2010.
DummettM. Origins of analytical philosophy. L., 1992.
Lewis D. Against structural universals // Lewis D. Papers in metaphysics and tpistemology. Cambridge, 1999.
RussellB. Human knowledge: Its scope and limits. L., 1948.
Strawson P.F. Individuals: An essay in descriptive metaphysics. L.; N.Y., 1999.
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2014. № 4
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
В.В. Ким*
КОНФОРМИЗМ И НОНКОНФОРМИЗМ
КАК МЕХАНИЗМЫ ПРОИЗВОДСТВА
И ВОСПРОИЗВОДСТВА ФАНАТИЗМА В ОБЩЕСТВЕ
В статье анализируются конформизм и нонконформизм как механизмы производства и воспроизводства фанатизма в социуме, формирования фанатичного сознания, рассматривается проблема выделения индивидуального «Я» из коллектива или коллективного субъекта из общества с помощью фанатизма, исследуется связь политкорректности с конформизмом, оказывающая влияние на особенности возникновения фанатизма в современном обществе.
Ключевые слова: фанатизм, конформизм, конформность, нонконформизм, политкорректность.
K i m V.V. Conformism and non-conformism as mechanisms of production and reproduction of fanaticism in society
This article analyzes the conformism and non-conformism as mechanisms of production and reproduction of fanaticism in society, as the mechanisms of forming of fanatical consciousness, considers the problem to single out the individual «Self» from the group or collective subject from the society with the help of fanaticism, studies the connection of political correctness with conformism, that influences the characteristics of origin of fanaticism in modern society.
Key words: fanaticism, conformism, conformity, non-conformism, political correctness.
Во второй половине ХХ в. внимание исследователей общества привлек конформизм. Почему? Потому что, как оказалось, он непосредственно связан с формированием и функционированием тоталитарных обществ. Стремление понять их природу, а также необходимость осмысления механизмов возникновения таких социальных явлений, как молодежные субкультуры, новые религиозные культы и движения, актуализировали исследования конформизма. Так, в 1967 г. в одной американской школе (г. Пало-Альто) был проведен социальный эксперимент как ответ на вопрос о возможности развития и функционирования черт тоталитарного
* Ким Виктория Валентиновна — кандидат философских наук, доцент, докторант кафедры философии естественных факультетов философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел. (8) 903-251-65-84, e-mail: vkv-viktory@mail.ru
общества в условиях развитой демократии. За сравнительно короткий промежуток времени учителю Рону Джонсу удалось создать образцовый коллектив наподобие «Гитлерюгенда». Он потребовал от детей следовать строгим правилам, дисциплина поддерживалась преданностью учителю (лидеру) и страхом изгнания, был провозглашен принцип коллективизма, обязательности совместных действий для достижения общей цели. В результате учащиеся стали членами коллектива, действующего как слаженный механизм, представляющего собой модель тоталитарного общества. Этот эксперимент подтвердил, что готовность людей следовать установленным общим правилам, т.е. конформизм, является важнейшим социально-психологическим механизмом возникновения и существования тоталитарных обществ [Т. Штрассер, 2013]. Исследование авторитарной личности социологами Франкфуртской школы показало, что основу фашистского общества составляли не столько фанатики, сколько конформисты, попавшие в зону влияния харизматических лидеров, манипуляторов и фанатиков. Конформизм стал оцениваться как социально негативное явление, так как он влечет за собой социально-психологическое изменение личности. Так, «североамериканские и европейские социальные психологи, воспитанные в традициях своих индивидуалистических культур, чаще используют для обозначения этого подчинения негативные ярлыки (конформизм, уступчивость, подчинение)» [Д. Майерс, 2002, гл. 6]. Нонконформизм, как правило, понимается как высшее проявление личности, ее свободы и индивидуальности. Можно предположить, что эти явления связаны и с терроризмом, питаемым религиозным и этническим фанатизмом, что придает особую актуальность их исследованию в наши дни.
Конформизм представляет собой тип поведения человека, связанный с принятием господствующих в обществе ценностей, норм. Нонконформизм — это позиция, противопоставляющая эмоции, представления и действия Субъекта (индивида или группы) устоявшимся общепринятым социальным нормам и правилам, это ответная реакция на конформизм. Как правило, конформизм и нонконформизм понимаются как взаимоисключающие явления, как «полярные способы социального выбора индивида» [О.Ю. Тургенева, 2010]. Однако Ч.Х. Кули считает, что рассмотрение их как противостоящих друг другу феноменов не продуктивно, конформизм и нонконформизм представляют собой естественные и взаимодополняющие стороны человеческой деятельности. По его мнению, в развитии общества и отдельного человека наступают моменты, когда человек или группа выбирают нонконформизм в силу избытка энергии, «творческого нетерпения», необходимости самоутверждения, затем на смену нонконформизму приходит конформизм
[Ч.Х. Кули, 2000, с. 216—217]. Таким образом, в жизни человека и общества конформизм и нонконформизм не константны, переход от одного к другому может быть обусловлен социально-психологическими и иными факторами.
Конформизм, понимаемый как «особенность поведения человека, бессознательное подражание социальной микросреде, копирование представлений, эмоций, действий», по мнению М.А. Линецкого, «характеризуется пассивностью и некритичностью» [М.А. Линецкий, 1988, с. 12]. Именно эти характеристики делают его психологическим основанием фанатизма. Конформизм и конформность связывают личность и общество на основе гласного — негласного (формального — неформального) согласия индивида с требованиями большинства, устоявшимися традициями и принятыми нормами. Под конформностью в данном контексте понимается характеристика личности, определяемая психологической готовностью принять сторону большинства и исходить в своем поведении из существующих в обществе норм и требований. Психологической основой конформности является стремление поступать «правильно» и получать одобрение со стороны окружающих.
Конформизм членов социальной группы можно рассматривать как защитный механизм ее выживаемости. Сплоченность группы и, как следствие, повышение ее жизнеспособности является необходимой социальной стратегией человечества на пути его эволюции, а, следовательно, общность эмоций, представлений и действий закладывается в наше сознание задолго до того, как начинается процесс его индивидуализации. Предположим, что то, что сегодня принято называть конформизмом с оттенком негативных смыслов, было универсальным условием и следствием становления человеческой социальности как таковой. Тогда отпадение от этой общности может быть расценено как эволюционный скачок, пребывание в непрерывности, излом, великий психологический кризис и т.п. Отсюда и противоречивость функционирования конформизма в социально-психологическом пространстве культуры.
Природа и социальное функционирование конформизма весьма противоречивы, наряду с его конструктивными функциями (социализирующими, стабилизирующими и т.п.) можно обнаружить и деструктивные тенденции. С одной стороны, он социально полезен, так как способствует интеграции, сплоченности социальной группы, облегчает процесс социализации личности. С другой стороны, конформизм деструктивен для общества, так как ведет к активизации ряда негативных социальных явлений — таких, как массовые истерии, охота на ведьм, преступления на религиозной почве и т.п. Отрицательные последствия для личности заключаются в отказе от своего «Я», в подчинении коллективному субъекту, в не-
обходимости осознанно осуществлять выбор в пользу единства группы и общей цели, в формировании авторитарной личности, отказавшейся от свободы.
Конформизм по-разному проявляется в стабильных и нестабильных обществах. В первом случае конформизм развивается по «мирному» сценарию. Он облегчает процесс передачи ценностей и норм новым поколениям, способствует культурному воспроизводству общества. В стабильном обществе человек может оставаться своего рода формальным конформистом, сохраняя свою принадлежность к стабильной группе. В нестабильных обществах, в условиях конфликта, чрезвычайного положения, паники конформизм становится деструктивен. В ситуации конфликта человек стоит перед выбором, он должен примкнуть к какой-то из конфликтующих групп, а следовательно, перейти от латентного конформизма к активному, т.е. своими действиями и эмоциями присоединиться к какой-то из групп, поддерживая ее ценности и интересы. Таким образом, стратегия конформизма ведет к расколу общества. Человеку труднее сохранить здравый смысл, независимость личности в условиях конфликта, оказаться вне группы в ситуации конфликта часто означает подвергнуть опасности свое существование. Например, в условиях Гражданской войны не иметь своих убеждений, а главное, группы, «распознающей» тебя как своего, может означать возможность для любой из них применить насилие. В условиях конфликта чувство «локтя», переживание близости внутри группы становится очень острым, и участники конфликта как бы «утрачивают меру» в выражении и переживании своей преданности группе. Чрезмерный конформизм трансформируется в этом случае, казалось бы, в свою противоположность — фанатизм1. Как это ни парадоксально звучит, для развертывания социальных движений, активными участниками которых являются фанатики, необходим конформизм, который обеспечивает эти движения сторонниками, разделяющими его ценности и идеалы, т.е. конформными по отношению к нему. Чувства беспокойства, тревоги, страха, доминирующие в мироощущении людей в период конфликтов, приводят к тому, что рациональные механизмы принятия решения и реакции на ситуацию значительно уступают эмоциональным. Человек стремится «спастись» от собственного страха отказом от индивидуального выбора, что толкает его к некритическому принятию идей группы (как правило, большинства), т.е. к проявлению кон-
1 Под фанатизмом понимается социальный феномен и свойство сознания, в основе которого находится измененная фанатичная вера, направленная на определенный объект, ставший смыслом жизни субъекта; фанатизм отличается некритическим следованием вере, чрезмерностью, выстраиванием собственной системы ценностей, актуализируется в ситуации конфликта.
формизма, за счет которого распространяется групповое давление, происходит заражение групповыми чувствами, фанатичным настроем. «Бездумное» и беспрекословное подчинение личности группе в конформистском обществе предстает как способ бегства от проблемы, желание действовать, а не размышлять и нести ответственность.
Конформизм как способ поведения и мироощущения человека представляет собой добровольное подчинение социальному давлению (реальному или воображаемому) и связан со стремлением поступать «правильно», избегая социально негативных последствий. При этом человек снимает с себя ответственность за результаты своих действий. Так, например, военные преступники, дела которых рассматривались на Нюрнбергском и других процессах после Второй мировой войны, искренне считали себя невиновными в совершенных преступлениях, так как выполняли распоряжения вышестоящих начальников. «Многие охранники, служившие в концентрационных лагерях и лагерях смерти, попадали на это место просто потому, что не были пригодны к несению обычной военной службы. <...> Большинство состояло из карьеристов, идеалистов и прежде всего конформистов, которые делали то, что делали другие, не озадачиваясь собственными размышлениями о нравственной стороне происходящего. . это были совершенно обыкновенные люди...» [Л. Свендсен, 2008, с. 230—231]. Тем самым конформизм содействовал социализации личности в новом тоталитарном обществе, «в котором определенные поступки, обычно осуждаемые, в один миг становятся нормой» [там же, с. 237], и «обыкновенный» человек становился конформистом-карателем, работающим на благо страны. Таким образом, формируемая личность отличалась высоким уровнем конформности, готовностью применять насилие и подчиняться любым приказам.
В социальной психологии различают внешний конформизм и внутренний. В первом случае человек усваивает внешние, необходимые для выживания нормы и правила поведения, внутренне не соглашаясь с ними, тем самым главным для него является сохранение собственной личности при формальном приспособлении к группе. Во втором случае человек полностью принимает нормы и ценности группы, они становятся его собственными. Потенциал для развития фанатизма содержит в себе внутренний конформизм, при котором действует эффект хамелеона2, так как конформист
2 Эффект хамелеона — социально-психологическое явление, при котором человек в группе невольно повторяет движение соседей, причем чем больше людей в группе, тем быстрее будет повторяться движение, например, поведение зрителей в заполненном зале или практически пустом различается [Д. Майерс, 2002, гл. 6; Н.Д. Субботина, 2007, с. 57].
зачастую не имеет собственных убеждений и следует чужим чувствам и идеям, доминирующим в группе. Фанатичные чувства, распространенные в обществе, становятся его личными, благодаря чему конформист пополняет ряды фанатиков, если группа для своего функционирования нуждается в фанатизме, как, например, это происходит в националистических организациях, молодежных субкультурах и т.п. В периоды социальных потрясений, как уже было сказано, внешний (формальный) конформизм может трансформироваться во внутренний, что содержит в себе потенции для развития фанатизма. Такое развитие событий возможно в конфликтных ситуациях, в которых принимает участие коллективный субъект.
Конформист соглашается с большинством, поддаваясь влиянию, не считая необходимым и возможным для себя сопротивляться общепризнанным императивам. С. Поварнин называет это пассивностью мышления, которая делает группу похожей на «па-нургово стадо» [С. Поварнин, 1923, с. 9]. Здесь действует и эффект массы, заражаемости, превращающий личность в элемент коллективного субъекта. Последний становится историческим субъектом, подчиняясь вождю, идее, настроению, повсеместным энтузиазмом вершит судьбы людей, которые не стали частью данного процесса, пытаясь сохранить нейтралитет или пошли против него [об этом писали: Г. Лебон, 2011; Х. Ортега-и-Гассет, 2007; С. Московичи, 2011 и др.]. Коллективный субъект состоит из одинаково мыслящих и действующих людей, проявляющих единодушие практически во всех вопросах, похоже реагирующих на изменение ситуации. Примерами коллективного субъекта становятся массы, толпы, публика и т.п., представляющие собой «аморфную, неорганизованную совокупность физически действующих людей с подавленной волей, потерянным контролем осознания перспективы и чувства социальной ответственности за свои действия» [В.С. Грехнев, 1985, с. 129]. Коллективный субъект складывается из множества похожих людей, которых такими делает он сам. Причем зачастую люди и не осознают, что они стали частью коллективного субъекта, что они действуют и мыслят одинаково, характерной становится бессознательная связь, склоняющая людей к конформистскому поведению. Именно эта особенность коллективного субъекта таит в себе возможность для развития фанатизма, потому что внушение и заражение как психологические механизмы формирования фанатизма связаны в первую очередь с распространяемыми эмоциями и чувствами, «работают» на уровне бессознательного, подчиняя сознание людей общим настроениям. Особенно ярко это проявляется в новых религиозных движениях (культах), когда неофит заражается общим рвением, становится частью слаженного отработанного 88
механизма, когда его личная вера расширяется до коллективной и тем самым получает признание, одобрение, делает его личность значимой.
Коллективный субъект легко поддается суггестии, внутри него фанатизм распространяется очень быстро, он подталкивает людей к героическим поступкам (смерть «ЗА») или к преступлениям (например, убийство крестьянином Ковалевым 25 человек из секты «странников». Эти люди фанатично верили, что «не нужно иметь ни дома, ни семьи, не нужно платить податей». Они решили избежать народной переписи в 1897 г. с помощью самоубийства. Одним из них был Ковалев, которого выбрали для этой миссии, он закапывал людей, которые желали спасти свои души [К. Пельман, 1906, с. 18—19]). Феномен коллективного субъекта с необходимостью требует лидера, который задает идеологические постулаты, предлагает ценности и нормы. Ведь главным фактором внушения является «авторитет внушающего в глазах внушаемого. Он складывается из двух сторон: уверенности внушающего в успехе своего воздействия и готовности внушаемого поддаться воздействию, т.е. его доверию и отсутствию каких-либо настораживающих "но"» [Б.Ф. Поршнев, 1978, с. 123]. Таким образом, направленность действий, эмоций и переживаний людей, составляющих коллективный субъект, определяется лидером. Тем более что «по мере роста числа членов коллектива эффект внушения тоже растет, оказывается, он растет быстрее, чем число членов коллектива, подвергаемых внушению. Эффект внушения также в огромной степени зависит от авторитетности внушающего в данной среде, следовательно, от олицетворения в нем организованности, сплоченности коллектива» [там же, с. 88]. Если группу возглавляет харизматичный фанатик, то она становится фанатичной в силу конформизма ее членов, так как конформисты становятся фанатиками, подражая своему вождю. Яркими примерами таких лидеров являются основатели католических орденов — святые Доминик и Франциск (начало XIII в.), представлявшие собой, по описаниям историков, ревностных фанатиков. Их проповедческая деятельность была так активна и неистова, что быстро приобрела большое число последователей, менее чем за двадцать лет «в Западной Европе насчитывалось уже 400 доминиканских и 1000 францисканских монастырей» [Н. Кадмин, 2005, с. 32], причем ревностное служение последователей было более фанатичным, чем у самих основателей орденов. Тот же механизм формирования фанатиков задействован и в случае слепого использования лидером членов своей группы, десятки современных сект служат тому примером. Даже если лидер не является фанатиком, а, например, расчетливым мошенником, он делает ставку на внушаемость и конформность членов группы. И в этом
случае конформизм становится механизмом производства и воспроизводства фанатизма как социально-психологического феномена.
В социальной психологии различают множество причин конформизма. Однако все они являются модификациями реакции индивида на реальное или воображаемое давление группы. Высокий уровень внушаемости наблюдается «у детей много более, чем у взрослых; у людей утомленных и истощенных сильнее, чем при хорошем самочувствии; при сниженном тонусе коры мозга, при страхе, растерянности, неуверенности сильнее, чем в спокойном, бодром состоянии» [там же, с. 123]. Конформизм появляется и возрастает в случае, если человек недостаточно компетентен в значимом вопросе, если у него низкая самооценка, если большая группа людей придерживается одного мнения, если группа обладает высокой степенью сплоченности и т.д. Н.Д. Субботина называет конформизм одним из внутригрупповых законов, проявлением которого является «уступчивость, когда индивид подчиняется вынужденно, и одобрение, когда человек полностью разделяет убеждения группы и охотно поступает в согласии с ними» [Н.Д. Субботина, 2007, с. 57]. Таким образом, существование группы невозможно без конформизма ее членов. Распространение конформизма связано также с тем, что для личности более «экономично» изменить свою позицию, чем тратить силы на переубеждение других; человек, присоединившись к мнению большинства, даже явно ошибочному, снимает с себя персональную ответственность за исход дела; человек избегает опасности быть изгнанным из группы в случае несогласия с ней [Р.Л. Кричевский, Е.М. Дубовская, 2007].
Например, В.М. Бехтерев очень интересно описывал проявления конформизма в религиозной группе: верующие свидетельствовали о чуде — святом лике в колодце, все присутствующие испытывали одни и те же чувства и эмоции, святость, благоговение и т.п. Каждый человек, который приближался к колодцу, предупреждался о том, что он должен увидеть, и он «действительно» видел ожидаемый образ. Однако как только к колодцу приближался человек, который не был предупрежден о «чуде», он ничего не видел. В.М. Бехтерев объясняет данную ситуацию следующим образом: «Подобные видения объяснимы только с точки зрения внушения, совершенно невольного, со стороны одних лиц на других. Когда господствует в населении или в группе лиц то или другое настроение и когда мысль работает в известном направлении, тогда у того или другого лица с психическою неуравновешенностью особенно легко появляются обманы чувств, по содержанию отвечающие настроению и направлению его мыслей, которые тотчас же путем невольного внушения... сообщаются и другим лицам, находящимся в одинаковых психических условиях» [В.М. Бехтерев, 1994, с. 117]. Таким
образом, описанный Бехтеревым механизм психологического воздействия ситуации на человека можно считать конформным, ситуация воспринимается через призму предустановленного мнения, основанного на мнении большинства, даже если оно объективно ошибочно, субъективно воспринимается как истинное. Главное в том, что это предустановленное мнение трансформируется в веру, вера же является психологическим основанием фанатизма, что наиболее ярко можно проследить на примерах религиозных практик. Следовательно, сам конформизм можно назвать механизмом формирования фанатизма, использующим инструменты внушения.
В социальном пространстве внушение и самовнушение быстро воздействуют, в первую очередь, на изолированные малообразованные группы людей, способствуя возникновению фанатизма, чему мы находим немало подтверждений в истории. Психопатические эпидемии довольно часто встречались в Средние века и эпоху Возрождения также в силу того, что конформизм населения был очень высок, а уровень развития критического мышления крайне низок. Население Европы находилось в состоянии страха и подозрения, лишающего человека уверенности в настоящем и будущем, заставляющего чутко реагировать на изменения социальной обстановки и наносить превентивные удары. Число жертв при сочетании конформизма с фанатизмом увеличивалось, а сила веры доходила до крайности. Крестовые походы, охота на ведьм, преследование еретиков инквизицией и другие примеры проявления нетерпимости в обществе демонстрируют «отрабатывавшиеся тысячелетиями механизмы религиозного внушения толпе, сборищу верующих того, что не было бы возможным внушить им порознь, — экзальтации, видений, изуверств» [Б.Ф. Поршнев, 1978, с. 88]. В этих обстоятельствах уровень конформности людей резко возрастает, что способствует распространению фанатизма.
В новых религиозных движениях для контроля над сознанием человека широко используются такие психотехники, как перестройка сознания (смена жизненных ценностей и приоритетов), «бомбардировка любовью», тотальный контроль (ему подвергаются мысли, действия, вся жизнь), ограничение в пище, сне, контактах и информации (в конце ХХ в. Сёко Асахара, основатель секты «Аум Синрике», применял наркотические и психоэнергетические средства для установления контроля над сознанием своих последователей). В результате манипулирования сознанием человек подчиняется внушению, суть которого состоит в абсолютном доверии к лидеру, повиновении непогрешимому авторитету, принятии его мыслей и действий как руководство к действию. Члены нетрадиционных культов, подвергшиеся манипулированию, становятся преданными учениками своих Учителей, выполняют все распоря-
жения вплоть до лишения себя жизней или нанесения увечий (например, массовое самоубийство более 900 человек — последователей секты «Народный Храм» Джима Джонса в Джонстауне (Гайана) в 1978 г.). Схожие приемы манипулирования сознанием применяют лидеры экстремистских организаций (например, «Группа Абу Ни-даля», «Группировка Абу Сайяф», «Палестинский исламский джихад» и др.), практикующих террористическую деятельность как основной метод борьбы. В таких организациях происходит целенаправленное формирование конформиста-фанатика, готового к применению насилия.
Рассмотрим роль образования в процессе производства и воспроизводства конформизма. Общество нуждается в конформизме, благодаря которому частично реализуется возможность выполнения коллективных действий, существование устойчивых социальных групп, он облегчает процесс передачи и сохранения знаний и ценностей от поколения к поколению, что является основной функцией образования как социального института. Конформизм, как уже говорилось, способствует социализации личности. В силу этого образование как социальный институт вынуждено в определенной мере продуцировать конформизм (развивать в учащихся готовность следовать нормам и ценностям учебного коллектива как залог успешного обучения). К тому же для детей характерна повышенная внушаемость, в прошлом даже встречались детские психические эпидемии (например, детский крестовый поход 1212 г., когда было высказано предположение, что Гроб Господень смогут отвоевать только чистые души, что сподвигло многих двинуться в сторону Иерусалима). Конформность детей заставляет их следовать любой идее, захватившей воображение, в равной степени как позитивной, так и негативной. Именно эту особенность детского мировосприятия на протяжении многих веков «эксплуатируют» образование и воспитание.
О связи образования и конформизма писал И. Иллич, разрабатывая концепцию «скрытой программы». Он утверждал, что в школьной системе реализуется, в первую очередь, не трансляция знаний, умений и навыков от поколения к поколению, а некая «скрытая программа», заключающаяся в «дисциплинировании», постановке «рамок поведения» для учащихся: «Школы отбирают для каждого следующего уровня тех, кто на более ранних стадиях игры доказал свою готовность придерживаться установленного порядка». «Школьная система сегодня выполняет триединую функцию, характерную, как видно из истории, для могущественных церквей. Она является одновременно хранилищем социальных мифов, средством узаконения противоречий, содержащихся в этих мифах, и центром ритуальных действий, воспроизводящих и под-
держивающих расхождения между этими мифами и реальностью» [И. Иллич, 2004]. Именно школе, по его мнению, общество обязано тем, что подрастающие поколения молодых людей становятся конформистами, «знают свое место» и не стремятся выходить за существующие границы. Школьное образование способствует закреплению в сознании стереотипов, предрассудков, предубеждений. Обществу удобнее с такими людьми, однако широкое повсеместное распространение таких субъектов потенциально может сдерживать социальное развитие, так как снижается инициативность, готовность к новациям. Выходом, с его точки зрения, будет неформальное образование, «противоположное натаскиванию»: «В его основе — взаимоотношения партнеров, уже имеющих кое-какие ключи к коллективной памяти сообщества. Она полагается на критическое намерение всех тех, кто использует воспоминания творчески. Она полагается на удивление от неожиданного вопроса, который открывает нечто новое для того, кто спрашивает, и для его партнера» [там же, 2004]. То есть она апеллирует к сократическому диалогу как методу обучения, что может решить проблему конформизма и будет служить своеобразной «прививкой» от фанатизма (при этом нонконформизм не всегда будет решением проблемы).
Нонконформизм — это попытка личности пренебречь стереотипами, сдерживающими общество, позволяющими ей сохранить себя как целостность и тем самым способствовать социальным изменениям. Появление нонконформизма — это закономерный процесс социального развития. Революционеры, реформаторы противостоят консерваторам и реакционерам, демонстрируя новые горизонты мышления и действия. Н. Коперник, Г. Галилей, А. Эйнштейн и другие: традиционные представления для них не становились догмой, они были свободны от предрассудков общественного сознания. Нонконформизм позволяет человеку не становиться частью группы, не подчиняться психологически большинству, а вступать в противоречие с ним. Ч.Х. Кули рассматривает две формы нонконформизма: первая — это порыв протеста, «действие вопреки», когда человек отказывается от общепринятых норм и правил в пользу духа противоречия (и не обязательно в пользу каких-то иных стандартов), вторая — дух противоречия, отказ от бытующих и рутинных норм во имя каких-то новых и необычных [ Ч.Х. Кули, 2000, с. 213]. Обычно эти две формы нонконформизма проявляются совместно. Таким образом, можно выделить две основные причины для нонконформизма: упрямство и дух противоречия (как психологические особенности личности) и вдохновленность идеей (особенность, вызванная пребыванием человека в социуме): «Стремление жить как-то иначе, чем окружающие, отчасти бывает обусловлено прирожденным упрямством и своеволием, а отчасти — пле-
няющим воображением идеями и примерами людей, чей образ жизни нам кажется близким по духу» [там же, с. 213]. При этом нонконформизм может быть вызван к жизни общественным настроением, идеей, не получившей словесного оформления. Примером такого бессмысленного протеста было движение осенью 2011 г. на Уолл-стрит в США («Occupy Wall Street», OWS), о котором Б. Клинтон писал: «Они должны быть за что-то, а не только против, потому что если быть только против, то созданный вами вакуум заполнит кто-то другой». Однако С. Жижек считает, что данный протест значим сам по себе, он «открывает пространство нового», является индикатором глобального экономического кризиса [С. Жижек, 2013, с. 160—163], т.е. он социально осмыслен. Безыдейный же протест, способный потенциально перерасти в хаос, социально опасен (как у А.С. Пушкина: русский бунт «бессмысленный и беспощадный»), он нуждается в направлении, в идее, в лидере.
Нонконформизм условно можно разделить на два вида: индивидуальный и коллективный (групповой). Чаще всего при анализе нонконформизма говорят о его индивидуальном проявлении — позиции «одиночек», не побоявшихся выступить против общества, самостоятельно мыслящих людей, которым не нужно одобрения большинства. Это революционеры, которые изменяют мир, общество и потому не принимают за истину существующие правила, нередко готовые жертвовать своими и чужими жизнями для воплощения своих идей, принципов. Иногда люди отказываются быть конформистами и встают в оппозицию, выражая свою индивидуальность, нонконформизм тогда рассматривается как инакомыслие. Нонконформизм может способствовать развитию фанатизма в случае абсолютизации позиции личности, которая является руководством к действию, т.е. когда нонконформизм становится чрезмерным. При этом нужно учитывать, что он не тождествен фанатизму. И конформизм, и нонконформизм могут быть социально-психологическими характеристиками фанатика в зависимости от сочетания социальных условий и индивидуальной позиции.
Коллективное проявление нонконформизма связано с потребностью личности в поддержке единомышленников. Главным для них является выступление против всего остального общества, защита своих взглядов, здесь фанатизм является «цементирующим» фактором. В итоге появляется статистическое меньшинство, которое «складывается из индивидов, демонстрирующих отклоняющееся, не соответствующее норме поведение» [Л.Г. Ионин, 2013, с. 68]. К числу групповых нонконформистов можно отнести экстремистов, террористов, сторонников многих контркультур. Яркими примерами меньшинств являются «тоталитарные секты (новые ре-
лигиозные движения), группы религиозных радикалов в рамках мировых религий, воинствующие националистические и социальные движения (бойцы герильи, революционеры)» [там же, с. 71].
Меньшинство как проявление группового нонконформизма — это объединение людей, противоречащих большинству, в котором сочетается конформизм и нонконформизм. С одной стороны, вся группа противостоит обществу, отстаивая собственные убеждения, противоречащие большинству, с другой стороны, члены группы подчиняются внутригрупповым правилам, проявляя конформизм. Меньшинство представляет собой социальную группу, «для членов которой характерна высокая степень групповой идентификации, наличие групповых ценностей и целей и прочие признаки социальной, а конкретнее, целевой группы (отличающаяся устойчивой структурой и устойчивым сознанием общности) [там же, с. 85]. Таким образом, внутригрупповой конформизм сопровождает нонконформизм меньшинства.
Новым проявлением конформизма и нонконформизма стала политкорректность, которая, как это ни парадоксально, тоже таит в себе угрозу фанатизма. Сегодня политкорректность называют «конформистской религией», изменяющей социальное пространство. Политкорректность рассматривается как тенденция современного общества, исходящая из призыва уважения к инаковости (т.е. толерантности), однако эта тенденция имеет и оборотную сторону — она приводит к тому, что агрессивное меньшинство нонконформистов все активнее заявляет о себе, требуя все больших прав и уступок со стороны большинства. Л. Ионин считает, что по-литкорректность — это некая аномальная ситуация, приводящая к «извращению» социальности, когда нормы меняются местами [там же, с. 65—74].
Политкорректность распространяется на многие сферы человеческой жизни, в том числе на язык, семью и т.п. Например, во Франции феминистки добились того, чтобы было запрещено употребление слова «мадемуазель» как дискриминирующего женщин, ведь у мужчин нет аналогичного понятия. С их точки зрения, употребление данного слова оскорбляет и унижает женщину, говорит о ее статусе. И они не были первопроходцами в данном процессе. В 2009 г. в Европарламенте был принят гендерно-нейтральный язык, который «призван исключить половую дискриминацию при общении и уравнять в устной речи мужчин и женщин. Под запрет попали такие традиционные обращения, как миссис, фрау или мадам. Цель нововведения — избежать намеков на семейное положение и не подчеркивать статус незамужних женщин» [Политкорректность, возведенная в абсолют, 2009]. Феминистки как представители меньшинства разрабатывают (или принимают на веру
уже существующие учения) собственную идеологию, картину мира, морально-этические нормы, отличающие их от большинства, но теория подкрепляется активной практикой, противопоставлением остальному миру и попыткой изменить его. Таким образом, исходя из требований толерантности, меньшинства используют любые возможности, чтобы заявить о себе и о своих приоритетах — ценностях, а политкорректность делает это возможным. Меньшинство желает, чтобы большинство подстраивалось под их нормы и привычки, что приводит к дальнейшим изменениям общества. Одной из катализирующих сил в данном процессе является фанатизм, подчас искусственно раздувающийся в массах (как сторонников, так и противников политкорректности) для достижения большего эффекта.
Само рождение политкорректности стало возможным благодаря распространению идей равенства и демократии. Основным требованием демократического общества является свобода личности, однако, по мнению Э. Гидденса, сегодня демократия — это политический режим, где знаком согласия становится молчание, что противоречит нормам гражданского общества, ведь чтобы общество становилось более демократичным, оно должно обсуждать важные вопросы. Он пишет о «заинтересованных группах», которые первыми поднимают проблемы и вопросы, на которые в традиционных кругах довольно долго не обращают внимания [5. Гидденс, 2004, с. 91]. Активность гражданского общества будет способствовать большей демократии, однако, по его мнению, реальность такова, что наиболее деятельны в гражданском обществе те самые группы, которые нельзя по разным признакам отнести к большинству. Последнее в настоящее время существует исходя из нежелания говорить, идентифицировать себя, группировать себя и т.д. Тогда говорит меньшинство, которому есть, что сказать, которое требует внимания большинства, целью здесь являются новые большие возможности, льготы, права. Остальные молчат, независимо от того, соглашаются они с меньшинством или нет. Об этом же писала Э. Ноэль-Нойман, анализируя «спираль молчания», заставляющую людей молчаливо соглашаться с кем-либо из-за боязни оказаться в социальной изоляции. У них нет ни политических, ни душевных сил для формулирования и отстаивания своих интересов. Здесь сочетается конформизм и апатия, в конечном итоге приводящая общество к двум взаимным пересекающимся тенденциям: с одной стороны, политкорректность дает возможность меньшинству высказать свои претензии, свое несогласие, таким путем формируются значимые социальные силы (группы) и актуализируются новые темы, лежащие в самых разных плоскостях (от самостоятельности личности до независимости общества). Отсюда
появляется фанатизм как крайность проявления себя, как радикальный нонконформизм, нуждающийся в отстаивании собственной позиции, своего представления. Второй тенденцией является радикализация всего общества, она может выступать ответной реакцией на выступления меньшинств, либо общество переходит в состояние пассивности, когда никакие социальные действия в разных сферах жизни не приведут к радикализации и экстремизму.
Конформизм в сочетании с политкорректностью распространяется по многим регионам мира, а одной из причин данных социальных изменений является миграция. Миграционные процессы вызывают демографические изменения в государствах, что приводит к необходимости пересмотра отношений между социальными группами и слоями (в первую очередь, речь идет о количественных соотношениях представителей разных этноконфессиональных групп). Демографическая революция (под которой понимается рост населения за счет повышенной рождаемости мигрантов), наблюдаемая в настоящее время на Европейском континенте, способствует этническим изменениям, уменьшению числа представителей европейской расы, увеличивая количество выходцев из других регионов планеты. Этнические процессы, в свою очередь, влекут за собой перемены в казавшихся ранее незыблемыми ценностях и традициях. Нарастающее число мигрантов и их потомков, организуясь, потенциально может оказывать влияние на ситуацию. Активные члены диаспор, пока представляющие меньшинство, идейно оформляют свои требования, консолидируют группы, в которых немалую роль играет конформизм пассивных членов, привыкших следовать за «вожаками». При этом европейцев в их реакции на данные процессы можно условно разделить на следующие группы: активных противников миграции и мигрантов (видящих в них угрозу не только своему благополучию, но и всему обществу); сочувствующих противникам миграции, но не желающих становиться активными участниками движения из-за опасения, что их обвинят в нарушении прав человека и расизме; сторонников миграции (осознающих, что демографическая ситуация в регионе не благополучна, она требует решения — увеличения миграционных потоков, в основном это политики, понимающие, что внешняя миграция — это вынужденная мера, без которой Европа быстро обанкротится); сочувствующих мигрантам, как правило, это люди, поддерживающие близкие, дружественные отношения с мигрантами и их потомками, осознающие сложность их социального положения и необходимость изменений общества в сторону положительного отношения к ним; пассивных — людей, которых интересуют только собственные узкоутилитарные потребности и у которых отсутствует желание анализировать и вмешиваться в со-
циальные и политические процессы. В данном перечне наиболее опасны конформисты, которые есть в каждой группе, поскольку их сознанием легче управлять, они находятся в зоне внимания и противников миграции, и самих мигрантов. Манипулирование ими дает социальную базу экстремистам и террористам любой политической направленности, может сделать из конформистов фанатиков.
Таким образом, конформизм и нонконформизм как социально-психологические явления и характеристики существования человека в группе играют в развитии общества противоречивую роль. Социальная полезность заключается в создании единства группы и возможности для дальнейшего развития общества: функционирование конформизма / нонконформизма является неотъемлемой характеристикой социальных процессов, что приводит к необходимости их социального воспроизводства. Однако конформизм и нонконформизм могут стать причиной актуализации фанатизма в определенных социальных условиях, что особенно характерно в случае формирования авторитарного и тоталитарного общества и свидетельствует о связи конформизма с авторитаризмом. Многочисленные примеры проявления конформизма в сочетании с нетерпимостью демонстрируют разные психологические приемы и методы формирования конформиста-фанатика — от внушения и заражения до манипулирования сознанием. Нонконформизм также может трансформироваться в фанатизм, современное политкорректное общество породило множество примеров меньшинств, в которых нетерпимость сочетается с активной социальной позицией. В итоге конформизм и нонконформизм представляют собой механизмы формирования фанатичного сознания посредством подавления субъекта в группе или выделения индивидуального «Я» из группы или коллективного субъекта из общества с помощью фанатизма. При этом не каждый конформист или нонконформист может стать фанатиком, но зачастую фанатик является конформистом или нонконформистом, следовательно, конформизм и нонконформизм являются социально-психологическими основаниями фанатизма.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Бехтерев В.М. Гипноз. Внушение. Телепатия. М., 1994.
Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь. М., 2004 (Giddens A. Runaway world: How globalisation is reshaping our lives. L., 1999).
Грехнев В.С. Социально-психологический фактор в системе общественных отношений. М., 1985.
Жижек С. Год невозможного. Искусство мечтать опасно. М., 2012 CEiñek S. The year of dreaming dangerously. Verso (The imprint of New Left Books), 2012).
Иллич И. Освобождение от школ. М., 2004 (Illich I. Deschooling society. NY, 1971).
ИонинЛ.Г. Восстание меньшинств. М.; СПб., 2013.
Кадмин Н. Философия убийства. М., 2005.
Кричевский Р.Л., Дубовская Е.М. Психология малой группы: теоретический и прикладной аспекты. М., 1991.
Кули Ч.Х. Человеческая природа и социальный порядок. М., 2000 (Cooley Ch.H. Human nature and social order. N.Y., 1902).
Лебон Г. Психология народов и масс. М., 2011 (Le Bon G. Les lois psychologiques de l'évolution des peoples. P., 1894).
Линецкий М.Л. Внушение. Вера. Знание. Киев, 1988.
Майерс Д. Социальная психология. СПб., 2002 (Myers D.G. Social psychology. N.Y., 1996).
Московичи С. Век толп: Исторический трактат по психологии масс. М., 2011 (Moscovici S. L'Age des foules: un tra№ historique de psychologie des masses. Fayard, 1981).
Ноэль-Нойман Э. Общественное мнение: Открытие спирали молчания. М., 1996 (Noelle-Neumann E. Offentlichemeinung Entdeckung der Schweigespirale. Ullstein, 1989).
Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс. М., 2007 (Ortega y Gasset J. La Rebe%n de las Masasm. M., 1930).
Пельман К. Фанатизм, душевное расстройство и преступление. М., 1906.
Поварнин С. Искусство спора. Петроград, 1923.
Политкорректность, возведенная в абсолют. / http://www.ostatok.net/ politkorrektnostj_Evroparlament_genderno-nejtraljnyj_jazyk.html
Поршнев Б.Ф. Социальная психология и история. М., 1978.
Свендсен Л. Философия зла. М., 2008 (Svendsen L.Fr.H. Ondskapens filosofi. Universitetsfolaget, 2004).
Субботина Н.Д. Суггестия и контрсуггестия в обществе. М., 2007.
Тургенева О.Ю. Нонконформизм и конформизм в социально-философском осмыслении современности: Автореф. ... канд. филос. наук. Киев, 2010. / http://avtoreferati.ru/nonkonformizm-i-konformizm-v-socialno-filosofskom-osmyslenii-sovremennosti.html
Штрассер Т. Волна. М., 2013 (Strasser T. The wave. Random House, 1981).
