CC BY
104
gl Алейников А. В., Осипов И. Д.
I Конфликтогенность русского народа | в зеркале отечественной философии
X
g Алейников Андрей Викторович
I— Санкт-Петербургский государственный университет ^ Доцент кафедры конфликтологии Доктор философских наук av-aleynikov@yandex.ru
Осипов Игорь Дмитриевич
Санкт-Петербургский государственный университет Заведующий кафедрой истории философии Доктор философских наук, профессор idosipov@mail.ru
РЕФЕРАТ
В статье рассматриваются основные отечественные социально-философские концепции, формирующие понимание особенностей и факторов конфликтогенности российского общества. Показывается, что исторические парадигмы отечественной социальной мысли — консерватизм, радикализм и либерализм — выдвигали различные объяснения феномена конфликтогенности российского социума на основе изучения его историко-культурных предпосылок и особенностей менталитета россиян.
Особое внимание уделяется как общим подходам в русской философии к анализу определения политико-правовых, социокультурных и ментальных предпосылок конфликтогенности и социальных конфликтов российского общества, так и описанию оригинальных концепций моделей конфликтогенности в русской мысли в ее либеральных, консервативных и радикальных проекциях. Значительное место уделено анализу различий аксиологических оснований оценки в отечественной социальной мысли «бесконфликтной природы» или конфликтогенности русского человека и нравственных принципов предотвращения политических конфликтов. В статье указывается, что русские мыслители выдвигали идеи не только о специфике формы и содержания национальной отечественной конфликтности, но и о ментальных особенностях восприятия конфликтных ситуаций.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
конфликтогенность, конфликты, Россия, российское общество, русский народ, русская философия, либерализм, консерватизм, радикализм
Aleynikov A. V., Osipov I. D. Russian People Conflict Potential in the Mirror of the National Philosophy
Aleynikov Andrey Viktorovich
Saint-Petersburg State University (Saint-Petersburg, Russian Federation) Associate Professor of the Chair of Conflictology Doctor of Science (Philosophy) av-aleynikov@yandex.ru
Osipov Igor Dmitriyevich
Saint-Petersburg State University (Saint-Petersburg, Russian Federation) Head of the Chair of History of Philosophy Doctor of Science (Philosophy), Professor idosipov@mail.ru
ABSTRACT
This article deals with the basic domestic socio-philosophical concepts that form the understanding of the features and factors of conflicts in Russian society. It is shown that the historical domestic paradigm — conservatism, radicalism and liberalism put forward various explanations for the phe-
nomenon of conflicts of Russian society on the basis of the study of its historical and cultural < backgrounds and characteristics of the Russian mentality. Particular emphasis is placed fying both general approaches to the analysis of Russian philosophy definition of political-legal,
socio-cultural and mental prerequisites of conflicts and social conflicts in Russian society, and the >
description of the original concept model of conflicts in Russian thought in its liberal, conservative x
and radical projections. Particular attention is paid to the differences axiological grounds evaluation ^^
in the domestic social thought "conflict-free nature" or conflict potential of Russian people and ^
moral principles of political conflicts prevention. The article states that the Russian philosophers o
put forward ideas not only about the specific form and content of the national domestic conflict, o
but also the mental peculiarities of perception of conflict. x
KEYWORDS
conflict potential, conflict, Russia, Russian society, the Russian people, Russian philosophy, liberalism, conservatism and radicalism
Николай Бердяев в сборнике статей «Судьба России» сформулировал: «подойти к разгадке тайны, скрытой в душе России, можно, сразу же признав антиномичность России, жуткую ее противоречивость»^, с. 13].
Сегодня, анализируя «конфликтологические штудии», можно утверждать, что в России сложилась политико-семантическая ситуация превращения понятия «конфликт» в «резиноподобное понятие, которое можно растягивать и полученное использовать в своих целях» [13, с. 38-39]. В этом плане мы наблюдаем феномен, когда, широко используясь в обыденной речевой практике, понятие утрачивает свое изначальное значение и приобретает противоположные смысловые оттенки. Современный российский исследователь В. А. Семенов приходит к выводу: «теории конфликта на сегодняшний день представляют собой определенную смесь разнообразных взглядов, гипотез, типологий, попыток концептуализации предмета исследования (в большей или меньшей степени удачных), обобщений результатов эмпирических исследований и ряда более или менее удачных попыток моделирования данного феномена» [19, с. 21-22].
Исследование российских кейсов конфликтов зачастую ограничивается спекулятивным анализом «элитных интриг, клановых раскладов и иностранных интересов» [7, с. 196]. Подобное редуцирование не позволяет выявить такую специфику российского конфликтного взаимодействия, как отсутствие социальной динамики в движении от «токсичных» видов социальных конфликтов, не поддающихся институцио-нализации и несущих угрозу существованию общества, в сторону по преимуществу «позитивных», не приводящих к разрушению социума, механизмов неконфликтных изменений и конфликтов, поддающихся институционализации.
В глобальном индексе миролюбия — Global Peace Index, который определяется агрегированием 23 показателей, объединенных в три основные группы: наличие и масштабы внутренних и международных конфликтов, в которых участвует государство; уровень стабильности и безопасности внутри государства; уровень милитаризации государства, и оценивается по шкале от 1 (максимальное миролюбие) до 5 (минимальное миролюбие), Россия занимает 153-е место из 158 между Корейской Народно-Демократической Республикой и Демократической Республикой Конго [15].
В сравнительном исследовании ценностей, проводимом В. Магуном и М. Рудневым по методике Ш. Шварца, было показано, что по параметрам «благожелательность» и «универсализм» (приятие чужого) Россия среди европейских стран стоит на одном из последних мест и принадлежит к числу европейских стран с низким межиндивидуальным ценностным консенсусом по большинству базовых ценностей [11; 18]. В исследованиях нравственного состояния общества Институтом психологии РАН зафиксирована динамика нарастания таких негативных пара-
< метров, как агрессивность (темп прироста за период 1981-2011 гг. — 3,94), кон-
н фликтность — 3,2, напряженность — 3,64 [17].
^ Конфликтная парадигма социальной мысли основана на неприятии интерпрета-i ции конфликтов как психологически обусловленных явлений, как индивидуальных ^ ошибочных действий или даже «болезни». Г. Зиммель писал, что «все проблемах тичные явления заставляют нас лучше осознать то обстоятельство, сколь невооб-
cl '
о разимо противоречиво наше настоящее... Одни только филистеры могут полагать, о что конфликты и проблемы существуют для того, чтобы быть разрешенными. И те, и другие имеют в обиходе и истории жизни еще другие задачи, выполняемые ими независимо от своего собственного разрешения. И ни один конфликт не существовал напрасно, если время не разрешит его, а заменит его по форме и содержанию другим» [9, с. 330].
Между тем, табуирование зиммелевской «неизбежности конфликта между текущей вперед, распространяющейся со все большей энергией жизни и застывшими в тождестве формами ее исторического выражения» рельефно артикулируется экспертами «Валдайского клуба», на площадке которого выступают первые лица страны. Их видение России исходит из аксиомы (!) признания приоритета созидания перед конфликтом — «конфликт как двигатель развития в нашей стране себя исчерпал»1.
По мнению Н. А. Нарочницкой, уникальная универсальность российской нравственной, политической и экономической парадигмы, качественно отличающейся от западных, институциональных и ценностно-нормативных характеристик, состоит и в идее смирения — смиренный человек не возражает, не конфликтует, не спорит, не оправдывается, все принимает, как будто так оно и есть, в стремлении решать конфликты на основе внутреннего убеждения (веление совести) или передавать их урегулирование верховной власти как власти от Бога [12].
Другой известный политолог и историк — В. А. Никонов, чьи подходы в целом близки к концептуальным конструкциям Н. А. Нарочницкой, в исследовании «Российская матрица» тем не менее показывает, что цивилизационный, культурный генетический код, закладывающий основу общей российской матрицы, включает и такой параметр, как конфликтогенность русского характера, в котором, например, противоречиво сочетаются выносливость, широта души и неспособность к упорному и систематическому труду [14].
Отметим, что создание специфического политического дискурса стабильности, т. е. незыблемого социального порядка некоторыми политиками и политологами, конструирующими «бесконфликтный русский мир», рассматривающими конфликты исключительно как источник и угрозу нарушения созданного социального порядка, отнюдь не безобидно, ибо элиминирует конфликт как механизм поиска альтернатив и вариантов развития. Стратегический управленческий подход строится на других основаниях.
Приведем цитату из выступления Президента РФ на встрече с представителями непарламентских партий 20 ноября 2013 г.: «Конфликты всегда есть. Понимаете, конфликта нет только на кладбище, там все тихо и спокойно. Поэтому это нормальное явление, когда есть конфликт. Вопрос в том, чтобы найти цивилизованные инструменты решения конфликта и выходить из конфликта, укрепляя общество и государство, а не разрушая его»2.
1 Национальная идентичность и будущее России : доклад Международного дискуссионного клуба «Валдай». Москва, февраль 2014 [Электронный ресурс]. URL: http://vid1.rian.ru/ig/ valdai/doklad_identichnost_RUS_ISBN.pdf (дата обращения: 16.05.2014).
2 Встреча В. Путина с представителями непарламентских партий // Официальный сайт Президента России. 20 ноября 2013 г. [Электронный ресурс]. URL: http://www.kremlin.ru/ news/19659 (дата обращения: 14.07.2014).
Таким образом, исследование подходов русской социальной мысли к историче- < ским, социальным, национальным, политическим особенностям протекания рос- ^ сийских конфликтов становится сегодня одним из наиболее серьезных вызовов ^ для аналитиков. Настоящая работа нацелена на рассмотрение вклада отечествен- ^ ной философии в теоретический анализ тесной зависимости специфики нацио- ^ нальной конфликтности социума от его исторических и культурных традиций, что ^ позволит в определенной мере заполнить существующие лакуны в данной пред- о метной области. о
Понятие «конфликтогенность» имеет широкий смысл и характеризует различные состояния общества: наличие классовых, религиозных и межнациональных конфликтов, состояние гражданской войны и революции. В конфликтогенности выделяются субъективные, эмоциональные, волевые, рациональные и иррациональные черты характера людей, способствующие возникновению конфликтов, а также объективные предпосылки социальных конфликтов — экономические, политико-правовые, идеологические и др. Особую остроту тема революции, классовой борьбы получила в России в эпоху модернизации XIX — начала ХХ в., которая сопровождалась многими социальными конфликтами. Они и стали предметом исследований ученых, представлявших главные направления общественной мысли: консерватизма, радикализма и либерализма.
Консерватизм
Отечественный консерватизм, генезис которого относится к 40-м гг. XIX в., имеет следующие основные концепции: славянофильство, монархизм, евразийство. Раннее славянофильство представлено именами А. С. Хомякова, И. В. Киреевского, К. С. и И. С. Аксаковых, Ю. Ф. Самарина. Главное понятие социальной философии славянофильства — соборность. Оно включает три ценности: православную веру, личную свободу и любовь, которая свободно объединяет верующих людей в Церкви. Православная церковь, согласно Хомякову, органично сочетая свободу и единство, отличается от католической и протестантской церквей. В католической церкви существует единство без свободы, а в протестантизме — свобода без единства, и только в православии принцип соборности, хотя и не осуществлен во всей полноте, но осознан как высшая божественная основа жизнедеятельности. Состояние соборности подразумевает «оцерковление» социальной жизни, христианизацию общества. Социальным аналогом соборности выступает община, предохраняющая от проявления человеческого эгоизма, а также органическое государство, построенное на духовных началах. Следуя этому положению, личность и общество находятся во внутренней гармонии и сохраняют относительную независимость друг от друга. Духовное единство православных противостоит эгоизму либерального правового государства и мнимому социальному единству социализма, так как соборность признает единство не принудительное, а основанное на свободе индивида.
Славянофилы доказывали принципиальную бесконфликтность общества и государства в России. Для И. В. Киреевского русское государство основано на «общем взаимном согласии всей русской земли». Естественные простые и единодушные отношения и законы, выражающие эти отношения, вытекали из двух источников — «бытового предания и их внутреннего убеждения» [10, с. 280]. К. С. Аксаков писал: «Наше знамя — русская народность: народность вообще — символ самостоятельности и духовной свободы, свободы жизни и развития, как символ права, до сих попираемого теми же самыми, которые стоят и ратуют за право личности, не возводя своих понятий до сознания личности народной. Народность русская, как залог новых начал, полнейшего жизненного выражения общечеловеческой истины» [1, с. 254]. Общество, по его мнению, служит не только сознательному выражению
< народных начал, но и внутренней целостности народного организма. И. В. Кире-н евский доказывал, что общественный быт Европы «почти везде возник насильствен-^ но, из борьбы насмерть двух враждебных племен: из угнетения завоевателей, из V противодействия завоеванных и, наконец, из тех случайных условий, которым ^ наружно кончались споры враждующих, несоразмерных сил» [10, с. 258]. В Европе ^ вся история являет собой противостояние частных сил, партий, даже метафизиче-о ских. Поэтому развитие европейских государств совершалось путем революций. о В России, согласно Киреевскому, «образование общественных и государственных отношений совершалось без всяких насильственных нововведений, единственно вследствие внутреннего устройства нравственных понятий» [10, с. 276]. История России отличается тем, что русское государство формировалось мирным путем, для него характерны не вражда, как это было у других народов вследствие завоеваний, а мир вследствие добровольного призвания. Свободное согласие было, согласно славянофилам, и в основе отношений властвующих и подвластных в России. В условиях самодержавия они соединялись нравственным убеждением, а не формальной юридической нормой. Концепция неполитичности русского человека у славянофилов исходила из того, что в русском обществе существовало единство верховной власти и земства-народа при разделении их прерогатив: народу — право высказывать мнения, а власти — обязанность заботиться о благе народа. Мешала этому единству появившаяся с эпохи Петра Великого разветвленная и многоступенчатая бюрократия. Поэтому для предотвращения конфликтов в обществе необходимо было лишить чиновников возможности быть посредниками между верховной властью и народом и создать условия для того, чтобы общество свободно высказывало свое мнение власти. Славянофилы считали, что и борьба за права человека приводит к разногласиям, ее альтернативой должно быть решение социальных проблем на основе консенсуса. При этом они решительно выступали за отмену крепостного права, и приняли в ней самое активное участие.
Ф. М. Достоевский поддерживал концепцию соборности славянофилов, но при этом не был согласен с тем, что у русского человека бесконфликтная природа. По его мнению, эта природа внутренне противоречива. С одной стороны, в ней есть место добру и отзывчивости к другим народам. «В русском человеке нет европейской угловатости. Он со всеми уживается и во все вживается. Он сочувствует всему человеческому вне различия национальности, крови и почвы... Он инстинктом угадывает общечеловеческую черту даже в самых резких исключительностях других народов; тотчас же соглашает, примиряет их в своей идее, находит им место в своем умозаключении и нередко открывает точку соединения и примирения в совершенно противоположных, сопернических идеях двух различных европейских наций, — в идеях, которые сами собою, у себя дома, еще до сих пор, к несчастью, не находят способа примириться между собою, а может быть, и никогда не примирятся» [8, с. 38]. К русской идее относится, по Достоевскому, и то, что простой народ жалостлив, он осуждает грех, но не самого человека и называет преступление несчастьем, а преступников — несчастными. И поэтому даже закоренелые преступники не исключаются из общества, им дается шанс на исправление.
Вместе с тем Достоевский полагал, что в русском народе скрывается и способность к бунту. «Иной добрейший человек как-то вдруг может сделаться омерзительным безобразником и преступником — стоит только ему попасть в этот вихрь, роковой для нас круговорот судорожного и моментального самоотрицания и саморазрушения, так свойственный русскому народному характеру в иные роковые минуты его жизни» [8, с. 108]. Причина этого заключена в невыработанности русского характера и формы поведения, так как русский народ молодой. Кроме того, русские слишком богато и многосторонне одарены, чтобы «скоро приискать себе приличную форму», и русская широта характера становится опасной при выборе
между добром и злом. Особенности сознания радикальной интеллигенции рас- < сматриваются Достоевским в романах «Бесы» и «Преступление и наказание» и ^ называются в этой связи атеизмом, рационализмом и нигилизмом. ^
Для монархиста Л. А. Тихомирова общественная ситуация начала ХХ в. была ^ крайне опасной для России. В работе «Монархическая государственность» он пи- ^ шет о том, что Смута затронула устои российского государства. Выходом из этого ^ конфликта является возвращение к нравственным принципам строительства госу- о дарственности. По его мнению, предрасположенность все явления жизни подчинять о этике характеризует русского человека. «Простую нравственную „дисциплину", „дрессировку", которую столь искренне ценят другие народы, он не уважает и доходит до современной деморализации именно потому, что в существе своей души он „этичен", хочет непременно истинного чувства, и если его не находит, то отворачивается от всяких утилитарных подделок» [21, с. 406]. Поэтому русский по складу своей души может быть только монархистом или анархистом. Выступая за единство верховной власти, Тихомиров был принципиальным противником западной политической демократии, разделения власти, поскольку они ослабляли власть. Сильное монархическое государство признавалось необходимой опорой социальной стабильности и нравственного воспитания народа.
Евразиец Н. Н. Алексеев полагает, что конфликтогенность русского человека определена объективными особенностями формирования русского государства: с одной стороны, в ней действуют силы, организующие государство, а с другой — представлены анархия, «русская вольница». Алексеев это объясняет результатом политики колонизации в России, «борьбой с Азией, приспособлением к Азии и ассимиляцией Азии». Она способствовала созданию в России военного государства для борьбы с анархической вольницей. При этом обширность территории России позволяла населению, не согласному с политикой государства, уходить на границы империи и создавать там маргинальные группы, воюющие с государством. К ним относилось казачество, которое участвовало во всех русских смутах. Своеобразием русской истории является, согласно Алексееву, то, что Смута не была попыткой организации вольницы в пределах государственного порядка, но представляла собой вечный выход ее из государства в дикое поле и темные леса. И такой смутой была Революция 1917 г., где возобладали идеи вольницы, диктатуры, социального устроения земли на началах коммунизма. Возобладало то, что содержалось в идеологии казачества, сектантского земного рая, а принесенный в Россию западный марксизм нашел широкое распространение потому, что соответствовал глубоким народным верованиям. Согласно Алексееву: «Будущее принадлежит православному правовому государству, которое сумеет сочетать твердую власть (начало диктатуры) с народоправством (начало вольницы) и со служением социальной правде» [2, с. 116].
Таким образом, в российском консерватизме специфика конфликтогенности российского общества получила глубокое объяснение на основе изучения как историко-культурных предпосылок данного феномена, так и особенностей менталитета россиян. В ходе анализа отмечались социальные группы, которые способствовали усилению конфликтогенности (интеллигенция и бюрократия). В числе важных предпосылок конфликтогенности российского общества назывались и ошибки верховной власти. Консерваторы также указывали на опасные для сохранения стабильности государства идеологические течения (атеизм, либерализм, нигилизм) и предлагали власти проводить необходимые реформы для предотвращения социальных конфликтов. Вместе с тем не все консерваторы исходили из подобной логики. Так, К. Н. Леонтьев и К. П. Победоносцев выступали за контрреформы, за необходимость сохранения сословного общества с традиционной культурой, за укрепление роли Церкви в обществе и за решительную борьбу с оппозицией.
5 Радикализм
>
^ Принципиально иным образом относился к социальным конфликтам в России ради-^ кализм: если консерватизм исходил из необходимости предотвращения социальных х конфликтов и борьбы с разрушительными силами в обществе, то радикализм, кото-х рый был представлен народничеством и марксизмом, был последовательным рево-о люционаризмом. От А. И. Герцена, Н. А. Добролюбова и Н. Г. Чернышевского до о М. А. Бакунина, П. Н. Ткачева и В. И. Ленина можно увидеть последовательный И переход от философско-исторического понимания революции, как естественной стороны диалектики истории к понятию насилия, как средства создания социально-справедливого общества. В рамках этого понимания и террор мог быть оправдан как меньшее по масштабам зло, применяемое для исправления общества.
Герцен, с именем которого связано философско-теоретическое обоснование «русского» крестьянского социализма, опираясь на диалектику Гегеля, которую русский философ назвал «алгеброй революции», доказывал неизбежность и благотворность социальной революции, в ходе которой должно было произойти обновление общества и восстановление нарушенного единства бытия и мышления. Герцен сравнивал революционное выступление стихийных народных масс с природными катаклизмами, поскольку в обоих случаях события были неизбежны и непредсказуемы по своим последствиям. Исторический прогресс, по его мнению, подчиняется принципу полярности двух начал: сначала небольшая часть общества становится в исключительное положение, образуя монополию, а потом массы стремятся поглотить «выгородивших себя», уничтожить эту монополию. Социальная революция способствует освобождению от «одного рабства после другого, пока не наступит полное соответствие разума и деятельности». Герцен исследовал диалектику общего и особенного, национального и общечеловеческого в процессах перехода к социализму. Исторический прогресс, по его мнению, разнообразен, поскольку народы, как и люди, развиваются «в разные стороны» и по-своему участвуют в создании мировой цивилизации. Поэтому возникающие тупики всеобщей истории имеют временный характер и могут быть преодолены теми народами, которые сохранили свои жизненные силы. Россия, которую он относил к «молодым народам», способна вывести европейскую культуру из тупика социального развития, идти вместе с западными странами к одной цели, но разными путями.
Социалистичность как характерная черта жизни и психологии русского крестьянина виделась мыслителем в уникальности существующей сельской общины, городской артели и самобытной воинской организации казачества. Сохранение в русской крестьянской общине коллективного землепользования, права каждого работника на землю как на орудие своего труда и мирского самоуправления, как полагал Герцен, выгодно отличало Россию от Западной Европы, где существовали частная собственность и римское право. Именно это преимущество позволило соединить русский народный быт и западную социалистическую идею. Отсюда следовал вывод о возможности для России длительного, растянутого на десятилетия, процесса некапиталистического развития на основе соединения традиционных коллективистских институтов со свободой личности. Он считал, что в русском народе заложены способности к политическому самоуправлению, и предлагал распространить «сельское и волостное самоуправление на города, на государство в целом». Огромным преимуществом России, по его мнению, было то, что бюрократическая по своей природе монархия не имела социальных корней и противостояла в лице своих чиновников самоуправляющемуся народу. Таким образом, государство оказывалось формой, доступной для использования разными социальными группами. «Государство не имеет собственного определенного содержания, — отмечал Герцен, — оно служит одинаково реакции и революции — тому, с чьей стороны сила; это сочетание
колес около общей оси; их удобно направлять туда или сюда, потому что единство < движения дано, потому что оно примкнуто к одному центру» [5, с. 298]. ^
Основателем русского анархизма был М. А. Бакунин. Три основных принципа, ^ по его мнению, составляют существенные условия всякого человеческого развития ^ в истории как индивидуального, так и коллективного: 1) человеческая животность, ^ 2) мысль и 3) бунт. Первому соответствует собственно социальная и частная эко- ^ номия; второму — наука; третьему — свобода. Бакунин искал смысл социально- о исторического прогресса в объективных законах жизни индивида и общества, о ставя в зависимость от их познания реализацию человеком своей свободы, со- И стоящей, по его мнению, в том, что он эти законы познает и добровольно им повинуется. Во взаимной опосредованности личной свободы и коллективного начала проявлялось, по Бакунину, действие «инстинкта солидарности». Бакунизм отличался своей верой в существование «социалистического инстинкта» в крестьянстве. К положительным чертам «народного идеала» Бакунин относил убеждение, что вся земля принадлежит тем, кто ее обрабатывает; общинное право на землю; противо-государственность. Он указывал и на отрицательные стороны народного идеала, такие, как патриархальность, «поглощение лица миром», вера в царя, вера в Бога. Бакунин был уверен, что русский народ ввиду своего нищенского и угнетенного положения всегда обладает способностью к осуществлению революции, а бунтарские инстинкты вообще присущи русскому человеку. Исходя из опыта крестьянских выступлений во времена Смуты, восстаний Степана Разина и Емельяна Пугачева, Бакунин предлагал организовать немедленный бунт крестьян, разночинной интеллигенции и фабричных рабочих против самодержавия. Отсутствие в России среднего класса облегчит, как он считал, совершение социальной революции. Задача революционеров, по его мнению, состоит в осуществлении «бунтовской связи» между общинами и организации повсеместного стихийного вооруженного выступления против местной и государственной власти. «Другой путь — боевой, бунтовской. В него мы верим и только от него ждем спасения», — писал он [3, с. 520].
Идеологией радикализма является марксизм. Впервые в России узнали о марксизме в начале 40-х гг. XIX в., а в пореформенную эпоху марксизм стал известен широкому кругу либеральной и народнической интеллигенции. Основоположником русского марксизма был Г. В. Плеханов, а в начале ХХ в. концепцию марксизма развивали В. И. Ленин, Н. И. Бухарин, А. А. Богданов. Спецификой социальной философии марксизма в России был классовый анализ, который исходил из неизбежности классовой борьбы и последующей мировой революции. Россия в этом контексте рассматривалась как слабое звено системы капитализма. В основе понимания кон-фликтогенности русским марксизмом общим было убеждение в том, что пролетариат является силой, с которой связана социалистическая революция. Вместе с тем, в оценке конкретной революционной ситуации в России были и расхождения. Так, Г. В. Плеханов считал, что Россия должна экономически и культурно созреть для совершения социалистической революции. Ближайшей задачей социал-демократов, по его мнению, является деятельность рабочей партии в рамках буржуазного государства, просвещение рабочих и их организационная подготовка к грядущей революции. Иной была точка зрения В. И. Ленина, он полагал, что Россия, являясь слабым звеном в цепи капиталистических стран, может первой начать мировую коммунистическую революцию, к которой в последующем присоединятся развитые капиталистические страны. Исходя из этого, Лениным формулировались и некоторые положения доктрины непрерывной революции, предполагающей продолжение буржуазной революции за ее пределы — до совершения задач пролетарской революции. Данная стратегия, сформулированная в работах «Империализм как высшая стадия развития капитализма», «Государство и революция», исходила из наличия в России конфликта между пролетариатом и верховной властью, когда «низы не хотят подчиняться,
< а верхи не могут управлять по-старому». Марксизм в российском обществе находил н сумму феодальных сословных конфликтов и классовых конфликтов буржуазного обще-^ ства, что усиливало конфликтогенность.
V В контексте конфликтологии радикализма определенный интерес вызывают ^ исследования Ю. Делевского (псевдоним Якова Лазаревича Юделевского). ^ В 1908-1909 гг. он издавал в Париже газету «Революционная мысль», где ставил о задачи развития теории и практики активного действия революционного мень-о шинства, пересмотра теоретического миросозерцания, перевоспитания и реорганизации партии. В 1910 г. он выпустил книгу «Социальные антагонизмы и классовая борьба в истории» [6], которая была написана в контексте научной конфликтологии. В ней он раскрывал широкий исторический фон формирования конфликтов, проводя их конкретную и всестороннюю историческую типологиза-цию по числу участников, характеру, форме и содержанию, выделял внутригруп-повые, межгрупповые, классовые, религиозные, гендерные, национальные и иные конфликты, а также конфликт между обществом и природой. Конфликты, согласно Ю. Делевскому, могут быть не только антагонистичны, но и отражать некоторое внутреннее единство отношений, т. е. приобретать характер закономерных противоречий, обусловленных формированием новых ценностей и отношений. В конфликте необходимо видеть отражение диалектики бытия и социальных процессов, проявление некоторых существенных тенденций прогрессивного и противоречивого развития общества.
Либерализм
Идейной и практической альтернативой концепциям консерватизма и радикализма в России был либерализм. В либерализме выделяются три этапа: дореформенный — западничество, пореформенный — концепции Б. Н. Чичерина, К. Д. Кавелина, А. Д. Гра-довского и либерализм начала ХХ в. Б. А. Кистяковского, П. И. Новгородцева, Е. Н. Трубецкого, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка, П. Б. Струве. Основные ценности либерализма включали в себя принцип защиты прав и свобод личности, частной собственности, концепцию правового демократического государства, конституционализма и рыночной экономики. В понимании конфликтогенности либерализм исходил из необходимости предотвращения политических конфликтов на основе политической демократии, правовых механизмов, разделения властей, допуская при этом начало соперничества, конкуренции в экономике. В борьбе с революционаризмом левых и консерватизмом правых либералы зачастую стремились «стоять над схваткой».
В рамках единой парадигмы либерализма существовали теории «мужицкого царства» К. Кавелина, «правовой монархии» Б. Чичерина, «Великой России» П. Струве, социального либерализма Б. А. Кистяковского. Теоретики русского либерализма претендовали на создание идеала, связанного с глубинными тенденциями развития общества и являвшегося альтернативой консерватизму и радикализму. Для этого следовало, по их мнению, изучить общество в реальности всех его отношений, а общественный идеал понять как закономерный и специфический продукт духовной деятельности личности, опосредованный достигнутым уровнем развития материальной и духовной культуры. Тем самым объективные социально-исторические формы бытия идеала и его религиозные, нравственные и субъективные предпосылки получали гносеологическое обоснование.
Реализация идеала происходит в процессе внутреннего, духовного преображения личности и совершенствования государственных учреждений. Внутренняя связь высших целей и практических средств объективируется в ходе исторического прогресса и проявляется в творческой деятельности личности и его правах. К последним относились: право на свободу мысли в политике и культуре, право собраний
и объединений в общественные и политические организации, право собственности < и принцип неприкосновенности личности. Русские либералы отстаивали право ^ человека на выбор тех или иных форм государственной жизни и политического ^ устройства. Этизация общественного идеала отражала антиабсолютистские идеи ^ либерализма и ставила целью защиту личной жизни человека от посягательств на ^ нее со стороны государства и чиновно-бюрократической регламентации. ^
Своеобразие либерализма выразилось в политическом идеале, интегрирующем о «патриархально-отеческую» модель отношений между властью и подданными с о принципами правового государства. Либералы призывали к примирению начал власти и закона с началами свободы, ссылаясь на традиции особых отношений между монархом и народом в истории русского государства и на прогрессивную роль монархии в преобразованиях русского общества. «С этой точки зрения следует твердо стоять на том, что основное начало всей частной деятельности есть свобода. Государству здесь принадлежит только охранение общего для всех права» [22, с. 236]. Властители и подданные должны были пойти на взаимные уступки, а государство, руководствуясь принципом «либеральные меры и сильная власть», разрешить обществу выражать свое мнение и иметь политические партии, тем самым добровольно ограничив свою власть. «Общество» же должно было осознать свою ответственность перед страной, терпеливо и настойчиво добиваться необходимых реформ.
Нравственное оправдание власти требовало от личности понимания своего долга перед государством и предполагало воспитание политического разума у индивида — гражданина своего отечества. «Сводя полученные нами начала к краткой формуле, общественный идеал можно определить как принцип свободного универсализма. В этом понятии сразу выражается и равенство, и свобода лиц, и всеобщность их объединения, поскольку все это сочетается в идее свободной солидарности всех», — писал П. И. Новгородцев [16, с. 11-12].
На разных этапах российской истории либерализм пытался открыть законы эволюционного развития общества, желая подчинить социально-политическому контролю стихийные общественные процессы. В идейно-политической борьбе с консервативными и радикальными силами либералы искали «золотую середину» в решении социальных проблем, исходя из конструктивного, мирного решения общественных конфликтов. По этой же причине казался неприемлемым революционный путь общественного развития, чреватый непредсказуемостью социальных последствий. «Чисто эволюционные процессы и органические эпохи предполагают известное равновесие наличных социальных сил, кризисы и критические эпохи знаменуют собой нарушение прежних равновесий, то есть составляют нечто вроде того, чем является гроза или буря в атмосфере и болезнь в организме», — писал Н. И. Кареев [20, с. 152]. По его мнению, революции, решая некоторые социальные проблемы, приводят к борьбе за власть различных партий и групп, хаосу и гражданской войне. Не отрицание и разрушение государства, а его совершенствование — таково было кредо либерализма. Вера в «эволюцию сверху» подкреплялась прошлым историческим опытом: реформами Петра I, Екатерины II и отменой крепостного права, проведенной Александром II.
Социально-экономическая программа либерализма отличалась своей обращенностью к посюсторонней истории и предусматривала меры по переходу к свободной от феодальных пережитков капиталистической экономике, развитию торговли, обмена и городской промышленности. Отмена крепостного права должна была постепенно преобразовать сословное общество в гражданское, социальной опорой которого были бы средние слои, образующиеся из личных дворян, купцов и разбогатевших крестьян. В рамках либерального движения родились идеи конституционализма, земства и культурничества, сформировались первые политические
< партии, давшие импульс к созданию предпосылок правового государства. Они н исходили из политического плюрализма, демократии и партийной борьбы; раз-^ вивали принципы состязательного правосудия, создавали институты адвокатуры. V Таким образом, в отечественной социальной мысли присутствует различное по-^ нимание особенностей и факторов конфликтогенности российского общества. Кон-^ серваторы, радикалы и либералы анализировали политико-правовые, социокультур-о ные и ментальные предпосылки конфликтогенности и в ряде случаев адекватно о определяли предпосылки социальных конфликтов российского общества. Но при этом отечественные исследователи расходились в их оценке. Если революционеры считали конфликты необходимыми для социального прогресса и поэтому разрабатывали теорию и практику социальной революции, то консерваторы и либералы решительно осуждали революционный путь социального прогресса и защищали идеалы самодержавия или правового государства. Разумеется, идеалы коммунизма, абсолютизма и правового государства фундаментально отличались друг от друга, что и привело к трем русским революциям начала ХХ в.
Литература
1. Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика. М. : Современник,1981.
2. Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М. : Аграф, 1998.
3. Бакунин М. А. Философия. Социология. Политика. М. : Правда,1989.
4. Бердяев Н. А. Судьба России. М. : АСТ, 2010.
5. Герцен А. И. Избранные философские произведения. В 2 т. Т. 2. М. : ОГИЗ, 1946.
6. Делевский Ю. Социальные антагонизмы и классовая борьба в истории. М. : Либриком, 2011.
7. Дерлугьян Г. Как устроен этот мир. Наброски на макросоциологические темы. М. : Изд-во Института Гайдара, 2013.
8. Достоевский Ф. М. Политическое завещание : сборник статей за 1861-1881 гг. М. : Алгоритм, 2006.
9. Зиммель Г. Избранное. Созерцание жизни. М. ; СПб. : Центр гуманитарных инициатив ; Университетская книга, 2014. С. 330.
10. Киреевский И. В. Критика и эстетика. М. : Искусство,1979.
11. Магун В., Руднев М. Жизненные ценности российского населения: сходства и отличия в сравнении с другими европейскими странами // Вестник общественного мнения. 2008. № 1.
12. Нарочницкая Н. А. Русский код развития. М. : Книжный мир, 2013.
13. Нечипоренко Л. А. Буржуазная социология конфликта. М. : Политиздат, 1982.
14. Никонов В. А. Российская матрица. М. : Русское слово, 2014.
15. Нисневич Ю. А. Постсоветская Россия: двадцать лет спустя // Полис, 2013. № 1.
16. Новгородцев П. И. Об общественном идеале. М. : Пресса,1991.
17. Нравственность современного российского общества: психологический анализ. М. : ИП РАН, 2013.
18. Руднев М., Магун В. Ценностный консенсус и факторы ценностной дифференциации населения России и других европейских стран // Вестник общественного мнения. 2011. № 4.
19. Светлов В. А., Семенов В. А. Конфликтология : учеб. пособие. СПб. : Питер, 2011.
20. Социология истории Николая Кареева : межвуз. сб. / под ред. А. О. Бороноева, В. В. Козловского, И. Д. Осипова. СПб. : Изд-во С.-Петербург. ун-та, 2000.
21. Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. СПб. : ГПП им. Ивана Федорова, 1992.
22. Чичерин Б. Н. Философия права. СПб. : Наука, 1998.
References
1. Aksakov K. S., Aksakov I. S. Literary criticism [Literaturnaya kritika]. M. : Contemporary [Sovremennik], 1981.
2. Alekseev N. N. Russian people and state [Russkii narod i gosudarstvo]. M. : Agraffe, 1998. <
3. Bakunin M. A. Philosophy. Sociology. Policy [Filosofiya. Sotsiologiya. Politika]. M. : Publishing > house "Truth" [Izd-vo «Pravda»], 1989.
4. Berdyaev N. A. Fate of Russia [Sud'ba Rossii]. M. : AST, 2010.
5. Herzen A. I. Chosen philosophical works [Izbrannye filosofskie proizvedeniya]. In 2 v. Volume x 2. M. : OGIZ, 1946. K
6. Delevsky Yu. Social antagonisms and class fight in the history [Sotsial'nye antagonizmy i ^ klassovaya bor'ba v istorii]. M. : Librycom, 2011. o
7. Derlugyan G. As this world is arranged. Sketches on macro sociological subjects [Kak ustroen o etot mir. Nabroski na makrosotsiologicheskie temy]. M. : Publishing House of Gaidar Institute x [Izd.-vo Instituta Gaidara], 2013.
8. Dostoyevsky F. M. Political testament. The collection of articles for 1861-1881 [Politicheskoe zaveshchanie. Sbornik statei za 1861-1881]. M. : Algorithm, 2006.
9. Zimmel G. Favorites. Contemplation of life [Izbrannoe. Sozertsanie zhizni]. M. : SPb. : Center of humanitarian initiatives ; University book [Tsentr gumanitarnykh initsiativ, Universitetskaya kniga], 2014. P. 330
10. Kireevsky I. V. Criticism and esthetics [Kritika i estetika]. M. : Art [Iskusstvo], 1979.
11. Magun V., Rudnev M. Vital values of the Russian population: similarities and differences in comparison with other European countries [Zhiznennye tsennosti rossiiskogo naseleniya: skhodstva i otlichiya v sravnenii s drugimi evropeiskimi stranami ] // the Messenger of public opinion [Vestnik obshchestvennogo mneniya], 2008. N 1.
12. Narochnitskaya N. A. Russian development code [Russkii kod razvitiya]. M. : Book world [Knizhnyi mir], 2013.
13. Nechiporenko L. A. Bourgeois sociology of the conflict [Burzhuaznaya sotsiologiya konflikta]. M. : Politizdat, 1982.
14. Nikonov V. A. Russian matrix [Rossiiskaya matritsa]. M. : Russian word [Russkoe slovo], 2014.
15. Nisnevich Yu. A. Post-Soviet Russia: twenty years ago [Postsovetskaya Rossiya: dvadtsat' let spustya] // Policy [Polis]. 2013. N 1.
16. Novgorodtsev P. I. On a public ideal [Ob obshchestvennom ideale]. M. : Publishing house "Press" [Izd-vo «Pressa»], 1991.
17. Moral of modern Russian society: psychological analysis [Nravstvennost' sovremennogo rossiiskogo obshchestva: psikhologicheskii analiz]. M. : IP RAS [IP RAN], 2013.
18. Rudnev M., Magun V. Valuable consensus and factors of valuable differentiation of the population of Russia and other European countries [Tsennostnyi konsensus i faktory tsennostnoi differentsiatsii naseleniya Rossii i drugikh evropeiskikh stran] // Messenger of public opinion [Vestnik obshchestvennogo mneniya]. 2011. N 4.
19. Svetlov V. A., Semenov V. A. Conflictology [Konfliktologiya] : tutorial. SPb. : Piter, 2011.
20. Sociology of history of Nikolay Kareev [Sotsiologiya istorii Nikolaya Kareeva] : interhigher education institution collection of works / Under the editorship of A. O. Boronoyev, V. V. Kozlowski, I. D. Osipov. SPb. : Publishing house of St.-Petersburg State University [Izd-vo S.-Peterburg. un-ta], 2000.
21. Tikhomirov L. A. Monarchy statehood [Monarkhicheskaya gosudarstvennost']. SPb. : PH Ivan Fedorov [GPP im. Ivana Fedorova], 1992.
22. Chicherin B. N. Philosophy of Law [Filosofiya prava]. SPb. : Science [Nauka], 1998.
