CC BY
445
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ ------------
Вопросы теории
Конфликтное поведение в современной теории международных отношений (психологический аспект)
А.А. Сушенцов
Теоретическое исследование проблем принятия политических решений по участию в современных конфликтах осложняется тем обстоятельством, что правительства ведущих стран мира не перестают ввязываться в международные конфликты без предварительного анализа собственных интересов и просчета возможных последствий своих действий. «Стихийность» такого поведения сложно обосновать логически; впоследствии же решение о вступлении в конфликт нередко называют ошибочным. Такова судьба войн США в Афганистане и Ираке в 2000-х годах, операция Советского Союза в Афганистане в 1980-х, операция правительственных войск РФ против чеченских сепаратистов в середине 1990-х годов. Предлагаемая в настоящей статье оригинальная типология поведения в конфликте, основанная на принципе мотивации участников конфликта, направлена на развитие научной мысли о возможностях лучшего управления современными конфликтами.
Концепция «конфликтного поведения» (поведения в конфликте) позволяет рассмотреть взаимные отношения между государствами в наиболее прикладной, практической плоскости - как сочетание и взаимодействие применяемых целенаправленно или естественно присущих им форм поведения. С точки зрения системного подхода, анализ связей этого типа составляет основу уровня субъект-субъектных взаимодействий. Именно здесь берут начало наиболее плодотворные гипотезы о природе закономерностей макросоциальных политических взаимодействий1.
Инструментарий для анализа конфликтности вырабатывался в 1950-1970-е годы преимущественно зарубежными школами социальной психологии. Одна из предложенных в тот период теорий - гуманистическая психология А. Маслоу,
- в основу своего анализа положила концепцию
поведения. При этом патологическими назывались только устойчивые формы конфликтного поведения, основанные на «дефицитарном» или «избыточном» мотивах2. Использование метода А. Маслоу применительно к формам конфликтного поведения в международных отношениях представляет значительный интерес, поскольку эта задача еще не становилась темой для международно-политического исследования.
Гуманистическая психология А. Маслоу предложила альтернативное по отношению к психоанализу и бихевиоризму объяснение причин человеческого поведения. Маслоу выделил два вида поведения - экспрессивное, которое отражает индивидуальность личности и не имеет цели (естественное) и функциональное (иначе - целенаправленное). Теория описывала человеческую мотивацию в терминах иерархии потребностей. Низшие (основные) потребности
Сушенцов Андрей Андреевич - к.полит.н., преподаватель кафедры прикладного анализа международных проблем МГИМО(У) МИД России. E-mail: asushentsov@yandex.ru
Статья подготовлена при выполнении ПНИР по теме «Психология международного конфликта: национальные модели конфликтного поведения (на примере Российской Федерации)», проводимой в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009 - 2013 годы (Государственный контракт №. 16.740.11.0697 от 08 июня 2011 г.)
в иерархии должны были быть разумно удовлетворены прежде, чем потребности высокого уровня становились приоритетом в поведении человека. Иерархия потребностей по Маслоу в порядке их приоритетности выглядит так: 1) физиологические; 2) безопасность и защита; 3) принадлежность и любовь; 4) самоуважение; 5) самоактуализация.
Свою версию иерархии потребностей А. Маслоу сопроводил понятием о двух категориях биологических мотивов деятельности человека: дефицитарные и мотивы роста (избыточные). Дефицитарные мотивы стали пониматься как нацеленные на снижение напряжения, вызванного неудовлетворением одной из базовых потребностей, реакция на осознание недостатка или дефекта3. Мотивация роста (избыточный мотив) нацелена на повышение напряжения посредством поиска новых и волнующих переживаний. Маслоу полагал, что только дефицитарный поведенческий мотив, который он открыто называл болезненным, мог служить основой для конфликта. Однако очевидно, что при определенных обстоятельствах и избыточный мотив содержит потенциал конфликтогенности. Если дефицитарная мотивация выливается в патологическую форму конфликтного поведения через устранение внутреннего напряжения путем вымещения его на окружающих, то избыточный мотив грозит тем же в случае, например, стремления к накоплению благ в большем количестве, чем требуется просто для удовлетворения основной потребности.
Отталкиваясь от наблюдений Маслоу о природе человеческой мотивации возможно предложить версию типологии мотивов конфликтного поведения. Под конфликтным поведением понимается такой образ мышления и действия, при котором основным инструментом достижения цели выступает конфликт. Предлагаемое определение не содержит однозначной оценки роли конфликта в социальных отношениях и, в этом смысле, равнозначно английскому термину “conflict conduct” (поведение в конфликте). Подразумевается, что воздействие конфликта на его участников может быть двояким - как деструктивным, так и конструктивным4. Конфликт, таким образом, может и противостоять сотрудничеству и быть его разновидностью (см. ниже игровая форма конфликтного поведения). Для нас значима степень осознанности мотивов, лежащих в основе конфликтного поведения: применяемый рационально, этот тип поведения становится фундаментом для стратегии, а при нерациональном подходе - источником стихийной или инерционной формы поведения.
При избыточной мотивации поведения склонность к рациональному подходу по контролю над конфликтом выше («я -контролирую»). При дефицитарной позиции, основанием для которой служит ощущение недостатка, ущербности, напротив, критическое мышление притуплено, доминирует тенденция к тоталитарности («я - реагирую»). На
макроуровне это проявляется в радикализации политического курса в ходе проблематичного развития военной кампании, а на микро уровне
- в ожесточении и дегуманизации поведения военных (например, в ходе войны США против ДРВ).
Есть основания полагать, что ресурс влияния поведения, основанного на дефицитарной мотивации меньше, чем мотивированного избыточно. Образцовым примером в данном случае выступает неравновесный паритет между двумя мировыми лидерами времен «холодной войны». Если США к концу Второй мировой войны обладали первенством по большинству показателей международной государственной мощи, то СССР только стремился стать «государством-полюсом». Осознавая свою слабость по сравнению с США, Советский Союз шел по пути достраивания своих возможностей до американских5.
Таким образом, контроль над конфликтом при дефицитарной мотивации поведения затруднен, поскольку субъект сосредоточен на цели, которая в его глазах имеет самостоятельное значение, является жизненной. Дефицитарная позиция больше, чем бытийная способствует преувеличению значимости своих и занижению значимости чужих интересов. В этом случае управление конфликтом возможно преимущественно путем его замораживания, или, напротив
- бесконечной эскалации вплоть до уничтожения источника конфликта.
Уточнение понятия конфликта облегчает задачу упорядочения имеющихся классификаций типов конфликтного поведения в международной политике6. Логика в данном случае может состоять в попытке типологизации по признаку целей (мотивов) действия конфликтующих. Обзор имеющихся взглядов и обобщение закономерностей, еще не нашедших в них отражения, позволяет предположить возможность выделения четырех мотивационных типов современных международных конфликтов: ресурсный, игровой, демонстрационный и девиантный. Соответственно, к группе ресурсных конфликтов относится подтип конфликтов за лидерство понимаемого как комплексный ресурс. Группа демонстрационных конфликтов подразделяется на пенитенциарные, протестные и аффективные подтипы, а группа игровых включает в себя подтип провоцирующего конфликтного поведения. Внутри каждого из типов различают избыточный и дефицитарный мотив.
Ресурсный тип конфликтного поведения применяется для такого управления конфликтом, при котором возможно прямое или косвенное перераспределение искомого ресурса в свою пользу. Этим ресурсом могут быть как материальные блага (территория, ископаемые, репарации и т.д.), так и нематериальные активы (внутриполитическая мобилизация, поддержка мирового общественного мнения и проч.). Ресурсный тип конфликтного поведения применяется сознательно, в его основе лежит
интерес, расчет.
Избыточная (бытийная) форма этого типа конфликтности это классическая борьба за ресурсы, «жизненное пространство». Различают спектр видов конфликтности этого типа: демографическая - за квалифицированные кадры («утечка мозгов»); за производство и распределение продуктов научно-технического развития (кто производит и кто пользуется технологиями) и др. На смягчение ресурсной конфликтности работает возможность ограниченного и неявного, но существенного перераспределения богатства мирными средствами путем эмиграции, торговли, кредитования, международной помощи, инвестиций, благотворительности и проч.
Особый тип ресурсной конфликтности проявляется в стремлении развитых стран поддерживать стабильность глобализации мирового рынка и производства. Конфликтолог В.А. Кременюк заметил на этот счет, что «борьба за стабильность [мировой] системы сама по себе вызывает дестабилизацию»7.
Дефицитарная форма ресурсной конфликтности стремится компенсировать нехватку необходимого ресурса либо путем прямых жестких, насильственных мер, либо путем тактического блокирования с более сильным и боевитым государством. Во внутренней политике эта форма чаще всего проявляется в виде репрессий, когда они используются для целей политической мобилизации («бей своих, чтобы чужие боялись»)8. Та же форма присутствует в тактике разбойных набегов, если они составляют самодостаточную экономическую модель.
Более изощренная форма дефицитарной ресурсной конфликтности - инструментальное блокирование с сильным государством, когда руками последнего фактически решаются собственные задачи государства-субъекта (поведение Грузии, Украины и Польши по отношению к США в 2002-2008 гг., «коалиция по выбору»).
Поскольку глобальное и региональное лидерство, вернее формальный и неформальный статус, связанный с его приобретением, само по себе является комплексным ресурсом, то и межлидерская конкуренции в международных отношениях на всех их уровнях - вариант современного ресурсного конфликта.
Лидерский подтип ресурсной конфликтности, конечно, заслуживает особого внимания. В ее основе не просто борьба амбиций и нервические реакции элитных групп. В конфликтах лидерского типа, какой бы теоретико-философской ни была их формальная основа, имеется ресурсная составляющая. Все дело в том, что она долгое время не осознавалась в качестве таковой аналитиками, поскольку относительно поздно в фокус их внимания попало само понятие организационного ресурса9. С этой точки зрения лидерство - прежде всего обладание им. В основе лидерского подтипа конфликтности - борьба амбиций, конкуренция за лидерство, преобладание или восстановление баланса. В конфликтах
лидерского типа обе стороны ставят позитивную цель; потребность к лидерству всегда подпитывается идентичностью.
Бытийная форма лидерской конфликтности проявляется в форме междержавной конкуренции. Российский политолог А.Д. Богатуров писал, что «лидерские амбиции характерны для огромного круга стран, а ревность к чужому лидерству столь же конфликтогенна, сколь агрессивна бывает реакция лидеров на попытки аутсайдеров это лидерство оспорить»10. Этот тип конфликтности носит объективный характер - не зависит от природы участников, т.е. существует и в рамках интеграции. Вместе с тем, на смягчение лидерской конфликтности среди развитых стран работает чрезвычайный рост разрушительного потенциала их вооружений. Взаимное военное сдерживание и устрашение способствует переходу конкуренции из военно-стратегической в экономическую плоскость.
Дефицитарная форма лидерской конфликтности зачастую принимает насильственные формы. Сюда относится весь спектр этнополи-тических конфликтов и конфликты самоопределении, а также межэтнические конфликты вытекающие из проблем миграции. Конфликт между различными этническими группами почти всегда воспринимается ими крайне драматично как ценностный конфликт, как борьба за само-сохранение11.
В практике международной политики сохраняется и продолжает видоизменяться игровой тип, который можно трактовать и как своего рода форму и инструмент сотрудничества. Граница между конфликтом и сотрудничеством - которая определяется стремлением одних участников уменьшить выгоды других участников системы или вообще не допустить их получения - здесь как нигде иллюзорна. Игровая конфликтность способствует сбросу накопившегося напряжения, не позволяет начаться произвольному конфликту. Это конфликт по правилам, имеющий целью удовлетворение от победы и удовольствие от состязания. В основе этого типа конфликтности - расчет, интерес. Отличием игровой формы конфликтного поведения является стремление сторон выставлять напоказ формальные стороны противоборства:
— нидерландский историк Й. Хейзинга писал о том, что игровой момент в конфликтном взаимодействии возникает в ту минуту, когда воюющие стороны начинают рассматривать друг друга в качестве противника, а цель войны - как правое дело12;
— американский конфликтолог Дж. Гриеко отмечал с позиции структурного подхода, что международное сотрудничество в области безопасности возможно только тогда, когда каждый из участников этого процесса удовлетворен в равной степени13.
Любой конфликт организует отношения сторон по двум направляющим: соперничество
— сотрудничество. Соперничество - это
конфликтное содержание отношений; сотрудничество - формирует рамки конфликта, его структуру и правила поведения. При обоюдной игровой форме конфликтного поведения соперничество перестает быть антагонистическим - стороны переходят из разряда «враг» в разряд «не союзник, но и не противник» (РФ-США). В этой ситуации военная сила перестает играть роль средства устрашения и становится объектом общей озабоченности. Целью взаимодействия становится удержание конфликта в строго определенных рамках возможно более продолжительный срок. Указанное наблюдение прошло научную проверку в начале 1960-х гг. в работах американского психолога Г. Олпорта, который сформулировал принцип, гласящий, что средство достижения цели может подменить собой цель и само по себе стать источником удовлетворения (то есть может стать самоцельным)14.
Бытийная форма игровой конфликтности точно описана американским государственным деятелем и ученым Г. Киссинджером в известном высказывании о том, что мир невозможен без равновесия, а справедливость - без самоограни-чения15. Ведущий американский конфликтолог Т. Шеллинг в исследовании 1960 г. «Стратегия конфликта» показал, что фактор неизвестности и сознательного сужения своих возможностей одной из сторон может сыграть положительную роль с точки зрения управления конфликтом16.
Исходя из того, что конфликт по природе способен быть совместимым со становлением, сохранением и развитием политической целостности той общности, в рамках которой он происходит, игровая конфликтность в наибольшей степени отвечает задаче институционализации макросоциального конфликта. Конфликт в этом случае оказывается практическим введением в стабильность.
Дефицитарная разновидность игровой конфликтности использует игру как инструмент защиты информации, намерений, собственности и т.д. В упоминавшейся работе Хейзинги находим понятие «псевдоигра» которым он описывает те «игровые формы [которые] более или менее сознательно используются для утаивания общественных или политических намерений»17. Примером этой формы конфликтного поведения может являться поведение Польши накануне Второй мировой войны. Дефицитарная форма игровой конфликтности максимально сближается с провоцирующей.
Вариантом игрового типа конфликтного поведения предстает его провоцирующий подтип, когда субъект потенциального столкновения не стремится к большой войне, а скорее, пробует выявить намерения оппонентов или побудить их вступить с ними в негласный или гласный торг по поводу того, что в идеале должно вылиться в правила предстоящей «договорной конфронтации».
Провоцирующий подтип конфликтного поведения воспринимает конфликт как инструмент
получения информации, стимулирования развития событий. В основе избыточной мотивации
- расчет, интерес, исходящий из потребности в познании и понимании. Примерами этого типа поведения может служить военная тактика «разведки боем». В сфере международных отношений провоцирующим поведением отличаются действия правительств Ирана, Кубы и Белоруссии.
Избыточный провоцирующий тип конфликтного поведения лежит в основе сюжетов фильмов про первый контакт человечества с инопланетянами. Этот и подобные примеры раскрывают элемент патологии, запрограммированный в образе действия военных существующими военными расходами. Они условно накапливают некое количество насилия, и хоть часть его, но должна быть израсходована.
При дефицитарной мотивации провоцирующего конфликтного поведения в основе действий субъекта лежат уныние и безысходность. Этот состояние пограничное, в нем ясно выражена патологическая тенденция. Дефицитарно мотивированные провокации по существу составляют основу внешнеполитического поведения нынешнего руководства КНДР. Действия японских камикадзе и фашистских войск СС на заключительном этапе Второй мировой войны также служат примерами этого типа конфликтного поведения.
Особый тип конфликтного поведения - демонстрационный, который выглядит как борьба за наказание виновного, средство негативного воздаяния за проступок. Причем подобное наказание всегда должно быть всем очевидным, броским по форме (не всегда по результатам). Только тогда достигается эффект гипотетического научения (teaching and learning), который для подобных конфликтов является одним из самых важных мотивов. Этот тип конфликтности связан с проблематикой этического. Демонстрационные конфликты проявляют себя как минимум в трех подвидах.
Первый из них - собственно пенитенциарный подтип конфликтного поведения. Этот тип укоренен в идентичности, в нем рельефно проступает проблематика этического. Конфликты возмездия известны на Западе, создавшем институт публичного права с присущими ему формальными системами поощрения и принуждения (Международный суд, миротворчество, принуждение к миру). Гуманитарные интервенция и связанная с ними конфликтность - типичные пенитенциарные действия.
Но конфликты возмездия не чужды и не-Западу. В них участвовал Китай (война с Социалистической Республикой Вьетнам в 1979 году). Мотивации такого рода многократно проявляли себя в конфликтах в Африке и всюду, где сохраняются элементы архаичного племенного уклада (например, обычай кровной мести или ритуального самоубийства).
Бытийная мотивация наказующей конфликтности использует наказание как инструмент управления поведением субъектов,
что сближает ее с игровым типом конфликтного поведения. Здесь часта разновидность конфликта, которую российский политолог Д.М.Фельдман называл «безобъектной», возникающей на почве нарушения нравственных норм18. Действительно, современные объекты насилия все чаще определяются не идеологическими или геостратегическими соображениями, а ситуативно, в зависимости от того, соблюдают ли они общепринятые правила поведения или нет. С середины ХХ века пенитенциарные и рестриктивные меры как военного, так и экономического характера (санкции, репрессалии, реторсии) прочно вошли в арсенал политики развитых стран19. Опасности названного подхода очевидны - это монополизация права на истину за стороны борцов за справедливость.
Дефицитарная форма наказующей конфликтности проявляется в виде мстительности и реваншизма20. Примерами этого типа поведения служат политика фашистской Германии в межвоенный период и затаенная обида радикальных исламистов по поводу отсутствия прогресса в ближневосточном урегулировании. Показательно, что в заявлении У бин Ладена в связи с терактами 11 сентября 2001 г. говорилось: «То, что Америка сейчас переживает несравнимо с тем, что многие годы чувствовали мы - унижение на протяжении 80
лет»21.
Одним из наиболее идеологизированных подтипов пенитенциарного конфликта является протестный. Его субъект рассматривает конфликт как средство защиты своих интересов. Различают пассивную и активную формы протеста, однако обе они по форме и в глазах их инициатора неизменно преследует негативную цель (самозащита).
Избыточно мотивированный протестный тип поведения представляет собой «активную оборону» (отражение Советской Россией интервенции, стратегия США по «окружению» СССР, политика СССР на первом этапе Второй мировой войны). В этом же ряду - попытки международных экономических санкций против Советского Союза в связи с введением военного положения в Польше в 1982 году, а также такие уже курьезные трения, как сохранение поправки Джексона-Вэника или затягивание процедуры (по сути - неявное препятствование) вступлению России в ВТО.
Дефицитарная мотивация доминирует при таком поведении, которое вызвано реакцией на неотвратимые и нежелательные изменения. Пассивным формам дефицитарно мотивированной протестной конфликтности посвящены работы принстонской школы «исследования сопротивления» под руководством Дж. Скотта22. В сфере внутренней политики пассивные поведенческие стратегии конфликта включают такие формы действия, как абсентеизм (отказ голосовать) или саботаж выборов. Неудачной формой таких конфликтов в дипломатической практике были
попытки советских представителей бойкотировать заседания Совета безопасности ООН в связи с началом войны в Корее в 1950 г. и отказ советской делегации от подписания Сан-Фран-цисского мирного договора в 1951 году.
Активными политическими формами протестной конфликтности с преобладанием мотива дефицита в 2000-х годах можно считать попытки республиканских администраций США внедрить в мировую практику идеи смены режимов, политика которых не соответствует американского пониманию международных норм или защиты прав человека. В историческом контексте - это стратегия США по «отбрасыванию коммунизма» в 1950-х годах.
Пласт активной протестной дефицитарной конфликтности граничит и пересекается с патологическим поведением. Прежде всего, это про-тестно мотивированный терроризм со стороны маргинализованных кругов периферийных стран. Некомпетентность и неспособность использовать законные средства удовлетворения своих интересов толкает этих отчаявшихся на преступления. Это ставит терроризм в разряд политико-психологических, социально-патологических явлений23.
Но прежде чем перейти к его разбору, важно выделить еще один подвид демонстрационной конфликтности - аффективный. Он реализуется как рефлекс, нерациональная гиперреакция на относительно случайное или даже малозначительное раздражение, провоцирующее действие неожиданно и непропорционально большой мощности. Во всех известных случаях аффективная реакция была связана с желанием субъекта произвести максимально сильное впечатление
- на сограждан и/или мировое общественное мнение. Так, неожиданно возникающая угроза социального хаоса у большинства людей вызывает регресс мотивации с высших ее уровней к уровню безопасности. Естественной и предсказуемой реакцией общества на такие ситуации бывают призывы навести порядок, причем любой ценой, даже ценой диктатуры и насилия24.
Избыточный аффектный мотив опаснее дефицитарного. Хотя цель такого поведения не является жизненной, «праведный гнев» пострадавшей стороны может вести к гротескно неадекватной реакции на раздражение. Хорошим примером описанного явления служит поведение США после терактов 11 сентября 2001 года. Реакция американского общества и администрации Дж. Буша-младшего на теракты была настолько болезненной отчасти потому, что произошедшее резко контрастировало с ровным поступательным характером развития США в предшествовавшее десятилетие.
Ведущий аналитик РЭНД, известный специалист по борьбе с терроризмом Б. Хоффман критикуя принцип «соразмерности» ответной реакции на теракты, очевидно, под влиянием аффекта, предлагал самые радикальные меры: «Требуется ответ небывалой решимости и целеустремленности, применение всего
диапазона мощных средств - дипломатических, военных, экономических»25. Нападение США на талибов, конечно, выглядит сегодня как своего рода предопределенность, обусловленная сознательным стремлением республиканского истеблишмента продемонстрировать миру «кто в нем главный». В этом смысле «если бы талибов не было, их следовало бы выдумать». Но очевидно и другое: в Вашингтоне существовал принципиальный настрой на силовую демонстрацию где-либо в мире, но не было понимания, когда именно, где и против кого такая демонстрация потребуется конкретно. В этом смысле ситуация с войной в Афганистане была спонтанной, а решение о ее начале - реакцией аффективной конфликтности.
Дефицитарная форма аффектной конфликтности менее опасна. Хотя цель субъекта является жизненной, его действия связаны с самосохранением и носят, зачастую, локальный и несистемный характер. Примером подобного поведения служат импульсивные, но неподготовленные действия ГКЧП во время попытки переворота в СССР в 1991 году. В случае, если бы режим С. Хуссейна в 2003 г. действительно применил ОМУ по наступающим войскам «добровольной коалиции», это действие можно было бы квалифицировать как мотивированную дефицитом аффективную конфликтность.
Аффектная конфликтность при любой мотивации - бытийственной или дефицитарной - одинаково слабо поддается управлению и контролю. Ее воздействие на стабильность международной системы можно описать известным эффектом «слона в посудной лавке». Однако поскольку этот тип поведения основывается на нерациональной реакции, то управление над аффективными реакциями может оказаться сравнительно легким, если они не усугубляются и не перерастают в явно девиантное конфликтное поведение.
Этот тип представляет собой конфликт как результат патологии. Субъект конфликтного действия решается на болезненно мотивированное насилие, обретающее самостоятельное значение. Как правило, такой конфликт чрезвычайно сильно связан с личностью лидера соответствующей страны, его психической конституцией и личностной структурой.
Субъект реагирует патологическими реакциями тогда, когда находится в ситуации, разрешить которую он не может, но очень хочет или должен разрешить26. Патологический тип конфликтного поведения ценностно мотивирован; как и у лидерского типа в его основе лежит идентичность. Избыточная мотивация конфликтности патологического типа очень опасна, хотя цель такого поведения не является для субъекта жизненной. Различают несколько ее разновидностей.
Патологическая враждебность. Эта разновидность мотивации объединяет всех субъектов (от радикальных исламистов до милитаристов из демократических стран), для которых мир не является ценностью, а насилие выступает основным
методом самоутверждения. С помощью насилия радикальные террористы добиваются признания своей террористической группы, моральной победы над врагом, осуществления миссии на земле27. В российской практике примером служит процесс криминализации бытовых порядков военной службы в СССР в конце 1950-1960-х гг., связанный с массовым призывом на военную службу амнистированных преступников.
Патологический эгоизм, который проявляется в форме индивидуалистического национализма, когда гордость за себя совмещается с мессианским стремлением менять других по своему подобию. Характерной склонностью патологического эгоиста является подмешивание к своим правам своих интересов. Популярный американский политолог либерального направления Ф. Фукуяма заметил о США: «Страна, которая ставит защиту прав человека во главу угла своей внешней политики в лучшем случае тяготеет к бесполезному морализаторству, а в худшем -скатывается к безнаказанному насилию во имя морали»28.
В этом смысле американский национализм столь же конфликтогенен, как и этноконфесси-ональный национализм малых народов, замешанный на комплексе неполноценности, когда уникальность нации трактуется не через ее достижения, а через ее сущность.
Патологический инфантилизм это неосознанный или полусознательный уход от мыслей об ответственности за свои действия посредством вытеснения неприятных ассоциаций (советов, аргументов) из сферы продумывания и подготовки предстоящих решений. Природу явления Й. Хейзинга усматривал в массовых обычаях и привычках, порожденных или стимулируемых техникой современного духовного общения. Например, легко удовлетворяемая, но никогда не насыщаемая потребность в банальных развлечениях, жажда грубых сенсаций, тяга к массовым зрелищам29. Также он относил сюда недостаток чувства юмора, неоправданно бурную реакцию на внешние раздражители, стремление к преувеличенным оценкам, патологическую подозрительность и нетерпимость, подверженность любой аллюзии, если она льстит самолюбию или групповому эгоизму.
Для инфантилизма характерна истерическая взвинченность, происходящая от усталости от игры или от уныния (напротив, игра содержит свою цель в самой себе, ее атмосфера - радостное воодушевление). Пример патологического инфантильного поведения ряд аналитиков усматривает в склонности «переходных государств» воспринимать демократию не как практически дееспособную форму желаемого государственного устройства, а как некий идеал30. Сюда же можно отнести капризно-эпатажный характер социалистической и антиамериканской риторики руководства ряда стран Латинской Америки, осуществивших т.н. «левый поворот»31.
Для инфантильной конфликтогенности может быть характерна маниакальность лидера, его истерическая взвинченность от усталости, острой и скрываемой неуверенности в себе, депрессий, завышенных ожиданий от реализации «сверхидеи» (свержения правящего режима в отсутствие какой бы то ни было конструктивной программы действия после захвата власти, например). Конечно, девиантное поведение нередко связано с совсем другой траекторией развития личности лидера и его иными качествами - фанатизмом во всех его разновидностях прежде всего. Как типы лидеров «баловни»/«капризники» и «аскеты» в этом ряду стоят в одном ряду, хотя вторых явно больше.
Вспышки девиантной конфликтности подобного рода в разные исторические периоды были связаны с импульсивными и экзальтированными лидерами типа М. Каддафи, М. Саакашвили, Р.М. Хомейни, М. Ахмадинежада, У Чавеса (и некоторыми иными поборниками «левого поворота» в Латинской Америке). Психологическими комплексами сходного типа была окрашена в 2000-х годах внешнеполитическая деятельность правительства Ю. Тимошенко на Украине. Среди исторически одиозных девиантных типов - Дж. Савонарола, А. Гитлер, И. Сталин, Пол Пот, но, конечно, далеко не только они.
Дефицитарная мотивация патологического конфликтного поведения менее опасна, хотя цель действий субъекта представляется ему жизненно важной. Невротик воспринимает мир как опасный, угрожающий, враждебный. Все неизвестное и неожиданное вызывает испуг, при этом страх обусловлен не физической, а психологической угрозой. Макросоциальные формы дефицитарной патологии вызывают к жизни болезненную привязанность к авторитетам. Психолог А. Маслоу делал замечал относительно фигуры дефицитар-но мотивированного невротика, что неизбывное стремление к безопасности заставляет его искать себе защитника, сильную личность, на которую он мог бы положиться, которой он мог бы полностью довериться или даже подчиниться32. Ярким примером указанной поведенческой линии являлась политика Польши, в начале и середине 2000-х гг. стремившейся опираться на поддержку США в своем условном противостоянии с Россией.
При оценке мотивов поведения в конфликте следует учитывать существование различных «ярусов» мотиваций участников конфликта и комплексный характер структуры самих участников33. Важно делать поправку на влияние как внешних объективных условий и социальных структур, так и на особенности психологического состояния индивидов, общества и элит.
Строго говоря, выделение девиантного типа конфликтного поведения само может показаться избыточным теоретизированием. Задача анализа не состоит в том, чтобы квалифицировать все формы насильственных конфликтов как патологию, хотя А. Маслоу однозначно определял дефицитарный мотив поведения как болезнен-
ный. Смысл сказанного в ином: важно понимание условий радикализации или дерадикализации внешнеполитического поведения лидеров, а это бывает нередко связано с учетом структуры их личностей. В этом смысле настрой статьи созвучен подходам современных социо-психо-логических исследований терроризма в США и Британии34.
Предложенная классификация, разумеется, не может быть стопроцентно строгой - прежде всего потому, что большинство современных международных конфликтов имеют сложную природу, и отдельные их характеристики могут попадать в разные графы любого мыслимого классификатора. Например, война США в Афганистане - это преимущественно демонстрационный конфликт аффективного типа. В то же время ему присущи элементы характеристик ресурсного конфликта в его лидерской форме. Задача аналитика в этом смысле - определить, каким конфликт является преимущественно и в тенденции.
Более того, в силу присущей им динамики конфликты могут «перемещаться» в рамках аналитической матрицы из одной категории в другую. Игровой («договорный») конфликт в Тайваньском проливе теоретически может однажды стать настоящим ресурсным конфликтом. Сходным образом может развиваться ситуация в Корее или Южной Азии.
Наконец, девиантный конфликт с участием М. Саакашвили в 2008 г. чуть было не вылился в настоящий конфликт - ресурсный или демонстрационный. Поэтому фактор трансформации конфликтности и шансов развития конфликтности в том или ином направлении - важнейшая сопутствующая задача аналитика, для которого классификация конфликтности всегда будет только промежуточным этапом работы, тогда как ее целью - прогноз развития.
На основании предложенной классификации возможна постановка трех типов задач. Во-первых, в целях практического управления конфронтацией следует стремиться диагностировать форму конфликтного поведения - собственную и противника - как можно точнее. Далеко не всегда за дефицитарной патологической формой конфликтности скрываются неразрешимые противоречия сторон, как мы имели возможность убедиться на примере новейшего этапа российско-польских отношений. Во-вторых, разумно выделить из спектра типов конфликтного поведения такие, которые препятствуют осмысленному, прагматичному подходу к урегулированию и стремиться избегать их провоцирования. Особую опасность - и научный интерес - представляют непримиримые, антагонистические конфликты, в которых велика доля подсознательных реакций с элементами патологии.
В-третьих, разумно стремиться к сужению спектра возможных неадекватных форм поведения в конфликте путем трансформации конфликтов всех типов в игровую форму
или неопасные формы провоцирующей конфликтности. Такой переход возможен при избыточной мотивации участников процесса управления конфликтом. Обе стороны в этой ситуации склонны прислушиваться к доводам рассудка: их можно устрашать, можно поощрять, а можно комбинировать обе тактики.
Управление конфликтом, в котором одна из сторон придерживается дефицитарного конфликтного поведения, затруднительно. В отличие от избыточной мотивации, при дефицитарной цель деятельности субъекта представляется ему жизненной, а потому степень склонности к компромиссам невысокая. Тем не менее, управление этим видом конфликтности возможно при опоре на три подхода. Во-первых, путем игнорирования и изолирования, в ситуации, когда угроза слаба, а интерес к сотрудничеству с дефицитарно мотивированным субъектом второстепенный. Во-вторых, путем перехода конфликтности в игровую форму через перемену собственного конфликтного поведения и создания стимулов для соблюдения противником правил конфронтации35. В-третьих, путем трансформации дефицитарной мотивации субъекта в бытийную. Несомненно это трудоемко, долго и дорого, однако вполне возможно, особенно в распространенных сегодня конфликтах смешанного типа. Симптоматично в этом смысле появление первых научных работ по проблеме справедливости в переговорах и урегулировании конфликтов36.
Предлагаемая в настоящей работе гипотеза является вкладом в развитие научной мысли об особенностях управления современными конфликтами путем уточнения границы между реальными, мнимыми и патологическими стимулами
----------- Ключевые слова -------------------
конфликтология, теория международных отношений, конфликтное поведение, типология конфликта, психология конфликта, внешняя политика.
конфликтного поведения. Она опирается на концепцию основателя гуманистической психологии А. Маслоу о мотивах человеческого поведения. С точки зрения развитой страны, участвующей в конфликте с асимметричным противником, практическое назначение настоящего исследования
- дать рациональные основания для такой стратегии действий в конфликте, которая основывается на стремлении наладить сотрудничество в рамках конфликтного взаимодействия (тем самым переводя конфликт в игровую форму). Задача-минимум в этом плане - избежать собственных бессознательных патологических и провоцирующих реакций, дегуманизации поведения военного персонала.
Sushentsov A.A. Conflict Behavior in Contemporary Theory of International Relations (Psychological Aspect).
Summary: Theoretical study of political decisionmaking in contemporary international conflicts is complicated by the fact that the governments of leading countries continue to engage in conflicts without prior analysis of their own interests and possible consequences of their actions. Such "spontaneity"of conduct is difficult to justify logically and thereafter these decisions are often called a mistake. Such is the fate of the U.S. wars in Afghanistan and Iraq in the 2000s, the operation of the Soviet Union in Afghanistan in the 1980s, the operation of the Russian government against Chechen separatists in the mid-1990s. This paper presents an original typology of behavior in international conflict. The typology is based on the principle of motivation of conflict participants and aimed at the development of scientific knowledge about the possibilities of better management of modern conflicts.
-------------- Keywords -------------
conflict studies, theory of international relations, conflict behavior, typology of conflict, psychology of conflict, foreign policy.
Примечания
1. Так, известные предложения американского дипломата и международника Дж. Кеннана по проблеме стратегии США в отношении СССР после окончания Второй мировой войны опирались на авторское понимание истоков «советского поведения». См.: Kennan G.F. Sources of Soviet Conduct // Foreign Affairs. 1987. Volume 65, Issue 4.
2. Maslow A.H. Motivation and Personality (2nd ed.) N.Y.: Harper & Row, 1970.
3. Ковалев В.В. Дефицитарный тип формирования личности // Толковый словарь психиатрических терминов. М., 1976.
4. В этом мы расходимся с распространенным в отечественной социально-психологической литературе определением конфликта и конфликтного поведения как преимущественно негативного явления: См.: Леонов Н.И. Конфликты и конфликтное поведение. Методы изучения: Учебное пособие. СПб: Питер, 2005.
5. Давыдов Ю.П. Понятие «жесткой» и «мягкой» силы в теории международных отношений // Международные процессы. Январь-апрель 2004. Т. 2. № 1 (4). С. 78-79.
6. Развитию социально-психологической типологии конфликта также посвящена работа отечественного политолога Н.А. Косола-пова. См.: Косолапов Н.А. Политико-психологическая типология конфликта // Социологический журнал. 1996. № 3, 4. С. 109-126.
7. Кременюк В.А. Международный конфликт: проблемы управления и контроля. С. 86.
8. Burton J. People, States and Fear. The National Security Problem in International Relations. Brighton, 1983.
9. Первым к этой теме обратился японский исследователь А. Танака. См.: Tanaka A. Is There a Realistic Foundation for a Liberal World
Order? // Prospects for Global Order. Vol. 2 / Ed. by S. Sato and T. Taylor. London: Royal Institute of International Relations, 1993.
I
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
36.
Богатуров А.Д. «Конфликты децентрализации» мировой системы // Экономика и политика в современных международных конфликтах. Отв. ред. А.Д. Богатуров. М., 2008. С. 33.
Звягельская И.Д. Этноконфессиональные конфликт современности и подходы к их урегулированию. С. 35.
Хейзинга Й. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня / Й. Хейзинга; Пер. с нидерланд. В. Ошиса. - М.: АСТ, 2004. С. 150.
Grieco J. Cooperation Among Nations. Ithaca (N.Y.), 1990. P. 2-4.
Allport G. Personality and Social Encounter, Boston: Beacon, 1960; Idem. Pattern and Growth in Personality, N.Y.: Holt, Rinehart Winston. 1961. Kissinger H.A. The White House Years. Boston; Toronto: Little, Brown and Company, 1979. P. 55.
Schelling T.C. The Strategy of Conflict. Harvard: Harvard University Press, 1960.
Хейзинга Й. Указ. соч. С. 325.
Фельдман Д.М. Конфликты в мировой политике. М., МУБУ, 1997. С. 14.
Сидоров А.А. Экономические санкции в международных конфликтах: опыт США // Конфликты и кризисы в международных отношениях: проблемы теории и истории / Проблемы американистики. Вып. 11. М.: МАКС Пресс, 2001. С. 58-88.
Lowenheim O., Heimann G. Revenge in International Politics // Security Studies. 2008. Volume 17. Issue. 4. Pp. 685-724.
Text of Osama bin Laden's Statement // The Associated Press. - 2001. - October 7.
Scott J. Weapons of the Weak: Everyday Forms of Peasant Resistance. New Heaven: Yale University Press, 1987; Idem. Seeing Like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. New Haven: Yale University Press, 1998; Idem. The Art of Not Being Governed: An Anarchist History of Upland Southeast Asia. New Heaven, Yale University Press, 2009.
Burton J. Deviance, Terrorism and War: The Process of Solving Unsolved Social and Political Problems. London: Martin Robertson, 1979. Маслоу А. Мотивация и личность. 3-е изд. / Пер. с англ. - СПб.: Питер, 2008. С. 65.
Хоффман Б. Терроризм и борьба с ним после 11 сентября // Внешняя политика США. Том 6. Номер 3. С. 26.
Маслоу А. Происхождение патологии // А. Маслоу / Мотивация и личность. СПб, 2008. С. 130-136.
Lake E. Senior Qaeda Theologian Urges His Followers To End Their Jihad // New York Sun. - 2007. - December 20; Keath L. Bin Laden Asks Iraq Insurgents to Unite // The Associated Press. - 2007. - October 22.
Fukuyama F. Natural Rights and Human History // The National Interest. 2001. No. 64.
Хейзинга Й. Указ. соч. С. 326.
Strategic Assessment 1995. US Security Challenges in Transition. Washington Institute for National Strategic Studies, 1995 Кулагин В.М. Нетленность авторитарности? // Международные процессы. Том 6. № 1 (16). Январь-апрель 2008.
Маслоу А. Мотивация и личность. С. 64-65.
Rapoport A. Fights, Games and Debates. N.Y., 1960; Idem. Models of Conflict: Cataclysmic and Strategic // Conflict and Society. L., 1966. Terrorists, Victims and Society: Psychological Perspectives on Terrorism and Its Consequences / Ed. by A. Slike. Chichester: Wiley Corp., 2003; Horgan J. Psychologu ofTerrorism. L.: Routledge, 2005; Sageman M. Understanding Terror Networks. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2004; Idem. Leaving Terrorism Behind: Individual and Collective Disengagement / Ed. by T. Bjorgo and J. Horgan. Abingdon; N.Y.: Routledge, 2008; Merari A. Driven to Death: Psychological and Social Aspects of Suicide Terrorism. Oxford: Oxford University Press, 2010. Rose E. From a Punitative to a Bargaining Mode of Solutions: Lessons form Iraq // International Studies Quarterly. 2005. Vol. 49, No. 3. Albin C. Justice in Negotiations. Cambridge: Cambridge University Press, 2001; Getting it Done: Post-Agreement Negotiation and International Regimes. Ed. By B. Specter and I.W. Zartman. Wash.: USIP Press, 2003; Peace Versus Justice. Negotiating Forward and Backward-Looking Outcomes. Edited by I.W. Zartman and V. Kremenyuk. N.Y.: Rowman and Littlefield, 2005.
