CC BY
110
УДК 316.772.5
М. В. Мельников
Коммуникация и социальная приватизация
Коммуникация рассматривается как базисное условие любого общественного порядка. Отсутствие communio, стремления людей к пониманию и поддержке друг друга делает невозможным появление и существования socio. Личность человека по сути своей коммуникальна. Проблема состоит в том, что у многих людей современного мира стремление к диалогу с другими людьми сильно ослаблено или даже парализовано. Этот феномен представляет собой выражение сложного по своей сути процесса социальной приватизации. Последствие этого процесса - угасание социальной и гражданской активности, снижение солидарности в обществе.
Ключевые слова: коммуникация, социальная приватизация, общественный порядок, диалог, сотрудничество, взаимодействие
Mikhail V. Melnikov
The communication and the social privatization
The Communication is considered as a basic condition of any social order. The absence of communio, the aspirations of the people to understand and support each other makes it impossible to the emergence and existence of socio. The identity of the human person is inherently communicable. The problem is that many people in the contemporary world, willingness to engage in dialogue with others severely weakened or even paralyzed. This phenomenon is a complex expression inherently social process of privatization. The consequence of this process is the fading of social and civil activity, decrease of solidarity in society.
Keywords: communication, social privatization, social order, dialogue, cooperation, interaction
Коммуникация, если обратиться к греческим и римским истокам этого понятия, означает участие людей в каком - то совместном деле, его совместное осуществление. Никакое взаимодействие не может быть социальным, если между его участниками не возникло согласование действий, воль, движений души, состояний сознания. Отсутствие этого согласования и стремления людей к нему делает невозможным взаимопонимание, взаимодействие, и, в конечном счете, само общество. Первый шаг в социологии к пониманию этого положения был сделан Г. Зиммелем. Общество, согласно его воззрениям, невозможно без процесса осознания каждым из нас нашего соучастия и сопричастия вместе с другими людьми в образовании единства. Следующий шаг был сделан интеракционистами. Ч. Х. Кули писал о том, что отношения между идеями и людьми суть отношения коммуникации. «Коммуникация» создает community, общность. И «Я», и общество для Кули суть процессы и представления, сформировавшиеся в интеракциях. Дж. Г. Мид полагал, что приспособление друг к другу действий, осуществляемых людьми в рамках социально-
• Том 206 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 1 •
287
Раздел III. Коммуникационные аспекты культуры
го процесса, происходит посредством коммуникации. Она была бы невозможной, если бы у людей отсутствовало разделяемое и согласовываемое ими друг с другом знание значений слов, жестов и т. д. Г. Блумер утверждал, что жизнь общества по необходимости состоит из постоянного процесса подстраивания друг к другу действий его членов. Третий большой шаг в понимании функции коммуникации в осуществлении общественного единства был сделан Н. Луманом. Он предложил положить в основу понятие коммуникации и переформулировать социологическую теорию на базе понятия системы вместо понятия действия. Общество воспроизводится благодаря коммуникациям между людьми, осуществляемым при помощи слов, языка, стремления понимать и быть понятными. Ю. Хабермас также рассматривал коммуникацию как интеракцию, опосредованную языком. В ходе коммуникативного действия его участники используют языковые выражения для установления ясных для всех смысла и значений. Приведенные примеры позволяют сделать вывод о том, что социологи рассматривают коммуникацию как базисное условие общественного порядка, любого общества между людьми. Отсутствие communio делает невозможным появление и существование socio.
Такой подход позволяет увидеть опасность, которую несет обществу процесс, именуемый некоторыми учеными социальной приватизацией. В большинстве источников использование слова приватизация, особенно в русскоязычном научном дискурсе, имеет экономическое значение. Мы считаем сведение значения приватизации исключительно к экономике объяснимым (проявление экономического империализма в науке), но не обоснованным сужением общественного значения приватизации. Обратимся к неэкономическим трактовкам значения этого понятия. Толковые (Webster) и социологические (Collins, Penguin) словари определяют приватизацию как присущую человеку (личности) склонность дистанцироваться от участия в социальной жизни, особенно в политической и гражданской жизни, и стремиться в мир личных интересов и семейных забот. Эта склонность или тенденция объясняется в связи с испытываемым человеком ощущением своей незначительности и отсутствия у него понимания сложных социальных процессов. Важный вывод авторов статьи о социальной приватизации из словаря Penguin заключается в том, что благодаря социальной приватизации «уровень контроля индивидов над собственным обществом снижается, поскольку внимание людей ко всему, кроме себя или своей семьи, оказывается незначительным»1.
Но и такая трактовка приватизации не исключает возможности коммуникации, сотрудничества и взаимопомощи между людьми, хотя и ограничивает их пределами первичных групп и общностей. Д. Рисмен рассматривает такое ограничение критически. В концепцию «одинокой толпы» встроено слово приватизация в значении «принужденная приватизация» (enforced privatization). Это понятие рассматривается Рисменом по контрасту с понятием «ложная персонализация» (false personalization). Последняя понимается как основной барьер для личностной автономии
288 • Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры и искусств • 2015 •
Раздел III. Коммуникационные аспекты культуры
в сфере труда. Человек пытается раскрыть для других и себя свою неповторимость. Но делает он это с помощью распространенных и признанных в данное время, в данном месте и в данной культуре образцов, благодаря которым он становится все более похожим на других людей, все более типичным «человеком толпы», а не настоящей личностью. Если «ложная персонализация» соотносится Рисменом со сферой работы и труда, то «принужденная приватизация» используется им в значении общего термина для выражения разных форм ограничений - экономического, этнического, иерархического, семейно-брачного, препятствующих людям в выражении и развитии их индивидуальности в форме отдыха, игровой деятельности, дружбы, досуга и т. д. Конкретная форма выражения содержания этого общего понятия, используемая Рисменом, - «приватизация женщин», детей и низших классов. Приватизация трактуется им как иммобилизация, невозможность выйти, покинуть пределы частной, домашней, деревенской сферы в силу бедности, традиции, или низкого общественного статуса этих людей2.
Более радикальной критике подвергает приватизацию Х. Арендт. Значение процесса приватизации в ее понимании становится понятным, если рассматривать его в связи с распадом действительности публичного пространства, которое возникает и существует благодаря одновременному присутствию множества аспектов и перспектив, в которых предстает общее. Эта сопричастность людей друг другу -в сознании и действии, в символах и чувствах катастрофически распадается в тоталитарных обществах, когда властители радикально изолируют подданных друг от друга, так что никто уже не может сойтись и договориться друг с другом. Или, наоборот, в массовых обществах и в ситуациях массовых истерий, когда все люди начинают вести себя так, словно они члены одного огромного тела или механизма. «В обоих случаях мы имеем дело с радикальными феноменами приватизации, т. е., с состояниями, в которых никто уже не может видеть и слышать другого или быть увиденным и услышанным»3.
Проблему социальной приватизации (без использования этого термина) рассматривал Р. Сеннет. По его словам, «западные общества движутся от состояния направленности на других к состоянию направленности на себя...В результате возникает смешение публичной и интимной жизни; люди очень личностно относятся к общественным делам, распоряжаться которыми надлежащим образом можно лишь как с безличными, в терминах личных ощущений»4. Слова о личностном отношении людей к общественным делам можно понять как признание большого интереса людей к этим делам, как к тому, что направлено на них. Но в дальнейшем Сеннет описывает процесс, названный им социальным угасанием.
Ю. Хабермас использовал понятие «приватизм» в тех же значениях, в каких другие ученые используют понятие «приватизация». Важнейший мотивационный вклад социокультурной системы в позднекапиталистическом обществе выражается в синдромах гражданского и семейно - профессионального приватизма. Граж-
• Том 206 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 1 •
289
Раздел III. Коммуникационные аспекты культуры
данский приватизм соответствует структурам деполитизированной общественности. Хабермас называет его также политической воздержанностью и рассматривает в соединении с карьерной, потребительской ориентацией, и ориентацией на досуг. Гражданский приватизм способствует ожиданию системно - конформных компенсаций в виде денег, свободного от работы времени и безопасности. В современном обществе структурно обеспеченный гражданский приватизм становится необходимым, поскольку для него не существует функциональных эквивалентов. Рассматривание культурных самоочевидностей требует политизации тех сфер жизни, которые до этого момента могли быть отнесены к частной сфере. Однако это означает угрозу гражданскому приватизму, неформально гарантированному через структуры общественности5.
Феномен приватизма как сосредоточенности современных людей на своих частных делах становится объектом анализа у Ж. Липовецки. Он указал на существование прямого отношения между возвышением индивидуализма как практики физического и духовного существования, установками типа «Оставьте меня в покое», соединяющей в себе как желание остаться в одиночестве, так и тоску, им вызванную, и снижением насилия в обществе. «Все больше погруженные в собственные дела, люди становятся более мирными. Но не по этическим причинам, а в силу их чрезвычайной занятости самими собой и отсутствии интереса к делам и судьбе других людей. В обществе, озабоченном собственным благополучием и собственными достижениями, индивиды, судя по всему, больше хотят оказаться наедине с собой, «размяться» с помощью путешествий, музыки, спорта, театра, а не затевать драки» или вступать в какие-то - длительные и глубокие отношения с другими людьми6.
Увеличение стремления к приватизму своей жизни и преследование частных интересов, с одной стороны, может свидетельствовать о желании человека укрепить и защитить свое персонально - приватное пространство. Однако, с другой стороны, в стремлении человека к приватизации проявляется опасное начало процесса распада духовного и культурного единства личности, группы и общества. Уходя «в себя» от общества и других людей, человек современного мира ограничивает или отвергает возможность проникновения в свой личный приватный мир других людей с их вопросами и заботами. Чтобы усилить нашу недоступность и укрепить наше внутреннее равновесие, мы «выключаем» наше сопереживание другим людям и наше соучастие в их делах и проблемах. Г. Г. Гадамер исследовал феномен монологизации в современную эпоху. Неспособность к разговору это скорее упрек другому, который не желает приложить усилие, чтобы тебя понять, нежели реальный недостаток этого другого7. Э. Мунье принципиально разводит личность человека и индивида. Личность по сути своей коммуникальна. Ей не достичь успеха, если она полностью уйдет в себя. Каждый человек, каждое «Я» существует лишь в той мере, в какой он существует для кого-то «другого». Все душевные расстройства
290 • Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры и искусств • 2015 •
Раздел III. Коммуникационные аспекты культуры
связаны с потерей человеком контактов с «другими». Alter («другой») здесь становится alienus («чужим»). Личность человека тогда оказывается чуждой самой себе8.
Мир видений и переживаний душевнобольного человека, утратившего контакт с общим для всех людей интерсубъективным жизненным миром, действительно, может быть охарактеризован как высокая форма приватности. Например, больных шизофренией характеризуют иногда как людей, ушедших в себя и живущих в своем, воображаемом ими мире. Эксперимент Дж. Слоткина (1942) показал, что между больными шизофренией невозможны практически никакие согласованные действия и коммуникации9. Авторы книги, вышедшей 56 лет спустя после статьи Слоткина вновь делают выводы о том, что «у больных шизофренией нарушаются различные стороны процесса коммуникации», что «они не раскрывают своих внутренних переживаний и не стремятся быть понятыми»10.
Допустимо предположить, что высокая степень приватности связана не с те, что человек утратил способность общаться с другими вследствие серьезной болезни, а с тем, что какие-то его переживания и мысли как человека психически здорового не могут быть доведены до других и поняты ими так, как понимает их он сам. Возможность такого непонимания и необъяснения допускает и Гадамер. Самые глубокие, тонкие, интимные и, вместе с тем, оригинальные и неповторимые стороны человеческой натуры каждого из нас никогда не могут быть доступны и понятны другому человеку так, как они доступны и понятны их обладателю. Они остаются сокровенными, неоткрываемыми и непереводимыми для других. Некоторые из этих сторон, вероятно, выражены в понятии «приватный (частный) язык». Однако невозможность существования такого языка доказывал не только сам Л. Витгенштейн11, но и исследователи его творчества (С. Крипке)12. В связи с этим, можно утверждать, что способность понимать других, способность к диалогу на основе социальной солидарности и единения людей покоится на глубочайших ментальных основаниях человеческого сознания. То, что кажется нам непонятным в словах, письме, действиях другого человека может получить общий смысл (они станут понятными для него и для нас), если мы постараемся найти с ним общий язык. А этого не достичь, если мы не вступим с ним в коммуникативные отношения с целью понять и быть понятными. Проблема состоит в том, что у многих людей современного мира воля к пониманию другого сильно ослаблена и парализована.
Наиболее радикальная и завершенная общественно - опасная форма такого рода приватизации может быть охарактеризована как неспособность и нежелание людей слышать и видеть друг друга, быть увиденным и услышанным, понятым и принятым, неспособность и нежелание осуществлять коммуникацию, коллективные и кооперативные социальные действия. Следующей стадией процесса социальной приватизации может быть только смерть коммуникативного, общественного, социального и человеческого в человеке. Неспособность многих современных
• Том 206 • Социология культуры: опыт и новые парадигмы • Часть 1 •
291
Раздел III. Коммуникационные аспекты культуры
людей к разговору, диалогу, солидарности и сотрудничеству с другими является шагом на пути к этому трагическому будущему.
Примечания
1 Аберкромби Н., Хилл С., Тернер Б. С. Социологический словарь. Казань: Изд-тво Казан. ун-та, 1997. С. 240-241.
2 Riesman D., Glazer N., Denney R. The lonely crowd. New Haven; London: Yale Univ. press, 1966. P. 282.
3 Арендт Х. Vita activa, или О деятельной жизни. СПб.: Алетейя, 2000. С. 76.
4 Сеннет Р. Падение публичного человека. М.: Логос, 2002. С. 11-12.
5 Хабермас Ю. Проблема легитимации позднего капитализма. М.: Праксис, 2010. С. 127128.
6 Липовецки Ж. Эра пустоты: эссе о соврем. индивидуализме. СПб.: Владимир Даль, 2001. С. 287-288.
7 Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 82
8 Мунье Э. Манифест персонализма. М.: Республика, 1999. С. 478-479.
9 Шибутани Т. Социальная психология. М.: Прогресс, 1969. С. 144.
10 Красильников Г. Т., Семке В. Я., Дресвянников В. Л. Аутизм при шизофрении: феноменология, типология, прогностика. Новосибирск; Томск, 1998. С. 96.
11 Витгенштейн Л. Философские исследования. М.: Аст: Астрель, 2011. С. 144.
12 Крипке С. А. Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке. Томск: Изд-во ТГУ, 2005. С. 102.
292
• Труды Санкт-Петербургского государственного института культуры и искусств • 2015 •
