CC BY
80
СОЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
УДК 94(470.5)«1801/1850»:316.342.4-51
Е. В. Банникова
Коммуникативные поведенческие практики в купеческой среде дореформенного Урала
В статье дан анализ поведенческих практик купечества Урала в первой половине XIX в. Рассматриваются различные варианты взаимодействий коммерсантов с представителями аристократии, коллегами, работниками, членами семей. Предпринимается попытка выяснить причины складывания тех или иных моделей поведения предпринимателей.
Article is devoted to the analysis of behavioural practicians of merchants of Ural in the first half of the XIX century. The author considers various options of interactions of businessmen with representatives of the aristocracy, colleagues, workers, members of families. The author makes an attempt to find the reasons of formation of different models of behavior of businessmen.
Ключевые слова: коммуникация, коммуникативные практики, коммуникативное поведение, купечество, Урал.
Key words: communication, communicative practicians, communicative behavior, merchants, Ural.
Коммуникации разного рода как обмен разнообразной информацией между субъектами часто становятся объектом внимания исследователей. Как правило, к этому феномену обращаются социологи и психологи, но в рамках развития современной исторической науки в XXI в. коммуникативное пространство приобрело также свойство объекта исторического исследования [13; 22]. Причем под коммуникацией понимается не только общение с помощью вербальных средств, но и повседневное поведение в различных социальных группах как средство, с помощью которого люди конструируют и поддерживают свои отношения.
Согласно определению, данному В.В. Зотовым, «коммуникативные практики - это упорядоченные совокупности образцов рациональной деятельности, направленной на передачу/прием социально-значимой информации» [12].
Коммуникации в купеческой среде могли осуществляться в самых широких границах - с представителями власти, «коллегами по
© Банникова Е. В., 2014
72
цеху», членами городского общества, работниками, родственниками и т. д. При этом следует понимать, что в сознании широкой общественности купец всегда представлялся представителем «подлого» сословия, неполноправным членом социума (в том числе как подвергающийся телесным наказаниям), человеком невежественным и необразованным. Отношения с купечеством строились соответственно этим сформировавшимся и очень устойчивым (о чем свидетельствует художественная литература) представлениям. Высшие чиновники ни в столицах, ни в провинции с купечеством не церемонились. Так, московский военный генерал-губернатор А.А. Закрев-ский «с лицами купеческого сословия ... вел разговор обыкновенно на "ты"» [17, с. 89-90]. Полиция и чиновники, на которых была возложена обязанность надзора за действиями коммерсантов, были чужды даже малейшего понятия о специфике их деятельности и считали своим долгом исключительно «в каждом торговце отыскивать нарушителя установленных обрядов и форм» [14, с. 260].
В воспоминаниях Н. Найденова читаем: «в 1851 году я приступил к установлению личного знакомства с давальцами - лицами, с которыми мы (торговая фирма - прим. Е.Б.) имели дело ... представлялось необходимым заискивать расположение различных приказчиков, от которых всегда зависело многое, а оно могло быть приобретено средствами, к которым я прибегать не мог.» [17, с. 85-86]. То есть как высшее, так и промежуточное звено деловых операций, как обычно, хотели денег. Как отмечал О. Еленский, когда «жизнь регламентируется не только законом, но и произволом высших и низших органов правительства и каждый человек на каждом шагу может быть лишен чести и свободы по усмотрению какого-либо самодура, - существование взятки было спасительно. и в то ужасное время она была его конституцией, единственной его защитницей» [10, с. 684].
Обладая иногда очень крупными капиталами, купцы не входили в разряд аристократии, привилегированного населения. Данное обстоятельство всячески подчеркивали представители местной власти, обращаясь с коммерсантами как с простонародьем, обирая их, решая любое дело исключительно с помощью взяток. Купцы прекрасно понимали свое унизительно положение, которое в итоге компенсировалось своеобразным «отыгрыванием» на покупателях-некупцах.
Наглядным примером может служить Михаил Зайчиков, бывший маркитантом отряда оренбургского военного губернатора
В.А. Перовского во время его похода на Хиву зимой 1839 г. Согласно описаниям этого похода, «фунт баранок, стоивший в Оренбурге три копейки, Зайчиков продавал по 50 коп., четверка Жукова табаку,
73
вместо 15 коп., продавалась по рублю; бутылка водки стоила рубль и 1 р. 50 коп. ассигнациями, а в городе она стоила тогда 35 коп. асс. или 10 коп. на серебро. Когда офицеры окончательно истратились, то Зайчиков, с разрешения генерал-адъютанта Перовского, которым он заручился еще на Эмбе, стал отпускать все припасы для офицеров в кредит, и таким образом приобрел, за время похода, большия деньги...» [11, с. 107].
Исправить ситуацию могло только первое лицо государства, законодательно расширив права купечества, защищая его честь и достоинство. В итоге, пожалуй, единственным субъектом, к которому купечество всегда относилось с огромным почтением и трепетом, был монарх. Купечество Урала первой половины XIX в. неоднократно принимало участие во встречах с царствующими особами, совершающими поездки по стране. В ходе таких контактов подкреплялись монархические установки общественного сознания сословия. Однако предприниматели использовали эти встречи и в практических целях. Участвуя в них, купцы имели возможность проявить приверженность существующему общественному устройству, облекая ее в материальную форму, а также выразить надежды на благоприятный для сословия курс в социальной политике властей. Монархи в рамках этих встреч демонстрировали себя как мудрые отцы нации, искренне пекущиеся о благе подданных.
Так, например, в мае 1798 г. Степан и Афанасий Яковлевичи Машковцевы, Василий Лаврентьевич Калинин и Феофилакт Михайлович Рязанцев в составе вятской купеческой депутации ездили в Казань на встречу с императором Павлом I. Во время первой встречи они преподнесли Павлу и его сыновьям - Александру и Константину - хлеб и соль на специально изготовленных, позолоченных блюдах с изображением гербов, в том числе и города Вятки. Дары должны были символизировать благосостояние купечества, пользу его деятельности для государства. Во время второй встречи между купцами и императором состоялся продолжительный разговор. Павел спрашивал: «... о торговле из Вятки в Архангельский и оттуда по морю в чужие края, особливо отпускали ли в Голландию и как переписку на каком языке ведем, потом о расстояниях от Казани до Вятки и от Вятки до разных мест, о лесах, растущих около Вятки, Камы и Ветлуги и о прочем». На эти вопросы Машковцевы дали ответы «со всяким благоговением и краткою ясностию». «Прощайте друзья, я рад, что с вами познакомился и желал бы у вас в Вятке быть, но жалею, что от дороги вы удалели!», - произнес в конце встречи император [15, с. 11].
Тесная и весьма выгодная связь русской торговой буржуазии с правительством исключала необходимость сплочения внутри соци-
74
альной группы, которое могло бы привести к выработке собственной сословной идеологии, осознанию корпоративных интересов и организации борьбы за их реализацию. В результате в другом коммерсанте, даже в ближайшем родственнике, купец видел не соратника, а конкурента: «Тут купец купцу, отец сыну, хозяин приказчику -волк» [1, с. 179]. То же читаем и у Н.А. Добролюбова: «Быт этого темного царства так уж сложился, что вечная вражда господствует между его обитателями. Тут все в войне: жена с мужем - за его самовольство, муж с женой - за ее непослушание или неугождение; родители с детьми - за то, что дети хотят жить своим умом; дети с родителями - за то, что им не дают жить своим умом...» [9]. М.М. Сомов, говоря о нравственности жителей Уфы, подчеркивал, что отношения членов ... отчасти даже в среднем (классе - прим. Е.Б.) вследствие, вероятно, тяжёлой обстановки, больших трудов и недостатка в образовании, большею частию не отличаются особенной мягкостию обращения» [23].
Дело иногда доходило до открытого внутрисемейного насилия. Так, в материалах 5-й ревизии по г. Оренбургу сообщалось, что жена купца Егора Андреевича Пахотова, дочь уфимского мещанина Василия Подъячева, Афимия со своим маленьким сыном бежала к родне то ли в Уфу, то ли в Белебей, то ли «в другое какое место неизвестно» [4. Оп. 2. Д. 4. Л. 25-25 об.]. Для такого отчаянного поступка у Афимии Васильевны должны были быть очень веские причины. А в ревизских сказках о купцах г. Уржума за 1850 г. было зафиксировано, что жена купеческого сына Александра Филипповича Репина Христина Яковлевна на момент переписи находится «в неизвестной отлучке» [5. Ф. 176. Оп. 2. Д. 1337. Л. 4 об-5]. Если семья не знала, где находится женщина, видимо, между ее членами складывались очень непростые отношения. Авторы-беллетристы в своих произведениях также подчеркивали эту внутреннюю разобщенность купеческих семейств: «Разъединение резкою чертой лежало над семейством, - писал о купеческой семье Тарыкиных А.С. Ушаков. - Скука, однообразие, несогласие и молчаливая, затаенная злость на все, на всех, казалось, нашли здесь свой надежный приют» [25, с. 92].
И.С. Аксаков в своих воспоминаниях писал: «Нельзя себе представить, до какого страшного деспотизма доходит власть отца в купеческом быту и не только отца, но вообще старшего в семье! Им большею частию и не приходит в голову, чтоб у младших могли быть свои хотения и взгляды, а младшим не приходит в голову и мысль о возможности сопротивления» [Цит. по: 19, с. 419]. Ярким примером такой абсолютной власти отца в семье служат воспоминания И.И. Громозова, который шестнадцатилетним «по настоя-
75
тельному требованию родителя противу воли ... вынужден был вступить в супружество» [7. Л. 169].
С неродственными собратьями по цеху купцы зачастую церемонились еще меньше. Причина могла крыться в имущественных претензиях, личной неприязни, коммерческой конкуренции, разнице в гильдейской принадлежности. Тот, кто считал себя богаче, хитрее, изворотливее, вел себя более нахально и грубо. В глазах не слишком утонченного купеческого сообщества подобное поведение являлось демонстрацией силы, власти, связей, финансовых возможностей.
Примеров история уральского купечества имела предостаточно. Так, в 1804-1806 гг. шло разбирательство по делу бывшего уфимского купца 2-й гильдии Михайлы Петровича Ершова, обвинявшего своего бывшего компаньона - уфимского купеческого сына Василия Петровича Шишковского - в несправедливом разделе находящегося в общем владении имущества (поташного завода и трактира) [3. Оп. 2. Д. 1284. Л. 1].
Но более ярким сюжетом может служить история владельцев Шильвинского медеплавильного завода, расположенного в Оренбургской губернии. В 1797 г. Шильвинский завод был продан Николаем Петровичем Красильниковым уфимскому купцу Алексею Матвеевичу Меньшому-Подъячеву вместе с крестьянами. Купчая была оформлена 28 августа, а 14 сентября Николай Красильников умер, после чего двоюродный брат умершего, Семен Тихонович Красильников, потребовал признания сделки незаконной. Челобитчик сообщал: «Упоминаемый брат мой от излишнего употребления им горячих напитков лишился совершенно рассудка и управлять заводом тем был вне состояния». Этим воспользовались купец Подъ-ячев и городничий г. Мензелинска Иван Иванович Микулов, который напоил Николая Красильникова до такой степени, что «подписать оного не в состоянии, то городничий же, водя его руку с пером и подписал, а денег братом моим за завод Шильвинский ни от кого нисколько взято не было». Однако, хотя 32-х тыс., которые Подъя-чев должен был заплатить Красильникову за завод, никто так и не обнаружил, купчая была признана юридически правильной и А.М. Подъячев стал хозяином Шильвинского завода [3. Оп. 1. Д. 240. Л. 1-2].
Хозяином Алексей Матвеевич был суровым. Наиболее приемлемым в сложившихся условиях средством обогащения Подъячев считал максимальное использование труда имеющихся в его распоряжении крепостных и сокращение до минимума расходной части производства. А о его преемнике, Николае Николаевиче Подъячеве, даже его собственный управляющий - крепостной крестьянин Козь-
76
ма Комиссаров - отзывался крайне негативно: «Сей заводчик, человек корыстолюбивый, жестокий и несправедливый, обращаясь с принадлежащими к заводу его людьми точно так, как обращаются варвары с своими пленниками, невольниками, разорил их до крайности и, сделав из них что-то похожее на неразумных животных, поступает с ними, как хочет, как волк со слабыми робкими овцами» [8, с. 402-403]. Испытывая на себе постоянное психологическое (а зачастую и финансовое) давление со стороны власть предержащих и более успешных предпринимателей, купечество стремилось возместить свои моральные потери за счет тех, кто был еще слабее, полностью зависел от воли коммерсанта.
Конечно, нельзя утверждать, что абсолютно все уральские предприниматели были циничными корыстолюбцами, жестокими эксплуататорами и тиранами. Вятский купец Я.А. Прозоров, ведший хлебную торговлю в Архангельске, а затем поставлявший в Европу лен, однажды заявил своему племяннику: «Вот ты видел: от меня сейчас вышли рабочие и мой служащий - торговый приказчик; вот этих людей я ценю, они труженики, и результат их труда - реальная польза...» [20, с. 10]. В журнале «Русский вестник» (№ 4 за 1824 г.) рассказывалось о «благодетельном подвиге П...Ф...В...ва» - уроженца Вятки, жившего в Москве «по производству своей торговли». На его ситцевой фабрике работал некий москвич, подвергшийся «по различным злоключениям разорению» и задолжавший своему хозяину 3 тыс. р. «Видя душевные волнения своего прикащика, благодетельный Вятский уроженец призвал его и сказал: "заемному вашему письму вышел срок: оно ваше, а не мое". Сказал, уничтожил трехтысячный вексель и снял тягостное бремя с души страдальца» [2]. Коммерции-советник, почетный гражданин г. Слободского, купец 1-й гильдии Петр Яковлевич Гусев состоял в одном деле с купцом Аршауловым, а после его смерти, когда была обнаружена недостача в 1 330 р., принял ее на себя, чем спас семейство Аршаулова от разорения [21, с. 86]. Как видим, отдельные уральские предпринимателям были не чужды проявления сострадания и заботы о своих коллегах и работниках.
Можно говорить о неких элементах патерналистского отношения к подчиненным, что хорошо вписывалось в общую традиционалистскую систему ценностей купечества. Как люди, приносящие реальную выгоду и пользу, грамотные приказчики и работники высоко ценились коммерсантами. При этом подчиненные, не обладающие достаточными профессиональными знаниями и навыками, либо замеченные в каких-либо проступках, совершенно резонно вызывали нарекания хозяев. Вот как А. Моралев в письме брату жаловался
77
на своего конторщика: «Василий Павлович Хохряков пустой человек наплел в книгах такой ералаш...» [6. Оп. 1. Д. 1. Л. 62 об.].
Да и в отношениях с коллегами чаще наблюдалась щепетильная честность в делах. Как писал о дореформенных предпринимателях А.С. Ушаков, «тогда... ведь этих теперешних векселей, да расписок разных и помину не было, а верили, большей частью, просто на честное слово, и слово купеческое свято было, да лучше всяких нонешних векселей...» [24, с. 188]. «Честное купеческое слово» являлось в этом случае специфическим выражением корпоративного идентификационного статуса предпринимателя. «Свои» могли помочь советом, финансово поддержать в период коммерческих неудач.
Местом тишины и отдохновения, островком покоя могла стать также семья. Поэтому, несмотря на сохраняющиеся в купеческих семьях традиционно-патриархальные отношения, жесткую зависимость всех домочадцев от главы купеческого капитала, в ряде семейств существовали очень теплые отношения между супругами, между родителями и детьми. В частности, вятский купец Иван Иванович Громозов в своих мемуарах писал о своей первой жене Устинье Кондратьевне: «Супруга - вернейший из друзей, разумная жена, блистательная в экономике, трудолюбивая хозяйка, она имела более удовольствия быть дома нежели в кампаниях, с удовольствием занималась делом, нежели быть праздною и взамен прислуги исполняла все сама, пекущаяся о воспитании любезнейших детей.», а сама Устинья перед смертью, словами Ивана Ивановича, признавалась ему, что ей «мучительно было жить непривыкшее в стране чужой, не имела родственников близких и только утешалась, смотря, друг, на тебя» [7. Л. 171]. По словам Тамары Константиновны Николаевой, исследовавшей этот источник, отношения Громозова с третьей женой Катериной «так и не вошли в колею обыденности. Всю жизнь он объяснялся ей в любви и всю жизнь в чем-то оправдывался. Эта женщина ... обладала ... талантом женственности и любви» [18, с. 75-76]. Вятский купец Иван Егорович Моралев 17 лет прожил в браке со своей супругой Анной Федоровной (урожденной Веретенниковой), а после ее смерти, вплоть до собственной кончины, еще 17 лет вдовцом [16].
В целом приходится констатировать, что коммуникативные поведенческие практики в купеческой среде дореформенного Урала носили двойственный характер. С одной стороны, многие представители регионального купечества в своих повседневных контактах с окружающими стремились продемонстрировать свои финансовые возможности, связи, силу, власть. Часто это выливалось в откровенную агрессию и насилие (физическое, либо моральное). В осо-
78
бенности такое поведение наблюдалось в отношении тех, кто находился в заведомо менее выигрышном положении - члены семьи, наемные работники, небогатые купцы. С коллегами, являвшимися потенциальными или действующими деловыми партнерами, купечество контактировало более сдержанно. В этой среде каждый был хорошо известен друг другу. Демонстрировать и доказывать что-либо особой необходимости не было. Напротив, в целях укрепления профессионального статуса следовало заручиться уважением и поддержкой других предпринимателей. Фигура монарха вызывала в купеческой среде особо трепетное отношение. Торговцы видели в монархе своего покровителя и заступника (в том числе и перед местными властями). Во время встреч с монаршествующими особами коммерсанты демонстрировали свою покорность, преданность, полное подчинение монаршей воле.
В определенной степени поведение купечества можно определить как «демонстративное». Оно в полной мере отражало то, как купечество и его профессиональная деятельность воспринималась окружающими.
Список литературы
1. Берлин П. Буржуазия в русской художественной литературе // Новая жизнь. - 1913. - № 1. - С. 170-195.
2. Благодетельный подвиг П... Ф... В...ва // Рус. вестн. - М., 1824. - № 4. 11 мая.
3. Государственный архив Оренбургской области. Ф. 6.
4. Государственный архив Оренбургской области. Ф. 98.
5. Государственный архив Кировской области. Ф. 176.
6. Государственный архив Кировской области. Ф. 533.
7. Громозов И.И. Записки // Фонды Кировского областного объединенного историко-архитектурного музея-заповедника.
8. Гудков Г.Ф., Гудкова З.И. Из истории южноуральских горных заводов XVIII-XIX веков. Ч. 2. - Уфа, 1993.
9. Добролюбов Н.А. Темное царство // Добролюбов Н.А. Русские классики. Изб. лит.-критич. ст. - М., 1970. (Сер. «Литературные памятники») [Электронный ресурс] Библиотека Максима Мошкова. - URL: http://az.lib.ru/d/dobroljubow_ n_a/text_0180.shtml.
10. Еленский О. Мысли и воспоминания поляка // Русская старина. -1906. - Т. 127. - № 9. - С. 670-714.
11. Захарьин (Якунин) И.Н. Хива. «Зимний поход в Хиву Перовского» в 1839 году и «Первое посольство в Хиву» в 1842 году. - СПб., 1898.
12. Зотов В.В., Лысенко В.А. Коммуникативные практики как теоретический конструкт изучения общества // Теория и практика общественного развития. - 2010. - № 3. - URL: http://www.teoria-practica.ru/ru/3-2010.html
13. Ильина К.А. Информация и профессиональная этика попечителя учебного округа (Казань, первая четверть XIX века) // Науч. ведомости Белгородского гос. ун-та. Сер. История. Политология. Экономика. Информатика. -2010. - Т. 7. - № 14. - С. 111-117.
79
14. [Кокорев В.А.] Нужды и желания промышленности. Мысли о русской внутренней торговле. От нескольких молодых людей купеческого сословия // Рус. вестн. - 1858. - № 12. - Т. 18.
15. Кувшинский Н. Несколько сведений из Вятской хроники прошлых времен. Со слов Вятского купца Александра Егоровича Рязанцева и некоторых других лиц писано в 1863 г. // Тр. Вятск. учен. архивной комиссии. - Вып. I-II. -Вятка, 1913. - Отд. 3. - С. 1-21.
16. Моралев Иван Егорович. Некролог // Вятские губернские ведомости. -1849. - № 53. - Неофициальная часть.
17. Найденов Н. Воспоминания о виденном, слышанном и испытанном (напечатаны для лиц, принадлежащих и близких к роду составителя). Т. 1. - М., 1903.
18. Николаева Т.К. Династия Громозовых. Антон Чехов и Николай Коробов // Купечество вятское: из истории торговли, предпринимательства и благотворительности / ред.-сост. М. Судовиков, Т. Николаева. - Киров; Вятка, 1999. -С. 65-120.
19. Перхавко В.Б. История русского купечества. - М., 2008.
20. Прозоров А.А. Город Вятка и его обыватели: мемуары. - Киров, 2010.
21. Рева А.В. Из истории купеческих родов. Гусевы // Герценка: Вятские записки. Вып. 7. - Киров, 2004. - С. 85-86.
22. Серых А.А. «Мы ведь разных поколений, значит, во многом разных мировоззрений....»: коммуникативная практика поколений историков конца XIX начала XX в. // Изв. Самарского науч. центра Рос. академии наук. - 2010. -Т. 12. - № 6. - С. 56-62.
23. Сомов М.М. Описание Уфы // Оренбургские губернские ведомости. -1864. - Неофициальная часть. - 17 окт.
24. Ушаков А.С. Барин и купец. Очерки // Ушаков А.С. Из купеческого быта: Повести и очерки. Ч. 1. - М., 1862.
25. Ушаков А.С. Тарыкины // Ушаков А.С. Из купеческого быта. Повести и очерки. Ч. 1. - М., 1862.
80
