CC BY-NC-ND
53
И.Е. Тимерманис, Л.И. Евсеева, О.Д. Шипунова
КОММУНИКАТИВНОЕ ПРОСТРАНСТВО ЛЕГИТИМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ В УСЛОВИЯХ СЕТЕВОГО ОБЩЕСТВА
В статье анализируются информационно-коммуникативные ресурсы поддержания стабильности политической системы в контексте делибе-ративной демократии. Подчеркивается усиление значимости коммуникационной сети в легитимации политической системы, которое вызвано активизацией неформальных плебисцитарных механизмов, возникающих на базе новых сетевых отношений. Информационное давление медийных структур, неоднозначность политического дискурса в трансляции эмоциональных установок, оценок и смыслов придают процессу легитимации политической системы неконтролируемый стихийный характер, обусловленный глубинной динамикой ментальности. Выделена актуальность рефлексии оснований социального порядка в историческом и интерактивном плане с позиций социокогнитивного подхода.
Ключевые слова: политическая система, информационно-коммуникационная сеть, публичная сфера, социальный контроль, делиберативная демократия.
Легитимация политической системы предполагает ее признание и принятие широкими массами в различных социальных слоях. Политическая активность, эмоциональный отклик, мысли и убеждения каждого встроены семантически в коммуникативное пространство общества, которое образует невидимую сеть, проявляя себя явно в языковых и технических процессах передачи информации, но еще более неявно - на уровне трансляции смыслов и эмоциональных установок. Направить в нужное русло процесс признания власти с ее установками и неизбежными ограничениями - главная практическая задача политического управления.
В условиях стремительного развития информационно-коммуникационных технологий влияние способов коммуникации на
© Тимерманис И.Е., Евсеева Л.И., Шипунова О.Д., 2015
политическую составляющую социальных взаимодействий, установки и сознание человека приобретает особую актуальность1. Во второй половине XX в. телевидение уже выступает эффективным каналом трансляции массового социально-политического влияния2. В XXI в. сетевые информационно-коммуникационные отношения пронизывают политическую систему настолько, что начинают рассматриваться в качестве основного инструмента идентификации граждан, организации и координации политического участия элитарных и неэлитарных слоев общества3.
Распространение сетевой логики с помощью электронных технологий поддержания социальных связей выступает средством и продуктом современной глобализации общества, определяя динамику отношений в производстве, повседневной жизни, культуре и власти4. В этой связи комплексный анализ информационно-коммуникативных взаимодействий в контексте обеспечения легитимности и стабильности политической системы становится приоритетной задачей теории и практики социального управления.
В современной литературе панорама коммуникационной революции анализируется по трем направлениям: оперирование информацией - виртуальная реальность - социальное взаимодействие5. Коммуникации являются жизненно важной частью человеческого существования, отмечает Р. Дейберт. Любые изменения в способах коммуникации имеют существенные последствия для распределения власти внутри общества, связанные с пересмотром социальных ценностей, неизбежно влекущим за собой изменения в индивидуальном и политическом сознании граждан6.
В теории К. Дойча политическая система предстает как сложная сеть информационных потоков и коммуникативных связей, построенная по принципу обратной связи. Эффективность функционирования политической системы зависит от состояния ее коммуникационных сетей, количества и качества поступающей информации, особенностей процесса переработки, передачи и хранения цепи сообщений7.
Подчеркивая повышение интерактивности средств массовой информации вследствие внедрения новых сетевых технологий, Э. Тоффлер полагал, что к исходу XXI века информация и знания станут важнейшими ресурсами власти8. Современные информационно-коммуникационные технологии, согласно М. Ка-стельсу, - один из наиболее значимых факторов трансформации политической системы, которая сопровождается формированием электронных медийных структур власти. Характеризуя признаки складывающегося миропорядка, М. Кастельс отмечает противоре-
чие между глобальной деятельностью транснациональных корпораций и локальностью налогообложения, что лишает национальное государство пространства для маневра и реальных рычагов управления. Одновременно падает значение в жизни людей институтов и организаций гражданского общества, которые все больше утрачивают свою «легитимную идентичность»9.
Деятельность современных средств массовой информации как наиболее важных агентов информационного пространства, утверждает П. Норис, порождает три базовых эффекта, обеспечивающих прямую связь между ней и уровнем гражданской сознательности населения. «Эффект выбора» указывает на потенциальную возможность свободного выбора источника информации. «Медиаэффект» указывает на заинтересованность людей в политическом и гражданском участии, которое обусловлено новостной политикой средств массовой информации. «Эффект взаимодействия» выражен в интерактивности системы массовой информации, в возникновении устойчивой зависимости между получением информации и обретением политической гражданской позиции10.
Д. Волтон обращает внимание на то, что Интернет как коммуникативное средство провоцирует всплеск индивидуализма и резкое усиление неравенства. При этом быстрая передача огромного массива информации отнюдь не равнозначна улучшению качества коммуникации. Интернет в определенном смысле «проигрывает» радио и телевидению, которые в гораздо большей степени способствуют установлению и укреплению социальных отношений, обеспечивая простой и равный доступ к информации, создавая широкие возможности для воздействия на общественное мнение11.
Выделяя ключевое значение интерактивной динамики публичной сферы, Ю. Хабермас подчеркивает гласность, открытость, действенность общественного мнения. Дискурс, согласно Хабермасу, наиболее эффективная форма выражения коммуникативного действия в сетевом обществе12. Общество только кажется статичной суммой социальных институтов, отмечает коллектив авторов, пишущих под псевдонимом Tiggun. В действительности оно изо дня в день возрождается или творчески воссоздается с помощью определенных актов коммуникативного характера, имеющих место между его членами13.
Ориентация на демократические принципы как норму современной политики стимулирует интерес к смысловому контексту социальных взаимодействий, в основании которых лежат ценностные механизмы. Приоритет смыслового принципа социального регулирования сознательно-бессознательной динамики внутреннего мира
личности конкретизирован в социокогнитивном подходе14 представлением о контекстной модели, выступающей, с одной стороны, в виде дискурса, с другой - в виде субъективной ментальной модели.
В то же время повсеместное распространение «социальной виртуальности», когда представление о реальности становится гораздо важнее самой объективной реальности, Ж. Дюфрен относит к негативным последствиям развития Интернета, в числе которых подчеркивает сокращение реального общения людей, а также разрыв между индивидуальными возможностями и необходимостью осваивать огромные объемы информации. Характеризуя менталь-ность современного человека, Ж. Дюфрен отмечает его интеллектуальную пассивность и поверхностное восприятие15.
В коммуникативном пространстве современного социума информационные обмены образуют базовые предпосылки формирования устойчивой политической системы, которую характеризуют три основных типа коммуникации: личные, неформальные коммуникации; коммуникации через организации; коммуникации через средства массовой информации.
Общая цель политической коммуникации - взаимодействие субъектов политики путем обмена информацией в процессе борьбы за власть или ее осуществление и удержание. Эта цель реализуется путем целенаправленной передачи и избирательного приема информации.
Современная глобальная инфраструктура электронных средств сбора, хранения, обработки и передачи информации впечатляет масштабом влияния на систему социально-политических отношений. Первая (латентная) волна информации (с конца XIX в. по 50-е годы XX в.) лишь косвенно затронула политическую жизнь общества. Вторая волна фактически создала новую социальную реальность, которая требует совершенно новых типов организации, поведения, мотивации и этики16. Огромные массы людей нуждаются в рецептах поведения, которые позволяют быстро адаптироваться к новым формам общественной жизни. Получение информации воспринимается массовым сознанием как единственное надежное средство успеха, как механизм общественного регулирования.
Информационно-коммуникационная сеть политической системы, по К. Дойчу, включает службы приема информации, оценки и отбора информации, принятия решений, реализации решений и обратной связи. Вначале с помощью информационных служб, центров формирования общественного мнения собирается внешняя и внутренняя информация, которая не привязана жестко к последующей формулировке целей государственной политики. В этом
блоке происходят селекция, систематизация, первичный анализ и кодирование поступающих данных. Отобранная информация, прошедшая оценку и переработку, поступает в блок «памяти и ценностей», в котором она подвергается дополнительному преобразованию в соответствии с доминирующими ценностями, нормами, стереотипами, предпочтениями правящих кругов.
Правительство как субъект государственного управления мобилизует политическую систему путем регулирования информационных потоков и коммуникационных взаимодействий системы и среды, а также отдельных блоков внутри самой системы. Правительственные решения принимаются после получения итоговой оценки степени соответствия текущей политической ситуации основным задачам и целям государственной политики. Обратная связь играет в информационно-коммуникационной сети стабилизирующую роль. «Эффекторы» не только выполняют принятые решения, но и информируют о результатах реализации решений и о состоянии самой системы. Таким образом, новая информация через механизм «обратной связи» вновь попадает на «вход» и выводит всю систему на новый виток функционирования.
В коммуникационной сети политической системы транслируются три основных типа сообщений: а) технологические сведения, связанные с установлением и поддержанием контакта между элементами политической системы; б) информативные сведения, несущие основную смысловую нагрузку передаваемых сообщений; в) побудительные призывы, вызывающие желание или понимание необходимости каких-либо действий в соответствии с содержанием полученной информации. Вероятность успеха в процессе управления обществом обратно пропорциональна информационной нагрузке и запаздыванию реакции системы; зависит от величины приращения реакции на изменения, от способности структур власти видеть перспективу и предпринимать необходимые действия в случае появления угроз политической стабильности17.
Информационно-коммуникационная модель К. Дойча позволяет оценивать эффективность политических систем. Но в рамках данного подхода проблема эффективности взаимодействия коммуникатора и реципиента переносится исключительно на изучение различных каналов, средств и способов передачи информации, оставляя процессы восприятия и ответного поведения индивидов фактически вне поля зрения.
Однако информационная сеть предполагает не только обезличивание субъектов, но и способность граждан выбирать нужную им информацию. Энергию масс, активную, политически функциони-
рующую публичную сферу нельзя игнорировать ни в информационно-коммуникативном пространстве виртуальной реальности, ни в реальном историческом пространстве и времени.
Проблема легитимации политической системы на основе народного признания и доверия власти определена тем, что политический дискурс в интеракциях не является однозначным механизмом социального воздействия. Влияние на личностную гражданскую и политическую позицию связано с тесным переплетением сознательно воспринимаемой информации, неосознанных побуждений, стихийно действующих факторов (в виде индивидуального жизненного опыта, условий существования, культурного и социального окружения). Аудитория не может рассматриваться как пассивный объект политического воздействия. Она относится избирательно ко всем видам внешнего воздействия, принимая и усваивая одно и отвергая другое. Объективно хороший информационный материал может оказаться на деле гораздо менее эффективным, чем могли ожидать коммуникаторы, владельцы системы массовой информации. Аудитория может просто не воспринимать информацию или воспринимать ее искаженно. В результате вместо убеждения информационный материал будет служить лишним усилителем имеющихся взглядов, отношений, установок, побуждающих к действиям.
Для сетевых коммуникаций характерны: децентрализация, гибкость, подвижность, изменчивость форм и конфигураций; легкость и быстрота создания и распада структур; открытость, общедоступность ресурсов сети; равноправие участников сети. В мире сетевых структур наряду с государством, глобальными «сетями» и индивидами существуют сообщества, которых объединяет «идентичность сопротивления». Для таких сообществ характерны про-тестные настроения и минимальная включенность в традиционные гражданские структуры. В перспективе некоторые из них смогут, преодолев идентичность сопротивления, перейти к «идентичности, устремленной в будущее». Это позволит им создать новое гражданское общество и новое государство. Подобным потенциалом обладают женские и экологические ассоциации, а также религиозные, национальные и территориальные объединения, тем более что территориальная самобытность и рост ее общемировой активности ведут к возвращению на историческую сцену «городов-государств»18.
Проблемный характер процесса легитимации политической системы определен противоположными векторами мотивации: свободы и необходимости. Тотальный контроль публичной сферы посредством влияния на сознание личности в сочетании с при-
знанием свободы воли в выборе гражданской позиции составляют контекстное основание легитимации политической системы через народное признание, принятие и доверие власти.
В коммуникативном пространстве легитимации власти политический дискурс, несущий интерсубъективное содержание, выполняет свои социальные функции, мотивируя и продуцируя ментальные процессы. Действенность общезначимого смысла обнаруживается именно в процессах постоянного «субъективирования», преломления, персонификации его значения в живой мысли. Политический дискурс вводит шкалу оценок, но предполагает подспудное отнесение к нормам и определенную свободу в оценке событий и самооценке. Именно установка на отнесение к ценности в подсознании индивидуума лежит в основании внутреннего и косвенного социального контроля публичной сферы в стихийном процессе самоорганизации общности вокруг некоторой политической платформы. Инварианты жизненного мира личности в этом случае естественным образом (интуитивно) соотносятся с дискурсом как непременным коммуникативным условием понимания в интеракциях, формируя мотивационный комплекс. Человек, достигая понимания ситуации, совершая оценку, принимает или не принимает ту или иную политическую позицию.
Интерсубъективные практики в социально-политическом пространстве опираются на общезначимость передаваемого содержания. Однако в современном мире сетевые структуры информационного общества делают весьма неопределенным правдоподобие передаваемого содержания, а также его восприятие, понимание и эмоциональное принятие субъектом или сообществом. Акт «принятия», отмечает Д.И. Дубровский, осуществляется двумя ментальными механизмами («санкционирующими регистрами»)19. Первый определяет саму возможность понимания, фиксируя потенциальные смысловые границы, без чего в принципе не может осуществиться акт «принятия» ценности содержания. В сетевом обществе адекватность понимания осложняется распространением технологии обмана и самообмана. По мере развития и распространения электронных средств массовой коммуникации киберпро-странство продуцирует псевдоустановки, подменяющие объективные критерии реальности, свойственные традиционному здравому смыслу. Внедряемые в массовое сознание клише, трафареты моды, символы веры, несмотря на свою абсурдность, тоже обладают свойством общезначимости для большого числа людей.
Однако и понимание как базовая рациональная операция со сложной когнитивно-коммуникативной структурой не гарантирует акта «принятия», следствием которого выступает глубокое убежде-
ние в правильности выбранной позиции и доверие власти. Второй механизм, санкционирующий эмоциональное «принятие» (или «непринятие»), опирается на подсознательные ценностные установки, представленные набором расплывчатых критериев, в соответствии с которыми субъект различает реальное-нереальное, правдивое-лживое, фиксирует справедливое, полезное, красивое и т. д.
Категория ценности, с одной стороны, указывает на четкую границу субъективности и интерсубъективности в социальной практике, с другой - на устранение этой границы в процессе личностного самоопределения. За потребностью самоидентификации стоит соединение психосоциальных (архетипических) и социокультурных (ценностных) факторов в некоторой норме коммуникации, освященной, как правило, традицией и укорененной в дискурсивной практике общения и социальном поведении. Поскольку ценности имеют исторически обусловленный контекст, в интеракциях требуется постоянное уточнение дискурса ценностей.
Установка на делиберативную политику в публичной сфере указывает на скрытый социальный контроль действий и мыслей индивида, который осуществляется через следование признанным нормам. Норма имеет обязательный характер императива, подчеркивает Xабермас, однако притязание нормы на общезначимость проблематично. Императивная этика упускает даже в моральной аргументации более глубокое экзистенциально-ценностное измерение оправдания власти20.
В современном обществе нельзя не учитывать неформальные плебисцитарные механизмы, возникающие на базе новых сетевых отношений, стимулированные трансформацией ценностей вследствие противоположных процессов глобализации и глокализации. В связи с этим проблематизируется представление о социальном порядке. Рефлексия неявных механизмов социальной самоорганизации - в частности социального кодирования, персонификации значений и ценностей, взаимосвязи ментальных и культурных структур в социальной динамике - оказывается на первом плане актуального анализа условий легитимации политической системы.
Целенаправленные контакты между людьми, обладающими разнообразными знаниями, сведениями, сообщениями, соединяют разные уровни политической системы и дают возможность институтам власти выполнять свои специфические функции по управлению обществом. В этом плане информация выступает и как предпосылка действий любого политического субъекта, и как его важнейший ресурс, позволяющий эффективно взаимодействовать в политической сфере ради достижения своих целей.
Сегодня отчетливо ощущается резкое усиление значимости коммуникационной сети в политической сфере. Неявное политическое влияние на сознание личности и формирование его гражданской и политической позиции осуществляется в сетевом формате на основе декларации свободы выбора. Презумпция свободы выбора как главная ценность демократии создает особые и весьма противоречивые требования к организации коммуникативного пространства легитимации политической системы.
В современной установке на делиберативную демократию необходимо органичное сочетание индивидуальной свободы и, одновременно, политической установки на тотальный контроль публичной сферы. Сочетание противоположных векторов мотивации делает тотальный контроль публичной сферы недостижимым идеалом. Персонификация смыслов и ценностей в процессе личностного самоопределения в политической ситуации остается непрозрачным «черным ящиком» даже в условиях полной информационной открытости сетевого общества.
Информационная революция, происходящая в современном мире, сопровождается проникновением коммуникации во все сферы жизнедеятельности, вызывая глобальные социальные и политические трансформации. Коммуникации формируют и форматируют культурно-политическое пространство, транслируя и заново создавая его первичные и вторичные параметры. В подобной ситуации власть и влияние начинают принадлежать тем, кто способен создавать новые культурные коды, необходимые социальному субъекту (как общности, так и каждому индивиду) в процессах адекватного отражения реальности и выработки сознательных решений21.
Политическая система, сохраняя влияние, в определенном смысле лишена власти, поскольку и в традиционном, и в информационном обществе она оказывается вписанной в семантику культурных кодов, на основе которых люди и институты организуют жизнь и принимают решения, в том числе политические.
Примечания
1 См.: Naisbitt J. Megatrends 2000: Ten New Directions for the 1990s. N. Y.: William & Morrow Company, Inc., 1990.
2 См.: McLuhan M. The Timid Giant // Understanding Media: the Extensions of Man. L.: Sphere Books Limited, 1967. P. 329-343.
3 См.: Соловьев А.И. Коммуникация и культура: противоречия поля политики // Полис. 2002. № 6. С. 7.
4 См.: Кастельс М. Могущество самобытности // Новая постиндустриальная волна на Западе. М., 1999. С. 296-297; Бодрунова C.C. Имидж государства - критерий прикладной оценки политической кондициональности // НТВ СПбГПУ: Гуманитарные и общественные науки. 2013. № 4 (184). С. 38-42; Тараканова Т.С. Особенности информационно-коммуникационных технологий в концепции делиберативной демократии // Там же. 2012. № 1 (141). С. 28-32.
5 См.: Тихонова С.В. Коммуникационная революция сегодня: информация и сеть // Полис. 2007. № 3. С. 53.
6 См.: Deibert R.J. Parchment, Printing, and Hypermedia: Communications in World Order Transformation. N. Y.: Columbia Univ. Press, 1997.
7 См.: Deutsch K. The Nerves of Government Modesl of Political Communication and Control. N. Y., 1963.
8 См.: Toffler A. The Third Wave. N. Y.: William Morrow, 1980. P. 448.
9 См.: Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture. Oxford; Mal-den, MA: Blackwell, 1st ed. 1996-1998, 2nd ed. 2000-2004.
10 См.: Norris P. A Virtuous Circle: Political Communication in Postindustrial Societies. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 2000. P. 420.
11 См.: Wolton D. Internet et après?: Une théorie critique des nouveaux médias. P.: Flammarion, 2000.
12 См.: Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие / Пер. с нем. под ред. Д.В. Скляднева. СПб.: Наука, 2001. С. 91-92.
13 Tiggun: Kybernetik und Revolte. Zürich; Berlin, 2007.
14 См.: Dijk T.A. van. Discourse and context: A sociocognitive approach. N. Y.: Cambridge Univ. Press, 2008. P. 267.
15 См.: DufresneJ. Après l'homme... le cyborg? Sainte-Foy, 1999.
16 См.: Boom in large-size.TV sets continuing // Business Japan. Tokyo. 1988. Vol. 33. № 10. P. 16-17.
17 См.: Deutsch K.W. Politische Kybernetik: Modelle und Perspektiven. Freiburg, 1969.
18 См.: Materials for an Exploratory Theory of Network Society // The British Journal of Sociology. 2000. № 51. P. 5-14.
19 См.: Дубровский Д.И. Актуальные аспекты проблемы интерсубъективности // Естественный и искусственный интеллект: методологические и социальные проблемы / Под ред. Д.И. Дубровского, В.А. Лекторского. М.: Канон +, 2011. С. 129-148.
20 См.: Хабермас Ю. Проблема легитимации позднего капитализма. М.: Праксис, 2010. С. 172-175.
21 См.: Гура В.А., Сафонова А.С., Шипунова О.Д. Коды истины в истории культуры // Вопросы культурологии. 2010. № 6. С. 53-58; Горбатова Н.В., Станкевич Л.Т. Информационные технологии: Виртуальные мифы и политическая реальность России // Гуманитарные технологии и политический процесс в России. СПб., 2001.
