CC BY
335
Н.А. Власенко
Власенко Николай Александрович — доктор юридических наук, профессор, главный научный сотрудник
Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации
Коллизии в праве как объект современного научного познания
Ситуация в науке. Качество исследований. Проблему коллизий в праве, правовом регулировании, по-другому — правовой коллизионности, нельзя отнести к теме «полузабытой», мало интересующей ученых-правоведов либо вообще неактуальной.
Справедливости ради надо сказать, что в советское время теоретические основы коллизий, главным образом, изучались наукой международного частного права (Л.А. Лунц и др.). Затрагивали проблему коллизий и специалисты в сфере международного публичного права (Г.В. Игнатенко, Н.В. Миронов и др.).
Общей теорией права вопросы коллизий юридических норм практически не исследовались либо исследовались недостаточно. Здесь как исключение работа А.А. Тилле «Время, пространство, закон» (М., 1965). Фрагментарно, в связи с какими-то иными темами, отдельные авторы также касались теоретических основ коллизий в праве (В.Н. Кудрявцев, С.С. Алексеев, А.Ф. Черданцев, В.П. Малков и др.).
После принятия Конституции РФ проблематика коллизионности права стала крайне важна, практически необходима1. В последние десятилетия по проблемам коллизий в праве защищено более десяти кандидатских диссертаций2. Большинство их них отраслевого характера. Докторские диссертации также данную проблему не обходят стороной3.
К вопросу качества исследований. Некоторые труды в сфере коллизионной проблематики поражают своей некомпетентностью, иногда, к сожалению, сопровождаемы неоправданной, неоткуда взятой уверенностью в своем понимании единственно верной истины. Приходится сожалеть об этом еще и потому, что явление уверенности в своих небывалых способностях и возможностях — признак современной науки, в том числе юридической — без сомнения.
1 На это со всей определенностью обратил внимание Ю.А. Тихомиров. См.: Ю.А. Тихомиров. Коллизионное право. М., 2000.
2 См., например: Буяков А.Ю. Юридические коллизии и способы их устранения: дис. ... д-ра юрид. наук. Саратов, 1999. 227 с.; Гончаров Р.А. Механизм разрешения юридических коллизий: дис. ... канд. юрид. наук. Тамбов, 2006. 247 с. Библиогр.: с. 226—247. Прохоренко В.И. Правовые коллизии при совершении сделок с жилыми помещениями: дис. ... канд. юрид. наук. Тверь , 2007. 195 с.; Синица И.В. Коллизии в российском праве: на примере норм гражданского и налогового права: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2007 169 с.; Занина М.А. Коллизии норм права равной юридической силы: понятие, причины, виды: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2008. 161 с.; Петров А.А. Иерархические коллизии в праве: дис. ... канд. юрид. наук. Красноярск, 2009. 204 с.; Сибилева С.В. Коллизии в публичном праве: дис. ... канд. юрид. наук. М., 2009. 174 с.; Чуличкова Е.А. Межотраслевые коллизии уголовно-правовых норм с охранительными нормами права иной отраслевой принадлежности: дис. ... канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2011. 165 с.; Шестерякова И.В. Международные трудовые нормы и трудовое право России: их соотношение и коллизии: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2011. 384 с.; Халак О.А. Юридические коллизии в правовом регулировании статуса бездомных после освобождения из мест лишения свободы: дис. ... канд. юрид. наук. Владимир, 2012. 185 с.; Юдин А.И. Юридические коллизии и механизм их разрешения : теоретико-правовой аспект: дис. ... канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2013. 158 с.
3 Белоусов С.А. Законодательный дисбаланс (доктрина, теория, практика). Саратов, 2015.
Е.В. Шестакова (к.ю.н.) в статье «Коллизии в сфере налогообложения», представленной в журнале «Налоги», пишет следующее: «следует также обратить внимание, что единой точки зрения в отношении коллизий в правовых нормах на сегодняшний день не существует. Видимо, правильно сказать о коллизиях норм права, а не коллизиях в нормах». И тут автор просто «режет»: «Так, нельзя согласиться с М.И. Байтиным (в тексте Бантин), который указывает, что коллизионные правовые нормы — это разновидность специальных норм права, издаваемых с целью устранения коллизий, возникающих между юридическими предписаниями. Нельзя согласиться с данной точкой зрения по следующим основаниям: коллизии возникают вне зависимости от наличия или отсутствия специальных правовых норм; специальные правовые нормы часто порождают новые коллизии...»1.
Дело автора — с кем соглашаться в науке, а с кем нет. Дело автора — кого критиковать, и здесь научные заслуги или просто жизненные, в общем, значения не имеют. Но, по крайней мере, фамилия ученого не должна искажаться. Теперь по существу. Открываю книгу М.И. Байтина «Сущность права (современное нормативное правопонимание на грани двух веков)» и буквально читаю следующее: «Коллизионные правовые нормы — это разновидность специализированных норм права, издаваемых в целью устранения коллизий, возникающих между юридическими предписаниями»2.
Во- первых, М.И. Байтин цитирует работу автора этих строк — «Коллизионные нормы в советском праве» (Иркутск, 1984), о чем можно было указать Шестаковой Е.В. Там сказано буквально следующее: «Коллизионные нормы — особая разновидность специализированных норм, принимаемых с целью устранения коллизий, возникающих между юридическими предписаниями»3. Корректнее было бы обрушить меч критики на данную книгу, и, соответственно, автора этих строк. Но и это можно простить Е.Д. Шестаковой: в конце концов, кого «ущипнуть», исследователь выбирает сам. Но, и в чем вся загвоздка, М.И. Байтин, как автор этих строк, речь ведет о коллизионных нормах как разновидности специализированных норм, но никак не о специальных.
В некоторых исследованиях проявляется небрежность использования понятия коллизий в праве. Обратимся к автореферату докторской диссертации на тему «Законодательный дисбаланс (доктрина, теория, практика)», автором которой является С.А. Белоусов. Диссертация посвящена достаточно интересной и актуальной теме — диспропорциям развития законодательного массива. Между тем, автор допускает ряд скоропалительных, на мой взгляд, высказываний в части характеристики коллизий в праве. Например, пишет следующее: «Проблема коллизий в праве и в системе законодательства как форме его выражения, безусловно, весьма актуальна и достаточно обстоятельно исследована в юриспруденции как на общетеоретическом, так и отраслевом уровне. Однако, коллизии в праве не исчерпывают всех форм и типов проявления дисбаланса»4.
Если строго следовать мысли автора, то получается, что коллизии существуют в праве и «в системе законодательства как форме его выражения». Однако, коллизии — это логико- языковый феномен, в основе которого — логическое противоречие норм как результат человеческих высказываний. Словом, если следовать идеям автора, то такой дисбаланс затрагивает глубины построения системы права. Законодательство же в теории права принято рассматривать как форму выражения права, то, что лежит на поверхности, что можно, образно говоря, прочитать, потрогать. Коллидирующие нормы, с точки зрения языкового качества, могут быть изложены безупречно, так часто и бывает, и одновременно конфликтовать между собой, претендуя на урегулирование одной фактической ситуации. Таким образом, коллизия норм и законодательный дефект — не одно и то же. И это вопрос принципиальный5.
Теперь о мысли автора о том, что «коллизии в праве не исчерпывают всех форм и типов проявления законодательного дисбаланса». Здесь как минимум две неточности. Во-первых, коллизии в праве — не всегда дисбаланс, то есть не всегда явление отрицательное. Конкуренция норм, как технико-правовое средство правового регулирования, не является дефектом права и к законодательному дисбалансу вряд ли имеет отношение. Кроме того, коллизии в праве, как отмечалось, вряд ли характеризуют законодательный дисбаланс. Даже если это и так, то коллизии в праве — явление, далеко выходящее за пределы системы права и системы законодательства, ибо конфликты между юридическими нормами и положениями актов официального толкования охватывают разные ступени правового массива.
Данные иллюстрации говорят в пользу того, что использование категорий «коллизии в праве», «коллизии в системе права», «коллизии актов толкования» и т. д. имеют строгое содержание, определенное их природой.
1 Шестакова Е.В. Коллизии в сфере налогообложения // Налоги. 2016. № 1. С. 40—43.
2 Байтин М.И. Сущность права (современное нормативное правопонимание на грани двух веков). Саратов. 2001. С. 236.
3 Власенко Н.А. Коллизионные нормы в советском праве. Иркутск, 1984. С. 55, 97.
4 Белоусов С.А. Законодательный дисбаланс (доктрина, теория, практика). Саратов, 2015. С. 29.
5 Подробнее о разграничении дефектов системы права и системы законодательства см., например: Власенко Н.А. Логико-структурные дефекты советского права // Правоведение. 1991. № 3.
И .А. Стародубцева критикует автора этих строк в том, что он относит коллизионные нормы к способам устранения коллизий. Стародубцева, как следует из текста ее книги, прежде поддерживает автора этих строк в том, что коллизионные нормы подразделяются им на следующие виды — темпоральные, пространственные (территориальные), иерархические и содержательные. Затем пишет, что трудно согласиться (с тем, что коллизионные нормы — способ устранения коллизии — Н.В.), поскольку коллизионная норма только определяет, какой нормативный акт применять в случае их противоречия, но сама коллизия при этом не исчезает. Она остается до тех пор, пока не будет устранена иным способом (внесение изменений и дополнений в нормативный правовой акт, признанием нормы неконституционной и др1. Предлагаю разобраться.
Содержательные коллизии — это противоречия между общей и специальной (исключительной) нормами. Иногда такое противоречие норм называют, как отмечалось, конкуренцией. Существо таких противоречий в следующем. Общие нормы призваны регулировать общественные отношения в целом, специальные же регулируют подвид или же часть этого отношения. Иначе говоря, объем регулирования специальной нормы находится в рамках объема общей правовой нормы. Конкурирующие нормы чаще всего обладают одинаковой юридической силой (характерный пример — специальные составы в УК РФ). Особенностью таких коллизий является то, что «накал», столкновение норм здесь невелико; здесь не противоречие, а скорее различие в основе природы конфликта; правило lex specialis — специальная норма имеет приоритет, и конфликт исчерпан. Аналогичное можно сказать и о иерархической коллизии.
О термине коллизионное право. О коллизиях правовых ценностей. Что сегодня представляет собой коллизионное право? Коллизионный механизм в системе права?
Думаю, что с той поры как я задавался этим вопросом — ничего не изменилось. Конечно, нельзя не замечать, что господствующее либеральное мышление, энтузиазм отдельных, прежде всего, молодых ученых, часто не основанный на детальном изучении проблематики, привнесли в это понятие (коллизионное право) дополнительное содержание.
Вообще категория коллизионное право, по существу, перенесена, и вряд ли удачно, из лексики международного частного права, впервые официально прозвучала в Конституции 1993 г.
С моей точки зрения, этот термин не совсем удачный, и это особенно очевидно, когда речь идет об его использовании относительно системы права Российской Федерации. В отечественной науке сложилось традиционное понимание отрасли права, в основе которого видовое («окрашенное красками», образно говоря) понимание данного феномена как систематизированных однородных норм (гражданское, уголовное, трудовое и др.). А тут Конституция преподносит неожиданность — коллизионное право, то есть универсальные принципы, свойственные правовой системе в целом, и, соответственно, каждой отрасли, называют правом. Если следовать логике составителей Конституции, то нужно выделить пробельное право, оперативное право или право оперативных норм и т. д. иначе говоря, каждая из специализированных групп норм может претендовать на универсальную отраслевую характеристику. В научном и практическом смысле такая попытка, возможно, была бы полезной. Однако возникает вопрос — где взять столько предписаний в любой из указанных сфер, чтобы назвать полновесной, пусть унифицированной, отраслью (или подотраслью). Вот и начинается новаторство по принципу «тащи туда все, что хоть как-то можно пристроить» для оправдания идеи. Ю.А. Тихомиров в учебнике «Коллизионное право» включил, на мой взгляд, много того, что к коллизионному праву, как его не толкуй, вряд ли относится.
Много споров среди юристов вызывают поправки к Закону о КС РФ, вступившие в силу в декабре 2015 г., которые были внесены документами от всех четырех фракций и сенатором А.В. Клишасом. Речь идет о полномочиях КС РФ признавать невозможным исполнение в России решений международных судов, если они нарушают принципы верховенства Конституции РФ, «несовместимы с обязательствами РФ по международному праву».
Для коллизионного права данный вопрос не нов, как это иногда представляют. Он упирается в проблему ратификации международных документов, в частности, Европейской конвенции о правах человека. Очевидно одно, что вопрос о соотношении национальных и правовых систем является суверенным для любого государства. Однако, если государство ратифицирует международный пакт, то вопрос об его исполнении или неисполнении вряд ли стоит, также как о средствах и объеме исполнения. Не исключаю, что эта проблема может и должна обсуждаться в юридической науке и, в частности, в плоскости изменения правовых оценок как официальных, так и неофициальных. Надо сказать, что эксперты Европейской комиссии за демократию через право (Венецианской комиссии) в своем большинстве изменений в Закон о Конституционном Суде не поддержали2.
1 См.: Стародубцева И.А. Коллизии конституционного законодательства на уровне субъектов РФ. Воронеж, 2004. С. 84.
2 Подробнее см.: Корня А. Обязаны выполнять // Ведомости. 2016. 13 февраля; см. также: Чуракова О, Козлов А. Конституция превыше всего // Ведомости. 2015. 18 ноября.
Методология исследования феномена. Дальнейшее изучение специфики коллизий юридических предписаний, в том числе юридических норм, нормативных правовых позиций, правоположений и др. правовых регуляторов, предполагает эффективное методологическое средство. Современный период, как отмечалось, период господства либерального мышления, характеризуется рассветом предложений по новым методологическим подходам. К сожалению, дискуссия о новых методах, способных сделать прорыв в теоретико-правовых исследованиях, пока мало что дало, если не сказать больше. Это отдельная тема. Другое дело, системный подход, которым активно увлеклись с конца 60-х годов прошлого века по 70-е годы и более, принес в юридическую науку много полезного. Право стали представлять как сложное, полиструктурное системное образование, обладающее всеми основными свойствами, присущими системам вообще. Одним из важнейших признаков правовой системы авторы справедливо называли ее организованность и упорядоченность элементов, ее составляющих, которая зависит от различного рода факторов, в частности, от качества связей и отношений в данном системном образовании.
Усиливающийся уровень специализации компонентов, целесообразность и эффективность межблоковых связей придают системе права качество самоорганизующегося и самонастраивающегося образования. Центральным звеном правовой системы является система права как комплекс правовых отраслей. Безусловно, ни одна система, в том числе такая живая как право, не может функционировать в идеальном состоянии. Этому, как подсказывает системный подход, противостоят так называемые «возмущения», как внутренние, так и внешние. Результатом этого является бурное образование, где-то хаотичное появление новых отраслей права, дифференциация уже сложившихся (гражданское право, финансовое право, конституционное право и др.). В последние годы это хорошо было видно в процессе обновления Номенклатуры специальностей в юриспруденции. Комиссией ВАК РФ было принято решение опубликовать все материалы дискуссий по этому непростому вопросу. Эти дебаты ярко отразили уровень динамики системы права1.
В потоке новообразующихся отраслей и дифференциации существующих неизбежны противоречия, коллизии норм права. Системный подход подсказывал (в чем ценность работающей методологии!): ни одна система «не безразлична» к возмущениям, поэтому в ней имеются системосохраняю-щие факторы, к таковым относятся: правотворчество, коллизионное право, судебная практика и др. С.С. Алексеев с позиции теории систем блестяще исследовал структуру советского права. В связи со сказанным выше писал: «Неразвитая правовая система представляет собой только более или менее организованное целое. Однако по мере развития и усложнения правового регулирования, обусловленного развитием объективных общественных процессов, и, следовательно, по мере возрастания необходимости внутренней юридической согласованности норм в результате законодательной деятельности государства происходит накопление правовой системой таких норм, которые свойственны органичному целому»2.
Итак, коллизионные нормы — один из способов разрешения коллизий правовых предписаний. Однако именно он наиболее универсален и не предполагает правотворческих действий, то есть нор-мотворческий механизм «отдыхает», бездействует. Данные правовые регуляторы не всегда снимают коллизионную проблему, о чем отмечал еще В.В. Лазарев3. Теория систем или системный подход, о чем шла речь выше, объясняет это тем, что ни одна система «не безразлична» к возмущениям, появившемуся хаосу. В целях противодействия этому в системах, в том числе системе права, имеются системосохраняющие факторы. В системе права одним из таких системосохраняющих факторов выступают коллизионные нормы. Их наличие характеризует право как высокоорганизованную систему, обладающую качеством «частичного саморегулирования». Коллизионные предписания — важнейший компонент системы права, важный гарант эффективного правоприменения. Коллизионный механизм «живет» в системе права, можно сказать и шире — правовая система не требует затрат на реализацию и предполагает лишь необходимую квалификацию правотворцев и правоприменителей.
Абстрактные коллизии как условия неопределенности правового регулирования. Неопределенность праворегулирования — одна из главных негативных качеств права. это своего рода несовершенство права, дефект выражения воли нормоустановителя в процессе правотворчества. Неопределенность в праве справедливо порождает у адресатов юридического регулирования правовой нигилизм4. Что может быть хуже этого в правовом государстве? В некоторых случаях так называемые абстрактные коллизии очевидны. Они становятся фактическими при появлении жизненных обстоя-
1 См.: Власенко Н.А., Мацкевич И.М. Модернизация специальностей в юриспруденции. М., 2012; Мацкевич И.М., Власенко Н.А. Паспорт специальностей научных работников по юриспруденции. М., 2016.
2 Алексеев С.С. Структура советского права. М., 1975. С. 12—13; Алексеев С.С. Советское право как система: методологические принципы исследования // Советское государство и право. 1974. № 7. С. 11—17. Данная работа — образец иллюстрации роли нового неполитического подхода в правовых исследованиях.
3 Лазарев В.В. Применение советского права. Казань, 1972. С. 52—53.
4 Подробнее см.: Власенко Н.А. Проблемы правовой неопределенности: курс лекций. М., 2016. С. 58—59; и др.
тельств. К сожалению, законодатель часто «молчит» и по каким-либо причинам не реагирует на сложившиеся ситуации в правовом регулировании. Сошлемся на пример.
В современной арбитражной практике возникла неопределенность относительно возможности банкротства иностранных граждан в соответствии с Федеральным законом от 26.10.2002 № 127-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве)» (далее — Закон о банкротстве). Закон о банкротстве не устанавливает, можно ли применять его нормы к иностранным гражданам.
Дело в том, что Закон о банкротстве (ст. 1) регулирует, в том числе отношения, связанные с несостоятельностью (банкротством) граждан. Под должником данный Закон (ст. 2) понимает, в том числе гражданина, неспособного удовлетворить кредитора по денежному обязательству и (или) исполнить обязанность по уплате обязательных платежей в течение срока, установленного в данном Законе.
Таким образом, Закон о банкротстве не связывает определение понятия гражданина- должника с наличием у него статуса гражданина Российской Федерации.
Закон о банкротстве содержит лишь положения о возможности трансграничного банкротства в России (ст. 29), допускает участие иностранных кредиторов в российских процедурах банкротства (п. 5 ст. 1), признает на территории Российской Федерации решения судов иностранных государств по делам о несостоятельности (банкротстве) в соответствии с международными договорами Российской Федерации, а при отсутствии международных договоров Российской Федерации признает решения судов иностранных государств по делам о несостоятельности (банкротстве) на территории Российской Федерации на началах взаимности, если иное не предусмотрено федеральным законом (п. 6 ст. 1).
Как видно, оперирование понятием «гражданин» без так называемой привязки или конкретизации в судебной практике вызвало немало споров. Единого подхода пока нет. По мнению одних, Закон о банкротстве исключает применение его норм к лицам, не имеющим гражданства РФ. По мнению других, в Законе о банкротстве под должником не подразумеваются только граждане РФ и отсутствие специального закона о трансграничном банкротстве не говорит о полном пробеле в данной ситуации, подлежащей правовому регулированию.
Последний подход представляется более верным. Так, в п. 5 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 13.10.2015 № 45 «О некоторых вопросах, связанных с введением в действие процедур, применяемых в делах о несостоятельности (банкротстве) граждан» разъяснено, что дело о банкротстве гражданина, в том числе индивидуального предпринимателя, рассматривается арбитражным судом по его месту жительства (пункт 1 статьи 33 Закона о банкротстве).
Пленум Верховного Суда РФ разъяснил, что место жительства гражданина, в том числе индивидуального предпринимателя, может подтверждаться документами, удостоверяющими его регистрацию в органах регистрационного учета граждан Российской Федерации по месту жительства в пределах Российской Федерации, или выпиской из единого государственного реестра индивидуальных предпринимателей (пункт 1 статьи 20 ГК РФ, часть четвертая статьи 2 и часть вторая статьи 3 Закона Российской Федерации от 25.06.1993 № 5242-1 «О праве граждан Российской Федерации па свободу передвижения, выбор места пребывания и жительства в пределах Российской Федерации», пункт 2 статьи 5 и статья 6 Федерального закона от 08.08.2001 № 129-ФЗ «О государственной регистрации юридических лиц и индивидуальных предпринимателей»).
Законодательная неопределенность уже более 2-х десятков лет существует в сфере такой деликатной темы как трансплантация органов и (или) тканей человека. Время от времени в правоприменительной практике данная проблема ярко вспыхивает, потом гаснет. Нет фактической ситуации, нет жалоб — нет и актуальности. Между тем, правовая неопределенность в части согласия донора или его родственников на трансплантацию органов и тканей человека, на наш взгляд, на абстрактном уровне остается, и появление фактической ситуации порождает жалобы в Конституционный Суд. Речь идет о положениях ряда нижеследующих федеральных законов. Условия и порядок трансплантации органов и (или) тканей у трупа с целью их пересадки нуждающемуся реципиенту установлены Законом РФ от 22.12.1992 № 4180-1 «О трансплантации органов и (или) тканей человека» (далее — Закон о трансплантации). В ст. 8 данного Закона сказано, что изъятие органов и (или) тканей у трупа не допускается, если учреждение здравоохранения на момент изъятия поставлено в известность о том, что при жизни данное лицо либо его близкие родственники или законный представитель заявили о своем несогласии на изъятие его органов и (или) тканей после смерти для трансплантации реципиенту. Это положение кратко называют презумпцией согласия. Буквальное толкование позволяет сделать вывод, что изъятие органов или тканей у трупа для пересадки их реципиенту всегда возможно, если несогласие не выражено. Иначе говоря, дозволено всегда, если не сказано иное.
В более позднем ФЗ «О погребении и похоронном деле» от 12.01.1996 № 8- ФЗ (далее — Закон о погребении) в ст. 5 п. 1 закреплено право умершего гражданина на достойное отношение к телу умершего, осуществляемое в полном соответствии с волеизъявлением умершего, если не возникли обстоятельства, при которых исполнение волеизъявления умершего невозможно, либо иное не установлено законодательством Российской Федерации, а именно выраженное в присутствии свидетелей или в письменной форме:
согласие или несогласие быть подвергнутым патолого-анатомическому вскрытию;
согласие или несогласие на изъятие органов и (или) тканей из его тела; быть погребенным на том или ином месте, по тем или иным обычаям или традициям, рядом с теми или иными ранее умершими; быть подвергнутым кремации;
о доверии исполнить свое волеизъявление тому или иному лицу.
Кроме того, в п. 3 данной статьи сказано, что в случае отсутствия волеизъявления умершего право на разрешение действий, указанных в пункте I настоящей статьи, имеют супруг, близкие родственники (дети, родители, усыновленные, усыновители, родные братья и родные сестры, внуки, дедушка, бабушка), иные родственники либо законный представитель умершего, а при отсутствии таковых иные лица, взявшие на себя обязанность осуществить погребение умершего. Словом, данная презумпция предполагает безусловное согласие донора либо его родственников или близких на изъятие органов или тканей для пересадки.
Итак, видно, что неопределенность правового регулирования в вопросах трансплантации человеческого материала решается неоднозначно: конкурируют две презумпции — презумпция абсолютного и испрошенного. Можно сказать, больше здесь коллидируют технологии правового регулирования, в основе которых дозволение, если нет персонального несогласия и, наоборот, запрет, если нет персонального согласия.
Аргументы в пользу решения коллизии:
ФЗ о погребении и похоронном деле был принят позднее (1996) ФЗ о трансплантации человеческих тканей (1992). Если следовать принципу - последующий закон по тому или иному вопросу отменяет действие предыдущего (lex posteriori derogate legi priori), то преимущество имеет ФЗ, принятый в 1996 году.
Более того, этот закон принят после принятия Конституции РФ, что говорит, по крайней мере, о повышенном авторитете Закона 1996 года.
Однако, есть и другой подход, основанный также на коллизионном принципе — lex specialis. Закон о трансплантации является по отношению к Закону о погребению специальным и, следовательно, имеет преимущество. Что важно? Важно то, что возникает коллизия между коллизионными принципами — хронологическим и специальным. Какой из них имеет преимущество? Юридической науке и практике давно известно, что специальное предписание наиболее авторитетно1.
В Конституционный Суд РФ поступило два запроса на предмет оценки конституционности ст. 8 Закона трансплантации. 4 декабря 2003 г. КС РФ в Определении № 459 «Об отказе в принятии к рассмотрению запроса Саратовского областного суда о проверке конституционности статьи 8 Закона Российской Федерации «О трансплантации органов и (или) тканей человека» сделал вывод об отсутствии неопределенности в данном вопросе, констатируя, что оспариваемая в запросе Саратовского областного суда статья 8 Закона Российской Федерации «О трансплантации органов и (или) тканей человека», содержащая формулу презумпции согласия на изъятие в целях трансплантации органов (тканей) человека после его смерти, сама по себе не является неясной или неопределенной, а потому не может рассматриваться как нарушающая конституционные права граждан. Мотивация КС РФ в тот период была достаточно проста — негуманность задавать такого рода вопросы родственникам практически одновременно со смертью человека и состояние медицины в стране, неспособной обеспечить выяснение воли указанных лиц в столь короткие сроки после кончины человека.
Вторая жалоба поступила в КС РФ от граждан Т.М. Бирюкова, Е.В. Саблина и Н.С. Саблина, которые оспаривали конституционность статьи 8 Закона о трансплантации, согласно которой изъятие органов и (или) тканей у трупа не допускается, если учреждение здравоохранения на момент изъятия поставлено в известность о том, что при жизни данное лицо либо его близкие родственники или законный представитель заявили о своем несогласии на изъятие органов и (или) тканей после смерти для трансплантации реципиенту.
Европейские правовые документы по данной проблеме на стороне того, чтобы согласие на получение органов и тканей от умерших должно быть четко выраженным или предполагаемым. Государство должно обеспечить это право своим гражданам (Руководящие принципы ВОЗ по трансплантации человеческих клеток, органов или тканей, Резолюция Комитетов Министров Совета Европы от 11.05.1978 «Об унификации законодательства государств- участников по вопросам изъятия, пересадки и трансплантации человеческих биоматериалов», Постановление ЕСПЧ от 24.06.2014. «Дело Петрова против Латвийской Республики» и от 13.01.2015 «Дело Элбетре против Латвийской Республики»).
Выводы :
1. Законодательная неопределенность по урегулированию вопросов о трансплантации человеческих органов и тканей в российском законодательстве сохраняется. Проявляется в наличии противоречия между статьями 8 Закона о трансплантации и ст. 5 Закона о погребении.
1 Подробнее об истории этого коллизионного принципа см.: Черданцев А.Ф. Системность норм права. Сборник научных трудов. Свердловск,1970. Вып. 12. С. 60.
2. В правоприменительной сфере коллизия разрешается на основе принципа lex special is. Преимущество отдается положениям Закона о трансплантации (презумпция согласия). На данной стороне и постановления КС РФ, хотя мотивировка конституционности ст. 8 Закона о трансплантации достаточно проста и не затрагивает вопросов коллизионности регулирования данной темы.
3. Несомненно, действующее законодательство по данной проблеме должно претерпеть изменения, основанные на Конституции РФ и международно-правовых документах.
Главный вопрос — что есть коллизионный механизм, какова его природа? Начнем с того, что вопрос о природе права, его сущности спорен, и споры эти имеют многовековую историю. Последние два с лишним десятилетия в отечественной юридической науке проблема правопонимания обострилась с новой силой. Объяснить, думаю, это можно господством либерального мышления, в том числе, в юриспруденции. Понятно, что это специальный вопрос. Между тем, правопонимание — ключ к прочтению иных вопросов, составляющих праворегулирование. Коллизионная проблематика не является исключением, и, вскрывая ее, как раз становятся очевидными необходимость и эффективность юридических методологических концепций правопонимания. Замечу лишь, что в ответ на бесконечно увеличивающееся число модификаций в деле понимания природы права нами предлагается сделать паузу и не только задуматься, а попытаться сформулировать критерии продуктивности идей правопонимания. Это, возможно, как-то направит усилия коллег в русло результативности высвечивания сложнейших сторон и деталей феномена права1.
Итак, право невозможно, немыслимо без ключевого его образующего — это юридические нормы. И как бы мы не ратовали и не славили его другие компоненты, безусловно важные и нужные, они мало чего стоят, либо попросту невозможны без правообразующего — его правил. И коллизионный механизм — именно то звено в праве, который стократ иллюстрирует и доказывает это. При вскрытии этой, с долей условности, скажем, загадки, обопрись на методологию интегративного или либертар-ного толкования феномена права — результата не будет. Заблудишься — и студентам заморочишь голову. Несомненно, коллизионное право, или, как мы его чаще называем, коллизионный механизм — это юридические нормы; в силу их высокой общности и универсальности данные нормы можно назвать коллизионными принципами, что и делали отдельные авторы в 60-е и 70-е годы прошлого века. Аргументом в пользу того, что это универсальные принципы в праве и праворегулировании, говорит их гибкость в одинаковой мере разрешать коллизии между положениями, например, актов официального толкования и другими регулятивными феноменами.
Кроме этого, эти правила разрешают коллизии как абстрактные, так и фактические, то есть обеспечивают и такое важное условие нашей жизни и жизнесуществования как законность.
Коллизионные начала надо объединить, классифицировать, иначе говоря, материализовать. Такую попытку автор этих строк предпринял в одной из своих первых публикаций на эту тему в начале 80-х годов прошлого века. Предложены были следующие критерии: а) особенность их свойств; б) юридическая сила; в) отрасли регулирования; г) отраслевая принадлежность. Предлагался еще и такой критерий как степень столкновения юридических норм.2 Сейчас спустя почти 30 лет при повторном прочтении этой работы и новом осмыслении проблематики, очевидно одно — главный работающий и всепоглощающий критерий — один — регулятивные свойства того или иного коллизионного начала, их особенности. Все остальные основания в какой-то мере высвечивают или оттеняют ту или иную ширину коллизионных регуляторов, но малопродуктивны. Критерий функциональных особенностей более мощный в своей универсальности, способный в максимальной мере отразить специализацию коллизионных правил.
Специфика коллизионных правил определяется столкновением норм, их коллизией. Здесь не ставится задача специального исследования коллизии норм, их природы. Скажем только, что еще с времен Древнего Рима известно четыре вида столкновений юридических правил. Более ничего открыто не было и вряд ли возможно. Быть может это утверждение покажется категоричным или излишне категоричным. Однако посудите, что называется, сами. В аспирантские годы я исходил из этого. Речь идет о том, что право явление объективное, и если это объективная реальность, то она существует во времени и пространстве, имеет содержание и специфику действия (жизнеосуществ-ления). Это, несомненно, главные признаки бытия чего-либо или кого-либо. Общефилософская посылка предполагает существование правового регулятора, его главного звена норм во времени, пространстве, а также иметь структурированное содержание и проявляться (реализовываться). Соответственно и конфликты норм (реальные коллизии) связаны с данными объективными сторонами жизни. Отсюда и нормы, призванные, образно говоря, разрешать конфликты между своими же «собратьями».
1 А.Ф. Черданцев подверг убедительной критике идеи интегративного правопонимания, в ряды которой «записались» многие и многие коллеги. См.: Черданцев А.Ф. Интегративное недопонимание права // Журнал российского права. 2016. № 10.
2 См.: Власенко Н.А. Коллизионные нормы в советском праве. Иркутск, 1984. С. 26—27.
Итак, это, прежде всего, темпоральные и пространственные коллизионные правила, получившие объемную характеристику еще в древнеримском праве. Безусловно, конфликты норм могут предопределяться не только их существованием во времени и пространстве. Сложное содержание, властная «этажность», в частности, способная сталкивать юридические предписания, а кроме этого и их реализацию в практической жизни. В аспирантские годы (начало 80-х г.г.) я думал, как же назвать группы норм, снимающие данные конфликты. Тема диссертации «Коллизионные нормы в советском праве» обязывала это сделать. Тогда конфликты норм, предопределенные структурой правоустройст-ва, я назвал иерархическими. Этот термин мне казался более удачным, подчеркивающим и специфику коллизии норм, и специфику нормы (начала), ее снимающую. У А.Ф. Черданцева встречается термин субординационные конфликты норм права1. Субординационные конфликты юридических норм также отражают их природу, но все-таки он мне показался менее удачным. Тогда пришла идея назвать данное коллизионное начало иерархическим, а в скобках воспроизводить его синоним — субординационный. Термин иерархические коллизионные нормы с тех пор (1982) прижился в отечественной юридической литературе.
Сложнее было с коллизией общих и специальных (исключительных) норм, которую ряд авторов называли и называют конкуренцией. Я ломал голову, хотелось не просто описывать правило lex specialis, как это делалось в литературных источниках тех лет, а присвоить этому коллизионному началу «собственное имя». Думалось, что специфика этой коллизии кроется в особенностях содержания праворегулирования. Это соображение и легло в основу наименования данного коллизионного правила — содержательное. Удачный этот термин или нет — теперь судить поздно. Термин прижился, хотя в юридических публикациях встречается не так часто, но тем не менее.
Первую группу коллизионных правил мы именовали как темпоральные (временные). Коллизии норм права во времени представляют собой конфликт, происходящий в результате издания в разное время по одному и тому же вопросу двух и более норм. Возникают они по разным причинам, которые в юридической науке так или иначе исследовались2.
Темпоральные правила, специализирующиеся на разрешении таких конфликтов, целесообразно подразделить следующим образом. Прежде необходимо выделить общий темпоральный принцип и правила, делающие из него исключение. Общий принцип известен еще древнеримскому праву и гласит следующее: последующий закон по тому же вопросу отменяет действие предыдущего (lex posterior derogat priori). Существовала и другая интерпретация этого же коллизионного начала (leges posterior, priores abrogant). Данное правило широко известно и активно применяется в юридической практике. Его особенность в том, что часто не снимает коллизионной проблемы. Здесь мы сталкиваемся с недостатками в законотворческой деятельности. Дело в том, что с принятием нового нормативного правового акта по каким-либо причинам нередко не отменяется действие предыдущего. Практика показывает, что чаще всего это случается, когда принимаются так называемые «созвучные» законы или иные нормативные правовые документы. Что означает — «созвучные»? Когда принимается новый нормативный правовой акт с аналогичным названием, по нашим наблюдениям, коллизионных проблем возникает немного. В тех же случаях, когда тема закона (другого акта) меняется, хотя бы частично, и его составители либо расширяют действие документа (такое бывает значительно чаще), либо сужают, или как-то детализируют, — предыдущий закон не отменяют (либо отменяют в части), что и с неизбежностью порождает конфликты норм, как абстрактные, так и фактические. Работая много лет в региональных и федеральных законотворческих структурах, я старался убеждать коллег в том, что не стоит без должной необходимости менять название проекта нормативного правового акта, без весомой причины оставлять действовать «созвучный» документ или группу норм. «Новаторство» или так называемое «освежение» акта в правотворчестве не должны быть самоцелью. Законодательство, его текст требуют строгости, не должен без каких-либо оснований усложнять понимание и толкование принятых юридических правил. Принцип правовой традиции, правовой стабильности должен брать верх.
Темпоральное коллизионное начало очень важно для сохранения стабильного и эффективного праворегулирования, обеспечения законности в стране. В этой связи еще советская законодательная практика выработала, по крайней мере, как удалось установить в 80-е годы прошлого века, три профилактических коллизионных начала, обеспечивающих темпоральную стабильность законодательства. Речь идет о следующих технических требованиях:
A) все будущие нормативные правовые акты должны издаваться на основе и в соответствии с принятым законом;
Б) после принятия нового закона применяется только действующее законодательство;
B) соответствующим властным структурам необходимо привести действующее законодательство в соответствие.
1 См.: Черданцев А.Ф. Системность норм права. Свердловск, 1970. С. 60.
2 Тилле А.А. Время, пространство, закон. М., 1965. С. 47.
К сожалению, указанные правила в современном законотворчестве как федерального, так и регионального уровней используется нечасто.
Правовое регулирование должно быть достаточно гибким, и, что немаловажно — гуманным. Трудно себе представить, если принцип lex posteriori действовал без каких-либо исключений, например, в случаях так называемых длящихся правоотношений, а также юридических дел, появляющихся и существующих в периоды действия разных законов. Это сложные и достаточно специальные юридические вопросы, требующие постоянного внимания со стороны юридической науки, причем в большей мере отраслевой. Относительно общетеоретического видения решения данной проблематики имеется хоть какая-то, пусть относительная, ясность. В 80-е годы прошлого века предпринималась попытка систематизировать правила, делающие исключения из общего темпорального принципа: последующий закон отменяет действие предыдущего1.
Малоизученной остается и проблема обратной силы закона, и это вопрос не только теоретический.
Право существует не только во времени, но и в пространстве. Пространство относится к числу важнейших атрибутов, форм бытия материи, к которым относится право. В этой связи территория и ее пределы — важнейшие составные праворегулирования. Все это дает возможность выделить также такое свойство правовых норм как «протяженность», под которой следует понимать действие (властность) последних на определенной территории. «Дискретность» правовых норм как формы материи позволяет говорить о том, что их действие должно иметь строгие границы. Это так называемая краткая пространственная характеристика действия права.
Пространство и его форма — территория — также реалии, существующие на ней, динамичны, могут подвергаться изменениям и развитию. В этой связи, по крайней мере, два обстоятельства должны постоянно быть во внимании юридической науки и исследоваться. Итогом таковых должны быть рекомендации, направленные на подготовленность права к так называемым территориальным «потрясениям».
Первый фактор — это изменение пространственных пределов правового регулирования вследствие, например, слияния территорий и изменения их статуса. Речь идет о вхождении субъектов Федерации в состав других, экономически и социально более мощных, в результате правовых решений (референдум и т. д.). Вхождение в состав Российской Федерации Республики Крым и города федерального значения Севастополя в свое время поставило в крайне тяжелое положение праворегулиро-вание на данных территориях. В первое время скоропалительно было принято свыше 20-ти федеральных законов; срочно принимались региональные законы и другие нормативные правовые акты. Однако на такие ситуации необходимо иметь соответствующее федеральное законодательство, позволяющее допустить регулирование федеральных законов, законодательства, например, пограничных (соседствующих) субъектов Федерации и т. д., словом, отечественная правовая система оказалась неготовой к такого плана ситуациям.
Словом, территориальные пределы правового регулирования — сложная тема для исследования, но примеры имеются, и здесь немало работы для юридической науки.
Второй фактор, также требующий исследовательского внимания — так называемая пространственная протяженность или «вытянутость» правовых отношений. В результате фактическое отношение может попасть под регламентирование двух и более норм (законов; законодательного режима).
Усложнение общественных отношений, развитие экономических отношений, межгосударственных, межсубъектных, миграция населения и т. д. предполагают повышенное внимание юридических исследований данной проблемы.
Немало коллизионных проблем возникает у России с Белоруссией. Многие из них решаются с помощью коллизионных привязок, причем провозглашенных в одностороннем порядке — Декретами Президента Белоруссии, например, в вопросе о так называемом налоге на тунеядство. Так, п. 1 Декрета Президента Белоруссии от 2 апреля 2015 года № 3 «О предупреждении социального иждивенчества» называет плательщиками данного налога иностранцев и лиц без гражданства, получивших разрешение на постоянное проживание в Белоруссии, если они вообще не участвуют в финансировании государственных вопросов, либо их участие в таком финансировании менее 183 календарных дней в календарном году. Насколько обоснована и справедлива ли данная привязка — можно обсуждать. Понятно, что многие жизненные ситуации Договором о Евразийском экономическом союзе от 28.05.2014, вступившем в силу с 01.01.2015, не охвачены и не решены. Политические критерии, как представляется, позволяют решение коллизионных вопросов в одностороннем порядке2.
Право имеет сложную иерархию своих составляющих, что объективно ведет к определенным сбоям и дефектам. Одна из таких аномалий — это коллизии норм разной юридической силы. Но было бы полбеды, если бы проблема иерархических конфликтов касалась строго очевидных конфликтов
1 См.: Власенко Н.А. Коллизионные нормы в советском праве. Иркутск, 1984. С. 61—65.
2 Одна из таких проблем поднята в статье А. Сюльжиновой «Может ли белорус, получивший землю бесплатно и построивший на ней дом, продать его и уехать в Россию?» // Российская газета. 2015. 17 декабря.
норм разной юридической силы, которые разрешаются по принципу, что нормы более высокого уровня имеют приоритет. В этой плоскости — другие определения статуса юридического правила. Стоит упомянуть дебаты в юридической науке по поводу статьи 15 (п. 4) Конституции Российской Федерации по вопросу роли в правовой системе международных договоров. Плохо в этой связи и то, что в этой дискуссии часто «просвечивается» политическая конъюнктура, особенно, когда по этому вопросу высказываются юристы- международники.
Не меньше проблем и в иерархии положений актов официального толкования. Количество высших судов уменьшилось, но проблема иерархической конкуренции между положениями и юридическими конструкциями Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ остались, и сегодня, чего греха таить, для судей вопрос об иерархии, примате положений Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ решается по принципу, где работает судья. Понятно, что тема иерархических коллизий норм права, правоположений судебных инстанций далека от разрешения, так же как понятно и то, что она связана с устройством государственной власти, политикой, внутри политической раскладки сил в государственных управленческих элитах. Однако задача юридической науки видится в непредвзятом анализе, правдивости результатов, их продуктивности. Государственно-правовая практика рано или поздно поставит перед политической жизнью многие вопросы, в то время как юриспруденции ответить на них, предложить выверенные рекомендации не представится возможным.
Относительно lex speciali derogat legi generalis нужно сказать следующее. Коллизия между общей и специальной (а также исключительной) нормами права представляет собой конфликтные отношения действующих одновременно и на одной территории предписаний равной юридической силы, возникающих в результате частичного совпадения объемов регулирования. Как очевидно, разрешается данный конфликт в пользу специального правила. При дальнейшем исследовании здесь важно обратить внимание, по крайней мере, на две проблемы. Во-первых, многие авторы не признают данное столкновение юридических норм коллизией, одновременно именуя его конкуренцией1. Приводятся доводы в пользу того, что это самостоятельные явления. Однако достаточно тщательное сопоставление точек зрения по этому вопросу в начале 80-х годов привело нас к выводу, что прав А.Ф. Чердан-цев, полагающий, что конкуренция — лишь частный случай коллизии, а именно: столкновение общей и специальной норм. Когда эти обе нормы претендуют на регулирование одних и тех же ситуаций2. При этом данный автор справедливо заметил, что понятие конкуренция может быть использовано при характеристике анализируемой разновидности столкновения правовых норм. Здесь важное другое. Коллизию часто рассматривают как дефект правового регулирования, однако ситуация с конкуренцией свидетельствует о том, что коллизия — не только дефект в правовом регулировании, но способ, метод правовой регуляции. Законодатель с помощью объемов, их конкретизации (уменьшения) достигает определенности правового опосредования общественных отношений. Именно эта сторона конкуренции как разновидности коллизии является пока малоисследованной.
Итак, проблема коллизий в праве, прежде всего, правовых регуляторов, требует дальнейшего исследования. В докладе отражены лишь отдельные проблемы этой сложной темы.
1 Подробнее об этом Занина М.А. Коллизии норм равной юридической силы (понятие, причины, виды). М., 2009.
2 Черданцев А.Ф. Системность норм права. Свердловск, 1970. С. 60.
