CC BY
32Коллективный автопортрет сельского учителя в отдельно взятой точке постсоветского пространства: село Торы, Тункинский район,
Бурятия, июль 1995 года
Александр Мещеряков
У этого текста нет одного автора. Он составлен мной из обрывков многих разговоров с учителями средней школы села Торы (свыше 1100 жителей, подавляющее большинство — буряты), где я находился в составе социоантропологической экспедиции Института востоковедения РАН в июле 1995 года Из тех монологов, которые мне пришлось выслушать, я старался не брать ни крайних высказываний, ни чрезмерно личностных оценок происходящего, пытаясь реконструировать то семантическое поле, на котором есть место каждому учителю. Думается, что многие проблемы, с которыми приходится ныне сталкиваться учителям торской школы, вполне типичны для сельской школы России вообще. Но, разумеется, есть и местная специфика.
* * *
Вот зарплату за прошлый месяц выдали — 278 тысяч. Нам еще хорошо — республика сельским учителям 25 процентов приплачивает. И то правда, кто же иначе в деревне работать станет? Сама-то я здешняя, “пед” в Улан-Удэ закончила. Но в городе, по правде говоря, чего хорошего? На каждом шагу деньги плати. А здесь у меня 2 коровы, 2 свиньи, куры. Все свое, покупать ничего не надо. Так только, одежонку кое-какую детям. Ну и муку, сахар. В магазин-то хлеб привозить перестали, а в колхозе только для своих пекут. Да и то не для всех — для начальства, механизаторов. А что я детей чужих что ли обучаю? Родители у них разве не в колхозе работают? А хлеб привозить перестали потому, что не покупают. Дорого. Деньги-то откуда? В колхозе уже третий год одна натуроплата — так, комбикорма подкинут, ну может еще чего. Деньги только у нас, бюджетников, да еще у пенсионеров. В прошлом году хуже всего было — по три месяца зарплату не платили, отпускные в сентябре выдали. Так что пришлось водкой приторговывать. Даешь в долг, а потом в день пенсии ходишь, по всему селу собираешь. В долг-то молодежь берет, а деньги с бабок получаешь. Им неудобно делается, отдают. Вообще-то я против. Ученики все видят, какой тогда у учителя авторитет? В этом году всего на месяц с зарплатой опаздывают, так что водкой торговать прекратила.
Мясо, конечно, продаем. Той осенью бычка забили — “Самсунг” купили. А вон свинья — это видик будет. Это моя сберкнижка. Сейчас здесь все видики покупают. Каждый смотрит — ага, у соседа есть, надо и мне купить. Пока мои каждый день к соседям бегают, даже краска с пола у них слезла. И смотрят-то ерунду всякую: кровища, ужастики. Но все лучше, чем на улице. Ученики сейчас какие стали? Курят, учителя не стесняются. Раньше такого не было. А то и пьяный на урок придет. Это как? Телевизоров понакупили, а на тетрадку с ручкой, говорят, денег нет. Я вот в прошлом году пятнадцать тетрадок раздала, ручек много. На, говорю, пусть родителям стыдно будет. Но им не стыдно. Пить очень много стали, а как дети учатся, им все равно. Это недоработка школы, родители-то — это ведь все мои ученики бывшие. Потому и дети у них такие стали: блеск у них в глазах пропал, ничего не интересно. В первый класс приходят — ручку держать не умеют, алфавита не знают. Детский сад три года закрыт был, только сейчас снова открыли, вот и подготовки дошкольной никакой нет. А сейчас, говорят, на новые учебники перейдем — что будет? Конечно, новые учебники интереснее — те-то были ура-патриотические. Да здравствует, и так далее. Но мы к определениям привыкли, а в новых учебниках все больше рассуждения. А они только для сильного ученика годятся. Раньше у нас учебники для национальной школы были, там все четко. Придется, боюсь, новый учебник вместе со старым использовать. А еще старые учебники бесплатные были, из библиотеки школьной. А новые придется самим покупать. Если родители ручку купить не могут, станут они за семь тысяч учебник покупать? Сомневаюсь я.
Все же раньше мы как при коммунизме жили — вот тебе зарплата, вот тебе магазин. Я каждое лето куда-нибудь по путевке профсоюзной ездила. И в Москве была, и в Сочи. А теперь что? И денег нет, и скотину бросишь разве? Так и сижу здесь. Вот только в Улан-Удэ на три недели ездила на рейтинговые курсы. Только два года назад как аттестация на разряд была, я 10-й получила. А теперь вот езжай на курсы, три недели учись и сама на разряд подавай. Я подала на 12-й. Теперь жалею. Нужно было на 13-й. А экзамен трудный был. Первый вопрос — разобрать одну главу “Евгения Онегина”. Второй вопрос — символизм 48 ступеней в романе Достоевского “Преступление и наказание”. А потом еще 20 вопросов по этимологии, 18 — по морфологии, 20 — по словообразованию, 20 — по орфографии. Ну ничего, успешно справилась.
Муж без меня корову здесь доил. Огород вот только зарос. А там у меня и картошка, и капуста, и свекла, и морковь, и лук, и чеснок. И парник построили. Раньше-то мы огородов со скотиной не держали, да учителям и нельзя было. А теперь нужда заставила. Ну ничего, все свое теперь, свеженькое. Да и не трудно мне — деревенская я. Вот еще в лес мы ходим, я в прошлом году 70 литров варенья заготовила, до лета хватило: голубица, брусника, кислица, земляника, облепиха, жимолость. И грибов насолили: лисички, маслята, рыжики, подберезовики. А белых здесь не берут, не знаю уж почему. И не сушат. Солим, маринуем. Ну и конечно, кедрач. Одной ягодой в прошлом году на пятьсот тысяч наторговала. Встанешь у дороги, иркутские очень даже охотно берут.
Вот говорят, бурятский язык, бурятский язык... У нас школа национальная, в начальной школе на бурятском учить должны. Как это? Я сама на русском думаю, и педсоветы у нас на русском проходят. А дети телевизора с пеленок наслушаются, как им математику на бурятском объяснять? Да к тому же у нас и диалект другой, он от литературного отличается. Так и получается — сначала им учительница на русском объяснит, а потом уж на бурятском. И учебников на бурятском для старших классов нет, и все институты на русском экзамены принимают. Вот и младшенькая моя ни слова по-бурятски сказать не может. Так, понимает кое-что. А в институт надо поступать, здесь какая работа? Вот и тянешь все одиннадцать лет, куда им деваться-то? Колхоза, видать, уже не будет скоро, разворуют совсем. Конечно, в городе репетиторством подработать можно. А здесь-то никак. И есть родители — заплатить готовы, но не могу — свои же все. Так занимаюсь, за спасибо.
В прошлом выпуске почти все в институты поступили, сильный выпуск был. Конечно, это не просто так, в городе подготовка получше будет. По блату все больше или за взятку. Конкурс родителей.
Раньше-то как было? Мы все почти в партии состояли, против религии агитировали. Я сама к шаману ходила, он тут рядышком живет, убеждала. А теперь вот в прошлом сентябре лам в школу позвали, молебен устроили, три часа длился — чтобы в школе все хорошо было. Может и помогло, но только я к тому непривычная.
У нас как считается? Если кто заболел, к гадалке идешь. Она на картах или водке погадает, отчего болезнь. Не помогает — тогда к шаману. Он водкой побрызгает, бывает полегчает. А если нет — тогда к ламе. Тут у одной сын заболел — температура сорок, рвало, есть не мог, врачи ничего понять не могли. Позвали ламу, он молитву почитал, дал ему лекарство ламское, сказал: “Жить будешь”. На следующий день поднялся, зарумянился, а то весь зеленый был. В город отвезли — сказали, что язва. А больницу-то нашу сейчас сократили. Было пятьдесят коек, стало десять. Да и то — лекарств нет, надо самим доставать, говорят. Белье постельное тоже самим приносить. Правда, хотят дом престарелых устроить для всего района. Тогда хоть для нянечек работа будет.
В школе зимой ой как холодно: то угля не завезут, то кочегар спьяну систему заморозит. Стоишь на уроке, а уши мерзнут. Кости у меня болеть стали. Надо на источники в Аршан съездить. Говорят, помогает.
Раньше я на многие издания подписывалась — и на местные, и на московские. А сейчас одна “Комсомолка” осталась — привыкла, хоть там и ерунды много пишут. Правда, мы теперь по три семьи скидываемся — вот и подписались. Еще на почту хожу секретно, если кто на что подписывается, мне там на ночь дадут, а я к утру верну аккуратненько. Почитать-то я очень люблю. И книг у меня много. Нового, правда, нет, к нам не привозят. Но я в библиотеке сельской беру, вон пятитомник Алданова стоит. Но вернуть уже третий месяц не могу — все библиотекарши нет.
У нас тут одного парня в Чечне убили, слышали? На школе доска мемориальная, там и имя его написано. Нет, не хочу, чтобы мои дети в армии служили.
Дотяну до пенсии и тут же уйду. Устала. Каждый день по часам к уроку приходи, тетрадки проверяй. Зачем это мне? И корову подоить надо, и свиней накормить, молоко отсепарируешь — ночь уже.
