CC BY
483
УДК 32
КОЛЛЕКТИВНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ В МАССОВОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЕ
© Л. И. Бенина
Башкирский государственный университет Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Заки Валиди, 32.
Тел./факс: +7 (347) 273 67 78.
E-mail: larisa.benina@mail.гы
В статье рассматривается роль политических настроений, мифов и архетипов коллективного бессознательного в развитии массовой политической культуры российского общества. Опираясь на положения теории К. Г. Юнга об архетипах и архетипических образах, господствующих в массовом сознании, автор приходит к выводу о том, что политическая мифология является неотъемлемой частью массовой политической культуры, представляя собой ненаправленное политическое мышление в отличие от логического политического мышления профессионалов. Таким образом, в обществе функционируют два параллельных уровня осмысления политической реальности.
Ключевые слова: политическое сознание, политическая культура, коллективное бессознательное, политические настроения, архетипы, архетипические образы, политическая мифология.
Политическое сознание включает в себя различные уровни осмысления политической реальности от глубокого понимания сути происходящих событий до полного отсутствия интереса к политике и «отторжения» информации о ней. Носителями двух полярных типов политического сознания, составляющих явное меньшинство граждан любого общества, являются, с одной стороны, профессионалы - политики и аналитики, с другой - малообразованная люмпенизированная часть населения. Преобладает же средний уровень развития политического сознания, для которого характерны интерес к событийной, скандальной стороне политической жизни, некритическое восприятие слухов, поверхностная осведомленность о политических явлениях без стремления к анализу полученной информации и личному участию в политике. Наряду с политическим инфантилизмом и излишней доверчивостью к речам демагогов, обещающих легкие пути выхода из сложных ситуаций, нежеланием обременять себя глубокими раздумьями о путях развития страны, для массового типа политического сознания характерны такие положительные черты, способствующие сохранению социального равновесия, как определенная политическая интуиция, часто неосознанная ориентация на стабильность, надежда на покровительство со стороны сильной государственной власти, предпочтение конвенциональных, традиционных и центристских моделей участия в общественной жизни, подсознательное стремление избегать политических крайностей и потенциальной опасности, исходящей от различного рода экстремистов. Исследование именно этого, наиболее распространенного в современном обществе «среднего слоя» политической культуры представляет особый интерес с точки зрения перспектив развития демократии в России.
По типологии, предложенной Г. Алмондом и С. Вербой, указанная политическая культура может быть названа «подданнической» и характеризуется
пассивным отношением к политической системе, сочетанием апатии и конформизма, признанием авторитета правительства при сильно эмоционально окрашенной позитивной или негативной оценке его деятельности. Носитель подобного типа политической культуры инстинктивно или сознательно отстраняется от участия в политической жизни, так как не готов к нему в силу незнания, непонимания или неприятия механизмов и принципов функционирования политической системы. Кроме того, наименее политически развитая часть населения отличается полным равнодушием к политике и вниманием лишь к локальным проблемам. Подобный тип политической культуры Г. Алмонд и С. Верба называли «патриархальным» [1, с. 122].
Эти два наиболее распространенные в России типа политической культуры образуют патриар-хально-подданическую народную культуру. Такое слабо отвечающее задачам демократизации общества состояние политической культуры во многом обусловлено пессимистическими настроениями массовых слоев населения, являющимися негативным эмоциональным фоном, на котором разворачиваются политические процессы.
Поиск путей влияния на массовую политическую культуру, представляющую собой сочетание апатии и конформизма, сдобренное сильными эмоциями гнева, разочарования, обиды на государство, предполагает применение политико-психологических методов. В частности, необходимо обратиться к учению психоаналитиков, искавших и находивших в душе человека ответы на многие вопросы общественного развития. Способствовать переориентации массового сознания на ценности демократии и участия можно, лишь разобравшись в психологических причинах безразличия к политике, апатии и деструктивности «человека с улицы».
Сила и характер политических чувств, обуревавших россиян после распада СССР, могут быть объяснены с помощью теории Карла Юнга. По его
мнению, в основе поведения человека лежат бессознательные реакции на среду обитания - универсальные закономерности психической жизни. Он выдвинул идею о существовании архетипов - универсальных прообразов в поведении и мышлении, являющихся системой установок и реакций, определяющих жизнь человека незаметно для него самого. В психике человека происходят как сознательные, так и бессознательные процессы, между которыми осуществляется постоянный контакт. Но когда сознание современного человека перегружено противоречивой и часто негативной информацией, может происходить ее отторжение и нарастает давление архетипических образов, архетипы прорываются в сознание и людей захлестывают бессознательные реакции на обескураживающую действительность [см.: 2, с. 37].
К. Юнг различал архетип и архетипический образ, то есть архетип, подвергнутый сознательной переработке в мифах, тайных учениях, произведениях искусства. В мифологии, утопиях, религиях архетипические образы становятся всеобщими по содержанию символами, выражающими скрытый смысл явлений. Укореняясь в сознании, символы постепенно превращаются в догматы, которые уже не переживаются, а должны приниматься на веру [3, с. 141]. Эрих Фромм полагал, что «язык символов - это такой язык, с помощью которого внутренние переживания, чувства и мысли приобретают форму явственно осязаемых событий внешнего мира» [4, с. 183].
Советская политическая мифология, как и любая другая, за семь десятилетий выработала свои архетипические образы, символы и догматы и внедрила их в массовое сознание настолько прочно, что даже через 20 лет радикальных преобразований они еще довольно распространены в обществе. Для многих представителей старшего и среднего поколений догмы и стереотипы мышления советского периода продолжают оставаться руководством к действию, ядром убеждений, мешающим воспринимать новые экономические и политические реалии.
В связи с этим как для политологов, изучающих эволюцию политического сознания, так и для политиков-практиков важно выявить направление, в котором «дрейфует» политическая культура российского общества: нарастает ли в ней стремление к рациональному осмыслению политической реальности, трезвой оценке событий и поиску оптимальных путей развития либо общество все чаще захлестывается волнами бессознательных реакций на такие возникающие проблемы, как апатия и агрессия.
Согласно учению К. Юнга, в основе поведения человека во всех сферах жизнедеятельности лежат бессознательные реакции на среду обитания, которые он считал универсальными закономерностями психической жизни. С его точки зрения, логическое мышление, обеспечивающее приспособление к реальности, утомляет человека, требуя усилия воли и
напряжения умственных способностей. Следовательно, для рядового гражданина оно порой бывает чрезмерной нагрузкой на психику, усложняя и без того трудную жизнь. Поэтому многие предпочитают не включать этот тип мышления и плывут «по течению» жизни, не беря на себя труда анализировать ситуацию. Такими людьми руководит тип психической деятельности, названный К. Юнгом «ненаправленным мышлением», которое представляет собой поток образов и бессознательных реакций, а не понятий и суждений. Это образное, мифологическое мышление, способствующее адаптации к внутреннему миру (тогда как логическое мышление адаптирует к внешнему миру) [см.: 3, с. 134]. А. Бергсон называл его интуицией, тогда как логическое мышление - интеллектом. Э. Фромм считал этот тип мышления подсознанием, которое он определял как «...то, что происходит в мозгу в состоянии, когда все наши связи с внешним миром отключены и мы обращены не к действию, а к восприятию себя... помимо, вне работы разума, определяющего наши действия...» [4, с. 193].
Читая рассуждения славянофилов XIX века и современных «почвенников» о «загадочной русской душе», задаешься вопросом о том, что, может быть, ответ на эту загадку состоит в том, что в массовом сознании российского общества (в отличие от стран Запада) логический тип мышления распространен значительно меньше, чем «ненаправленное» образное мышление, когда «человек живет в мире иллюзий, потому что иллюзии помогают ему переносить убожество реальной жизни» [4, с. 303]. Российское общественное сознание традиционно ориентировано на эмоциональное восприятие социальной реальности, на ее мифологизацию. В течение ХХ века в стране не раз происходили резкие социальные потрясения, дезориентировавшие массы и вызывавшие у них решительное неприятие. В этих условиях политическая мифология наряду с религией выполняла компенсаторную функцию эмоциональной защиты и утешения социально ущемленных слоев населения.
Подобное предположение можно подтвердить рассуждениями К. Юнга о том, что массы всегда живут верой в мифы, избавиться от которых может лишь тонкий слой интеллектуалов. Преодолев старые заблуждения, разрушив отжившие свой век кумиры, люди создают для себя новые идолы и, возведя их на еще более высокий пьедестал, начинают поклоняться им с прежним усердием. В российской истории не раз происходило развенчание новым вождем старых иллюзий и культов, а затем создание им собственного культа и внедрение в массовое сознание новых мифов по привычной идеологической схеме.
Мифы особенно широко распространяются и оказываются наиболее устойчивыми в условиях, когда власть ставит перед собой задачу мифологизации действительности через целенаправленную
идеологическую обработку населения, создав то, что Ю. Лотман называл «мифопорождающей системой». Советская политическая система, придавая огромное значение формированию «нового человека», долгое время внедряла в массовое сознание удобный для нее тип мировосприятия, характеризующийся некритическим отношением к любому слову вождя-пророка, утопизмом, бескомпромиссностью, ригидностью, делением всех явлений действительности на «черное» и «белое», а всех людей на «своих» и «чужих».
Авторы теории психоанализа объясняют живучесть мифов тем, что они необходимы для успокоения масс, вселения в них надежды на «светлое будущее», защиты от стрессов и страха, преследующих «маленького человека». Когда в обществе возникают тяжелые ситуации, экономические кризисы, крутые повороты в политике, бессознательное играет свою компенсаторную роль, нейтрализуя отрицательные эмоции, вызванные суровой действительностью. Лишать людей счастливых заблуждений жестоко, а часто и просто невозможно, так как большинство не желает расставаться со своими иллюзиями. Политическая мифология является неотъемлемой частью массовой политической культуры, представляя собой ненаправленное политическое мышление большинства общества в отличие от логического политического мышления политических деятелей и интеллектуалов. Происходит параллельное развитие двух уровней осознания политической реальности - элитарного и массового, и сближение между ними вряд ли возможно.
Как отмечают А. С. Ахиезер и И. Г. Яковенко, в результате складывается уникальная ситуация, когда в рамках одного общества сосуществуют два типа политического сознания: «С одной стороны, административная, бюрократическая ментальность политической элиты, которая выросла в той же самой стране, пронизана токами архаического сознания, но доросла до понимания необходимости государства. ...С другой стороны, массовое сознание низовых слоев, сохранивших почти нетронутые архаические представления о мире. Этот слой, напрочь лишенный понимания необходимости большого общества, не только не понимает, но и отказывается принять подлинную природу государства. Человек низовой культуры...трактует большое общество по моделям родной деревни. И предписывает государству идеалы, взятые из архаического родового быта. ...Специфика русской истории и русской цивилизации состоит в этой парадоксальной двуслойности культуры» [5, с. 33]. Представляется, что указанные авторы точно подметили патриар-хально-подданический характер массовой политической культуры в России.
Пока «верхи» заняты перманентным реформированием общества, «низы» озабочены решением личных проблем выживания в бурном водовороте российских перемен и оставляют за собой право не
интересоваться политикой, верить в то, что «греет душу» и прятаться от социальных потрясений в раковину частной жизни. Вместе с тем в условиях демократии политический истеблишмент вынужден заботиться о более широком вовлечении масс в политику хотя бы ради активизации электорального участия. Усилия идеологов и средств массовой информации по формированию политической культуры участия могут быть эффективными в случае, если: во-первых, направление идеологического
воздействия со стороны государства в целом совпадает с массовыми настроениями и ожиданиями народа и при этом ненавязчиво корректирует их в нужном власти направлении; во-вторых, пропаганда ведется с учетом политических традиций, укоренившихся в массовом сознании; в-третьих, преодоление предрассудков и мифов, тормозящих демократизацию политической системы, происходит не путем резкого осуждения и высмеивания заблуждений народа, а психологически выверенными методами вытеснения и замещения одного стереотипа мышления или поведения другим, более приемлемым для демократического государства. Идеологическое насилие может привести лишь к отторжению принципов демократии. Трансформация политического сознания должна происходить эволюционным путем. Подгонять ее бесполезно. Практика показывает, что бороться с коллективным бессознательным - бесперспективное занятие. Предрассудки и мифы нужно не искоренять, а изучать и учитывать в политической пропаганде.
В условиях широкого развития многообразных источников информации государственные идеи все же проникают в массовую политическую культуру, частично вытесняя из нее локальные цели и ценности. Мощным фактором такого проникновения, как отмечалось выше, было идеологическое воздействие социалистического государства. Поскольку в начале 90-х годов ХХ века идеологическое давление ослабло, ценности коллективизма, патернализма и этатизма были девальвированы. Они уступили место индивидуализму и недоверию к политическим институтам. Однако нельзя сказать, что постсоветский человек совсем отрицает ценность государства. Его роль признается важной в экстремальных ситуациях: в борьбе против организованной преступности, терроризма, в спасении при возникновении экологической опасности, чрезвычайных ситуаций, таких как лесные пожары, происходившие летом 2010 года. Не случайно опросы общественного мнения демонстрируют достаточно высокий авторитет исполнительной ветви власти, особенно МЧС.
Государство в большей мере, чем другие звенья политической системы, стало объектом мифологизации и предметом для политической конфронтации в обществе. Ему приписывались черты либо абсолютного зла (в анархистской традиции), либо абсолютного блага (в этатистской традиции).
Проявлением первой тенденции является перманентная борьба с бюрократизмом, коррупцией в государственном аппарате, привилегиями чиновников, а также аполитичность и абсентеизм значительной части общества. Для данной традиции характерно представление о государстве как о враждебной силе, угнетающей народ, постоянно злоупотребляющей своим могуществом в ущерб его интересам. А. С. Ахиезер и И. Г. Яковенко считают, что такое отношение народа к государству обусловлено тем, что представители власти никогда не использовали ее во благо общества. Но, с другой стороны, и модель государства, заложенная в народной политической культуре, в свою очередь, «...задавала алгоритм поведения агентов власти. Люди, попавшие наверх, считали, что они могут и должны быть слугами дьявола. Сама культура программировала их на это, ...задавала и воспроизводила «злоупотребления» власти всех уровней» [5, с. 35]. Получается замкнутый круг: то, что представители власти «страшно далеки» от народа и заняты в основном решением собственных проблем, вызывает гнев и недоверие со стороны массовых слоев, их желание отстраниться от политики как от «грязного дела». А поскольку любой чиновник в народном сознании априори предстает как взяточник и бюрократ, люди, занимающие государственные должности, ведут себя именно так, как от них ожидает общество, используя власть в корыстных целях.
В результате отсутствия взаимопонимания и доверия между народом и государством снижается уровень легитимации власти, как это было, например, на последнем этапе существования СССР. В России легитимация власти первоначально была основана на патриархально-православной традиции, признающей божественное происхождение и святость самодержавия. Когда в начале ХХ века доверие народа к монархии было утрачено, она пала. Основой легитимации советского режима стали страх, терпение и вера в утопические цели, внедренные в сознание народа коммунистической пропагандой. Начало размывания этих оснований легитимации связано с решениями ХХ съезда КПСС, разоблачившими культ личности И. В. Сталина. Оказалось, что «отец народов» допускал ошибки и фактически занимался геноцидом собственного народа! Для многих это стало глубоким потрясением и привело к разочарованию в советской власти. Так социалистическое государство само «подрубило сук», на котором держалось народное доверие. Вместе с верой и страхом у народа исчезло и уважение к власти, о чем говорят многочисленные политические анекдоты, появившиеся в 60-е и 70-е годы. Их главными персонажами стали руководители государства. Народ высмеивал своих правителей. Архетип этатизма стал вытесняться его альтернативой - антиэтатизмом. В этих условиях росло недоверие к лозунгам советской власти, а ее
легитимация неуклонно снижалась, поэтому ее крушение в начале 90-х годов расстроило далеко не всех граждан.
В современной России легитимация власти еще только складывается. Очевидно, она должна основываться на новых ценностях, в равной степени признаваемых как властью, так и обществом, таких как уважение к личности, права человека, демократия и плюрализм. Но идейный плюрализм, в числе прочего, предполагает право не иметь своего мнения о политике и интересоваться только личными проблемами. Демократическое государство не может насильно вовлекать людей в политику, как это делалось при социализме. В результате мы наблюдаем возрождение архаичного типа мышления, ориентированного на локальные цели и ценности и на преимущественно эмоциональную оценку социальной действительности, характерного для приходской политической культуры. Развитие федерализма и передача регионам значительной доли властных полномочий привела в 90-е годы к складыванию локалистского типа политического мышления, культивирующего идею о том, что центральная власть бесполезна для рядового гражданина, и даже вредна, поскольку на содержание московских чиновников, погрязших в интригах и коррупции, приходится перечислять львиную долю налогов, собираемых в регионах.
В переломные моменты истории, когда происходит «ломка менталитета», новые веяния лучше усваивают молодежь и социальные слои, связавшие свою жизнь с новыми общественными отношениями. Со временем таких людей будет все больше. За двадцать лет уже выросло новое поколение, не жившее при советской власти. Еще через 20 лет их дети, скорее всего, будут верить уже в другие мифы -в какую-нибудь новую «российскую мечту». Эта трансформация мифологии произойдет естественным путем, со сменой поколений.
О роли в истории коллективного бессознательного говорит периодическое появление то в одной, то в другой стране мира лидеров, выражающих чувства и настроения политически неразвитых масс и возглавляющих их борьбу за свободу, социальное равенство, «светлое будущее», «жизненное пространство» и другие жизненные ценности. Подобные вожди являются медиумами, способными уловить и выразить в политических лозунгах архе-типические образы, господствующие в массовом сознании, а затем использовать политические иллюзии народа в своих целях. По мнению К. Юнга, среди таких лидеров встречаются как истинные пророки, так и лжепророки. Различие между ними заключается в том, что у первого сознание не поглощается архетипическим образом, а перерабатывает его, выражая в символах, жизненно важных для народа. Лжепророк, напротив, отождествляет свое сознание с архетипом, не переосмысливая его, и становится марионеткой бессознательных сил.
Вожди у К. Юнга выступают как выразители концентрированного опыта народов и человечества в целом [3, с. 141]. Истинные пророки играют положительную роль в политике, спасая общество от идейного хаоса, формулируя положительные идеалы и цели общественного развития. Потеряв же идеалы, человек ощущает бессмысленность своего существования, поскольку даже несбыточные мифы, обещающие светлое будущее после трудного настоящего, намечают жизненные цели целых поколений, придавая высокий смысл их деятельности.
За отказ от символов, по мнению К. Юнга, человек расплачивается моральной и духовной дезориентацией, так как он «...освободился от «предрассудков» (так он полагает), но при этом потерял свои духовные ценности... Его моральная и духовная традиции нарушились, и он расплачивается за это идейной дезориентацией и диссоциацией» [2, с. 45]. Именно эту утрату близких их сердцу символов и мифов пережили в 90-е годы
ХХ века граждане России, воспитанные в духе марксизма-ленинизма. Политическая апатия и агрессия, распространившиеся в нашем обществе, подтверждают мысль К. Юнга о том, что цивилизация, отказавшаяся от своих богов, утратившая свои мифы и символы, обречена, поскольку миф дает ей духовные ориентиры и определяет важнейшие ценности. Без системы общезначимых ценностей культурное и политическое пространство распадается на враждебные друг другу субкультуры. Результатом такого «культурного распада» является дезинтегрированное общество, в котором нет ничего святого. Людям нужен новый жизнеутверждающий миф, способный сплотить их вокруг общезначимой идеи.
Общество, лишенное объединяющей идеи, не в силах противостоять массовым психозам, выражающимся в периодически вспыхивающих локальных конфликтах, ксенофобии, в распространении человеконенавистнических теорий лжепророков, питающих экстремистские течения, в массовых увлечениях оккультизмом и пессимизме. Общественное сознание утрачивает свой интеллектуальный иммунитет, и народ готов благодарно внимать любому демагогу.
Властное давление архетипа деформирует и без того слабо развитую в массовом сознании идейную составляющую. Если ранее националистическим и шовинистическим инстинктам и предрассудкам противостояла пропаганда пролетарского интернационализма, то после утраты идеологической монополии марксизма-ленинизма идейный вакуум быстро заполнился националистическими настроениями, против которых, как казалось раньше, у российского общества был выработан стойкий иммунитет. Место мифа о новой общности людей - «советском народе» - заняли мифы отдельных этносов о своей национальной исключительности и особой исторической миссии, имперская идея и т.п.
Вытеснение одного господствовавшего несколько десятилетий мифа несколькими, часто противоположными по содержанию и идеологически враждебными друг другу, углубляет раскол в общественном сознании, происходящий на фоне усиления социально-экономической дифференциации. Налицо «инфляция сознания», то есть обесценивание ранее общепринятых ценностей, следствием чего являются рост преступности и моральная деградация общества, которые не могут существовать без базовых ценностей, признаваемых большинством граждан.
Наступление архетипа также проявляется в стремлении новоявленных пророков собирать вокруг себя многочисленные толпы сторонников, в которых, как справедливо отмечал французский политический психолог Г. Лебон, человек теряет чувство ответственности и оказывается во власти «духовного единства толпы», то есть чувства безответственности за все коллективные бесчинства, нетерпимости к чужому мнению, безоговорочного доверия к любому слову своего кумира. Деструктивные всплески народного недовольства, происходящие в наше время (например, события в Кондопоге или на Манежной площади в Москве в декабре 2010 г.) - это проявление идейной обработки возмущенных разгулом этнической преступности, раздраженных бездействием коррумпированных представителей власти масс (например, футбольных болельщиков) националистическими и шовинистическими лозунгами. В толпе, где действует механизм заражения, люди легко подчиняются влиянию архетипов ксенофобии и политической нетерпимости.
Утратившие идейные ориентиры, экономически ущемленные люди, считающие, что государство обошлось с ними несправедливо, бросив их на произвол судьбы в тяжелый период реформ, стали легкой добычей для разного рода проповедников-сектантов, политических и религиозных экстремистов. Заряженная негативными эмоциями толпа становится политически разрушительной силой, так как ее гнев вождь-лжепророк может направить на любую угодную ему цель. Два десятилетия существования современной России отмечены неоднократными примерами столкновений с властью ревностных приверженцев как старого архетипа (путч ГКЧП в августе 1991 г., противостояние между Б. Ельциным и руководством Верховного Совета РСФСР в октябре 1993 г., деятельность членов таких организаций, как «Трудовая Москва», «Трудовая Россия», «Союз офицеров», попытка полковника Квачкова организовать военный мятеж в 2010 г. и т.п.), так и новых форм коллективного бессознательного, представленных «баркашов-цами», «скинхедами» и другими представителями национал-патриотов.
Случается и причудливый синтез архетипиче-ских образов, когда в одном идейном течении сливаются коммунистические и национал-патриотические
тенденции, как, например, в деятельности «Русского собора» Г. Стерлигова и национал-большевиков Лимонова. Возможно, причиной тому - некоторые общие черты двух, как казалось ранее, взаимоисключающих учений, а именно - мессианский имперский дух, который в советский период выступал как идея могучей социалистической сверхдержавы, призванной проложить всему человечеству дорогу в «светлое будущее», а сегодня - как идея национальногосударственного возрождения России в границах 1917 года или восстановления СССР.
«Сон разума рождает чудовищ», то есть новые архетипы, отвечающие современным массовым настроениям. Эти архетипы приобретают власть над умами многих людей и тем самым усиливают конфронтацию в обществе, становясь «руководством к действию» для толпы, опьяненной идеей национальной, расовой или классовой исключительности. Поддержание общественной безопасности требует от властей не только решительных действий силового характера, но и разработки идеологических и психологических методов борьбы против архетипов агрессивного национализма, фашизма, религиозного фундаментализма. Ради социальной стабильности необходимо избавить массы от вредных иллюзий, вернуть им чувство реальности. По мнению Э. Фромма, «если человеку удастся понять, чему служат эти иллюзии, если он попытается очнуться от полудремотного состояния, он сможет прийти в себя, осознать свои подлинные силы и изменить действительность так, чтобы иллюзии больше не понадобились» [4, с. 303].
К. Маркс объяснял неприкаянность человека его отчуждением от жизни, от самого себя. В работе «Экономико-философские рукописи 1844 года» он отмечал, что родовая специфика человека - это «свободная сознательная деятельность», которая в отчужденном труде искажается до состояния отчужденной деятельности, когда «сама жизнь оказывается лишь средством для жизни» [6, с. 93]. Таким образом, по мнению К. Маркса, отчуждение - это болезненное состояние сознания человека, с которым необходимо бороться, так как оно разлагает и извращает все человеческие ценности. Мораль для отчужденного от жизни человека становится бесполезной, ему ни к чему «богатство такими вещами, как чистая совесть, добродетель... Как могу я иметь чистую совесть, если я ничего не знаю?» [6, с. 133].
Опустошенность личности, лишенной нравственных ценностей и духовных ориентиров, ведет к идолопоклонству - приписыванию некому кумиру идеальных качеств «абсолютного добра». Поскольку, как говорит народная мудрость, «свято место пусто не бывает», отсутствие положительного идеала компенсируется архетипом. Отчужденный от собственности, общества и самого себя человек испытывает потребность заполнить идейный вакуум и часто находит потерянный смысл жизни в учении лжепророка, дающем утешение и надежду
на лучшее будущее. З. Фрейд считал, что психически надломленный человек для того, чтобы преодолеть ощущение внутренней пустоты и бессилия, склонен выбирать объект, на который он проецирует лучшие человеческие качества - ум, силу, смелость и т.п. Подчиняясь этому кумиру, он чувствует себя таким же сильным, мудрым, смелым и защищенным [4, с. 319]. Происходит взаимное притяжение разочаровавшихся в прежних идеалах и испытывающих потребность в герое-защитнике и освободителе масс и нуждающихся в верных сторонниках, бездумных обожателях, а главное - в голосах избирателей лидеров. При этом трудно сказать, кто в ком больше заинтересован: опустошенные души паствы в утешениях «пророка» или новоявленный вождь в благодарных слушателях и преданных последователях, ибо лидер без сторонников -это генерал без армии.
Динамизм и интенсивность перенесения неосуществленных надежд и чаяний людей на модного вождя зависит от степени отчуждения той или иной социальной общности в определенной политической ситуации от собственности, труда, моральных норм, от меры ущемления интересов данной группы условиями бытия. Как правило, в про-тестных акциях участвуют самые обездоленные и возмущенные несправедливостью люди: обманутые вкладчики «финансовых пирамид» и разорившихся банков, дольщики лопнувших строительных кампаний, разочаровавшиеся адепты предыдущего лжепророка. Эти же люди становятся наиболее легкой добычей новых демагогов, поскольку им хочется услышать о том, что их сложные проблемы имеют простое и быстрое решение, которого им просто не хочет дать власть, равнодушная к бедам народа. Кто испытывает потребность в идоле, тот всегда его найдет и с радостью попадет в плен новых иллюзий, искажающих реальность.
Э. Фромм писал по этому поводу, что «отчуждение как болезнь личности можно считать сердцевиной психопатологии современного человека... » [4, с. 320]. Массовое отчуждение людей от привычных идеалов и ценностей можно назвать причиной социально-психологического «недомогания» современного российского общества. Мы наблюдаем психологическую «ломку», когда граждане не получают от государства привычной «дозы» опеки, идейных установок, руководящих указаний и подсознательно ищут их у новых идолов и пророков. Идейно дезориентированный человек «верит, что они выражают его мнение, тогда как в действительности он принимает их мысли за свои собственные, потому что он избрал их своими идолами, божествами мудрости и знания. Именно по этой причине он зависим от своих идолов и не способен отказаться от поклонения. Он их раб, потому что он вложил в них свой ум» [4, с. 320].
По мнению К. Маркса, такое «ложное сознание» ослабляет человека, а адекватное представле-
ние о действительности придает ему силы. Поэтому К. Маркс полагал, что наиболее важным идейным оружием является правда, «разоблачение истинного положения дел, скрытого под иллюзиями и идеологиями» [6, с. 133]. Но кто скажет эту правду? Есть ли в современной России политические силы и идейные течения, четко представляющие себе цель общественного развития? Многие медиумы архетипов рекламируют свои идеи как абсолютную истину, и распознать лжепророков способен далеко не каждый. Если К. Марксу выходом из состояния отчуждения виделся социализм как общество, в котором человек становится сознательным субъектом исторического развития и, таким образом, преодолевая отчуждение, освобождается от зависимости от внешних обстоятельств, становится свободным, то сегодня это выглядит неубедительно. Мы уже побывали в том «царстве свободы», которое должно было избавить человека от отчуждения, но предположения К. Маркса не сбылись. Банкротство «реального социализма» в нашей стране и стало причиной идейной опустошенности и глубокого разочарования большинства народа.
И все же жизнь в пучине коллективного бессознательного не может продолжаться вечно. Из обломков рухнувших доктрин российское общество
XXI века уже начало синтезировать новые цели и идеалы, пытаясь оптимально соединить идею государственного возрождения России, дух соборности с ценностями экономической, политической, духовной свободы и принципами демократии. По мере успокоения социальных потрясений, архетипи-ческие образы в массовом сознании должны уступить место идеям гуманизма, социального партнер -ства и приоритета прав человека.
ЛИТЕРАТУРА
1. Алмонд Г., Верба С. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. №4. С. 122-135.
2. Юнг К. Г. Архетип и символ. М.: Ренессанс, 1991. 304 с.
3. Юнг К. Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Вопросы философии. 1988. №1. С. 133-153.
4. Фромм Э. Душа человека / Пер. М.: Республика, 1992. 430 с.
5. Ахиезер А. С., Яковенко И. Г. Что же такое общество? // Общественные науки и современность, 1997. .№3. С. 30-37.
6. Маркс К. Экономико-философские рукописи 1844 года // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 93-133.
Поступила в редакцию 06.06.2011 г.
