CC BY
104
УДК 882.09
Глазунова Софья Ивановна
Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
profhom@yandex.ru
КЛАССИФИКАЦИЯ ОТСТУПЛЕНИЙ В КОММЕНТАРИИ В. НАБОКОВА К РОМАНУ ПУШКИНА «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»
В статье рассматривается особенность использования В. Набоковым такой формы интерпретации художественного текста, как отступление. В тексте комментария выделяются отступления на профессиональную тему, культурологические, автобиографические. Подчеркивается важность автобиографических отступлений, которые соотносятся с отступлениями о Пушкине как диалог между автором и переводчиком.
Ключевые слова: В. Набоков, интерпретация, перевод, литературное отступление, комментарий.
В комментарии к переводу «Евгения Онегина» Набоков говорит, что полагает термин «отступление» неизбежным, поскольку «Пушкин сам употребляет это слово, причем в более или менее пренебрежительном смысле» [2, с. 43]. По всей видимости, применительно к тексту набоковского комментария термин «отступление» также является неизбежным и также представляет собой форму присутствия автора комментария. Нам кажется, что эти самые примечания позволили критику приблизиться к опыту самого Пушкина и, добавляя свои отступления к тексту романа, вступить в творческое соревнование с поэтом.
Многочисленные отступления комментатора можно классифицировать как:
1) автобиографические;
2) отступления на профессиональные темы;
3) культурологические.
Рассмотрим подробнее каждый из видов отступлений.
Автобиографические отступления представляют собой небольшую группу. Комментарий дал Набокову возможность показать, что он хочет говорить не только о Пушкине, но и о себе. «Набоков ворчал, что не понимает, почему Сирину надо читать лекции о Джойсе. <.. .> Оба, и Набоков, и его ассистент, считали, что настоящее его место среди тех, о ком читаются лекции, а не среди читающих лекции» [3, с. 238].Включение в текст комментария автобиографических отступлений позволяет автору заявить о том, что его роль не исчерпывается исследованием истории русской литературы, он сам - часть этой истории.
«Имение Батово позднее принадлежало моим деду с бабкой. <.> Помню потешные дуэли с кузеном на главной аллее Батова (великолепная аллея, обсаженная гигантскими липами и березами и пересеченная в конце своем строем топо-
лей), где, согласно неким семейным преданиям, Рылеев действительно дрался на дуэли» [2, с. 358]. Мы видим, как из текста романа возникает идеализированный образ счастливой дореволюционной России, а текст Пушкина оказывается только предлогом, чтобы заговорить о Сирине. Автобиографические отступления показывают, насколько лично переживал критик действие романа, и говорят о высокой степени субъективизма в анализе произведения.
Отступления на профессиональные темы составляют большую часть отступлений в комментарии. Они затрагивают не только литературоведческие темы, такие, как спор о романтизме, но и содержат характеристику литературных параллелей и читательских впечатлений.
Особо следует выделить отступления о Пушкине. Набоков не может говорить о произведении Пушкина, не упоминая самого Пушкина. Так же, как и личность самого комментатора становится поводом для авторефлексии, так и личность поэта становится поводом для многостраничных отступлений.
Так, за строчкой «Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне» следует комментарий: «Пушкин любил слово “мадонна”. В записной книжке П.И. Бартенева сказано, что Пушкин в своем (утерянном) письме к Елизавете Хитрово (1783-1839) сообщает ей в 1830 г., что собирается жениться “на косоглазой и рыжеволосой мадонне” (“j'epouse une madonne louche et rousse”). Двусмысленно-ласкательное прозвище, данное Пушкиным жене, -“косая мадонна” - упоминают и другие мемуаристы (например, согласно запискам Бартенева, княгиня Вера Вяземская)» [2, с. 291].
Помимо подобных замечаний «вскользь», мы имеем и более многословные отступления, например, при анализе сцены дуэли или отступления о ножках [2, с. 461, 155]. Отступления этого
124
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2011
© Глазунова С.И., 2011
вида дают Набокову возможность говорить о творчестве Пушкина, не ограничиваясь лишь анализом романа в стихах. Так, в комментарии к десятой главе Набоков переходит с комментария к «Евгению Онегину» на комментарий к оде «Вольность» и дает ее общее текстологическое описание [2, с. 655]. Можно сказать, что мы имеем дело с комментарием в комментарии. Таким образом, Набоков на протяжении всего комментария к роману отсылает читателя к другому произведению Пушкина и спешит разъяснить все темные места оды для зарубежного читателя.
Отступления о Пушкине дают возможность комментатору не только раскрыть перед читателем личность поэта, но и за счет автобиографических отступлений поставить в один ряд фигуры Сирина и Пушкина.
Субъективная характеристика произведений искусства. Комментарий к роману стал для Набокова хорошей возможностью дать свою оценку некоторым произведениям искусства, даже если она основана не на строгих научных основаниях, а лишь на субъективном впечатлении от произведения. В первую очередь в этих отступлениях писатель дал оценку попыткам перевода романа Пушкина на язык других искусств. Так, оперу Чайковского Набоков называет «глупой» [2, с. 292], «наскоро сляпанной» [2, с. 422], «Дуэль Ленского с Онегиным» - бездарная картина бездарного художника, «постыдная мазня» [2, с. 461]. Нападки в данном случае спровоцированы тем, что интерпретация Чайковского и Репина, их восприятие романа расходятся с восприятием Набокова и с той интерпретацией, которую он стремится предъявить читателю в своем комментарии: «Как в опере, так и в картине все оскорбительно для пушкинского шедевра» [2, с. 461].
Характеристика действий героев «Евгения Онегина». Несмотря на приведенное в начале работы высказывание Набокова о собственном отношении к интерпретации, критик не может удержаться от оценки действий героев романа и невольного домысливания. Он утверждает: «Онегин погружает Ленского в состояние обманчивой безмятежности, превознося достоинства старушки Лариной; небрежный вопрос “которая Татьяна?” задается с очевидной провокационной целью: Ленский наивно объясняет то, что наверняка уже известно Онегину, чем вызывает целый шквал язвительных колкостей. На самом деле Онегин здесь не столько остроумен, сколько груб,
и остается только удивляться, почему вспыльчивый Ленский сразу не вызывает его на дуэль» [2, с. 289]. «На самом деле» - автор комментария все время претендует на знание некоей правды, скрытой от большинства читателей. Набоков как бы снимает покровы тайны со слов и действий героев и словно бы говорит: «Не верьте первому впечатлению, на самом деле N имел в виду то, а М хотела сказать вот это». Для критика важно донести до читателя свое виденье каждой сцены романа, каждого движения героев, для него важна даже интонация, с которой сказана реплика. Именно за неверное понимание интонации, с которой произносится та или иная фраза, Набоков критикует оперу Чайковского. Казалось бы, как раз музыкальное произведение должно уделить особое внимание мелодике речи, интонации, но восприятие авторов либретто отличается от восприятия некоторых сцен Набоковым, отличается столь разительно, что критик беспощадно обрушивается на оперу и либретто.
Это желание угадать интонацию героев прослеживается уже с комментария к первым строкам романа. Так, Набоков слышит внутренний монолог Онегина как обрывочную, бессвязную речь человека, погруженного в дремоту [2, с. 103]. На протяжении всего комментария критик не раз будет обращаться именно к интонации, желая дать читателю более полное представление о том, как та или иная сцена должна была выглядеть в реальности. Особенно показательным является комментарий к финальной сцене последней главы: «Я плачу. Если вашей Тани / Вы не забыли до сих пор - Странная речь. Когда она была его Таней? Похоже, княгиня N снова подпала под влияние читанных ею в юности романов, в которых эпистолярная традиция заставляла юных дам говорить о себе в письмах “ваша Юлия”, “ваша Ко-ринна” и так далее» [2, с. 591]. Внимательно вслушавшись в речь Татьяны, Набоков находит в ней нотки надрывные, мучительные, завораживающие, готовые вот-вот вылиться в признание, но «эти двенадцать рыдающих строк» заканчиваются «пустым, бессмысленным звуком подходящего к случаю двустишия “отдана - верна”: визгливая добродетель повторяет зазубренную реплику!» [2, с. 593]. Критик пытается показать читателю, как надо слышать текст, как может измениться оценка всего действия и представление о героях от того лишь, что мы неадекватно слышим их голоса. Приведенные примеры показывают, что
для Набокова слово написанное неотделимо от слова сказанного, слово безмолвное - от слова звучащего. И не потому ли критик так обрушивается на оперу Чайковского, что, читая, слышит совсем иной аккомпанемент каждому действию романа?
Увлеченность, некая влюбленность в роман уводит Набокова иногда слишком далеко от исходного текста, заставляя подменять текст впечатлением от текста и как бы невзначай предлагать читателю альтернативный сюжет. Особенно явно этот альтернативный сюжет проступает в комментариях Набокова к дуэли между Онегиным и Ленским, где комментатор перебирает все возможности, которые были у Онегина (не у Пушкина) для того, чтобы не допустить кровавой развязки.
Характеристика сюжета литературных произведений, выбранных в качестве литературной параллели. Признавая то, что читатель комментария может быть куда менее сведущ в мировой литературе, чем сам критик, Набоков старается пересказать сюжет отдельных произведений. По всей видимости, на это могут быть две причины: отдельные произведения малодоступны широкому читателю, в ряде случаев без представления о сюжете читатель не может понять причины, по которой Набоков ссылается на произведение.
Характеристика переводов «Евгения Онегина». Комментарий к «Евгению Онегину» становится для Набокова средством высказать свое отношение к уже имеющимся переводам романа на английский язык. При этом материал переводов выбран таким образом, что у читателя не остается сомнения: все, кроме буквального перевода, - профанация, бездарное переложение (часто Набоков так и называет переводы своих коллег - переложения). Интересно, что взгляд Набокова на методику перевода и даже эпитеты, подобранные для характеристики разных типов переводов, близки к тем, что дает М. Лозинский в статье «Искусство стихотворного перевода», где он выделяет два типа перевода: перевод перестраивающий и перевод воссоздающий. Лозинский указывает: «.Только перевод второго типа и может называться переводом. Его эстетическое и познавательное значение несравнимо с тем, какое может иметь перевод перестраивающий. Последний, собственно говоря, не перевод даже, а пересказ, перепев, подражание» [1, с. 94]. Желание убедить читателя в методологической пра-
вильности применения буквального перевода заставляет Набокова отбирать только случаи провала переводчика и разбирать с безжалостной тщательностью ошибки своих предшественников. Откровенно высмеивая другие переводы, критик старается показать, что буквальный перевод -единственная возможность сделать корректный перевод и избежать досадных ошибок и «отсебятины».
Характеристика собственного перевода романа. Набоков стремится в своих комментариях не только прояснить темные места пушкинского текста, но и аргументировать выбор того или иного английского эквивалента. Можно утверждать, что этот выбор представляет своего рода интерпретацию пушкинского текста. Несмотря на то что буквальный перевод дает возможность сохранить точный смысл текста, нельзя утверждать, что перевод равен исходному тексту. При выборе слова из возможных синонимов переводчик руководствуется собственным пониманием текста, подчас полагаясь на свое языковое чутье. При этом неизбежно некоторое смещение акцентов исходного текста, появление дополнительных оттенков смысла и ассоциаций у зарубежного читателя.
Отступления на литературоведческие темы. Как литературовед, Набоков не мог не прояснить свое отношение к некоторым вопросам терминологии и стихосложения. Часть литературоведческих отступлений Набокова касается характеристики стихотворного размера «Евгения Онегина». Например, комментарий к двадцать первой строфе первой главы: «Эта строфа имеет наибольшее количество стихов со скадом на второй стопе. Двуязычному читателю рекомендую посмотреть оригинал. Как и в других случаях, использование этой модуляции соответствует передаваемому смыслу. Никакой другой ритм не передаст столь выразительно, как Онегин пробирается по зале» [2, с. 140]. Но наиболее объемным отступлением на литературоведческие темы является отступление, в котором Набоков дает определение классицизму, сентиментализму, реализму и романтизму, выделяя в последнем 11 видов [2, с. 455].
Так комментарий к Пушкинскому тексту превращается в подобие лекции, дающее возможность высказать свое отношение к литературоведческим понятиям и предложить собственную классификацию - выделение видов романтизма
126
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2011
напоминает определение подвида редкой бабочки. Как и в лепидоптерологии, в литературоведении Набоков не может обойтись без точного определения найденного явления.
Культурологические отступления представляют собой наиболее интересный из видов отступлений. В комментарии Набоков не только переводит героя из мира Пушкина в свой собственный, но и тщательно выстраивает географию и предметное наполнение этого мира. Уже в комментарии к первым строкам романа Набоков замечает: «На основании ряда путевых подробностей я расположил бы все четыре имения (“Онегино”, “Ларино”, Красногорье и усадьбу Зарецкого) между 56-й и 57-й параллелью» [2, с. 103].
Не останавливаясь на вопросах географии поместий, Набоков старается точно определить каждый вид растений, встречающихся в романе. «Обратимся к соседке черемухи - акации и попробуем ответить на следующий вопрос: должен ли переводчик понимать это название буквально, основываясь на словаре, сообщающем, что “акация” - это “acacia”, или же он обязан выяснить, что на самом деле означает это слово, исходя из его контекстуальной среды обитания, в условиях некоей воображаемой местности и в свете определенного литературного приема? Я сторонник второго пути» [2, с. 440]. Набоков приходит к выводу, что в романе фигурирует именно Caragana arborescens Lam., которую французские гувернеры называли «сибирской акацией». И даже если дерево или куст не удостаиваются подробного разбора, то комментатор не может не уточнить, что малина - это обязательно «обычная европейская Rubus idaeus» [2, с. 403], а калина - «whitten tree» или «Viburnum opulus» [2, с. 403].
Конечно, можно возразить, что это не интерпретация, не произвол комментатора, а точное исследование биолога, но, продолжая изучать тот мир, который создал гений Набокова из художественного мира Пушкина, мы видим и более однозначные, более смелые случаи интерпретации текста. Так, Набокова не удовлетворяет описание
наряда Онегина, и он начинает домысливать, «дописывать» авторский текст. «Думаю, что на этот бал (зимой 1819 г.) Онегин отправлялся не в простом черном фраке, но (следуя скорее лондонской, нежели парижской моде) в небесно-голубом, плотно облегающем бедра сюртуке с медными пуговицами и бархатным воротником, под которым был очень узкий белый жилет. Из правого переднего кармана брюк у него почти наверняка свисала цепочка с брелком - от брегета, что касается брюк, то это были синие панталоны...» [2, с. 148]. Как мы видим, тщательный анализ Набокова приводит к возникновению нового художественного мира, мира критика, который уже не равен исходному.
Таким образом, несмотря на заявление Набокова о том, что он не приемлет никакие формы интерпретации, текст комментария доказывает, что вольно или невольно, но Набоков использовал отдельные виды интерпретации. Это и попытка объяснения авторского словоупотребления, объяснение поведения героев в определенных ситуациях, интерпретация посредством перевода и литературных параллелей. Являясь своеобразным манифестом набоковской теории буквального перевода, комментарий к «Eugene Onegin. A novel in verse by Aleksander Pushkin» вместе с тем показывает, что переводчик, сколь бы строгой ни была его позиция, не может удержаться от интерпретации художественного текста в соответствии со своим виденьем произведения.
Библиографический список
1. Лозинский М.Л. Искусство стихотворного перевода // Перевод - средство взаимного сближения народов: Худож. публицистика / Сост. А.А. Клышко. - М.: Прогресс, 1987. - С. 91-106.
2. Набоков В.В. Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин» / Пер. с англ. Е.М. Видре, Г.М. Дашевского, Н.М. Жутовской и др. - СПб: Искусство-СПБ, 1998. - 928 с.
3. Шифф С. Вера (Миссис Владимир Набоков). - М.: Издательство Независимая газета, 2002. - 616 с.
