CC BY
59
ского марксиста Д. Льюиса, посвященной марксистской критике взглядов М. Вебера, которой было предпослано столь же критическое предисловие А. Г. Здравомыслова (Льюис, 1981, с. 7 и след., 146 и след.).
Такое отношение к веберовскому наследию, помимо известной традиции идеологического противопоставления «буржуазного» и «марксистского» мировоззрений, имело прагматическую психологическую основу: разработанная немецким ученым методология почти мгновенно позволяла выявить ахиллесову пяту «реального социализма» — резкое усиление под влиянием внутренних и внешних обстоятельств иррациональных моментов в развитии бюрократического управления, не говоря уже о том, что она могла составить опасную конкуренцию рассмотрению проблемы бюрократии в рамках классических марксистских текстов — от марксовой «Критики гегелевской философии права» до последних ленинских писем. Чтобы этого избежать, необходимо было усиливать противопоставление Маркса Веберу, изображая последнего как «буржуазного Маркса», «анти-Маркса». Такого рода стереотипы были причиной того, что «Речь о социализме» не была включена в первый крупный изданный на русском языке сборник веберовских работ 1990 г.
Инерция такой критики сказалась и при выходе первого русского ее перевода, опубликованного автором данной статьи в «Вестнике Московского университета» в начале 1991 г. Тогдашняя редакция этого журнала не только снабдила предисловие переводчика собственными «критическими пояснениями», сводящимися к тому, что «далеко не все можно принять в веберовской оценке социализма» (см. Гуторов, 1991, с. 40), но и сочла возможным, не обращая внимания на оригинал, внести «критические поправки» в сам текст перевода, вычеркивая отдельные слова и «смягчая» некоторые вебе-ровские выражения. Именно последнее обстоятельство сделало в дальнейшем необходимым переиздание перевода в его первоначальном виде, хотя следует признать, что его выход в свет в начале 1990-х годов уже не мог повлиять на характер дискуссии о перспективах социализма в СССР, развернувшейся с началом «перестройки». Новая политическая элита выбрала совсем другой путь, сделав, на первый взгляд, неактуальными все прежние споры*.
* В послесловии к опубликованному в 2003 г. издательством «Праксис» сборнику политических работ М. Вебера его редактор Т. А. Дмитриев утверждал, что в России «переводы политических произведений Вебера на русский язык отсутствовали» (Вебер, 2003, с. 417), несмотря на тот очевидный факт, что после первой московской публикации перевода «Речи о социализме», осуществленного автором данной статьи, в 1999 г. в Санкт-Петербурге им же было выпущено в свет новое издание перевода (Вебер, 1999).
6 _
Самому М. Веберу этот доклад о социализме, по трагической случайности оказавшийся последним текстом, посвященным теоретическому анализу данной проблемы, представлялся началом новой серии теоретических разработок в рамках большого семестрового курса о социализме, который он намеревался прочесть в Мюнхенском университете. Характер этой работы позволяет утверждать, что в конце жизни у него сложились вполне определенная концепция современного социализма и ясное представление о том, какую роль играло марксистское учение в его формировании.
При многообразии и постоянстве дискуссий вокруг проблемы отношения Вебера к марксистской традиции (см.: Antonio, Glassmann, 1985; Böckler, Weiß, 1987) анализ любой из веберовских гипотез, так или иначе связанных с трактовкой работ Маркса, ждет судьба бесконечного спора, продолжающегося вокруг вопроса о научной и идейной направленности знаменитой «Протестантской этики». В межвоенный период Т. Парсонсу она представлялась «опровержением Маркса» (Parsons, 1929; 1949). Один из друзей Вебера, Г. фон Шульце-Геверниц, полагал, что в этой работе «Макс Вебер развивает дальше центральные идеи марксистской теоретической конструкции (Lehrgebäude). Он присоединяется к Марксу там, где он описывает дух капитализма, но он отвергает односторонность мар-ксовой теории, являющейся наследницей гегелевской диалектики» (Schulze-Gävernitz, 1923, S. XV).
В настоящее время многие ученые разделяют точку зрения, согласно которой отношение Вебера к Марксу и его учению было самым что ни на есть серьезным, а большинство его выводов, особенно сделанных в связи с обсуждением проблемы происхождения капитализма и западной цивилизации, могут свидетельствовать не о противоположности их взглядов, а об их взаимодополнительности (Weber, 1988, S. 102 и след.). На примере «Речи о социализме» можно судить о том, насколько справедливыми являются столь распространенные в недавнем прошлом в марксистской литературе утверждения о том, что «Вебер изучал марксизм главным образом по работам Каутского... а позднее по книге "Современный капитализм" (основательному изложению "Капитала") В. Зомбарта» и поэтому «оказался не в состоянии постичь концепцию развития общества через его последовательные фазы из-за ошибочной философской позиции» (см. Льюис, 1981, с. 144, 146; ср.: Патрушев, 1992, с. 181).
Анализ веберовских работ, посвященных проблеме социализма, напротив, свидетельствует не только о хорошем знакомстве с классическими марксистскими текстами, но и о сугубо научном характере и направленности их критики. Например, как и Маркс, Ве-
_ г
ПОЯИТЭКТ. 2012. Том 8. № 1
бер признавал всю важность и необходимость духовной и социальной эмансипации рабочего класса, но понимал ее иначе, чем руководители современной ему германской социал-демократии, которые, по его замечанию, «не терпят свободы мысли, продолжая штемпелевать в головах массы раздробленную систему Маркса в качестве догмы» и «свободы совести, являющейся для них только фразой, о чем может сообщить любой берлинский городской миссионер» (Weber, 1988, S. 26). Вебер был убежден в том, что предпосылки такого подхода к основополагающим ценностям европейской культуры коренятся в профетических, эсхатологических элементах марксистской мысли, ядром которых является утопия «пролетарской диктатуры», сформировавшаяся в ранних работах Маркса и Энгельса, начиная с «Коммунистического манифеста».
Вместе с тем, отвергая любую форму революционного утопизма, неизбежно связанного с идеей классового и группового насилия, Вебер никогда не утверждал, что социализм как тенденция экономического и политического развития является утопичным и поэтому неосуществимым. Об этом наглядно свидетельствует и его венская лекция. Ее своеобразный итоговый характер проявляется в многообразии затронутых в ней сюжетов и нюансов аргументации. Их анализ выходит за рамки данной работы. Представляется принципиально важным выделить лишь те ее моменты, которые, будучи теснейшим образом связанными с общей веберовской методологией социального анализа, не выделяются М. Вебером специально.
Фундаментальной является сама мысль Вебера о том, что «социализм самых различных типов существовал повсюду на земле в любой период и в любой стране» (Weber, 1921, S. 149-150). В этом положении весьма отчетливо отразился специфический характер дискуссии о формах социализма в немецкой научной литературе. Ее итогом было опубликование книги Р. Пёльмана об античном социализме, в которой тема параллелизма в развитии социалистических идей в классической древности и в современной Западной Европе была центральной (Pöhlmann, 1925). При всех допущенных Пёльманом преувеличениях, представленный им материал позволил в дальнейшем сопоставить два явления, возникшие в античный период и уже тогда вступившие в соприкосновение. Речь идет о тенденции к формированию административно-бюрократической системы, основанной на огосударствлении экономики. Основные элементы такой системы сложились еще в древней Месопотамии, где шумерские цари III династии Ура сконцентрировали большую часть всей экономической деятельности в рамках единого бюрократического хозяйственного комплекса (История Древнего Востока, 1983, с. 267-280; Зайцев, 1991, с. 24-28). Но еще дальше в этом
направлении пошли македонские цари Египта из династии Птолемеев, создавшие экономическую систему, в некоторых своих чертах поразительно напоминавшую систему СССР при Сталине. Такая экономическая политика была охарактеризована в книге «Экономическая история эллинистического Египта» русским историком Михаилом Ростовцевым, эмигрировавшим в 1920-е годы в США. Все плодородные земли в Египте принадлежали этой царской династии, возникла огромная чиновничья пирамида. Крестьянам спускались нормы посева, определялись участки, где необходимо сеять, изымался весь урожай, который поступал в государственную казну, а потом крестьянам выделяли зерно для очередного посева. Царям Птолемеям принадлежали пивоварение, изготовление папирусов, добыча драгоценных металлов. На несколько десятилетий возникла видимость экономического расцвета, а затем начался полный экономический крах. Прикрепленные к земле крестьяне бегут, разваливается ремесленная промышленность, начинается экономический кризис, который продолжался тоже десятки лет (см.: Зайцев, 1991, с. 27-28). Книга Ростовцева написана в 1940-е годы; параллель со сталинской Россией совершенно очевидна. Тотальное огосударствление экономики на любой стадии общественного развития и в древних обществах, и в современных приводит к совершенно аналогичным результатам. Историки, приводя соответствующую статистику, показывают, к чему привела сталинская коллективизация — к разорению деревни и полному упадку сельского хозяйства.
На основе идеализации древневосточных монархий в античный период формировались разноообразные утопические концепции общественного устройства, в основе которых лежал принцип строжайшей иерархии и руководства обществом со стороны просвещенной элиты (см.: Гуторов, 1989). Во многом под влиянием античной утопической литературы мыслителями эпохи Возрождения и Нового времени создавались коммунистические проекты, формировавшие своеобразный интеллектуальный климат и литературную традицию, которые оказывали воздействие на идеологию европейского рабочего движения, а в дальнейшем и на марксистскую концепцию социализма. В работах М. Вебера нет отчетливо выраженного стремления сформулировать «идеальный тип» социализма на основе синтеза древних и новейших его версий, хотя такое стремление должно было непосредственно определяться исходными принципами веберовской методологии. Как предпосылку создания такого «идеального типа» можно рассматривать веберовский комплекс идей, сконцентрированный на проблемах происхождения, эволюции и исторических перспектив современной бюрократии.
_ 9
ПОЯИШЭКС. 2012. Том 8. № 1
В этом плане особенно замечательным представляется анализ Вебера изменений в США с того времени, когда А. де Токвиль в книге «О демократии в Америке» описывал политическую систему и образ жизни этой страны именно в качестве эпохальных альтернатив централизованным бюрократическим формам господства, сложившимся в Западной Европе в результате эволюции и трансформации раннефеодальных структур. Рост американской бюрократии как на федеральном уровне, так и на уровне отдельных штатов, безусловно, превращал в глазах Вебера сделанные Токвилем выводы в достояние истории, подтверждая его собственную гипотезу, согласно которой всеобщая бюрократизация, основанная на усиливающемся развитии рационального характера производства и социальной жизни, является исторической судьбой современной цивилизации, независимо от тех социально-политических форм, которыми она представлена.
Такого рода пессимистический вывод был одновременно направлен и против основного марксистского положения, в соответствии с которым социалистические производственные отношения не могут возникнуть внутри капиталистического строя. В его глазах социализм как общественная практика и тенденция политической мысли был лишь полным завершением той тенденции к всеобщей бюрократизации, которая складывается именно внутри современного капитализма. Победа социализма, следовательно, означала бы только победу иррациональной государственной бюрократии над более рациональной частнокапиталистической.
Таким образом, речь идет о двух тенденциях в рамках современного индустриального общества. По мысли Вебера, торжество социалистически ориентированной государственной бюрократии в политическом плане означало бы установление авторитарной диктатуры, что и подтвердил опыт Октябрьской революции в России. «Всякая борьба с государственной бюрократией, — отмечал он, — бесперспективна, потому что нельзя призвать на помощь ни одной принципиально направленной против нее и ее власти инстанции... Государственная бюрократия, если уничтожить частный капитализм, господствовала бы одна. Действующие в настоящее время наряду друг с другом и в меру своих возможностей друг против друга, следовательно, постоянно держащие друг друга под угрозой частная и общественная бюрократия слились бы тогда в единую иерархию. Подобно тому, как было это в Египте древних времен, только в несравненно более рациональной, а потому неотвратимой форме» (Weber, 1921, S. 151; цит по: Патрушев, 1992, с. 163). В межвоенный период эти выводы были полностью подтверждены опытом всех тоталитарных диктатур.
10 _
НОЯИТЭКС. 2012. Том 8. № 1
В 1920-1930-е годы под воздействием идейного кризиса, вызванного Первой мировой войной и революцией в России, происходило резкое размежевание двух подходов в трактовке социализма и его исторических перспектив — научного, с одной стороны, и этического и идеологического, с другой. В наиболее резкой форме антагонизм двух подходов был обозначен лидером бельгийских социалистов Хендриксом де Маном в специально написанной им по-немецки и сразу приобретшей широкую известность книге «К психологии социализма» (Zur Psychologie des Sozializmus). «В чисто теоретическом плане, — утверждал он в предисловии к первому немецкому изданию своей книги (1926), — вопрос о том, какая из альтернативных формул является более подходящей: не лучше ли утверждать марксизм в его историческом первородстве или же отрицать его, исходя из насущных потребностей нашего собственного места и времени, — этот вопрос напоминает знаменитую проблему ножа, который снова и снова, раз за разом снабжался новой рукояткой и новым лезвием. Проблема в том — стал ли он и когда именно новым ножом? Несомненно, существуют обстоятельства, при которых подобное становление осуществляется благодаря постоянно возрастающему осознанию им своей собственной остроты в прямой противоположности к тому, что было. Подобная ситуация возникает всегда, когда новое поколение проявляет активное стремление отличать себя от более старого поколения, взяв на вооружение новую философию. Ведь тогда новое поколение не только мыслит отличительным образом от старого в том или ином вопросе; оно мыслит иначе, его целиком захватывает иное настроение или аффект по отношению к миру... И разве сегодня это могло произойти как-то иначе, после того как в результате войны и революции социальная среда трансформировалась до крайней степени настолько, что между довоенным и послевоенным поколениями разверзлась огромная пропасть? Люди думают иначе, потому что они чувствуют иначе; они чувствуют иначе, потому что они хотят быть иными. Таково положение послевоенного социализма» (de Man, 1985, p. 15). Провозглашенная Х. де Маном программа «ликвидации марксизма» и разработки новой версии радикального социализма, «очищенного от его собственных доктринальных и нереалистических элементов» (Ibid., p. VII, 11, 14, 411-412), резко противопоставлялась любым попыткам «"ревизии", "адаптации", "реинтерпретации"» (Ibid., p. 14) идейного наследия Маркса, характерным как для ревизионистской концепции Э. Бернштейна, так и для многообразных леворадикальных версий марксизма, сформулированных в межвоенный период в работах Карла Корша «Квинтэссенция марксизма» (1922), «Мар-
_ 11
ПОЯИШЭ%£. 2012. Том 8. № 1
ксизм и философия» (1923), «Карл Маркс» (1938), книге Дьердя Лу-кача «История и классовое сознание» (1923) и «Тюремных тетрадях» Антонио Грамши (1930-е годы). Как это ни парадоксально, в некоторых исходных интенциях теории де Мана сохранялось немало элементов веберовского научного анализа послевоенного состояния и перспектив социалистического движения. Эта тенденция проявилась в решительном противопоставлении Маркса и марксизма. «Под марксизмом, — отмечал он, — я подразумеваю элементы марксистского учения, которые продолжают жить в рабочем движении в форме эмоциональных оценок, социальных волевых актов, методов действия, принципов и программ» (ibid., p. 16).
В книге де Мана имеется совершенно ясная теоретическая констатация очевидного факта, что, после того как с началом Первой мировой войны марксизм в Западной Европе «был побежден реформизмом и социал-патриотизмом», «центр тяжести марксизма с 1918 г. переместился в коммунистическую Россию» (Ibid., p. 472), идеологи которой — Ленин и Троцкий — разрабатывали собственную национальную версию революционного социализма на основе весьма произвольной трактовки теории «перманентной революции», сформулированной Марксом и Энгельсом в 1848-1852 гг. Эти тенденции в эволюции марксистской политической мысли и практики де Ман связывал в немалой степени с особенностями «германских элементов марксистского менталитета». «Немецкий марксистский социализм, — подчеркивал он, — является одним из элементов национальной политической ментальности в том плане, что, подобно милитаристскому режиму, он всегда рассматривал индивида не более чем средством для реализации коллективной цели, воплощенной в Государстве» (Ibid., p. 433, p. 8).
Данное замечание полностью согласуется с характеристикой немецкой социал-демократии, данной Гюставом Лебоном на исходе XIX в. (Лебон, 1995, с. 139-140). Разумеется, речь в данном случае идет не столько о буквальном следовании веберовской методологии, сколько о попытке использования научных формул для создания новых идеологических конструкций, в принципе чуждых науке как таковой.
В межвоенный период наиболее обширная и последовательная попытка реализовать в научном плане программу «ликвидации марксизма» была предпринята Карлом Поппером в работе «Открытое общество и его враги», опубликованнной в 1945 г. В 1937 г., оказавшись в эмиграции в Новой Зеландии и узнав о вторжении гитлеровских войск в его родную страну, он приступил к созданию книги, которая, хотя и не «составила эпохи», но стала одним из наиболее значительных трудов, повлиявших на теоретическое осмысление и
преодоление тоталитарной болезни, охватившей в первой половине века Европу и стремительно распространившейся по всему миру.
Рассматривая Маркса как несостоявшегося «исторического пророка», ответственного, наряду с Платоном, Аристотелем и Гегелем, за распространение «историцистской философии» и тоталитарных идей (Поппер, 1992б, с. 222 и след.), Поппер признавал, что в своем анализе эволюции западноевропейского капитализма «многие вещи Маркс видел в правильном свете. Если ограничиться только его пророчеством относительно того, что системе неограниченного законодательно капитализма, какой он ее знал, не суждено существовать очень долго, а ее апологеты, считавшие ее вечной, заблуждаются, то мы должны сказать, что он оказался прав» (Там же, с. 222). Такого рода трактовка почти полностью соответствовала веберовской. Итоговая глава второго тома книги Поппера, имевшая название «Оценка марксова пророчества», во многих своих аспектах фактически воспроизводила идеи, сформулированные Вебером в «Речи о социализме» (Там же, с. 223-228).
Но было бы методологически неправильным ограничиться исключительно констатацией относительно схожих черт в оценке Поппером и Вебером марксистского наследия. В некоторых принципиальных научных и этических вопросах различия между ними очевидны. Основу книги Поппера составляет восходящая к либеральной традиции XIX в. философия прогресса, которая отчасти была скорректирована как собственными авторскими изысканиями в области методологии науки, так и различными социологическими и философскими теориями первой половины ХХ в. Само понятие «открытое общество», введенное в научный оборот А. Бергсоном для описания социальной организации, противоположной сообществу, «едва вышедшему из лона природы», в котором господствуют примитивные религиозные верования, приняло совершенно рационалистический характер. В отличие от «закрытого общества» со свойственной ему «верой в существование магических табу», в открытом обществе «люди (в значительной степени) научились критически относиться к табу и основывать свои решения на совместном обсуждении и возможностях собственного интеллекта» (Там же, с. 251).
В политическом плане такому типу общественной организации и сознания соответствует современная либеральная демократия. В письме, адресованном русским читателям и напечатанном вместо предисловия к первому российскому изданию своей книги, Поппер совершенно недвусмысленно подчеркивал: «Я защищаю в ней скромную форму демократического ("буржуазного") общества, в котором рядовые граждане могут мирно жить, в котором высоко це-
_ 13
ПОЯИТЭКС. 2012. Том 8. № 1
нится свобода и в котором можно мыслить и действовать ответственно... Во многом оно походит на общество, ныне существующее на Западе. Это открытое общество, столь высоко ценящее мир и свободу, возникло в результате ряда глубоких и радикальных революций» (Поппер, 1992, с. 7). Единственно возможной верой для такого общества является гуманизм, т. е. приверженность к свободе и братству всех людей, к эгалитаристской справедливости и человеческому разуму (Там же, с. 229, 230, 235, 251).
Проходящие сквозь всю книгу «сверхпростые» характеристики открытого общества свидетельствуют о том, что К. Поппер ощущал себя его идеологом. Позиция идеолога всегда амбивалентна. Неизбежность возникновения противоречий в его аргументации как бы запрограммирована его мировоззрением, пронизанным ценностными суждениями, моральными антитезами, сквозь которые почти всегда проглядывает стремление обосновать программу определенной социальной группы, выражающей «главную историческую тенденцию» развития человечества. Иными словами, идеолог почти всегда обязан быть оптимистом наперекор всему, даже тогда, когда его оптимизм окрашен в трагические тона.
Подобная позиция вдвойне тяжела для ученого, пытавшегося следовать традиции объективного анализа и научной методологии. Не случайно выдающиеся коллеги К. Поппера стремились во имя научной объективности избегать идеологических капканов, иногда ценой больших нравственных усилий и жертв. Например, ровесник Поппера — философ Ю. Бохеньский, внесший не менее значительный по сравнению с первым вклад в борьбу с тоталитаризмом, в своей книге «Сто суеверий» называл гуманизм самым распространенным предрассудком нашего времени (Бохеньский, 1993, с. 37).
Но нельзя не отдавать себе отчета в том, что именно сочетание исторического оптимизма со стремлением к научному анализу истоков тоталитарной традиции в европейской общественной мысли от Платона до Гегеля и Маркса сделали книгу «Открытое общество и его враги» очень выразительным документом своей эпохи. Как идеолог и теоретик, Поппер не мог вполне беспристрастно относиться к тем местам в сочинениях Платона, в которых великий греческий философ безудержно нападал на индивидуализм и интеллектуальную свободу, распространившиеся в античной Элладе в период ее наивысшего культурного подъема. Представление о Платоне как о тоталитарном идеологе par exellence несовместимо с наукой и уже давно было подвергнуто справедливой критике. Такой узкий подход парадоксальным образом не только стимулировал разработку Поппером вполне научной методологии анализа исторической эволюции открытого общества, но и привел его к пересмотру
вполне в духе М. Вебера своих собственных взглядов как на сущность и идейную направленность платоновской политической философии, так и на истоки современного тоталитаризма.
Тоталитарная тенденция в человеческой практике и в сфере общественной мысли рассматривается им как неизбежная реакция на величайшую революцию, знаменующую переход от закрытого общества к открытому, положившую начало западной цивилизации с такими ее основополагающими ценностями, как индивидуализм и свобода. Эта революция, возникшая в Греции, до сих пор находится, по мнению Поппера, в своей начальной стадии. Платоновское творчество, равно как и возникновение инквизиции в средневековой Европе или распространение и победа марксистского социализма, являются симптомами напряжения цивилизации, реакцией традиционного общества, в котором индивид полностью растворяется в коллективе (Поппер, 1992, с. 220-221). «Моя попытка понять Платона при помощи аналогии с современным тоталитаризмом, — отмечал он, — к моему собственному удивлению, привела меня к необходимости изменения моих взглядов на тоталитаризм. Я не изменил моего враждебного отношения к нему, но в конце концов осознал: сила и древних, и новых тоталитарных движений — как бы плохо мы ни относились к ним — основана на том, что они пытаются ответить на вполне реальную социальную потребность» (Там же, с. 215).
Такой совершенно объективный и беспристрастный взгляд предвосхищает выводы тех современных ученых, которые рассматривают тенденцию ко всеобщему огосударствлению, отчетливо проявившуюся в советской России и нацистской Германии, лишь как частный случай «тотального коллективизма», впервые возникшего в древневосточных деспотиях и способного постоянно воспроизводиться в условиях любой культуры (Х. Арендт, М. Восленский, А. Зиновьев). По совершенно справедливому замечанию Д. Сартори, «неожиданный элемент тотального господства в наше время состоит в том, что оно может быть наложено не только на общества с традиционно деспотическим правлением (такие, как Россия и Китай), но также на общества, взращенные христианской, либеральной и либерально-демократической традицией и вышедшие из нее» ^а|1оп, 1987, р. 194). Хотя такой взгляд на тоталитаризм вовсе не противоречит методологии Поппера, для самого автора «Открытого общества» подобные рассуждения являются табу. Он искренне убежден, что, раз отведав плодов цивилизации, человечество уже не может «вернуться к мнимой невинности и красоте закрытого общества» (Поппер, 1992, с. 247). «Чем старательнее мы пытаемся вернуться к героическому веку племенного духа, тем вернее мы в
_ 15
ПОЯИТЭКС. 2012. Том 8. № 1
действительности придем к инквизиции, секретной полиции и романтизированному гангстеризму» (Там же, с. 248).
Приведенные выше попперовские замечания являются лишь косвенным признанием того, что ни одно современное общество не гарантировано от нового витка тоталитарной спирали. И ближе всего к перерождению находится такое общество, которое переживает или только что пережило очередную революцию и через которое проходит разлом современной индустриальной цивилизации. Можем ли мы считать, что распад тоталитарных систем в конце ХХ столетия превратил веберовский анализ феномена социализма в достояние истории? Очевидно, нет. Социализм как политическое движение и форма социальной критики, независимо от его экономического содержания и политических последствий, возник и в дальнейшем определялся поисками исторических альтернатив тем эксцессам, которые были характерны как для эпохи «первоначального накопления», столь ярко описанной Марксом в первом томе «Капитала», так и для более поздних этапов рационализации капиталистического производства и форм социальной жизни.
Трансформация социалистической системы на территории бывшего СССР и в странах Центральной и Восточной Европы, возврат этих стран на капиталистический путь развития выявили, наряду с развитием политической демократии, новые формы бюрократизации, не имевшие аналогов в прошлом и породившие новый феномен, который был назван современными учеными «бюрократическая антиполитика» (см.: Manicke-Gyöngyösi, 1996; Tatur, 1996). Новое экономико-политическое пространство, поспешно названное постсоциалистическим, возможно, еще даст рождение новым социальным экспериментам, в которых социалистическая составляющая будет играть далеко не традиционную роль. Теория М. Вебера, в которой социализм всегда рассматривался в качестве постоянного фактора развития цивилизации с эпохи классической античности до эпохи модерна, не дает никаких оснований для вывода о том, что этот фактор станет менее значимым в будущем.
Литература
Бохеньский Ю. Сто суеверий. Краткий философский словарь предрассудков. М.: Прогресс, 1993. 187 с. (Bochenski YThe Hundred Superstitions. Moscow: Progress Edition, 1993. 187 p.).
Вебер М. Политические работы. М.: Праксис, 2003. 422 с. (Weber M. Political Works. Moscow: Praxis, 2003. 422 p.).
Вебер М. Социализм: Речь для общей информации австрийских офицеров в Вене (перевод и вступ. статья В. А. Гуторова) // Журнал социологии и социальной антропологии. 1999. Т. 2. № 3. С. 17-40. (Weber M. Socialism. The Lecture on General Information of Austrian Officers in Vienna // The Journal of Sociology and Social Anthropology. 1999. Vol. 2. No. 3. P. 17- 40).
Гуторов В. А. Античная социальная утопия: вопросы истории и теории. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. 287 с. (Gutorov V.A. Ancient Social Utopias: historical and theoretical questions. The Publishing House of the State University of Leningrad, 1989. 287 p.).
Гуторов В. А. Макс Вебер и социализм // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 12. Социально-
16 _
ПОЛИТЭКС. 2012. Том 8. № 1
политические исследования. 1991. № 2. С. 42-46. (Gutorov V. A. Max Weber and Socialism // The Herald of Moscow University. Ser. 12. Socio-Political Studies. 1991. N 2. P. 42-46).
Зайцев А. И. Дискуссии о социализме в античности // Античность и современность: Доклады конференции ассоциации антиковедов. Москва, 30 октября - 2 ноября 1989 г. М., 1991. С. 24-28. (Zaitsev A.I. Discussions on Socialism in Antiquity // Antiquity and Modernity: The Reports of the Conference of Specialists in Ancient World Studies. Moscow, 30 October - 2 November 1989. Moscow, 1991. P. 24-28).
История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч. 1. Месопотамия. М.: Наука, 1983. 533 с. (The History of Ancient Orient. The Origins of the Most Ancient Class Societies and the First Sources of Slave-Holding Civilization. Part I. Ancient Mesopotamia. Moscow: Science, 1983. 533 p).
Лебон Г. Психология социализма. СПб.: Макет, 1995. 544 с. (Lebon G. Psychology of Socialism. Saint-Petersburg: The Model, 1995. 544 p).
Льюис Д. Марксистская критика социологических концепций Макса Вебера. М.: Прогресс. 1981. 268 с. (Lewis J. Max Weber and the Value Free Sociology: a Marxist Critique. Moscow: Progress, 1981. 268 p).
Ожиганов Э. Н. Политическая теория Макса Вебера: (социология господства, государства и права). Рига: Зинатне,1986. 158 с. (Oziganov E. N. Political Theory of Max Weber: Sociology of Domination, State and Law. Riga: Zinatne, 1986. 158 p).
Патрушев А. И. Расколдованный мир Макса Вебера. М.: Изд-во МГУ, 1992. 432 с. (Patrushev A. I. The Disenchanted World of Max Weber. Moscow: The Publishing House of the Moscow State University, 1992. 432 p).
Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1. Чары Платона. М.: Феникс, 1992. 448 с. (Popper K. R. The Open Society and Its Enemies. Vol. 1 The Spell of Plato. Moscow: Fenix, 1992. 448 p).
Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. М.: Феникс, 1992. 528 с. (Popper K. R. The Open Society and Its Enemies. Vol. 2 The High Tide of Prophesy: Hegel, Marx, and the Aftermath. Moscow: Fenix, 1992. 528 p).
Antonio R, Glassmann R. (ed.) A Weber-Marx Dialogue. Lawrence, 1985. 214 p.
Böckler S, Weiß J. Marx oder Weber? Zur Aktualisierung einer Kontroverse. Opladen, 1987. 132 s .
Man H. de. The Psychology of Marxian Socialism. New Brunswick; London: Transaction Books, 1985. 509 p.
Manicke-Gyöngyösi K. Konstituirung des Politischen als Einlösung der «Zivilgesellschaft» in Osteuropa? // Der Umbruch in Osteuropa als Herausforderung für die Philosophie. Dem Gedenken an Rene Ahlberg gewidmet. Peter Lang, 1995.
Parsons T. Capitalism in Recent German Literature // Journal of Political Economy. 1929. Vol. 37. N. 1. P. 3-51.
Parsons T. The Structure of Social Action. Reprint edition. New York: McGraw-Hill, 1949. 420 p.
Pöhlmann R. von. Geschichte der sozialen Frage und des Sozialismus in der antiken Welt. 3. Aufl. Hrsg. von Fr. Oertel. Bd. I-II. München, 1925.
Sartori G. The Theory of Democracy Revisited. Chatam, New Jersey: Chatam House Publishers, Inc., 1987. 542 p.
Schulze-Gävernitz G. von. Max Weber als Nationalökonom und Politiker // Erinnerungsgabe für Max Weber. Hrsg. Von Melchior Palyi. München; Leipzig, 1923. Bd. 1.
Tatur M. «Politik» im Transformationsprozeß. Aspekte des politischen Diskurses in Polen 19891992 // Öffentliche Konfliktdiskurse um Restitution von Gerechtigkeit, politische Verantwortung und nationale Identität. Institutionenbildung und symbolische Politik in Ostmitteleuropa. In memoriam Gabor Kiss. Berliner Schriften zur Politik und Gesellschaft im Sozialismus und Kommunismus. Hrsg. von Krisztina Manicke-Gyöngyösi. Peter Lang, 1996. Bd. 9.
Weber and the Marxist World. London, 1986. 201 p.
Weber M. Ein Symposion. Hrsg. von Christian Gneuss und Jürgen Kocka. München: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1988. 219 S.
WeberM. Gesämmelte Politische Schriften. Tübingen: J.C.B. Mohr, 1921. 533 S.
Weber M. Zur Gründung einer national-sozialen Partei // Weber M. Gesämmelte Politische Schriften. Hrsg. von Johannes Winckelmann. Tübingen, J.C.B. Mohr (Paul Siebeck), 1988. S. 26-29.
Weiß J. Das Werk Max Webers in der marxistischen Rezeption und Kritik. Opladen, 1981. 157 s.
