CC BY
17
6 Кареев Н.И. Отчет о русской исторической науке за 50 лет (1876 -1926) // Отечеств, история. 1994. № 2. С. 140.
7 Отчеты о состоянии и действиях Московского университета; Отчеты о состоянии и действиях Санкт-Петербургского университета; обозрения преподавания в Московском и Санкт-Петербургском университете; расписания учебных занятий.
8 Готье Ю.В. Университет // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989; Ключевский В.О. Беседа инвалида с новобранцами. 1896 // ОР РНБ. Ф. 131. К. 22. Л. 16. Л. 3-4.
О.С.Нагорная
Челябинск
К вопросу о мыслительных конструкциях переходного периода: Восточная Пруссия в ментальной карте немцев
Вторая половина «долгого» XIX века прошла для Германии под знаменем ускоренной и неравномерной модернизации. Взрывные темпы развития экономики повлекли за собой глубинную перестройку не только политических, но и социальных структур. Германская империя, как и многие страны Европы, тяжело переживала переходную эпоху: на этом этапе, когда реалии традиционного общества еще не канули в прошлое, а новое индустриальное уже утверждалось в различных сферах жизни, в сознании человека возник социально-психологический вакуум, который требовал своего заполнения. В качестве поддержки пошатнувшегося символьно-смыслового мира необходимо было использовать новые ментальные конструкции, идею, которая смогла бы сохранить единство общества в переходный период. Именно поэтому в конце XIX и начале XX века в Германии интенсивно формировалось национально-государственное сознание, использовались национальные пароли, которые позволяли управлять внутриполитическими процессами.
Момент самовосприятия любой нации начинается с деления на «мы» и «они», что способствует возникновению устойчивых образов врагов и друзей в национальном сознании. Эта схема, заполнив существующий вакуум, облегчала моральную оценку ситуации в случае внешней угрозы, подготовку действий и восприятие конфликтов между различными системами ценностей. Для значительной массы людей, находившихся в экстремальной ситуации перехода к новой экономической, политической и социальной организации, групповая редукция реальности имела еще большее значение.
В качестве средств активно использовались не только официальная пропаганда, но и различные формы символьного языка. Обратная сторона этих национальных паролей - вынесение внутренних противоречий вовне и использование образов врага.
Среди многочисленных национальных стереотипов кайзеровской империи особое качество получил облик России. Противостояние с лидером славянского мира было легче легитимировать как борьбу культуры и варварства в сознании масс, чем войну против западных держав. И в то время, как сила возможной общественной интеграции при использовании образов французов, поляков, евреев имела ограниченные возможности, определение деспотической России в качестве врага могло привлечь и социал-демократию,
Особая роль в механизмах заполнения вакуума сознания была отведена Восточной Пруссии - этой «солдатской земле», которая в «ментальных картах» германского народа являлась «местом национальной памяти». В культурной памяти каждого немца сохранились не только предания о тевтонах и кольце Нибелунгов, но и о вековых страданиях провинции, ставшей границей между славянским и германским миром. В канун Первой мировой войны немецкие публицисты и общественные деятели формировали определенный горизонт ожиданий и постулировали правовую принадлежность восточных провинций к империи путем многочисленных экскурсов в историю и мифологизации предыдущего военного опыта, где Восточная Пруссия выступала в образе священной германской земли.
Поиски внутренней национальной интеграции за счет внешних врагов повлекли за собой возникновение тотальной военной политики и всеохватывающего патриотизма. Естественно, что в Первую мировую войну проявилось все, что выработало политическое и национальное сознание предыдущего периода. События на территории Восточной Пруссии, которые со стратегической точки зрения были незначительны по сравнению с другими действиями войны, отозвались несоизмеримым эхом в кругах германской об-
щественности, Эта реакция отнюдь не ограничивалась временем оккупации и периодом непосредственно после нее, когда многочисленные описания в слове и образах воспевали страдания провинции. Вся история Веймарской республики и раннего Третьего рейха носила на себе отпечаток восточно-прусского военного опыта, который послужил основой для возникновения одного из наиболее значимых германских национальных мифов первой половины XX века.
Д. Ю. Пухов
Екатеринбург
Общественно-политические ориентиры Ф.Н.Лебедева (Сибирского) как отражение столкновения эпох
В российском обществе начала XX в., находившемся в состоянии перехода отдоинду-стриальной к индустриальной стадии развития, возникали идеологии, в которых совмещались ценности этих различных эпох. В качестве примера может послужить неонародническая система взглядов, которую исповедовал видный уральский публицист начала прошлого столетия Ф.Н.Лебедев (Сибирский), активно сотрудничавший в екатеринбургских газетах «Уральский край», «Зауральский край» и «Голос Урала»,
Ф.Н.Лебедев последовательно выступал за скорейшее осуществление модернизации российских политических и правовых структур. Публицист поддерживал требования введения реальной ответственности управленческого аппарата перед представительным органом, избранным на основе всеобщего и равного избирательного права, издания закона о неприкосновенности личности, а также законов о свободе слова, печати, собраний, союзов, отмены системы «исключительных положений». Ф.Н.Лебедев считал необходимой ликвидацию межсословных и межнациональных перегородок, выступая за равноправие всех граждан России. Выдвигалось в статьях екатеринбургского публициста и требование реформирования органов местного самоуправления с целью демократизации состава земств и городских дум, а также укрепления их финансовой базы. Большое значение Ф.Н.Лебедев придавал созданию демократических низших судебных органов.
Публицист считал устаревшей классическую либеральную концепцию «laissezfaire laissez passer», полагая, что современное государство должно предоставлять своим гражданам определенные социальные гарантии. Он выступал за введение 8-часового рабочего дня, 36-часового непрерывного еженедельного отдыха и минимального уровня оплаты труда для наемных работников, предоставление большей свободы профсоюзам, создание системы всеобщего бесплатного низшего и среднего образования.
Как проявление модернизаторских ценностных установок можно рассматривать и позицию Ф.Н.Лебедева по вопросу о роли церкви в жизни общества: публицист отстаивал необходимость принятия закона о свободе совести, выступал за отделение школы от церкви. В тоже время в публикациях Ф.Н.Лебедева присутствовала и традиционалистская составляющая, заключавшаяся в стремлении рассматривать перспективы государственного и экономического развития преимущественно с точки зрения интересов мелкого некапиталистического хозяйства. Не соглашаясь с марксистской теорией вытеснения мелкого производства крупными предприятиями, он считал необходимой государственную поддержку кустарной промышленности, призывал перестроить налоговую и финансовую политику государства в интересах мелких производителей. В 1912 г. Лебедев поддержал «законопроект 33-х», поскольку считал, что закон, предусматривающий преимущественное право покупки земель сельскохозяйственного назначения для местного населения, будет выгоден, прежде всего, мелким крестьянским хозяйствам.
Традиционалистский характер имела критика столыпинских аграрных преобразований, направленных на разрушение общины. Видя в общине воплощение «живого народного права, выработанных десятилетиями форм жизни», публицист считал, что ликвидация этого института отвечает интересам лишь «кучки сильных» крестьян.
Рассмотренный материал свидетельствует о том, что мировоззрение Ф.Н.Лебедева отразило переходный характер современной ему эпохи, совмещая в себе ценности доин-дустриального и индустриального времени.
