CC BY
94
К вопросу о генезисе русской эротической философии "серебряного века"
Т.В. Рябинина
Гуманитарный факультет МГТУ, кафедра истории и социологии
Аннотация. В статье с позиций системного анализа рассматриваются основные теоретические источники и социально-культурные предпосылки отечественной эротической философии конца XIX -начала XX веков. Выделяя сущностные характеристики русской философии любви и пола "серебряного века", автор представляет ее как органическую часть мировой философии любви и как продукт многовековой русской эротической культуры.
Abstract. The paper has considered basic theoretical sources and cultural prerequisites of the Russian erotic philosophy of the end of the XIX - the beginning of the XX centuries (so-called "the silver century"). The author has presented the essential characteristics of the Russian philosophy of love and sex of "the silver century" and has shown that the Russian erotic philosophy is a part of world philosophy of love and a product of centuries-old Russian erotic culture.
1. Введение
Рубежные эпохи, подобные переживаемой нами ныне, неизбежно обращают философскую мысль к поискам абсолютного и вечного, что могло бы стать опорой человеку в стремительно меняющемся мире. Наиболее интенсивными исканиями отмечен период конца XIX - начала XX веков. Тогда в российском обществе складывается противоречивая духовная ситуация, получившая впоследствии название "серебряного века". Имея в своей основе отсылку к "золотому веку" русской культуры - к пушкинской эпохе, эта дефиниция не является строго научной. "Серебряный век" в большей степени антиэстетичен, чем подобен "золотому веку". О духовном нездоровье русского религиозного Ренессанса писали свидетели того времени, сегодня об этом говорят A.M. Эткинд, Г.Л. Тульчинский, Е.М. Мелетинский, Б.М. Парамонов и другие исследователи. Повышенный интерес к тому периоду обоснован, помимо прочего, и тем, что "серебряный век" многими воспринимается сегодня едва ли не как аналог нынешней духовной ситуации. По замечанию одного из мэтров символизма Вяч.И. Иванова, он и его современники первыми решились перейти от реального к реальнейшему. Итогом прорыва от сущего к бытию явилась эротическая философия "серебряного века". В настоящее время ее изучают A.M. Эткинд, В.П. Шестаков, И.С. Кон. Однако в историко-философском дискурсе пока еще не до конца раскрыт генезис русской философии любви и пола, а именно он определяет ее сущностные характеристики.
2. Эротика Платона как базовый источник русской философии любви и пола
Искания русских мыслителей "серебряного века" стимулировались творчеством древнегреческого философа Платона. Платон был родоначальником мировой философии любви. Его учение об Эросе содержит в себе богатство множества линий возможного осмысления как самой любви, так и сопряженных с ней явлений, в том числе разума, познания, вплоть до самого человека и бытия в целом.
А.Ф. Лосев назвал платоновский эрос творческим синтезом бывших до него элементов, "окрылявших эллинские философские грезы" (Лосев, 1988). В "Теогонии" Гесиода, в орфизме, в учении Эмпедокла Эрос предстает космической силой, оформляющей хаос. Кроме представлений о космическом Эросе в древнегреческой философии сложился образ еще одного, лирического эроса, как индивидуального влечения, притяжения одного существа к другому. Эти две концепции и переработал Платон.
В диалоге "Федр" эрос - страстное, необузданное стремление к удовольствию, болезнь, наваждение. Оно принижает человека до положения раба собственных желаний и в конечном счете разрушает то, на что было направлено. Вот почему "Федр" некоторыми исследователями Платона квалифицируется как апология без-эросного отношения к миру.
Антитезой "Федру" в творчестве Платона выступает диалог "Пир". В нем любовь раскрывается как великая мировая сила, являющаяся основой порядка и мировой гармонии. Эрос постулируется как универсальная категория, все бытие оказывается эротичным. Следовательно, постижение сущности эроса есть постижение сути бытия, и наоборот. Таким образом, эротическая философия Платона оказывается и онтологией.
По замечанию А.Ф. Лосева, "...то обстоятельство, что пронизывающий все мироздание эрос проникает и в душу человека, наполняет ее, делает ощущаемой и постигаемой, позволяет Платону рассматривать любовь не только как космическую силу, но и как важнейшую, сущностную характеристику человеческой природы. Вопрос об эросе стал антропологическим, о человеке -эротическим" (Лосев, 1988).
Идея Платона о неполноте, несовершенстве человека обосновывается в "Пире" мифологемой человека-андрогина. Воспроизводя устами Аристофана миф о Золотом веке и о разделении целостных андрогинов на две половины, философ постулирует любовь как тоску по утраченной цельности, поиск себе подобного. Однако существование у человека такого влечения означает, наряду с желанием собственного восполнения, еще и преодоление своего "я", выход за свои пределы, для которого человеку нужна экспансивная сила любви. Обращенность эротического влечения вовне означает и его обращенность на самого себя. Ведь узнавание подобного себе возможно лишь при наличии оснований для идентификации, которые существуют в сознании человека. Таким образом, создавая предпосылки для самопознания индивида, любовь выступает инструментом гносеологии.
Квалифицируя любовь как одержимость, как божественное состояние и неистовство (манию), Платон находит в ней творческое начало. Неистовство эроса в системе платоновских взглядов трактуется как благоприятное для человека явление. Приводя примеры "прекрасного действия неистовства", Платон делает вывод о его значимости в творческом процессе. Высшее предназначение Эрота - рождать в красоте, которую следует понимать как благо.
Однако Платон предусматривал и возможность низменных эротических страстей, поэтому он акцентировал существовавшее в древнегреческой культурной традиции деление богини любви на возвышенную, неземную Афродиту Уранию и публичную, площадную Афродиту Пандемос. Возможность противоположных путей любви существует в силу двойственной сущности Эроса, который является сыном абсолютно разных родителей: бога изобилия Пороса и воплощения скудости - Пэнии.
В эротике Платона синтезируются онтология, антропология, гносеология, закладываются основы не знакомых к тому времени античному мышлению этики, эстетики, аксиологии. Универсальность платоновской мысли подкрепляется одним из основополагающих тезисов Платона, который можно назвать "единство любви". Каждый вид любви - это стремление к Добру. Эрос выступает великой объединяющей силой, поддерживающей гармоническое состояние мира и помогающей каждой сущности находить свое место в мире.
Философию любви и пола "серебряного века" можно рассматривать как рецепцию эротики Платона. Все основные ее линии были освоены русскими мыслителями, начало этому процессу положил B.C. Соловьев. Универсальность и синтетичность платоновского Эроса созвучна фундаментальной соловьевской идее всеединства.
3. Западноевропейская эротическая традиция
В русской эротической философии преломились некоторые тенденции западноевропейской эротической культуры. Особый интерес к проблемам любви и пола западноевропейские философы стали проявлять в XIX в. Философия средних веков и Возрождения избегала рассмотрения этих вопросов (данный недостаток компенсировало искусство тех эпох: поэзия провансальских трубадуров, Данте и Петрарки, эпос "Тристан и Изольда" и другие шедевры мировой литературы воспевали возвышенную, неземную любовь). Философы XVII-XVIII вв. также чуждались любовной проблематики. В.Ф. Эрн находил в философии нового времени отчетливую установку на без-эросность.
Без-эросность средневековой философии была обусловлена негативным отношением церкви к вопросам плоти, игнорирование эроса философами XVII-XVIII вв. было предопределено господствовавшей тогда рационалистической парадигмой, в которой не было места любви с ее стихийностью и иррациональностью.
Акцентировали проблему любви в западноевропейской философии конца XVIII - начала XIX века Ф.В. Шеллинг и Л. Фейербах. Но если Фейербах, поставивший любовь к людям на место любви к богу, в силу своего атеизма и материализма не был близок русским философам-идеалистам, то интуиция Шеллинга о любви как преодолении эгоизма безоговорочно разделялась ими.
Русская философия "серебряного века" испытала на себе влияние А. Шопенгауэра, Э. Гартмана, Ф. Ницше, 3. Фрейда, О. Вейнингера.
А. Шопенгауэр в "Метафизике половой любви" назвал половые отношения "зерном воли к жизни", которое неизбежно прорастает в каждом мужчине. Ключевую роль в теории Шопенгауэра играет "гений породы", заинтересованный в том, чтобы сохранялись и воспроизводились лучшие образцы людей обоего
пола. С этой целью гений породы внушает индивидуумам две важные иллюзии: иллюзию влюбленности, которая стимулирует появление на свет человека с определенными свойствами, и иллюзию того, что любовь и красота нужны самому индивиду. Вместе с достижением цели исчезает и любовь.
Основоположник теории бессознательного Э. Гартман в работе "Сущность мирового процесса или философия бессознательного" ввел в эротический дискурс понятие инстинкта. Взаимоотношения мужчины и женщины, по Гартману, строятся на целом ряде инстинктов. Инстинкт половой любви заставляет человека вступать в бесстыдный акт совокупления. Инстинктивность полового влечения квалифицируется как средство, данное человеку для осуществления целей рождения, скрытых от него в бессознательном. Женское сексуальное поведение детерминировано отталкивающим инстинктом, в основе которого чувство стыда, неприязнь к мужским притязаниям на физическую близость. Но инстинкт половой любви побеждает чувство стыда, и женщина оказывается во власти материнского инстинкта, который полностью порабощает ее. Таким образом, деторождение выступает не результатом активности гения породы, как у Шопенгауэра, а проявлением инстинкта половой любви. Результативность этого инстинкта различна у мужчин и женщин (за год женщина способна произвести лишь одного ребенка, мужчина - значительно больше). В силу этого Гартман утверждает допустимость полигамии для мужчин. С бессознательным философ связывает понятие нравственности. Нравственность выступает высшим проявлением естественного, а природа сама по себе ни добра, ни зла.
Взгляды на любовь Ф. Ницше созвучны философским позициям и Шопенгауэра, и Гартмана. Он подчеркивал важность взаимоотношения полов, ибо в этом проявляется инстинкт к жизни. Нравственным регулятором человеческого поведения, по Ницше, являются не христианские заповеди и культурные нормы, а сила и инстинкт. Попытки контролировать инстинкты несбыточны, как несбыточно желание оскорбить сильного. Настоящий мужчина, украшенный силой своего полового инстинкта, должен относиться к женщине по-восточному, как к своей собственности. В своей эротике Ницше соединяет инстинкт пола, инстинкт собственности и инстинкт властвования, организующий "самую маленькую область господства - семью". Сила взаимного притяжения полов, по Ницше, определяется их разностью.
Русская эротическая философия несет в себе установку на спор с Шопенгауэром и Гартманом. С первым из них открыто полемизирует в работе "Смысл любви" Соловьев, решительно разрывающий связь между любовью и деторождением. Отдельные аспекты учения о бессознательном Гартмана осваивались русскими мыслителями, однако биологическая сущность его эротики была бесконечно чужда им и настраивала на скрытую полемику. Отношение отечественных философов к Ницше не было столь однозначным. Соловьев полностью не принимал его учения, а для символистов Ницше был кумиром. Но разделяя ницшеанские идеи вечного возвращения, Сверхчеловека, призыв встать "по ту сторону добра и зла", они дистанцировались от пренебрежительного отношения к женщине. На наш взгляд, они понимали, что известным предложением взять плетку, отправляясь к женщине, философ маскировал свои любовные неудачи.
3. Фрейд, в отличие от Ницше, не был понят и принят русскими мыслителями. Можно говорить лишь об опосредованном его влиянии на русскую философию. И хотя В.В. Розанова часто называют "русским Фрейдом", доказать знакомство Розанова с трудами отца психоанализа невозможно. Русские мыслители критиковали учение Фрейда, критика эта велась уже в эмиграции. Например, работа Б.П. Вышеславцева "Этика преображенного Эроса" представляет собой попытку развенчать фрейдовскую теорию культурной сублимации. Отвергая психоанализ, русские философы оказались во власти одного достаточно распространенного заблуждения: они приняли тактику Фрейда за его стратегию.
А его стратегическая цель заключалась в том, чтобы через обеспечение баланса Оно (бессознательного) и Сверх-Я (совести, идеалов) придти к разумному конституированию Я. В ситуации патерналистского, иерархически организованного общества с догматической моралью этого можно было добиться лишь реабилитацией инстинктов (но это уже вопрос тактики). Поэтому Фрейд всячески подчеркивал и усиливал бессознательное, Оно. Вследствие этого он заслужил несправедливые упреки в пансексуализме, хотя, по признанию самого философа, "...в своем происхождении, действии и отношении к половой любви "Эрос" Платона совершенно конгруэнтен нашему понятию любовной силы психоаналитического либидо" (Фрейд, 1997). В своем непонимании Фрейда русские мыслители были не одиноки - из современников его мало кто понимал. Адекватную оценку логики и стратегии создателя психоанализа можно встретить лишь в наши дни, и мы полностью согласны с точкой зрения австрийского политолога В. Крауса: "Фрейд с такой своей логикой сегодня должен был бы придти к совершенно иным выводам... Сегодня Фрейд столкнулся бы с прямо противоположной ситуацией: "Оно", "бессознательное", "инстинкты" одержали верх. Сегодня Фрейд должен был бы - для поддержания осмысленного баланса "Я" - усиливать "Сверх-Я", и это могло бы стать сдерживающей
преградой на пути разнузданного, буйно разросшегося "Оно", иррациональной и очень опасной анархии инстинктов" (Краус, 1995).
Сильным импульсом в развитии философии любви "серебряного века" стала работа австрийского психолога О. Вейнингера "Пол и характер" (1903). Вейнингер, являясь сторонником полового диморфизма, последовательно разводит признаки половой идентичности по двум полюсам. Мужчина и женщина - неравноценные начала. Мужчина творит историю, сосредоточивая в себе все богатство мужества и воли. Цель настоящей женщины - сексуальная жизнь, принадлежность мужчине и материнство. Все ее загадки разрешаются беременностью. Кардинальные сексуальные отличия от мужчины делают женщину аморальной. По Вейнингеру, мужчина и женщина в чистом виде встречаются редко, между ними существует множество ступеней с различным содержанием мужественности и женственности. В истории русской философии любви теория Вейнингера сыграла роль интеллектуальной провокации, вызвав у отечественных мыслителей неприязнь к мизогинии, действительно отличавшей автора "Пола и характера".
В целом, в главных своих творениях (за исключением работ В.В. Розанова) русская философия любви и пола несет в себе элементы полемики с современной ей западноевропейской эротической культурой. На наш взгляд, такая установка предопределена тем, что принятая западной традицией концепция человекобога (базис европейской философии любви) отторгалась русской философской мыслью, культивировавшей идеал Богочеловека. Отталкиваясь от эротической философии Запада, отечественные мыслители питаются некоторыми традициями многовековой русской эротической культуры.
4. Особенности русской эротической культуры
Русская эротическая культура отличается от западной большей степенью закрытости и противоречивости. Свидетельством закрытости служит тот факт, что обозначающие интимные отношения слова в русском языке относятся к ненормативной, табуированной лексике, в то время как в западноевропейских языках они считаются литературными. Однако целомудрие русской эротической культуры носит лишь внешний, поверхностный характер.
Русская эротическая культура подчеркнуто амбивалентна. Двойственность объясняется противоборством в ней языческого и христианского начал. Христианская сакрализация брака, подчиненное положение женщины в семье, закрепленное в средние века "Домостроем", конформизм и расчет в сфере семейных отношений обусловили ситуацию, в которой любовь считалась производной от матримониальных связей. Данная ситуация нашла отражение в не имеющей аналогов в западноевропейских языках русской идиоме "Стерпится - слюбится".
Русское общество не знало культа рыцарской куртуазной любви, утверждавшей самоценность чувства и отличавшуюся антиматримониальным характером. Куртуазная любовь, по справедливому утверждению Ж. ле Гоффа, стала инструментом модернизации феодального общества (Ле Гофф, 1995). В русской эротической культуре фактором либерализации интимных отношений были языческие традиции. Но они отличались не возвышенностью, имманентной куртуазной любви, а чувственностью, уходящей корнями в иррациональную стихию инстинктов.
Реабилитировавшее плоть и грубую чувственность язычество было сильной оппозицией христианству в сфере любовных и сексуальных отношений. Не в силах побороть бесчисленные и разнообразные пережитки язычества, православие вынуждено было мириться с некоторыми из них. По замечанию И.С. Кона, "...противоречие между высочайшей духовностью и полной бестелесностью "сверху" и грубой натуралистичностью "снизу" на уровне повседневной жизни красной нитью проходит через всю историю русской культуры..." (Кон, 1996).
Уже в древнерусской культуре сложились тендерные стереотипы, закрепляющие принципы мужской и женской половой идентичности. Фундаментальной характеристикой женского принципа стали его онтологическая вторичность и подчиненность мужскому принципу, фундирующиеся ветхозаветным мифом об Адаме. Такой взгляд нашел отражение в "Поучении" Владимира Мономаха, советовавшего своим сыновьям: "Жену свою любите, но не давайте ей власти над собой."
В соответствии с отмеченными выше тенденциями в России складывается эротическая культура, отличающаяся двойными стандартами.
5. Эротическая и тендерная проблематика в русской духовной культуре XIX века
Мыслители XIX в. не снимают этой двойственности. Нравы русской деревни XIX в. продолжают, по определению Кона, оставаться отнюдь не вегетарианскими, а отечественные литература
и искусство культивируют возвышенные отношения и далекие от реальности принципы половой идентичности. В то время, как западноевропейская культура нашла динамическое равновесие между двумя традиционными типами женственности - "женщиной-матерью" и "женщиной-гетерой", русские писатели идеализируют первый тип. Создавая образ мужчины, они игнорируют популярный на Западе тип мужчины-победителя, олицетворяющего волю и сексуальность. В отечественном искусстве преобладает тип неудачника, рефлексирующего интеллигента, вызывающего жалость. Чувственность порицается русской литературой, ее носители подвергаются осуждению, что находит отражение даже у такого гениального писателя, как Л.Н. Толстой (в "Анне Карениной", "Крейцеровой сонате", "Отце Сергии", "Дьяволе"). Немногие произведения, нарушающие эту тенденцию, подвергаются остракизму со стороны церкви (поэма "Гаврилиада" A.C. Пушкина). Почти не разрабатывало "телесный канон" (понятие М.М. Бахтина) и русское изобразительное искусство, в то время как западная живопись, питавшаяся традициями эпохи Возрождения, преуспела в этом.
В общественной мысли XIX века складывается историософия пола, противоположные тенденции в которой представлены славянофилами и западниками. Славянофилы постулировали половую разделенность как историческую данность, творческую волю Бога, отраженную в библейском повествовании об Адаме и Еве. Единственной возможной формой преодоления полового антагонизма они считали семью. Самым активным выразителем этих взглядов был A.C. Хомяков, видевший в семье главную нравственную ценность, в которой эгоистическая любовь преобразуется в высший тип любви как самоотрицающегося эгоизма.
Западники видели в природной половой разделенности проклятие человека; доминирование мужчины рассматривали как господство сильного над слабым, источник всех остальных форм угнетения; акцентировали необходимость семьи нового типа, как формы реабилитации женщины, достижения равноправия между полами.
Однако при этом проявления сексуальности критиковались в XIX веке не только церковью и представителями консервативного направления общественной мысли. Революционных демократов шестидесятых годов также отличает настороженное отношение к эротике. Это объясняется, в первую очередь, исповедуемым ими рационально-позитивистским мировоззрением и создаваемым ими в художественных произведениях типом нового человека, отдающего всего себя революционной борьбе. Видимо, не последнюю роль играл и гомоэротизм ряда революционных демократов, на который в настоящее время обращают внимание И.С. Кон, A.M. Эткинд, Б.М. Парамонов.
Представляется обоснованным утверждение Б.М. Парамонова о том, что именно шестидесятники первыми в России подняли тему пола. В силу господства в обществе ханжеской морали и особенностей психологического склада шестидесятников эта тема приобрела форму "женского вопроса" и касалась проблем женского равноправия и эмансипации. "Форма была неадекватной, компромиссной, как у всякого влечения, подвергшегося культурному вытеснению. Хотели говорить о сексе, а говорили о правах женщин" (Парамонов, 1998).
Таким образом, до конца XIX века эротическая тема в русской общественной мысли была табуирована, эротика оставалась частным делом. Ситуация кардинально изменилась в 90-х годах прошлого века. Своеобразный "эротический взрыв" в России рубежа веков обусловлен комплексом социально-исторических предпосылок.
6. Социально-исторические предпосылки русской эротической философии
Важнейшей из них нам кажутся либеральные реформы Александра II. Основоположники философии любви "серебряного века" духовно формировались в эпоху "великих реформ" 60-70-х годов прошлого столетия. Общее обновление социума сопровождалось изменением глубинных основ человеческой жизни, ломкой патриархально-сословных структур и зарождением индивидуализма.
Однако нам кажется неслучайным появление русской философии любви и пола именно в период контрреформ Александра III, в годы, определяемые многими историками и социологами как "эпоха безвременья". Эта противоречивая эпоха характеризуется экономическим взлетом России, связанным с деятельностью С.Ю. Витте и, одновременно, кризисом многих сторон жизни российского социума.
В 80-90-х годах Россию не миновал общеевропейский культурный кризис, связанный с разочарованием в позитивизме. Позитивистско-рационалистическая парадигма, опиравшаяся на фундамент "положительного знания" естественных наук, исчерпала себя. Антипозитивистские настроения в русской общественной мысли стали проявляться еще в середине 70-х годах.
В 80-х годах общеевропейский культурный кризис усиливался в России негативными явлениями внешней и внутренней политики. Духовный подъем, охвативший общество после победоносной войны на Балканах 1877-1878 гг., продолжался недолго. Конец ему был положен политическим поражением
России на конгрессе европейских держав в Берлине. Реакция, последовавшая за убийством народовольцами императора Александра II, означала крах надежд интеллигенции на европейский путь развития страны.
Принципиальное неприятие мыслящих людей в России вызывала политика преследований за религиозные убеждения и насильственного распространения православия, санкционированная священным синодом во главе с К.П. Победоносцевым. Не могла мириться русская интеллигенция и с негласным возведением антисемитизма при Александре III в ранг государственной политики ("черта оседлости", квоты при поступлении в университет для евреев).
Историческое христианство с его традиционными институтами переживало глубокий кризис. Кризис православия имел своими последствиями рост сектантского движения (деятельность хлыстов, скопцов, духоборов, молокан и других сект) и зарождение богоискательских и богостроительских настроений в среде интеллигенции.
Невозможно не согласиться с A.A. Белым, оценившим духовную ситуацию рубежа веков как глубокий всеобщий кризис: "Мы сходились в одном, что кризис - небывалый... В чем кризис? Социал-демократ мог ответить: "Скоро обнажится социальная действительность, и сорвется фиговый листок с режима благополучия." Философ культуры мог ответить: "Гибель европейской буржуазной культуры." Философ мог сказать так: "Кризис теорий об однолинейном, прямолинейном прогрессе." Кто иной мог неопределенно сказать: "Конец эпохи", а мистик мог заострить этот конец в конец мира вообще" (Белый, 1998).
"Эпоха безвременья" обусловила неоромантические настроения творческой интеллигенции. Желание замкнуться в собственном внутреннем мире и увидеть за пределами тусклой обыденности иные, высшие формы бытия стало для художественных натур насущной потребностью. Это желание обострялось эсхатологическими предчувствиями, неизбежно усиливающимися на рубеже веков.
Оно корреспондирует с объективными тенденциями становления буржуазного общества в России. Урбанизация оборачивалась плюрализацией и индивидуализацией стилей жизни. Прежние формы и методы социального контроля за сексуальностью изживали себя. Если феодальное общество направляло сексуальность индивида на укрепление его семейных, родственных и иных социальных связей, то в буржуазную эпоху на первый план выдвинулись индивидуально-психологические личные ценности.
7. Заключение
Подводя итоги, мы можем квалифицировать эротическую философию "серебряного века" как органическую часть мировой философии любви, продукт многовековой эротической культуры и закономерное порождение своего времени. Формируясь под влиянием комплекса достаточно противоречивых факторов, русская философия любви и пола обрела свои типологические особенности:
- акцент на духовном начале любви при игнорировании ее биологического начала,
- метафизический, а не феноменологический характер исследования любви,
- особое внимание к половому диморфизму и тендерным стереотипам,
- предпочтение интуитивного (в противовес рациональному) подхода в методологии исследования.
Мы предполагаем, что развитие современных отечественных теорий любви и пола пойдет по линии синтеза русской и западноевропейской традиций, и эротическая философия "серебряного века" будет стимулировать творческие искания наших современников.
Литература
Белый А.Н. На рубеже двух столетий. М., Художественная литература, с.41, 1989. Кон И.С. Исторические судьбы русского Эроса. Мир образования, № 4, c.78-83, 1996. Краус В. Зигмунд Фрейд и литература. Вопросы философии, № 2, c.132, 1995. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., Прогресс, с.327, 1995. Лосев А.Ф. Эрос у Платона. Вопросы философии, № 12, с.122, 1988. Парамонов Б.М. Конец стиля. СПб, Алетейя, М., Аграф, с.66, 1998. Фрейд 3. Психоаналитические этюды. Минск, Попурри, с.439, 1997.
