CC BY
53
Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. Т. 7. Вып. 1 • 2014
Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1
Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit Band 7} Ausgabe 1
Ракурс Foreshortening / Sichtw inkelystem
УДК 1(091):005.581(32:342/343:35)
Котухов А.Н.*, Тынянова О.Н.**
К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
*Котухов Александр Николаевич, кандидат философских наук, доцент кафедры философии и методологии науки Одинцовского гуманитарного университета
E-mail: uralci@mail.ru
**Тынянова Ольга Николаевна, кандидат политических наук, ведущий инженер Института физики Земли РАН им. О.Ю. Шмидта
E-mail: ucg.ltd@list.ru
В статье дан краткий обзор классических политико-правовых концепций, рассматриваемых в качестве источников ценностных оснований государственного принуждения и значимых с точки зрения профессиональной подготовки сотрудников силовых органов государства.
Ключевые слова: ценности, ценностные основания, государство, государственное принуждение, государственные служащие, силовые органы государства, осевое время, рациональность, иррациональность.
Формирование государства как важнейшего политического института обусловило особую значимость подготовки субъектов государственного принуждения, что на каждом историческом этапе находило отражение в мировой философской мысли, к которой, в свою очередь, обращались ответственные за выработку управленческих и образовательных стратегий. В современной России концептуальную основу подготовки государственных служащих, в том числе сотрудников силовых органов, составляют, в явном или неявном виде, идеи Конфуция и Платона, Аристотеля и Г. Гро-ция, Т. Гоббса, Дж. Локка, И. Канта, Г.В.Ф. Гегеля, Вл. Соловьева и И.А. Ильина — идеи ценностного содержания функционирования государства и его органов, в том числе и силовых. Действительно, даже тогда, когда упомянутые философы не высказывались непосредственно о тех или иных качествах государственных чиновников, воинов и представителей военной и/или судейской элиты, сформулированные ими политико-правовые концепции подразумевали наличие определенных качеств и навыков у субъектов управления, — а, значит, и необходимость ориентированной на соответствующие ценности профессиональной подготовки.
Истоки же представлений о таких ценностях — как и их постоянства и непреходящей актуальности — лежат в специфике тех философских концепций Древнего мира, которые возникли в осевое время. Именно тогда, как полагал К. Ясперс, на смену мифологическому мировоззрению пришло рациональное, обусловившее формирование того типа человека, который существует поныне, — что и делает неизменными (и неизменно актуальными) все сформировавшиеся в этот период ценности и формы их осознания. Именно тогда, в 800—200 гг. до н.э., и сформировались все те учения осевого времени, которые способствовали как рациональному переосмыслению существовавших до того норм и традиций, так и формированию и воспроизводству рационалистических ценностей и основанных на них социальных институтов [Ясперс 1991].
Рационалистическим наследием двух величайших цивилизаций древности — Древнего Китая и античной Греций — стали государство и философская рефлексия государственного устроения.
Особое место среди концепций государственного строительства и подготовки высокопрофессиональных кадров для него принадлежит учению Конфуция, веками определявшая управленческую практику Китая и в целом цивилизацион-
Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. Т. 7. Вып. 1 • 2014
Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1
Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit' Band 7, Ausgabe 1
Ракурс
Foreshortening Sichtwinkel
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
ный код Древнего Востока. Среди актуальных и поныне требований к государственному служащему, сформулированных Конфуцием, — стремление к знаниям, бескорыстие, мужество, честность, патриотизм (последний будет особенно акцентирован в средневековом неоконфуцианстве; при этом если в Китае патриотизм есть одна из форм проявления почитания старшего, от старших по возрасту до «старших» по положению в чиновнической иерархии, то, например, во вьетнамском конфуцианстве почитание старших стало одной из форм патриотизма [Зыонг 2014]). Именно эти качества должны были, по мнению философа, уже в молодости прославившегося как первый профессиональный педагог Поднебесной империи [Clements 2010], воспитываться в будущем чиновнике — «праведном человеке», обеспечивающем достойную жизнь прочих «праведных людей». Особое внимание уделяет Конфуций таким качествам государственных служащих, как человеколюбие, чувство собственного достоинства, соблюдение принципов и норм морали, преданность государству, уважение и забота начальника по отношению к подчиненным, скромность, умеренность. В условиях крушения ценностных и институциональных устоев современного Конфуцию государства и бедственного положения общества, раздираемого междоусобными распрями, грабительскими набегами чужеземцев, продажностью и алчностью собственных чиновников, отстаиваемые философом ценности человеколюбия и любви к народу явились не чем иным, как остро актуальными во все эпохи ценности гуманизма и патриотизма. Идеи Конфуция имеют выраженную антикоррупционную направленность. Так, уважение к государственной власти, по мнению философа, обеспечивается продвижением на руководящие должности честных чиновников и избавлением от нечестных.
Военно-политические реалии, в которых формировалось этическое учение Конфуция, обусловило особое отношение философа к армии, воинским искусствам и подготовке воинов, посылать которых на войну необученными философ считал преступным и приравнивал к предательству [Конфуций... 2012, с. 54]. Большое значение философ придавал обязательности пестования в чиновниках как гражданских, так и военных добродетелей. В частности, указание на то, что чиновник должен иметь доблесть и гражданскую (вэнь), и боевую (у) содержится в знаменитом сочинении «Суждения и беседы» («Лунь Юй»), составленном учениками философа из его высказываний и диалогов с его участием и кратких заметок о его поступках. Трактат, почитаемый в Восточной Азии наравне с «И-цзин» и «Дао дэ дзин», по праву может считаться методическим руководством по подготовке государственных служащих, ориентированным на формирование личностных и профессиональных качеств и ценностных оснований субъектов государственного управления (и надо отметить, что Конфуций сам разработал специальные программы по гуманитарным дисциплинам для будущих чиновников):
«Цзы-чжан учился, чтобы стать чиновником.
Учитель сказал:
— [Для этого надо] больше слушать, не придавая значения тому, что вызывает сомнения, об остальном говорить осторожно, и тогда порицаний будет мало. [Для этого надо] больше видеть, не делать того, в чем не уверен, а остальное делать осторожно, и тогда будет мало раскаянии. Когда слова вызывают мало порицаний, а поступки мало раскаянии, тогда можно стать чиновником»;
«Дин-гун спросил:
— Каким образом государь использует чиновников, а чиновники служат государю?
Учитель ответил:
— Государь использует чиновников, следуя ритуалу, а чиновники служат государю, основываясь на преданности»;
«Сянь спросил, что такое стыд.
Учитель ответил:
— Когда в стране царит Дао-Путь, а [чиновники] думают [только] о жалованье, и когда страна лишилась Дао-Пути, а [чиновники продолжают] думать [только] о жалованье, — вот это и есть стыд»;
«... [Учитель] сказал:
— Неразумно отказываться от службы. Нормы отношений между старшими и младшими отменить невозможно; как же можно отменить справедливые принципы отношений между правителем и чиновниками? Тот, кто хочет остаться чистым, нарушает эти принципы отношений между правителем и чиновниками. Благородный муж идет на службу, дабы выполнить свой долг, а о том, что его Дао-Путь неосуществим, он знал заранее» [Конфуций 2001].
Подчеркнутое внимание Конфуция к формированию личностных ценностей и ценностных оснований профессиональной деятельности государственных чиновников — закономерное проявление его собственного профессионального интереса педагога к вопросам морального и духовного совершенствования каждого отдельного члена общества в процессе обучения и, как следствие, преображения всего общества. Этическую доктрину Конфуция пронизывает твердое убеждение в необходимости самосовершенствования каждого человека, поскольку именно этим самосовершенствованием каждый на своем месте в государственной и общественной иерархии и будет приносить миру наибольшую пользу.
Основополагающие требования к профессиональным качествам государственных служащих и воинов были сформулированы и античными философами.
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
Так, Платон одним из первых указывает на ценность профессиональной подготовленности стражей. В числе положительных ценностей, по Платону, — лояльность стражей государственной власти, законам государства и ценностям общества, о неучастии правителей государства и стражей в предпринимательской деятельности, уважении ими сограждан. Однако, в отличие от Конфуция, Платон (в «Апологии») говорит о несовместимости индивидуальной добродетели и существующего государственного устройства. В то же время этическое учение Платона эволюционировало до представления о согласии отдельных добродетелей со строем государства как идеала общественной жизни. Так, в «Государстве» философ устанавливает символическое соответствие (связь) между структурой души (тремя ее началами — вожделением, пылом и рассудительностью) и добродетелями (здравомыслием, мужеством и мудростью) — таким образом, что последние согласуются (посредством четвертой добродетели — справедливости) и в отдельной человеческой душе, и в государстве, и последние же — и душа, и государство — равно образуются с помощью правильно построенного педагогического процесса.
Мужественность как одна из добродетелей воплощается в платоновском государстве в защищающих его (и трудящийся в нем ремесленников — ипостаси добродетели здравомыслия) воинах («стражах»), нравственные качества которых занимают существенное место в модели Платона. «Весьма важна для жизни и благополучия общества потребность в специалистах военного дела. Но это уже не разряд среди прочих разрядов работников, — комментирует В. Асмус. — Это особая, высшая в сравнении с ремесленниками часть общества, особый, как сказали бы мы теперь, класс. Выделение воинов в особую отрасль общественного разделения труда необходимо, по Платону, не только ввиду важности их профессии, но и в силу особой ее трудности, требующей и особого внимания, и технического умения, и специальных знаний, специального опыта. ... Для воинов и правителей необходимость обособления от групп работников, обслуживающих хозяйство, обосновывается уже не на их профессиональных особенностях, а на отличии их нравственных качеств от нравственных свойств работников хозяйственной сферы. А именно нравственные черты работников хозяйства Платон ставит принципиально ниже нравственных достоинств воинов ("стражей") ... Все его внимание сосредоточено на воспитании воинов ("стражей") и на определении тех условий их деятельности и существования, которые закрепляли бы свойства, порожденные в них воспитанием» [Асмус 1969, с. 153-154, 155]. Как и правителей, философ относит стражей к высшим слоям общества, однако не допускает непосредственного участия воинов в управлении государством — в отличие от философов Нового времени (например, Т. Гоббса), относивших представителей военной элиты к числу «государственной администрации». В то же время «воины не только члены государства, способные выполнять свою особую функцию в обществе — функцию "стражей". Воины должны быть наделены способностью и возможностью совершенствоваться, подниматься на более высокую ступень нравственной доблести. Некоторые из них могут после необходимой подготовки и стажировки становиться правителями-философами... Именно от результатов их [воинов] воспитания и от уклада их внешнего существования зависит облик проектируемого Платоном идеального государства» [Асмус 1969, с. 163—164]. Лишение воинов имущественных прав и вообще какой бы то ни было возможности относить что-либо к категориям «мое» и «не мое» (включая жен и детей, что, впрочем, распространяется и прочие сословия платоновского государства) призвано не просто оградить нравственные качества высшего сословия от искушения стяжательством, но и обеспечить единство государства, ибо, согласно Платону, именно отсутствие имущественных раздоров внутри данного сословия делает невозможными как раздор внутри низшего класса работников, так и их восстание против обоих высших классов.
Особенно губительным и тлетворным Платон считает влияние на воинов денег: если бы стражи предались стяжательству, они стали бы не способны выполнять свой долг и превратились бы в алчных себялюбивых хозяев, враждебных всем остальным гражданам. Вражду же воинов в отношении своих сограждан Платон считает нечестивой, ибо такая вражда противна цели данного сословия — служению государственному единству и государственной пользе. При этом философ выступал против уподобления стражей «свирепым владыкам». «Если люди, — предостерегает философ, — стоящие на страже законов и государства, таковы не по существу, а только такими кажутся, ты увидишь, что они разрушают до основания все государство, и только у них одних будет случай хорошо устроиться и процветать» [Платон 1971, с. 327].
Подмена стремления правителей и воинов-стражей к высшим целям общежития стремлением к власти ради низких целей, алчность, приходящая на смену отречению от материальных интересов — все это Платон считает появлением отрицательного типа государства как антагониста идеальному типу общежития. Так воин, наравне с правителем, оказывается — в силу ценностных оснований своей детальности — ответственным за государственное благо и самое существование государства.
К числу ключевых ценностей Аристотель относит общее благо, государство, справедливость, законность, и, в отличие от Платона, рассматривает не идеальное, а реальное воплощение. С концепцией государства теснейшим образом связано понятие добродетели, в которой Аристотель видит вообще те качества, которые ведут к достижению цели. Поскольку гражданин живет для государства, постольку отличительным его свойством служит добродетель, относящаяся к государству. Между тем, последнее бывает различно и по устройству и по цели, а в одном и том же государстве граждане имеют различное назначение. Соответственно, добродетель гражданина зависит и от типа и целей государства, и от положения гражданина в нем, в то время как добродетель человека как такового всегда одна и та же (гражданская и человеческая добродетели совпадают, по Аристотелю, лишь у правителей, которые должны обладать высшею способностью, — или у граждан совершенного государства).
Определяет философ и ценность военной силы государства — предлагая считать заботу о военных делах прекрасной,
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
хотя и не высшей и главной целью всего, а лишь средством к ее достижению. Наличие специально вооруженных людей, по Аристотелю, необходимо, если государство не желает оказаться под властью тех, кто на него нападает [Аристотель 1983, с. 440, 603, 483]. При этом, по Аристотелю, те, кто не имеет права носить оружие, не могут занимать в государстве одинаковое положение с теми, кто обладает этим правом. Более того, полноправными гражданами философ готов считать лишь тех, кто в молодости были воинами, а по достижении старшего возраста стали правителями, судьями, жрецами, — как и в платоновском, так и в аристотелевском государстве воины выделены в отдельное сословие, которое существенно выше сословия земледельцев.
Как и для Платона, для Аристотеля самый смысл военного сословия исключает алчность его представителей («...ничто не мешает, наверное, чтобы самыми лучшими воинами были не такие, а менее мужественные люди, которые, однако, не имеют никакого другого блага; ведь они готовы к риску и меняют жизнь на ничтожную наживу», Никомахова этика, 12 (IX)). Как и для Платона, для Аристотеля воин — человек, мужественный не по принуждению («И кто назначает [воинов] в передовые отряды и бьет их, если они отступают, делает то же самое, [что Гектор], равным образом как и те, кто располагает [воинов] перед рвами и [другими] такого рода [препятствиями]: ведь все они принуждают. Однако мужественным следует быть не по принуждению, а потому что это прекрасно», Никомахова этика, 11(VIII)). Поскольку добродетель для Аристотеля есть соответствие феномена своему назначению («В самом общем смысле добродетель это наилучшее состояние», Большая этика, 1184а, 4-6), мужество есть априори воинская добродетель. Поскольку же общая справедливость у Аристотеля совпадает с добродетелью вообще и заключается в следовании моральному закону [Кашников 2001, с. 94], мужественный воин, не нарушивший строй, не только мужественен, но и справедлив и, одновременно, морален.
Как и Платон, Аристотель утверждает, что война ведется ради мира, — и определяет тем самым ценность воинского долга и самой войны. Справедливой философ считает войну для подчинения тех, кто не желает, но должен подчиняться. Вооруженная охрана нужна там, где правят законы, чтобы они исполнялись [Аристотель 1983, с. с. 480]. Заметим, что идеи Аристотеля об оптимальности численности силовых органов государства и их предназначении вполне актуальны и для нашего времени, — как и его идеи различения справедливых и несправедливых войн.
Наибольшую же ценность в контексте рассматриваемого нами вопроса имеет упомянутая выше позиция Аристотеля о гражданской добродетели: поскольку добродетель — а с нею и ценностные основания гражданской активности гражданина (в случае служащего любых государственных органов — основания его профессиональной деятельности) — зависит и от типа и целей государства, и от положения гражданина в нем, ценности и вектор профессиональной подготовки представителя любых (всех) государственных структур детерминирует государство — своими целями и господствующей идеологией, а также реальным социальным статусом соответствующей государственной структуры.
Применительно к Средним векам — и, парадоксальным образом, к современному пока все еще однополярному миру — к перечисленному следовало бы добавить «и от статуса государства как такового». И если в современных условиях речь идет о статусе государства по отношению к геополитическому гегемону, что в значительной мере определяет ценностные основания профессиональной подготовки представителей всех государственных структур, то в Средние века статус государства, определяющий профессиональные цели и ценности, а точнее, статус суверена (вспомним, что, по Аристотелю добродетель гражданина и человека как такового совпадают именно в случае правителя) определялся его позицией относительно Рима — не столько в геополитическом, сколько в правовом отношении.
Имея это в виду, из множества политико-правовых и философских концепций Средних веков остановимся на одной, приписываемой Оккаму и весьма подробно рассмотренной в первой части «Истории политических учений» Б.Н. Чичерина [Чичерин 2006]. Написанный в 1376 г. по заказу французского короля Карла V анонимный1 трактат «Сновидение садовника»
1 По другим версиям, принадлежащий перу Филиппа де Мезьера [Лупарев 2008] или Эврара де Треммогона [Taylor 1999].
Филипп де Мезьер (Philippe de Mézières, ок. 1327—1405) — французский писатель, дипломат и военный, участник феодальных война, советник короля Карла V и воспитатель его детей.
Эврар де Тремогон (Evrart de Trémaugon, ум. 1386) — доктор гражданского и канонического права, в последние годы жизни — епископ в Доле.
(латинская версия «Somnium Viridarii», другие варианты перевода названия — «Сон фруктового сада» [Лупарев 2008], «Сон в саду» [Чичерин 2006]; французская версия, «Le Songe du Verger», вышла в 1378») представлял собой полемику двух якобы явившихся автору во сне спорящих сторон — клирика и воина, — и пользовался большой популярностью острый политический памфлет, призванный стать основанием для защиты королевского суверенитета внутри страны и по отношению к Риму. В свете же рассматриваемой нами темы весьма показательным представляется тот факт, что авторская позиция — позиция защиты государства и естественного права — вложена именно в уста воина. Обратимся к изложению Б.Н. Чичерина:
«Разговор начинается жалобами клирика на насилия, которые наносятся церкви, он обвиняет князей в нарушении права. Воин спрашивает: что он называет правом? Постановления св. отцов и статуты пап, отвечает тот. Церковные уставы, возражает воин, не имеют силы в светских делах, ибо никому не присвоено право делать постановления о том, на что не простирается его власть. Но папа имеет власть над всем, утверждает клирик, ибо он наместник Христа, а Хри-
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
стос владыка, всего, и неба и земли.....Апостол Петр, возражает воин, сделан был наместником Христа для состояния
смирения, а не для состояния славы и величия... Христос дал ему только ту власть, которою он сам пользовался на земле, а как человек он светской власти не имел.
.церковь, говорит он [клирик], судит о грехе, следовательно, о правде и неправде, а так как в светских делах есть правда и неправда, то он судит и светские дела. Это — рогатый софизм, отвечает воин; из него можно вывести, что папе принадлежит и суд крови, ибо в этих преступлениях также заключается грех. Судить о правде и неправде следует по законам, и суд держит тот, кто издает закон; следовательно, все преступления против светских законов должны судиться светскими правителями. Вам принадлежит единственно право увещевать, когда власть князя бессильна; судить же вы можете только там, где нет никого, кто бы мог или хотел дать суд. Если бы вам было присвоено суждение о всяком грехе, то следовало бы закрыть все княжеские суды и уничтожить все светские законы.
...мирское, говорит он [клирик], должно служить духовному; следовательно, светская власть должна подчиняться церковной. Служение, отвечает воин, состоит единственно в обязанности давать духовенству все нужное для его жизни. <...>
Воин: папа один не может направлять человека к совершеннейшей цели; на это нужно содействие обеих властей, ибо духовная власть без светской долго существовать не может. Христос разделил их для того, чтобы они нуждались друг в друге. <...> .в другом возражении воин совершенно отрицает у папы принудительную власть, как не имеющую значения для будущей жизни.
.подчинение [всех светских князей императору], говорит воин, не установлено никаким законом, ни божественным, ни человеческим. В Св. Писании об этом нет ни слова. По естественному праву, которое состоит в законах общих людям и животным, нет ни царей ни царств. По праву народов, которое составляет также вид естественного права, царства разделены. Императорская власть установлена единственно правом государственным, т.е. римским, ибо римский народ перенес свою власть на императоров. Но государственное право, в истинном смысле этого слова, есть право каждого государства, и по этому праву нет сомнения, что многие народы и царства не подчинены императору. Римское же право не имеет силы для других государств. Притом, по самому римскому праву, римляне, перенося власть свою на императора, не могли подчинить ему народы, которыми они не владели. Наконец, само владычество римлян основано на неправде, следовательно, не может иметь юридического значения. Французские же короли приобрели свои земли войною против неверных, а потому имеют совершенно независимую власть. Право их очевидно из силы оружия., из святого помазания и из канонизации некоторых королей. Мы видим здесь, как общей философской идее всемирной монархии противополагаются юридические начала, на которые опирается юная, возникающая из средневекового порядка государственная власть» [Чичерин 2006].
Приведенная цитата, фактически, содержит обоснование позитивной ценности силы оружия как защищающей самое государство и справедливой войны как ведущейся в интересах существования государства и его статуса. Таким образом, становится понятно, почему позиция автора трактата — предположительно, высокопоставленного государственного чиновника — вложена в уста воина, субъекта справедливой войны, позиция которого в споре обнаруживает ценностные основания его профессиональной деятельности — верность суверену и гражданскому закону, преданность государству.
В раннее Новое время развитием концепции справедливой войны — и, соответственно представлений о ценности таковой (как реализации права государства на силовое принуждение), равно как и о ценности закона и государства — стало учение Г. Гроция. Закон есть инструмент принуждения к справедливости (чем и обусловливается его ценность), законы-средства призваны способствовать реализации права. Последнее же не получает своего осуществления, если лишено силы для проведения его в жизнь [Гроций 1994, с. 49]. Обращение Гроция к естественному праву (ценности-средству) в поисках обоснования применения государством силы в интересах защиты справедливости (и справедливость, и государство в равной мере выступают здесь ценностями-целями) позволило философу не только сформулировать новый для той эпохи правовой принцип «свободного моря», но и идеологически обосновать государственную (силовую) политику Голландии. Однако Гроций, впервые сформулировав светские основания права государства на применение силы, не рассматривал ни место в государственной иерархии (и, соответственно, задачи) субъектов государственного принуждения, ни их профессиональные качества и, как справедливо отмечал Б.Н. Чичерин, «не свел своих мыслей в цельную систему.; он не развил систематически всех последствий принятого им начала и не определил существенных основ государственного устройства. Все это оставалось делать его последователям» [Чичерин 2008].
Новое время внесло значительный вклад в обоснование ценности государства. Так, Т. Гоббс, отвергая самую возможность каких-либо посягательств на монополию абсолютной власти суверена, считает ее орудием достижения блага народа, каковое составляют мир и безопасность. Безопасность Т. Гоббсом трактовалась с позиций того же ценностного аспекта государственного устроения — как обеспечение за всяким человеком всех благ жизни, приобретенных им законным путем, безопасным и безвредным для государства [Гоббс 1964, т. 2, с. 346]. Гоббс, первым отразив характерное для утверждения европейского абсолютизма отделение государственной власти и государственного аппарата от общества, уделяет значительное внимание деятельности государственных служащих. Так, именно Гоббсу принадлежит практически современное определение самой категории государственных служащих — при характерной для периода станов-
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
ления абсолютизма классификации таковых:
«Государственным служителем является тот, кому суверен (будь то монарх или собрание) поручает известный круг дел с полномочиями представлять в нем лицо государства. И так как каждый человек или собрание, обладающие верховной властью, представляют два лица или, как чаще выражаются, имеют два качества: одно — естественное, а другое — политическое (например, монарх является носителем лица не только государства, но также человека, а верховное собрание является носителем лица не только государства, но также собрания), то государственными служителями являются не те, кто служит носителю верховной власти в его естественном качестве, а лишь те, кто служит суверену для управления государственными делами. Поэтому при аристократиях и демократиях государственными служителями не являются полицейские, сержанты и другие чиновники, дежурящие в собрании исключительно для удобства членов собрания, а при монархии — дворецкие, камердинеры, казначеи и другие чиновники двора монарха» [Гоббс 1991, с. 186, 187].
Философ выделяет различные категории служащих для осуществления различных видов государственного принуждения. Существенным в созданной Гоббсом иерархии является то, что, как и в случае «полицейских и сержантов», «солдат, не принадлежащий командному составу, хотя и сражается за государство, не представляет... лица государства, так как ему не перед кем представлять его. Ибо всякий. Имеющий командование представляет лицо государства лишь перед теми, кем он командует» [Гоббс 1991, с. 174]. Тем самым философия Гоббса становится предтечей элитарной концепции государственной службы, развитой Локком и укоренившейся в англо-саксонском мире.
При этом и добродетели, и сами ценностные основания деятельности служащего с момента возникновения государства жестко детерминированы государственными законами, являющимися критерием как правовых, так и нравственных определений. Утверждение гражданского закона знаменует собой установление мерила добра и зла и превращение законодателя в судью в вопросах добра и зла [Гоббс 1964, т. 2, с. 252].
Особое же место в обосновании ценностей государственного строительства и его субъектов, включая субъектов силового государственного принуждения, принадлежит Дж. Локку и родоначальникам немецкой классической философии — И. Канту и Г.Ф.В. Гегелю.
Так, согласно концепции Дж. Локка, государство представляет собой общество людей, установленное единственно для сохранения и приумножения гражданских благ. Обеспечивать и полностью сохранять эти блага как для всего народа в целом, так и для каждого гражданина в отдельности — таков долг гражданского правителя, опирающегося на законы, равно обязательные для всех [Локк 1988, с. 94, 263, 265]. Сила применяется государством для отношений с другими странами — в интересах исполнения закона и защиты тем самым ценности сохранения жизни, свободы и собственности своих граждан. Без силы закон не является законом, так как не претворяется в жизнь. Применяющие же силу от имени государства должны подчиняться, по Локку, исполнительной и федеративной власти для претворения в жизнь законов, изданных законодательной властью.
Особое место в философии Локка занимает вопрос о формировании личности, способной заниматься вопросами государственного управления — в качестве юриста, адвоката, чиновника, политика — как разновидностью элитарного интеллектуального труда [Локк 1988]. Трактат «О воспитании», внесший значительный вклад в теорию «джентльменства», в этом смысле выступает своего рода руководством по формированию государственного чиновника — не бюрократа, но джентльмена. Последний же обязан быть широко образованным и эрудированным человеком (владеть древними языками, историей, литературой, разбираться в искусстве, научных и философских доктринах), особенно в том, что связано с античностью, поскольку и сам обязан стремится к благородству античных героев. Главными здесь являются выраженное и подчеркнуто (но не навязчиво демонстрируемое) чувство собственного достоинства, умение владеть собой, правдивость в сочетании со сдержанностью, не допускающей какой-либо аффектации, умение доверять другим и вызывать доверие окружающих, упорство в преодолении трудностей, немногословие и недоверие к излишне эмоциональным оценкам, тактичность, выполнение взятых на себя обязательств, готовность прийти на помощь. Столь же существенным является и постоянное подчинение определенным «правилам игры», запрещающим пользоваться психологической слабостью противника. Сказанное в полной мере относится и к идеальному типу представителя силовых структур, карьера и добродетели которого и в современном англо-саксонском мире немыслимы вне сформированного в том числе и философией Локка образа джентльмена.
Заметим, что не пройдет и века, как именно такой, воспитанный на локковских принципах, джентльмен где силой оружия, а где — силой капитала и юриспруденции откроет эпоху колониального владычества Англии и будет нести «бремя белого человека» (Р. Киплинг), и именно из локковского трактата (позволим себе эту аналогию с традиционной гоголевской «Шинелью») в ХХ веке выйдут не только книжный «агент 007», но и вполне реальные сотрудники знаменитой британской разведки — от известных своей миссией в революционной России Артура Рэнсома, Сиднея Рейли и Уильяма Сомерсета Моэма до прославившегося на Ближнем Востоке легендарного Томаса Эдварда Лоуренса (Лоуренса Аравийского).
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
В свою очередь, насущная потребность в объединении германских княжеств и формировании единого немецкого государства, столь остро осознававшаяся немецкой интеллектуальной элитой, обусловила и интерес создателей классической немецкой философии к ценностным основаниям государственных служащих, — и представляется, что без работ И. Канта и Г. Гегеля сословная дисциплина, превратившая правящее сословие бывших княжеств Священной Римской империи в высокопоставленных представителей служилой (преимущественно военной) аристократии, едва ли оказалась бы возможна.
По Канту, право необходимо связано с принуждением, причем заботой внешней карающей власти должны быть не пороки, а только преступные деяния индивидов, конфликтные отношения между ними. Право ограничивает внешние действия индивидов, их произвол в отношении друг к другу, и лишь для этого нужна его принудительная сила. В свою очередь, дать праву принудительную силу способно лишь государство. Правовое принуждение, таким образом, не есть подчинение одного лица произволу другого, а подчинение закону одного с помощью другого, правомочие применять принуждение к тому, кто наносит ущерб праву, воспрепятствование препятствию для свободы [Кант 1963—1966, т. 4, ч. 1, с. 139—141]. Такой модели государственно-правового устройства вполне соответствует выводимое из чистых основоположений кантов-ское понимание добродетели — в том числе и государственного чиновника, и, тем более, представителя силовых органов
— добродетели как моральной твёрдости в следовании своему долгу, никогда не становящейся привычкой, но всегда вновь и вновь необходимо возникающей из акта мышления. При этом «истинная добродетель может опираться только на принципы, и, чем более общими они будут, тем возвышеннее и благороднее становится добродетель» [Кант 1963—1966, т. 2, с. 138]. Весьма показательным в этом смысле представляется то, как современный исследователь Т. Купер рассматривает нормативную этику государственного служащего — как рациональную процедуру, включающую (1) понимание соответствующих [наиболее общих] этических принципов, (2) выявление добродетелей — положительных ценностных оснований,
— поддерживающих соответствующие принципы и (3) аналитические техники, которые могут быть применены в специфических [профессиональных] обстоятельствах для объяснения данных принципов [подчиненным] [Cooper 1987, p. 321].
Наиболее же развитой теорией государственной службы (теорией бюрократии) современная гуманитарная мысль обязана именно Гегелю. В гегелевской «Философии права» дан развернутый анализ структуры, сущности и функций чиновничества — впоследствии именно этот анализ станет основанием для теорий бюрократии К. Маркса и М. Вебера. В концепции Гегеля, различавшего в государстве объективную и субъективную стороны, объективно государство представляет собой организацию публичной власти. В этом смысле лишь государство — не отдельные граждане и даже не отдельные социальные институты — может выступать носителем интересов общества, и именно иерархически организованные коллегиальные органы государственных чиновников обеспечивают реализацию общих интересов. Государство — в отличие от общества как вместилища социальных противоречий — предстает упорядочивающим социум нравственным целым (идейно-политическим единством), в котором снимаются противоречия правового гражданского сообщества. При этом концепт бюрократии отнюдь не является простой инструментальной рациональностью для решения некоторых коллизий политической философии Гегеля. Государственная бюрократия для него есть главная часть общества, и если государство есть концентрированное выражение общественных интересов, то государственная бюрократия есть средоточие государственного сознания, образованности и профессионализма. Своей образованностью и интеллигентностью чиновники, по Гегелю, и составляют главнейшую опору государства [Гегель 1990, c. 480—483] — поскольку государственные чиновники (как справедливо полагал философ) обладают более глубоким пониманием целей и задач государства, чем сословные представители.
Субъективно же государство, основанием которого является, с одной стороны, народный дух в форме религии, с другой, — власть разума, осуществляющего себя как волю, есть духовное сообщество (организм) и должно почитаться как земное божество, как шествие Бога в мире — как высшая ценность-цель. Все члены такого государства проникнуты духом патриотизма и сознанием национального единства, так что истинная храбрость культурных народов заключается в готовности жертвовать собой на службе государству [Гегель 1990, с. 361—362]. Весьма значимым представляется выделение Гегелем в качестве ценности-средства такого служения государству постоянной армии как особого сословия (сословия храбрости). Однако и такое служение остается ценностью рациональной: гегелевское государство есть разумное в себе и для себя, и почитание его / служение ему / готовность жертвовать собой на службе ему есть проявление воли разума.
Подчеркнем еще раз: и китайская, и европейская философская мысль сформировалась в эпоху осевого времени и несет на себе отпечаток его рациональности; по этой же причине как в китайском, так и, особенно, в западном менталитете такие ценностные категории, как мораль, долг, совесть, также являются категориями рациональными [Черницкая 2004; Yu 2013; Ni 2009]. Принципиальное отличие русской философской и политико-правовой мысли, как и русской ментальности в целом, видится нам именно в том, что как философская, так и в целом цивилизационная традиции формировались здесь в иное время и на иных основаниях. Весьма примечательной в этом смысле представляется попытка объяснения западному (прежде всего немецкому) научному сообществу сущности русской философии, предпринятая С.Л. Франком:
«.русское мировоззрение можно считать практическим в высоком смысле слова: оно изначально всегда рассчитано до некоторой степени на улучшение мира, мировое благо и никогда — лишь на одно понимание мира. Едва ли можно назвать хотя бы одного национального русского мыслителя, который бы не выступал одновременно в качестве морального проповедника или социал-реформатора, иначе говоря, в некотором смысле не стремился бы улучшить мир или возвестить идеал. Это теснейшим образом связано с самим пониманием истины, которое лежит в основе русского миро-
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
воззрения и является его предпосылкой. Если мы обобщим особенности русского мировоззрения, о которых было сказано выше, в частности принцип жизненного опыта, познание через переживание — онтологизм (точка зрения, при которой сознание внутренне связано с бытием и основывается на нем — т. е. каждое движение сознания, каждое углубление и обогащение познания есть, собственно, реальное действие, процесс в самом бытии как таковом) и, наконец, то, что мы назвали соборностью или принципом общности, принципом единства отдельных существований, их переплетения во всеохватывающей, живой целостности духа (исходя из этого, истина никогда не является в адекватной форме достоянием каждого в отдельности, но дана именно духовной общности человечества), то уже это обобщение позволит нам ощутить, как глубока, конкретна и всеобъемлюща та истина, к которой стремится русский дух. Это не истина как теоретическая картина мира, как чистая идея, но истина, которая существует, как таковая, и совпадает с внутренней основой жизни и которая представлена в истинном человеке или жизни человечества. В русском языке существует очень характерное слово, которое играет чрезвычайно большую роль во всем строе русской мысли — от народного мышления до творческого гения. Это непереводимое слово "правда", которое одновременно означает и "истину", и "моральное и естественное право" — так же как в немецком языке слово "richtig" означает нечто теоретически и практически соответствующее или адекватное. Русский дух — в лице религиозного искателя или странника из народа, в лице Достоевского, Толстого или Вл. Соловьева — всегда искал ту истину, которая ему, с одной стороны, объяснит и осветит жизнь, а с другой — станет основой "подлинной", т.е. справедливой, жизни, благодаря чему жизнь может быть освящена и спасена. Это, собственно, и есть истина как "свет... который просвещает всякого человека, приходящего в мир" (Иоанн, I, 9), истина как Логос, в котором — жизнь, позволяющая преодолевать разрыв между теорией и практикой, между познанием и формой существования. Это понятие конкретно-онтологической, живой "истины", которое образует последний объект русского духовного поиска и творчества, ведет к тому, что русская философская мысль в ее типично национальной форме никогда не является "чистым познанием", так сказать, бесстрастным теоретическим пониманием мира, но всегда — выражением религиозного поиска спасения. Спинозовское "не плакать, не смеяться, но понимать" русскому духу совершенно чуждо. В этом проявляется, с одной стороны, слабость русского философского духа, поскольку религиозная страстность (которая у религиозно малоодаренных натур легко превращается в социально-этические грезы, как это имеет место в типично русском социализме) легко же может вести к пренебрежению чистым, бескорыстным взглядом на истину. Но с другой стороны, религиозная сущность русского духа в его глубочайшем своеобразии совершенно чужда всякому субъективизму, всякому погружению в субъективную внутреннюю жизнь чувства, а, напротив, имеет органическую склонность к объективности, к онтологически-метафизическому пониманию жизни; благодаря этому она ведет и к углублению философского мышления, побуждает стремиться к глубочайшей и конкрет-нейшей форме философского рассуждения, в которой оно проявляется как спекулятивно-мистическая теософия. Исходя из внешних соображений, можно было бы это главное содержание типично русского философского мышления определить как религиозную этику» [Франк 1992, с. 489—490].
Таким образом, в отличие от рациональных европейских категорий мораль, долг, совесть, в русской культуре таковые несут иррациональное начало, не подвластное волевому акту разума. Главной целью в таких мировоззренческих координатах является утверждение жизни как борьба против зла за победу добра (и правды-справедливости как ипостаси добра). Соответственно, хотя институты, в рамках которых осуществляется профессиональная деятельность сотрудников госу-
-у
дарственных структур, как и функции таковых институтов в России в результате «translatio imperii»2 являются несомненно
2 Translatio imperii (лат. «переход империи») — позднеантичная и средневековая европейская идея о переходе метафизического мирового царства из страны в страну (подробнее см. [Лурье 1997]). В европейской культуре у данной идеи два основных источника — сюжет «Энеиды» Вергилия о переносе Троянского царства в Италию (Рим — новая Троя), и фрагмент из Книги пророка Даниила о «четырех царствах», последовательно сменяющих друг друга в мировой истории. В русской политико-правовой традиции идея «перехода империи» нашла свое воплощение в идеологеме «Москва — Третий Рим», в «Сказании о Вавилонском царстве» — народно-литературном произведением, сохранившемся в рукописях XVI—XVII вв. и повествующем о передаче светской власти из Вавилона в Царьград и оттуда — к русскому князю, а также в «Повести о белом клобуке» («Повести о новгородском белом клобуке») — памятнике древнерусской литературы XV—XVI вв., сочинении о чудесном появлении на Руси белого клобука, мистического символа «Третьего Рима», переданном в качестве символа духовной власти из Рима в Константинополь, затем в Новгород. Упомянем также «Сказание о князьях Владимирских» — памятник русской литературы XVI в., излагающий легенду о происхождении великих князей от брата римского императора Августа по имени Прус. По сказанию, Прус был родственником Рюрика, а Владимир Мономах получил царские регалии (в т.ч. Шапка Мономаха) от византийского императора Константина Мономаха.
европейскими, смысл деятельности определяется не прагматической результативностью, а стремлением к воплощению нравственных идеалов независимо от личной выгоды.
В числе тех, в чьем лице русский дух «искал ту истину, которая ему, с одной стороны, объяснит и осветит жизнь, а с другой — станет основой "подлинной", т.е. справедливой, жизни, благодаря чему жизнь может быть освящена и спасена», С.Л. Франк не без основания называет Вл. Соловьева, философия которого в известном смысле может рассматриваться как попытка рационализировать, насколько это вообще возможно в рамках русской философской традиции,
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
идею государства и права как идею нравственную. Правовое государство, по Соловьеву, есть необходимая ступень развития. Называя право низшим пределом, или определенным минимумом нравственности, философ полагал, что именно право способствует утверждению нравственности в обществе. Нравственный характер государства заключается в чувствах гражданской доблести и патриотизма, — и именно подлинный патриотизм позволяет избежать крайностей национализма («народного эгоизма», ложного патриотизма) и космополитизма. Отвергая распространение понятия зла на всякое без исключения применение силы, философ считает принудительное правосудие нравственной обязанностью [Соловьев 2001]. Именно эта нравственная обязанность и является, в рамках философской концепции Вл. Соловьева, фундаментальным ценностным основанием деятельности субъекта принудительного правосудия.
Что же касается проблемы гражданской добродетели в философии Вл. Соловьева, то весьма существенным здесь представляется мнение С. Аверинцева: «Его [Соловьева] тревожило противоречие, впоследствии обстоятельно описанное Г. Федотовым в статье "Трагедия интеллигенции": чиновники, по-язычески поклоняющиеся кумиру земной власти, ссылаются на христианство, а члены интеллигентского "ордена", жаждущие жертвенного служения, исповедуют материализм Бюхнера и Молешотта. И он верил, как будет верить тот же Федотов, что "гуманность" и "порядочность" гражданина не чужды христианской святости, не враждебны ей, как получалось у Константина Леонтьева, а скорее составляют ее нижнюю границу. Святость может быть несравнимо выше интеллигентских добродетелей, но она не может опускаться ниже» [Аверинцев 1989, с. 789—790].
И.А. Ильин непосредственно обращается к проблеме качеств и ценностных ориентиров человека, служащего государству, в том числе с оружием в руках: «Наша беда сейчас состоит в недостатке людей с большим государственным умом и сильным характером. Вести свой народ есть не привилегия, а обязанность лучших людей страны. Эта обязанность требует от человека не только лучших природных качеств, подготовки, образования, но и особого рода жизни. Это люди иной душевной и нервной организации, люди духовной сосредоточенности, люди иных потребностей и вкусов, иного жизненного напряжения и ритма» [Ильин 1992, с. 210].
Моральным и ценностным основаниям профессиональной деятельности воина посвящает Ильин отдельную главу («Национальная армия») книги «За национальную Россию. Манифест Русского Движения», сочетая в своем подходе онтологизм русской философии с античной традицией:
«Армия представляет собою единство народа; его мужественное начало; его волю; его силу; его рыцарственную честь. ... Мы — это русский народ, со всеми его братскими меньшинствами; и в нем — наше почетное и ответственное, вооруженное и знаменами славы осененное волевое средоточие, наша армия и наш флот: наша сила, наша надежда, основа нашего национального существования. Кость от нашей кости, кровь от нашей крови, дух от нашего духа. Мы сами ее составляем. Ее победа — наша победа. Ее разложение — наша гибель. Она — воплощение нашей национальной рыцарственности; ограда нашей национальной целости и независимости.
Принадлежать к ней значит не «отбывать воинскую повинность», а осуществлять свое почетное право и приобщаться национальной славе. Воинское знамя есть священная хоругвь всего народа. Военный инвалид есть почетное лицо в государстве.
Русская армия всегда была школой русской патриотической верности, чести, дисциплины и стойкости. Самое воинское звание и дело заставляет человека выпрямить хребет своей души, собрать свою распущенную особу, овладеть собою, победить свой «страх» и сосредоточить свою выносливость, мужественность и храбрость. Армия невозможна без самообладания и усердия. Армия требует воинского качества. Она гасит в душах распущенность, лень и склонность к раздору. Она учит повиновению и ответственности. Она приковывает волю человека к воинской чести, а чувство единства и солидарности — к своей воинской части. Армия невозможна без характера, патриотизма и жертвенности. Ее лозунг: "Жить для России и умереть за Россию"» [Ильин, Интернет-ресурс б/даты размещения].
Особую роль в формировании профессиональных качеств субъектов государственного принуждения Ильин отводит православию, связывая религиозное чувство не только с профессиональными качествами и добродетелями гражданина и государственника (что тождественно для философа), но и с сохранением самого государства: «Православие вскормило в России чувство ответственности гражданина, чиновника и Царя пред Богом, и прежде всего упрочило идею призванного, помазанного и Богу служащего монарха» [Ильин, Интернет-ресурс б/даты размещения].
Второй особенностью русской философской традиции является то особое место, которое она отводит самосозидающей, самоутверждающей роли самого человека в процессе его формирования. Отечественные философы рассматривают совершенствование личности как двусторонне детерминируемый процесс: с одной стороны, на развитие человека влияет окружающий мир - образование, воспитание, с другой, — внутреннее целеполагание, являющееся источником самодвижения. Тем самым человек, руководствуясь собственными ценностями и целями, сам определяет собственное бытие. Принципиальным в этом смысле представляется мнение по данному поводу С.Л. Франка:
«Русскому духу путь от "cogito" к "sum" всегда представляется абсолютно искусственным; истинный путь для него ведет, напротив, от "sum" к "cogito". To, что непосредственно очевидно, не должно быть вначале проявлено и осмысле-
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
но через что-то иное; только то, что основывается на самом себе и проявляет себя через себя самое, и есть бытие как таковое. Бытие дано не посредством сознания и не как его предметное содержание; напротив, поскольку наше "я", наше сознание есть не что иное, как проявление, так сказать, ответвление бытия как такового, то это бытие и выражает себя в нас совершенно непосредственно. Нет необходимости прежде что-то "познать", осуществить познание, чтобы проникнуть в бытие; напротив, чтобы что-то познать, необходимо сначала уже быть. Именно через это совершенно непосредственное и первичное бытие и постижимо, наконец, всякое бытие. Можно также сказать, что в конечном счете человек познает постольку, поскольку он сам есть, что он постигает бытие не только идеальным образом через познание и мышление, а прежде всего он должен реальнее укорениться в бытии, чтобы это постижение вообще стало возможным. Отсюда следует, что уже рассмотренное нами понятие жизненного опыта как основы знания связано с онтологизмом. Ибо жизнь есть именно реальная связь между "я" и бытием, в то время как "мышление" — лишь идеальная связь между ними» [Франк 1996, с. 169—170].
* * *
Кратко рассмотренные выше концепции классиков философской мысли актуальны и применительно к собственно процессу профессиональной подготовки — образовательному процессу в соответствующих современных учреждениях силовых ведомств, готовящих субъектов государственного принуждения, каковым является государственное и, шире, социальное управление. Исходя из представлений о ценностных основаниях государственного принуждения как ценностного компонента его символической составляющей [Колотуша 2011, с. 68—69], можно говорить о ценностных основаниях профессиональной подготовки в данной сфере как о моральном и, шире, духовном регулятиве ее воспроизводства — и, соответственно, воспроизводства рациональных и иррациональных основ профессионального долга. Более того, ценностные основания профессиональной подготовки субъектов силового принуждения обеспечивают воспроизводство характера социальных взаимодействий между силовыми структурами и общественными и политическими институтами (включая государство в целом), существенным образом влияя на организацию политического и, в конечном итоге, геополитического пространства. Именно эти ценностные основания определяют природу (рациональную и иррациональную) и направленность государственного принуждения, социальную значимость и предназначение его самого и его субъектов, равно как и значимость соответствующего профессионального образования — и для общества и государства, и для самореализации и социального статуса субъектов образовательного процесса.
При этом важнейшая особенность профессиональной деятельности сотрудников силовых органов государства — вооруженная защита указанных универсальных ценностей — задает особую направленность образовательной деятельности в образовательных учреждениях силовых ведомств и предопределяет содержание ее ценностных оснований, которые в случае Российской Федерации формировались под влиянием многовековых традиций русского воинства [Курочко 2003] и Вооруженных Сил страны. С учетом сказанного выше становится очевидной и причина того различия в понимании профессионализма и профессионального служебного/воинского долга в сознании европейском (и конфуцианском),
V/ / w V V V/
с одной стороны (прагматический «моральный долг», в крайнем западноевропейском либертарианском выражении — «ничего личного, только бизнес»), и российском («жизнь своя за други своя»), с другой.
Этими различиями — различиями цивилизационного характера — обусловлена необходимость четкого понимания субъектами государственного управления (принуждения) как основополагающих (универсальных) ценностей, в набор каковых должны входить гуманизм, патриотизм, национальная безопасность, справедливость, взаимоуважение и совместное развитие, так и цивилизационных форм из проявления в конкретном сообществе. Однако даже недостаток такого понимания не столь разрушителен для государства, как сознательный отказ субъектами государственного принуждения от позитивных ценностных оснований собственной деятельности. Являясь наглядным подтверждением рассмотренных выше философских концепций, современные драматические события в непосредственной близости от границ Российской Федерации показывают, что именно пренебрежение этими ценностями ведет субъектов силового принуждения к десоциализации, государство — к краху, а общество — к состоянию гражданской войны.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аверинцев С.С. Онтология правды как внутренняя пружина мысли Владимира Соловьева / / София-
Логос. Словарь. К.: Дух и литера, 2001. С. 785 - 790.
2. Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 4. М.: Мысль, 1983.
3. Асмус В. Платон. М.: Мысль, 1969.
4. Гегель Г. Философия права. М.: Мысль, 1990.
5. Гоббс Т. Избранные произведения: В 2 т. М.: Мысль, 1964.
6. Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного, и гражданского // Собр. соч.:
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях
профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1991.
7. Гроций Г. О праве войны и мира. М.: Ладомир, 1994.
8. Зыонг Куок Куан. Становление конфуцианства в средневековом Вьетнаме: Монография / Под ред.
проф. С.А. Нижникова. М.: РУДН, 2014.
9. Ильин И.А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. М.: Рарог, 1992.
10. Ильин И.А. За национальную Россию. Манифест русского движения [Электронный ресурс]. Режим до-
ступа: http:// ivan-article.narod.ru/files/article.pdf.
11. Кант И. Соч.: В 6 т. М.: Мысль, 1963-1966.
12. Кашников Б.Н. Концепция общей справедливости Аристотеля. Опыт реконструкции // Этическая
мысль / Отв. ред. А.А. Гусейнов. Вып. 2. М.: ИФ РАН, 2001. С. 89-118.
13. Колотуша В.В. Ценностные основания государственного принуждения в современном обществе // Про-
странство и Время. 2011. № 3 (5). С. 66 — 72.
14. Конфуций: афоризмы и притчи. М.: ЭКСМО, 2012.
15. Конфуций. Лунь Юй (Суждения и беседы) / Пер. и комм. Л.С. Переломова. М.: Восточная литература, 2001.
[Электронный ресурс]: http://www.razumei.ru/ files/ others/pdf/konfucii_lun_yui.pdf.
16. Курочко М.М. Онтологии служения русского воинства: Дисс. ... к. ф. н. М., 2003.
17. Локк Дж. Соч.: В 3 т. Т. 3. М.: Мысль, 1988.
18. Лупарев Г.П. Политико-правовые воззрения Марсилия Падуанского / / Право и политика. 2008. № 7. С.
141 — 149.
19. Лурье С.В. От древнего Рима до России XX века: преемственность имперской традиции // Обществен-
ные науки и современность. 1997. № 4. С. 123 — 133.
20. Платон. Соч.: В 3 т. Т. 3. Ч. 1. М.: Мысль, 1971.
21. Соловьев В.С. Право и нравственность. Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2001.
22. Франк С.Л. Духовные основы общества. М.: Республика, 1992.
23. Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996.
24. Черницкая М.Б. Ценностные ориентации русской и западной культур: Автореф. дисс. ... к. ф. н. Нижний
Новгород, 2004.
25. Чичерин Б.Н. История политических учений. Часть первая. Древний мир, Средние века. СПб.: РХГИ,
2006. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://coollib.com/b/267156/read#t29
26. Чичерин Б.Н. История политических учений. Часть вторая. Новое время. СПб.: РХГИ, 2008. [Электрон-
ный ресурс]. Режим доступа: http://dugward.ru/library/gosipravo/chicherin_ist_pr2.html#111.
27. Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1991.
28. Beard G.W. The Compleat Gentleman: Five Centuries of Aristocratic Life. New York: Rizzoli International Publica-
tions, 1993.
29. Brauer G.C. The Education of a Gentleman: Theories of Gentlemanly Education in England, 1660-1775. New
York: Bookman Assoc., 1959.
30. Cooper T.L. "Hierarchy, Virtue, and the Practice of Public Administration: A Perspective for Normative Ethics."
Public Administration Review 47 (1987): 320 —328.
31. Clements J. Confucius: A Biography. Mumbai: Indus Source Books, 2010.
32. Frederickson H.G. "Confucius and the Moral Basis of Bureaucracy." Administration & Society 33.6 (2002): 610 — 628.
33. Im T., Campbell J.W., Cha S. "Revisiting Confucian Bureaucracy: Roots of the Korean Government's Culture and
Competitiveness." Public Administration and Development 33.4 (2013): 286—296.
34. Jackson M.W. "Bureaucracy in Hegel's Political Theory." Administration & Society 18.2 (1986): 139 — 157.
35. Morris C.W. "State Coercion and Force." Social Philosophy and Policy 29.1 (2012): 28—49.
36. Ni P. "How Far is Confucius an Aristotelian?: Comments on May Sim's Remastering Morals with Aristotle and
Confucius." Dao 8.3 (2009): 311—319.
37. Rohr J. Ethics for Bureaucrats: An Essay on Law and Values. New York: Marcel Dekker, Inc., 1989.
38. Shaw C.K.Y. "Hegel's Theory of Modern Bureaucracy." American Political Science Review 86.02 (1992): 381 — 389.
39. Schwartz S.H. "A Theory of Cultural Value Orientations: Explication and Applications." Comparative Sociology 5
(2006): 136 — 182.
40. Stivers C. Governance in Dark Times: Practical Philosophy for Public Service. Washington, D.C.: Georgetown Univer-
sity Press, 2010.
41. Taylor C. "Sir John Fortescue and the French Polemical Treaties of the Hundred Years War." English historical re-
view 114.455 (1999): 112—129.
42. Thompson K. "Kant's Transcendental Deduction of Political Authority." Kant Studien 92.1 (2001): 62 — 78.
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
Ракурс
Foreshortening Sichtwinkel
Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. Т. 7. Вып. 1 • 2014
Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1
Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit' Band 7, Ausgabe 1
Ракурс
Foreshortening Sichtwinkel
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
43. Yu J. The Ethics of Confucius and Aristotle: Mirrors of Virtue. New York and London: Routledge, 2013.
Цитирование по ГОСТ Р 7.0.11—2011:
Котухов, А. Н., Тынянова, О. Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов [Электронный ресурс] / А.Н. Котухов, О.Н. Тынянова // Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. — 2014. — Т. 7. — Вып. 1. — Стационарный сетевой адрес: 2227-9490e-aprovr_e-ast7-1.2014.81
ON THE MATTER OF PHILOSOPHICAL ORIGINS AND VALUE FOUNDATIONS OF
SECURITY FORCES EMPLOYEES PROFESSIONAL TRAINING
Alexander N. Kotukhov, Ph.D., Associate Professor at Chair of Philosophy and Methodology of Science, Odintsovo Humanitarian University
E-mail: uralci@mail.ru
Olga N. Tynyanova, Ph.D. (Political Science), Leading Engineer, O.Yu. Shmidt RAS Institute of Physics of the Earth
E-mail: ucg.ltd@list.ru
In the face of increasing risks and threats to state security, training of law enforcement agencies is an essential task of the state. In turn, this makes a very topical issue of value foundations of such training and public service as such. Because this issue remains urgent throughout the humankind history, insofar the classics of world philosophy repeatedly addressed to the issues of the state, state (power and legal) coercion as a particular kind values. Our article is a brief review of Confucius'. Aristotle's, Plato's, Somnium Viridarii's, Grotius', Locke's, Hobbes', I. Kant's, G. Hegel's, Vladimir Soloviev's and Ivan Ilyn's ideas of state and state/military service. For these purposes, we use the social-philosophical method, as well as content- and comparative analysis.
Most attention we paid to the concepts of state, civil service, civil and military virtues in Somnium Viridarii and in Hobbes', Locke's and Hegel' philosophical doctrines that laid the foundation of modern concepts of civil servants. I show in the framework of these philosophical concepts, law and legal nature of the state strictly determine moral and values foundations of civil service and public enforcement. In the framework of these philosophical theories, legal foundations of state and public life also determine professional qualities of civil servants and employees of power departments, to which these philosophers subsumed only representatives of the administrative elite.
In our article, we show both Confucian and Western value foundations of state, law, state coercion, and the public service subjects' activities formed in the axial time and for this reason, these values are rational categories. In contrast, the moral values of Russian society and government services are irrational nature. We conclude on the need to take into account these civili-zational differences during the training of power officers and government officials.
Keywords: values, value foundations, state, state coercion, government officials, security forces of the state, axial time, rationality, irrationality.
References:
1. Aristotle. Writings. Moscow: Mysl Publisher, 1983, vol. 4. (In Russian).
2. Asmus V. Plato. Moscow: Mysl Publisher, 1969. (In Russian).
3. Averintsev S.S. "Ontology of Truth as Inner Spring of Vladimir Soloviev's Thought." Sofia-Logos. Dictionary. Ki-
ev: Dukh i litera Publisher, 2001, pp. 785 - 790. (In Russian).
4. Beard G.W. The Compleat Gentleman: Five Centuries of Aristocratic Life. New York: Rizzoli International Publica-
tions, 1993.
5. Brauer G.C. The Education of a Gentleman: Theories of Gentlemanly Education in England, 1660-1775. New
York: Bookman Assoc., 1959.
6. Chernitskaya M.B. Value Orientations of Russian and Western Cultures. Synopsis of Ph.D. diss. Nizhny Novgorod,
2004. (In Russian).
7. Chicherin B.N. History of Political Doctrines. Part I. St. Petersburg: Russian Orthodox Humanitarian University,
2006. Web. <http://coollib.com/b/267156/read#t29>. (In Russian).
8. Chicherin B.N. History of Political Doctrines. Part II. St. Petersburg: Russian Orthodox Humanitarian University,
2008. Web. <http://dugward.ru/library/gosipravo/chicherin_ist_pr2.html#111>. (In Russian).
Ракурс
Foreshortening Sichtwinkel
Котухов А.Н., Тынянова О.Н. К вопросу о философских истоках и ценностных основаниях профессиональной подготовки сотрудников силовых органов
Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. Т. 7. Вып. 1 • 2014
Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time vol. 7, issue 1
Elektronische wissenschaftliche Auflage Almabtrieb 'Raum und Zeit' Band 7, Ausgabe 1
9. Cooper T.L. "Hierarchy, Virtue, and the Practice of Public Administration: A Perspective for Normative Ethics."
Public Administration Review 47 (1987): 320-328.
10. Confucius: Aphorisms and Parables. Moscow: EKSMO Publisher 2012. (In Russian).
11. Confucius. Lun Yu (Judgments and Conversations). Trans. L.S. Perelomov. Moscow: Vostochnaya Literatura Pub-
lisher, 2001. PDF-file. <http://www.razumei.ru/files/others/pdf/konfucii_lun_yui.pdf>. (In Russian).
12. Duong Q.Q. Extension of Confucianism in Medieval Vietnam. Moscow: People's Friendship University of Russia,
2014. (In Russian).
13. Frank S.L. Russian Worldview. St. Petersburg: Nauka Publisher, 1996. (In Russian).
14. Frank S.L. Spiritual Foundations of Society. Moscow: The Republic Publisher, 1992. (In Russian).
15. Frederickson H.G. "Confucius and the Moral Basis of Bureaucracy." Administration & Society 33.6 (2002): 610 — 628.
16. Grotius G. On the Law of War and Peace. Moscow: Ladomir Publisher, 1994. (In Russian).
17. Hegel G. Philosophy of Law. Moscow: Mysl Publisher, 1990. (In Russian).
18. Hobbes T. Selected Works. Moscow: Mysl Publisher, 1964. (In Russian).
19. Hobbes T. "Leviathan or The Matter, Form and Power of a Common Wealth Ecclesiasticall and Civil." Writings.
Moscow: Mysl Publisher, 1991, vol. 2. (In Russian).
20. Ilyin I.A. Our Tasks. Historical Destiny and Future of Russia. Moscow: Rarog Publisher, 1992. (In Russian).
21. Ilyin I.A. For the National Russia. Manifesto of the Russian Movement. N.d. PDF-file. <http://ivan-
article.narod.ru/files/article.pdf>. (In Russian).
22. Im T., Campbell J.W., Cha S. "Revisiting Confucian Bureaucracy: Roots of the Korean Government's Culture and
Competitiveness." Public Administration and Development 33.4 (2013): 286—296.
23. Jackson M.W. "Bureaucracy in Hegel's Political Theory." Administration & Society 18.2 (1986): 139 — 157.
24. Jaspers K. The Meaning and Purpose of History. Moscow: Republic Publisher, 1991. (In Russian).
25. Kant I. Writings. Moscow: Mysl Publisher, 1963 — 1966. (In Russian).
26. Kashnikov B.N. "Aristotle's Concept of the Common Fairness. Experience of Reconstruction." Ethical Thought. Ed.
AA Guseynov. Moscow: RAS Institute of Philosophy Publisher, 2001, issue 2, pp. 89 — 118. (In Russian).
27. Kolotusha V.V. "Value Foundations of State Coercion in Modern Society." Prostranstvo i Vremya [Space and Time]
3(5) (2011): 66 — 72. (In Russian).
28. Kurochko M.M. Ontologies of Russian Warrior-HosVs Ministration. Ph.D. diss. Moscow, 3003. (In Russian).
29. Locke J. Writings. Moscow: Mysl Publisher, 1988, vol. 3. (In Russian).
30. Lurie S. "From Ancient Rome to Russia XX Century: The Continuity of the Imperial Tradition." Social Sciences and
Modernity 4 (1997): 123 — 133. (In Russian).
31. Luparev G.P. "Marsilius of Padua's Political and Legal Views." Law and Policy 7 (2008): 141 — 149. (In Russian).
32. Morris C.W. "State Coercion and Force." Social Philosophy and Policy 29.1 (2012): 28—49.
33. Ni P. "How Far is Confucius an Aristotelian?: Comments on May Sim's Remastering Morals with Aristotle and
Confucius." Dao 8.3 (2009): 311—319.
34. Plato. Writings. Moscow: Mysl Publisher, 1971, vol. 3, part 1. (In Russian).
35. Rohr J. Ethics for Bureaucrats: An Essay on Law and Values. New York: Marcel Dekker, Inc., 1989.
36. Shaw C.K.Y. "Hegel's Theory of Modern Bureaucracy." American Political Science Review 86.02 (1992): 381 — 389.
37. Schwartz S.H. "A Theory of Cultural Value Orientations: Explication and Applications." Comparative Sociology 5
(2006): 136 — 182.
38. Soloviev V.S. Law and Morality. Moscow, Minsk: Harvest Publisher; AST Publisher, 2001. (In Russian).
39. Stivers C. Governance in Dark Times: Practical Philosophy for Public Service. Washington, D.C.: Georgetown Univer-
sity Press, 2010.
40. Taylor C. "Sir John Fortescue and the French Polemical Treaties of the Hundred Years War." English historical re-
view 114.455 (1999): 112 — 129.
41. Thompson K. "Kant's Transcendental Deduction of Political Authority." Kant Studien 92.1 (2001): 62 — 78.
42. Yu J. The Ethics of Confucius and Aristotle: Mirrors of Virtue. New York and London: Routledge, 2013.
Cite MLA 7:
Kotukhov, A. N., and O. N. Tynyanova "On the Matter of Philosophical Origins and Value Foundations of Security Forces Employees Professional Training." Elektronnoe nauchnoe izdanie Al'manakh Prostranstvo i Vremya [Electronic Scientific Edition Almanac Space and Time] 7.1 (2014). Web. <2227-9490e-aprovr_e-ast7-1.2014.81>. (In Russian).
