CC BY
81
Вестник ПСТГУ I: Богословие. Философия 2008. Вып. 2(22), С. 60-74
«К СЧАСТЬЮ, ЧЕЛОВЕЧЕСТВО НЕ ЕСТЬ КУЧА ПСИХИЧЕСКОЙ ПЫЛИ»:
Владимир Соловьев о необходимости совершенствования ОБЩЕСТВА
Н. В. Сомин
(ПСТГУ)
В работе обсуждаются воззрения В. С. Соловьева на общество. Основное внимание уделено аргументам Соловьева в пользу развития христианской социальной концепции, а также положительной социальной программе философа. Обсуждается критика воззрений Соловьева Е. Н. Трубецким и показывается, что ряд замечаний последнего несостоятелен. Кроме того, исследуются взгляды Соловьева на сферу экономики и социализм.
Творчество выдающегося русского философа Владимира Сергеевича Соловьева столь обширно и разнообразно, что не так-то просто систематизировать его. Но уже современники Соловьева хорошо понимали, что этот неординарный человек был не столько философом-теоретиком, сколько социальным мыслителем и даже пророком-публицистом, глубоко размышлявшим о проблеме преображения социума. Протоиерей Георгий Флоровский утверждает: «Весь творческий путь Соловьева может быть понят и объяснен именно из этого искания социальной правды»1. Это очень точное замечание. Действительно, уверенность в том, что Церковь обязана заниматься совершенствованием общества, была для Соловьева самой заветной идеей, которой он предавался со страстью, не изменяя ей во все периоды своего творчества. Н. Бердяев писал: «Вл. Соловьев никогда не понимал христианства как исключительно религию личного спасения, а всегда понимал его как религию преображения мира, религию социальную и космическую. Церковь не есть только богочеловеческая основа спасения для отдельных людей, но и богочеловеческое домостроительство для спасения всего мира»2. Социальную направленность соловьевской мысли отмечали почти все исследователи его творчества3.
1 Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 309.
2 Бердяев Н. А. Основная идея Вл. Соловьева // Вл. Соловьев: Pro et contra. СПб., 2002. Т. 2. С. 688-694, здесь: с. 691.
3 См., например: Зеньковский В. В. История русской философии. Л., 1991. Т. 2. Ч. 1. С. 19; ЛосскийН. О. История русской философии. М., 1991. С. 126; МочульскийК. В. Владимир Соловьев: Жизнь и учение // Вл. Соловьев: Pro et contra. СПБ., 2000. С. 556-829, здесь: с. 664.
В дальнейшем изложении мы убедимся в тесной связи тезиса о христианском преображении социума с другими известными идеями философа. Действительно, к этой главной идее можно привязать всю мозаику соловьевских концепций — либо как ее обоснование, либо как ее положительное развитие. Не отрицая необходимости личного спасения и личного нравственного совершенствования, он всю мощь своего ума и весь пламень своего большого сердца посвятил именно проблеме преображения мира и в первую очередь мира в узком смысле слова — социума. Место социального христианства в творчестве выдающегося мыслителя столь велико, что становится крайне важным выявить аргументацию мыслителя в пользу этой идеи.
I
Соловьев — один из сильнейших философских умов человечества. Его умение четко сформулировать и строго обосновать свою мысль порой просто пора-жает4. И свой социальный тезис он обосновывает многообразно и убедительно. Имеет смысл разделить всю его аргументацию на две большие группы: 1) доводы христианско-философские и 2) доводы исторические. Отделять философию от христианства у Соловьева бессмысленно — он не только декларировал идею всеединства, но и просто жил ею. Впрочем, и исторические рассуждения Соловьева также неотделимы от христианской проблематики. Но сначала о первой группе доводов.
1. Аргумент от всеединства. Концепция всеединства у Соловьева означает причастность всего сущего единому целому, коим может быть только Бог, Абсолют. В применении к обществу всеединство понималось мыслителем как нравственная солидарность между людьми. Но высшая степень солидарности — любовь — может утверждаться только на основе религии. Так что подлинное всеединство в социуме — всечеловечество — достигается в порядке божественном. Всечеловечество должно быть осуществлено, но, поскольку каждый обладает свободной волей, оно может рассматриваться не как данность, но скорее как за-данность. Поэтому цель человека — реальное осуществление всечеловечества в истории. И поскольку христианство является совершенной религией, вмещающей в себя полноту истины, то именно оно в первую очередь должно стремиться к достижению этой цели. Сам Соловьев это формулирует так:
«Сущность истинного христианства есть перерождение человечества и мира в духе Христовом, превращение мирского царства в Царство Божье (которое не от мира сего)»5. Тут же он поясняет: «...осуществление самого Царства Божия зависит не только от Бога, но и от нас, ибо ясно, что духовное перерождение человечества не может произойти помимо самого человечества, не может быть только внешним фактом; оно есть дело, на нас возложенное, задача, которую мы должны разрешать»6.
4 Вопреки мнению ряда исследователей. См., например: КожевА. Религиозная метафизика Вл. Соловьева // Кожев А. Атеизм и другие работы. М., 2006. С. 221.
5 Соловьев В. С. О причинах упадка средневекового миросозерцания // Соловьев В. С. Сочинения: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 344—355, здесь: с. 344.
6 Там же. С. 344-345.
«Дело», «задача» — вот что особенно важно для Соловьева; ни Бог, ни человек порознь не могут совершить преображение общества. Только их объединенными усилиями возможно решение этой самой важной, по Соловьеву, задачи мироздания.
2. Аргумент от органического понимания общества. Общество состоит из людей, каждый из которых — индивидуальность, причем уникальная, имеющая безусловную ценность. Но отсюда не следует, что общество как соединение индивидуумов не обладает ценностью. Наоборот, поскольку человек становится человеком только в обществе, то и само общество является ничуть не меньшей ценностью.
Но дело не только в этом. Само общество Соловьев рассматривает как некое собирательное целое, обладающее реальным, в том числе и духовным, существованием. Он пишет: «К счастью, человечество не есть куча психической пыли, а живое одушевленное тело, образующееся и преобразуемое, последовательно и закономерно развивающееся, многоразлично расчленяемое и объединяемое, разнообразно связанное с прочим миром и всесторонне воспринимающее дух Божий — не только периферически, но и центрально, не только в единицах, но и в группах, не только частями своими, но и целым»7.
Общества, как «существа собирательные», обладают и собственными грехами, не сводящимися к грехам отдельных людей. Соловьев утверждает, что «царства, как собирательные целые, гибнут только от грехов собирательных — всенародных, государственных — и спасаются только исправлением своего общественного строя или его приближением к нравственному порядку»8.
Столь высокое понятие об обществе у Соловьева существенно отличается от обычного (в том числе и принятого среди христиан) взгляда на эту проблему, который фактически сводится к пониманию социума именно как «психической пыли». Хотя там частицы и связаны между собой, но как целое эта «пыль» отдельной жизнью не обладает, тем более не обладает собственными грехами и возможностью богообщения. Утрата представления об обществе как органическом целом становилась причиной того, что христианство в истории зачастую пренебрегало социальной тематикой.
Однако Соловьев на этом не останавливается. Он видит человечество не только как собирательное существо, но и как некую сверхличность, «Великое Существо» Конта, Душу мира, Софию. Идея Софии у Соловьева служит метафизическим доводом в пользу социального христианства. Но сама эта идея представлена у мыслителя чрезвычайно расплывчато. Впрочем, философ сумел избежать явных противоречий, столь характерных для его последователя — С. Н. Булгакова. Он стремится к четкому различению «существенной Премудрости Божией» как Его «единой и универсальной субстанции» и души мира, как «противоположности или антитипа существенной Премудрости Божией», которая «есть тварь и первая из всех тварей»9, причем такая, которая может как устре-
7 Соловьев В. С. Из философии истории // Соловьев В. С. Сочинения... Т. 2. С. 323—343, здесь: с. 333.
8 Соловьев В. С. Византизм и Россия // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 2. С. 562—601, здесь: с. 564.
9 Соловьев В. С. Россия и Вселенская Церковь. М, 1991Р. С. 322—323, 335.
миться к Богу, так и отойти от Него, — свойство, которое столь отчетливо можно наблюдать в истории человечества.
3. Аргумент от любви. Это уже аргумент по преимуществу христианский. Бог есть любовь. Эту безусловную истину Соловьев развивает так: «Любовь есть сила беспредельного расширения, и церковь, на любви основанная, должна проникать во всю жизнь общества человеческого, во все его отношения и деятельность, ко всему нисходя и все до себя возвышая»10.
Но любовь у Соловьева — не только душевная симпатия, но и дело: «Любовь же не может быть бездейственна, и союз любви в человечестве или в отдельном народе не может замкнуться в круге религиозного культа, не может оставаться равнодушным к внешней жизни, ко всем делам и отношениям человеческим»11.
Отсюда ясно, что дело любви к ближнему совершается прежде всего в социуме и вне его, по сути дела, ущербно: «.никакая святость не может быть только личной. она непременно есть любовь к другим, а в условиях земной действительности эта любовь есть, главным образом, сострадание»11. Но сострадание, если оно действительно хочет деятельно помогать людям, неизбежно принимает общественные формы: «большая часть его (человека. — Н. С.) страданий и нужд имеет характер коллективный или, по крайней мере, зависит от причин общественных, а потому настоящая целесообразная помощь в этих страданиях и нуждах непременно также принимает характер общественной деятельности и никак не может быть удержана в границах личной нравственности»13.
4. Аргумент от Церкви. Христос основал Церковь, и если задачей человечества является преображение, то и Церковь создана именно для решения этой задачи. Но преображение человечества немыслимо без совершенствования общества. Значит, Церковь должна заниматься и этим делом, а не только индивидуальным спасением. Однако в истории так сложилось, что личное спасение стало единственной задачей Церкви, в чем Соловьев усматривает безусловную ущербность. Для него обе задачи неразделимы: «Мы знаем, какую цену могут иметь ходячие ныне заявления, что будто христианство имеет своею единственною практическою задачею нравственное совершенствование отдельного лица и что оно вполне равнодушно к общественному прогрессу. Личное совершенствование может быть отделено от общественного прогресса только на словах, а не на деле, а потому все подобные заявления суть лишь бездельные речи»14.
А по поводу последних работ Достоевского Соловьев пишет: «Само нравственное начало предписывает нам заботиться об общем благе, так как без этого заботы о личной нравственности становятся эгоистичными, т. е. безнравственными... нравственный принцип непременно должен воплощаться в общественной деятельности»15.
10 Соловьев В. С. О духовной власти в России // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 1. С. 43—58, здесь: с. 44.
11 Там же.
12 Соловьев В. С. Русский национальный идеал // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 2. С. 286-295, здесь: с. 291.
13 Там же. С. 291-292.
14 Соловьев. Из философии истории. С. 327-328.
15 Соловьев. Русский национальный идеал. С. 290-291.
Тут снова та же мысль: нравственное совершенствование, чтобы не быть болтовней, должно сопровождаться совершенствованием общества.
5. Аргумент от богочеловечества. Этот аргумент — синтетический. По сути дела, он включает в себя и все предшествующие аргументы и, кроме того, перекидывает мостик в человеческую историю. Соловьев сознавал выделенность человека из общего творения. Человек выше всего тварного, и потому имеет особые права на связь с Богом. Возможно неслиянное и неразлучное соединение божеского и человеческого. Впервые эта возможность осуществилась во Христе. Но и все человечество после Его крестного подвига имеет возможность подобного соединения. Собственно, христианство всегд подразумевало это, когда говорило об обожении. И оно — обожение, «стяжание Духа Святого» — и ставилось целью человеческой жизни. Но традиционно эта задача вменялась только индивидуальным душам. Соловьев же говорит об обожении не только отдельных личностей, но и христианского общества: «Основная истина, отличительная идея христианства есть совершенное единение божеского и человеческого, осуществленное индивидуально во Христе и осуществляющееся социально в христианском человечестве»16.
Бердяев эту мысль перефразирует так: «До Христа мир шел к Богочеловеку, после Христа мир идет к богочеловечеству. Христианство спасает не отдельные души, а человечество и мир»17. Так что богочеловечество является целью не только отдельных личностей, но и всей человеческой истории.
II
Увы, в историческом плане социальное преображение общества не состоялось. Поэтому свою аргументацию на основе исторических фактов Соловьев строит в основном на негативных положениях.
6. Аргумент от существования истории. Снова обращаясь к критике сугубо личного спасения, он высказывает глубокое соображение, объясняющее сам факт исторического развития: «Если бы человечество представляло собою простую арифметическую сумму отдельных изолированных лиц, то все препятствия к полному осуществлению царствия Божия сводились бы, собственно, к одному: злой личной воле. Все действие Божие в человечестве было бы в таком случае прямо и исключительно обращено на каждую отдельную душу, которая или воспринимала бы это действие и входила в царствие Божие, или отвергала бы его. Решение этого вопроса, безусловно, отдельное для каждой души, могло бы произойти вне пространства и времени, всемирная история была бы совершенно не нужна и жизнь — бессмысленна»18.
Именно сразу после этой тирады Соловьев замечает, что, «к счастью, человечество не есть куча психической пыли». И в самом деле, история человечества — это история не отдельных личностей, пусть и великих, а история обществ, хотя складывается она из индивидуальных человеческих судеб. Нации и госу-
16 Соловьев. Россия и Вселенская Церковь. С. 22-23.
17 Бердяев Н. А. Проблема Востока и Запада в религиозном сознании Вл. Соловьева // Сборник статей о В. Соловьеве. Брюссель, 1994. С. 136-166, здесь: с. 145.
18 Соловьев. Из философии истории. С. 332-333.
дарства — действующие лица истории, и, инициировав ее, Бог тем самым указал на важность развития и совершенствования этих самых наций и государств в Своем замысле спасения человечества.
7. Аргумент от гибели Византии. Падение Византии — православного Царства, «второго Рима» — для Соловьева является наиболее показательным, очевидным подтверждением идеи социального христианства. Почему Византия пала? — задается он вопросом. И отвечает: потому что она не ставила задачей построение христианского общества. Поразительно, но факт: православная вера, охватывающая все население империи, уживалась, по сути дела, с языческим обществом. Такая православная империя, в которой вера христианская исповедовалась на уровне культа, но не делами преображения общества, была Господу не нужна, и Он в конце концов разрушил ее. Соловьев пишет об этом много раз, добавляя все новые и новые краски. Приведем только одно: «История судила Византию и произнесла над ней свой приговор. Она не только не сумела выполнить свою миссию — основать христианское государство, — но приложила все старания к тому, чтобы подорвать историческое дело Иисуса Христа. Византийцы полагали, что для того чтобы быть воистину христианином, достаточно соблюдать догму и священные обряды православия, нимало не заботясь о том, чтобы придать политической и общественной жизни христианский характер; они считали дозволенным и похвальным замыкать христианство в храме, предоставляя всю общественность языческим началам»19.
Соловьев рисует живописную историческую картину, приведшую к этому «полному и всеобщему равнодушию». В своем нашумевшем реферате «О причинах упадка средневекового миросозерцания» (1891) Соловьев говорит, что после того, как христианство стало государственной религией, в Церковь ринулось огромное количество язычников. Этот наплыв привел к исходу истинных христиан из мира в пустыню. Христианский мир раздвоился. Но отцы-аскеты ошибочно стали думать, «что спасать можно и должно только отдельные души»20. В результате «самая идея общественности исчезла из ума даже лучших христиан. Всю публичную жизнь они предоставили властям церковным и мирским, а своею задачею поставили только индивидуальное спасение»11. Но раз так, то само преображение общества в Византии не ставилось как христианская задача, и не удивительно, что общество не только осталось фактически языческим, но и полностью вытеснило Церковь из социальной сферы. Соловьев подытоживает: «На христианском Востоке мы встречаемся с полным и резким разделением божеского и человеческого, а между тем их внутреннее единение было самой сущностью христианства»22.
Для Соловьева ориентация Восточной Церкви сугубо на личное спасение и игнорирование ею задачи совершенствования общества является нарушением принципа богочеловечества. Правда, с точки зрения Соловьева, Запад тоже не
19 Соловьев. Россия и Вселенская Церковь. С. 54-55.
20 Соловьев. О причинах упадка. С. 352.
21 Там же.
22 Соловьев В. С. Владимир Святой и христианское государство // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 2. С. 247-262, здесь: с. 252.
решил задачи христианизации общества. «Но. следует признать, — пишет Соловьев, — что в общем средневековая монархия — как в фиктивной форме римской империи, так и в реальной форме национальных королевств — не выполнила миссии христианского Государства, что ей не удалось окончательно устроить общество согласно христианскому идеалу»23.
8. Аргумент от событий в Русской Церкви. Россия, аналогично Византии, также пренебрегала, с точки зрения Соловьева, общественным строительством. Причем в этом смысле наличие светского, нецерковного общества шло России даже на пользу: уничтожение пыток, феодального и крепостного рабства — все это, согласно Соловьеву, было заслугами этого общества. В противоположность ему «именующие себя христианами не верят в успех их (т. е. членов этого общества. — Н. С.) дела, злобно порицают их усилия, противятся им»24. Иначе говоря, именно церковная иерархия в России игнорировала задачу преображения общества: «Прямая же ее (русской иерархии. — Н. С.) вина в том, что она уклонилась от своего общественного призвания, от того, чтобы проводить и осуществлять в обществе человеческом новую духовную жизнь, открывшуюся в христианс-
тве»25.
И, по мнению Соловьева, это не проходит Церкви даром. Наша Церковь сотрясена расколом, до сих пор не излеченным: «Русский раскол был естественным плодом и законным возмездием византизма»26. Церковь подчинена государству, стала его придатком. Соловьев по этому поводу иронизирует: «Вместо того, чтобы поучать и руководить мирское правительство в истинном служении Богу и земле, она (иерархия. — Н. С.) сама как бы пошла в услужение к этому правительству. Сначала, при Никоне, она тянулась за государственною короною, потом крепко схватилась за меч государственный и наконец принуждена была надеть государственный мундир»27.
Можно было бы продолжить Соловьева: а в XX в. это стало одной из причин того, что Церковь подверглась от государства жесточайшим гонениям. Увы, христиане не внимают этой глубокой исторической логике мыслителя, и когда приходит наказание Божие, то останавливаются в недоумении или винят во всем силы зла.
III
От аргументов, обосновывающих настоятельную необходимость социального христианства, обратимся к той положительной программе, которую мыслитель видел на этом поприще.
Прежде всего, Соловьев указывает, что Церковь разделенная бессильна против мировых сил зла. А потому для решения задачи преображения общества жизненно необходимо соединение Церквей. В этом вопросе воззрения Соловьева
23 Соловьев. Россия и Вселенская Церковь... С. 59.
24 Соловьев. О причинах упадка. С. 355.
25 Соловьев. О духовной власти. С. 53.
26 Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 1. С. 59-167, здесь: с. 129.
27 Соловьев. О духовной власти. С. 51.
проделали значительную эволюцию. Сначала, в свой славянофильский период, он указывает на неправду папизма и под единой Церковью понимает Восточную Церковь. Затем он признает и католичество за часть единой Церкви и говорит об объединении двух ветвей. Наконец в своих французских работах (прежде всего в книге «Россия и Вселенская Церковь») он высказывает убеждение, что в вопросе разделения Церквей Восточная Церковь не права, и что она должна покаяться и признать верховенство римского первосвященника.
Конечно, такая позиция почти безоговорочного признания правоты Рима для Православной Церкви неприемлема. Но саму необходимость воссоединения Церквей мыслитель обосновывает достаточно убедительно. Да, для индивидуального спасения внешнее единство Церкви не существенно, но для продвижения в вопросе социального преображения церковное единство очень важно. Дело в том, что мировое зло стремится к объединению, и своего окончательного единства оно достигнет в лице антихриста, который будет царем всего мира. Противостоять этой опасности может только единая, внешне объединенная Церковь. Отметим, что к идее единой Церкви сочувственно относился и такой церковный консерватор, как К. Н. Леонтьев.
Но, по Соловьеву, одного объединения Церквей недостаточно. Необходимо установить правильное соотношение между тремя важнейшими силами социального порядка — Церковью, государством и обществом. Это соотношение мыслитель развивает в своем учении о теократии. Здесь надо различать идею о теократии как реализации Царства Божия на земле и идею о теократии как земной форме совершенствования общества. Первая идея весьма и весьма фантастична. Видимо, она вырисовалась из мистических видений Соловьева, и затем была им переложена на рациональный язык. Что же касается второй идеи, то, по сути дела, тут мыслитель предлагает некий «путеводитель» человечества к идеалу земного устроения человеческого общества, который требует осмысления и обсуждения.
Тут необходимо сразу указать на одно явное заблуждение Соловьева: он слишком часто смешивает эти две теократии. В результате у него получается, что теократия, прогрессивно развиваясь, перманентно и эволюционно перерастает в Царство Божие. Эта иллюзия долгое время владела умом мыслителя, и только в «Трех разговорах» он от нее отказывается.
Основания для введения теократии для Соловьева — те же всеединство и богочеловечество: «Божественное управление должно распространяться на всю человеческую жизнь и не может ограничиваться одною какою-нибудь частною областью этой жизни; поэтому и органы Божественного управления должны находиться не только в собственно религиозной, но также и в политической и в социальной сфере»28.
Иначе говоря, не только религия, но и сфера государственная, и сфера социальная должны быть устроены по-Божьи и должны находиться в правильном отношении между собой. Таким образом, теократия, по Соловьеву, составляется свободным сочетанием трех компонентов: Церкви, государства и общества,
28 Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 1. С. 206-256, здесь: с. 231.
причем эти компоненты соотносятся со служениями Христа: священническим, царским и пророческим.
Далее, мыслителю крайне важно выяснить иерархию компонент — по сути дела, к этому и сводится его идея теократии. Он пишет: «Каждый из этих трех представителей теократии имеет свою самостоятельную сферу действия, но по самому характеру этих сфер, они находятся в определенном взаимоотношении друг к другу. Священник направляет, царь управляет, пророк исправляет. В порядке Божественного правления священству принадлежит авторитет, основанный на предании, царь — обладает властью, утвержденной на законе, пророк пользуется свободой личного почина. Полнота теократического идеала требует равномерного и согласного развития этих трех орудий Божественного правле-ния»29.
В применении к современной России он заключает, что все три участника теократии находятся в ущербном состоянии: Церковь не занята указанием правильного пути и государству, и обществу, царская власть не поддержана элитой, а общество, т. е. по преимуществу крестьянское население, не в состоянии прокормить даже себя.
IV
Работы Соловьева часто подвергались резкой критике, особенно в православной среде. И до сих пор за Соловьевым тянется обвинение в неправомыс-лии. Поэтому совершенно необходимо разобраться, что в его теориях носит непреходящий характер, а что обусловлено личными особенностями.
Думается, что сам тезис Соловьева о социальном христианстве следует оценить безусловно положительно. В этом споре с общепринятым мнением философ оказался в принципе прав. И в конце концов мнение гениального мыслителя было услышано нашей Церковью и использовано в ее официальных вероучительных документах. Имеются в виду «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», принятые Архиерейским собором в 2000 г. Там можно найти следующие мысли:
«Ее (Церкви. — Н. С.) целью является не только спасение людей в этом мире, но также спасение и восстановление самого мира»30; «мир, социум, государство являются объектом любви Божией, ибо предназначены к преображению и очищению на началах богозаповеданной любви»31; «Именно богочеловеческая природа Церкви делает возможным благодатное преображение и очищение мира, совершающееся в истории в творческом соработничестве, “синергии” членов и Главы церковного тела»32.
Хотя ссылок на Соловьева нет, нетрудно увидеть, что все это является почти дословным повторением самых заветных его мыслей. Другое дело, что, разрабатывая эту идею и пытаясь нащупать положительный конструктивный идеал
29 Соловьев В. С. Еврейство и христианский вопрос // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 1. С. 231-232.
30 Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М., 2000. С. 4.
31 Там же. С. 5.
32 Там же. С. 4.
христианского социума, Соловьев выдвигал спорные концепции, справедливо критикуемые и современниками, и потомками.
Существенный протест вызвали его католические симпатии. И в самом деле, идея о соединении Церквей под папским омофором выглядит весьма сомнительной. И дело здесь вовсе не в недооценке Соловьевым догматических расхождений православия и католичества. Суть проблемы — в противостоянии двух цивилизаций — России и Запада, и потому подчинение папской власти равносильно поражению в этом противостоянии на самом главном — духовном фронте. Соловьев же, выдвигая на первый план идею всеединства, это обстоятельство игнорирует. Точнее, он, понимая проблему, принципиально становится на космополитическую точку зрения, считая ее подлинно христианской. В этом смысле показательна его полемика с поздними славянофилами и с Данилевским в частности. Пафос «России и Европы» — в отстаивании своей независимости под напором Запада. Для Соловьева же такая позиция противоречит всемирному единению человечества в духе христианской любви. Он даже предлагает России в качестве идеала «национальное самоотречение»33, считая, что она должна пожертвовать своим политическим бытием ради всеединства. Представляется, что тут Соловьев уподобляется князю-толстовцу с его отвлеченным прекраснодушием, так едко высмеянному им самим в «Трех разговорах».
V
Много скепсиса вызывала и теория теократии Соловьева. Князь Е. Н. Трубецкой в своей книге «Мировоззрение В. С. Соловьева» пишет о впечатлении этой теории на публику: «“Социальное триединство” первосвященника, царя и пророка в лучшем случае “не принимается всерьез” или прощается Соловьеву как чудачество великого ума»34. Там же Трубецкой дает обстоятельную критику соловьевской теократии, в частности идеи плавного перерастания теократии в Царство Божие. Однако, несмотря на многие несомненные положения критики Трубецкого, ее не следует возводить в ранг последнего слова о Соловьеве.
Во-первых, аргументация Трубецкого заострена против первого понимания теократии (как Царства Божия), но оказывается бессильной против второго понимания теократии (как средства совершенствования общества). Трубецкой говорит о свободе как неотъемлемом признаке Царства Божия и отсюда выводит, что государство как орудие насилия никак не может в Царство войти. Да, для Царства Божия это так, но все рассуждение Трубецкого основано на абсолютности этого понятия, не допускающего никаких компромиссов. Для падшего земного мира поддерживаемый силой закон, увы, неизбежен и даже часто благотворен.
Во-вторых, Трубецкой совершенно не приемлет одну из самых главных идей соловьевской теократии: принцип богочеловечества должен распространяться не только на Церковь, но и на государство и общество; иначе ни о какой сов-
33 Соловьев В. С. Любовь к народу и русский национальный идеал // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 1. С. 293-311, здесь: с. 301.
34 Трубецкой Е. Н. Миросозерцание В. С. Соловьева. М., 1995. Т. 1. С. 538.
местимости, сотрудничестве этих ветвей теократии говорить нельзя. Соловьев пишет: «Воистину, мирская политика должна быть подчинена церковной, — но никак не через уподобление Церкви государству, а напротив — чрез постепенное уподобление государства Церкви»35.
Именно игнорирование этого тезиса и является, по Соловьеву, основной ошибкой Византии. Для Трубецкого же и государство, и общество с его экономикой имеют свою природу — нецерковную и безблагодатную, такими останутся вовек и должны такими оставаться. Особенно жестко эту мысль Трубецкой проводит относительно хозяйственной сферы: «Хозяйство по самому существу своему — чисто натуралистическое, естественное отношение человека к природе: пытаться вложить в него мистическое содержание, как это делает Соловьев, — значит извращать его в корне и в основании. Хозяйственное отношение к природе есть именно то, которое видит в ней ряд условных ценностей, подчиненных выгодам человека. Никакого другого критерия в отношении к природе, кроме выгоды, с хозяйственной точки зрения нет и быть не может: в хозяйстве животные ценны лишь до тех пор, пока они “рентабельны”»36.
Тут у Трубецкого спутаны хозяйство как комплексный социально-человеческий феномен и «хозяйственное отношение к природе», т. е. типично капиталистический способ ведения хозяйства, которое, таким образом, оказывается царством голой «рентабельности». В результате философ навсегда приравнивает его к хозяйству капиталистическому.
Здесь присутствует важный момент, на котором надо остановиться чуть подробнее. На словах Трубецкой солидарен с основной соловьевской идеей социального христианства: «Совершенно верно, что Бог должен стать всем во всем и что идея царствия Божия должна господствовать над всей человеческой жизнью, как личной, так и общественной»37. Он даже солидаризируется с Соловьевым относительно его негативной оценки византийского социума. Но идею преображения общества Трубецкой рассматривает как конечную цель, но не как реальную задачу, подлежащую решению, пусть неполному, уже в этой, земной жизни. Характерной особенностью воззрений Трубецкого является жесткое разграничение благодатного и подзаконного. Он пишет: «Мы имеем здесь чрезвычайно характерное для Соловьева смешение двух разнородных сфер. Очевидно, что тот мистический порядок отношений, где совершенный Бог нераздельно и неслиянно сочетается с совершенным человеком toto genere (коренным образом. — Н. С.), отличается от того естественного порядка, где Бог только управляет человеком через поставленную им для того внешнюю власть. Эти два порядка не только между собой различны, но даже не могут совмещаться между собою в одной и той же сфере существования»38.
И именно этот «тезис несовместимости» благодати и закона является тараном, которым Трубецкой разрушает все социальные теории Соловьева: раз эко-
35 Соловьев. Великий спор и христианская политика. С. 149.
36 Трубецкой Е. Н. Миросозерцание Вл. Соловьева // Вл. Соловьев: Pro et contra. СПб., 2002. Т. 2. С. 309-453, здесь: с. 394-395.
37 Там же. С. 548.
38 Там же. С. 457.
номическая жизнь подчинена закону рентабельности, то она не только не войдет в Царство Божие, но и навсегда останется вне Бога и в этой земной жизни. Аналогичные рассуждения Трубецкой применяет и к государству, опять-таки выводя, что оно всегда будет внебожественно. Однако этот тезис представляется уязвимым. Например, в Церкви большое значение имеет каноническое право, как свод законов, регулирующих ее жизнь. Но, по логике Трубецкого, следовало бы на этом основании отвергнуть присутствие в Церкви божественной благодати, что абсурдно. Таким образом, благодать и закон в одной сфере вполне могут уживаться. Но раз так, то эта совместимость может присутствовать и в государстве, и в экономике. Так фактически и считал Соловьев, говоря о примате нравственности в области правовых и экономических отношений. Для Соловьева — это явление богочеловечества, проявляемое, пусть не полно, но во всем мире. «...Благодать не упраздняет закона, — пишет он, — а исполняет его и лишь в силу и по мере действительного исполнения делает его ненужным»39. Для Трубецкого же богочеловечество осуществляется лишь в душе, всецело отданной Богу.
Кто прав — вопрос открытый. Но все же еще раз подчеркнем, что позиция Соловьева ничем не погрешает против сути христианства, а потому имеет полное право на существование.
VI
В своей книге о Соловьеве Трубецкой утверждает: «В особенности в области экономической он поражал примитивностью своих суждений. Попытки объяснить ему какую-нибудь экономическую истину были бесполезны: он отказывался слушать и даже уверял в своей неспособности понимать»40. Но думается, что в воззрениях Соловьева на социально-экономическую сферу можно найти много поучительного.
Соловьев начинает с отрицания объективных законов экономики: «Никаких самостоятельных экономических законов, никакой экономической необходимости нет и быть не может, потому что явления хозяйственного порядка мыслимы только как деятельность человека — существа нравственного и способного подчинять все свои действия мотивам чистого добра»41.
Экономика — сфера прикладной нравственности, а не естественной закономерности. Уже один этот вывод говорит о том, что подход Соловьева радикально отличается от представлений подавляющего большинства экономистов и философов Нового времени, утверждающих несомненность и естественность экономических закономерностей. Итак, не «естественные законы», а человеческие страсти управляют экономикой. Соловьев же ставит задачу просветления этих темных мотивов экономического поведения, и тут с ним невозможно не согласиться.
С его точки зрения, необходимо поставить экономическую сферу на свое, подобающее ей место: «Область материальных отношений (ближайшим обра-
39 Соловьев В. С. Оправдание добра. М., 1996. С. 405.
40 Трубецкой. Миросозерцание В. С. Соловьева. С. 19.
41 Соловьев. Оправдание добра. С. 300.
зом экономических) имеет право на то, чтобы стать предметом нравственного действия человека, имеет право на осуществление или воплощение в ней высшего, духовного начала, материя имеет право на свое одухотворение»42. Соловьев видит безнравственность общества «именно в плутократии, которая есть извращение должного общественного порядка, возведение низшей и служебной по существу области — экономической — на степень высшей и господствующей и низведение всего остального до значения средства и орудия материальных выгод»43.
Сказано будто про наше время. Но Соловьев продолжает: «Но к этому извращению, только с другой стороны, приводит и социализм»44. Тут мы подошли к интересному моменту — критике Соловьевым социализма. Главная мысль критики: «.он (социализм. — Н. С.) в сущности стоит на одной и той же почве с враждебным ему мещанским царством — на почве господства материального интереса»45. По Соловьеву, «с точки зрения социализма все остальные интересы теряют значение, отступают на задний план, если не совсем исчезают, перед интересом экономическим, и здесь так же низшая (по природе своей), материальная область жизни, промышленная деятельность, становится решительно преобладающею, закрывает собой все остальное»46. Причем в своем материализме социализм даже более последователен, чем капитализм: последний, «хотя и с подчиненным значением», допускает существование Церкви и государства, социализм же «решительно отрицает все это: для него человек есть исключительно только производитель и потребитель, и общество человеческое — только экономический союз»47. В подтверждение своей мысли философ замечает, что социалистическое движение теперь «решительно определилось как экономический материализм»48.
И в самом деле, марксизм во главу угла ставит материальный интерес, выводя из него все остальное. И все же критику Соловьева нельзя признать удовлетворительной. Дело в том, что сам общественный строй и идеология, которой оперируют его адепты, — разные вещи. Соловьев превосходно раскритиковал социалистов своего времени, но самого социализма он, разумеется, не знал. Предвидеть же характеристики реального социализма Соловьев и не пытался. Кстати, его последователь С. Н. Булгаков ближе подошел к пониманию феномена социализма, раскусив в марксизме квазирелигию. Соловьев же дальше банальной констатации грубого материализма в учении социалистов не пошел. Частичным оправданием этому может служить достаточно поверхностное знакомство Соловьева с социалистическим учением. По утверждению исследователей, Маркса он не читал, видимо, потому, что «ходячие социалистические декламации против богатых» были ему «противны до тошноты»49. Не поняв, что
42 Там же. С. 301.
43 Соловьев. Оправдание добра. С. 301.
44 Там же.
45 Там же. С. 302.
46 Там же.
47 Там же.
48 Там же. С. 303.
49 Там же. С. 309.
социализм может быть совершенно иным, чем его живописали тогдашние его атеистические адепты, что он может быть основан не на зависти, а на христианской любви, Соловьев упустил возможность найти один из важных строительных камней своей теократии.
Заметим, что и глубокого анализа капитализма Соловьев не дает. Его отношение к самой идее частной собственности лучше всего показывает следующая его тирада: «Лучше всего — придерживаться чистой и простой истины. Собственность сама по себе не имеет ничего абсолютного. Это — ни священное благо, которое надо защищать любой ценой и во всех его проявлениях, ни зло, которое должно обличать и уничтожить. Собственность — относительный и обусловленный принцип, который должен подчиняться принципу абсолютному — принципу нравственной личности»50.
Впрочем, отстаивая принцип частной собственности, философ тем не менее считает, что «государство как носитель исполнительной власти общества должно будет сосредоточить в своих руках главные средства производства и распределения — заводы, банки, пути сообщения, торговые предприятия и т. д.»51. Это, конечно, не социализм, но уже нечто, напоминающее сегодняшнюю российскую тенденцию, что еще раз говорит об актуальности идей философа. Его заключение относительно проблемы собственности выдержано вполне в духе «критики отвлеченных начал»: «Надо сохранять оба вида собственности, как равно необходимые для подлинной человеческой жизни: собственность коллективную, для общего обеспечения минимума материальных благ, и собственность личную, чтобы возвысить природу до высшей степени совершенства»52.
VII
Ограниченный объем статьи не позволяет нам подробно рассмотреть «Три разговора» — последнее и, пожалуй, самое загадочное произведение Соловьева.
Сделаем лишь одно замечание. Обычно трактовка «Трех разговоров» сводится к тому, что здесь Соловьев сжег то, чему всю жизнь поклонялся, — он отказался от соединения Церквей, он отказался от теократии. Да, об этих предметах в «Трех разговорах» Соловьев не упоминает. Но почему? Думается, не потому, что он признал эти идеи абсурдными, а потому, что увидел полное нежелание общества осуществить их. А. Ф. Лосев пишет: «Вера в осуществление универсального идеала в ближайшее же время действительно у Вл. Соловьева, чем ближе к концу его жизни, тем более заметно ослабевает. Однако сказать, что это было падением веры и в самые идеалы, никак нельзя»53. Это сказано по поводу «Оправдания добра», но считать, что «Три разговора» являют нам совершенно иного Соловьева, не приходится. Для него по-прежнему прогресс необходим, а идеи единой Церкви и теократии сами по себе прекрасны и, вообще говоря, при наличии
50 Соловьев В. С. Социальный вопрос в Европе // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 2. С. 445-449, здесь: с. 448.
51 Там же. С. 446.
52 Там же. С. 448.
53 Лосев А. Ф. Вл. Соловьев и его время. М., 2000. С. 243.
доброй воли вполне достижимы. Но вся беда в том, что никакого прогресса в общественных отношениях христиане не хотят. А потому сам прогресс обретает такие негативные черты, что становится «симптомом конца».
Но если человечество не захотело пойти по пути, предлагаемому Соловьевым, то что его ждет? И вот в «Трех разговорах» мыслитель рисует картину будущей истории: число христиан резко уменьшится, будет военная экспансия китайской цивилизации, а затем власть на земле захватят масоны и возведут на всемирный престол антихриста. Такова вывороченная наизнанку судьба теократии. И только борьба с этим страшным воплощением зла заставит Церкви соединиться — перед самым Вторым пришествием.
Но если общество, прежде всего христианское, повернется к осуществлению государственно-социального идеала лицом, то, кто знает, может быть, где-нибудь и осуществится то, что Соловьев называл непривычным для нас словом «теократия»? Дай Бог, чтобы это совершилось в России.
«Fortunately, mankind is not a heap of psychic dust»:
Vladimir Solovyov on the necessity of perfecting
society
N. Somin
(St. Tikhon’s Orthodox University)
The article deals with Vladimir Solovyov’s views on society. The main attention is drawn to the Solovyov’s arguments in favour of the development of the Christian social conception, and to the positive social program of the philosopher. The criticism of Solovyov’s views by E. Trubetskoy is discussed also. It is shown that some remarks of Trubetskoy are unsound. Finally Solovyov’s views on economics and socialism are put under investigation.
