CC BY
50
о
SCIENCE TIME
К ОЦЕНКЕ ПАРТИЙНО-ГОСУДАРСТВЕННОЙ «ПРАВОВОЙ ПОЛИТИКИ»
В КОНЦЕ 1920-х - СЕРЕДИНЕ 1930-х гг.
Олейник Олег Юрьевич, Ивановский государственный энергетический университет, г. Иваново
E-mail: oleo195@yandex.ru
Аннотация. В статье раскрываются характерные черты, отражающие сущность и содержание советской партийно-государственной политики в сфере ^ права в конце 1920-х - середине 1930-х годов. о
Ключевые слова: правовая политика, советское право, советская юстиция, советское государство.
Категория «правовая политика» обозначает специфическую регулятивноохранительную систему, сочетающую юридическую теорию и практику. В советской историографии принято было считать, что «правовая политика формируется в соответствии с директивами партии, которые являются политической программой правового строительства» [1, 17]. При этом
гуманистическая сущность социалистического права не подвергалась сомнению.
Как известно, термин «правовая политика» в 1930-е годы еще не входил в советский официальный лексикон. Уже поэтому его следует употреблять с определенной оговоркой, в «кавычках». Однако со стороны властных структур все же существовало и реализовывалось определенное отношение к праву, к связанным с ним понятиям, явлениям, институтам. Безусловно, трактовать применительно к рассматриваемому периоду «правовую политику» или «партийно-государственную политику в области права» как деятельность, основанную на праве, было бы неверно. Тем не менее, спорным представляется и безоговорочное использование здесь понятия «антиправовая политика». Ведь деятельность государственных органов по нормативному регулированию общественной жизни осуществлялась, вырабатывалась и соответствующая официальная идеология, а также реализовывалась определенная юридическая практика - не только антиправовая. Конечно, содержание этой политики в области права было далеким от признаваемых в современной юридической науке
397
о
SCIENCE TIME
ценностей свободы, справедливости, гуманности и т.д. Она строилась на идейных, социально-экономических, организационных основах, определяемых интересами руководства страны и находившихся в русле провозглашаемых им государственных задач, а также методов их решения.
С конца 20-х гг., в связи с «коренным поворотом» страны от НЭПа к «социалистической реконструкции народного хозяйства», многие ведущие советские правоведы стали ратовать за возвращение органов юстиции на рельсы революционной законности периода «военного коммунизма», воспринимавшей закон лишь как вспомогательный инструмент в руках судей, прокуроров, следователей. Активно обсуждались предложения об отказе от состязательности процесса, ликвидации института адвокатуры, упразднении народных следователей и сосредоточении предварительного следствия в руках милиции и органов госбезопасности. Всерьез ставился вопрос о скорой ликвидации судов в связи с идеей исчезновения права по мере строительства социализма [2, с.212-213].
Провозглашенный руководством страны курс на борьбу с «классовочуждыми элементами» потребовал ужесточения карательных мер. Уголовной политике государства придавался откровенно террористический характер. Начала создаваться система ГУЛАГа, направленная не только на масштабное использование в народнохозяйственных целях дешевого труда заключенных, но и на освоение окраинных территорий страны и развитие там промышленного производства [3, с.95-97].
Однако одними карательно-репрессивными мерами управлять страной было невозможно. Наряду с пафосом строительства новой жизни все слои советского общества переживали тяжкий гнет лишений и произвола со стороны власти. Поэтому для нее важно было говорить не только о врагах и трудностях, но и о героях и успехах, не только убеждать в правомерности и адекватности проводимой политики, но и демонстрировать ее результаты, а также стремление преодолевать негативные черты и «искривления» в ходе ее реализации. Для оправдания своих действий партийно-государственное руководство, с одной стороны, активно нагнетало опасность внутренних и внешних угроз для страны, а, с другой, сохраняя режим «чрезвычайщины», периодически прибегало к демонстрации своей приверженности закону и социалистическому правопорядку [4, с.17].
Одним из таких шагов стало постановление ЦИК И СНК СССР от 25 июня 1932 г. «О революционной законности». В нем указывалось на наличие искривлений в практике ее проведения, прежде всего, со стороны должностных лиц. О классовых врагах, нарушающих советские законы, в опубликованной части документа не упоминалось. Но в секретной статье постановления заявлялось о прекращении практики разверсток на выселение кулацких семей в
398
о
SCIENCE TIME
деревне и «изъятие социально-враждебных элементов» в городах. Это привело к свертыванию на местах деятельности «троек», возникших еще в 1929 г.
В соответствующем смягченном ключе стали выдерживаться и официальные выступления по правовым вопросам руководителей советского государства. Так, М.И. Калинин, в речи по поводу 10-летия советской прокуратуры 3 июля 1932 г. указывал, что «проведение революционной законности означает гарантирование людям известных прав в их частной жизни» [5].
8 мая 1933 г. Политбюро утвердило инструкцию ЦК ВКП(б) и СНК «Всем партийно-советским работникам и всем органам ОГПУ, суда и прокуратуры». В документе были конкретно указаны моменты усиления государственных репрессий в отношении классового врага: конец 1929 г. и 1932 г., а также признана возможность их смягчения. Всю вину за перегибы в карательной политике руководство страны переложило на низовые звенья исполнительной власти. Указывалось, что в новой обстановке центр тяжести следует перенести с «административно-чекистских операций органов ОГПУ и милиции на массовую политическую и организаторскую работу» [6, д. 922, л. 58-58об].
В сентябре 1934 г. Л.М. Каганович, выступая на совещании судебнопрокурорских работников, заявлял: «Теперь, без ущерба для генеральной линии партии, мы можем перейти, так сказать, полностью на рельсы законности, мы можем ввести наши меры, репрессии, борьбу с врагом в рамки законности, мы можем воспитывать наше население в рамках социалистического правосознания... Те, кто думают, что это лишь очередное временное «заигрывание» со словами «законность» и «правосознание» — ошибаются, поскольку эту задачу Сталин лично поставил». Каганович призвал применять законы без формализма, «аккуратно, культурно, грамотно, без произвола», «наш закон должен применяться с душою», «он не должен быть пугалом для людей» и т.д. Однако, по словам Кагановича, это должно означать не ослабление классовой борьбы, а лишь изменение порядка привлечения к ответственности врагов народа: «Поймаем другого врага — у нас есть суд, у нас есть законность... Ему не легче от того, что мы его расстреляем по закону, однако для воздействия на психику людей, для реорганизации правосознания миллионов — это имеет решающее значение» [7]. Таким образом, принципиально отношение власти к репрессиям не изменялось, были лишь скорректированы формы их осуществления.
10 июля 1934 г. (в тот же день, когда ЦИК СССР были приняты постановления «Об образовании общесоюзного НКВД» и «О рассмотрении дел о преступлениях, расследуемых НКВД СССР и его местными органами» [8, № 36, ст. 283, 284]) Политбюро приняло постановление «О работе судов и прокуратуры» [6, д. 945, л. 5]. В нем и в подготовленном на его основе
399
о
SCIENCE TIME
постановлении СНК СССР «О мероприятиях по укреплению судебноследственных органов и органов прокуратуры», предписывалось дела «об измене родине, о шпионаже, о терроре, взрывах, поджогах, диверсиях» рассматривать в военных трибуналах и военной коллегии Верховного суда СССР. Вместе с тем, сохранялась преступная практика санкционирования Политбюро расстрелов вне установленного порядка. Например, — 2 сентября 1934 г. — в отношении группы работников металлургического завода в Новосибирске, обвиненных в шпионаже в пользу Японии [9, с. 134].
Следует отметить, что в 1933-34 гг. в официальной политике в сфере права доминировала установка на борьбу с врагом, действовавшим, как выразился Сталин, «тихой сапой», т.е. методами скрытого саботажа, дискредитации органов советской власти, провоцирования недовольства трудящихся и т.д. При этом если вначале в качестве адекватной меры называлась беспощадная административно-уголовная репрессия в отношении таких врагов [10], то к середине 1934 г. зазвучали призывы не допускать в правоприменительной практике игнорирования процессуальных норм, больше опираться на правосознание граждан [11]. Так, например, летом 1934 г. прокуратура Ивановской промышленной области указала руководителям предприятий на противозаконность случаев увольнения с мотивировкой «как социально-чуждый элемент»: тем самым нарушался КЗОТ, где отсутствовало подобное основание. Раньше на это внимания не обращалось, и такая практика считалась нормальной [12, с. 54].
Однако дальнейшего развития данная тенденция не получила, поскольку 1 декабря 1934 г. был убит Киров и ситуация в карательной политике вновь изменилась. Как подчеркивал в одном из своих выступлений А.Я. Вышинский, понятие «сопротивление классового врага наполнилось гораздо более острым содержанием, чем это мы имели раньше, даже год назад» [13]. Официальная пропаганда заговорила о переходе «социально-враждебных элементов» к террористическим действиям. Известное постановление Президиума ЦИК СССР, опубликованное 4 декабря, предписывало заканчивать следствие по делам о террористических организациях и террористических актах в десятидневный срок, рассматривать их в суде без участия обвинения и защиты, не допускать кассационного обжалования и ходатайств о помиловании, а приговоры о расстреле приводить в исполнение немедленно после их оглашения [8, № 64, ст. 459].
Под давлением политического руководства в конце февраля 1935 г. Президиум Верховного Суда СССР категорически запретил применение исправительно-трудовых работ и условного осуждения к лицам, осужденным по делам о контрреволюционной агитации. С этого же времени участники бывших оппозиций (многие — уже не в первый раз) в массовом порядке стали
400
о
SCIENCE TIME
обвиняться в терроризме и рассматриваться уже как агенты иностранных разведок, чего раньше не делалось.
Наряду с этим, широко распространялась установка официальной пропаганды о допущенных на местах извращениях и перегибах в осуществлении мероприятий советского руководства. Это касалось и сферы карательной политики, а главными виновниками допущенных репрессий назывались те, против кого они и были направлены - «социально-враждебные элементы». Позднее такой же ход был использован для официального объяснения причин массовых репрессий действиями «врагов народа» [14, с.74-75].
Со страниц печатных органов Наркомюста РСФСР и Прокуратуры СССР наряду с требованиями о необходимости ужесточения мер репрессии, высказывались и призывы не допускать нарушений гарантий обвиняемых [15].
Здесь не следует забывать, что к середине 1935 г. стал широко обсуждаться вопрос о принятии новой Конституции и необходимо было создать хотя бы видимость наличия гарантий прав и свобод личности в СССР. В Конституции, как известно, были заложены демократические принципы в области права. В публикациях по этому поводу тогда говорилось, что Конституция не содержит оговорок о каких-либо ограничениях прав граждан, поскольку для подавления отдельных врагов народа, могущих еще пытаться вредить общенародному государству, нет надобности в нарушении принципов социалистической демократии [16]. Существовало в Конституции и понятие «враг народа», но только в одном случае: в ст.131 так назывались лица, покушающиеся на общественную социалистическую собственность.
Таким образом, пропагандистская кампания, развернувшаяся вокруг принятия новой Конституции, повлияла на корректировку правовой политики. В частности, 17 июня 1935 г. СНК и ЦК ВКП(б) приняли, не публиковавшееся в печати, постановление «О порядке производства арестов» [6, д. 965, л. 75], запрещавшее их проведение по пустяковым основаниям, без санкции прокурора. Тогда же председатель Верховного Суда СССР А.Н. Виноградов направил на места директивное письмо, в котором осуждалась практика необоснованного привлечения к судебной ответственности «огромного количества людей» [17]. Однако вскоре это письмо было признано «политически вредным», опротестовано Прокуратурой и изъято из обращения [17, л. 132].
16 января 1936 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О кадрах судебных работников и работе судов», которое было продублировано на местах [18]. В нем, в частности, указывалось, что требования директив ЦК от 8 мая 1933 г. и 17 июня 1935 г. о недопустимости необоснованных арестов, зачастую не соблюдаются. Прокуроры формально «штемпелюют» санкции, без изучения и проверки материалов дела, превышаются сроки предварительного заключения, нарушается порядок судебных заседаний, не соблюдаются права подсудимых и
401
о
SCIENCE TIME
т.д. В письме осуждались также «случаи применения ничем не вызываемых и дискредитирующих советский суд суровых репрессий за незначительные проступки» и подчеркивалось, что ведение судебного процесса должно не только отвечать установленным законом нормам, но и соответствовать достоинству советского суда.
В резолюции Второго Всесоюзного прокурорского совещания, прошедшего в Москве 13-16 июля 1936 г., подчеркивалось, что в свете новой Конституции особое значение приобретает деятельность органов юстиции по защите прав и неприкосновенности личности [19]. Выступая на нем, А.Я. Вышинский указал даже на необходимость внесения в Уголовный кодекс специальной статьи, карающей за нарушение неприкосновенности личности советского гражданина [20]. Но это предложение так и не было реализовано.
Таким образом, в рассматриваемый период моменты некоторого ослабления политических репрессий не исключали общего нарастания масштабов уголовного преследования. Партийно-государственная «правовая политика» была жестко нацелена на обеспечение мобилизационных задач экономического развития страны и приоритетное место отводила принуждению
Г) CJ
[21, с. 280]. Право выводилось из определяемых и санкционируемых
руководством страны правил, подчас бесчеловечных, формулируемых, в том числе, и в секретных директивах, скрывавшихся от общества.
Литература:
1. Федоров Н.В. Правовая политика советского государства: (Вопросы истории, теории, практики): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1985. 22 с.
2. Олейник И.И. Органы юстиции Советской России в 1917-1936 гг. Иваново: ИГЭУ, 2003. С. 231 с.
3. Юдин Е.Г., Олейник И.И. История уголовно-исполнительной системы России: учебное пособие. Иваново: ИГЭУ, 2003. 175 с.
4. Олейник И.И. Юристы и власть: кадры работников органов юстиции в 19291936 гг.: (На материалах Ивановской промышленной области): автореф. дис. ... канд. ист. наук. Иваново, 1998. С. 17.
5. Калинин М.И. Речь на торжественном заседании 3 июля 1932 г. по поводу 10-летия советской прокуратуры // Советская юстиция. 1932. № 20. С. 1.
6. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 17. Оп. 3.
7. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф. 81. Оп. 3. Д. 164. Л. 39-40, 44.
8. Собрание законов и распоряжений рабоче-крестьянского правительства Союза Советских Социалистических республик. М., 1934.
402
о
SCIENCE TIME
9. Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы. М., 1996. 294 с.
10. Беспощадными репрессиями сокрушить действующего «тихой сапой» классового врага // Советская юстиция. 1933. № 6. С. 15.
11. За незыблемость советского закона, за социалистическое правосознание // За социалистическую законность. 1934. № 8. С. 2.
12. Олейник И.И. «Легионеры советского права»: кадры органов юстиции Верхне-Волжского региона в 1929 - 1936 гг. (Историко-правовое исследование). Иваново: ИГЭУ, 2003. 279 с.
13. Вышинский А.Я. Наши задачи // За социалистическую законность. 1935. № 5. С. 3.
14. Олейник И.И. Прокуратура и прокуроры в период массовых репрессий (По материалам архивов Ивановской области) // Государство и право. 2004. № 2. С. 70-75.
15. Фиделев С. Гарантии для обвиняемого — гарантия доброкачественности приговора // За социалистическую законность. 1935. № 7. С. 25.
16. Голунский С. Проект Конституции СССР и задачи прокуратуры // 0 Социалистическая законность. 1936. № 7. С. 47.
17. Российский государственный архив социально-политической истории. Ф.78. Оп. 6. Д. 86. Л. 133 — 135.
18. Государственный архив Ивановской области. Ф. П-367. Оп. 1. Д. 134. Л. 6-7.
19. Резолюция Второго Всесоюзного прокурорского совещания // Социалистическая законность. 1936. №. 8. С. 69.
20. Второе Всесоюзное прокурорское совещание // Социалистическая законность. 1936. № 9. С. 52.
21. Олейник И.И. Организационно-правовые основы становления и развития органов управления юстицией в РСФСР (1917-1936 гг.): дис. ... д-ра юрид. наук. Владимир, 2006. 443 с.
403
а
