CC BY
188
УДК: 321 (091) А. В. Березкин
ПРОФЕССОР ВОСТОЧНОГО ИНСТИТУТА К. А. КУЗНЕЦОВ (1883-1953)
Выпускник двух университетов, Московского и Гейдельбергского, Константин Алексеевич Кузнецов занимался проблемами правовых систем Англии и США, будучи учеником и последователем Г. Еллинека. Его дважды отправляли в Англию для работы в Британском музее и Г осударственном архиве. В результате своих научных изысканий Кузнецов опубликовал две монографии. Он сочетал юриспруденцию с занятиями музыкой под руководством Ф. Вольфрума, знатока творчества Баха. С 1909 по 1912 г. Кузнецов читал лекции по истории права в Московском университете. Поддержав протест ведущих профессоров Московского университета против политики самодержавия, Кузнецов сначала уехал во Владивосток, где занял место профессора Восточного института, затем, через год, в Одессу, где преподавал в Новороссийском императорском университете. В начале 20-х годов Кузнецов вернулся в Москву и, оставив занятия юриспруденцией, стал профессором истории музыки в Московской консерватории.
Ключевые слова: история государства и права, Восточный институт во Владивостоке, К.А. Кузнецов.
K. A. Kuznetsov (1883-1953) as a Professor of the Institute of Oriental Studies. ANDREI V.BEREZKIN (Saint-Petersburg State University).
The paper is devoted to the life and works of Konstantin A. Kuznetsov (1883-1953). A graduate of the two Universities — Moscow and Heidelberg, K. Kuznetsov was interested in problems of legal systems of the Great Britain and the USA, and was a consecutive disciple and adherent of Georg Jellinek. He was twice sent to London in order to work in the British Museum and Public Record Office. Based on his scholarly research K. Kuznetsov published two monographs: Studies in Political Thought in England (XV-XVII) (Vladivostok, 1913), and The House of Commons in Tudor and Stuart Times (Odessa, 1915). He combined basic activities in law studies with a serious interest for music under the guidance of Ph. Wolfrum, who specialized in Bach. In 1909 he was appointed a lecturer of Law History at the Moscow University, and worked there until 1912. As he supported the protest of the leading professors of the Moscow University, K. Kuznetsov had to move to Vladivostok where he worked as a professor of the Institute of Oriental Studies. After a year in Vladivostok, he left for Odessa where he delivered lectures at the Imperial University of Odessa. In the beginning of the 1920s Kuznetsov returned to Moscow and started his carrier as a Professor of the Music History in the Moscow Conservatoire. Kuznetsov had to give up his law studies in the Soviet period.
Key words: Legal history, Oriental Institute (Vladivostok), K.A. Kuznetsov.
В преддверии пасхальных праздников 1916 г. на стол директора Восточного института профессора А.В. Рудакова лег заготовленный канцелярией текст телеграммы: «Профессору Кузнецову Девичье поле Олсуфьевский 8 квартира 3 Москва Благодарю за память Взаимно поздравляю». Сейчас трудно предположить, с ходу или после длительных размышлений Рудаков отредактировал и подписал этот текст, но, безусловно, имя Кузнецова вернуло его мысли к событиям четырехлетней давности. Тогда, в 1912 г., из-за случившегося годом ранее «исхода» именитой профессуры из Московского университета Восточный институт приобрел на остававшееся уже полтора года вакантным место профессора государственного права блистательного юриста Константина Алексеевича Кузнецова. Несомненно, Рудаков вспомнил успехи Кузнецова на преподавательском поприще и его научные достижения в стенах института, а затем внезапный отъезд. Чувство досады и недовольства взяло верх, Рудаков зачеркнул «взаимно» и заменил теплое личное «благодарю и поздравляю» холодно официальным «благодарим и поздравляем» и энергично подписал1.
Несмотря на свою краткость, дальневосточный период жизни и деятельности К.А Кузнецова заслуживает особого внимания, так как именно во Владивостоке началась его многолетняя плодотворная преподавательская деятельность и именно здесь он начал публиковать результаты своих масштабных научных изысканий.
К.А. Кузнецов родился 9 сентября 1883 г.2 в городе Новочеркасске в семье видного деятеля народного просвещения, впоследствии ставшего инспектором народных училищ Первого Донского округа3. В 1902 г. окончил местную гимназию.
БЕРЕЗКИН Андрей Владимирович, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории западноевропейской и русской культуры исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. E-mail: crebet@mail.ru
© Березкин А.В., 2009
1 ЦГИАР ДВ. Ф. 226, оп. 1, д. 617, л. 58. Черновик телеграммы не датирован, но, судя по окружающим его в личном деле документам, можно с уверенностью предположить данную датировку.
2 Все даты до 1918 г. приводятся по старому стилю.
3 Сведения биографического характера приводятся по документам ЦГИА г. Москвы. Ф. 418, оп. 89, д. 650, л. 7 и след.; ф. 418, оп. 316, д. 471, л. 21-25 об.
Общепризнано, что на рубеже веков Новочеркасская гимназия, основанная атаманом Платовым и получившая в столетний юбилей Отечественной войны 1812 г. название Платовской, вошла в историю народного образования как одна из немногих лучших в то время классических школ [10, 11, 14].
В том же 1902 г. Кузнецов поступил на юридический факультет Московского университета. Проучившись там в течение двух с половиной лет, он, не выбывая из состава студентов университета, был отправлен за границу и три семестра слушал лекции на юридическом факультете Гейдельбергского университета. Его научным руководителем был выдающийся юрист Георг Еллинек. Выдержав летом 1906 г. экзамены по государственному праву, международному праву и финансовому праву, а также представив работу, посвященную двухпалатной системе США, молодой ученый получил степень доктора философии. Интересно, что во время пребывания в Гейдельберге он стал заниматься историей музыки под руководством композитора и ведущего баховеда Ф. Вольфрума и получил степень магистра искусств. Впоследствии это круто изменило его жизнь.
Вернувшись в Россию в 1907 г., Кузнецов сдал экзамены на юридическом факультете Московского университета, где был удостоен диплома I степени о его окончании и оставлен для приготовления к профессорскому званию. В 1909 г. он приступил к чтению лекций, получил звание приват-доцента после пробной лекции pro venia legendi и был командирован в Лондон для продолжения научных занятий, где в течение двух лет работал, главным образом, в Британском музее и Государственном архиве.
С осени 1911 г. он возобновляет чтение лекций по истории политических учений в Московском университете. Стремительный рост карьеры молодого московского ученого странным образом прерывается назначением его в январе 1912 г. на должность профессора Восточного института в г. Владивостоке. Обстоятельства, приведшие к направлению подававшего большие надежды историка права в далекий Владивосток, напрямую связаны с известными событиями 1911 г. в Московском университете. В том году во время студенческих волнений полиция нарушила университетскую автономию. Ректор, профессор А.А. Мануйлов, и его заместитель, профессор Менсбир, подали в отставку. Министр народного просвещения Л. А. Кассо, усмотрев в этом политический демарш, уволил обоих из университета. В знак протеста ряд выдающихся ученых: Н.Д. Зелинский, П.Н. Лебедев, К.А. Тимирязев, Е.Н. Трубецкой и др. - покинул стены Московского университета В их числе был и будущий тесть К.А. Кузнецова - В.П. Сербский, основатель отечественной судебной психиатрии. В этих условиях о преподавании в университете для Кузнецова не могло быть и речи.
Студенческие волнения в Московском университете и уход именитых профессоров - хрестоматийный сюжет в истории начавшегося с 1910 г. нового революционного подъема. В некоторой степени новый свет на последствия этих событий проливают два мемуарных свидетельства. Первое из них содержится в неопубликованных, к сожалению, воспоминаниях одного из последних учеников Е.Н. Трубецкого Александра Михайловича Ладыженского, крупнейшего отечественного правоведа советского периода4. Ладыженский запечатлел события 1911 г., увиденные глазами студента тех лет и умудренного опытом преподавателя: «Для нас, студентов (а я был в период “профессорского исхода” на втором курсе), он (“исход”. - А.Б.) не создавал тяжелого положения, и мы по-прежнему учились у своих прежних научных руководителей в Университете Шанявского». К тому же «Е.Н. Трубецкой договорился с новыми профессорами, вступившими на их место, оставить нас при университете: [Н.В.] Устрялова, [Л.В.] Успенского и [С.Ф.] Кечекьяна — по теории права, [Г.В.] Ключникова и меня - по международному праву, а очень религиозного Н.Н. Фиолетова - по церковному праву. Любивший “пускать в оборот мо и мошки”5 Е.Н. Трубецкой говорил, что Cas sot - “глупый случай”, в котором повинен министр Кассо, не должен лишать университета достойных кандидатов в ученые и открывать двери преуспевающим канцеляристам, научным рептилиям. “Правда, ваши новые руководители вам мало что дадут, но вы по-прежнему можете заниматься у меня в Народном университете [Шанявского] и в имении [Узкое. -А.Б.].Особенно плохо будет Фиолетову, так как его руководитель [П.] Гидулянов (гид у лян — guide ощ 1’впе — пастух там, где ослы) вполне оправдывает свою фамилию”».
На воспоминаниях, поначалу отложившихся в памяти шуткой наставника, оставил свой след и жизненный опыт
А.М. Ладыженского: «Демонстративный массовый уход из Московского университета был для видных и обеспеченных ученых очень на руку. Он привлекал к ним внимание широких кругов общества не только в России, но и за границей, и в то же время не создавал для них больших материальных лишений. Совсем другое положение было у начинающих, молодых. Потерять Московский университет было для них не только лишиться заработка и почетной службы, но в значительной степени потерять надежду на научное продвижение, так как надо было переходить на практическую работу или на преподавание в менее видных учебных заведениях и даже в средней школе. Поэтому молодые ученые не так охотно подавали прошение об увольнении, чем старые. Но они не решались портить свои отношения со старшими товарищами, от которых зависели. Правда, для молодых ученых создавали в других высших учебных заведениях специальные курсы. В частности, в коммерческом институте, помимо торгового права, техники товароведения, бухгалтерии и т.д., или, как острил Трубецкой, “кульковых” наук, очень много было открыто курсов по философии, истории и юриспруденции. “Словом, коммерческий институт создан для вытравления коммерческого духа”, — шутил князь».
События 1911 г. остро переживались на протяжении многих лет жизни всеми, прямо и косвенно вовлеченными в них, как одно из тех важнейших общественно-политических событий, которые заставляют человека определяться в своей социальной и нравственной позиции. Семья А.М. Ладыженского имела глубокие народнические корни (в числе его
4 С текстом воспоминаний мы познакомились благодаря любезности Е.М. Филатовой, вдовы А.М. Ладыженского.
5 Каламбур Е.Н. Трубецкого обыгрывает mot (франц. - в данном случае в значении «остроумное словцо»).
родственников был М.Р. Попов), выбор им юридической профессии не в последнюю очередь был вызван стремлением «стать политическим защитником, борцом за права личности», его товарищи по кружку Е.Н. Трубецкого «являлись противниками самодержавия». Но, как вспоминал позднее (в 1960-е гг.) А.М. Ладыженский, «общей политикой интересовались главным образом в связи с университетскими делами [1911 г.]».
Иначе преломились годы министерства Л.А. Кассо (1910-1914) в памяти занимавшегося в 1916-1918 гг. в Петроградском университете на положении студента или вольнослушателя М.М. Бахтина. В 1973 г. в его беседе с
В.Д. Дувакиным речь зашла о «режиме Кассо»:
«Д[увакин]: Но, простите, ведь при Вас был режим Кассо?
Б[ахтин]: При мне, при мне был, да.
Д[увакин]:Но ведь Кассо кого-то там сдал в солдаты.
Б[ахтин]:В конце, в конце режима Кассо. Ну, нужно сказать. ...Ведь, знаете, вот эти... писавшие о Кассо, вообще о политике нашей университетской, народного просвещения, настроенные революционно, — они страшно искажали факты. Кассо был человек очень умный, образованный, европейски образованный. Это был европеец... И в сущности, политика его была. совершенно разумная. Он считал, что университет создан для того, чтобы в нем учились и получали знания. А в будущей жизни, после окончания университета, делайте, что хотите. <...>
Д[увакин]: Был громкий скандал, после которого все либеральные профессора ушли из Московского университета.
Б[ахтин]: Да-да. Было и у нас кое-что в Ленинградском, но ни один солидный профессор, которого мы ценили, не ушел и вообще в оппозиции не был» [1, с. 76]6.
С уверенностью можно предположить, что к уходу из Московского университета приват-доцента К.А. Кузнецова власть предержащие отнеслись вполне равнодушно. Но сохранились два запроса начальника Владивостокского охранного отделения на имя директора Восточного института от 6 февраля и 2 марта 1913 г. с пометами «В собственные руки», «Совершенно секретно», «Лично» с просьбой предоставить сведения о К.А. Кузнецове7. Трудно сказать, были ли связаны эти запросы с выяснением политической благонадежности или с планировавшейся в то время поездкой ученого в Японию. Личное дело К.А. Кузнецова отражает все необходимые этапы подготовки загранкомандировки, включая письмо в посольство России в Токио, как вполне рутинную процедуру. Повторный же запрос охранки от 2 марта 1913 г. свидетельствует о том, что директор Восточного института уже месяц как затягивал с ответом. Главным следствием вовлеченности К.А. Кузнецова в события 1911 г. был отъезд на далекую окраину России. Во Владивостоке дирекция Восточного института никогда не чинила препятствий К.А. Кузнецову в получении командировок за границу и продолжительного отпуска для защиты магистерской диссертации. Более того, в 1913 г. ему было «представлено право ношения на груди Высочайше учрежденной в память 300-летия Царствования дома Романовых светло-бронзовой медали»8.
Восточный институт - первое высшее учебное заведение на Дальнем Востоке России — был образован в 1899 г. Стоявшие у его истоков преподаватели и выпускники Санкт-Петербургского университета с самого начала на поставили должный уровень преподавание, комплектование библиотеки и научные исследования в области востоковедения. Последнее, вероятно, расходилось с более прагматичным замыслом правительства организовать школу военных, дипломатических и коммерческих переводчиков, но нашло поддержку со стороны приамурских генерал-губернаторов (подробнее см. [3]).
1 октября 1912 г. К.А. Кузнецов прибыл во Владивосток и уже 9 октября прочел в актовом зале Восточного института вступительную лекцию по курсу государственного права в присутствии приамурского генерал-губернатора Л.Н. Гондатти и всего состава профессоров, преподавателей и слушателей института9.
О лекторском мастерстве Кузнецова мы можем судить по сохранившемуся литографированному экземпляру вводной лекции по государственному праву (1912), серии учебных пособий по философии права и политико-правовым учениям (1916-1918). Их отличают обширная историко-правовая эрудиция, стремление познакомить слушателя с новейшей литературой вопроса и умение ясно и логично изложить сложные и противоречивые проблемы. В программной статье о реформе преподавания на юридических факультетах (1916) Кузнецов-преподаватель выказывает здравый смысл и изрядное чувство юмора в понимании того, что не всегда лектор способен снискать успех у аудитории: «Покойный Георг Еллинек со своими курсами по “теоретической” части государствоведения умел собирать аудитории, где негде яблоку упасть, а на его лекциях по действующему государственному праву было безлюдно, ибо было порядком таки скучно. На лекции по административному праву слушателей приходилось загонять угрозами “незачета”. Но и это едва ли помогало» [7].
Во Владивосток К.А. Кузнецов прибывает уже семейным человеком. Его жена Зинаида Владимировна Сербская (18831919) - дочь всемирно известного психиатра В.П. Сербского10. Она с отличием закончила в 1908 г. Московские высшие
6 Такая оценка революционного эпизода 1911 г. в беседе с вполне советским по своему мировоззрению человеком обусловлена многими факторами: личностью самого М.М. Бахтина, общим, для сравнительно широкого круга интеллигенции начала 1970-х пересмотром отношения к революционному прошлому. Наконец, М.М. Бахтин никогда не забывал, что его собеседник - свидетель защиты на суде над А. Синявским.
7 ЦГИАР ДВ. Ф. 226, оп. 1, д. 617, л. 45, 46.
8 ЦГИАР ДВ. Ф. 226, оп. 1, д. 617, л. 50.
9 ЦГИАР ДВ. Ф. 226, оп. 1, д. 394, л. 3.
10 Очерк жизни и деятельности З. В. Сербской дан в книге Н.И. Березкиной о деятелях народного просвещения в Приморье [2].
женские курсы по историко-философскому отделению. В студенческие годы была любимой ученицей выдающегося русского историка Д.М. Петрушевского, в семинаре которого по Цезарю и Тациту занималась. В полной мере ее талант проявился в годы работы в 1-й женской гимназии Владивостока, где в юбилейном 1913 г. ее заслуги были оценены предоставлением права «ношения на груди Высочайше учрежденной в память 300-летия Дома Романовых светло-бронзовой медали» [2, с. 56].
С первых месяцев преподавания в Восточном институте К.А. Кузнецов пытается вписаться в научный профиль института. С этим связана его командировка весной 1913 г. в Японию для ознакомления с ее научными и государственными учреждениями11. Но вхождение в новую специальность - востоковедение - для него, по-видимому, нецелесообразно, поэтому в 1913 г. Кузнецов завершает и публикует «Опыты по истории политических идей в Англии (ХУ-ХУ11 вв.)» [8], которые 12 октября того же года успешно защитил в качестве магистерской диссертации по государственному праву на юридическом факультете Московского университета12.
Отчет о магистерском диспуте был напечатан в еженедельнике «Право» [12, стб. 2451-2455.]. Работа была тщательно разобрана крупнейшими отечественными специалистами того времени: официальными оппонентами на диспуте выступили юристы - профессор С.А. Котляревский и приват-доцент Н.Н. Алексеев, третьим официальным оппонентом был выдающийся русский историк Англии раннего Нового времени, профессор Н.А. Савин. В отзыве Н.Н. Алексеева отмечалось, что в диссертации история политических идей дана в связи с историей политических учреждений и права.
В числе недостатков работы С.А. Котляревский назвал отсутствие разделов, посвященных Т. Смиту, Сельдену, Э. Коку, Ф. Бэкону, недостаточное освещение роли Реформации и влияния Ж. Бодена на английскую политическую мысль. В ходе диспута имела место полемика по поводу Дж. Фортескью, которого Котляревский рассматривал как подведение итогов прошлого, а Кузнецов — как принадлежащего не только прошлому, но и будущему.
Недооценку того, что было сделано до Кузнецова другими учеными, Н.А. Савин отнес на счет исследовательского честолюбия. Указав на чрезмерную экстенсивность исследования вместо интенсивности, он, тем не менее, отметил столь детальное знание материала, что заключил: «Ваша книга имеет еще большее значение для англичан, чем для нас».
Г олосование о присуждении искомой степени было единогласным.
По прошествии времени многие замечания, высказанные на диспуте, кажутся нам вполне справедливыми. Изъятие из поля зрения автора таких фигур, как Т. Мор и Ф. Бэкон, для самого Кузнецова было мотивировано, по-видимому, тем, что русский читатель имел в своем распоряжении отечественное исследование Е.В. Тарле [13] и переводное с немецкого языка К. Фишера [15]. Однако отсутствие Мора и Бэкона как бы лишило исследование разности потенциалов, указывающей силовыми линиями напряжения на основные тенденции развития английской политико-правовой мысли в ее переломный период. Небезосновательно, со свойственной мэтру ироничной снисходительностью, Н.А. Савин отметил исследовательское честолюбие Кузнецова: оно проявилось в «эрудитском» характере работы, опирающейся на рукописные, неизданные материалы и раритетные издания, во вполне аргументированной полемике с английскими публикаторами XIX в. по поводу отдельных атрибуций. Что касается оценки Кузнецовым Дж. Фортескью, то его мнение совпало с выводами позднейших исследователей.
Судьба этой работы Кузнецова в отечественной историографии и парадоксальна, и закономерна: она по-прежнему остается непревзойденной по охвату имен и концепций; название книги присутствует в списке литературы во всех солидных исследованиях по данной теме, но, как правило, сама книга или вовсе не цитируется, или приводится по незначительным моментам. Это явилось прямым следствием того, что в последующий период ведущими темами явились история утопического сознания, формирование научного мировоззрения Нового времени. В обеих линиях исследования ключевыми фигурами являлись, соответственно, Мор и Бэкон. Книга Кузнецова оказалась на обочине «магистрального сюжета» советской историографии. Быть может, именно после успешной защиты Кузнецов ощутил бесперспективность для себя в профессиональном плане дальнейшего пребывания в Восточном институте. 23 декабря 1913 г. он добивается перевода в Одессу в Новороссийский университет13. В Одессе у Кузнецова появляется возможность профессионального общения с коллегами: историком английской литературы В. Э. Крусманом и исследователем средневековой и ренессансной культуры П.М. Бицилли14. С последним, насколько мы можем судить, у Кузнецова складываются вполне дружеские отношения.
В Одессе Кузнецов завершает свою последнюю книгу по истории английского государства «Английская палата общин при Тюдорах и Стюартах» [5]. Этот труд был защищен им 9 октября 1916 г. в качестве докторской диссертации на публичном заседании юридического факультета Харьковского университета.
Первыми двумя официальными оппонентами диссертации выступили юристы Н.И. Палиенко и А.Н. Фатеев, а со стороны историков в диспуте принял участие В.П. Бузескул. Именно он затронул в своем выступлении ту сторону взаимодействия юристов и историков, которая могла быть причиной отхода Кузнецова от историко-правовых
11 ЦГИАР ДВ. Ф. 226, оп. 1, д. 617, л. 24.
12 ЦГИА г. Москвы. Ф. 418, оп. 91, д. 603, л. 4.
13 ЦГИАР ДВ. Ф. 226, оп. 1, д. 617, л. 54; ЦГИА г. Москвы. Ф. 418, оп. 91, д. 603, л. 6.
14 Так, в исследовании о политико-правовых воззрениях Платона К.А. Кузнецов проводит сравнение афинских архонотов с приорами
Флоренции по «Ordinamenti della Giustizia» (Установления Справедливости) (1292), а также указывает на отражение положения
приоров Флоренции в «Новеллах» (83, 87 и 108) Ф. Саккетти [6, с. 48,49.]. «Этими, - пишет К.А. Кузнецов, - в моих глазах, крайне ценными для уяснения позиции Платона сведениями я целиком обязан своему коллеге по Новороссийскому университету приват-доценту П.М. Бицилли. Приношу ему свою благодарность» [9, с. 49, прим.].
исследований. «Я, - сказал Бузескул, - хотел выразить чувство благодарности и радости, которое в качестве историка испытываю, читая диссертацию. В последние годы юристы и историки, можно сказать, протягивают друг другу руку и рука об руку идут в выяснении явлений жизни. Особенно сказывается эта потребность совместной работы в изучении древнего мира, но это же течение обнаруживается и в Новое время». С точки зрения Бузескула, диссертант подошел к теме именно как историк: «Это обнаруживается не только в том, как ставится им вопрос, но также и в том, что он обращается непосредственно к источникам, к архивным данным» [16, с. 4]. Даже если предположить, что такой опытный историограф, как Бузескул, верно оценил тенденции в историко-правовых исследованиях, то это никак нельзя отнести к сфере преподавания юридических дисциплин. Здесь господствовал голый прагматизм. Студенты не видели практической надобности в историко-правовых знаниях. Увлечь студента-юриста историческими изысканиями, научить методике кропотливой источниковедческой работы - словом, основать свою школу, было практически немыслимо. Это обстоятельство, помимо других вероятных причин, обусловило дрейф Кузнецова в работах 1916-1918 гг. в сторону истории политико-правовых учений, дисциплины философской, умозрительной и (благо, все источники опубликованы) не требующей архивных изысканий. Несостоявшаяся школа, ученики также не способствовали закреплению приоритета исследователя в науке. Хотя факт наличия или отсутствия школы не является в этом отношении решающим. Учитель может не продолжиться в учениках. Напротив, формально не имевший школы М.М. Бахтин обрел несметное количество адептов. Но исключения подтверждают правило, и пример тому сам Кузнецов: даже в разгар Первой мировой войны он продолжал пропагандировать в студенческой аудитории идеи своего немецкого учителя Еллинека.
Музыковедческие изыскания Кузнецова, начатые еще в годы юности в Г ермании, были продолжены им самим, а затем подхвачены его учениками в Московской консерватории уже в советское время. Кузнецов как историк права остался одинок.
В середине 1980-х годов в одной из работ, посвященной начальному этапу развития российской медиевистики, В.А. Якубский указал на одну «из основных проблем - осложненность той системы координат, в какую должен быть вписан объект» историографического исследования. «Во-первых, выбор темы. Круг привлеченных источников, уровень источниковедческой критики и концептуальной разработки нельзя не оценить с учетом обстановки в той стране, где родилась рассматриваемая книга или статья... Во-вторых, разбираемые суждения, гипотезу, концепцию нужно соотнести с тем, что уже было достигнуто мировой наукой». Специфику такого, вполне закономерного, подхода исследователь определил таким образом: «двойные измерения способны ... дать далеко не совпадающие и даже трудно сопоставимые между собой результаты» [17, с. 54.]. Данный подход должен был воспрепятствовать в ширившихся историографических исследованиях монографического характера как возведению «местночтимых» фигур в ранг первооткрывателей, так и привычке помещать исследуемого автора в историографический вакуум и вообще всякого рода преувеличениям, когда случайные обмолвки историка прошлых лет выдавались за провозвестия более поздних историографических новаций.
Прошедшие без малого четверть века показывают, что сформулированная исследователем программа остается по-прежнему актуальной. Лучшим индикатором этого служит рутинный раздел из авторефератов - «научная новизна исследования». Сакраментальная фраза прежних лет - «Впервые в советской историографии» легко узнаваема в современной формулировке - «впервые в отечественной историографии». Если фраза из недавнего прошлого имела некие логические основания, то современная формулировка вызывает ряд вопросов. Ранее допускалось, что «советская историография» есть «марксистская историография», которой, в отличие от буржуазной, надлежало по известной формуле ставить изучаемое явление «с головы на ноги». Это, в свою очередь, обеспечивало a priori новизну любому советскому исследованию. Нынешняя дефиниция произносится в условиях, когда было уже неоднократно провозглашено единство мировой науки. И дело, по-видимому, не только в творческих муках соискателей разного рода, предпочитающих чаще всего переписывать клише из рефератов предшественников. Упорство, с каким за эту формулу держатся исследователи отечественной исторической науки, объясняется тем, что учет отечественной действительности все же имеет первостепенное значение для объективной оценки творческого наследия историков. На последнее обстоятельство указывается и в упомянутой работе В.А. Якубского.
Вероятно, именно в свете российской действительности следует истолковать трагическую невостребованность научного наследия одного из самых блистательных историков государства и права средневековой Англии и истории политико-правовых учений Константина Алексеевича Кузнецова.
Отход от истории права был обусловлен не только увлечением историей музыки, но и тем, что в условиях советской действительности он, как историк права, встал бы перед необходимостью принять марксистскую доктрину государства и права. Об отношении Кузнецова к марксизму сохранилось свидетельство в литографированной лекции 1912 г. Марксизм он называет в ряду многих «движений научной мысли» и определяет «экономическим материализмом»; достаточно адекватно излагает учение Маркса и, главным образом, Энгельса и заключает: «Подобное монистическое понимание истории, однако, слишком односторонне, чтобы с ним можно было согласиться даже и по отношению к тому частному вопросу, который нас здесь занимает: к вопросу о созидании права» [6, с. 20, 21.]. Этот типичный для либерального профессора начала XX в. взгляд на марксизм был, разумеется, неприемлем в советский период.
В 1941 г. Кузнецов был упомянут Е.А. Косминским в статье о роли русских историков в разработке истории Англии, опубликованной в «Историческом журнале». В этой публикации сочувственно отмечены обе монографии Кузнецова как свидетельство возросшего в русском обществе начала XX в. интереса к политической истории, обусловленного «нарастанием революционной ситуации, а потом и революции 1905 г.» [4]. Таким образом, было актуализировано, несомненно с самыми добрыми намерениями, творческое наследие русского либерального профессора, ученика Георга Еллинека. Начиная с 1920-х годов творчество К.А. Кузнецова всецело связано с Московской консерваторией, где он заведовал кафедрой, и принадлежит истории отечественного музыковедения. К истории права Кузнецов больше не обращался.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бахтин М.М. Беседы с В.Д. Дувакиным. М.: Согласие, 2002. 399 с.
2. Березкина Н.И. Зинаида Владимировна Сербская (1883-1919) // Березкина Н.И. Огонь зажигается от огня. История просвещения Приморья в лицах. Владивосток: Изд-во ПИППКРО, 1996. С. 54-60.
3. Дальневосточный государственный университет. История и современность. 1899-1999 / Ермакова Э.В. и др. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1999. 704 с.
4. Косминский Е.А. Роль русских историков в разработке истории Англии // Косминский Е. А. Проблемы английского феодализма и историографии Средних веков. М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 61-83. (Впервые опубликовано: Косминский Е.А. Роль русских историков в разработке истории Англии // Ист. журн. 1941. № 10 / 11.).
5. Кузнецов К.А. Английская палата общин при Тюдорах и Стюартах. Одесса, 1915.
6. Кузнецов К.А. Вступительные замечания к курсу государственного права, сделанные студентам 2-го курса Восточного института. Владивосток, 1912. Вып. 1.
7. Кузнецов К.А. О некоторых изменениях в организации преподавания на юридических факультетах // Вестн. права. 1916. № 13.
8. Кузнецов К.А. Опыты по истории политических идей в Англии (ХУ-ХУІІ вв.). Владивосток, 1913.
9. Кузнецов К.А. Платон. Введение в анализ «Государства» и «Законов». Одесса, 1916.
10. Новочеркасск и Платовская гимназия в воспоминаниях и документах. М., 1997. Вып. 1-3.
11. Очерки истории Новочеркасской войсковой гимназии. Новочеркасск, 1907.
12. Право. 1912. 20 окт. № 42.
13. Тарле Е.В. Общественные воззрения Томаса Мора в связи с экономическим состоянием Англии его времени. СПб., 1901.
14. Тахо-Годи. А.А. Лосев. М.: Мол. гвардия, 1997. 458 с.
15. Фишер К. Реальная философия и ее век. СПб., 1870.
16. Южный край. 1916. 12 окт.
17. Якубский В.А. К вопросу об освещении начального этапа развития отечественной медиевистики // Изучение и преподавание историографии в высшей школе. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1985. С. 53-57.
