CC BY
56
© А.И. Макаров, 2007
ДЕНЬ ФИЛОСОФИИ В ЮНЕСКО И ВолГУ
ИСТОРИЗМ И ТЕОРИЯ КОЛЛЕКТИВНОЙ ПАМЯТИ: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ
А.И. Макаров
Все современные гуманитарии являются, в той или иной мере, историками и филологами. В конце XIX в. историзм занял доминирующее положение в методологии гуманитарных наук, венчая собой процесс оформления классической научной парадигмы Нового времени. Однако, как только это случилось, Фридрих Ницше смешал карты классической парадигмы, решительно заявив: «мы - филологи». Достижения структурной лингвистики в XX в. заставили историзм испытать сильнейшее влияние со стороны ницшеанской линии в философии языка. Столкновение классического принципа объективности реальности и неклассического принципа ее «текстуальности» породило целое поле проблем для историков.
Эта статья посвящена исследованию проблемы достоверности репрезентации прошлого в исторических исследованиях с позиций теории надындивидуальной памяти. Какое влияние оказывают универсальные архетипы бессознательного на историческое мышление людей, профессионально занятых рефлексией? Этот вопрос распадается на частные вопросы: какое прошлое - фактическое или воображаемое - является предметом профессионального исторического мышления? Какова структура исторической памяти? С какой степенью объективности образы памяти способны репрезентировать прошлое?
Для ответа на эти вопросы проанализируем ключевые понятия историзма - «объективное прошлое», «исторический факт» и «исторический источник» в контексте проблемы взаимосвязи социальности и профессионального исторического мышления 1. Другими словами, нас будет интересовать социокультурная обусловленность когнитивных процессов сознания.
Социальность и культура проникают в сознание опосредованно. Посредником выступает память в ее надындивидуальном аспекте. Особенно это заметно в случае обращения к исследованию исторического сознания. Термином «надындивидуальная память» обозначается феномен стратегической памяти, паттерны и архетипы бессознательного модуса мышления. В научной литературе, посвяще-ной методологии истории, прижились другие термины: «коллективная», «социальная» или «культурная память»2. Они акцентируют внимание на различных аспектах феномена надындивидуальной памяти, тогда как понятие надындивидуальной памяти, на наш взгляд, является более абстрактным, - что делает его более адекватным для нашего исследования.
Надындивидуальная память - необходимый элемент человеческой культурной реальности. Основная функция надындивидуальной памяти
- конституировать длительности: длительность времени культуры, длительность социального
опыта. Социальное время дискретно. Социокультурный опыт не передается генетически, и поэтому память должна была бы исчезать со смертью индивида, а время культуры рваться со смертью каждого поколения. Однако почему-то существует традиция, память не прерывается, и время культуры длится.
Чем обусловлено существование феномена длительностей, феномена традиции? Ответ философии культуры ХХ в. на этот вопрос состоит в том, что ключевую роль в обеспечении социокультурных длительностей играет язык. С помощью языка конституируются временные длительности, длинные волны социального времени, аспектом которого является интересующее нас время истории. Исторические нарративы являются одним из мостов между поколениями. Исторический рассказ о том, кто мы, откуда и куда движемся, создает культурную традицию, скрепляет коллективы, конструирует идентичность. В этом смысле можно сказать, что история - это идеология группы.
Миссия возникшей в XIX в. научной историографии состояла в том, чтобы избавиться от идеологичности. Наука истории, как центральный элемент проекта Просвещения, призвана было кардинально изменить роль и место историка и истории в жизни общества. Характерный для философии Просвещения сциентизм попытался снять с истории миссию быть magistra vitae, а историка избавить от титула идеолога и наделить его статусом частного следователя, имеющего дело с достоверными фактами. Теоретико-методологическим основанием для такой реформы стали гипотезы об объективном существовании исторических фактов и исторических источников. Рассмотрим идейные основания этих теорий.
Концепция «исторического источника» и «исторических фактов» опирается на идею следа. Прошлое оставляет следы, по которым его можно реконструировать в качестве виртуального образа объективного прошлого. Вторая фундаментальная идея теории историзма - это идея ученого-историка как «частного мыслителя». «Частный мыслитель» не плачет, не смеется перед лицом событий прошлого, а понимает их в силу того, что он свободен от обязательств «социального заказа».
Оправдались ли надежды историографии на метод классического историзма, призванный
обнаружить исторический факт и исторические закономерности? И да, и нет. Заблуждение классической науки Нового времени состоит в том, что она определяет субъект научной деятельности в качестве субъекта некоего «чистого разума». Из этого допущения вытекают две ложные сциентистские установки:
- убежденность в способности источников отражать исторические факты, то есть сохранять и транслировать объективную информацию о времени своего происхождения;
- убежденность в том, что ученый является «частным мыслителем», то есть мыслителем, мышление которого действует вне социального контроля, вне идеологии какой-либо референтной группы, и потому он должен стать носителем всеобщего сознания, позволяющего ему понимать любого Другого (Другое время). Ведь он обладает не обычным сознанием, а сознанием, которое дисциплинированно практикой методических размышлений). Фраза Ф. Ницше: «Фактов не существует, есть только интерпретации» открыла пути для переопределения не только цели историографии, но и самой природы исторического знания. Сегодня критики объективизма рассматривают науку (в том числе историю) как исключительно политический дискурс, пропитанный насквозь волей к власти. Этот тип нарратива, по их мнению, является не исследованием, а использованием прошлого.
Мы не разделяем этого радикально-нигилистического подхода. Однако нельзя не признать, что идея о конструктивистском характере знания о прошлом имеет под собой основание. Прошлое - это конструкт. Понимание реалий прошлого протекает в рамках, имеющих социально-культурную, то есть темпоральную природу. Вместе с тем конструктивистский характер результатов научного исследования не перечеркивает полностью возможности встречи с реальным прошлым, не превращает прошлое в фикцию воображения, в фантазм политически ангажированной памяти. В то же время, еще раз отметим, что сциентистский идеал не зависимого от воображения исторического исследования утопичен. Нельзя восстановить объективную фактичность прошлого, но возможно реконструировать реальное прошлое.
Соль предлагаемого нами варианта решения проблемы научной достоверности репрезентации прошлого - в замене концепта «объективное прошлое» на концепт «реальное прошлое». И это - спор не о словах, а о механизмах работы памяти и ее связи с сознанием и мышлением.
Мышление «работает» благодаря вступлению людей в социальные отношения, которые неразрывно связаны с нахождением человека в поле языка. Информация хранится в памяти в виде сгущений значений. Эти сгущения не поддаются разряжению до какого-либо конечного ряда значений: содержание символов не может быть исчерпано, разложено до элементарного уровня знаков.
Память - это многоуровневая информационная система, многие эффекты которой далеко выходят за рамки нейропроцессов, составляющих основу индивидуальной памяти. Определяющие работу мышления фреймы, автоматизмы мышления являются результатом двустороннего процесса взаимодействия нейрофизиологических процессов и надындивидуальных структур памяти. Культура является «веществом», в котором проявляется рисунок силовых линий социальности или структур надындивидуальной памяти. Со смертью тела погибают специализированные клетки головного мозга, но при этом утрачивается не вся память: то ее измерение, которое мы называем надындивидуальной памятью, присутствует в текстах культуры в компактифицированном виде. При специальной герменевтической работе эта информация может быть разархивирована и дешифрована.
Историческим источником может быть любой артефакт, к которому подобраны соответствующие коды. Ключевыми кодами являются символы группового единства, то есть такие сгущения смыслов, которые определяют групповую идентичность, обеспечивают выживание коллектива во времени и пространстве. Облаченные в текст символы представляют из себя историю о реальном прошлом. Реальное не значит объективное. Реальное значит действенное, реализующее сцепление частей в единство, - актов психики в единство самосознания, отдельных индивидов в целостную группу.
Память не создается наукой, потому что память не относится к усилиям интеллекта. Ис-
ториография не память, а средство воздействия на память, средство фокусировки сознания на определенных образах прошлого. Дешифровка источника - это его перекодирование с языка прошлого на язык настоящего. Когда происходит это перекодирование, то возникающие при этом новые значения позволяют состояться пониманию, осознанию смысла текста. Понимание является эффектом сопряжения индивидуальной памяти читателя и надындивидуальной памяти группового единства, в рамках которого был создан текст источника, его смысловая структура. При этом роль организатора содержания сознания выполняют схематизмы (паттерны) мышления. Индивидуальные схематизмы мышления, в которых протекает понимание, детерминированы не столько биографическим опытом индивида, не индивидуальной памятью, сколько коллективной памятью. Соотнесенность индивидуального сознания с коллективным делает возможным извлечь из источника информацию о реальном прошлом. Реальное знание
о прошлом - это знание о реальном прошлом группы, знание о символах, объединяющих индивидов в группу. Именно эта социогенная информация и может быть извлечена в процессе «допроса» источника исследователем, который получает такую возможность в силу того, что он сам в какой-то мере включен в исторический процесс актуализации значений символов группового единства. Таким образом, можно утверждать, что реальное прошлое - это традиция, -сохраняемый и передаваемый через поколения социальный опыт.
В силу своей включенности в поле социальности любая реконструкция является не фактографией некой «всеобщей истории», а нарративом, рассказом об истории символов той группы, которой это сообщение позволяет поддержать групповую идентичность. В этом смысле история - это не изучение жизни, а то, что приносит жизни пользу или вред, - в зависимости от того, продолжается ли, благодаря такой истории, коллективная форма жизни, или разрушается с ее помощью (или в силу ее беспомощности перед лицом вызовов коллективным идентичностям).
Исторический дискурс, с одной стороны, связан с архетипами, уходящими своими корнями в прошлое группы, а с другой - с политичес-
кой фантазией, направленной в будущее этой группы. Таким образом, исторический нарратив - это конструкт традиции и политического воображения. Способ дешифровки источника всегда сопряжен с личной захваченностью человека смыслами. Смыслы потому и смыслы, что способны воздействовать, запускать моторику мышления. Моторика мысли запускается эмоциональным переживанием, обеспечивающим вживание в источник. Смысл, в той или другой степени, всегда связан с эмоциональном фоном памяти, с образами. Ставший девизом историков-позитивистов призыв Спинозы к ученым: «не плакать, не смеяться, но понимать» -утопичен. Если не плакать и не смеяться, нельзя инициировать и процесс понимания текста. Если не произойдет переживания и вживания, то текст позволяет только себя наблюдать. Но историк -не этнограф или энотомолог: он не может наблюдать прошлое, он может лишь понимать его. Осмысление - это активизация слоев сознания, а понимание - эффект сопряжения двух языков - текста и памяти исследователя. Языки - это системы образов, возникновение которых в сознании сопровождается эмоциональным фоном. Поэтому задача выработки научного метода понимания состоит не в исключении аффектов (как считали рационалисты ХУШ-Х1Х вв.), а в относительной нейтрализации аффективности с помощью тормозящей функции рефлексии.
Труд дешифровки источника неразрывно связан с игрой воображения. Если подавить воображение, то источники замолчат. Речь в данном случае идет о социальном и политическом воображении - о социальных, или коллективных мечтах. Такие мечты являются составной частью как мифологического, так и научного сознания. Миф гипнотизирует социальную реальность, обеспечивает существование традиции, длительности времени культуры. Наука делает то же самое, но другим способом.
Историки, живущие в «благополучные времена» (или живущие благополучно), имеют меньше возможностей вживания в тексты прошлого. Так, у них в какой-то степени атрофируется способность чувствовать Другого, другое прошлое. В кризисные времена легче осознать и осмыслить связь истории с традицией, с идеологией 3. Один из самых проница-
тельных в этом отношении историков, Э. Берк, так описывал связь истории и социальности: «она (нация, традиция, история) создается стечением совершенно своеобразных обстоятельств, случайностей, настроений, предпочтений и склонностей, моральных, гражданских и общественных нравов и привычек, которые раскрываются в большой временной протяженности. Это одежда, которая приспосабливается к телу. Отдельный человек может свалять дурака; в какой-то момент множество людей могут свалять дурака; но род мудр; и когда ему дается время, он всегда поступит правильно»4.
Источник настолько способен говорить о фактическом прошлом, насколько исследователь способен попасть в резонанс с ритмами традиции, которая овеществлена в источниках, материализована в том типе социальности, в котором историк пребывает. Именно устойчивость традиций является условием реального существования прошлого в виртуальном пространстве памяти.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Эти понятия для многих историков являются априорными категориями реальности объективной реальности. Тогда как историко-философские исследования показывают, что их содержание обусловлено исторически, следовательно, их применение ограничено теорией историзма. В современных исторических исследованиях часто можно наблюдать не всегда оправданное смешение априорных установок историзма с терминологией, которая предназначена для инструментализации совсем других методологических установок.
2 См.: Репина Л.И. Культурная память и проблемы историописания (историографические заметки) // Гуманитарные исследования. М.: ГУ ВШЭ, 2003. Вып. 7; Хаттон П. История как искусство памяти. СПб., 2003; Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004.
3 Понятие «идеология» мы определяем не только как совокупность доктринальных текстов. Идеология - это система идей, обеспечивающая необходимые для человеческой жизнедеятельности социальные связи, благодаря которым индивиды организуются в исторически устойчивые группы.
4 Цит. по: Розеншток-Хюсси О. Великие революции. Автобиография западного человека. М., 2002. С. 560.
